Герой Советского Союза Федор Дудко
Водитель танка, младший командир Федор Дудко нажал на педаль и устремился на препятствие. Оно было, казалось, совершенно непреодолимо: глубочайший противотанковый ров. Как Дудко намерен выбраться из него? Зрители недоумевали...
Но тут произошло неожиданное: Дудко разогнал танк так, что машина пропала в снежном вихре, взметнувшемся за ней. И вдруг вихрь, оторвавшись от края рва, перемахнул на другую сторону. А когда рассеялась снежная пыль, из машины вышел водитель и отрапортовал: препятствие взято...
Принимая в Кремле орден «Знак Почета», Дудко поклялся, что будет действовать в бою так же, как на учебном танкодроме.
За четыре года, прошедшие после этого, младший командир превратился в воентехника 1 ранга. Круг его дел стал шире, значительнее. Славные танкисты новых призывов упорно изучали опыт бывшего водителя Дудко. Сам Дудко, воентехник 1 ранга, помощник командира роты по технической части, редко садился за рычаги.
Но когда начались военные действия, Федор Дудко обратился к командованию с настоятельной просьбой разрешить ему в бою снова занять водительское место. Ходатайство Дудко удовлетворили...
Батальон сосредоточился на исходной позиции. Командир напряженно вслушивался в тонкий писк, раздававшийся в радионаушниках. Впереди, просматриваемые глазом, за рвами и надолбами, притаились пока молчаливые укрепления противника, и командир чувствовал, как гнев и ненависть переполняют его. Скорей бы!
Тонкий осиный писк в наушниках перекрыло властное слово команды: «Вперед!»
Командир захлопнул за собою люк.
Грозная машина рванулась вперед, бешено скрежеща гусеницами. За ней пошли другие. На ходу с башен танков слетели маскировавшие их до времени ветви елок. [91]
Федор Дудко не слышал рева снарядов, которыми доты встретили их батальон. Он не слышал ничего, кроме рокота мотора да стука своего сердца.
Проход был узок. Дудко бросал машину вправо, влево, как кулачный боец, прошибая себе путь. Эскарп подался, и танк пробрался сквозь него прежде, чем противник успел пристреляться.
Сквозь триплекс Дудко увидел белофиннов. Они, как воронье, обсели деревья, швыряя оттуда гранатами, бутылками с бензином.
Команда стрелкам: «Огонь!»
Дудко показалось, что стрелки медлят. Распахнувши люк, он из нагана почти в упор выстрелил в одного белофинна, другого, третьего. Раненый вражеский автоматчик, свалившись в сугроб, притворился мертвым, но затем, видно, решив, что на него уже не обращают внимания, снова, как гадина, пополз к танку. Дудко видел его побелевшие от бешенства глаза.
— На тебе!
Беспощадные гусеницы накрыли врага.
Барабан нагана Дудко пуст, танк прошел уже три километра вглубь, прямым попаданием в башню убило политрука Новикова, командовавшего танком. Ненависть клокотала в сердце Дудко. Неукротимая машина неслась вперед. Замолкли орудия врага, подавленные выстрелами в упор, и вдруг Дудко снова увидел белофинских снайперов с бутылками, наполненными бензином. Враги поджидали его на деревьях. Башенные стрелки не могли их снять — им не позволял угол возвышения. Дудко с ходу остановил танк и одним прыжком через верхний люк выскочил с пулеметом. Белофинны на мгновение растерялись: один — под выстрелы всех?
Застрочил пулемет в руках Дудко, и для многих врагов мысль о советском храбреце стала последней мыслью в их жизни. Он стрелял безостановочно, быстро меняя цель. Полушубок его был прострелен, царапнуло ногу, сорвало с руки часы. Дудко выпустил два диска и перевел дух только тогда, когда увидел, что последний белофинн свалился с дерева. Один больше не поднимался, а двое других, по-заячьи петляя, удирали в лес. Дудко послал для верности очередь вдогонку, а затем бережно собрал осколки разбитых часов.
Темнело. Пора было возвращаться к своим. Может быть, противник раньше и не слыхал славного имени танкиста Дудко, но теперь на своей шкуре чувствовал, что оно значит.
На следующий день танк Дудко снова понесся первым. Пехотинцы едва поспевали за ним. На виду у противника Дудко высунулся из люка и, махнув пистолетом в сторону дота, закричал [92] кричал голосом, который трудно было и предположить в таком маленьком человеке:
— Вперед, товарищи! Близко уже!
Пехотинцы, пригибаясь, бежали за героической машиной, которая мчалась на врага с помятой снарядом башней, но все-таки мчалась! Вперед, только вперед!
Бои были упорными.
Через день Дудко опять повел машину в атаку. Это была седьмая атака за три дня... Как бы ни сопротивлялся враг, он будет побежден и уничтожен!
Путь преграждали надолбы, эскарпы, огневая завеса. Но часть надолб взорвали для друзей-танкистов отважные саперы, эскарпы были повреждены артиллерией.
Командир машины Савин только и ждал, чтобы противник открыл огонь.
