Связисты в бою

В период подготовки штурма линии Маннергейма связисты стрелкового полка майора Рослого с большим успехом работали по организации связи штаба полка с батальонами.

Все линии связи как к батальонам, так и во второй эшелон и к соседу, были исключительно двухпроводные. Каждая линия проводилась отдельно и подвешивалась на шестах и на деревьях не ниже 3,5–4 метров от земли, на расстоянии 50–60 метров от дорог. От узла связи линии расходились в разных направлениях, по канавам, вырытым в земле на протяжении 60–80 метров. Эти мероприятия исключали возможность одновременного повреждения нескольких линий от разрывов снарядов, мин или при движении танков.

Работа радиостанций была ограничена до минимума. Для дублирования применялись делегаты связи и пешие посыльные.

Несмотря на жестокие морозы, глубокий снег, а также сильный артиллерийский огонь противника, связь действовала без перерывов. Если и случались перебои в телефонной связи, главным образом от артиллерийского обстрела, то они быстро устранялись.

11 февраля, когда батальоны после артиллерийской подготовки стремительно двинулись на прорыв линии Маннергейма, отважные связисты ни на шаг не отставали от передовых подразделений.

Устанавливая связь с батальонами, телефонисты ползком, по глубокому снегу под ураганным артиллерийским и пулеметным огнем противника тащили на себе и на лыжных установках катушки кабеля и телефонные аппараты.

12 февраля лейтенант Вашаткин, командир отделения Погодин и красноармеец Суволин в течение нескольких часов, под убийственным огнем, исправляли многочисленные обрывы кабеля, пробираясь по глубокому снегу от одного повреждения к другому. Снаряды рвались в 10–15 шагах от отважных связистов. Их засыпало землей, воздухом отбрасывало катушки, рвало провода. [87]

Выбитый из своих железобетонных гнезд, враг делал отчаянные усилия, чтобы удержаться на последнем рубеже обороны линии Маннергейма — в роще «Фигурная». Но отважные батальоны полка майора Рослого выбивали его и оттуда. Враг отлично понимал, какое значение имеет в бою связь, и старался выводить связистов из строя. Их подстерегали «кукушки».

Все три связиста, о которых сказано выше, были ранены. Делая друг другу перевязки, они не уходили с поля боя и отправились на медицинский пункт только тогда, когда белофинны были выбиты с занимаемых ими позиций.

Подразделения быстро продвигались вперед. Начальники направлений связи успевали только прокладывать линии за батальонами. Но надо было еще снимать остающийся кабель.

Чтобы своевременно обеспечить кабелем команды 1-го взвода, начальник связи полка младший лейтенант Епишин поручил командиру 2-го взвода лейтенанту Симагину собрать весь оставшийся на пути движения полка кабель, отремонтировать его и по мере надобности доставлять в 1-й взвод.

С этой ответственной задачей тов. Симагин справился отлично. Днем и ночью, в мороз и метель собирали связисты кабель. Порванный снарядами и минами, спутанный танками, казалось бы негодный, кабель быстро ремонтировали, перематывали на катушки и в срок доставляли его туда, где он был нужен. Немало собрали и трофейного финского кабеля, который также использовали на пополнение убыли.

Когда был ранен командир отделения Погодин, младший командир тов. Виноградов принял командование отделением, обеспечивавшим связь со 2-м батальоном. От высоты 65,5 до станции Тали и дальше вел Виноградов свое отделение, ни разу не теряя связи с полком.

13 февраля, под огнем засевшей на правом фланге группы белофиннов, это отделение установило связь с командиром батальона. Ночью связь была прервана. Ежеминутно рискуя жизнью, бойцы Егоров и Васильков быстро восстановили линию.

В бою в районе станции Кямяря, находясь под беспрерывным обстрелом из орудий, минометов и пулеметов, Виноградов со своим отделением поддерживал бесперебойную связь командира полка с батальоном. Снаряды противника один за другим рвали кабель, пули свистели над головой, но бойцы, руководимые отважным Виноградовым, продвигались — где ползком, где перебежками — от укрытия к укрытию, от одной воронки к другой. Они быстро находили и устраняли повреждения.

