К ружьям привинтим штыки
1
Румынский фронт был отдален от крупных революционных центров намного дальше, чем Северный или Западный. Вся Молдавия была отрезана от других районов страны Центральной радой, захватившей власть на Украине. Ярый монархист — командующий фронтом Щербачев размещал в тылу русских войск наиболее верные союзнику — румынскому королю Фердинанду его (румынские) части, которым вменялось в обязанность не пропускать на фронт никого из подозрительных. Пуще всего офицерье охраняло подчиненных от революционных вестей. Солдаты довольствовались меньшевистской «Новой жизнью» и всяким буржуазным чтивом.
«Известий Советов рабочих и солдатских депутатов», а также других петроградских газет, — писала группа бойцов, — у нас почти не видать. Про «Правду» и «Солдатскую правду» нечего и говорить»{9}. Но как ни свирепствовали кордоны Щербачева, влияние большевиков возрастало. Солдаты стали понимать, что Временное правительство не даст им ни мира, ни земли. Да и все люди чувствовали приближение очистительной грозы.
События не заставили себя долго ждать. Ленинское воззвание «К гражданам России!» докатилось и до нашего полка. В нем говорилось:
«Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов — Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона» {10}. [67]
Всего несколько строк — о немедленном предложении демократического мира, об отмене помещичьей собственности на землю, о рабочем контроле над производством, о создании Советского правительства. Но с чем можно сравнить эти потрясающие строки?! Была ли когда-либо в мире весть, которая бы с такой силой буквально за несколько дней полонила миллионы сердец?! «Над миром взошло солнце». «В жизни людей планеты наступила новая эра». «Шествие новой власти триумфально». Эти яркие слова звучали на языках всех народов. Но и они бледнели перед живыми чувствами освобожденных людей, перед всем тем, чем светились наши души.
Когда я прочел воззвание первому попавшемуся на глаза — унтер-офицеру Иванову (а он был из тех, кто давно сочувствовал большевикам), тот оторопел, а потом чуть ли не во все горло закричал солдатам:
— Бра-а-а-тцы! Оружие в козла! Сюда-а-а!
«В козла» означало «в пирамиды». Но оружие и без того пребывало «в козлах». Трехлетнее кровавое побоище, кроме всего прочего, настолько вымотало и нашу, и неприятельскую пехоту, что об активных действиях сторон уже не могло быть и речи. Увязая в траншейной грязи, солдаты потянулись к нам. В те дни все жили предчувствием крупных новостей. Огромная масса людей, согнанных в окопы, ждала самого главного. Я прочел собравшимся воззвание и коротко объяснил его значение.
— Что ж, теперь и штыки в землю? — раздался первый возглас.
Вопросы посыпались один за другим:
— И земля наша?
— И на фабриках рабочие сами хозяйнувать будут?
— Правительство, толкуешь, теперь станет без буржуев? Давно бы надобно всех кровопивцев в столыпинские галстуки нарядить.
— Погоди, уж больно ты востер. Как бы тебя наперед не вздернули, — послышался робкий голос подошедшего солдата с Георгием на груди.
Увидев ротного Перепелицына, Иванов напустил на себя вид строгого служаки и объявил:
— А теперь разом по местам!
Солдаты растеклись по траншее, оживленно толкуя о том, что же теперь будет, а главное, когда придет бумага «по домам». [68]
Перепелицын не был резко враждебен революции, как большинство кадровых офицеров, и его можно было не опасаться. Но я не стал перечить унтеру Иванову и упрекать его в том, что он распустил солдат без моего согласия. Радость, которая переполняла людей, была выше всякой субординации. К тому же предстоял полковой митинг. На нем, вопреки противодействию старого офицерья, Советскую власть приветствовало большинство солдат полка.
Однако обстановка в частях фронта продолжала оставаться сложной. Солдаты из рабочих и беднейших крестьян все больше убеждались, что воспользоваться дарами революции можно, лишь сломив враждебные силы, «контру», которая пытается вернуть сословные и классовые привилегии, чего бы это ей ни стоило.
Помнится притча, услышанная мною от одного, казалось бы самого забитого, солдатика. Речь зашла о том, верно ли поступают те, кто, подобно иным дезертирам, призывает воткнуть штыки в землю и идти по домам. Этот разговор был весьма важным: Суджанский полк таял с каждым днем, и члены солдатского комитета ломали голову, как сохранить боевую часть для защиты революции.
— Пошел мужик в баню, — сказал солдатик, — а лишней смены штанов нет: переодеться-то и не во что. Вернулся. Баня не баня. К тому это говорю, что нельзя забывать про ружьишко. Придешь домой, а там, откуда ни возьмись, «их благородия». Не такую, погрязнее да пожарче баню тебе устроят. Воля не воля.
