В Евпатории

...Наш отряд получил задание проникнуть в захваченную гитлеровцами Евпаторию. Первая группа разведчиков под командованием Миши Аникина, в прошлом старшины одной из береговых батарей, должна была совершить налет на аэродром, уничтожить там самолеты, а на обратном пути нанести «визит» городскому голове, некоему, если память не изменяет, Непифанову, уже успевшему снискать славу верного и преданного слуги оккупантов, и доставить его в Севастополь. Моей группе, в которую входил 21 человек, поручалось разгромить [28] полицейское управление, предварительно захватив все документы, и добыть «языков». Общее руководство операцией осуществляли командир отряда капитан Топчиев и батальонный комиссар Латышев.

И вот в ночь на 6 декабря 1941 года к евпаторийскому берегу подошли два катера-охотника. Миновав несколько стоящих на рейде немецких шхун, один из катеров отвернул к так называемой «хлебной» пристани, а головной, не снижая хода, направился к главному пассажирскому причалу. Гитлеровский часовой, притопывая окоченевшими ногами на только что выпавшем снегу, для порядка окликнул: «Кто идет?..», но, услышав в ответ на хорошем немецком языке: «Протри глаза, болван!..» и увидев на палубе катера офицера в лихо надвинутой набок фуражке с высокой тульей и двух почтительно стоящих в стороне от него солдат, со всех ног кинулся принимать брошенный конец. Офицер и солдаты сошли на пирс. Часовой, печатая шаг, подошел узнать, кто прибыл, чтобы, как положено, доложить «по начальству». Но не успел он и слова сказать, как один из разведчиков, одетый в форму немецкого солдата, ловко выбил у него из рук винтовку, второй бесцеремонно зажал ему рот, и с помощью «офицера» незадачливого вояку, словно куль, снесли в кубрик катера, где сидели, ничем не выдавая себя, остальные разведчики моей группы, капитан Топчиев и батальонный комиссар Латышев.

— Так вы действительно ничего не сообщили в караульное помещение?..

— Нет, не сообщил, — гитлеровец стоял, окруженный разведчиками, видимо толком еще не разобравшись, что с ним происходит, и, хотя в тесном кубрике было жарко, как в бане, лязгал зубами, словно его держали голым на морозе. — Я думал... И потом, господин офицер...

— Вот так служба, нечего сказать, — не выдержал капитан Топчиев. — Ну да ладно. Нам это только на руку. Скажите, что мы не собираемся его расстреливать. Нам нужно только знать сегодняшний пароль... «Штык»?.. Это правда?.. Тогда за дело, мичман. Пока все идет хорошо...

Получив указание командира продолжать операцию, мы вышли на пирс. Здесь, закутавшись в немецкую плащ-палатку, уже ходил один из наших разведчиков, исполняя обязанности часового куда более добросовестно, чем [29] его незадачливый предшественник. Кроме меня, среди разведчиков группы было еще несколько человек, переодетых в форму гитлеровских солдат. На нас возлагалась наиболее ответственная часть операции.

Подойдя к выходу с пирса на набережную и оставив здесь двух человек, вооруженных ручными пулеметами, чтобы в случае необходимости они могли прикрыть наш отход к катеру, я послал одного из разведчиков за ворота, осмотреться.

— Слева никого нет, — доложил тот, возвратясь. — А справа, метрах в пятидесяти, в нашу сторону идут двое. Набережную-то снежком присыпало, так их хорошо видно. Судя по всему, патруль.

— Нужно взять. Но тихо, чтобы они и не пикнули.

— Есть!..

