Трагедия на станции Дымка
Вечером над станцией разразилась гроза. В полночь дождь прекратился, но вспышки молний то и дело вырывали из тьмы неясные очертания мельницы и опушку леса у семафора, где проходил большак на Бугуруслан.
Недалеко от мельницы остановились взмыленные кони в городской упряжке. Седоки прислушались — лишь храп лошадей да крики совы нарушали тишину ночи:
— Поспешим, господин Арнольд, — негромко произнес один из прибывших.
Трое сошли с пролетки, стороной обошли будку стрелочника и крадучись направились к мельнице.
— Кто там идет? — окликнул стрелочник Бонько. Но ему никто не ответил...
Ступая по грязи, пришельцы остановились перед открытым окном дома мукомола, и один из них по-кошачьи мяукнул. Хозяин задул стоявший на подоконнике ночник и, всматриваясь в темноту, шепнул:
— Сюда!
Так в ночь на четвертое июля 1918 года в тылу у красных, на станции Дымка, в доме мукомола Василия Печерского появились белые разведчики. Там их уже ждали.
Один из офицеров вынул карту и развернул ее на столе.
— Итак, господа, операция начнется завтра. Проверим, все ли у нас готово... Наш первый отряд захватит Дымку и внезапным ударом в тыл красным парализует бугульминский очаг. Второй, с приданной ему батареей, овладеет разъездом Шелашниково и начнет развивать успех в сторону Мелекесса. В этом районе нас обязательно поддержат крестьяне. Затем нацелимся на Симбирск и Казань...
— Не будем отвлекаться от главного, — остановил капитана господин Арнольд. — Основные наши силы ударят [156] со стороны Уфы, что и решит участь всей Симбирской группировки красных. Давайте лучше поговорим о том, что еще надо сделать здесь для обеспечения нашего плана...
В комнату вошла хозяйка дома, подошла к Печерскому и что-то тихо сказала ему.
— Господа, — обратился он к гостям. — Нас ждет накрытый стол. Там и поговорим.
Поклонившись в пояс, хозяйка первой вышла из комнаты, широко распахнув двери в столовую.
После второй рюмки заговорил Печерский:
— Мы не против революции, даже, скажу вам, господа хорошие, мы за: ведь земские управы могли бы получить законные права. Но с тех пор, как большевики захватили власть, — сущий разбой. Посмотрите, какую подлость учинили супротив меня: отобрали мельницу, реквизировали зерно и муку, а на прошлой неделе увели со двора двух рысаков... Рассудите сами, добрые люди, нужна нам такая революция?
— Вы еще легко отделались, — посочувствовал ему господин Арнольд. — Они м*огли вас и к стенке поставить. Ведь им ничего не стоит расстрелять порядочного человека.
— Упаси бог! — крестясь, проговорила жена Печерского. — Нечего сказать, дожили...
— Как нечего сказать? — перебил ее Печерский. — Даже очень есть о чем сказать. Вот, к примеру, при нашей махонькой станции десять дружинников. Для начала хорошо бы старшего этой банды, Касперовича, того... — И мукомол выразительным жестом правой руки описал петлю вокруг шеи.
— Касперович — жид? — спросил капитан.
— Белорус, ваше скородие. Намедни их человек сто привалило с Полесской железной дороги. Из этой шайки и Касперович.
— Из-за одного большевика не стоит рисковать. Чтобы [157] избавить Россию от большевистской заразы, придется истребить не один миллион. Но это в будущем, а пока этим разбойникам, господин Печерский, вы должны улыбаться.
Жирная шея мукомола налилась кровью, лицо побагровело. Было видно, что он сдерживает себя.
— Ваш покорный слуга! Как прикажете, так и будем действовать.
— Командование оценит ваши услуги, — пообещал Арнольд.
— У вас в Бугульме найдется человек, на которого можно положиться? — спросил капитан.
— Что за вопрос? — ответил польщенный доверием хозяин.
— Необходимо весьма секретно и спешно отправить в Бугульму письмо. Как надежнее: железной дорогой или на лошадях?
— Поездом, — посоветовал Печерский, — только поездом! Устрою в два счета.
