Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Глава вторая.

Возмужание

Приобщение к творчеству

Великие идеи рождают великую энергию масс. Справедливость этой марксистской истины убедительно подтверждена богатейшей социальной практикой реальною социализма, и прежде всего, конечно, славной историей Советской страны. Октябрь разбудил в талантливом и трудолюбивом народе нашем, как говорил В. И. Ленин, "непочатой родник" талантов. То, что советская наука, научно-технический прогресс занимают ныне ведущие позиции в важнейших областях знания и практики социалистического строительства,— впечатляющий и глубоко закономерный итог развития нового общества, в котором миллионные массы трудящихся стали активными участниками культурной жизни, творцами духовных ценностей.

Из толщи народной вышла новая, социалистическая интеллигенция. Мне посчастливилось быть в числе первых ее представителей, взращенных партией уже в условиях социализма.

Вместе с дипломом инженера я получил направление в только что созданный Ленинградский артиллерийский научно-исследовательский морской институт (ЛАНИМИ) на должность инженера-конструктора.

Возглавлял ЛАНИМИ в то время Павел Петрович Шешаев. Качества старого большевика, прошедшего закалку в огне Октябрьской революции и гражданской войны, сочетались в нем с организаторскими способностями и глубокими специальными знаниями.

— Трудностей у нас хватает, — сказал мне Павел Петрович. — И облегчения не предвидится. Развернуто строительство большого флота. Потребуются новые разработки вооружения для строящихся и модернизируемых кораблей. [50]

Важная задача — внедрение этих разработок. Словом, требуется большая и напряженная работа...

Многие научные исследования приходилось, по существу, начинать с нуля, накапливать, систематизировать, классифицировать материалы. Немало сил и энергии отнимала организационная сторона дела. Нужно было устанавливать и закреплять связи с заказчиками, с учреждениями и предприятиями, научными организациями, создавать базу и налаживать опытную работу. Испытывали мы трудности и чисто бытового плана, прежде всего связанные с жильем, одеждой.

Еще недоставало промышленных товаров, многое распределялось но талонам. Даже зимой, например, я вынужден был ходить в фуражке, осеннем пальто-реглане и стареньких валенках. Однажды, возвращаясь домой с полигона, я сошел с трамвая, нахлобучил поглубже фуражку, поднял воротник, зашагал побыстрее. Слышу, один валенок что-то подозрительно шуршит. Оказывается, он совсем прохудился и в образовавшееся отверстие выбилась солома — "утеплитель". Пришлось убирать непрошеную "метелку", а вечером из подручных материалов проводить срочный ремонт. И такие ветхие обувь и одежда были у большинства из нас.

Трудности только еще больше сплачивали. Работали мы дружно, увлеченно, не считаясь со временем. А это рождало и укрепляло взаимное уважение, доверие друг к другу. Все понимали, что от каждого требуются добросовестность, максимальная отдача, каждый готов был в любой момент оказать товарищу помощь. Словом, мы работали не порознь, а сообща. Такую работу нельзя вести без единства коренных интересов и целей.

Обстановка, царившая в нашем коллективе, отражала общую атмосферу в cтране, решавшей задачи развертывания строительства социализма по всему фронту, перестройки общественных отношений на новых, коллективистских началах. Этa перестройка охватывала весь уклад жизни. Главное заключалось в том, чтобы сделать первой жизненной потребностью советских людей труд на благо общества. Не секрет, что продуктивность труда человека в огромной степени зависит от коллектива, членом которого он является и в котором большие понятия политики и экономики переводятся на конкретный язык практики.

Особенно важна дружная, коллективная работа при проведении научных исследований. Зачастую они настолько сложны, что выполнить их одному человеку или даже группе ученых, инженеров просто не под силу. И я считаю для [51] себя большой удачей, что сразу после студенческой скамьи попал в здоровый, крепкий коллектив. Немалая роль в его сплочении принадлежала руководителю отдела Павлу Ивановичу Лукьянову, его помощникам Сергею Констангиновичу Рябову и Василию Евгеньевичу Затурскому.

С благодарностью вспоминаю Николая Алексеевича Сулимовского. Всесторонне подготовленный, вдумчивый и инициативный инженер, он помог мне быстро освоиться в отделе, разобраться в его задачах и заботах, как говорится, найти себя, свое место в общей работе. Подружился я и с Виктором Николаевичем Мельниковым — человеком щедрой души, большим знатоком военного дела. До института он служил командиром боевой части на линкоре "Октябрьская революция", хорошо знал корабельную артиллерию, все топкости ее эксплуатации и боевого применения. "Морской волк", как в шутку мы называли Мельникова, был надежным товарищем, добрым советчиком и консультантом.

Самые теплые воспоминания сохранились у меня и о других моих товарищах по отделу, по ЛАНИМИ.

Огромным авторитетом среди сотрудников института пользовался Иван Иванович Грен, сменивший П. П. Шешаева на посту директора. Он длительное время командовал Крымским укрепленным районом и был крупным специалистом береговой артиллерии. И хотя у него не было инженерного образования, в технических вопросах он ориентировался хорошо. И. И. Грен долгие годы руководил ЛАНИМИ, очень многое сделал для развития научных исследований и укрепления связей института с производством. Он внес большой вклад в организацию обороны Ленинграда в годы Великой Отечественной войны.

Человеком И. И. Грен был твердым, истину ценил превыше всего и принципами своими никогда не поступался.

В институте был известен такой случай. Слабо разбиравшийся в военно-морских делах тогдашний нарком Военно-Морского Флота П. Н. Фриновский на совещаниях то и дело в довольно категоричной форме и, как правило, невпопад подавал реплики и делал замечания выступавшим товарищам. При этом он для подтверждения убедительности своих слов обращался к кому-либо из присутствующих: "Правильно я говорю?" — и, получив утвердительный ответ, принимался за следующего выступающего.

И вот на одном из таких совещаний после очередной реплики Фриновский обратился за поддержкой к И. И. Грену. Иван Иванович поднялся и по военному четко ответил: [52] — Нет, товарищ нарком. В этом вопросе вы не разобрались и говорите неправильно.

Реакция была бурной. Однако истина восторжествовала. Некомпетентность П. Н. Фриновского вскоре стала очевидной и в более высоких инстанциях. Через некоторое время он был освобожден от поста наркома.