От сильного мороза микрофон отказывал в работе — мембрана обмерзала, угольный порошок отсыревал. Но и здесь находил выход командир отделения. Он дал указание [88] надсмотрщикам — держать трубку телефонного аппарата за пазухой, чтобы порошок и мембрана просыхали, согреваемые теплотой тела.

Станция Тали, переправа через реку и весь путь, по которому была проложена линия к командиру 2-го батальона, непрерывно обстреливались белофиннами. Враг применил здесь против нас новую преграду — воду; он пытался затопить местность и остановить наше движение. Но большевики привыкли преодолевать любые преграды. Прошли стрелки, прошли и связисты.

Пробираясь через водные преграды, под огнем снайперов и разрывами снарядов, Виноградов со своим отделением в жестокую стужу проложил линию то кустам и деревьям, а в затопленном пространстве — на жердях, и снова связь была бесперебойной.

В трудные минуты всегда воодушевлял связистов заместитель политрука Пиксаев. Сильный, смелый и энергичный, он, продвигаясь ползком, тащил на себе 3–4 катушки кабеля. Когда требовалось срочно исправить повреждение под огнем противника, — заместитель политрука шел с надсмотрщиком на линию. Бойцы гордились им, заражались его кипучей энергией и творили чудеса отваги.

Все связисты отделения Виноградова награждены орденами и медалями. Сам тов. Виноградов удостоен высшей награды страны — звания Героя Советского Союза. [89]

Топограф-разведчик

Я служил младшим командиром во взводе топографической разведки штабной батареи и хорошо понимал всю серьезность своих обязанностей. Ведь от качества работы нашего взвода зависели успешные действия полка.

10 февраля мне пришлось корректировать стрельбу 1-го дивизиона по белофинским траншеям. Я сидел у стереотрубы на своем наблюдательном пункте, оборудованном на опушке леса. Впереди расстилалось болото с мелким кустарником. За болотом чернела группа сараев, слева от них была роща под условным названием «Молоток», а справа, через ручей, тянулась серая дорога, размешанная гусеницами наших танков.

Вражеские траншеи пересекали дорогу, огибали группу сараев и круто заворачивали к роще «Молоток», где находились доты. Наши снаряды рвались в траншеях, на брустверах и в ходах сообщения; в воздух взлетали колья с колючей проволокой, куски гранитных надолб и черные столбы развороченной земли.

Белофинны метались под губительным огнем, спеша уйти от бойниц, скрыться в блиндажах. Когда они исчезали там, артиллерия разом умолкала. Наша пехота, окопавшаяся в снегу, поднималась и шла в атаку. Белофинны, заметив пехоту, выскакивали из своих щелей, но едва успевали занять места у бойниц, как наша пехота по сигналу ложилась, и артиллерия снова открывала огонь.

Так мы выматывали противника, готовясь к прорыву.

Разумеется, белофинны догадывались о существовании нашего наблюдательного пункта. Однако точное место его они определить не могли и ежедневно стреляли из минометов наудачу.

Вот и сейчас в воздухе послышался резкий, неприятный свист, и около восьми мин разорвалось вблизи наблюдательного пункта. Но безрезультатно.

Наблюдательный пункт, устроенный в виде небольшого сруба с накатом толстых бревен, удалось хорошо замаскировать. [90] Мы сделали искусственный снежный бугор и обсадили его елками и березками. Прорыли в снегу скрытый ход сообщения.

Командир полка, подозвав меня, приказал засечь группу сараев. За этими сараями скрывались минометы и противотанковые пушки, стрелявшие по нашим огневым точкам.

На мензуле я работал быстро и четко. Вместе с бойцом Савченко мы сориентировали планшет, провели направление на указанные цели.

Затем перешли ближе к передовым линиям, чтобы засечь другие точки. Здесь пришлось работать мне одному, а Савченко караулил, взяв оружие наизготовку.

Нас заметили белофинны и начали обстреливать из автоматов. Пробили мне противогаз, полу шинели, расщепили треногу мензулы, но мы и не думали ни о чем, кроме порученного нам дела.

Я быстро проводил карандашом линии на планшете, высчитывал расстояния до цели. Когда сильно застыли руки, на помощь мне пришел Савченко. Он снял координаты точек, и мы, явившись на наблюдательный пункт, доложили командиру полка о выполнении приказа.

