Нас не проведешь!

Мы услышали какие-то странные звуки, доносившиеся с северного берега озера Суванто-ярви. Эти звуки исходили из только что обстрелянного нами участка леса. Мы вскоре определили, что источник звуков — удары по металлу. Можно было предполагать, что белофинны после нашего обстрела ремонтируют дот. Мы два раза открывали огонь по тому месту, откуда слышались металлические звуки, и они каждый раз возобновлялись.

Вскоре нам стало ясно, что никакого дота в этом месте нет и что белофинны заставляют нас попусту тратить снаряды.

Через некоторое время нам удалось установить действительное местоположение дота.

Впоследствии мы подробно осматривали разрушенный нами дот и всю местность вокруг него. И тут обнаружилось следующее. В полутора километрах от дота, на елке, висели кусок рельса и рядом с ним железная чурка. От последней шел на 1,5 километра провод. Ясно: белофинн, сидевший в доте, дергал провод, и чурка ударялась о рельс.

Кроме этой уловки, белофинны применяли и другую. Поблизости от огневой точки они ставили землянки, оборудованные печками, и топили их, чтобы над лесом вился легкий дымок. Землянки эти были пусты и никакого другого назначения не имели. Мы установили это, разрушив одну такую землянку, и в дальнейшем, замечая дымки над лесом, огня не вели, а выискивали действительные огневые точки противника. [361]

Воздушный бой в районе станции Иматра

Нам, работникам фронтовой печати, тяжеленько доставался материал в летных частях. Люди в громоздкой одежде, обутые в меховые унты, не хотели — или не умели — говорить о своем опасном и увлекательном деле.

— Да что ж тут такого? Взлетел. Лег на боевой курс. Выполнил задание и вернулся на свою базу!

Иногда после некоторого раздумья добавлялось:

— Материальная часть работала безотказно... Как-то один майор посоветовал:

— А вы почитайте боевые донесения.

Я согласился. Мне показали боевые донесения летчика Антонова.

Предлагаю и вам прочесть этот документ, пленивший меня лаконичностью и предельной ясностью изложения.

«Взлетели мы в 15 часов 45 минут 2 февраля. Над станцией Иматра на высоте 2 250 метров наша группа была обстреляна интенсивным зенитным огнем. В результате обстрела Группа расстроилась. Я потерял ведущего и остался с другим ведомым старшим политруком тов. Ивашкиным.

С высоты 2 тысяч метров я увидел два вражеских самолета, которые шли на низкой высоте над озером Имала-ярви. Предполагаю, что они взлетели с этого озера. Немного спустя, западнее станции Иматра на высоте 2 800 метров я увидел, что два «Фоккера Д-21» уходят вниз, не замеченные двумя нашими самолетами.

Я развернулся и атаковал одного из «Фоккеров» снизу в лоб. Когда с расстояния 400 метров я дал по нему очередь, он сделал переворот, во время которого я с расстояния 100–50 метров дал еще очередь. «Фоккер» загорелся и упал.

Впереди появился еще один «Фоккер». Я догнал его и завязал с ним бой. Он, с переворота, во время которого я дал по нему очередь, вошел в крутое пикирование и сильно задымил. Некоторое время я сопровождал его, затем потерял из виду и вышел из пикирования. Потом я увидел, что этот [362] «Фоккер» преследуется на пикировании другим нашим истребителем.

Ко мне пристроился младший лейтенант Смирягин и показал мне «Фоккера Д-21», собиравшегося атаковывать меня сверху сзади. Я резко развернулся ему в лоб и проскочил ниже его, а затем пошел за ним. «Фоккер» сделал боевой разворот, затем вошел в вираж, во время которого я зашел к нему в хвост и дал очередь. «Фоккер» сделал переворот и вошел в пикирование. Я пикировал за ним и стрелял с высоты 2 тысяч метров до высоты 500 метров. «Фоккер» вышел из пикирования еще ниже и стал ходить над заливом. По этому заливу рулил еще один «Фоккер Д-21», очевидно, только что севший.

