Случайное открытие

По-разному мне советовали товарищи: кто говорит — горячего чаю напейся, а шею чем-нибудь потеплей обмотай. Кто советовал прямо на полковой пункт медицинской помощи отправиться и показаться врачу. Я уже не рад был, что сказал о своей болезни. Правда, больно было глотать. Но думаю: где там к врачу ходить, когда с часу на час ожидается наступление.

Однако чувствую, горло болит все сильнее и сильнее, хотя я и решил не обращать больше на это внимания.

— А я всегда сам себя лечу в таких случаях, — говорит один из моих связистов. — Насыпаю горсть соли в стакан, крутым кипятком заварю, да этим рассолом и полощу. День-другой — и как рукой снимет!

Сидели мы в землянке, проверяли и чинили телефонные аппараты и батарейки для их питания. Было это 21 декабря, часов в двенадцать. Жарко топилась печка, в землянке тепло, а за дверью — сорокаградусный мороз!

«Попытка — не пытка, — думаю. — Может, и в самом деле от рассола все сразу пройдет».

Раздобыл я соли, набил в кружку снега и поставил поближе к огню — пусть соль растворяется. Сам аппараты осматриваю и в то же время снадобье себе приготовляю: то щепочкой помешаю, то горсточку соли подбавлю, чтобы покрепче, посолоней было.

Вода в кружке горячая стала, вот-вот закипит. А на самом дне соль — крупинка к крупинке, не растворяется больше. Значит, решаю, достаточно. Вздумал было тут же горло прополоскать, да об горячий край кружки чуть губы себе не обжег. Взял кружку и выставил за дверь — пусть минутку постынет.

Только вернулся обратно, вызывают к телефону: предлагают срочно явиться в штаб.

«Наступать будем» — подумал я. О горле и о кружке мигом позабыл. [164]

В штабе полка получаю приказ: срочно подготовить все необходимое для связи. Скоро пойдем в наступление. Старший лейтенант Мельников предупредил меня:

— Смотрите, товарищ Гайдаш, чтобы связь работала безотказно. Снабдите телефонистов запасными капсюлями. Мороз вон какой!

Мороз, действительно, был жестокий и, казалось, с каждой минутой крепчал.

— Есть, — отвечаю, — чтобы связь работала безотказно. А про себя думаю: не выдержат мои водоналивные элементы, промерзнут. А сухих батарей для питания телефонных аппаратов недостаточно. Опозорюсь!

Подбегаю с этими мыслями к землянке, чтобы передать приказание связистам и останавливаюсь в удивлении: стоит перед дверью моя кружка с соляным раствором и, несмотря на такой мороз, вода не замерзла. Пока я в штаб бегал, да там был, потом назад возвращался, — минут двадцать прошло. За это время на таком морозе не только кружка, — бочка с водой замерзнет. Неужто, думаю, вода еще не остыла? Сунул палец в воду, а она до того ледяная, что палец занемел сразу.

Тут меня словно осенило.

Вбегаю в землянку и, прежде чем сообщить о приказе, во все горло кричу:

— Вода не замерзает, ребята, ура!..

Недолго думая, приказал я одному из своих связистов отправиться к походным кухням и принести соль. Жарче запылала наша печка. Мы энергично принялись топить в котелках снег, приготовлять насыщенный соляной раствор и заполнять им водоналивные элементы.

Работа шла дружно. Вскоре все необходимые средства связи были доставлены на исходное положение...

Во все время боев в районе реки Косен-йоки, при морозах, доходивших до 46 градусов, всюду, даже на льду, наша связь работала безупречно.

У телефонистов, правда, промерзали капсюли, но у каждого были еще и запасные.

А болезнь горла у меня прошла сама по себе. [165]

Домик на том берегу

Говорят, будто озера Куолема-ярви и Хатьялахден-ярви в летнюю пору выглядят особенно хорошо. Вода прозрачная, берега золотым песком усыпаны, а лес подступает к самой воде и вековые сосны, словно стражи, охраняют покой озера.

Может, они и впрямь красивы, эти озера. Только мне их красоту увидать не пришлось, потому что дело происходило зимой, мороз сковал озера льдом, а ветер намел высокие сугробы снега. Да к тому же любоваться пейзажем особенно не приходилось, — противник сидел под боком.