Когда переговорили о всех неотложных делах и «гости» улеглись, Печерский побежал на станцию.
— Как здоровье, Василий Кузьмич? Не заболели ли? — спросил его дежурный, удивленный появлением Печерского в столь поздний час.
— Закури, Вася. Папиросы фабрики Зимина. Зоя Ивановна сберегла. В свое время вся Волга курила их. — Печерский протянул дежурному Василию Галишникову пачку папирос и зажигалку. — Не заболел ли я, спрашиваешь? Нет, бог миловал, а вот жена почитай всю ночь промучилась зубами. Сама страдает, и мне нет покоя. Сделай милость, отправь ее с попутным в Бугульму. Христом богом прошу тебя.
В тот день поезда в сторону Бугульмы не было, и весь день Печерский провел на станции, как бы между прочим интересовался служебными телеграммами, прислушивался к разговорам по селектору... [158]
День четвертого июля клонился к вечеру. Из-под Уфы, где красные с трудом сдерживали напор противника, в Бугульму прибыл бронепоезд № 1 «Ленин».
Пока паровоз запасался топливом, станция приняла тревожный сигнал: «Я Дымка... срочные меры...»
Комиссар Бугульминского участка Крекшин просил повторить депешу, но Дымка молчала. И тогда командиру бронепоезда Гулинскому было предложено следовать на станцию Дымка.
— Бронепоезд в разведку? — удивился Гулинский. — У командира полесского отряда Орла имеется для такого дела «блиндированная площадка».
— Договорись с Орлом! — ответил комиссар. — Я не возражаю.
— Выручай, Никифор, — попросил Гулинский. — Мои ребята с ног валятся. Уважь, пошли «блиндированную»...
«Блиндированной» дружинники называли пульмановскую платформу, борта которой были обложены мешками с песком. Накануне ночью отряд Орла громил банду у станции Туймазы, где белогвардейцы пустили под откос поезд с продовольствием. Дружинники спасли драгоценный груз и только недавно вернулись в Бугульму.
— Вот что, товарищи, — обратился Орел к бойцам. — Знаю, что устали, потому и прошу, а не приказываю. Кто хочет добровольно отправиться на разведку?
— Я, — первым откликнулся командир взвода дружинников Сивцов.
— И я, — вызвался вихрастый Коля Ковальчук.
— Я тоже, — одновременно выкрикнули Сергей Назаренко, Кранцевич и Жидков.
— Я, я, я!.. — послышались голоса.
Вмиг к первым присоединились еще четырнадцать бойцов...
— Слушайте приказ! Начальником команды назначаю товарища Сивцова. Взять винтовки, два станковых [159] пулемета, патроны и сейчас же следовать на станцию Дымка!
— Ясно! — ответил Сивцов и послал на паровоз Дениса Федоренко и Михаила Парфенкова, решив, что так будет надежнее.
Ночь была тихая. Под монотонный перестук колес «песочницы», как в шутку прозвали «блиндированную», бойцов потянуло ко сну...
На станции Дымка Сивцов отправился к дежурному. Было слышно, как он спорил с кем-то на перроне: «От вас, служивый, самогоном несет. Я доложу об этом комиссару...»
— Ну что? — спросил Матвеев, когда Сивцов возвратился в «блиндированную».
— Спрашиваю дежурного, почему не отвечаете Бугульме, а он крутит, подлец...
— Ты уверен, что разговаривал с дежурным? — спросил Пискарев. — Я железнодорожников знаю наперечет, а голос человека, с которым ты спорил, мне показался чужим.
— Да нет, я его знаю, — ответил Сивцов и, подумав, добавил: — Вот что, ребята, проскочим до Клявлина...
Как было условлено с машинистом, он пронзительно свистнул, и паровоз дал гудок. Площадка покатила дальше.
На станции Клявлино было спокойно, и Сивцов приказал возвращаться в Бугульму.
Уже зарделся восток, когда «блиндированная», проскочив мимо открытого семафора Дымки, остановилась у пакгауза.
— Гнетов! Узнай, почему нас приняли под рампу? — приказал Сивцов.