Институт имел разносторонние и плодотворные связи с предприятиями, с флотом. Следует, видимо, сказать, что по решению партии в начале 30-х годов в стране был создан целый ряд научно-исследовательских учреждений и их филиалов. Все эти центры, как правило, отраслевые, работали над конкретными проблемами, над внедрением достижений науки и техники в народное хозяйство.

Ряду институтов, в том числе и нашему, была поручена работа над совершенствованием технического оснащения армии и флота. "Морской" профиль института обусловил и круг задач, которые нам приходилось решать. Основные усилия сосредоточивались на разработке проектов новых систем оружия и контроле за выполнением тактико-технических заданий на предприятиях. Большое внимание уделялось также другим вопросам, в частности изучению и обобщению опыта эксплуатации морского вооружения, разработке тактико-технических требований к тем или иным его системам, инструкций и руководств по их эксплуатации и боевому применению.

С первых дней я с головой окунулся в работу. Меня захватывало и увлекало все: и ведение сложнейших расчетов, и изготовление чертежей, и участие в консультациях с учеными, заказчиками и производственниками, и фактическое выполнение функций эксперта, когда требовалось оценить качества создаваемого образца.

На работу я всегда шел с радостью. Если приходилось подолгу бывать и командировках на заводах или кораблях — скучал по институту, по товарищам. Ощущение глубокого взаимопонимания и дружбы добавляло сил, побуждало работать как можно лучше.

Такое настроение — я бы назвал его настроем на работу — было в коллективе общим. Общей была у нас и увлеченность делом, которая заставляет забывать обо всем, трудиться столько, сколько потребуется для решения поставленной задачи. Скажу откровенно: в этом мне видится и непременное условие, и обязательное слагаемое творчества. А именно к творчеству мы, молодые инженеры, приобщались в ЛАНИМИ. [53] Процесс творчества сложен и противоречив. Он включает в себя радость открытий и горечь неудач, муки долгого поиска, тяжелый будничный труд и взлет озарений. Мне нравилось проникать в таинство рождения новых машин и механизмов, участвовать в их создании.

Вспоминается мой первый опыт участия в разработке досылателя к орудию. Механизм это не очень сложный, но важный. С его установкой на орудие повышалась скорострельность, облегчался труд заряжающего. Мы стремились побыстрее его сделать. Однако опытный образец после серии выстрелов как бы ослабевал. Отправленный им в казенник снаряд вываливался обратно, обрывая лоток досылателя. Повысили давление в гидравлической системе. Снаряд стал со звоном входить в казенную часть ствола. Окружающие подшучивали:

— Надо бы чуть-чуть потише, а то придется ловить снаряды с дульной части.

Но успех оказался временным. Через десяток выстрелов повторилась прежняя картина. В чем дело?

После долгих поисков выяснилось, что расшатывалось фиксирующее устройство механизма досылании, снаряд подавался в казенник с перекосом и, естественно, не мог дойти пояском до начала нарезов, потому и не удерживался в казеннике при определенных углах возвышения орудия. Пришлось усилить систему стопорения досылателя в рабочем положении, и он стал работать надежно.

Трудно передать чувство радости и гордости, которое я испытал, когда разработанный мною механизм был принят. Это было мое первое конструкторское задание, и я с ним справился.

Постепенно шлифовались, закреплялись и приобретали четкую профессиональную ориентацию знания, умения, навыки. Прекрасной школой творчества, школой подлинного профессионализма и культуры было тесное общение с видными учеными, конструкторами, изобретателями.

Глубокий след в моей памяти оставили, в частности, консультации и встречи в институте с известным кораблестроителем академиком А. Н. Крыловым, Алексей Николаевич обладал способностью быстро разбираться в сложнейших вопросах, находить пути их решения. Он щедро делился новым идеями, подталкивал нас к их разработке.

Общение с А. Н. Крыловым давало нам наглядные уроки деловитости и организованности. Он охотно помогал в поисках нового, в решении сложных задач и не любил тех, кто боялся ответственности. Как правило, после каждой консультации [54] он писал лаконичные и ясные выводы и рекомендации, умещавшиеся на одном листочке, расписывался под ними и вручал исполнителю. Некоторые пытались получить такую подпись у Крылова, чтобы потом прикрыться ею как щитом за возможные просчеты и ошибки. Он быстро разгадывал подобные хитрости и пресекал их с присущей ему прямотой.

Бывали и такие случаи, когда Алексей Николаевич внимательно выслушивал вопрос, подробно расспрашивал о трудностях, встретившихся при его решении, и откровенно говорил:

— Делайте это сами. Вы лучше меня тут разбираетесь.

Крылов нередко задерживался в институте, чтобы поглубже разобраться в какой-либо разработке, подзадоривал исполнителей: "Давайте, давайте, и я подучусь у вас".

Чувства юмора Крылову было не занимать. Он любил умную шутку, ценил ее, рассматривал как помощницу в работе, а порой — и как средство выхода из затруднительного положения.

Как-то на одном из совещаний разгорелся спор между конструкторами и заказчиками. Речь шла об излишках в весе вооружения на одном из строящихся кораблей. Излишки были не очень значительными, но заказчики настаивали, чтобы вес был снижен, так как это якобы повлияет на некоторые характеристики корабля. Конструкторы возражали, доказывая, что этого сделать невозможно, не теряя нужных качеств вооружения. Страсти разгорелись. А. Н. Крылов молча слушал доводы сторон, но потом, улучив минутку, подал голос:

— Какова численность экипажа?

Все умолкли, настолько странным и даже неуместным казался этот вопрос: численность экипажа была общеизвестна, так зачем же уточнять ее. А потом, при чем тут экипаж, какое это имеет отношение к предмету спора?

Но раз вопрос задан, на него надо ответить. Назвали цифру.

— Xopoшо! — заметил Алексей Николаевич. — А теперь скажите-ка, каждого человека будут принимать на корабль по весу?

— Нет, разумеется.

— Конечно, конечно незачем. А учитываете ли вы, что команда в течение суток будет менять вес по естественным, так сказать, соображениям? Так вот, доложу вам, колебания в весе экипажа составят... [55] И академик назвал цифру, сопоставимую со значением излишнего веса вооружения, вызвавшего споры.