Мы с матросом Кирьяком, которого в отряде звали «пионером», пригнувшись так, чтобы нас не было видно с набережной, по самому урезу воды пошли навстречу приближавшемуся патрулю, а старшина 2-й статьи Товма, чернявый паренек, пользовавшийся в отряде завидной репутацией знатока немецкого языка, со старшим матросом Захаровым, разыгрывая изрядно поднагрузившихся шнапсом приятелей, вышли на набережную и, продолжая будто бы уже давно начатый разговор, чтобы привлечь к себе внимание гитлеровцев, прислонились к воротам. Скоро до нас донесся скрип снега под ногами идущих по набережной патрульных. Переждав еще немного, мы тоже поднялись на набережную и осторожно пошли вслед за гитлеровцами. Тотчас же и Товма с Захаровым, продолжая разговор, направились к ним навстречу. Когда расстояние между нами сократилось до нескольких метров, Кирьяк и мгновенно «протрезвевший» Товма, вскинув винтовки, почти одновременно, тихо, но грозно спросили: «Пароль?» Гитлеровцы на миг растерялись. Один из них повернулся к нам. Второй, недоумевая, продолжал смотреть на Товму. Этих считанных секунд оказалось достаточно, чтобы Кирьяк и Захаров выбили из их рук винтовки (недаром капитан Топчиев до седьмого пота гонял нас на уроках самбо). Мы с Товмой засунули им в рот кляпы. Затем, связав им заранее припасенным концом руки за спиной, передали подоспевшему разведчику, который доставил их на катер. [30]

Теперь можно было приступить к выполнению главной задачи. Все переодетые в немецкую форму пошли, не таясь, прямо по набережной, а остальные следовали за ними, укрываясь в тени домов.

Адрес гитлеровского полицейского управления нам был известен. Но на всякий случай мы все же решили взять проводника. Подойдя к одному из домов, мы постучали. Через несколько минут в сенях послышались шаркающие шаги, звякнул запор, и в приоткрытой двери показался в накинутой на плечи одежонке старик.

— Отец, не покажешь ли нам, где находится полицейское управление?..

Не отвечая, старик недоуменно оглядывал нас.

— Вы по-русски понимаете?.. Покажите, где здесь полицейское управление.

— Так это же, товарищ мичман, его ваш офицерский наряд с панталыку сбил, — ввязался в разговор Товма. — Мы, папаша, свои, советские... А это так, для маскировки. Понял?..

— Господи!.. Да откуда же это вы взялись, родненькие? — убедившись, что его не обманывают, запричитал старик. — Что мы тут на морозе-то стоим. В дом, в дом заходите. Старуху надо пойти обрадовать...

— Спасибо... И рады бы, но сейчас нам в гости заходить некогда. Уж как-нибудь в другой раз. А вот полицейское управление вы нам покажите. Знаете, где оно?..

— Эвона, сказал, — старик вроде бы даже обиделся. — Да нас туда со старухой уже не раз таскали. Сын у нас командир. Так вот все дознавались, что да как... А ты говоришь: знаю ли?.. Понятно, знаю. — Продолжая отчитывать меня, старик просунул руки в рукава своей одежонки и, даже не заходя за шапкой, заспешил вдоль улицы. — Пошли. Ради такого святого дела я туда с закрытыми глазами дорогу найду...

И действительно, старик уверенно пошел вперед, да так споро, что и нам невольно пришлось прибавить шагу. Миновав несколько улиц, проводник, дойдя до очередного перекрестка, как бывалый разведчик, поднял руку, призывая к вниманию, и, поманив меня к себе, выглянул за угол.

— Вон оно... Часовой там еще вышагивает. Видишь?..

— Да вас, папаша, впору хоть в наш отряд взять, — восхищенно сказал вполголоса кто-то из разведчиков. [31]

— А что же, — не устоял перед похвалой старик. — Я, брат, тоже всю германскую с первого и до последнего дня отбарабанил. Георгия старуха и по сей час где-то прячет...

Поблагодарив старого солдата, мы вышли из-за угла и пошли к зданию полицейского управления.

— Кто идет?! Пароль?! — закричал, увидев нас, часовой.

— Что ты орешь на весь город!.. Пьян, что ли?»Штык»! Отзыв?

Убедившись, что идут «свои», часовой успокоился А через несколько минут с завязанными назад руками и кляпом во рту он в качестве уже четвертого «языка» шагал под конвоем к нашему катеру.