Я произвел еще одну атаку по «Фоккеру», летавшему над этим местом. Я поднялся на высоту 2 тысяч метров, нашел младшего лейтенанта Смирягина, перезарядил пулеметы, опробовал их — стреляют, и взял курс на свою территорию с набором высоты. Вскоре меня снова атаковал сзади сверху «Фоккер Д-21». Я развернулся ему навстречу; он вошел в пикирование. Гнались за ним до высоты 500 метров, а затем взяли курс опять на свою территорию, так как время истекло, и наших самолетов в этом районе больше не было.

Время воздушного боя — с 16.10 до 16.35. Всего в разное время я видел самолетов типа «Фоккер Д-21» до десяти. Вместе они ходят не более двух. Атакуют

только сверху, одиночно и со стороны солнца. Лобовую атаку принимают, если имеют превышение, после первой же очереди переворотом уходят в пикирование, а когда мы их преследуем, выходят из пикирования очень низко над землей».

Вот и все... Можно еще добавить, что материальная часть работала безотказно и что тов. Антонов за все время войны в Финляндии тоже работал безотказно. Правительство присвоило летчику Антонову за боевые заслуги звание Героя Советского Союза. [363]

Незабываемое

Преодолев оперативную зону заграждений, наш корпус остановился перед укреплениями противника в районе Кархула — Хотинен.

Слева перед высотой 65,5 было озеро Сумма-ярви, справа — болото, которое позже бойцы назвали «долиной смерти». Это болото было так пристреляно противником, что поднять голову выше уровня снега не было возможности. Здесь у белофиннов до войны был постоянный военный полигон, и они могли теперь с закрытыми глазами точно обстрелять любую точку этого района.

Мне пришлось принять участие в руководстве инженерным обеспечением дивизии, действовавшей в направлении высоты 65,5 и рощи «Молоток».

Саперы дивизии поработали в эту войну основательно. Они обеспечивали пехоту укрытиями от вражеского огня, разрушали заграждения противника, устраивали проходы в надолбах, блокировали и подрывали доты.

* * *

Это было в самые сильные морозы, в период подготовки прорыва линии Маннергейма. Пехота подошла к «долине смерти», и нам было приказано запрятать штабы полков и батальонов в надежные убежища.

Местность почти непроходимая. По глубокому снегу, под которым болото оставалось незамерзшим, не могли пройти не только автомашина или трактор, но даже лошадь.

Работали двое суток непрерывно под сильным пулеметным, артиллерийским и минометным огнем. Задание выполнили точно к сроку.

Теперь, когда все это ушло в область воспоминаний, многое забылось, но никогда не изгладится из памяти снежная поверхность, шевелящаяся от осколков снарядов и пуль. Да еще двух вещей я никогда не забуду. [364]

Елка

Под новый год артиллеристы решили поздравить противника ураганным огнем. Всю ночь гремела канонада, над головами, шипя, пролетали к врагу стальные подарки. Они летели так густо, что, казалось, и небо имеет ребра. Первое время белофинны отвечали интенсивно, а часа через два все реже стали падать их снаряды в долину. На утро стихли обе стороны. Поединок кончился. Моему подразделению приказано было отдохнуть. И вот измученные работой, оглушенные канонадой, мы выползаем и... я не в состоянии передать нашего изумления и охватившего нас веселья. Нам стало так приятно, как будто каждый из нас в этот момент увидел окна родительского дома.

На берегу стояла елка.

Самая настоящая новогодняя елка. На ней не было стеклянных шаров, бус, яблок и конфет, но она была по-праздничному запушена снегом, как ватой, и убрана использованными пулеметными лентами, гильзами от снарядов малых калибров. А под елкой стоял разбитый пулемет противника.

Утреннее солнце загорелось на этом металлическом убранстве, и казалось, что на елке горят настоящие новогодние свечи.