Обстановка разрядилась, спорщики заулыбались.

Наряду с академиком А. Н. Крыловым в обосновании требований к новым образцам вооружения, проведении консультаций, чтении лекций в институте принимали активное участие профессора Е. А. Беркалов, Е. А. Бразин, Д. А. Вентцель, Б. Н. Окунев, М. Е. Серебряков, С. П. Ставицкий, В. А. Унковский и другие. Это способствовало использованию достижений научной мысли в исследованиях и проектах, а затем в освоении производства и в практическом применении разработанных нами систем.

Уже тогда было ясно, что соединение фундаментальных научных исследований, опытно-конструкторских работ и производства — верный путь к своевременному обновлению техники, оборудования, технологических процессов. Понимали мы и необходимость встречных шагов науки и производства, сокращения сроков освоения открытий, воплощения их в высокоэффективные машины, приборы, технологические линии. Сегодня эта проблема приобрела особую актуальность. Концентрируя усилия на ее решении, партия исходит из того, что с этим непосредственно связаны укрепление экономического и оборонного могущества страны, рост народного благосостояния. Важная роль в ускорении научно-технического прогресса и реализации его достижений по праву принадлежит советской технической интеллигенции.

Счастье трудных дорог

Наверное, каждому человеку знакомо радостное и вместе с тем чуточку грустное состояние, которое испытываешь, когда позади остается трудный участок пути, потребовавший большой работы, высокого напряжения духовных и физических сил. То, к чему стремился в начале пути, достигнуто, и это рождает удовлетворенность, но мысль уже устремляется дальше, вперед, и в душе зреет нетерпеливое ожидание новой работы, новых испытаний, преодоления новых трудностей.

У меня за спиной долгая, наполненная работой, борьбой, многообразными связями с множеством людей жизнь. И я возьму на себя смелость утверждать, что подлинное счастье возможно только тогда, когда избранная человеком дорога совпадает с магистральным направлением движения всего народа-направлением социального прогресса и мира. [56] Из всех дорог самые трудные — дороги непроторенные. Такова дорога, которой под руководством ленинской партии идет наша страна. Идет по исторической целине, прокладывая маршрут в будущее всему человечеству. Легка ли эта дорога? Нет. Первым никогда не бывает легко. А ведь здесь речь идет о революционном преобразовании жизни огромной державы, великого народа.

Мы гордимся своей страной. И нам действительно есть чем гордиться. Давно ли мы приступали к выполнению своей первой пятилетки? СССР превратился в могущественную индустриально-колхозную социалистическую державу с динамичной экономикой и прочной обороной,

Чтобы достигнуть этого, потребовалось неимоверное напряжение всех сил партии и народа. Не обошлось без ошибок и упущений. Над нами непрерывно висела нарастающая угроза агрессии со стороны империализма. Обстановка вынуждала нас спешить, делать в первую очередь то, что вело к достижению экономической независимости, укреплению обороноспособности страны.

В этот период — период технической реконструкции, развернутого наступлении социализма по всему фронту важную роль играли кадры, специалисты всех отраслей народного хозяйства, особенно инженеры.

Я был доволен, что выбрал профессию инженера. Вместе с тем гордился тем, что мне довелось участвовать в работе по укреплению обороноспособности страны. Вспоминаются слова известного советского конструктора стрелкового вооружения М. Т. Калашникова: "Не всем судьба сеять хлеб или стоять у станка, ведь сегодня с противником, как когда-то мой легендарный однофамилец, не разделаешься одним кулаком..."

Да, мирный труд народа нуждается в защите. А для нее надо иметь соответствующие средства. И мы обязаны были максимально использовать выпавшую нам передышку для того, чтобы как следует подготовиться к отражению новой агрессии, планы которой вынашивал международный империализм. Его милитаристские приготовления вынуждали нас расширять военное производство, переоснащать армию и флот новой военной техникой. Этому была подчинена и моя работа конструктора в ЛАНИМИ. Я был весь поглощен ею. Ведь процесс формирования новой технической идеи редко бывает результатом счастливого озарения. Это, как правило, итог напряженного поиска, множества опытов, их анализа, проверки, нового и нового повторения. Творческое мышление, если оно действительно творческое, нельзя прервать [57] с окончанием рабочего дня и возобновить опять с его началом, "отключить" на время обеда, на воскресный день, на отпуск... Оно непрерывно. Есть в этой работе отрадные взлеты, но есть и падения, есть периоды вдохновения и... почти отчаянья... Но даже когда идея сформулирована и оформлена в виде чертежей и расчетов, сколько труда, энергии, настойчивости, упорства, стойкости, а нередко и смелости требует ее претворение в жизнь!

Труд человека, причастного к созданию нового, вообще нелегок. Для нас, работников института, он был нелегок еще и потому, что многое приходилось делать очень быстро: время нас торопило, предъявляло к нам жесткие требования как к инженерам, как к специалистам.

Именно в годы работы в ЛАНИМИ — сначала рядовым сотрудником, а затем руководителем направления исследования — у меня сложилось представление о том, каким должен быть инженер в широком понимании этого слова— инженер как рулевой хозяйственного механизма, как конструктор, испытатель, производственник.

Прежде всего это не только человек разносторонне развитый, мыслящий творчески, глубоко разбирающийся в направлении своей деятельности, но и активно участвующий в общественной жизни, влияющий на ее развитие. Эту сторону деятельности инженера хочу подчеркнуть особо, потому что именно она является определяющей. Характерными в этом отношении были 20-30-е годы, когда остро стал вопрос об инженерных кадрах. Многие инженеры, подготовленные еще до революции, оказались неприспособленными к решению новых задач, выдвинутых партией. И не потому, что они были плохими специалистами, а главным образом потому, что не понимали сути новых, социалистических преобразований и не могли быть активным звеном в проведении этих преобразований.

Духовный мир, все дела и устремления советского инженера основываются на прочном фундаменте марксистско-ленинского учения. Он плоть от плоти народа, живет его жизнью, его интересами, сознает свою ответственность перед народом и делает все для того, чтобы быть для него как можно более полезным.

