Провод привел на колокольню

Во взводе связи 3-го батальона я был отделенным командиром.

1 декабря 1939 года наш батальон наступал на местечко Метсяпиртти.

Старший лейтенант Сидоренко приказал мне проложить связь на командный пункт артиллеристов и передать приказ о подавлении артиллерии противника, которая обстреливала батальон из-за реки Тайпален-йоки.

В течение нескольких минут вместе со старшим телефонистом тов. Васильевым мы провели связь и передали приказ.

Наша артиллерия открыла огонь и заставила белофинские орудия замолчать.

Ночью линия связи была перебита осколками вражеских снарядов. Мне было приказано восстановить линию, и я это выполнил. Тут же я обнаружил телефонный провод противника. Дело было так. Я шел по своей линии — сначала лесом, кустами, потом открытым местом. Вскоре я спустился к речке. Наш провод лежал на снегу. Я стал подвешивать его над тропой. И тут наткнулся на связь белофиннов, — их провод, тонкий и черный, был как раз подвешен в этом же месте. Я немедленно подключил телефонный аппарат. Подслушиваю — да ведь это же белофинны болтают?

Тогда я отключил телефон от линии противника и, включившись в свой провод, доложил обо всем командиру батальона. Он приказал мне проследить, куда идет линия противника. При этом он предупредил меня, чтобы я был осторожнее и не попал в лапы белофиннам.

Я пошел по линии противника, предварительно вырезав кусок провода — метра два-три: пусть больше не болтают.

По вражескому проводу я добрался до местечка Метсяпиртти. От пожара было светло, как днем.

Тщательно маскируясь, я продолжал двигаться по местечку, не упуская из виду провод. И вот я увидел, что провод поднялся на колокольню церкви. Я стал наблюдать за колокольней [116] и тотчас заметил, что наверху мигает огонек. Для меня стало ясно, что на колокольне — белофинский наблюдательный пункт и что наблюдатель сигнализирует светом: провод-то его я ведь обрезал!

Поспешно вернувшись, я доложил об этом командиру батальона.

По колокольне ударили наши снаряды, и она запылала... [117]

Захват первых железобетонных точек

Части Красной Армии под сильным огнем противника успешно форсировали реку Тайпален-йоки. 3-й батальон под командой капитана Василия Гавриловича Нетребы в два часа дня на лодках переплыл реку и завязал бой на противоположном берегу.

Одна из рот Нетребы попала под сильный фланкирующий пулеметный огонь.

Вблизи, по-видимому, неприятельская бетонированная точка», — подумал Нетреба. И он не ошибся. Разведка обнаружила низко сидящую в земле квадратную амбразуру, скрытую небольшим кустарником. Нетреба приказал одной из рот захватить эту огневую точку.

Подкатив противотанковое орудие, артиллеристы прямой наводкой открыли огонь по амбразуре. Белофинны, видя свое безвыходное положение, оставили укрепление. Заняв его, рота нашла в нем ручные пулеметы, шинели, патроны, сухари, одеяла, чайники.

Так был взят первый пулеметный полукапонир с одной амбразурой.

Почти одновременно другая рота блокировала и захватила второй пулеметный полукапонир у речки Карнаа-йоки.

Это было 11 декабря. Батальон капитана Нетребы овладел первыми двумя железобетонными точками.

Продвигаясь дальше, батальон натолкнулся на проволочные заграждения. Бойцы окопались и пролежали под сильным огнем целый день.

В ночь на 12 декабря белофинны открыли сильный ружейный и пулеметный огонь с фланга. Огневые точки противника были искусно замаскированы. Разведка поползла на выстрелы. Вдруг из подземелья разведчики услышали финскую речь. Подобрав двадцать храбрецов. Нетреба решил произвести атаку. Во главе с ним бойцы ползком приблизились к вражескому укреплению.

Капитан Нетреба поднимается во весь рост, командует «Рота, вперед!», бросается к массивной стальной двери и открывает ее. [118]

Велика была его досада, когда он убедился, что дот пуст и противник скрылся по подземному ходу в овраг.

В бетонированном каземате тикали часы.

Тотчас же по занятии дота Нетреба приказал сделать проходы в проволочных заграждениях, выставил усиленную охрану. Саперы начали тщательно обследовать захваченный дот.

Вокруг дота — окопчик, позади ходы сообщений, ведущие к речке Карнаа-йоки. Дот двухэтажный. В нем несколько амбразур. Справа и слева лестницы. Входы на верхнюю площадку закрываются стальными дверями. В нижнем этаже расположены двухъярусные койки без матрацев. Это спальня. Кроме того, здесь склад боеприпасов. Потолки покрыты гофрированным железом. Стены железобетонные от полутора до двух метров толщиной.