Но иначе озадачила Октябрьская революция социал-прислужников свергнутого режима. Куда трудней было сводить концы с концами в политике эсерам, меньшевикам, вчерашним оборонцам. Кого теперь им оборонять? Керенского? Он уже помышлял о бабьей юбке, чтобы в случае провала авантюр незаметно удрать под крылышко союзников. Советы? При одном упоминании о победе Октября попутчиков трясли судороги.
Именно в такой обстановке в первой половине ноября в городе Болграде был сформирован военно-революционный комитет 6-й армии. В него, однако, вошли, цепляясь за ускользавшие из-под влияния массы, эсеры Слабеев, Стефанюк, Кобзеев, меньшевики Грейберг, Розин, Журавский, Тамолов, гайдамак Григорук, мусульманские и польские националисты Булгаков, Наконечников и другие. [69] Председателем был избран Грейберг. Большевики Воробьев, Хомкин, Орловский, Теплыцкий, вошедшие в комитет, могли представлять в нем победившую Советскую власть лишь в острейшей борьбе.
26 ноября 1917 года в городе Галац в здании военно-республиканского клуба открылся Второй съезд Советов 6-й армии. О том, как сложна была обстановка, говорит уже тот факт, что к началу съезда от эсеров было 341 делегат, от меньшевиков — 78, а от большевиков всего 231.
Но большевики не унывали. И это было закономерно. Ведь по социальному составу тот же съезд был преимущественно рабочим (314 человек) и крестьянским (186 человек). Большинство этих людей просто еще не успело порвать с эсеро-меньшевистскими бреднями.
Ввиду крайнего обострения борьбы партий на съезде было образовано межфракционное бюро, в составе которого был и автор этих строк. Заседания проходили очень бурно. Председателю комитета Грейбергу удалось закончить доклад с большими трудностями. Шум в зале и реплики показывали, что многие делегаты меняют свои позиции, принимают в ходе полемики большевистскую линию. Обстановка накалялась до предела. Меньшевики и эсеры, чтобы как-то облегчить свое незавидное положение, протащили такую охранительную резолюцию:
«Для возможности более спокойной работы съезда и доведения съезда до конца межфракционное бюро предлагает:
1. Собранию воздерживаться от аплодисментов, свистов, выкрикиваний с мест и всяких других шумных выражений одобрения или порицания.
2. Ораторам воздерживаться от резких раздражающих собрание выражений.
3. От докладчика тов. Грейберга потребовать исчерпывающих объяснений в связи с некоторыми местами его доклада в межфракционном бюро».
В первые дни съезд дружно голосовал за предложения меньшевиков и правых эсеров. Но затем соотношение сил стало меняться. Это объяснялось тем, что, например, в партиях эсеров и меньшевиков под влиянием банкротства их программ начался разброд. К тому времени меньшевики распались на несколько групп. Левые эсеры объявили себя самостоятельной партией. Стремясь удержать под своим влиянием разочаровавшихся крестьян, они стали [70] голосовать за некоторые лозунги вместе с большевиками. Так было и на съезде, о котором идет речь. Большевиков, приветствовавших декреты Советской власти, поддержали не только беспартийные делегаты, но и значительная часть так называемых внефракционных социал-демократов. В результате на платформу Советской власти встало большинство делегатов.
Много споров на съезде было о том, как относиться к открывающемуся Учредительному собранию: посылать ли ему приветствие? Решили послать. А напрасно: поскольку выборы в него произошли до победы Октября, его разношерстные делегаты не выражали воли трудового народа. Собрание не пошло в ногу с революцией, не подтвердило великих декретов II съезда Советов и было по решению ВЦИК распущено. У нас тогда ближе всех к истине оказался противник приветствия собранию большевик Гольшмидт{11}.
Более ясной для нас была задача завоевания солдат на сторону революции и пропаганда классовой солидарности. В декабре полковому комитету удалось организовать новое братание{12}.
Как уже говорилось ранее, оборону нашего полка отделяла от противника река Дунай. С большим трудом нам удалось добыть около десяти лодок. Мы поплыли брататься к болгарам, а пришлось разговаривать с немецкими офицерами. Они потребовали от нас вернуться обратно.
Группа болгарских солдат в это время, покинув окопы, столпилась в сторонке. Я подошел к ним и стал приветствовать их от имени Октябрьской революции. Болгарские товарищи понимали мою речь. Трудные места под аплодисменты переводил один болгарский офицер, бывший учитель, живший когда-то в России.
К нам стали подходить немецкие солдаты, но офицеры кайзера приказали им вернуться в свои окопы. Солдаты нехотя поплелись обратно.