От озера к озеру тянулся узкий пролив, через него мост, а дальше шоссейная дорога, и вела она, как говорится, в самое вражеское пекло. Но об этом мы потом уже узнали, на утро, — после того, как ночью стрелковая рота лейтенанта Мухомедзяна и поддерживающая ее моя батарея заняли указанный нам район.

Местность незнакомая. Ночь. Противник еще не разведан, но знаем, что должен быть где-то здесь, поблизости. В таком случае лучше всего занять круговую оборону и произвести ночной поиск. Так и сделали.

В ночной поиск пошел с группой бойцов командир отделения разведки Петрушин. Это человек большой отваги. Ему лет под тридцать. Вид у него всегда суровый, будто сердится на что-то, а сам такой душевный, карие глаза из-под густых бровей светятся мягко. Петрушин повторил мое приказание и пропал в ночной темноте.

Проходит час, другой, третий — нет Петрушина.

«Пропал, — думаю, — парень».

И так мне жалко стало отличного разведчика. А Мухомедзян успокаивает:

— Как такой человек может пропасть? Он никак не может пропасть. Он обязательно придет.

Тут из секрета боец является и спрашивает:

— Есть у вас такой — Петрушин? [166]

А нужно сказать, моя батарея только накануне встретилась с ротой Мухомедзяна, и артиллеристы не успели еще как следует познакомиться с пехотинцами.

— Есть, — говорю, — Петрушин. Что случилось?

— А мы задержали его, с ним еще несколько человек. Подозрительными показались... Раненого несут, а откуда раненый? Как будто никто не стрелял...

Вскоре показался Петрушин со своими разведчиками. Не вытерпел я, обнял его крепко. Так рад был, что он вернулся.

Петрушин доложил, что мост через пролив взорван. У берега обнаружено минное поле, у взорванного моста нашли раненого бойца.

Рассветать стало. Время дорого — надо рекогносцировку сделать. Вышли мы с командиром роты и политруком, достигли мелкого сосняка, что на опушке леса. Каждый себе из снега бугорок сделал и залег за ним. Осторожно выглядываем, смотрим, что на другом берегу делается. А там, сквозь утреннюю дымку, видно движение. Вот двое белофиннов подошли к сожженному дому и скрылись в его развалинах. Недалеко от этого места, на берегу озера, — остатки другого сожженного дома. И возле него шевелятся: подойдут двое-трое и словно в преисподнюю провалятся, а через некоторое время выходят поодиночке.

Что, думаю, им делать у сожженных домов? Продолжаю наблюдать: возле развалин земля тронута, видно»

вскопал ее кто-то. Да никак финны оборудуют огневую точку?

А развалины сожженных домов вроде как бы маскируют их! Радостно на сердце стало, что вражескую хитрость разгадал.

Ладно, думаю, ройте, кроты, свои темные норы, там и конец себе найдете.

Около трех часов наблюдали мы за врагами. Еще одну огневую точку нашли поодаль от берега, ближе к лесу. Здесь же дом деревянный стоял, и очень интересный дом оказался. Выкрашен он был в красную краску, из трубы дым вьется, на окнах занавески висят. Чем не мирная картинка! Только слышим, затарахтели вдруг из этого дома зенитные пулеметы и смолкли. Смотрим, а в небе наш самолет. Ему не видно сверху этого бандитского гнезда, сосны прикрывают. Вот вам и мирный домик! А тут к дому финны на машине подъезжают, другие — на лошадях.

Ну, мы сообразили, в чем тут дело, посоветовались и решение приняли.

Был у меня в батарее командир орудия Алексеенко, а наводчиком при этом орудии комсомолец Мячинский. Наводчик первого класса, до войны три премии за отличную стрельбу получил. Шустрый такой боец, что ни прикажешь, — все мигом сделает. Приказываю я скрытно выкатить орудие для [167] стрельбы прямой наводкой. Батарея в лесу надежно укрыта, а одно орудие к опушке подтянули. Здесь большая осторожность требовалась, чтобы не выдать себя противнику.

Минут сорок продвигали орудие на огневую позицию: где лопатой путь расчистишь, где потихоньку деревцо срубишь, а где на руки возьмешь орудие. Выкатили, установили. Для укрытия расчета траншейка готовая тут же оказалась — ее финны вырыли для своих надобностей, и нам она пригодилась.