Кругом зияли черные воронки от разорвавшихся снарядов. На кустах лежали не успевшие еще рассеяться хлопья дыма, но мы ничего этого уже не замечали и по-детски радовались выдумке храброго шутника.

Баня

Тому, кто не был в бою, кто не лежал часами в снегу на морозе в 50 градусов, кто не спал в блиндаже, когда нет возможности не только раздеться, но даже ослабить пояс с вооружением, — тому трудно представить себе, что такое после всего этого баня. Я имею в виду хорошую баню, со всеми удобствами.

В полосе действия наших частей находились финские бани — небольшие деревянные постройки в три-четыре квадратных метра и вышиной чуть побольше метра. Вы представляете, что это были за бани! В такой бане только выпачкаешься. К тому же находились они в 8–9 километрах от передовой линии фронта; пока дойдешь, всякая охота мыться отпадает. И бойцы саперного батальона построили свою баню у самой линии фронта, под Хотиненом.

Баня эта, как и все наши военные «учреждения» того времени. была выстроена глубоко под землей. Там не было [365] слышно не только грохота взрывающихся рядом снарядов, но даже и треска летящих на воздух дотов.

Баня эта была построена со всеми удобствами: из коридора попадаешь в предбанник, где стоит зеркало и работает парикмахер в белом халате. Парикмахерского халата, разумеется, на фронте не было, но в безукоризненно чистом маскировочном халате парикмахер отвечал всем нашим требованиям — выглядел по-боевому.

Тут же за дверью была расположена «мыльная».

И пахла эта баня весной: пол, потолок и лавки были сделаны из свежих еловых досок. От передвижной электростанции в баню провели электричество, и здесь же наигрывал марши радиоприемник — все двадцать четыре удовольствия!

Недаром корпусное командование также приезжало мыться к нам на передовую линию и хвалило баню. [366]

Лыжный отряд

Наш отдельный сводный лыжный батальон занимал позиции в районе хутора Ретец, прикрывая правый фланг стрелковой дивизии. Нашей задачей была охрана маршрута наступления батальона тов. Мокшеева и ведение разведки.

Разведав фланги противника, командование решило прощупать и его тылы. С этой целью был выделен небольшой лыжный отряд в 36 человек.

Задача, возложенная на отряд, была очень сложная, и мы тщательно готовились к выступлению.

Ненужное в бою обмундирование и снаряжение мы оставили на базе. Мы надели только белье, ватные куртки и брюки, валенки и поверх перчаток меховые рукавицы.

Нам было тепло и в то же время легко и удобно. Бойцы взяли с собой, кроме оружия, по одному санитарному пакету и трехдневный запас сухого и концентрированного продовольствия.

Небольшой запас патронов находился в вещевых мешках, по 50 штук в карманах и остальные на лыжной установке.

Было известно, что по ночам противник вел огонь по лыжам, четко выделяющимся на снегу. Поэтому лыжи мы окрасили в белый цвет и. конечно, надели белые халаты и капюшоны.

Закончив подготовку, мы еще раз проверили снаряжение, дождались темноты и выступили в направлении хутора Хури.

Отряд шел без дороги лесом по снегу, избегая открытых мест. Впереди в полной тишине двигался дозор. За ним на расстоянии 20–30 метров следовало ядро отряда, разбитое на две группы: группу стрелков-автоматчиков и группу пулеметчиков. Пулеметчики были вооружены ручными пулеметами и автоматическими винтовками.

Между стрелками и пулеметчиками шел командир отряда с двумя наблюдателями-ориентировщиками. Они контролировали и наносили на карту все движение отряда. Замыкал отряд тыловой дозор под командой заместителя командира отряда. [367]

С обоих флангов на расстоянии 20–30 метров шли дозорные наблюдатели. Расстояния между группами были рассчитаны так, чтобы при внезапном нападении противника группы могли взаимно поддержать друг друга огнем.