Дом полицейского управления был угловым. Прямо перед нами — «парадный» вход, а на соседнюю улицу выходили ворота, ведущие во двор. И там и здесь тотчас же встали наши разведчики, выполняя роль часовых. Поднявшись по скрипучим ступеням крыльца и распахнув дверь, мы очутились в коридоре, делящем дом на две части. [32]

— Кто там?.. — послышался женский голос, и из-за поворота коридора навстречу нам вышла девушка с зажженной керосиновой лампой в руках.

— Тише!.. Город занят советскими партизанами. Где начальник полицейского управления?..

Услышав это, девушка пошатнулась, словно от удара, и чуть не выронила из рук лампу.

— Гражданочка, успокойтесь! — подскочил к ней воспользовавшийся возможностью побалагурить Буфалов. — Знаете, — продолжал он, галантно поддерживая девушку под локоток, — мы так торопились сюда, что в суматохе забыли захватить с собой валерьяновые капли. Так что вы уж, пожалуйста, не падайте в обморок...

Как знать, может быть, именно это и помогло, но «гражданочка» в обморок действительно не упала и, не дожидаясь дальнейших вопросов, стала торопливо рассказывать, что работает она здесь переводчицей и машинисткой, понятно, не по собственному желанию, а по мобилизации. Начальника полицейского управления здесь нет. Этот пьяница где-нибудь хлещет шнапс. Его кабинет — первая дверь от входа направо; в соседней с ним комнате спят полицейские, а прямо по коридору, за дверью с решеткой, сидят заключенные... Правда, она не сказала, что за углом коридора есть еще одна комната, в которой тоже спали полицейские, но это им не помогло. Как было заранее условлено, Товма с группой разведчиков направился в кабинет начальника за документами. Другая группа в это время обрезала телефонные провода. А мы с Кирьяком пошли к безмятежно отдыхавшим от дневных «трудов» полицейским.

В небольшой комнатке, освещенной полупритушенной лампой под зеленым абажуром, спали на койках шесть [33] гитлеровцев. У двери стояла пирамида с винтовками и автоматами. Собирая их, Кирьяк нечаянно стукнул прикладом о приклад. Один из полицейских приподнялся и, протирая глаза, сел. Под дулом наведенного автомата сон с него точно рукой сняло. Теперь, захватив оружие, можно было делать «побудку» и для остальных пяти. Для этого оказалось вполне достаточно короткой очереди. Ошалелые от неожиданности полицейские вскочили и, безропотно выполняя команды, по одному выходили в коридор, а оттуда, сопровождаемые разведчиками, на улицу.

В это время Товма по-хозяйски обследовал ящики стола начальника полицейского управления, снял со стены карты, некоторые из которых были прикрыты занавесками, увязал все это в скатерть и передал одному из разведчиков, чтобы тот снес на катер. Узнав, что туда же направляются шесть поднятых нами с постелей полицейских, он не стал пытаться открыть переносный сейф, а распорядился, чтобы сейф и еще две пишущие машинки доставили на катер полицейские.

— Зачем же зря добру пропадать, товарищ мичман? Все равно сгорят попусту, а нам, глядишь, пригодятся...

И, обращаясь уже к полицейским, назидательно добавил:

— Только вы смотрите, несите осторожно. Это теперь имущество государственное. Ферштейн?!

Нам оставалось только освободить заключенных, и операцию можно было бы считать законченной. Взломав массивный железный запор, мы открыли решетку, а за ней дверь в комнатку с окошечком. Оттуда навстречу нам с радостными криками бросились человек пятнадцать. Еще совсем молодой, но уже седой человек, арестованный гитлеровцами, как потом оказалось, только за то, что он в 1924 году работал помощником начальника милиции, сказал нам, что под комнатой, где они сидели, в подвале, находятся еще арестованные. Снова пошел в дело лом. Скоро крышка, плотно прикрывавшая квадратный лаз, была взломана.

— Выходите, товарищи!.. Свобода!.. В городе наши, партизаны! — крикнул, наклонившись над лазом, один из бывших заключенных.