Финны, пока мы занимались этим, копошились у своих нор, ничего не подозревая. А Мячинский уже приник к буссоли, довернул немного орудие. Вот щелкнул замок.

Первый снаряд высоко поднял вверх куски дерева, камни, комья земли. Он ударил прямо в огневую точку, и из-под развалин повалил густой дым. Оттуда выскочили уцелевшие финны и, не понимая, в чем дело, стали озираться. В этот момент у развалин разорвался второй снаряд, а с фланга ударил наш пулемет. Финны заметались, не зная, куда скрыться. Некоторые бросились было ко второй огневой точке, но отпрянули, словно ошпаренные: снаряды рвались уже на ней, разбрасывая в стороны камни и бревна. А слева по финнам хлестанула еще пулеметная очередь.

Но на этот раз не удалось добить вторую огневую точку. Вступили в действие минометы противника. Снег вокруг орудия Алексеенко стал черным от разрывов мин. Осколки царапают орудие. Рисковать жизнью бойцов дальше не стоит. Приказываю уйти в укрытие. Траншейка пришлась как нельзя кстати.

Мячинский сидел в траншее, глаза его горели. Он был возбужден до предела, но молчал. Молчали и другие. Так прошло несколько минут. Потом Мячинский, стряхнув с рукава кусок прилипшей земли, тихо сказал, будто ни к кому не обращаясь:

— Снаряды все. Придется подбросить пару лотков, не оставлять же так...

Он боялся, что я прикажу отвести орудие в глубь леса, и ему не удастся добить врагов.

Белофинны долго вели минометный огонь, но видя, что мы не отвечаем, решили, что все кончено, и затихли. Чтобы подбросить к орудию еще четыре лотка снарядов, потребовалось немного времени. Правда, тащили их ползком, за веревку, чтобы без шума, — враг был настороже. И вот «программа» повторяется. Первый же снаряд накрывает уцелевшую еще вторую огневую точку врага. 'Туда, для верности, посылается еще пара снарядов, а потом огонь переносится на красный дом.

Неудача. Орудие стоит на пригорке, и дом тоже на пригорке. Наводчик немного не рассчитал, и первый выстрел дал недолет. В тот же момент враг снова открыл минометный огонь. [168]

Осколок мины ударил в колесо орудия. Надо опять уходить в укрытие.

— Сию минуту все будет сделано, — крикнул Мячинский. Его слова заглушил выстрел, и на том берегу над красным домом вспыхнуло пламя.

Финны вели огонь, пока не стемнело. Когда расчет вышел из укрытия, он мог еще видеть на другом берегу замерзшего озера догоравшие остатки красного дома. Среди бесформенной черной груды обуглившихся бревен прыгали язычки пламени. Казалось, они исполняют какой-то причудливый танец. Ночью мы отвели орудие в глубь леса. [169]

Разведка под Хотиненом

До 16 декабря у командования нашего корпуса были неполные и отчасти разноречивые сведения о противнике под Хотиненом.

Чтобы выявить точное расположение и характер заграждений и укреплений противника, систему его огня и противотанковых препятствий, был создан разведывательный отряд из добровольцев-сапер, достаточно сильный по численности и вооружению. Известно было, что противник противодействует разведке очень активно. Поэтому для поддержки разведывательного отряда была назначена рота пехоты и дана соответствующая задача полковой артиллерии.

Старшие командиры разведывательного отряда должны были произвести тщательное наблюдение и дать возможно полные и точные данные о силах, огневых средствах и действиях противника, о характере местности и ее инженерном оборудовании. Особое значение командование придавало разведке противотанковых препятствий и системы пехотного огня противника.

В задачу отряда входило достижение заграждений, обследование их в глубину и по фронту и уточнение их флангов. Кроме того, отряд должен был попытаться проделать в заграждениях отдельные проходы, для чего, помимо оружия (винтовки, гранаты, ручные и станковые пулеметы), отряд взял с собой несколько лыжных повозок с взрывчатыми веществами.

В состав разведывательного отряда включили меня как представителя штаба корпуса. Включение это вызывалось необходимостью иметь непосредственно, лично добытые данные о противнике перед принятием командованием корпуса решения о бое.