Командир полка приказал выкатить одно орудие на открытую позицию, чтобы в упор расстрелять сараи и спрятанные за ними пушки и минометы.

Мы с Савченко помогли огневому расчету выкатить орудие на опушку леса. Я тотчас сел у стереотрубы наблюдать за стрельбой.

Орудие било часто и метко. Левый сарай осел и развалился. Взметнулись в воздух бревна второго сарая, а вслед за ними полетел как будто ствол миномета. Из уцелевших сараев стали выскакивать фигуры в белых халатах. Они стремились уйти в глубь обороны, но их настигала наша шрапнель.

Командир собрал нас, разведчиков-наблюдателей, и объяснил боевую задачу. Он закончил так:

— Необходимо рассмотреть поближе укрепления противника и точно отметить их на планшете огня.

Мы с Савченко вызвались это сделать. Запаслись патронами и гранатами, захватили с собой планшет, компас, артиллерийскую линейку и двинулись в сумерках к вражеским укреплениям. Подползли к гранитным надолбам и увидели деревянный блиндаж, из которого стрелял пулемет, а левее, в окопе — противотанковое орудие, потом несколько дзотов на опушке рощи «Молоток».

Все эти огневые точки мы засекли и нанесли на планшет. Вернулись на свой наблюдательный пункт в 5 часов утра, усталые, продрогшие, но с гордым сознанием, что приказ выполнен. Командир полка остался доволен нашей работой. [91]

Утро 11 февраля было сначала туманным, а затем взошло солнце, стало морозно. Далеко через леса и болота разносился мощный гул нашей артиллерии.

Однако белофинские мины продолжали рваться возле нашего наблюдательного пункта, изрыли все вокруг воронками. Мы перенесли наблюдательный пункт вперед, ближе к своей пехоте. Прямо в снегу вырыли яму, поставили два броневых щитка и укрепили стереотрубу, обвернутую для маскировки бинтом.

Артиллерийская подготовка с каждой минутой усиливалась, разрушая укрепления врага и давая возможность нашей пехоте подтягиваться вперед. Пехота сосредоточивалась, готовая к атаке.

Я испытывал огромное желание пойти с пехотинцами. Настроение было какое-то спокойное, гордое, не чувствовалось ни малейшего страха.

— Товарищ майор, разрешите сходить с пехотой в атаку, — обратился я к командиру полка.

— А кто огонь будет корректировать, — строго сказал майор, — кто огневой планшет будет вести? Надо точно обеспечить огневой вал, сейчас наша пехота пойдет в атаку.

Вслед за грозным шквалом огня и дыма перебегают наши бойцы, все ближе к переднему краю вражеской обороны. Танки, гудя моторами и стреляя на ходу, рвут колючую проволоку, перебираются через траншеи.

Мы двинулись со вторым эшелоном пехоты. Связисты под свист пуль и мин наращивали кабель, передавая команды. Впереди гремело наше русское прославленное «ура», стучали безотказно «Максимы», рвались ручные гранаты...

Вот уже развевается красное знамя. Люди, спаянные единым наступательным порывом, идут дальше.

Вот и развалины хваленых дотов. Кругом все перепахано разрывами снарядов. Железные балки, куски бетона, броневые плиты валяются на подтаявшем снегу.

Когда упряжки с орудиями подъехали к разгромленному участку, наводчик Лякин, посмотрев вокруг, засмеялся:

— Вот так компот! [92]

Захват финских противотанковых пушек

Это было в середине февраля. Мы наступали очень быстро и, заняв деревню Ляхде, вышли на опушку леса. Но едва углубились в лесную чащу, как натолкнулись на два блиндажа. Пришлось временно задержаться, окружить блиндажи, блокировать выходы и уничтожить засевшего в них противника.

Временная задержка дала возможность белофиннам закрепиться примерно в одном километре от блиндажей. Противник заминировал пригодный для прохода танков участок и установил по обочинам дороги противотанковые пушки. Замаскировавшись, финны поджидали подхода наших танков и пехоты.