Всюду еще были видны следы пребывания бывших хозяев. Валялись цинковые коробки с патронами, фляги из-под водки, ящики с запасными пулеметными частями, телефон, галеты, стояла бочка с клюквой. На одной из коек лежал журнал. Внутри журнала нашли карту. Авторы этой карты «прирезали» к Финляндии огромную северо-западную территорию СССР вместе с Ленинградом. [119]

Бойцы по-хозяйски исследовали убежище, осматривали верхнюю площадку дота, откуда недавно вели огонь белофинны. Эта площадка была с трех сторон окаймлена толстой стеной. В стену был вделан стальной щит двенадцатимиллиметровой толщины, в нем 36 отверстий для стрельбы.

При артиллерийском обстреле дота команда скрывалась в нижнем этаже.

После захвата сооружения капитан Нетреба выдвинул роты вперед.

Ночью взбешенные белофинны открыли ожесточенный артиллерийский огонь по бывшим своим дотам.

Гулкие взрывы вражеских снарядов вызывали у бойцов немало насмешек.

С одной из коек, на которых отдыхали бойцы в убежищах дота, послышался голос красноармейца:

— Э, братки, что с возу упало, то пропало.

В доте раздался веселый смех.

* * *

Батальон Нетребы в последующих боях захватил еще несколько железобетонных сооружений.

Правительство присвоило Василию Нетреба звание Героя Советского Союза. [120]

Пять рейдов в тыл врага

Три экипажа получили задание уничтожить железнодорожный узел. Операцией руководил командир-орденоносец тов. Завражный. За ним шли два самолета. Одним из них управлял я.

День выдался скверный. Низкая облачность и частые снегопады заставили нас в начале пути лететь на высоте от 30 до 100 метров. У подступов к Финскому заливу удалось подняться до 300 метров, но едва мы прошли над берегом, как сплошная завеса опустилась до самой воды. Самолет ведущего начал пробивать облачность, и мы поднялись на 1 500 метров. Теперь над нами ярко светило солнце, а под самолетами плыли густые серые облака. С каждой минутой мы приближались к цели.

Это был мой первый боевой полет. Я напряженно следил за самолетом командира, недоумевая, почему он не идет на снижение. Мне казалось, что мы уже давно над целью. Неожиданно самолет Завражного ушел в облака. Не отрывая глаз от ведущего, я вслед за ним пробил облачность и снизился до 400 метров. На этой высоте мы летели между двумя укрепленными островами противника.

С островов открыли зенитный огонь. На уровне самолетов и недалеко от них поминутно появлялись клубы черного дыма. Чтобы не быть расстрелянными, мы изменили направление по курсу и высоту.

Над укреплениями противника облачность была низкая — до 200 метров. С такой высоты запрещено сбрасывать бомбы. Я с беспокойством думал, какое же решение примет Завражный. И в это время он вошел в облака и поднялся на 400 метров. Я последовал за ним. Сквозь редкую облачность стали видны склады, судоверфь, пароходы. Мы были над целью! Трудно передать те чувства, которые схватили меня. Не утерпев, я крикнул в телефон штурману Турченко:

— Глядите в оба! Сейчас дадим жизни! [121]

Но предупреждать его не нужно было.

Едва от флагманской машины оторвалась первая бомба, Гурченко нажал гашетку, и бомбы — первые наши бомбы — полетели вниз. Флагштурман Дрожжин не ошибся в расчетах: внизу вспыхнул пожар, и все скрылось в дыму.

Командование высоко оценило нашу работу. Мой экипаж получил благодарность. Это радовало меня. Я извлек из полета много ценного. Главное же, я вел машину в боевых условиях, впервые шел в строю сквозь густые облака и туман.

Этот опыт я закрепил вторым боевым вылетом.

По метеорологическим условиям второй вылет не отличался от первого. Над целью шли на высоте 200–300 метров. Противник открыл зенитный пулеметный и артиллерийский огонь. Мы вошли в редкие облака и с высоты 300 метров сбросили бомбы. Они разрушили станцию и уничтожили воинский эшелон, стоявший на путях. Этот полет показал, что можно бомбить противника и с 300 метров.

В третий вылет условия были совсем плохие. Порой казалось, что густая облачность опускается до самой земли. Когда мы пересекали фронт, высота не превышала 100 метров. Я едва видел ведущий самолет, но все же не потерял его.