Конечно, с течением времени требования к инженеру наполняются новым содержанием, но, думаю, в первооснове своей они остаются неизменными.

В своих воспоминаниях и размышлениях я много внимания уделяю инженерам. Это отнюдь не означает, что другие профессии: врача, учителя, художника, писателя, слесаря, [58] фрезеровщика, токаря, комбайнера — менее уважаемы и ценны для общества. Разумеется нет! Об этом пишу больше, потому что сам инженер, потому что в своей работе мне чаща всего приходилось выполнять задания с помощью инженеров и при опоре в первую очередь на них. Ученые, конструкторы, начальники цехов, директора заводов, научные сотрудники и руководители научных учреждений — все это наши советские инженеры независимо от занимаемых ими должностей и постов.

В чем мне видится коренное отличие советского инженера от буржуазного? Это не технократ, которого идеологи Запада ставят вне политики, выше политики. Ставят, разумеется, не случайно. Они выполняют социальный заказ крупного капитала, которому нужны хорошо технически подготовленные, но лишенные политического самосознания специалисты, способные соединять достижения научно-технического прогресса с производством с единственной целью: увеличения прибылей и сверхприбылей монополий.

Что же касается специфических, профессиональных, собственно инженерных качеств, то из всего их многообразия я бы выделил в первую очередь хорошую теоретическую подготовку. Без этого трудно, если вообще возможно, видеть внутреннюю динамику процессов, происходящих в конкретной области деятельности инженера, понимать и предвидеть тенденции развития техники и технологии в этой области. Важной место в теоретической подготовке инженера наряду с основными профилирующими знаниями принадлежит, по моему мнению, математике.

До сих пор с глубокой благодарностью вспоминаю прекрасного педагога, знатока прикладной математики профессора Н. С. Михельсона. Мы, студенты, называли его в своем кругу "корифеем". Он привил нам убеждение, что всякое явление, изучаемое с количественной стороны, может быть достоверно понято и в полной мере использовано в интересах дела только при умелом применении математических расчетов. Это в первую голову относится к явлениям, связанным с конструированием, проектированием, производством, эксплуатацией техники, — словом, со всеми видами собственно инженерной деятельности. Не случайно М. В. Ломоносов называл математику "правительницей всех мыслительных изысканий".

И еще об одном не могу не сказать. Не представляю себе хорошего инженера без чувства нового. Постоянное стремление к нему стимулирует поиск нестандартных решений, наиболее рациональных путей достижения цели. Очень важно, [59] чтобы чувство нового было активным, чтобы оно подкреплялось настойчивым стремлением внедрить это новое в практику.

Новое, прогрессивное в технике, как, впрочем, и вообще в жизни, в конце концов побеждает. Это безусловно верно. Но так же верно и то, что оно никогда не утверждается само собой, автоматически. Причины тому различные, в том числе нередко косность, консерватизм тех или иных руководителей или работников, от которых зависит решение вопроса и которые не желают расставаться с отжившими, но такими привычными для них, сулящими спокойную жизнь представлениями. Вот почему чувство нового предполагает еще и просто человеческое, гражданское мужество, готовность и способность преодолевать психологический барьер рутины Разумеется, борьба за новое не имеет ничего общего ни с техническим нигилизмом, ни с огульным отрицанием уже достигнутого, ни с надуманными, беспочвенными "новшествами". Ее конечный результат — это синтез научно-технических достижений и опыта, смелых решений и практической целесообразности.

Кем бы ни работал инженер, он в любом случае должен обладать высокой культурой ведения производства, умением организовать дело, обеспечить реализацию принятого решения, четкую работу тех звеньев технологической цепи, которые ему поручены. Культура производства выдвигается сегодня в число определяющих черт профессионального облика инженера.

Каждый инженер овладевает этой культурой в процессе практической деятельности.

Мы учились организованности, деловитости, собранности друг у друга, присматривались к стилю работы более опытных старших товарищей. Ярким примером для нас в то время была деятельность С. М. Кирова. Мне не довелось, к сожалению, лично встречаться с ним, но посчастливилось учиться, а затем работать в Ленинграде как раз в то время, когда он руководил областной партийной организацией. В городе во всем чувствовалось его влияние. Когда Сергей Миронович выступал, его речь зажигала слушателей тем особенным огнем творчества и самоотверженности, которые были свойственны самому Кирову. Все, за что он брался, он обязательно доводил до конца.

Когда-то, в юношеские годы, Сергей Миронович мечтал стать инженером-машиностроителем. Судьба уготовила ему другое — революционную и партийную работу. Но это не мешало С. М. Кирову со знанием дела руководить промышленным [60] обновлением Ленинграда. Он стремился разобраться во всем, своевременно поддерживал новое, решительно отметал старое, отжившее. Его первым требованием было: если делать, то лучше, чем то, что есть или может быть за рубежом. За большими делами он никогда не упускал так называемых мелочей и занимался ими также ответственно и по-деловому. Сергей Миронович часто говорил, что в социализме мелочей нет.

В конце 20-х и начале 30-х годов в стране ощущалась нехватка средств. Остро стояла проблема улучшения жилищных условий рабочих, развитие коммунального хозяйства Ленинграда. Некоторые партийные и хозяйственные работники считали это делом второстепенным, которым можно будет заняться потом, когда станем побогаче. Иначе относился к этому Сергей Миронович Киров.

Однажды секретарь Петроградского райкома партии Соболев рассказал такой случай.

— Зашел, — вспоминал он, — ко мне как-то вечером Киров и спрашивает: "Ты давно в бане был?" — "Давно". — "Пойдем помоемся".

Соболев удивился. Зачем идти в баню, если дома есть ванна. По Киров настоял. Пришлось идти.

Еще издали, как рассказывал Соболев, они увидели длиннющую очередь. Встали. Билеты не продают. Оказывается, переполнен гардероб верхней одежды. Купили билеты. Прошли в предбанный зал. Очередь. Нет свободных шкафов для раздевания. Опять выстояли. Разделись. Нет тазов для мытья. Дождались. Вошли в моечную, но не сразу могли мыться, так как горячая вода подавалась с перебоями. Снова выстаивали в очереди. Попариться не пришлось — парное отделение было закрыто на ремонт.