Минные поля вынуждали танки двигаться вдоль дороги и таким образом подставлять себя под огонь противотанковых пушек. Белофинны подпустили нас на близкое расстояние и прямой наводкой открыли по танкам огонь бронебойными снарядами. Головной танк был подбит. Глубокий снег и отсутствие лыж лишили пехоту возможности взять пушки атакой. Несколько осколочных снарядов заставило нашу роту прильнуть к земле. Пехота залегла, танки остановились.

Я лежал на левой обочине дороги и вскоре метрах в шестидесяти от себя обнаружил замаскированную пушку. Оценив обстановку, я быстро принял решение. Левая сторона дороги, где я находился, не обстреливалась. Следовательно, можно было под прикрытием мелких насаждений удалиться на некоторое расстояние от дороги, попытаться обогнуть пушку с левого фланга и уничтожить прислугу.

Я бросился влево от дороги, пополз вперед. Затем изменил направление и выполз в тыл пушке. Теперь она находилась между мною и нашими танками. Ничто не могло помешать мне выполнить свой замысел. Среди грохота разрывов и ружейной стрельбы никто не различит одиночные выстрелы винтовки.

Спрятавшись за кустом, я быстро вскинул винтовку и тремя выстрелами уничтожил прислугу противотанковой пушки. Но [93] на войне всегда надо быть настороже. Подкарауливая врага, сам можешь оказаться для него мишенью. Так и случилось. Неподалеку от себя я увидел финна. Он целился в меня. Я припал к земле. Пуля пролетела над головой. Тогда я вновь вскинул винтовку и нажал спусковой крючок. Финн больше не встал.

Теперь надо было во что бы то ни стало заставить замолчать вторую пушку. Заметив, что у дороги залегло несколько наших бойцов, я подполз к ним. Несколько минут, и вот уже наши гранаты летят в сторону пушки. Следом за гранатами бросились и мы сами.

Это было настолько неожиданно для финнов, что они растерялись. Пушка смолкла. Прислуга побежала в лес. И сразу поднялась наша пехота.

Не теряя времени, мы развернули обе пушки и остаток снарядов пустили по убегающим белофиннам. Затем стремительным броском заняли следующий рубеж — противотанковый ров, расчищая путь для развития дальнейшего наступления на станцию Кямяря. [94]

Всегда с пехотой

Вплотную прижимаясь к разрывам своих снарядов, прорывая в снегу канавки, наши бойцы метр за метром упорно продвигались вперед. Батальон старшего лейтенанта Чекрачева находился в низине. Справа от нее белела высота, названная «Огурцом», влево шел ров, упирающийся в другую высоту. На «Огурце» — железобетонная долговременная огневая точка, на других участках — дерево-земляные укрепления, а впереди всего этого — минные поля, проволочные заграждения, завалы.

Пехотинцев поддерживал дивизион Героя Советского Союза старшего лейтенанта Большакова. Война сдружила Чекрачева и Большакова, они стали поистине неразлучны. Лишь иногда командир дивизиона вырывался немного вперед, чтобы «самому увидеть кое-что новое». После таких «вылазок» он еще энергичнее выполнял заявки своего друга.

Там, где недавно высилась темная стена леса, начали появляться большие просветы. Но Большаков знал, что враг залег в свои звериные норы, что он отсиживается до поры до времени. Стоит артиллерии прекратить огонь и пехоте пойти вперед, как белофинны выползут из блиндажей, застрочат из пулеметов, встретят наступающих перекрестным и кинжальным огнем. Значит, надо стрелять так, чтобы враг не мог снова подняться. И батареи все усиливали и усиливали огонь. От разрыва снарядов стонал вековой лес.

— Ну, как, помогает? — обращался Большаков к Чекрачеву, закуривая очередную папиросу.

— Помогает! — отвечал командир батальона и добавлял: — Давай еще!

Смуглое, худощавое, чисто выбритое лицо комбата было спокойно. Он отличался поразительной выдержкой, умением быстро и точно оценивать обстановку, мгновенно принимать правильные решения.

Не уступая Чекрачеву в хладнокровии, Большаков радовал товарищей теплой шуткой. [95]

— Дам, дам огонька! — говорил командир дивизиона и потирал раскрасневшиеся руки. Перчаток он не носил, его согревал, как он говорил полушутя, полусерьезно, «неукротимый боевой азарт».

Командир 6-й роты младший лейтенант Поляков, находившийся на правом фланге, сообщил, что расположенная напротив долговременная огневая точка подает признаки жизни.