...Едва забрезжил жидкий северный рассвет, разведывательный отряд двинулся в путь. Тишина. Только снег скрипит под ногами. Высокие сосны низко опустили свои мохнатые лапы. Близ опушки леса, против оставленной противником деревни Васси рота залегла.

Командир разведотряда капитан Гинзбург договаривается с командиром роты старшим лейтенантом Лебедевым и артиллерийским [170] наблюдателем о деталях взаимодействия и затем ведет отряд краем леса к деревне Васси.

Проходит немного времени. Мы продвигаемся вперед без каких-либо препятствий. Вдруг командир отряда настораживается. Справа в лощине мелькают белые фигуры. Одна, две... пять. Это белофинские разведчики пробираются к нам в тыл, надеясь обмануть бдительность советского разведотряда.

Но не тут-то было. Тов. Гинзбург дает приказание одному из командиров захватить или уничтожить вражеских лазутчиков.

Немедленно пять сапер бросаются наперерез белофиннам. Те пытаются скрыться в лесу, но меткие пули бойцов настигают их всех. На снегу, широко раскинув ноги, лежит убитый офицер, в руке у него зажат пистолет, недалеко от него раскинулись на снегу убитые солдаты.

— Надо сократить путь, — говорит командир отряда. — День короток, впереди еще много работы.

Посоветовавшись со мной, командир принимает решение идти в деревню Васси не в обход лесом, а напрямик, по полузанесенным снегом канавам, по открытому полю. Он первым пускается в путь. За ним — остальные.

Противник не стреляет: не видит нас или готовит ловушку?! Отряд приближается к деревне. Белофинны при отступлении дотла сожгли ее, остались лишь каменные цоколи строений и печи с высокими трубами.

Саперы обыскивают развалины. Деревня пуста. Отряд продолжает двигаться вперед — по обочине дороги — на переднюю окраину деревни.

И вот впереди, метрах в ста-ста пятидесяти от нас, показались глыбы красного гранита.

Это надолбы, первая их полоса перед укрепленным узлом Хотинен...

Мы подползаем вплотную к надолбам. В моем блокноте появляются первые записи и кроки.

Тов. Гинзбург посылает дозоры по пять человек на оба фланга вражеских заграждений. Ядро нашего отряда просачивается между камнями к расположенному далее противотанковому рву.

Кругом стоит такая тишина, что слышно дыхание расположившихся вблизи товарищей.

Поступает первое донесение левофлангового дозора: гранитные надолбы упираются в болотистую низину.

— Так и знал, — замечает командир отряда. — Там болото. Он наводит бинокль на далекий бугор впереди. За ним что-то виднеется.

Вдруг на нас обрушивается огненный шквал. Десятки мин одна за другой рвутся в расположении ядра отряда. Мины [171] летят из-за бугра. Но отряд не прекращает разведки. Командиры лишь плотнее прижимаются к колющему морозному снегу и под свист пуль ползут вперед, продолжая за камнями и бугорками наносить кроки, каждый на своем участке...

Из леса налево доносятся крики на чужом языке. Белофинны пытаются обойти наш левый фланг.

Это им не удается.

Взвод пехоты, подтянувшейся за разведчиками, устремляется наперерез противнику. В лесу завязывается горячий бой. Минометы врага не прекращают огня по надолбам и по передней окраине деревни.

Справа из леса один за другим выходят пять наших разведчиков и ползут по открытому полю к центру отряда. Приблизившись, они доносят, что надолбы в лесу переходят в завалы, обстреливаемые пулеметным огнем. Огневая пулеметная точка врага оттуда ясно видна.

Обстановка осложняется. До самого леса впереди местность открытая, слева группа противника все увеличивается и настойчиво обходит наш отряд. Вскоре мы обнаруживаем, что, несмотря на стремительный натиск нашего стрелкового взвода, белофинны успели просочиться по лесу в тыл разведывательного отряда.

Надо быстро принимать решение... Но что это за люди пробираются из тыла направо по окраине леса? Вскоре узнаем, — это наш артиллерийский наблюдатель; следом за ним связисты разматывают провод. Два сапера подбегают к наблюдателю и информируют его о замеченных в расположении противника целях.

Проходят минуты, и наша батарея открывает сокрушительный огонь по врагу, и пулемет белофиннов справа умолкает...