Поздно ночью вышли из бани. Сергей Миронович спрашивает:

— Ну как, секретарь, хорошо помылись?

Словом, то посещение бани с Кировым, говорил Соболев, было лучше всякой строгой резолюции. Пришлось срочно заняться банным хозяйством, чтобы вновь не попасть на помывку с Миронычем, да и за другими делами смотреть более внимательно, не упускать ничего из виду.

Любую работу выполняют люди. От них зависят и успехи, и неудачи. И если вся деятельность инженера будет сводиться лишь к выполнению заданий на производстве, а все остальные вопросы в жизни трудового коллектива останутся вне поля его зрения, то через какое-то время даже знающий специалист потеряет авторитет в этом коллективе. [61] Тем более он не сможет вырасти в руководителя, командира производства.

Формирование организаторских навыков инженера — дело нелегкое. Оно предполагает прежде всего прочную, органичную связь высшего учебного заведения с производством, с трудовыми коллективами бригад, цехов, всего завода. О том, насколько плодотворна была эта связь в ЛВМИ во время моей учебы в нем, я уже упоминал. Бесспорно, она сыграла большую роль в обеспечении высокого качества подготовки будущих инженеров в нашем институте, престиж которого, кстати сказать, был очень высок и в промышленности, и в научно-исследовательских организациях страны.

В настоящее время, конечно, дело подготовки специалистов высшей квалификации шагнуло далеко вперед. Прекрасные результаты дает все более полное слияние учебного и учебно-исследовательского процессов с производственным. Оно обеспечивает тесную связь высшей школы с отраслями народного хозяйства, создает как раз ту среду, в которой формируется инженер широкого общественного и производственного кругозора. А именно специалисты такого типа все более определяют стиль хозяйственной деятельности, темпы прогресса экономики, науки и культуры.

На своем веку мне довелось повидать немало отличных инженеров. Назову лишь Б. И. Каневского, Н. Г. Кострулина, И. Н. Куприянова, Л. В. Люлъева, В. В. Науменко, С. М. Николаева, В. Н. Новикова, А. Э. Нудельмана, В. А. Подобрянского, А. Ф. Попова, Д. А. Рыжкова, В. М. Рябикова, Е. В. Синильщикова, Л. В. Смирнова... Да разве перечислишь всех! Замечательные люди, цельные, преданные делу, влюбленные в свою профессию. Они начинили рядовыми инженерами, в работе мужали, набирали силу, обретали крылья. Многие из них на моих глазах выросли в крупных ученых, хозяйственников, партийных и государственных руководителей.

Не стану скрывать своих давних симпатий к инженерам-производственникам — наиболее многочисленному и, я считаю, авангардному отряду нашей технической интеллигенции. Такое отношение начало складываться у меня еще в годы работы в Ленинградском артиллерийском научно-исследовательском институте. Тогда многие задачи приходилось решать буквально бок о бок с заводскими инженерами. И я зачастую по-хорошему завидовал их цепкой практической хватке, их умению переводить даже самые мудреные технические идеи на язык конкретной, рабочей технологии, [62] понятный тому, кто стоит у станка, кто воплощает эти идеи в металле.

Такое умение представлялось мне весьма важным компонентом инженерного мастерства, и я стремился овладеть им, не жалея для этого ни сил, ни времени.

Порой мне случалось дневать и ночевать на заводе, чтобы добиться своевременного изготовления опытных образцов, отработки той или иной детали или узла. Чаще, чем на других заводах, мне доводилось бывать на "Большевике". Здесь я знал многих работников, сдружился с ними, довольно детально изучил производство, словом, считал завод едва ли не вторым своим местом работы.

И потому, когда летом 1937 года мне предложили перейти в конструкторское бюро завода "Большевик;", я без особых колебаний согласился.

Завод

Заводу в моей судьбе принадлежит особое место. И хотя я имею и виду прежде всего ленинградский "Большевик", с которым у меня связаны одни из самых, пожалуй, полных, насыщенных, счастливых лет жизни, речь все же идет о заводе в широком смысле. Когда я говорю "завод", мне видятся производственные корпуса — а их я повидал множество: и старых, закопченных, приземистых, и деревянных, сколоченных на скорую руку, и новых, из алюминия, стекла и бетона. Мне представляются домны и мартены, блюминги и прессы, конвейерные линии, станки, энергетические установки, лаборатории. Слышу могучее заводское дыхание, в котором сливаются воедино неповторимый гул кипящей стали, звонкие трели завалочных машин и козловых кранов, басовитый рокот станков и пение стружки под резцом. Чувствую неповторимый запах работающего металла, настоянный на маслах и эмульсиях, отдающий дымком и копотью, прожаренный тысячеградусным пламенем конверторов и изложниц. Вижу заводчан — рабочих, инженеров, руководителей производства, служащих — людей, которых я узнаю среди тысяч других.

Есть захватывающая человека поэзия в облике завода — этого средоточия машин и механизмов, овеществленной технической мысли. Есть, потому что завод представляет собой концентрированное воплощение Созидания, олицетворение Труда. [63] Завод вошел в мою жизнь еще в детстве. Мать произносила это слово уважительно, так, словно речь шла о живом существе.

— Долгонько что-то отца нашего завод нынче задерживает, — говорила она, поглядывая в окошко, за которым быстро сгущались сумерки.

И отец, когда разговор касался вещей особо серьезных, значительных, главным критерием истины считал именно отношение завода к таким вещам.

Запомнился мне разговор в семье по поводу опубликованного весной 1918 года письма В. И. Ленина к питерским рабочим "О голоде". Письмо уже обсуждалось на заводе, но, видно, оно так крепко задело за живое, что Петр с отцом продолжали говорить о нем и дома. Обращаясь к матери и Николаю, Петр то и дело брал в руки "Правду" и, зачитав какое-либо место из письма, говорил: "Здорово сказано!" А я жадно вслушивался в простые, но хватающие за душу слова о том, что, кто не работает, тот да не ест, что для победы над голодом необходимо железная революционная власть, нужно как можно больше железных отрядов сознательного и бесконечно преданного коммунизму пролетариата. Слова "железная", "железных", которые Петр произносил с особым нажимом, мне врезались в память. Запомнилось и то, как отец, одобрительными репликами поддерживавший Петра, положил в конце разговора свою тяжелую ладонь на газету с ленинским письмом и сказал:

— Да, верно написано. Весь завод так считает.