Узнав, как видно, знакомый голос, из подвала один за другим с радостными лицами стали вылезать мужчины, [34] женщины, дети... Полураздетые, многие с кровоточащими ранами, они все лезли и лезли. И невозможно было представить себе, как такое количество людей умещалось там, в низком, темном, без единого окошечка подполе. Должно быть, они сидели буквально друг на друге.

Общее ликование прервали выстрелы. Выскочив во двор, мы увидели совершенно расстроенного матроса Булычева. Стоя в воротах, он с явным упреком говорил:

— Что же это вы их распустили?! Бегут, как оглашенные. Кричу «Стой!» Куда там! Кидаются на забор. А я-то здесь один. Разве за всеми за ними угонишься? Ну, и волей-неволей пришлось стрелять. Не выпускать же их в таком виде в город...

Оказалось, что часть полицейских, среди которых были и не немцы — те, о которой нам «забыла» сказать переводчица, почуяв неладное, решили сбежать. Не тратя времени на одевание, они в одном белье выскакивали через черный ход во двор. Услышав окрик Булычева: «Стой!», они бросились к забору, а тот, не имея возможности угнаться за всеми, пулями снимал их оттуда одного за другим, благо на темном фоне забора белое белье было хорошей мишенью.

— Там вон еще двое спрятались, — показав в угол двора, доложил Булычев, успокоенный тем, что его не ругали за выстрелы.

Действительно, в небольшой, напоминавшей скворечню уборной оказался один из полураздетых полицейских. Второй забрался в мусорный ящик и зарылся в отбросы. Выдали его ноги. Гитлеровские прислужники чувствовали себя героями только во время расправы с безоружными советскими людьми. А сейчас, видя, что расплата близка, они, валяясь на мерзлой земле, лепетали что-то о своих детях, о том, что их мобилизовали, призывали к справедливости...

Мы с ними поступили по справедливости, как они того заслужили...

А в доме все еще царило оживление. Освобожденные, окружив оставшихся там разведчиков, наперебой просили взять их с собой в лес, в Севастополь, куда угодно, лишь бы только им не оставаться здесь, под ярмом гитлеровских оккупантов. Как ни приятны были эти минуты, но нам нужно было возвращаться на катер. Поднявшись [35] на какой-то ящик, я объяснил притихшим людям, кто мы, и посоветовал быстрее уходить из города.

Поодиночке и группами они стали расходиться.

И вдруг, на миг показавшись в дверях коридора, Товма крикнул:

— Мичман!.. Танк!..

Забросав бутылками с горючей смесью кабинет начальника полицейского управления и другие комнаты, мы выбежали из дома. В предрассветной тишине морозного утра и в самом деле явственно слышался отдаленный рокот мотора. Еще трудно было сказать, что это — танк, броневик или что другое, но следовало быть готовым к худшему.

По команде разведчики заняли оборону на перекрестке, напротив дома полицейского управления, за присыпанной снегом баррикадой, оставшейся, по-видимому, еще от дней борьбы защитников города с мотомеханизированными силами противника. Рядом со мной, аккуратно разложив перед собой гранаты, легли старший сержант Андрей Гончаров, старшина 2-й статьи Товма, а дальше — старшина 1-й статьи Павел Тополов, старшина 2-й статьи Буфалов и другие разведчики.

Гончаров — невысокий коренастый блондин — еще до прихода в наш отряд успел повоевать под Одессой, где был и батальонный комиссар Латышев, и зарекомендовал себя смелым воином. За открытый характер, постоянную готовность помочь товарищу в большом и малом, за презрение к позе и хвастовству комсомольцы отряда избрали Андрея секретарем своей организации, и он был для них первым советчиком во всех делах, авторитетным арбитром в любом споре. С Товмой и еще одним разведчиком мы незадолго до этого ходили в тыл врага, искали не возвратившуюся к условному сроку группу наших разведчиков. Было вот такое же раннее зимнее утро, когда, пробившись сквозь густой кустарник, мы вышли к одной из дорог. Вдали послышались шаги. Замаскировавшись, решили подождать, может, это та самая группа, которую мы безуспешно искали всю ночь. Но оказалось, шел отряд гитлеровцев человек в тридцать во главе с офицером.