Над целью туманная завеса внезапно приоткрылась. Мы воспользовались этим и мгновенно сбросили весь груз бомб. Потом все снова исчезло за серой, непроницаемой пеленой. Туман так сгустился, что я потерял ведущего. Пришлось впервые самостоятельно вести самолет в облаках. Чтобы избежать возможного столкновения с машинами товарищей, я повернул на 15 градусов вправо, а через минуту полетел по приборам параллельно прежнему курсу. Тут я окончательно убедился, насколько важно для летчика отличное знание приборов.

Вскоре попробовал пробивать облачность. Когда машина вышла из облаков и летела на высоте 200 метров, вражеские зенитки открыли сильный огонь. Штурман Турченко передал мне:

— Набирайте скорость. Уходите в облака!

Машина взмыла вверх. Земля снова скрылась. Только над Финским заливом, уже на нашей территории, я вышел из облачности. Во время полета у нас прервалась телефонная связь. Тогда штурман воспользовался световой сигнализацией, и я благополучно посадил машину на нашей площадке.

Во время четвертого полета прекрасная видимость позволила нам лететь далеко в тыл противника и подняться над его территорией на высоту 2 500 метров. Снаряды зениток рвались значительно ниже наших самолетов. Разрушив неприятельские объекты, мы повернули обратно. Зенитки тщетно пытались. нас обстрелять. [122]

Пятый полет происходил в еще лучших условиях. Над территорией противника мы летели на высоте 4 200 метров. Белофинские снаряды и на этот раз не достигали цели. Наши бомбы обошлись им дорого: были уничтожены железнодорожный узел, два паровоза, десятки вагонов.

Первые пять рейдов в тыл врага научили меня многому... Свыше 50 боевых вылетов совершил я со своим экипажем — штурманом Ларионом Гурченко и стрелком-радистом Василием Кашуриным. 25 раз наш самолет был ведущим — я вел звено в тыл врага.

В нашем боевом активе — две уничтоженные железнодорожные станции, десятки паровозов и вагонов, несколько зениток, пять воинских эшелонов, скопления конницы, пехоты. [123]

Отважный сапер

Авангардные подразделения нашей пехоты, отбрасывая белофиннов, занимали деревню за деревней. Но вот они остановились перед высотой, опоясанной проволочными и минными заграждениями и надолбами. Надо было срочно проделать проходы в надолбах и проволоке. Задача — ответственная и опасная.

— Товарищ капитан, — обратился к командиру батальона сапер Дарвин, — разрешите мне проделать проходы. Я — комсомолец и с бойцами своего отделения выполню задачу отлично.

— Хорошо. Идите. Но будьте осторожны!

Капитан показал саперу, как лучше подползти, как делать проходы.

Наступила лунная ночь. Мягкий иней опушил деревья, при свете луны он казался голубым.

Мороз крепчал.

— Кто хочет идти со мной? — спросил младший командир Дарвин у своего отделения.

Все бойцы выразили готовность принять участие в опасном деле. Но всем идти не пришлось. Дарвин взял с собой только трех человек.

Знакомя их с предстоящей задачей, он сказал:

— Путь, где мы будем продвигаться, — под наблюдением и под огнем врага, надо быть осторожным. До самого леса будем идти дорогой. Она ведет к финским укреплениям. Потом свернем с дороги и на лыжах двинемся лесом...

Командир отделения оглядел трех смельчаков.

— Приказываю, — заключил он, — каждому взять с собой лыжи, толовые шашки, ножницы. Все что требуется для взрыва надолб, погрузить на салазки.

Перед тем как тронуться в путь, Дарвин проверил, все ли подготовлено и хорошо ли уложено. Затем подал команду:

— За мной.

Было тихо. Лишь где-то вдалеке, левее дороги, слышались отдельные ружейные выстрелы да изредка стрекотал «Максимка». [124]

Когда саперы повернули в лес, Дарвин негромко сказал:

— Идти будем цепочкой, 3–4 метра друг от друга. Салазки с толом везти по очереди.

Бойцы надели белые халаты, встали на лыжи и двинулись лесом.

Дарвин шел впереди. Через каждые 100 метров он останавливался, вслушивался, смотрел на карту и компас и шепотом спрашивал у бойцов:

— Не устали?

— Нет товарищ командир, — тихо отвечал красноармеец. Федоров, который шел вслед за командиром. Было видно, что Федоров устал. Он поминутно вытирал перчаткой пот с лица. Но ему не хотелось выказывать хотя бы малейшую слабость, и он, преодолевая усталость, не отставал ни на шаг. Федоров молодой слесарь одного из ленинградских заводов, в это время уже имел награду — медаль «За отвагу». Он считал своим долгом быть примером для других.