На плечо водителя ложилась крепкая рука, сигнализировавшая: «направо», «налево». И если расчет противника не отбегал в сторону, он взлетал в воздух вместе с орудием.
Неожиданно танк пошел резко вправо, и Дудко почувствовал, что отнялась его правая нога. Ранен?
Заметил это и Савин. Сквозь грохот мотора и снарядов он закричал: [93]
— Товарищ Дудко, заменю!
— Ничего. Ничего!
«Хорошо, что не левую, — подумал он. — Тогда бы сцеплениями не мог двинуть». Эта мысль сразу успокоила. Как будто даже боль ослабела. Но успокоение было минутным. Сапог давил все сильнее. И когда Дудко шевельнул пальцами, они захлюпали в крови.
Дудко увидел: оглушительно хлопнув о звонкую мерзлую землю, соскочила гусеница у соседнего танка. Резко затормозил: не бросать же товарищей!
А враги, освоившись с тем, как ведет борьбу танк, круто изменили свою тактику. Заметят, что башни повернуты влево, — ползут справа. Их в это время один водитель видит. А что он сделает им?!
Дудко искусал от злости губы. Эх, пулемет бы водителю! Вот они снова лезут с зелеными бутылками. Даже серные палочки можно различить! Покрутил барабан револьвера — ничего, еще не все потеряно, все семь патронов на месте. Подпустил еще ближе и, неожиданно распахнув люк, выпустил в подползающих все семь, а потом, не давая опомниться, рванул машину на залегших.
Как будто в отместку, по танкам застрекотал из лесочка пулемет.
В то же мгновение командир левой башни доложил;
— Сбили мушку, товарищ воентехник!
В броню что-то громыхнуло.
Взрывом вражеского снаряда заклинило затвор пушки.
Руки Савина были поцарапаны, лицо черно, он с ожесточением пробовал повернуть пушку. Она не поддавалась.
Дудко крикнул товарищу:
— Что значит — мушку сбило? Бей без мушки! Бей!
Савин расклинил, наконец, пушку, и вражеский пулемет смолк.
Темнело. Противник пробовал подползать снова, но Дудко отгонял его меткими выстрелами из нагана. Соседний танк почему-то совсем не подавал признаков жизни, высунуться же из люка наружу, чтобы докричаться до экипажа, было невозможно: здесь была пристреляна каждая пядь.
Дудко вертел свою машину около соседа, как мог, — откликнитесь! Ну, хоть как-нибудь, покажите: живы?
Соседний танк безмолвствовал по-прежнему. Придерживая окаменевшую правую ногу рукой, Дудко полез к верхнему люку.
Напрягая иссякающие силы, он открыл люк. Забарабанили пули. Выждал, пока стихнет очередь. Подтягиваясь на руках, высунул голову. Но вдруг так свело ногу, что даже вскрикнул. Соскользнул вниз. [94]
Кто-то спросил его:
— Что с вами?
— Ничего. Ничего.
Снова принялся подтягиваться. Голову обдул свежий ветерок. Сразу стало легче. Закричал:
— Эй, друзья на соседнем! Живы? Ударил снаряд — будто в голову, так зазвенело в ней. Потом в памяти был провал, а затем, когда пришел в сознание, перед глазами встала внутренность танка и послышался треск пулемета. Должно быть, с соседней машины. Значит — живы.
Почувствовал, как меж лопаток ползла теплая кровь. Она щекотала. Хотел передернуть плечами, но закусил губу. Снова почувствовал, что теряет сознание. Но пересилил слабость. Сказал:
— Буксируйте соседнюю машину. Понятно?
...Дудко очнулся от ощущения тепла. Открыл глаза. Над ним было небо. Где он? Повернул голову. Его везли в тыл на люке моторного отделения танка. Танк был какой-то чужой. Откуда он взялся? И что сталось с тем, соседним?
Когда привезли на перевязочный пункт, набрался сил и встал. Врачи отделяли от спины рубашку, ставшую коркой. Дудко слышал, как один врач сказал другому:
— Не меньше, чем двадцать осколков... Не считая ранения в ногу...
Дудко до хруста сжал пальцы в кулаки.
Сквозь мутящееся сознание видел, как другой врач засуетился около него.
После перевязки Дудко заметил, что здесь же находится комиссар Кулик.
— Вы ранены, товарищ комиссар? — воскликнул Дудко, забывая о собственной боли.
— Кто вам сказал? Пустяк, царапина. А вот вы действительно герой. Правильно. Так и должен вести себя коммунист. — Откуда вы это знаете, товарищ комиссар?
Кулик улыбнулся:
— Будете вы комиссаром, — тоже все будете знать раньше других.
Лицо Дудко неожиданно передернулось от боли.
— Вам нельзя разговаривать, — сказал комиссар. — Вам в тыл отправляться надо.
— Но я же здоров!
— Тем лучше. Счастливого пути!
— Товарищ комиссар, вы ведь тоже ранены, а остаетесь! Это же неправильно, товарищ комиссар. [95]
— Ничего подобного, у меня раны легкие, друг дорогой. Ну, марш, марш!