В самом Суджанском полку отношение солдат к офицерам становилось все более враждебным. Некоторые из них были отстранены от командования ротами, а на их место избраны другие. [71]
Полковник Ротштейн еле унес ноги. Избранный на его место поручик Наумов первым долгом решил принять меры против мародерства. Штаб полка размещался в большом населенном пункте Карагач, близ города Измаил. Служившие там солдаты все чаще стали заглядывать в винные погреба местных жителей. Начались дебоши. По деревне пошел ропот: «Был царь — были порядки. Нет царя — нет порядка». Конечно, революция не могла мириться с таким явлением. Полковой комитет вместе с командиром создал для борьбы с мародерством отряд в составе 80 человек. Это были надежные солдаты революции, хорошо понимавшие, что принес им Октябрь. Отряд находился в постоянной готовности к защите полкового комитета от наскоков консервативной части офицерства.
Надо сказать, что контрреволюция быстро набирала силу. На всех фронтах для борьбы с «внутренним врагом», с «анархией и развалом», то есть с революцией, генералы создали десятки ударных батальонов. Щербачев требовал, чтобы такие подразделения имелись в каждом полку.
Для борьбы с революцией в Пскове, Киеве, Минске, Одессе были организованы «георгиевские полки». Впоследствии такая часть на Дону вместе с корниловским полком составила костяк белой Добровольческой армии.
Провал корниловщины ненадолго задержал формирование сил белой гвардии. Жестокостью и зверствами «ударники» прославились, как об этом свидетельствуют многочисленные источники, задолго до открытой гражданской войны. То же было и на нашем Румынском фронте.
При штабе 6-й армии стал открыто формироваться контрреволюционный полк. Беспартийность, устранение комитетов и выборного начала — эти принципы организации провозгласил подполковник царского генерального штаба Мусиенко.
В армии сказывалась усталость от войны. Все больше солдат уезжало на родину. 30 декабря мы получили приказ начальника дивизии свести полк в батальон (состав: три строевые и одна нестроевая рота). В те дни у многих из нас создавалось даже впечатление, что здоровые силы убывают, а контрреволюционные консолидируются. Активизировали подрывную работу против Советской власти гайдамаки. В Одессе они вместе с контрреволюционными частями готовили восстание. [72]
Войска 6-й армии по-прежнему находились на румынской территории, а армейский комитет располагался в Болграде. Между Бессарабией и Россией, как уже отмечалось, лежала территория, подвластная Украинской Центральной раде. Чтобы из Бессарабии попасть, скажем, в Одессу и вернуться обратно, приходилось пересекать границу Рады, где гайдамаки проверяли у населения документы, а у солдат к тому же отбирали оружие. Гайдамаки установили свой контроль и на железных дорогах.
Революционные солдаты Румынского фронта, однако, все более и более уверенно шли за большевистскими группами и организациями, которых к октябрю 1917 года насчитывалось свыше 35{13}. Они помогали молдавским крестьянам делить помещичьи земли и имения. К концу декабря крупное землевладение в Бессарабии было фактически ликвидировано. Трудящиеся аннулировали долги помещикам, подати и налоги. Но декреты II съезда Советов и власть Совнаркома из-за противодействия контрреволюции и ее эсеро-меньшевистской агентуры не везде признавались сразу. Острейшей была, например, борьба в Кишиневе. 2 декабря большевики низвергли эсеро-меньшевистский военно-революционный комитет и создали большевистский, который в ночь на 3 декабря провозгласил на Румынском фронте власть Совета Народных Комиссаров. Вместе с тем он потребовал от войсковых комитетов провести в жизнь меры демократизации армии, указанные в приказе Главковерха Н. В. Крыленко. В воззвании большевистского ВРК фронта провозглашалось: «Товарищи солдаты, рабочие и крестьяне! Объявляем вам радостную весть — еще один фронт стал на защиту прав трудящихся, власть Совета Народных Комиссаров признана Румынским фронтом» {14}.
Все более очевидным становилось и банкротство эсеро-меньшевистского Румчерода. Тогда Военно-революционный комитет Петроградского Совета «в полном соответствии с указаниями Совета Народных Комиссаров» решил распустить его. То же самое предпринял Военно-революционный комитет при Ставке. 3(16) декабря он направил в Одессу телеграмму о его роспуске и об образовании [73] Военно-революционного комитета по подготовке новых выборов в Румчерод{15}.
Румынские части по указке Щербачева продолжали сосредоточиваться в нашем тылу. Неся «кордонную службу», они арестовывали членов комитетов, солдат, открыто приветствующих Советскую власть. Большевиков выводили в поле и зверски убивали.
В ночь на 4 декабря щербачевские молодчики при поддержке войск боярской Румынии арестовали часть членов большевистского Военно-революционного комитета фронта. Прибывший в Яссы (там размещался штаб фронта) комиссар Совета Народных Комиссаров на Румынском фронте, он же член Военно-революционного комитета при Ставке, большевик С. Г. Рошаль был зверски убит.