Часам к двум ночи отряд подошел к хутору. У лесу и на хуторе была абсолютная тишина. Никаких признаков жизни. Только свежие лыжни доказывали, что совсем недавно здесь были люди.

Мы осмотрели хутор снаружи. Никого. Может быть, двери минированы? Внимательно осмотрев избу. мы вдвоем вошли в помещение. Внутри пусто. Лежат окурки. Мы потрогали их. Они еще теплые. Противник только недавно оставил хутор. Сосчитали лыжни. Здесь было примерно человек десять-двенадцать. По лыжням же определили направление. Люди шли из наших тылов на северо-запад.

Нам стало ясно, что это диверсионная или разведывательная группа противника. Необходимо было во что бы то ни стало нагнать ее и уничтожить, не дав донести до штаба разведанные сведения.

Ни секунды не медля, мы пустились в погоню. Бойцы шли быстро и ровно, внимательно вглядываясь в темноту. Перед нами бежал совсем свежий след. Прошел час, полтора часа. Впереди нас никого. Мы уже стали терять надежду, как вдруг головной дозор замедлил движение. Бойцы показывали вперед. [368]

В полукилометре от нас вдоль опушки леса спокойно двигались 13 лыжников. Они нас не заметили.

Командир отряда приказал первой группе автоматчиков обойти противника и устроить на его пути засаду. Оставшаяся группа пулеметчиков и дозоры, тщательно скрываясь, продолжали следовать за противником.

Финны спокойно двигались вдоль опушки. Но вот в лесу раздались автоматные очереди. Это стреляли наши автоматчики.

Мы бросились вперед. Молниеносно было закончено окружение противника. Ни один из белофиннов не сумел ускользнуть в лес.

Маскируясь за стволами ельника, финны отчаянно защищались. Ни одного не удалось взять живым. Все были уничтожены. При обыске убитых нашли карту и немедленно отправили ее в штаб. Других документов не оказалось.

Отряд продолжал идти в глубокий тыл противника. Мы боем разведали и определили силы финнов, их огневые точки на межболотном дефиле. Этим мы оказали большую помощь батальону Мокшеева. К северу от Уомя наш отряд даже немного пощипал врага.

Вернулись мы после двухдневных действий, добыв много сведений.

Это один из многих боевых эпизодов нашего отряда. Во время войны мы не раз пробирались в тыл противника, наводя панику и добывая важные сведения о силах врага. [369]

В ночной разведке

Наш батальон стоял в местечке Мелола. В ночь на 11 января командир батальона майор Котик вызвал меня и еще двух командиров и приказал отправиться в ночную разведку в расположение противника в районе Сеппяля.

Район этот был мне уже немного знаком. Я побывал там днем.

Мы занимали северный берег озера. Впереди, неподалеку от нас, тянулась линия белофинских надолб, а за ними, по середине озера, — сеть колючей проволоки. Дальше, на другом берегу, на маленьких поросших лесом высотах, расположились финны.

Услышав малейший шорох, финны открывали стрельбу. Так как до их позиций было далеко, мы не могли точно установить, где же расположены их огневые точки. А тратить снаряды на ветер не хотелось. Вот мне и приказали ночью точно разведать, где стоят пулеметы и минометы противника и, если удастся, добыть «языка».

Вышли мы около полуночи. В дымке морозного воздуха светила луна. Я повел бойцов лесом, по вдающемуся в озеро мыску. Когда подошли к опушке, увидели покрытое снегом тихое озеро. Чуть-чуть виднелись очертания надолб.

Сбоку, по обеим сторонам лесистого мыска, шли две группы бойцов. Одной командовал младший командир Архипов, другой — младший командир Лаптев. Я со своими бойцами двигался в центре и поддерживал связь с соседями. Мы заранее условились: встретил противника — действуй самостоятельно.