— Товарищ комиссар, одно только слово; соседний танк забуксировали?
— Да, его пехота выручила. Ну ладно, успокойтесь. Раненым надо молчать.
Комиссар пожал Дудко руку и вышел наружу, откуда доносился неумолчный гул нашей тяжелой артиллерии.
— Что вы шепчете, больной? — спросила сестра Дудко.
— Так. Ничего. Слег я рано, говорю. Понятно? И, обиженный, Дудко отвернулся. [96]
Всегда помогать товарищам!
Наш огромный танк был на фронте с первых дней войны.
За предшествующий год экипаж хорошо сработался, крепко сдружился. Нас было семеро: командир лейтенант В. Груздев, водитель Ларченко, артиллерист Луппов, пулеметчики Волк и Лобастев, техник Коваль и я — радист. Мы научились хорошо маневрировать, брать препятствия. Машина была во взводе головной.
На фронте мы сперва действовали в направлении Териоки — Райвола — Бобошино. Работы, как говорится, хватало. Могучей стальной грудью наш танк сокрушал на своем пути большие деревья, преодолевал глубокие речки, на больших скоростях брал возвышенности, перепрыгивал через рвы, преодолевал надолбы и французские сетки.
Познакомились мы с хитрой тактикой белофиннов. Часто они пропускали нас вперед, не стреляя, но как только за нами появлялась пехота, они открывали по ней огонь из пулеметов и автоматов. Не раз наш экипаж вынужден был возвращаться назад, чтобы подавить вражеские огневые точки и помочь продвижению пехоты.
В конце декабря, после нескольких дней продвижения — мы в эти дни одиннадцать раз ходили в атаку, — наш взвод получил задание произвести разведку. Прошли километров на пятнадцать вперед от пехоты и приблизились к сильно укрепленным позициям врага. Здесь местность была густо насыщена фугасами и не позволяла свободно маневрировать. Каждый метр поверхности хорошо пристрелян противником. На наше несчастье, видимость отличная — стоял ясный день при 40 градусах мороза.
И вот, как только мы вышли к берегу небольшой речки, белофинны встретили нас ураганным огнем. Мы отвечали. Вдруг машина содрогнулась: снаряд пробил броню и ранил в ногу водителя Ларченко. Управление было разбито, танк остановился. Я бросился помогать раненому, а потом снова вернулся [97] к радио. Связи с танками нашего взвода не было. Я доложил об этом командиру.
— Ничего, мы будем держаться до последнего патрона! — сказал тов. Груздев.
Неподвижный наш танк вздыбился всей своей, громадой над речкой и представлял собой прекрасную мишень для финских орудий. Вокруг кипел огонь разрывов. В эту тревожную минуту командир оглядел каждого из нас и сказал:
— Товарищи, споем «Интернационал»!
В танке раздались слова пролетарского гимна. Воодушевленные пением, мы стреляли и видели, как одна за другой прекращают стрельбу огневые точки врага. В этом неравном бою прошло минут сорок.
Неожиданно сквозь смотровую щель я заметил вдали какие-то фигуры, ползущие по снегу. Мы подумали, что это идет на выручку наша пехота, и оказались правы. Велика была наша радость. Решили помочь наступающим и стали отворачивать гайки нижнего люка, чтобы вылезти под машину. Так мы выбрались под, танк. захватив с собой два пулемета, затворы от остальных пулеметов и пушки. Раненого Ларченко положили на землю, затем зажгли дымовые шашки и открыли пулеметный огонь. [98]
Увы! Дымовая завеса не могла скрыть нас от врагов. Лейтенант Груздев, стрелки Волк и Лобастев были убиты. Оставшиеся в живых поползли навстречу пехоте. Я тащил раненого Ларченко.
По дороге я не нашел нашего второго танка, где командиром был тов. Загорулько. Оказывается, его экипаж придумал остроумную штуку. Машина загорелась, и, не имея возможности держаться внутри, они запустили мотор на медленный ход и направили танк в сторону своих. А сами шли перед ним, прикрываясь его корпусом от огня. Но все это я узнал позже.
Продвинувшись ползком в сторону наших, я встретил двух санитаров, которым и передал раненого Ларченко. А сам, вооружившись его наганом, побежал на выручку оставшимся. Был я, как в чаду, но твердо помнил, что боец Красной Армии не может оставить товарищей в беде! Вместе со мной были товарищи Полюткин и Карпов из второго танка, и другие танкисты этого экипажа поспешили за нами. Тут мне пригодились моя физкультурная тренировка и те кроссы, в которых я участвовал в Тбилиси. Перебегая и падая на снег при особенно сильной стрельбе, мы достигли третьего танка, где командиром был тов. Котунов. Возле машины мы нашли его и бойцов Семенникова и Смурикова — всех тяжело ранеными. Постепенно мы переправили их в тыл, где им сделали перевязки.
На следующий день наши части отбили у финнов поврежденные танки. Дальше я уже участвовал в боях в качестве командира танка.