Румынское командование, Украинская Центральная рада и контрреволюционное русское офицерство укрепляли союз между собой, задавшись целью выкорчевать в армии зародыши Советской власти, разоружить революционные войска, не дать им возможность собраться и ударить с тыла по гайдамакам.
К чести большевиков комитета 6-й армии, они разобрались в этой запутанной политической обстановке. В трудной борьбе со своими противниками они провели решение о начале вывода войск из Румынии на линию реки Прут. Это решение было принято минимальным большинством голосов. Ведь в составе армкома, избранного на Втором съезде, наряду с большевиками (31 человек) находилось 7 левых и 12 правых эсеров, 10 меньшевиков и 10 националистов. Сторонников отвода войск в глубь России через Прут и Бессарабию было 38, а противников — 32.
С решением армкома согласились командующий войсками 6-й армии генерал Цуриков и начальник штаба Радус-Зенкович. Но одно дело решиться на вывод войск и другое — практически осуществить его. Вдоль берегов Прута тянулись болота, простиравшиеся в ряде мест до 10 километров. Через эти болота проходило всего четыре дороги с деревянным настилом.
Пока штаб 6-й армии разрабатывал план отвода войск, а армком уговаривал корпуса сняться, румынские военачальники [74] совсем обнаглели. Они еще прочнее оседлали узлы дорог и населенные пункты в тылу наших войск. Когда одна из частей 4-го корпуса бросила окопы и отправилась в тыл, королевские службисты огнем вынудили ее вернуться в окопы{16}. Стало ясно, что с румынской территории 6-й армии без боя не уйти.
Чтобы избежать кровопролития, армком решил войти в переговоры с румынским командованием. Председатель армкома Евсей Каганович и его заместитель поехали в Яссы (в то время столица Румынии) к королю. Главнокомандующий румынскими войсками Презану, выражая волю его величества, заявил, что оно не вмешивается в дела русской армии. Решение этого вопроса зависит-де от самих русских, но сменить в окопах русские войска румыны не могут{17}.
Командующий войсками фронта Щербачев назвал решение армкома об отводе войск изменой отечеству. В унисон румынскому королю он заявил, что мир с немцами еще не заключен, и он не может снять войска и оголить фронт.
Как известно, в то же время в Центральном Комитете партии, в Военной организации при ЦК РСДРП (б), в Совнаркоме, Наркомвоене, штабах Красной гвардии и местных парторганизациях неоднократно обсуждались вопросы о формах и способах организации вооруженных сил Советской республики, об организованной демобилизации старой армии и привлечении на добровольных началах сознательной части солдат к службе в красных войсках. В. И. Ленин принимал в этом непосредственное участие.
Мы не теряли, однако, надежды, что временно, до создания новых вооруженных сил части старой армии в какой-то мере могли быть использованы для защиты Советской России от возможного нажима извне. Но в жизни все складывалось еще сложнее.
Получив известие о положении, сложившемся на Румынском фронте, совещание Коллегии Наркомвоена с участием В. И. Ленина решило спешно отправить туда имеющиеся в Московском и Петроградском военных округах отряды Красной гвардии и немедленно приступить в этих округах к организации 10 корпусов социалистической [75] армии общей численностью 300000 человек. Смысл этих мер нам теперь особенно ясен. Большое значение мы придавали тогда выполнению полученного на Дунае указания Верховного главнокомандующего Н. В. Крыленко выводить войска с фронта с вооружением.
Как видит читатель, решение армейского комитета об отводе войск за реку Прут было продиктовано горячим желанием сохранить наиболее сознательную часть 6-й армии для новых, советских формирований. Но на этом пути пришлось встретить новые и подчас не безуспешные противодействия врагов. Вспомнить об этом полезно, чтобы яснее представить себе крушение старой и строительство новой, революционной армии.
Одно из противодействий, которое мы ощутили, это смещение приказом Щербачева командующего 6-й армией генерала Цурикова. Его заменил генерал Коцебу. Начальник штаба Радус-Зенкович был заменен Дядушей. Армком, наполовину состоявший из эсеро-меньшевистских противников создания революционной армии, не протестовал против этой замены и отпустил лояльных к Советской власти военачальников. (Между прочим, эти начальники нашли мужество решительно противодействовать контрреволюционному главкомитету союза офицеров, организованному Ставкой. На требования пресловутого комитета представить ему список большевиков армии Цуриков и Радус-Зенкович ответили отказом. Эти генералы впоследствии плодотворно работали в рядах Красной Армии.)
Таким образом, попытки большевистской части армкома вывести войска с оружием из Румынии потерпели неудачу. С болью в душе мы видели, как солдаты складывали оружие к ногам белогвардейских офицеров. Причем вся эта унизительная процедура делалась под прикрытием якобы нейтральных румынских войск. Через кольцо румынской блокады удалось прорваться только отдельным частям и подразделениям 6-й армии.