Белофинны обосновались на выгодном рубеже и простреливают местность впереди и с флангов. Пехотинцы пробовали подойти к точке, да пока ничего не вышло.

Комбат передал сообщение Большакову, тот подал команду на батареи. Над вражеским дотом стали вздыматься столбы земли и снега.

— Ну, как? — справился через несколько минут Большаков.

— Живет, подлая!

Мгновенная тень пробежала по лицу командира дивизиона.

— Живет! — повторил он. — Не пронимает, значит. А ну, попробуем другим способом.

И связист стал передавать приказ:

— Командиру батареи младшему лейтенанту Балякину. Выкатить одно орудие на опушку леса и вести огонь прямой наводкой.

Не теряя ни минуты, артиллеристы подвезли орудие на лошадях, потом потащили его на руках. Дьявольски трудное [96] было дело. Снег — по пояс, дороги нет, на каждом шагу — пни, сучья, сваленные деревья. Но политрук Кострикин, старшина Соловьев, младший командир Сергеев и другие старались в поте лица и вскоре установили гаубицу.

Наводчик Биличенко прильнул к панораме.

— Готово!

— Огонь!

Грохнул выстрел. Из ствола орудия вырвалось пламя. На высоте «Огурец», где находился дот, взвихрился снег.

— Теперь подействует! — рассмеялся Большаков.

— Да, похоже! — улыбнулся и командир батальона.

Бруствер окопа начали лизать пули. Противник ожесточился. Наши артиллеристы несли ему гибель, и он стремился предотвратить ее.

Люди в окопах еще плотнее пригнулись к земле, но наблюдение не прекратилось.

— Смотри, смотри, перебегают! — крикнул Чекрачев Большакову.

Белофинны действительно группами выскакивали из дота и бросались влево, в ров. Крепко досталось им от «гостинцев» Большакова.

Комбат кинулся к телефону и приказал:

— В атаку!

Командир 6-й роты Поляков мгновенно передал приказ взводам. Политрук Алексеев крикнул:

— Вперед, за нашу Родину!

Почти одновременно бойцы услышали голос красноармейца Голубева:

— Бежим, ребята! Бей врага!

Отделения поднимаются и, поддержанные шквальным огнем пулеметчиков, мчатся вперед. Командир дивизиона переносит огонь артиллерии на следующий рубеж. Вот, натолкнувшись на огонь, роты залегли. Однако всем ясно, что врагу нанесен чувствительный удар и сопротивляются лишь жалкие остатки его. Чекрачев снова командует:

— Вперед! Вперед!

Идут танки. Они рвут проволочные заграждения. За танками бегут, увязая в снегу, бойцы. Враг не выдерживает, пускается наутек. Его накрывает огонь дивизиона старшего лейтенанта Большакова, бьют красные пехотинцы. Они врываются в белофинские траншеи, перескакивают через трупы вражеских солдат, через поваленные снарядами деревья и бегут вперед, вперед.

В тот день стрелковый батальон старшего лейтенанта Чекрачева, круша и уничтожая врага, прошел несколько километров. Потом — небольшой перерыв. Надо подтянуть артиллерию, чтобы ее огнем снова прокладывать пехоте путь вперед. Штаб [97] батальона разместился в просторной финской землянке. Иззябший и проголодавшийся Чекрачев приказывает принести обед.

Но короток отдых. Вернее, отдыха совсем нет. Уже получен приказ продолжать наступление. Проверив, все ли люди накормлены, Чекрачев созывает командиров и ставит пер.ед каждым очередную боевую задачу. А старший лейтенант Большаков передвигает дивизион на новые позиции. [98]

Пленные

Вечером 17 февраля, после занятия станции Кямяря, наш полк свернул влево по дороге, ведущей в Выборгскому шоссе. Прошли километра три. Ночь стояла тихая, звездная. Позади в небе виднелись отсветы горящей станции, где-то слышалась отдаленная стрельба. 2-й батальон, шедший головным, неожиданно наткнулся на дорогу, не обозначенную на карте. Из лесу дорога спускалась в низину, а оттуда вела к крутому лесистому косогору. На косогоре — тщательно замаскированные, просторные финские землянки. Их было много, должно быть, тут стояла в резерве одна из финских частей, брошенная теперь на выручку разгромленной линии Маннергейма.