Все люди нашего экипажа получили высокое звание Героев Советского Союза. Трое погибли, четверо живут и работают. Я решил стать квалифицированным командиром. [99]
Переправа через реку Тайпален-йоки
Указом Президиума Верховного Совета Н-ский стрелковый полк награжден орденом Красного Знамени «за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с финской белогвардейщиной и проявленные при этом доблесть и мужество».
Полк действовал успешно, начиная с перехода границы. Он стремительно продвигался с боями по территории противника, удачно форсировал сложную водную преграду — реку Тайпален-йоки, занял и удержал на той стороне реки плацдарм, вплотную прилегавший к линии Маннергейма.
Первому сокрушительному удару по врагу предшествовала напряженная боевая учеба.
Мы уделили особое внимание вопросам взаимодействия всех родов оружия. Учебные занятия были приближены к реальным боевым условиям. Располагаясь вблизи финляндской границы, мы серьезно изучали тактику противника.
К концу 1939 года полк получил пополнение. Это были ленинградцы, крепко дорожившие славными традициями родного города.
Командование полка осуществило следующие мероприятия:
1. Командный состав был расставлен в подразделениях с учетом способностей и знаний каждого командира. Таким же образом произвели расстановку партийных и комсомольских сил.
2. Было тщательно подготовлено оружие, а также вся материальная часть, в том числе и транспорт.
3. Ввиду того что полк располагался на фронте в 25 километров и в этих условиях батальонам предстояло самостоятельно решать боевые задачи, они были дислоцированы в соответствии с их подготовленностью и устойчивостью.
4. Тщательно был изучен район будущих действий, произведена рекогносцировка. С командным составом всех родов оружия проводились совместные занятия по изучению переднего [100] края обороны противника, его огневой системы и танкоопасных направлений.
5. Со всем личным составом полка были проведены занятия по блокировке дотов и дзотов.
6. Партийно-политическая работа велась непрерывно и на высоком уровне.
7. Когда полку были приданы танковый батальон и 116-й гаубичный артиллерийский полк майора Турбина, состоялось практическое занятие — движение пехоты за танками.
Командование полка и приданных частей продумало вопросы взаимодействия на местности в пределах своего участка границы.
За противником и его территорией было организовано тщательное наблюдение.
30 ноября, в 8 часов 15 минут, после артиллерийской подготовки полк перешел границу.
Ночью 1 декабря одна рота 2-го батальона капитана Заломкина отважным и ловким маневром прошла к местечку Метсяпиртти и заняла его.
В течение 2 декабря батальон Заломкина сломил сопротивление белофиннов и занял два дзота между рекой Виись-йоки и озером Умпи-лампи. Были захвачены четыре станковых пулемета, 10 тысяч патронов, одно противотанковое орудие и 100 снарядов к нему.
Белофинны пытались контратаковать батальоны, но были отброшены с потерями.
К исходу 3 декабря полк вышел к озеру Суванто-ярви и на берег реки Тайпален-йоки. До батальона белофиннов, понеся урон, откатилось на ту сторону реки, уничтожив паромы.
Командующий группой поставил перед полком ответственную задачу: форсировать реку Тайпален-йоки, продвинуться на той стороне и удержать возможно больший плацдарм.
Река Тайпален-йоки представляет собою проток из озера Суванто-ярви в Ладожское озеро. Вода еще не замерзла, Ширина протока — до 180 метров, глубина — до 8 метров. На той стороне в непосредственной близости — укрепления линии Маннергейма. Подходы к реке совершенно открытые.
Задача форсирования была чрезвычайно сложна. Она требовала: тщательного расчета, рекогносцировки, прикрытия переправы с суши и с воздуха, конкретной постановки задач каждому подразделению, четкого взаимодействия с артиллерией.
Своих средств для переправы мало. Докладываю об этом, и к вечеру 4 декабря в наше распоряжение прибывает половина парка дивизии. Мы к этому времени произвели перегруппировку [101] батальонов. Подразделения полка приведены в порядок, отдыхают в окопах, отрытых в лесу. возле местечка Метсяпиртти.
Настроение всего личного состава замечательное. Воодушевленные первыми успехами, люди рвутся в бой.
Где выбрать место для переправы? Как организовать продвижение после форсирования реки?
5 декабря вместе с комбатами и артиллерийскими командирами капитаном Ивановым и майором Турбиным произвожу тщательную рекогносцировку.
Уставные положения предписывают выбирать для переправы через водные преграды укрытые спуски и выходы. В данном случае я решил, что выгоднее выбрать открытое место. Дело в том, что здесь река Тайпален-йоки делает изгиб. Центр изгиба — хотя и открытый — находился очень близко к лесистым буграм нашей стороны, а на обратных скатах этих бугров были сосредоточены батальоны.
Затем я учел, что противник менее всего будет предполагать, что форсирование реки произойдет в этом месте. Этот элемент внезапности увеличивал шансы на успех. Так это и оказалось на деле: белофинны думали, что переправа здесь ложная.