Позднее стало совершенно ясно, что разоружение войск 6-й армии проводилось по прямому приказу командующего войсками Румынского фронта генерала Щербачева в угоду контрреволюционной Центральной раде. Румынский король оказал русскому монархисту самое активное содействие. Помогло ему в этом и новое командование армии. [76]
Любопытен документ, обнаруженный в штабе армии, — приказ войскам содействовать вводу румынской армии... на советскую территорию: «Сегодня у Вадалуй-Исаки через Прут перейдут румыны. Командующий армией приказал оказывать им содействие. Болград, 8 января, № 072200. Начальник штаба 6-й армии генерал Дядуша».
После жарких дебатов армком собрал большинство голосов и в ночь на 9 января 1918 года арестовал и командующего генерала Коцебу, и начальника штаба армии, а вместе с ними и ряд других отъявленных капитулянтов, пособников Щербачева. Временно на должность командующего армией назначили члена армкома капитана Дегтярева, а начальником штаба поручика Чистовского.
Дегтярев был левым эсером, а после революции вступил в большевистскую партию. Цуриков, отстраненный Щербачевым, покидая армию, сказал:
— Надо было действовать, а не договариваться с королями.
Дегтярев на это ответил:
— Короли, считай, теперь все бывшие. Отжили свое. Куклы на тронах.
Мнения Цурикова и Дегтярева совпадали.
С Леонидом Дегтяревым мы потом встречались на Урале. Одно время он возглавлял политуправление Украинского военного округа. Кстати сказать, Леонид — один из немногих мемуаристов, описавший события на Румынском фронте в период Октябрьской революции и первых месяцев Советской власти. Его воспоминания публиковались в журнале «Пролетарская революция» более 40 лет назад и стали уже библиографической редкостью.
В конце концов наш армейский комитет изгнал из своих рядов и меньшевиков, и националистов, и правых эсеров. Логика борьбы такова, что они сразу стали искать разного рода сделки с ярыми врагами Советской России. Большевики продолжали вести активную работу по упрочению родной Советской власти.
13 января 1918 года я получил из армкома записку, в которой сообщалось: в Одессе зреет контрреволюционный мятеж. На помощь врагам пришел из Аккермана{18} дивизион броневиков, который мы перед тем не успели перехватить. Мне предлагалось пополнить отряд, подготовленный [77] нами ранее для этой операции, и прибыть с ним в Измаил. Туда же 14 января должен был подойти из Болграда другой отряд, возглавляемый большевиком Калистратом Григорьевичем Саджаем. Мне приказали вступить в командование этим сводным подразделением и прибыть в распоряжение Румчерода{19}. Чтобы перебросить нас в Одессу, в Измаиле ожидались транспорты Черноморского флота.
Постановлением полкового комитета сбор нашего отряда был назначен на 10 часов 14 января. Но неожиданно для нас румыны на рассвете начали наступление на населенный пункт, где размещались наши бойцы. Об этом меня поставил в известность член полкового комитета младший унтер-офицер Иванов.
— Деревню занимают румыны. Надо уходить. Есть подвода, — сообщил предусмотрительный Иванов.
В повозке уже сидели несколько большевиков. Мы оставили в деревне товарища, поручив ему направлять людей отряда на пристань в Измаил.
— Пробираться мелкими группами, скрытно, — распорядился я, чувствуя, что какие-то пружины подготовки отряда не сработали, и, может быть, по моей вине.
Отряд Саджая находился уже в Измаиле, но пароходы из Одессы к ним еще не прибыли. Туда же с оружием, которое удалось сохранить, добралось около тридцати бойцов нашего отряда. Кто-то распустил слух, что прапорщик Софронов убит румынами в деревне, и часть людей отряда вместо похода в Измаил решила податься на родину. И такие настроения тогда имели под собой почву.
Впоследствии, когда в Уральском военном округе (штаб находился тогда в Екатеринбурге, ныне Свердловск) я ведал вопросами комплектования частей Красной Армии, ко мне явился призванный по мобилизации бывший командир нашей роты поручик Перепелицын. Он сообщил небезынтересные подробности, которые были до некоторой степени характерны для многих полков старой армии.
— После вашего отъезда, — рассказывал мне Перепелицын, — полк просуществовал лишь несколько дней. Все разъехались по домам. Часть имущества продали населению, с тем чтобы из полученных денег выдать вперед [78] жалованье офицерам и кормовые демобилизуемым солдатам. Склады с вооружением, обмундированием и другим имуществом остались в распоряжении ликвидационной комиссии полка, а последняя должна была действовать по указанию свыше.
— По чьему именно?
— Штаба фронта.