— Товарищ мичман... Давайте обстреляем. Случай-то какой... Не с пустыми же руками возвращаться, — дыша мне в ухо, зашептал Товма.

Случай действительно был очень заманчивый. Не так [36] уж важно, что гитлеровцев вдесятеро больше. На нашей стороне была внезапность. И я кивком головы дал понять, что согласен. Дружный огонь автомата и двух винтовок явился для противника полнейшей неожиданностью. Упали словно подкошенные офицер и несколько солдат. Остальные бросились бежать. А мы, не жалея голосовых связок, отдавали втроем команды: «Обходи с фланга!..», «В атаку!..», словно бы здесь, в кустах, было нас по меньшей мере два — три десятка. Когда кругом все стихло, мы вдвоем остались на месте, настороженно оглядываясь по сторонам, а Товма выполз на дорогу, забрал из карманов убитых документы, сорвал с кителя офицера «Железный крест» и, не забыв прихватить оружие, возвратился назад. Выслушав доклад о результатах операции, капитан Топчиев вручил Товме награду — захваченный у гитлеровцев автомат, с которым он потом никогда не расставался.

Со старшиной 1-й статьи Павлом Тополовым (провоевав всю войну, участвуя в десятках дерзких операций, в том числе под Варваровкой у Анапы, он остался жив и, как мне недавно удалось узнать, живет теперь в Краснодаре) мы за три дня до этого совершили диверсионную вылазку на маяк мыса Сарыч, где гитлеровцы оборудовали пост службы наблюдения и связи, вывели из строя линии телефонно-телеграфной связи и забрали находившиеся там документы. В этой операции Тополов показал себя смелым и инициативным воином, готовым отдать свою жизнь ради спасения товарища.

И такими были все, кто лежал сейчас со мной за припорошенными снегом «ежами» и грудами камней. Если даже нам теперь придется вступить в бой с танком, то никого из разведчиков — я это твердо знал — нельзя будет упрекнуть в трусости, каждый, не дрогнув, выполнит любой приказ...

Между тем рокот мотора становился все слышнее, и скоро уже не было сомнений, что это не танк, а скорее всего мотоцикл. И действительно, спустя несколько минут из-за угла на улицу, что проходила справа от нас, выскочил мотоцикл с коляской. Как потом выяснилось, это комендант гарнизона, встревоженный выстрелами в районе полицейского управления и не дозвонившись туда по телефону (провода-то наши разведчики обрезали!), поручил своему помощнику съездить и на месте выяснить, что там происходит. [37]

— Ничем не выдавать себя... Подпустить поближе... — вполголоса передавали разведчики друг другу слова команды.

Обманутый безлюдьем и тишиной, мотоциклист, не сбавляя скорости, несся к дому полицейского управления. Вот уже его отделяют от нас двадцать, пятнадцать, десять метров... И тут, не выдержав, кто-то из разведчиков метнул под мотоцикл гранату. Отскочив, словно мяч, от ледяной корки, покрывающей мостовую, «лимонка» разорвалась далеко в стороне, не причинив гитлеровцам никакого вреда. Видя, что дело приобретает плохой оборот, помощник коменданта, перекрывая шум работающего мотора, закричал: «Назад!», и мотоциклист резко развернул машину. Упустить их было нельзя. Пришлось дать очередь из автомата. Мотоциклист свалился на руль. Никем не управляемый мотоцикл въехал на панель и, упершись в дерево, продолжал пофыркивать мотором. К выскочившему из коляски офицеру бросился Кирьяк. Между ними завязалась борьба. Пока к ним подоспел еще один из разведчиков, прозвучал глухой выстрел.

— Вот незадача!.. Поскользнулся и нечаянно нажал на спуск, — ворчал, поднимаясь с земли, Кирьяк.