Решено было начать переправу лишь после трехчасовой [102] артиллерийской подготовки, состоящей из огневого налета, затем методического подавления точек и узлов обороны противника.
И все же задача представлялась исключительно сложной: предстояло за короткий срок — за 3 часа — переправить тысячи людей с огромной техникой, с артиллерией.
Кто должен начать переправу? Я решил послать вперед 1-й батальон, которым командовал вдумчивый и серьезный, тактически грамотный и храбрый капитан Смирнов.
Вечером, в сумерках я провел всех командиров рот к реке для ознакомления с местностью.
Назавтра было принято решение; переправлять через реку первым эшелоном 1-й батальон с полковой артиллерией, затем — 2-й батальон и, наконец, — 3-й.
Впереди 1-го батальона за час до его выступления выбрасывается разведка (накануне разведку за рекой не вели, чтобы не обнаруживать себя). У нас не имелось точных данных о системе обороны противника, но при одном взгляде за реку становилось ясно, что там должны быть серьезные сооружения. Это и было обнаружено впоследствии.
За ночь саперы приготовили резиновые лодки в укрытой маленькой речушке Виись-йоки и по воде пригнали их к намеченному месту переправы. В эту же ночь наш артиллерийский дивизион занял огневые позиции между сарайчиками на лугу для стрельбы прямой наводкой.
Командир 116-го гаубичного артиллерийского полка майор Турбин крепко помог мне во всей работе, особенно в подготовке данных, в расчетах. Отлично действовал начальник инженерной службы полка старший лейтенант Филипенко.
6 декабря, в 8 часов, началась артиллерийская подготовка. Орудия дивизиона капитана Иванова прямой наводкой «прочесали» сараи на том берегу, опушку соснового леса. Противник пытался отвечать артиллерийским огнем со стороны крепости Тайпале.
Полк майора Турбина вел мастерский огонь по глубине расположения противника.
В 12 часов на ту сторону Тайпален-йоки на резиновых лодках перешел разведывательный взвод младшего лейтенанта Сидорова. В 13 часов начал переправу батальон капитана Смирнова.
Белофинны открыли сильный артиллерийский огонь — осколочными снарядами и шрапнелью. На том берегу нашу продвигающуюся разведку противник встретил очередями пулеметов и автоматов.
Подразделения 1-го батальона, выскакивая из лодок, развертывались и стремительно бросались вперед. [103]
2-й батальон (капитана Заломкина) стал переправляться без промедления, невзирая на шрапнель врага. Очутившись на том берегу, 2-й батальон начал быстро наступать на лес, правее деревни Коуккуниеми, к которой продвигался 1-й батальон.
Мой командный пункт располагался на бугре, недалеко от Метсяпиртти, в развалинах сожженного белофиннами склада. Оттуда все было отлично видно: долина реки, территория противника, смелое движение батальонов.
Боевое охранение белофиннов, ошеломленное артиллерийским огнем, откатывалось. Нами были захвачены шесть пленных. Испуганные, растерянные, они дали весьма ценные сведения.
1-й батальон занял деревню Коуккуниеми. Она пылала, подожженная убегавшими финнами. Вот уже открыли огонь наши пушки на том берегу.
Переправа шла быстро и удачно. Связисты самоотверженно тянули линии вперед, связь с батальонами была бесперебойной.
Однако продвижение на той стороне реки не обошлось без ошибок. Командир 1-й роты 1-го батальона Корепанов, даже после приказа остановить движение и закрепиться на достигнутом рубеже на ночь, рвался со своей ротой вперед настолько горячо и неосмотрительно, что попал под губительный огонь белофинской засады. Рота понесла большие и ничем не оправдываемые [104] потери. Погиб политработник тов. Куликов, такой же горячий и неосмотрительный, как и тов. Корепанов.
Саперы, перебросив на ту сторону реки и 3-й батальон, приступили к наведению моста. Нашему соседу справа противник не дал возможности организовать переправу, ведя артиллерийский огонь не только из района крепости Тайпале, но также из дотов, находившихся прямо на берегу протока — над самой водой.
Наша артиллерия била по врагу. Мои батальоны с боем продвигались вперед. В наступающих сумерках повсюду блестели огни выстрелов, разрывы снарядов. Вся долина Тайпален-йоки от Суванто-ярви до Ладожского озера клокотала в огненном шквале.
В 18 часов, когда наступила темнота, я перенес свой командный пункт с бугров возле местечка Метсяпиртти к деревне Коуккуниеми в расположение 3-го батальона.
1-му и 3-му батальонам я приказал остановиться, закрепиться на ночь, организовав круговую оборону. Батальоны прошли уже 2,5–3 километра от берега реки. Первую часть боевой задачи форсирование водной преграды — полк выполнил за 3 часа, получив отличную оценку высшего командования. [105]
Предстояло решить вторую часть задачи — удержать занятый плацдарм.
Наступала ночь. Командиры батальонов доносили о возрастающей активности белофиннов.
— Обходят! — доносит капитан Смирнов.
— А вы сами их обойдите! — отвечаю я.