Разместились в первой линии землянок. Спим. Просыпаемся утром, узнаем от дозоров: в соседних с нами землянках — финны.

— Откуда же финны? — спрашиваем.

— Пришли и залегли, — отвечают дозорные.

— А чего же вы не подняли тревогу?

— Зачем? Только вспугнули бы их. Драться они с нами все равно не стали бы: едва на ногах стоят. Должно быть, с линии.

Окружаем землянки. Действительно — финны. Приказываем сложить оружие. Бросают на землю винтовки, автоматы, пистолеты, ножи, патроны. Угрюмые, понурые лица. Цвет кожи землистый. У многих — седые волосы. Почти у всех пляшут руки и чувствуем, не от испуга перед пленом, а, должно быть, от пережитого в дотах ужаса.

Финны молчат. Их много, и все пришибленные, потерянные. Молчим и мы. Вдруг откуда-то сверху косогора раздается тонкий, с восторженно-истерическими нотками, голос:

— Я швед!.. Я швед!.. Я швед!..

Оборачиваемся: от верхней землянки спускается к нам по косогору молодой человек, лет двадцати пяти, в легком пальто, [99] в шляпе, в ботиночках с острыми лакированными носками. Идет, приплясывая от холода, руки подняты вверх, а сам заискивающе улыбается и все повторяет:

— Я швед!.. Я швед!.. Я швед!..

Подошел, оглядывается, кому бы сдаться в плен. Красноармейцы с ненавистью смотрят на этого хлыща в лакированных ботиночках. Из добровольцев, должно быть. Добровольцем против нас, советских людей, пошел... Бродяга!

Увидев, что ни сочувствия, ни одобрения не встречает, швед некоторое время сконфуженно топчется на месте под суровыми взглядами людей, потом, желая, видимо, тронуть наши сердца, опять произносит:

— Я швед...

— Замолчи! — обрывает его красноармеец. — Не швед ты, а дерьмо. Всю свою нацию опозорил...

Финны улыбаются. Должно быть, и они не особенно в ладах с этими молодчиками, завербованными за границей.

По косогору разносится запах кухонь. Красноармейцы подходят к кухням с котелками и возвращаются к землянкам в клубах дымящегося борща, с буханками только-что выпеченного вкусного армейского хлеба. [100]

В группе пленных — движение. Лица финнов вытягиваются, глаза с жадностью смотрят на хлеб, борщ. Многие протягивают руки, просят сдавленным голосом:

— Хлеба, товарищ...

Командиры распорядились накормить пленных. Им дали по котелку борща, дали хлеба, шпику, чаю, сахару.

Как они ели! Руки пляшут, глаза воровато снуют. Им словно не верится, что в руках у них хлеб — настоящий хлеб!

И тут вдруг прибывает к нам командир 3-го батальона капитан Кравченко. С ним красноармейцы, у них тюки финских листовок и прокламаций. 3-й батальон, оказывается, заночевал в даче какого-то русского эмигранта. В подвалах дачи красноармейцы обнаружили финскую военную типографию, печатавшую «обращения к красноармейцам», листовки, прокламации.

А «обращения» эти и листовки вот какие. На одной напечатано жирным шрифтом:

«Красноармейцы! Поворачивайте штыки в землю, сдавайтесь в плен. Мы вас будем кормить маслом, сыром, шоколадом... Пленные красноармейцы получат по стакану вина в день...»

Смотрим на листовки, на пленных финнов, поедающих наш борщ и хлеб. Думаем: этакая ирония судьбы! Нам предлагают масло, сыр, шоколад, вино, а сами рады кусочку нашего хлеба. Тьфу!

Финны позавтракали, просят закурить. Вспоминаем про листовки, становится противно. Но, думаем, не эти люди печатали листовки. Эти — обманутые, они поддались на гнусную шовинистическую пропаганду своих поработителей, не знали, что делают. Вытаскиваем папиросы, угощаем:

— Курите... Да вперед умнее будьте. Не против нас воевать вам надо, а против своих господ, против тех, кто обманывал вас, кто ожесточил вашу душу...

Курят, улыбаются... [101]