Мне доложили, что группа, которая двигалась справа, залегла, обнаружив на пути подозрительные кочки. Позже мы узнали, что это чернела вырытая дневными взрывами земля. Архипов, который двигался слева, тоже замедлил движение, потому что дальше перед ним был открытый и освещаемый луной скат.

Таким образом, я со своими бойцами очутился впереди. Высылаю к надолбам головной дозор. Старшим назначаю младшего [370] командира Фуркина, одного из самых смелых наших командиров, рабочего ленинградского завода. Мы с ним до армии были соседями, жили в Ленинграде, за Невской заставой — я на Железнодорожной, он на Варфоломеевской. Вместе с Фуркиным я послал еще бойца Охапкина.

Прошло минут пять, получаю через связного донесение: «Достигли надолб. Залегли».

Подтягиваю к опушке ядро группы. Только я решил двигаться дальше, как позади, на правом фланге, раздался взрыв. Я мигом обернулся и еще успел увидеть, как на фоне красноватого отсвета взрыва отлетел в сторону человек и как упали, залегая в снег, бойцы лаптевской группы. И почти одновременно со взрывом мины, на которую, как оказалось позже, неосторожно наткнулся боец Васильев, со всех финских укреплений понесся в нашу сторону шквал ураганного огня.

Что делать?

«Языка» теперь, конечно, добыть не удастся.

Но финны с перепугу обнаружили себя. Я тотчас вспоминаю основную задачу, поставленную командиром.

— Самое главное, — говорил он, — выяснить, где находятся белофинские огневые точки.

Под градом пуль тщательно слежу за полем боя. Отчетливо слышу, как на правой высотке, такой тихой и безмолвной днем, раздаются гулкие хлопки минометов и как оттуда в нашу сторону со свистом летят мины.

Значит, там минометы. Запомним. А вот прямо передо мной, на холмике, возле двух едва заметных елей, видны частые вспышки пулемета. И слева то же самое. И еще левее. Где-то рядом и над головой свистят пули. Рвутся мины. Кажется» весь темный лес, что напротив, проснулся и поливает нас огнем. Но в этом грохоте стараюсь различить главное: откуда стреляют?

Все тщательно запоминаю. Затем пускаю в морозное небо, по направлению тех холмов, откуда кучно сыплются в нашу сторону пулеметные очереди, красную ракету: это я даю сигнал нашим артиллеристам, чтобы они как следует угостили финнов. Перед выходом в разведку я так и договорился с ними: пущу красную ракету — открывает огонь артиллерия и с флангов — пулеметы.

Не успела еще ракета разорваться и рассыпать над лесом пучок ярких искр, как загрохотали наши орудия и на вражеские высоты понеслись снаряды.

Финны сбавляют огонь. Вскоре они совсем замолчали. Ко мне прибыл связной и доложил, что в группе командира Лаптева двое тяжело раненых: бойцы Васильев и Никифоров. И к тому же Никифоров отказывается без разрешения уйти с поля боя. [371]

Я подошел к нему, говорю:

— Идите в тыл!

Его подхватили бойцы и повели, а Васильева, который сам идти не мог, понесли на руках.

Когда раненые были отправлены, я повел назад всю свою группу. По пути осмотрел место, где произошел взрыв, и мне стало понятно, в чем дело. Под этим плетнем, где теперь чернела воронка взрыва, мы ходили в дневное время. Враги, как видно, заметили наши следы и ухитрились здесь заложить мину.

В полутора километрах нас ожидали сани. Мы поехали в Мелолу, где стоял батальон. Приезжаем, а товарищи еще не спят, дожидаются нас. Каждую ночь они поджидали своих разведчиков. Пошли расспросы:

— Кого ранили? Что обнаружили?

Рассказываем.

Утром, при дневном свете, артиллерия начала громить те высотки, на которых ночью мы обнаружили огневые точки белофиннов. Добытыми в разведке сведениями мы могли точно определить, где проходит передний край обороны противника. [372]