По словам того же Перепелицына, офицеры полка знали о готовящемся контрреволюционном восстании в Одессе и о том. что отряд собирается на его подавление. Группа офицеров решила сорвать отправку этого отряда. Вначале хотели ночью пристрелить Софронова. Но командир полка Наумов, боясь восстания солдат, запротестовал.
— Значит, Наумов спас мне жизнь. Сложный человек. Ведь он не раз прямо заявлял, что когда-нибудь с удовольствием пустит мне пулю в лоб, — заметил я.
— Просто побоялся сделать это сам, — сказал осведомленный Перепелицын. — Вернее, принял другое решение: попросил командование румынской дивизии выслать в деревню, где располагался штаб полка, роту или батальон солдат, чтобы арестовать вас и головку полкового комитета.
Я был рад, что именно унтер-офицер Иванов и сидевшие в повозке большевики проявили бдительность и упредили нежелательный оборот событий. Как стало известно позже, группа офицеров выезжала верхом на Измаильскую дорогу наперехват, по вернулась ни с чем. Стали искать председателя полкового комитета в деревне. Тут же Наумов приказал прекратить выдачу демобилизуемым кормовых. Он заявил, что деньги увез полковой комитет. Обозленные солдаты поймали на улице казначея и начали его избивать. Но тот заверил их, что деньги налицо и будут выданы. Клевета на комитет рассеялась.
Тогда офицеры распространили слух о том, что якобы наш состав комитета выносил решение о расформировании полка. Но это, как видно из сказанного, не входило в наши планы. Клеветой занялся новый соглашательский исполнительный комитет, который был экстренно создан, чтобы не допустить сохранения воинской части для Красной Армии.
Любопытно, что в 1964 году, роясь в документах архива, я встретил протокол заседания этого комитета, который [79] в угоду Наумову подтвердил то, чего не было в действительности. Приведу несколько, строк: «Исполнительный комитет констатирует следующее положение дел в полку при вступлении в исполнение своих обязанностей: Исполком прежнего состава в числе Софронова, Калмыкова, Александрова, Зеленкова, Шепелева, Иванова и Ларионова... бежал неизвестно куда, захватив 1300 рублей из сумм полковой солдатской лавки и наличные средства комитета в неизвестном количестве»{20}.
Поведение нового состава комитета также характерно для тех дней. Но у лжи, как всегда, оказались короткие ноги. Куда отбыл старый состав полкового комитета, читатель уже знает.
...Вступив в командование сводным отрядом 6-й армии, я с нетерпением ждал в Измаиле прибытия из Одессы парохода. Как бы там ни было, у нас набралось около шестисот человек, в том числе три офицера. Вечером пароход прибыл, мы погрузились и ночью вышли в Одессу.
2
В первую мировую войну Одесса была ближайшим тылом Румынского фронта и Черноморского флота. Здесь размещалось много тыловых учреждений, воинских частей.
Обстановка в 1917 и начале 1918 года в Одессе по-своему напоминала предоктябрьский Петроград. После Февральской революции в городе возникла масса разношерстных организаций. Наряду с эсеро-меньшевистским Советом рабочих, матросских и солдатских депутатов существовали местный орган Временного правительства Керенского — Одесская украинская рада, являвшаяся отпрыском Центральной, Румчерод, распространявший влияние на части фронта и флота, а также на Одесскую область, Херсонскую, Таврическую, Бессарабскую и частично на Подольскую и Волынскую губернии.
Как ни странно, и после свержения царя в городе все еще существовали канцелярия генерал-губернатора и дума. Имела Одесса и морскую раду, предназначенную держать в узде моряков военных кораблей и судов транспортной флотилии. Город знал и такие буржуазно-помещичьи [80] и черносотенные организации, как «Союз русского народа», «Союз георгиевских кавалеров», «Союз земельных собственников», «Южный богатырь», «Союз Михаила Архангела» и другие.
Одесса была связана с внешним миром. В ней плели интриги английское, американское, греческое, французское, сербское, румынское консульства. Они тоже всячески пытались удержать Россию в войне с Австро-Германией, поощряя деятельность враждебных революции сил.
В литературе уже приводились факты откровенного вмешательства «доброжелателей» в русские дела. Американский и английский консулы, например, уполномочили комиссара Центральной рады в Одессе Поплавко объявить на объединенном заседании президиумов Советов, что если городские рабочие проявят «спокойствие и благоразумие», то Америка и Англия предоставят неограниченный кредит для открытия заводов, налаживания производства, а также создания столовых для безработных{21}.