Ведь каждому из нас, командиров, была уже хорошо известна тактика белофиннов: любят они обходить, а действуют при этом небольшими группами. Чего же тут разговаривать про обход, про окружение: бить нужно...
И опыт в этом отношении уже был у полка, боевой опыт. Немного отвлекусь, чтобы рассказать о нем.
Местечко Метсяпиртти взяла ночью 1 декабря 4-я рота лейтенанта Куликова, усиленная взводом станковых пулеметов.
С ней был начальник штаба батальона старший лейтенант Шабанов.
Наткнулись на проволочные заграждения, надолбы и мины. Белофинны вели сильный огонь из автоматов с церковной ограды, из домов. Кругом полыхало кровавое зарево пожаров. Создавалось впечатление, что врагов здесь много, на самом деле — ничего подобного.
Старший лейтенант Шабанов рассредоточил роту влево по кустам. Один взвод пустил в лоб, другой — в обход. Станковые [106] пулеметы вели огонь с исходных позиций. И как только финны почувствовали нажим с фланга, — они откатились под смертоносным огнем с большими потерями.
Этот эпизод уже был известен в полку. Кроме того, до каждого бойца была доведена обстановка, и каждый хорошо понимал: надо удержаться и обеспечить переправу другим частям, идущим для развития нашего успеха.
В течение ночи на 7 декабря 1-й батальон отбил четыре контратаки белофиннов, 2-й батальон отразил шесть бешеных контратак. Ни одного метра занятой территории не было отдано.
К исходу ночи батальоны стали испытывать недостаток в патронах. Капитан Смирнов, немного волнуясь, доносил:
— Патронов не хватает...
— Приготовьте штыки, гранаты. Держитесь до последнего, — сказал я ему, одновременно приняв меры к обеспечению боеприпасами.
Капитан Заломкин сам обеспечил свой батальон патронами. Он послал бойцов к переправе, приказав им на себе поднести патроны. И храбрые патриоты, действуя глубокой ночью, с честью выполнили это поручение. Роты 2-го батальона отбивали натиск врага, подпуская его на 20–30 метров, расстреливая в упор и забрасывая ручными гранатами. Только что с остервенением оравшие свое «хелла кюон!», белофинны выли от ужаса и бессильной злобы, пораженные метким огнем «карманной артиллерии».
К утру правее 2-го батальона продвинулись части и подразделения нашего соседа.
Через реку Тайпален-йоки по готовой переправе прошли давно уже тылы полка. Боевая задача была выполнена целиком. [107]
Первая разведка
К началу войны против белофиннов я командовал взводом. В первый день боевых действий мне была поставлена задача — вести разведку в направлении Симола — Метсяпиртти.
В сумеречное утро 30 ноября ударила наша артиллерия. Мой взвод стоял на опушке леса, у самой границы. Все мои бойцы переживали подъем, радостное волнение. Предстояло сражаться за Родину, за безопасность советских границ и города Ленина. Кроме того, было радостно сознавать мощь нашей техники. От артиллерийской стрельбы стоял сплошной гул, было светло, как днем.
После окончания артподготовки я подал команду:
— Вперед!
И взвод перешел границу. Впереди, справа, слева и сзади у меня двигались дозоры.
Перед нами километров на семь-восемь тянулась невеселая местность: заросли мелкого кустарника, поля под снегом, сосновые рощи.
Взвод шел вдоль дороги на деревню Ванхаяма. В придорожных канавах валялись велосипеды, противогазы, снаряжение, серые куртки и шинели. Белофинны только что удрали отсюда.
Перед деревней Ванхаяма дозорные Базян и Головин заметили справа от дороги, в саду около дома два станковых пулемета. Дозорные видели, что пулеметы маскировались, к ним подносили патроны. Заметив дозорных, белофинны открыли огонь с дистанции метров в двести — беспорядочными длинными очередями.
Базян и Головин отползли в сторону, притаились, стали наблюдать. Условными сигналами — штык вверх и взмах рукой в сторону противника — сообщили мне о замеченном.
Я тоже слышал выстрелы. Сразу же положил взвод. И, оставив за себя командира 1-го отделения Минасяна, ползком пробрался [108] к дозору в кусты. Дозорные показали мне врага. В заборе сада были выбиты доски, торчали дула пулеметов. Вправо был овраг с кустами, он тянулся в сторону сада и домика, обходя его справа. Влево была высотка. Белофинны могли вести огонь вдоль высотки и по высотке.
Я послал командира отделения Павлова по оврагу в тыл врага с задачей забросать белофиннов гранатами и выставил в кусты к дороге за укрытие два ручных пулемета. Они начали постреливать, отвлекая белофиннов.
Тем временем Павлов со своим отделением пробрался по оврагу и напоролся на колючую проволоку. Не теряя времени, он приказал бойцу Головину с его автоматом выползти из оврага и уничтожить прислугу двух финских пулеметов. Отважный красноармеец Головин, ловко маскируясь, выбрался из оврага и открыл огонь. Трое белофиннов были убиты на месте, двое успели убежать. Нам достался один станковый пулемет, а от другого — только станок, тело враги утащили.