Не успел Гнетов сойти на землю, как со стороны пакгауза ударили пулеметы. По бортам площадки забарабанили пули. От ручной гранаты, влетевшей через открытый верх, взметнулся столб песка. Один из дружинников застонал и пополз на середину платформы. [160]
— Огонь! Огонь! — командовал Сивцов.
Застрочил пулемет Орлова. Несколько человек, пытавшихся окружить площадку, бросились прочь. «Блиндированная» рванулась вперед, но тут же остановилась: на рельсах громоздилась груда шпал.
— Попали в ловушку. Драться до конца! — крикнул Сивцов.
И снова на площадке взорвалась граната... Пыль и дым застилали глаза, но дружинники стойко отбивались и тогда, когда половина из них были ранены и контужены.
Белочехи атаковали беспрерывно, пока у дружинников не кончились патроны.
— Оставьте оружие и выходите по одному! Даю слово офицера, зла не причиним — отпустим по домам, — донесся голос с рампы.
Белочехи поднялись из придорожной канавы и с винтовками наперевес окружили «блиндированную». Они набросились на еле державшихся на ногах бойцов, били их прикладами, выбрасывали из «блиндированной» на землю. Сивцов потерял сознание.
— Кто ваш комиссар? — допытывался у дружинников офицер.
— Нет у нас комиссара, — ответил Пискарев. — Я замещаю командира, я и в ответе за всех.
Пленных повели к вокзалу. Печерский был уже здесь. Заложив руки за спину, он высматривал кого-то. Увидев среди дружинников Голункова, закричал:
— Большевик! Это он увел моих лошадок! — Его маленькие глазки налились кровью. Он выхватил из кармана поддевки револьвер и направил его на Голункова.
— Стреляй, гад! — Голунков разорвал гимнастерку и, обнажив грудь, шагнул вперед, глядя в упор на Печерского. — Бей в сердце, подлюга!
Печерский дрожащей рукой несколько раз в упор выстрелил в Голункова. [161]
Смертельно раненный Голунков продолжал двигаться на Печерского.
— Трясешься, гад? Трясись, трясись! Ты еще расплатишься за все!..
Упал он только тогда, когда Печерский выпустил в него последнюю пулю из обоймы. Остальных пленных, которые еще могли стоять на ногах, пригнали на лужайку напротив мельницы.
Босоногие ребятишки принесли воду. Лежавший в луже крови Гнетов, припав к ведру, жадно пил. Какой-то мальчуган притащил ковш. Гнетов подставил окровавленную голову:
— Лей, братишка, и запомни все, что происходит здесь. А вырастешь, расскажи людям: своими глазами, мол, видел, как на этом месте бандиты расстреливали честных людей...
Из ворот мельницы вышли солдаты с винтовками.
— Молитесь! — крикнул чешский офицер и, выхватив из ножен шашку, встал на фланге.
— Мы не верим в бога!
— Вы коммунисты и потому сейчас будете расстреляны!
— Простимся, друзья! — предложил Назаренко.
— Кругом! — громко скомандовал офицер.
— Отворачиваться от смерти не будем! — крикнул кто-то из дружинников.
Юноши, взявшись за руки, так и стояли с поднятыми головами. Офицер взмахнул шашкой. Грянул залп. Кто-то застонал, кто-то судорожно забился, прощаясь с жизнью. Арнольд хладнокровно пристреливал тех, кто еще шевелился...
Солнце было уже высоко, когда пришли солдаты с лопатами.
— Надо было заставить их выкопать для себя яму. Господа офицеры торопятся, а нашему брату работа, — ворчали солдаты. [162]
Когда расстрелянных стали сваливать в яму, вдруг с воющим свистом пролетел снаряд.
— Эшелон, красные!
Солдаты разбежались.
Артиллерийский обстрел усилился, послышалась частая дробь пулеметов. На станцию с грохотом ворвался бронепоезд «Ленин». Загремели разрывы гранат...
В это время контуженный в голову дружинник Сергей Назаренко, приподнявшись, осмотрелся вокруг и пополз...
Обходя фланг вражеской пехоты, моряки-десантники обнаружили расстрелянных и среди них полуживого шестнадцатилетнего Колю Ковальчука...