Миновали лес. Впереди расстилалась ровная местность, а за нею черной стеной снова вырисовывалась лесная опушка, где засели белофинны.

Дарвин остановился и тихо проговорил:

— Отдохнуть. Дальше будем пробираться ползком...

Небо было чистое, звездное. Когда луна стала уже цепляться за верхушки сосен, Дарвин сказал:

— Теперь пора!

И четверо отважных бойцов поползли по снежной равнине. Их белые халаты сливались со снегом.

Дарвин нащупал первый ряд проволочных заграждений и шепотом подал команду:

— Приступить к работе.

Быстро и уверенно работали ножницами саперы. Двое бойцов, лежа на спине, резали проволоку, а Дарвин и один красноармеец наблюдали за местностью.

Сделав пять проходов, бойцы поползли к гранитным надолбам, которые чернели на фоне пепельного горизонта.

В этот момент белофинны заметили сапер, открыли ружейный и пулеметный огонь, а затем стали бить из миномета. Мины рвались правее, метрах в двадцати-двадцати пяти. Один пулемет застрочил трассирующими пулями.

Дарвин скомандовал:

— Окопаться и ждать прекращения стрельбы! Но белофинны не прекращали, а усиливали огонь. Вместо одного миномета заработали два.

Ночь была уже на исходе, и Дарвин решил переменить тактику. Он отполз назад. Бойцы последовали его примеру. А затем, выждав немного, все четверо стали подползать к надолбам [125] значительно левее, чем прежде. Белофинны продолжали вести огонь в прежнем направлении.

Видя, что врага удалось перехитрить. Дарвин приказал подложить заряды. Бойцы, быстро передвигаясь от одной надолбы к другой, в точности выполняли приказание командира, который переползал вслед за ними и проверял их работу.

Белофинский снайпер заметил действия наших сапер и открыл стрельбу. Пули ударялись в гранитные надолбы, высекая, словно огнивом, маленькие желтые огоньки. Вслед за снайпером заработал вражеский пулемет. Но было уже поздно. Отважные саперы, прикрываясь надолбами, отползали вправо.

Рассекая предрассветную мглу, грянул взрыв, за ним другой, третий. Белофинны, словно обезумев, открыли беспорядочный ураганный огонь по тем местам, где произошли взрывы. Саперы к этому времени уже отползли гораздо правее и залегли за надолбами.

Дарвин подал команду:

— Переползать вправо от надолбы к надолбе.

Чем дальше продвигались наши бойцы вдоль вражеских надолб, тем слабее становился огонь белофиннов. А когда саперы продвинулись вправо метров на сто, то заметили, что совсем выбрались из зоны огня. Только отдельные шальные пули, словно осы, жужжали иногда над головой. [126] Повернув на поляну, саперы благополучно добрались до своего батальона.

— Благодарю вас, товарищ Дарвин! — сказал комбат и, протянув руку, спросил:

— А как остальные?

— Ни одной царапины, товарищ капитан!

Через несколько минут перед глазами Дарвина развертывалась незабываемая картина.

...На равнину вышли наши мощные танки, вслед за ними двинулась неутомимая пехота. Войска устремились в ворота, проделанные ночью руками отважных сапер. Враг, не выдержав натиска, покинул высоту, на которой Дарвин и его бойцы при свете утреннего солнца ясно увидели развевающийся красный флаг. [127]

Бои в зоне заграждений

С волнением вспоминаю о боях в оперативной зоне заграждений. Многого мы тогда не знали, много допускали ошибок и на этих ошибках учились. На ходу изменяли методы борьбы с противником, наносили ему чувствительные удары.

Помню вечер 8 декабря.

По узкой дороге тянулись колонны войск.

Противник был недалеко. Но, чтобы сблизиться с ним, нужно было преодолеть полосу инженерных заграждений. Пытаемся подобраться к ним. Финны открывают бешеный огонь. Упорно двигаемся вперед. Наконец, нам удается пройти через заграждения.

Противник отступает, взрывая мосты, минируя дороги, делая лесные завалы.

Перед авангардом — задача: преследовать отходящие отряды противника и уничтожать их, не давая возможности уйти к основной оборонительной полосе.

Батареи продвигались по дороге, ведущей к селению Антерола. Ночь холодная. Сильный ветер. Неожиданно вдали возникло зарево. Белофинны на подступах к Антероле подожгли дровяной склад, находившийся на перекрестке шоссейных дорог. Колонна, не задерживаясь, шла вперед.