И это звучало настолько весомо, что никаких иных слов не требовалось.

Должен сказать, что я был близко знаком с очень многими людьми, которые относились к заводу с уважением, любовью и гордостью. Кого назвать? Честное слово, теряюсь. Многих давно нет в живых. Встают перед глазами бывший директор ленинградского завода "Красный путиловец" К. М. Отс — выходец из рабочих-большевиков, И. А. Лихачев — рабочий, директор Московского автозавода, нарком машиностроения, министр автомобильного транспорта и шоссейных дорог СССР, П. И. Коробов — потомственный рабочий, за короткий срок прошедший путь от газовщика до директора Магнитки. Вспоминаю Николая Петровича Поваляева, Даниила Петровича Щучкина, Михаила Андреевича Седова — замечательных работников с "Большевика", которые все лучшее в себе связывали с заводом.

Порой завод представляется мне чудесной кузницей, в [64] которой выковывается, закаляется Личность. Личность труженика. А иногда, быть может, потому, что во мне говорит кровь дедов-прадедов — исконных пахарей, просится сравнение его с нивой, только урожай ее — не хлеб насущный, а техническая мощь Отечества.

Счастлив, что на протяжении многих лет причастен к прекрасному своей творческой полнотой, своей одухотворенностью процессу сотворения и приумножения этой мощи.

Отчетливо помню тот июньский день 1937 года, когда я направлялся к проходной завода "Большевик" уже не как представитель научно-исследовательского института — человек в общем-то заводу посторонний, а как его законный работник, сотрудник заводского конструкторского бюро.

Конечно, я гордился этим. Ведь "Большевик" — один из старейших заводов страны, в прошлом Обуховский сталелитейный, известный своими революционными традициями. В числе первых открытых политических выступлений русского пролетариата — забастовка обуховцев, переросшая 7 мая 1901 года в жестокую схватку с полицией и войсками. Она вошла в историю как Обуховская оборона. На весь мир прозвучали слова Владимира Ильича об обуховцах: "Рабочее восстание подавлено, да здравствует рабочее восстание!" Ныне они высечены на постаменте памятника Ильичу, усыновленному на территории завода. Есть здесь и мемориальная доска, на которой отчеканено: "Сооружена в память выступления на митинге рабочих Обуховского завода Великого вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина в мае 1917 года.

Вождю рабочих — рабочие завода "Большевик", 23 апреля 1924 г."

В дни Октября красногвардейцы-обуховцы охраняли штаб революции — Смольный. А когда началась война против внутренной и внешней контрреволюции, завод выполнял важные заказы для Красной Армии и Флота. В пятую годовщину Советской власти ему было присвоено почетное имя — "Большевик".

Завод расвивался и креп вместе с молодой страной. Появлялись новые цеха и лаборатории. Обновлялось оборудование. Здесь были созданы первые советские тракторы, а затем и первые советские авиамоторы. Из года в год на нем совершенствовалось сталелитейное производство. "Большевик" передавал свой опыт таким промышленным гигантам, как Уралмаш, Магнитогорский, Кузнецкий, Краматорский заводы, изготавливал оборудование для крупнейших новостроек страны, в том числе Московского метрополитена. [65] С честью выполнен был на заводе и специальный правительственный заказ на изготовление стальных каркасов для Кремлевских звезд.

Высококачественными поковками и отливками "Большевика" обеспечивались советское турбо— и генераторостроение, судостроительная, нефтяная, химическая, угольная промышленность и другие ведущие отрасли народного хозяйства. Наряду с мирной продукцией завод выполнял военные заказы, главным образом для Военно-Морского Флота. Их объем особенно возрос в середине 30-х годов, когда вследствие усиления угрозы агрессии страна была вынуждена наращивать свою обороноспособность.

В развитии производства военной продукции использовался весь опыт, накопленный в прошлом. Но, конечно, существовала необходимость в совершенствовании техники и технологии, обновлении выпускаемых изделий. Участвовать в этой работе предстояло и мне.

Но скрою, я был рад такому повороту в своей судьбе, рад, несмотря на то, что за годы работы в ЛАНИМИ сроднился с институтом, с товарищами по отделу. Расставаться с институтом было жаль, но в то же время хотелось стать поближе к производству. В КБ прибывало из разных мест еще несколько товарищей. В частности, из военно-механического института переходил на завод преподаватель Михаил Яковлевич Крупчатников. Его я хорошо знал. В новом пополнении конструкторского бюро были Б. Г. Лисичкин, Б. С. Коробов. Успел я познакомиться и с Василием Михайловичем Рябиковым. который был направлен в заводское КБ после окончания Военно-морской академии.

Должен сказать, что Bасилий Михайлович Рябиков — а с ним я был связан совместной работой долгие годы, в том числе всю Великую Отечественную войну и продолжительный послевоенный период — являл собой образец деловитости. О нем говорили, что он суховат. Но это было чисто внешнее впечатление. Василий Михайлович был добр и отзывчив, быстро сходился с людьми. Его уважали за твердость и принципиальность. Эти качества удачно сочетались с разносторонней эрудицией и высокой работоспособностью. И, думаю, вполне закономерно, что через непродолжительное время после нашего прихода в заводское КБ коммунисты "Большевика" избрали Рябикова секретарем, а Центральный Комитет партии утвердил его своим представителем на заводе — парторгом ЦК.

Встретили нас в конструкторском бюро хорошо. В нем увеличивался объем работ, и наше пополнение оказывалось [66] как нельзя кстати. Со многими товарищами нам приходилось уже выполнять совместные работы, и мы в какой-то степени знали друг друга. Поэтому на притирку времени почти не требовалось, сразу включились в работу.