Захватив всю высоту с домиком, я послал донесение комбату. Он приказал двигаться вперед. Я тоже понимал, что надо двигаться вперед, притом как можно быстрее: противник в панике убегает, и эти два пулемета выставил как прикрытие.
Я быстро продвинулся со взводом километра на три. Тут комбат приказал остановиться. Я выставил боевое охранение и стал наблюдать.
Двинулся я дальше уже после того, как подошел батальон, выставивший сторожевое охранение и остановившийся пообедать.
Перед деревней Симола дозорные донесли мне, что они заметили на открытом поле каменные надолбы в четыре ряда. Я положил взвод, а сам выдвинулся к дозору.
Впереди я разглядел и надолбы и проволоку в несколько кольев, а на ровной высотке — снежные бугры. Я подумал, что это белофинские дзоты. Надо было выявить огневые точки врага. Я выставил вперед ручной пулемет, определил дистанцию — до 700 метров.
С первой же очереди пулеметчик Базян попал в снежный бугор. Оттуда, видимо, из блиндажа ответил станковый пулемет. Я определил это и по звуку, и по тому, что на снегу у бугра появилось черное пятно — это от копоти.
Меняя положение, мы обстреляли бугры и выявили два станковых пулемета, стрелковые окопы. Я донес об этом комбату капитану Заломкину, который находился от меня в километре. Он поставил задачу батарее полковой артиллерии разбить блиндажи.
Батарея стала бить прямой наводкой. И отсюда белофиннам пришлось удирать, побросав снаряжение, много патронов и даже котелки с кашей. [109]
На другой день, рано утром, мой взвод опять пошел в разведку впереди батальона. Мы двигались мелким сосняком. Мне бросилось в глаза, что стволы сосенок снизу от земли и на высоту до полутора метров — голые. Присмотрелся. Сучья срезаны недавно. Значит, противник недалеко. Это он подготовил для себя и наблюдение и обстрел. Я остановил взвод в укрытии и с отделением Минасяна осторожно двинулся вперед. Смотрю — лес стал реже. Снег был неглубокий. Я приказал разрыть снег и осмотреть, нет ли пеньков. Пеньки нашлись. Мне стало ясно, что здесь противник вырубил, проредил лес.
Вскоре впереди показалась поляна шириной метров в двести. Я подумал, что тут уж наверняка встречу белофиннов. [110]
Подняв руку, подал сигнал, и взвод быстро, ползком двинулся ко мне. В 150 метрах от поляны я положил взвод. И все быстро окопались. Еще до войны, готовя свой взвод, я на все обращал самое серьезное внимание. И сейчас с удовлетворением видел, что взвод зарылся в землю за две минуты.
Отделение Минасяна двинулось ползком вперед, на опушку леса — разведать врага.
Красноармейцы Базян и Головин заметили, как на противоположной опушке леса из домика пробежали и скрылись за деревьями два белофинна.
Я прополз на опушку к Минасяну. Со мной был ручной пулемет.
На поляне валялись срубленные сосенки, некоторые даже с необрубленными сучьями. Ясно, что противник очистил, подготовил полосу обстрела. Я разглядел на той стороне занесенные снегом блиндажи. Но амбразуру увидел только одну. Вправо виднелись каменные надолбы. Через поляну тянулись рядком колышки в четверть метра над снегом. Что это за колышки? Базян и Головин разведали ползком — это, оказывается, были сосновые колья — крепление, чтобы песок не осыпался со стенки противотанкового рва. Самого-то рва нам с земли не было видно.
Двигаться вперед нельзя. И я принял решение разведать противника огнем. Выбрал себе в канаве на опушке леса наблюдательный пункт, голову в куст — отсюда хорошо наблюдать. Ручному пулеметчику Базяну показал несколько рубежей, приказал ему переползать быстро с одного рубежа на другой и с каждого обстрелять короткой очередью белофинские блиндажи.
Как только Базян дал первую очередь, белофинны открыли ураганный огонь из винтовок и пулеметов.
Я очень хорошо видел, как из одной амбразуры бил станковый пулемет противника. Неустрашимый пулеметчик Базян с нового рубежа послал в ту амбразуру меткую очередь, и вражеский пулемет замолк.
Мне теперь стало ясно, что передо мной — не менее усиленной роты противника в блиндажах, прикрытых проволокой, надолбами и противотанковым рвом.
Свою задачу я выполнил. Товарища Базяна я отозвал в укрытие. Комбату послал донесение.
Наш батальон захватил здесь два станковых пулемета, одно орудие (оно было далеко на опушке леса, я обнаружил его уже в бою). Несколько белофиннов было убито, остальные побросали снаряжение, десятки винтовок, патроны и убежали. [111]
В эту первую разведку Красноармейцы Базян и Головин показали себя замечательными патриотами, смелыми разведчиками. И потом они дрались геройски. По заслугам наградило их правительство: Базяна орденом Красного Знамени, а Головина — орденом Ленина.