Головная походная застава залегла в 150 метрах от противника. Отойти назад было нельзя. Мы потерпели бы большой урон. Решили использовать надолбы, окопаться и ждать выручки.

Всю ночь противник держал нас под обстрелом.

Для установления огневых точек противника организовали разведку. К рассвету она вернулась, но без нужных данных. Бойцы, оказывается, были не подготовлены к ведению ночной разведки на лесисто-болотистой местности, и обнаружить огневые точки им не удалось. [128]

Селение Антерола было расположено на возвышенности, окаймленной лесом. Слева от него находилось открытое, поросшее кустарником болото, справа — озеро. Пехота заняла ночью рубеж на другой возвышенности, по соседству с Антеролой, но пехотинцы не учли одного важного обстоятельства:

этот рубеж днем хорошо просматривался противником.

В 9 часов утра 9 декабря туман рассеялся. Вот когда мы, наконец, поняли, что враг видит нас. Но было уже поздно. Воспользовавшись нашей ошибкой, враг открыл огонь по залегшей в 300 метрах от него нашей пехоте.

Пехота перевалила через высоту и спустилась в лощину. Противник усилил ружейно-пулеметный и артиллерийский огонь. Сильный огонь противника послужил, однако, нам на пользу. Мы обнаружили его огневые точки.

Гром наших пушек заглушил беспорядочную стрельбу белофиннов.

Настроение у пехоты поднялось. Наши снаряды буквально избороздили район расположения противника.

В батарею пришел командир нашего артиллерийского полка майор Степанов. Бесстрашный командир, он заставлял нас забывать об опасности. Вражеские гранаты ложились буквально рядом, а бойцы моей батареи продолжали спокойно посылать все новые и новые снаряды на головы врагов. Было отрадно [129] видеть, как в районе расположения противника поднимаются к небу черные клубы густого дыма.

Но вот разведка донесла о том, что укрепившийся в домах противник ведет пулеметно-ружейный огонь по нашей пехоте. Командиры 8-й и 9-й батарей младший лейтенант Самарин и лейтенант Смирнов открыли по этим домам уничтожающий огонь. Дома, превращенные белофиннами в огневые точки, разлетались в щепы.

Командир полка майор Степанов обнаружил в левом углу рощи неприятельское дерево-земляное укрепление. И вот на том месте, где раньше стоял дзот, образовались груды дымящихся развалин. Бревна, камни, остовы развороченных орудий, трупы солдат — все смешалось в кучу.

Пехота поднялась и с возгласами «За Родину, за Сталина!» пошла в атаку.

Озверевший противник, отступая, начал было поджигать дома, расположенные на берегу озера. Но ему помешали. Батальон пехоты ворвался в деревню Антеролу. Подтягивалась артиллерия. Бой кончился.

Это был наш первый крупный бой и первая серьезная победа, одержанная благодаря тесному взаимодействию артиллерии с пехотой. [130]

Батальон преследовал отступающего противника. За деревней пехота наткнулась на минированное поле. Пришлось искать обходного пути. Внезапно лес кончился. Перед нами была деревня Варпулила. Никаких признаков жизни нельзя было в ней заметить.

Батальон вошел в деревню. Оказалось, что враг приготовил ловушку. Он засел в домах, и как только наши бойцы очутились в центре деревни, со всех сторон застрочили пулеметы. Была подана команда:

— Залечь и окопаться!

Наша артиллерийская разведка засекла цели. Но быстро оказать помощь пехоте артиллеристы не смогли, так как орудия, застревая на узкой лесной дороге и в завалах, отстали. Но вот, наконец, вначале одна батарея, а затем другая подтянулись к деревне и заняли в лесу огневые позиции.

Как только артиллерия открыла огонь, бандиты начали поджигать дома.

Наша пехота, освещенная огнем пожаров, была отличной мишенью для врага. Противник был от нас в каких-нибудь 20–25 метрах. Он ловко прятался за горящими домами.

Моя батарея стала бить по горящим домам. Когда снаряд попадал в горящее здание, поднимался столб дыма и пламени. Миллиарды искр взлетали вверх.

Наконец, враг не выдержал, дрогнул и побежал, оставив на поле боя десятки трупов.

Из одного дома выскочила группа белофиннов и хотела задворками уйти в лес, но нарвалась на нашего пулеметчика, который их всех уничтожил.

Батальон, взяв деревню Варпулила, на плечах обезумевшего врага ворвался в соседнюю деревню. Стремительный удар пехоты не дал врагу закрепиться, и он отступил по направлению к деревне Ливанула, но и оттуда мы его выкурили. Финны ушли за озеро.

Мы подходили к главной оборонительной полосе противника... [131]