Особенно рьяно ставили палки в колеса меньшевики и правые эсеры. Порвав с ними, большевики с помощью ЦК РСДРП (б) выделились в самостоятельную партийную организацию. Правда, некоторое время в ней пребывали и меньшевики-интернационалисты. В сентябре 1917 года во всех районах города имелись райкомы, а на крупных заводах — комитеты организации большевиков. При Одесском комитете РСДРП (б) была создана военная организация (около 200 человек). Из Петрограда и Москвы в Одессу переместились опытные партийные работники. Один из них — старый большевик В. Г. Юдовский.
О победе Советской власти в Петрограде Одесса узнала 25 октября (по старому стилю). В тот же день повсюду, как черви, зашевелились контрреволюционные элементы. Вечером 26 октября состоялось секретное заседание Румчерода с представителями Украинской рады. Для борьбы с большевиками они создали временное «революционное» бюро в составе: семи представителей соглашательского Румчерода, трех представителей от Украинской рады, двух — от штаба военного округа, а также комиссаров свергнутого Временного правительства Харитонова и Шрейдера. Одесской украинской раде была поручена охрана телефонной станции, телеграфа, штаба военного [81] округа, вокзалов, железной дороги, то есть всех основных объектов города.
Через несколько дней собрался съезд махровых врагов революции — «ударных батальонов» Румынского фронта, покрывших себя позором за кровавые расправы над революционными солдатами по приказам Щербачева. Съезд создал комитет активной обороны страны. В него вошли меньшевики, эсеры и представители Рады. Для подавления выступления рабочих и матросов эсеро-меньшевистский Румчерод сформировал вооруженный отряд в 3000 человек.
Центральная рада назначила генерала Ельчанинова командующим Одесским военным округом. Он начал формировать гайдамацкие воинские части. К концу ноября Ельчанинов укомплектовал Одесскую пластунскую дивизию в составе четырех гайдамацких полков, пулеметного полка, артиллерийской бригады и конного гайдамацкого полка. Один из пластунских полков находился в Аккермане, а остальные — в Одессе{22}.
Обстановка складывалась весьма сложно. Секретарь Одесского комитета РСДРП (б) Петр Савельевич Заславский 13(26) ноября 1917 года писал в ЦК партии: «По сей день в Одессе совершенно неизвестно, в чьих руках власть здесь, на месте. Беда в том, что у нас много «великих держав». Существует Румчерод, Украинская рада и Советы. Советы, и главным образом исполнительные комитеты Советов, принимая на пленумах большевистские резолюции, на деле в повседневной работе саботируют (это относится главным образом к президиумам исполнительного комитета рабочих депутатов и исполнительного комитета солдатских депутатов) большевистскую работу и тактику. Румчерод — злостно оборонческая организация, явно ведущая контрреволюционную политику и тайно снимающая войска с фронта для подавления большевиков. Наша Рада, хотя и смотрит исключительно на Киев, но персональный состав ее таков, что в ее рядах нашли убежище многие офицеры корниловских полков, выгнанные солдатами»{23}.
Утром 1 декабря Украинская рада стянула в центр Одессы гайдамацкие полки и пыталась разоружить отряды [82] Красной гвардии. Воспрепятствовали этому команды линкоров «Синоп» и «Ростислав». Они потребовали прекратить вооруженное выступление и пригрозили открыть огонь по гайдамацким казармам из тяжелой корабельной артиллерии. Рада была вынуждена ретироваться, менять тактику.
А вечером произошло событие, которое озадачило многих последовательных революционеров. Три представителя общегородского большевистского комитета неожиданно решились принять участие в экстренном совместном заседании президиумов Советов рабочих, солдатских, матросских и крестьянских депутатов, в котором были представлены и соглашательские партии, и Центральная рада, и Румчерод. Засев в Воронцовском дворце, это сборище ставило своей целью достичь соглашения о «единой власти» и решило создать для этого Временный объединенный комитет. Большевики, отправляясь на заседание, думали, что там сумеют вырвать из-под влияния националистов какую-то часть трудящихся, которая еще верила им, еще не убедилась во враждебной деятельности этих торговцев родиной. Но участие в этом разношерстном заседании в тот период было весьма досадной промашкой. Меньшевики и эсеры, враги Октября, восприняли поведение большевиков как явную уступку.
Ошибочность предпринятого шага стала особенно ощутима сразу же после получения в Одессе ленинского документа — «Манифеста к украинскому народу с ультимативными требованиями к Украинской раде» (от 3(16) декабря 1917 г.), а также речи В. И. Ленина, произнесенной на 1-м Всероссийском съезде военного флота и опубликованной в местной газете «Голос пролетария».
Манифест Совнаркома РСФСР, признавая право украинского народа на самоопределение, указывал, что Центральная рада проводит двусмысленную буржуазную политику, которая давно уже выражается в непризнании Советов и Советской власти на Украине. Рада дезорганизует общий фронт против австро-германских империалистов, перемещает односторонними приказами украинские части с фронта — до размежевания, осуществимого лишь путем организованного соглашения обеих республик. Рада приступила к, разоружению советских войск на Украине, отказываясь пропускать их через свою территорию для [83] борьбы против Каледина, однако пропускает контрреволюционные части на Дон и Кубань. Манифест потребовал в течение 48 часов дать ответ о прекращении враждебных действий. Рада не пошла на это и стала на путь вооруженной борьбы против Советской власти.