Для меня же первая разведка была серьезным экзаменом.
Многому научился я в день моего боевого крещения. [112]
Прямой наводкой
Батарея противотанковых орудий, которой я командовал, была придана 2-му батальону. 1 декабря в 10 часов утра батальон получил задачу наступать на местечко Палкеала.
5-я рота под командой младшего лейтенанта Николаева получила задачу — обойти противника слева и ударить с тыла. Два взвода моей батареи оставались с основными силами батальона, а 3-й взвод двинулся с 5-й ротой. Впереди лежало поле, пересеченное глубоким противотанковым рвом, а за ним начинались высоты и овраги, покрытые лесом. Противник огня не вел, и рота, быстро преодолев ров и поле, подошла к лесу. Орудия, встретив на пути ров, немного задержались и отстали от роты. В это время на командном пункте батальона, где я находился, было получено донесение, что 5-я рота натолкнулась в лесу на сильный пулеметный огонь с высоты, лежавшей перед ней.
Получив это донесение, я решил во что бы то ни стало выдвинуть орудия вперед, так как они отстали и не могли вести огня: мешал лес, а роте нужна немедленная помощь. Доложил командиру батальона. Он одобрил мое решение. Вскоре мне удалось с одним орудием пробраться в роту. Впереди находилась небольшая высота с лесом, рота залегла на скате высоты. Огонь противника не давал двигаться, пули сыпались сплошным дождем. Я оставил орудие в лощине, а сам, натянув на себя белый халат, вместе с наблюдателем ползком пробрался между деревьями на высоту. Ко мне подполз политрук роты, и мы вместе стали наблюдать, откуда бьет противник. Впереди лежала лощина, а за ней поднималась вторая высота с лесом. Все кругом было занесено снегом.
На скате высоты я заметил подозрительную насыпь с небольшим черным отверстием, похожим на амбразуру. Услышав сухую очередь пулемета и заметив дымок, я окончательно убедился, что это скрытая огневая точка противника. Я подал сигнал орудию продвинуться вперед.
Расчет, укрываясь за щит орудия, выкатил орудие на гребень высоты. Противник орудия не замечал, несмотря на то, [113] что оно было только в 200 метрах от него, потому что на орудие был натянут белый чехол. Я стал указывать наводчику цель, но ни командир орудия, ни наводчик не смогли ее увидеть: мешали густые ветви деревьев. Тогда я прыгнул к орудию и встал на место наводчика. Стволы деревьев заслоняли цель. Я навел орудие в цель в промежуток между деревьями, расчет зарядил орудие осколочным снарядом. Выстрел. Снаряд ударил в ствол дерева, стоявшего впереди метров на восемьдесят от орудия, и сбил его.
Цель была теперь хорошо видна. Я выстрелил второй раз; снаряд с резким лязгом разорвался около амбразуры, не причинив ей вреда. Противник заметил теперь орудие и перенес огонь на него.
Длинная очередь ударила по щиту, и пули с визгом отскочили в сторону. Был ранен подносчик Матвеев. Я снова дернул рукоять спуска. Снаряд ударил перед самой амбразурой и закрыл ее пылью и дымом. Пулемет противника смолк, но через несколько секунд снова открыл огонь по орудию. Пули на этот раз лишь взрыли снег впереди орудия.
По резкому звуку разрывов и по тому, что снаряд рвется на поверхности, не зарываясь в землю, я определил, что имею дело с каменным или железобетонным укреплением. Я приказал зарядить орудие бронебойным снарядом и произвел выстрел. Снаряд, ударившись в стенку амбразуры, разрушил ее. Большая [114] каменная глыба скатилась вниз с насыпи. Амбразура стала шире. За этим снарядом последовал следующий, он попал прямо в амбразуру и разворотил ее.
Но рота все еще не могла продвигаться, так как слева из сарая, находившегося метрах в четырехстах от нас, бил второй пулемет. Я решил перенести огонь туда, но густой лес мешал стрелять. В это время уже подошло мое второе орудие с командиром отделения Вовненко. Оно выдвинулось на 50 метров левее первого, на высоту, откуда был хорошо виден сарай. Я приказал командиру орудия открыть огонь по сараю. Несколько снарядов разорвалось в стене сарая, но пулемет не прекращал огня. Тогда я приказал вести огонь по крыше сарая и разрушить его. После нескольких снарядов соломенная крыша загорелась, и пулемет смолк. Рота начала продвигаться и с успехом выполнила свою задачу. Противник был выбит и быстро откатился. Батальон занял Палкеалу. Проходя мимо разбитой мною первой огневой точки, я решил ее осмотреть. Там оказался глубокий блиндаж, стороны которого были обложены крупными камнями, а сверху сделан накат из толстого соснового леса, на котором был слой земли и крупных камней. Внутри у амбразуры лежал убитый офицер и разбитый пулемет. Мой снаряд разорвался прямо под пулеметом. В блиндаже белофинны оставили 18 ранцев, несколько шинелей и 10 тысяч патронов. [115]