Возглавлял КБ Илья Иванович Иванов — большой ученый и талантливый инженер, умелый организатор и педагог. Его я знал еще по военно-механическому институту, где он вел курс проектирования специальных систем. Мы с большим интересом слушали его лекции. Мне еще в студенческие годы запомнилась статья "Больше таких преподавателей" в институтской многотиражке, а позже удалось разыскать номер, в котором она была напечатана. Вот что в ней, в частности, говорилось об И. И. Иванове: "Его аккуратность и дисциплинированность, внимание к слушателям, исключительное ведение курса в методическом отношении, глубокое знание своего предмета, умелая увязка вопросов с заводской практикой... высокая интенсивность в изложения курса обеспечивают глубокое усвоение слушателями предмета и плодотворную самостоятельную работу в дальнейшем.

Для нас... Илья Иванович является наилучшим примером, как надо работать".

И действительно, многих, образно говоря, Илья Иванович заразил своей влюбленностью в конструкторское дело, в профессию инженера. Уже в то время возглавлял он КБ завода, вел большую общественную работу, писал учебники и пособия, сам занимался конструированием сложнейших систем. И помимо всего этого много и плодотворно работал со студентами.

И вот теперь мне предстояло работать под непосредственным руководством этого человека, что, конечно, не могло меня не радовать. Да и Илья Иванович, как мне показалось, был доволен, что в пополнении конструкторского бюро есть питомцы военно-механического института.

Руководитель КБ внимательно и чутко относился к молодым конструкторам, бережно растил их, умел подметить и развить у них сильные стороны. Важно, что он проявлял доверие к работникам, предоставлял им полную самостоятельность. Многие сотрудники получали задания и выполняли его сами от начала до конца. Работы велись сразу по нескольким направлениям, над несколькими изделиями. Главный конструктор вмешивался лишь тогда, когда назревали сбои. Тут уж он оказывал активную и конкретную помощь, подсказывал пути выхода из тупиков. Все задания выполнялись, как правило, вовремя. [67] Давая задание, Илья Иванович обычно говорил:

— Продумайте все хорошо и приступайте к работе. Если что неясно, скажите.

Через день-два он обязательно подходил, интересовался, как идет дело. Во время беседы окончательно выявлял, правильно ли выполняется задание. Если сотрудник верно решил задачу, больше не тревожил.

Это создавало подлинно творческую обстановку. Вместе с тем была высокой и ответственность: ведь над каждым конструкторским заданием работал конкретный исполнитель. Дублирования не было. Сорвать выполнение задания— значило подвести всех, весь коллектив. И я не помню ни одного случая, чтобы кто-то к установленному сроку что-то не сделал.

Не случайно многие выходцы из нашего КБ стали впоследствии известными конструкторами, руководителями конструкторских бюро Среди них можно назвать Евгения Георгиевича Рудяка, Михаила Яковлевича Крупчатникова и других.

В КБ работало немало конструкторов, обладавших большим стажем. Например, Николай Александрович Попов работал на заводе с 1930 года. Запомнился он своей необычайной скрупулезностью. Все в КБ знали, что, если работа выполнена Поповым, ошибки исключены. Включаясь в организацию изготовления изделия, он не давал покоя ни себе, ни своей группе до тех пор, пока не налаживалось производство.

Опытными работниками были и Константин Васильевич Грачев, Никанор Васильевич Матукайтис, другие конструкторы. Говори об опытности, следует иметь в виду относительность этого понятия. 5-7 лет работы и КБ считались уже значительным стажем. Вообще же конструкторы на заводе были сплошь молодыми: самому "старому" из нас, Илье Ивановичу, не было в то время и сорока лет.

Были в КБ и люди по-своему уникальные. Среди них особое место занимала Вера Михайловна Розенберг. Она была прирожденным математиком, досконально знала теорию сопротивления материалов, теоретическую механику. На нее возлагалось большинство расчетов при конструировании. И Вера Михайловна выполняла их, как правило, с блеском. При этом нередко она пользовалась собственными методами.

Рассказывали, что еще в юношеские годы Вера Михайловна все свое свободное время отдавала составлению всевозможных уравнений. Писала их на песке на берегу реки, [68] на полу веранды и других местах, где была возможность чертить математические символы. При этом нередко уравнениями выражались листья деревьев, лепестки цветков, другие, порой самые немыслимые предметы. На насмешки по этому поводу она не обращала никакого внимания. В математических занятиях она находила истинное наслаждение.

К Вере Михайловне часто обращались за содействием А. Н. Крылов, у которого она длительное время работала в техническом комитете, Илья Иванович Иванов. Как-то на совещании в КБ обсуждался вопрос о создании очередной системы для нового корабля. Исходных данных было крайне мало. Илья Иванович обратился к Вере Михайловне:

— С чего же нам начинать и как вести расчеты?

Ответ был неожиданным:

— Так это же и дураку ясно!

— Да, да, гм... — Илья Иванович своей обезоруживающей улыбкой сумел показать комизм ситуации.

Все рассмеялись.

Вера Михайловна сначала не поняла, в чем дело. Потом, спохватившись, извинилась и начала объяснять, как она представляет себе методику расчетов новой системы.

Илья Иванович внимательно выслушал, предложил одобрить методику, а в заключение сказал с улыбкой:

— Ну вот, теперь и нам стало ясно, верно?

И опять в кабинете раздался дружный смех.

Когда Bеpa Михайловна занималась расчетами, она отрешалась от всего. Мы хорошо понимали это и старались не мешать ей. Тем более что всякие просьбы об ускорении расчетов, повышении их точности и т. п. были неуместны и даже в какой-то мере оскорбительны, так как Вера Михайловна и без напоминаний работала на максимуме. А работы в конструкторском бюро было много. Если раньше завод больше занимался ремонтом, то теперь перед ним стояла задача разработки и запуска в серийное производство новых систем. Многое предстояло сделать по модернизации существующих орудий, улучшению баллистики, скорострельности, повышению живучести стволов и системы в целом. Поэтому конструирование велось одновременно с организацией производства.

Затрудняло работу то, что завод не имел хорошей опытной базы. Головной образец изготовлялся на тех же станках, где велось серийное производство. За короткий срок нужно было создать образец, всесторонне испытать и пустить в серию.

Изыскание способов проверки надежности механизмов, [69] боевых возможностей новой системы требовало от конструкторов и производственников немалой изобретательности. Дело осложнялось из-за несовершенства сбора и обработки информации о новинках науки и техники, отставания чертежного, копировального и архивного хозяйства, в котором не хватало подготовленных специалистов. На эту, по существу, несложную техническую работу тоже вынуждены были отрываться конструкторы.