Все это произошло в какие-нибудь три — четыре минуты.

— Смотрите, товарищ командир! — вполголоса сказал кто-то, дергая меня за рукав.

Я оглянулся. Рядом стоял освобожденный нами седой человек. Он, оказывается, лежал вместе со всеми нами за баррикадой и уже успел разжиться у, кого-то из разведчиков парой гранат. Сейчас он, не на шутку встревоженный, показывал куда-то в сторону. Я посмотрел в направлении его руки и увидел жандарма. Тот стоял, смотрел на урчащий мотоцикл и снующих около него «немецких» солдат и каких-то неизвестных вооруженных людей, на выбивающееся из окон полицейского управления пламя, не понимая, видимо, что происходит. И только холодок от приставленного к затылку автоматного дула да короткое «Хенде хох!» не оставили у него и тени сомнения в происходящем. Он покорно поднял руки вверх, не сопротивляясь, дал себя обезоружить и потом коротко рассказал, что является дежурным по своему управлению, находящемуся в десяти — пятнадцати минутах ходьбы отсюда, что пришел к полицейскому управлению [38] после телефонного звонка коменданта гарнизона, чтобы вместе с выехавшим на мотоцикле его помощником выяснить, кто и почему стреляет.

Теперь жандарм мог бы доложить господину коменданту все подробности по интересующему их вопросу, но мы решили лишить его этой возможности и вместе с мотоциклом отправили на катер. Этот «язык» мог сообщить важные сведения.

— Товарищ мичман! Разрешите, я со своей группой схожу в гости к жандармам, — обратился ко мне старший сержант Гончаров. — Глядишь, какие-нибудь документы удастся получить. Мы быстро...

Хотя это не входило в наше задание и командир отряда через посыльных уже торопил с возвращением на катер, однако представившийся случай передать в руки командования документы из жандармского управления был настолько соблазнителен, что я дал согласие, приказав только, чтобы разведчики не особенно там задерживались. Проводить их к дому, занятому жандармерией, вызвался все тот же седой человек, который считал себя уже одним из бойцов нашего отряда. Уходя из города, мы его действительно взяли с собой на катер, и он служил потом в одной из частей, защищавших Севастополь.

Примерно через полчаса Гончаров вернулся.

— Разбираться особенно некогда было, так мы все подряд забрали, — доложил он, показывая на узел с бумагами. — А потом бросили пару бутылок да сюда...

Теперь можно было идти на катер. Двумя цепочками, чтобы удобнее было укрываться в тени домов, миновав несколько улиц, мы вышли на набережную.

В городе по-прежнему царила тишина. Словно бы никем не потревоженный, он мирно спал, укрытый наплывающим с моря туманом. И только в районе полицейского управления и там, где побывала группа Гончарова, да еще в стороне от нас, где-то в районе «хлебной» пристани, в предрассветном сумраке все явственнее проступали красноватые отблески разгорающегося пожара.

Идя вдоль набережной к пассажирскому причалу, у которого стоял наш катер, мы увидели три приткнувшиеся чуть ли не к самому берегу шхуны.

— Зачем их напрасно с собой таскать, — обратился ко мне старшина 2-й статьи Товма, показывая на ящик с бутылками с горючей жидкостью. — Разрешите, мы их [39] на шхуны потратим. Все-таки тремя посудинами у гитлеровцев будет меньше...

— Давай, если только, понятно, не хвастаешься и попадешь...

— А это мы сейчас покажем... Ну-ка, Буфалов, Захаров, кто точнее?..

И на шхуны полетели одна, вторая, третья бутылки... По просмоленным палубам весело забегали огоньки, и скоро шхуны затянуло сплошной пеленой огня. Нет, значки ГТО наши разведчики в свое время получили не зря...

— ...Ладно, в пути расскажешь, — сказал ожидавший нас на пирсе капитан Топчиев, когда я хотел доложить ему о выполненной операции. — Времени-то уж пятый час...