Наши снаряды рвутся впереди — там, где отрядом замечены огневые точки противника. Разрывы переносятся еще левее, и высоко летят обломки дерева и черные тучи земли. Это наш снаряд попал в дерево-земляную огневую точку врага и уничтожил ее. Еще и еще левее рвется наша шрапнель, поражая противника, бегущего на подмогу банде, обходящей наш левый фланг.

В морозном воздухе, на левом фланге в лесу перекатывается мощное «ура» бойцов, перешедших в штыковую атаку. Белобандиты не выдерживают стремительного натиска наших людей и разбегаются по лесу, оставляя убитых и раненых. На землю спускаются сумерки. Задача выполнена. Потери минимальные.

Подсчитав своих и убедившись, что никого не осталось впереди, отряд возвращается на свой исходный пункт. [172]

* * *

На следующий день, 17 декабря, двумя саперными ротами, под командой майора Ляшенко, при поддержке пехоты, артиллерии и танков была предпринята операция по устройству проходов в разведанном нами накануне заграждении.

Участники вчерашней разведки действуют и сегодня. Мы продвигаемся вперед так, как полагается людям, знакомым с дорогой и твердо уверенным в победе.

Геройски работают саперы, подталкивая на лыжах заряды к надолбам и взрывая их. Взлетают высоко осколки гранита и мерзлой земли. Ожесточенный минометный, пулеметный и артиллерийский огонь белофиннов не останавливает отважных советских сапер.

Проходит немного времени, и через полосу заграждений прорываются первые наши танки.

Горячий бой разгорается по всему фронту на подступах к Хотиненскому узлу сопротивления. [173]

Перехитрили врага

Моя батарея была придана в помощь стрелковому батальону, занимавшему оборону в районе деревни Пасури.

Участок был трудный. Севернее Пасури находился стык, соединявший озеро Вуокси-ярви с рекой Вуоксен-вирта, который выдавался мысом выше деревни Ораваниеми. Мыс вел к переправе-дамбе, взорванной белофиннами при отступлении. По северному берегу тянулся укрепленный район противника, шедший на восток, вдоль всей водной системы: Вуоксен-вирта — Суванто-ярви — Тайпален-йоки и до самого Ладожского озера. Укрепленный район белофиннов начинался за хутором Ковер-лахти.

Занимаемый нами участок Муомяки — Пасури — Ораваниеми — Лавола находился под систематическим обстрелом противника. Огонь велся с трех сторон: артиллерийский — из районов Коверлахти и Хейкканен, артиллерийский и минометный — из-за Контори, выше переправы. А у самой переправы торчала наблюдательная вышка противника. Сбить ее можно было только прямой наводкой, но открытое место возле переправы не позволяло установить там орудие.

Наш весьма важный участок надо было удерживать во что бы то ни стало. И перед моей батареей стояла задача — засекать огневые точки противника и подавлять их. В этих условиях бесперебойная связь играла решающую роль.

* * *

Мыс у переправы занимали два стрелковых отделения. Условия наблюдения здесь были прекрасны, и в этом месте я организовал передовой наблюдательный пункт. Огневая позиция находилась в лощине, юго-западнее деревни Пасури. В самой деревне помещались основной наблюдательный пункт и промежуточный узел связи. Сам я обосновался на передовом наблюдательном пункте. Этого требовала обстановка.

Белофинны ночами просачивались на наш берег из района Контори — чаще всего для совершения диверсионных актов. [174]

Проникали они небольшими группками и раза два-три нарушали связь между моей батареей и стрелковым подразделением. Финны связь перережут, пошлешь связистов восстанавливать линию, — а на дороге засада. Очень жалко было терять людей. Следовало что-то придумать, чтобы связь работала бесперебойно, — перехитрить врага. И вот явилась такая идея. Я дал связистам задание — от передового наблюдательного пункта до промежуточного (в деревне Пасури) провести три линии связи: основную, которую я приказал закопать в снег, и две подвесные, контрольные: первую — по деревьям, вторую — по изгороди.

Ночь. Дежурный телефонист все время поддерживает связь с огневой позицией через контрольную линию. Оттуда отвечают. Проходит час, два, — все в порядке... Вдруг связист настойчивее начинает вызывать условным кодом огневую позицию, дует в трубку телефонного аппарата.

— Что там?