При этом мы не имели права ошибаться. Ведь корабли, для которых предназначались разрабатываемые артиллерийские системы, уже строились и строго по плану должны были вводиться в состав Военно-Морского Флота.

Естественно, мы стремились в полной мере использовать уже имевшийся опыт конструирования. Но крайне нужны бы ни именно новые разработки, соответствовавшие требованиям времени, а еще лучше — хотя бы на один-два шага опережавшие эти требования. Каждый из нас понимал, как это важно для обороны

События, происходившие в мире, вызывали глубокую озабоченность. Они торопили нас, обязывали работать еще упорней и настойчивей.

Шел 1937 год. Германский фашизм все громче заявлял о своих притязаниях. Наглел и японский милитаризм. Германия и Япония полностью переключили свою экономику на подготовку к войне. Ее огонь уже полыхал в ряде районов земного шара. Японские милитаристы закрепились в северо-восточных провинциях и приступили к колонизации всего Китая. Подверглись агрессии народы Абиссинии и Испании Тучи сгущались над миром. Все говорило о том, что империализм гонит их в направлении Советского Союза.

События торопили нас. Угрозе агрессии мы должны были противопоставить силу. Над ее созданием и укреплением напряженно работали партия и народ. Свою лепту в решение этой задачи вносило и наше КБ.

В этом я, так сказать, воочию убедился, часто бывая на флоте, выходя на кораблях в море, участвуя в испытаниях разработанных нами образцов вооружения. И всякий раз это придавало новое ускорение непрерывному процессу творчества, рождало новые конструкторские и инженерные идеи, подсказывало пути решения тех или иных технических вопросов.

Я очень любил бывать на кораблях, общаться с моряками, этими мужественными, сильными, приветливыми людьми. Воспоминания о командировках на корабли в те [70] далекие 30-е годы отношу к одним из самых дорогих для меня. И когда весной 1983 года поднимался на палубу крейсера "Киров" для встречи с воинами-североморцами, эти воспоминания нахлынули на меня вновь. Почти полвека минуло, новые люди, новый, несравненно более могучий, чем линейные корабли тех лет "Марат", "Парижская Коммуна", "Октябрьская революция", современный крейсер, а на меня повеяло вдруг чем-то узнаваемо родным и близким... Навсегда запомнилось, с каким большим уважением относились моряки к нам, конструкторам-вооруженцам. Думаю, так же относились они вообще к конструкторам. И это закономерно. Со времени работы в заводском КБ я был убежден, что конструктор — это не должность, а призвание. Призвание высокое, но нелегкое.

Конструктор творит но один. Большое участие в его работе принимают технологи, экономисты, инструментальщики, токари, слесари, фрезеровщики, монтажники. Умение вовремя подключить, использовать их знания, опыт, их мастерство — одно из важнейших качеств конструктора. В его деятельности огромное значение имеет предвидение. А оно базируется на глубоких, постоянно пополняемых знаниях. Самосовершенствование, настойчивое самообразование — это не благое пожелание, а объективная необходимость. Пренебречь ею — значит остановиться и безнадежно отстать. Стремление к профессиональному росту, повышению мастерства, расширению общего кругозора — без этого нет конструктора.

От конструктора требуется делать то, что предусмотрено заданием, обусловлено исходными требованиями, а не то, что у него получается. Он должен выдавать новые технические идеи и решения. А их поиск — это, как правило, долгая черновая работа, в которой нет ничего второстепенного, незначительного, в которой все взаимосвязано, все нужно и важно.

Скажем, в сложной системе болт или пружина на первый взгляд мелочь. Но если они ломаются, то система выходит из строя. А конструктор должен ясно представлять, как будет работать та или иная деталь на практике. Бывает, система уже готова, ставится на испытание, а конструктор интуитивно прихватывает какую-то деталь про запас, на всякий случай. Надо мной товарищи порой тоже шутили, что я вечно таскал в кармане то болт, то пружину, то шайбочку, то еще какую-нибудь запчасть к испытывавшейся системе.

— Что, опять взял оружие для борьбы с заказчиками? [71]

Я отшучивался, по продолжал поступать по-прежнему. Смена детали во время испытаний позволяла проводить их без задержки, а тем временем можно было принять меры для доводки оказавшегося слабым узла.

Вообще же в доработке, в доводке конструкции большое значение имело деловое взаимодействие с производственниками, в том числе с мастерами-рабочими. Одним из таких мастеров на "Большевике" был слесарь-сборщик Евгений Иванович Канищев. Бывало, принесешь ему чертеж. Он внимательно изучает его. И вдруг ткнет пальцем в какой-то узел:

— А вы здесь все правильно рассчитали? Не слабовато ли?

Всем было известно, что, если уж Иваныч, как все мы его звали, насторожился, нужно обязательно снова просчитать узел, а то и внести изменения в конструкцию. Почти наверняка там, где указал мастер, действительно оказывалась слабинка.

Впоследствии — и на "Большевике", и на других заводах, особенно в годы Великой Отечественной войны, — мне не раз приходилось привлекать таких, как Канищев, рабочих-умельцев, настоящих мастеров своего дела к решению сложных конструкторских и технологических задач.

В совместной дружной работе конструкторов, производственников, рабочих мне видится одна из важнейших черт социалистического производства — общее стремление выполнить задачу лучше, быстрее, надежнее. Для такого слияния интересов и целей у нас в стране есть благодатная социальная почва: и рабочий, и инженер в равной степени являются хозяевами производства, на равных участвуют во всех делах трудового коллектива.

Соединение усилий рабочих и инженерно-технических работников, руководителей всех рангов, администрации в производственном процессе — важное условие его интенсификации. на каком бы участке человек ни трудился, он должен выполнять свои обязанности добросовестно, честно. Именно такой труд — главное мерило достоинства человека в нашей стране, будь ты конструктором или слесарем, космонавтом или землепашцем, солдатом или министром.

А поскольку труд — единственный источник приумножения могущества и богатства Родины, народного благосостояния, постольку сознательное, ревностное отношение каждого советского человека к общественному долгу — самый основной, самый надежный залог успешного решения всех стоящих перед страной задач. [72]

Дальше