Я взглянул на часы. Капитан был прав. Значит, мы пробыли в городе чуть ли не четыре часа. Но пролетели они совсем незаметно.

Второй катер с разведчиками группы старшины Аникина стоял тут же. Заработали моторы. «Охотники», отдав швартовы, один за другим отвалили от пирса. На прощание мы бросили на него оставшиеся у нас бутылки с горючей смесью. Пирс вспыхнул. Так же беспрепятственно, как вошли сюда, наши катера вышли в море. Через несколько минут береговая черта скрылась в тумане, который по мере нашего удаления от берега становился все плотнее.

Из доклада старшины Аникина, пересевшего на наш катер, выяснилось, что его группе не так повезло, как нашей. На аэродроме не было ни одного самолета. Пришлось удовлетвориться лишь «языком» из аэродромной команды. Городского головы дома тоже не оказалось.

— Трудно сказать, или он смекнул и убежал, или случайно куда ушел, но всюду обыскали и не нашли, — рассказывал Аникин. — Зашли в дом, а там никого. Только вот этот тип на диване спит, — Аникин показал в сторону сидевшего в углу кубрика здоровенного верзилы, который под обращенными к нему взглядами разведчиков съежился, готовый, кажется, если бы была такая возможность, сжаться с маленький комочек, лишь бы остаться незамеченным. — Еле-еле растолкали. Начал ругаться. «Какое, — кричит, — вы имеете право меня беспокоить!» А от самого перегаром несет, хоть противогаз [40] надевай. «Да знаете ли, — кричит, — кто я такой?.. Да стоит мне только своему куму сказать, он вас в порошок сотрет!.. Знаете, кто мой кум, знаете?!. Городской голова мой кум! Вот кто!..» Установив, таким образом, родство, мы решили, что если уж не самого голову, так хотя бы его кума взять. Пришлось, конечно, объяснить, что, пока он проспится, нам ждать некогда. Не сразу, но все же понял. А потом, как по морозцу протрусил, так и совсем в себя пришел. Деньги, гад, предлагал. Думал, что мы, как он сам, продаемся...

При возвращении на катер эта группа, сняв охрану, подожгла гитлеровский склад с зерном.

Итак, не потеряв ни одного человека, не имея даже раненых, обе группы наших разведчиков взяли в этой операции двенадцать «языков», документы из полицейского и жандармского управлений, автоматы, винтовки, пистолет, сто патронов, мотоцикл и даже две пишущие машинки. Подожгли: здания полицейского и жандармского управлений, три вражеские шхуны, пассажирскую пристань с прилегающими к ней складами. Уничтожили более десятка гитлеровцев, в том числе помощника начальника евпаторийского гарнизона. Освободили из фашистского плена более ста советских граждан.

День 8 декабря 1941 года был у нас в отряде радостным днем. Военный совет Черноморского флота от имени Президиума Верховного Совета Союза ССР за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество наградил орденом Красной Звезды капитана Василия Васильевича Топчиева и батальонного комиссара Ульяна Андреевича Латышева. Медалью «За отвагу» были награждены главный старшина Александр Григорьевич Горох, старшина 2-й статьи Иван Яковлевич Товма, старший краснофлотец Василий Алексеевич Захаров. Удостоился правительственной награды и я.

Спустя месяц, в январе 1942 года, в статье «Десантная операция по захвату Керченского полуострова», опубликованной в газете «Красный черноморец», адмирал Ф. Октябрьский писал: «Месяц тому назад группа партизан ворвалась в Евпаторию... Орудовали всю ночь, были, по существу, хозяевами города и под утро скрылись, уведя еще группу пленных». [41]

Замолчать этот случай фашисты не могли. И берлинское радио сообщило, что «под Евпаторией большевики пытались высадить крупный десант, но были отбиты с большими для них потерями...».

Ответить на это сообщение берлинского радио можно было русской пословицей. «Врать — не цепом махать. Не тяжело».

Пока гитлеровцы трубили о своей мнимой «победе» под Евпаторией, наши разведчики готовились к новым походам в тыл врага.