— Обрыв линии, товарищ командир! — докладывает он. Белофинны перерезали подвесной провод. Они уверены в своем успехе. Возможно, они перережут и тот, что протянут вдоль изгороди. Но теперь я уже не волнуюсь, как день-два назад.

— Напрасно ждете, гадины! — мелькнуло у меня в голове. — Подохнете на морозе, а ни чорта не дождетесь!..

Отдаю приказание связисту включить основную линию. Связист включает и вызывает огневую позицию.

— Ну, как? — спрашиваю.

— В порядке, товарищ командир! Отвечают!

Так белофинны остались в дураках.

Однажды, когда они сделали попытку захватить наш мыс, третья линия связи нам здорово помогла. Не зная о ее существовании и перерезав контрольные линии, белофинны думали нас окружить и внезапно атаковать. Они начали наступление превосходящими силами. Но, включив основную линию, я быстро связался с огневой позицией, и батарея открыла огонь прямо по наседавшему на нас врагу. Снаряды рвались метрах в ста от нас, как раз по тем местам, где залегли белофинны. Они растерялись и начали в панике отходить. Их по пятам преследовал огонь батареи, которым я управлял, а вдогонку летели меткие пулеметные очереди. Белофинны были отбиты. [175]

Миномет — грозное оружие

Вот мы на месте жарких боев. Я доложил командиру о нашем прибытии и отрапортовал, что мы, минометчики, готовы приступить к своим обязанностям.

Получив от командира боевую задачу, я стал готовиться к бою и выбирать место для расположения минометов.

Вокруг тянулся хвойный лес. Влево от позиции лежало замерзшее болото, края его поросли тростником. Мы расположились в глубоком овраге, по дну которого протекал ручей.

— К бою! — скомандовал я.

И сразу вокруг все ожило, все пришло в движение. Наши расчеты проворно стали снимать минометы с повозок и подносить их к району огневых позиций. Метрах в пятнадцати позади располагали буссоли, стереотрубы. Кто выгружал плиту, кто снимал ящики с боеприпасами. Минометы установили «веером», навели на цель. Бойцы быстро копали блиндажи, погребки для боеприпасов, укрепляли их деревом, маскировали. Связисты тянули провод, обеспечивая огневые позиции двойной двухпроводной связью с передовым наблюдательным пунктом. Выслали разведку.

Я в бинокль осмотрел место обстрела. Перед нами тянулось снежное поле, такое белое и чистое, точно его только что выстирали. На этом блистающем покрове не видно ни пятнышка. Куда стрелять?

Все походило на «экзамен». Когда разведка уточнила данные о противнике, вокруг меня для наблюдения за боем собрались командиры. Обращаясь к ним, я сказал:

— Ну, сейчас я вам дам концерт своего оркестра. И, повернувшись к минометам, подал команду:

— По окопам противника, мина осколочная, заряд третий, буссоль 5–70, прицел 3–20. Первому один снаряд — огонь!

Началась пристрелка.

После 8–12 выстрелов мины стали попадать прямо в цель. Из нащупанного укрытия противника полетели щепа, тряпье, [176] солдатские каски. Такого действия минометов не ожидали даже те бойцы и командиры, которые и раньше с уважением относились к этому виду оружия.

Белое поле покрылось глыбами вывороченной земли, почернело. Наши мины ложились рядом, одна за другой, — это был высший класс артиллерийского дела. И таким сильным было первое впечатление от меткой стрельбы наших минометов, что красноармейцы и командиры стали аплодировать!

Белофинны отвечали нам огнем. У них на вооружении было много минометов. Мины их ложились по откосам нашего оврага, не достигая минометов. Пострадал один только наблюдательный пункт, расположенный ближе к позиции и не имевший перекрытия.

Метким и мощным огнем минометов мы подавили лисьи норы, окопы и траншеи врага, порвали колючую проволоку.

— Путь расчищен, — сказал я.

Командир уже отдавал приказ.

Пехота продвинулась вперед...

Командиры и бойцы наглядно убедились в колоссальной эффективности действий минометов и в точности, с которой мы выпускали мины по намеченным объектам. Командиры подходили к минометчикам, жали им руки, благодарили за помощь, а один командир сказал мне:

— Вы действительно со своим оркестром устроили нам замечательный концерт. И особенно хорошо его почувствовали белофинны...

Минометы служили грозным оружием ближнего боя в руках наших славных бойцов. [177]