В свете этих фактов была особенно нетерпимой любая попытка договариваться с меньшевиками. Нужна была решительная борьба с ними. Большевики Одессы, вопреки воле отдельных представителей своего общегородского комитета, отказались признать Объединенный комитет и начали готовиться к захвату власти. Первая половина декабря выдалась в Одессе особенно бурной. Ежедневно проходили митинги и собрания на заводах, фабриках, кораблях, в воинских частях. На них вместе с местными большевиками активно выступали товарищи, прибывшие из Москвы и Петрограда, большевистское слово стало проникать в полки Украинской Центральной рады.
Но не дремали и враги. Для распропагандирования моряков и солдат из Киева наехало ни много ни мало 50 ораторов. Главарем этой идеологической банды был кандидат в Учредительное собрание украинский эсер Величко.
В такой накалившейся обстановке и открылся 10(23) декабря 2-й съезд Советов солдатских и матросских депутатов Румынского фронта и Черноморского флота. На съезде были представлены многие Советы рабочих и крестьянских депутатов Херсонской, Таврической и Бессарабской губерний.
ЦК большевистской партии и Совнарком направили на съезд члена Петроградского комитета партии В. Володарского и группу агитаторов, среди которых были кронштадтские матросы, участники Октябрьского восстания в Петрограде, уроженцы здешних мест. Большевики и поддерживавшие их левые эсеры составили на съезде большинство. Съезд признал власть Совета Народных Комиссаров, избрал новый состав Центрального исполнительного комитета Советов Румынского фронта, Черноморского флота и Одесской области (Румчерод). В новом составе Румчерода оказалось: 77 большевиков, 55 левых эсеров и 48 представителей других партий. Председателем Румчерода был избран большевик В. Г. Юдовский. С этого съезда Румчерод встает на позиции Советской власти, является ее опорой. «Пала последняя твердыня оборончества. [84] Четыре армии Румынского фронта и стоящий во главе их Румчерод отныне всецело на стороне Советской власти», — писала 24 декабря 1917 года газета «Известия» Центрального Исполнительного Комитета и Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов.
Чтобы вырвать город из-под растущего влияния большевиков и, по сути дела, отдать на разграбление международному капиталу, Украинская Центральная рада и ее ставленники состряпали решение — объявить Одессу «вольным городом украинской народной республики». Создали коллегию по управлению им и комиссию по разработке конституции. Состряпали и «Положение об Одессе — вольном городе», который-де будет правомочен решать все вопросы, военные, дипломатические, выпускать свои займы и тому подобное.
Демагогическая пропаганда закрутила голову и некоторым нашим партийным работникам. В. Юдовский, П. Старостин и другие большевики решительно выступили против объявления Одессы вольным городом. Их поддержало подавляющее большинство судовых команд Черноморского флота. Ободряюще подействовала весть о победе Советской власти в Севастополе (декабрь 1917 года). 4 января Румчерод сформировал штаб по подготовке и проведению вооруженного восстания для установления Советской власти и в Одессе.
Город мог получить настоящую волю только из рук Советской власти, став одним из ее бастионов на Черном море. Об этом говорили ораторы на рабочих собраниях и на митингах в частях гарнизона. «Да здравствует власть трудового народа!» — таков был девиз растущих революционных сил.
В книге В. Коновалова «Подвиг «Алмаза» обратили на себя внимание цифры, характеризующие соотношение сил на 5 января. На стороне Советов насчитывалось 5000 бойцов Красной гвардии и вооруженных рабочих отрядов, 1500 военных моряков, 800 ахтырских гусаров и 400 солдат пулеметного батальона. Всего в революционных рядах было до 8000 человек. Контрреволюция располагала силами более 20 тысяч человек, в том числе 9000 гайдамаков, 2500 юнкеров и около 10 тысяч офицеров, съехавшихся в Одессу со всех фронтов{24}. [85]
Надо было еще решительней завоевывать массы на сторону Октября. Как не вспомнить героических товарищей, которые с этой целью смело отправлялись в части Украинской Центральной рады! И вот результаты их работы. 12 января в Румчерод пришла делегация 1-го пластунского полка гайдамаков и заявила: их часть поддерживает Советскую власть и выходит из подчинения Украинской рады. С таким же заявлением пришла и делегация 7-й и 8-й сотен 2-го пластунского полка. Это были уже голоса людей, в которых ожил вольнолюбивый дух украинского народа, боровшегося против своих угнетателей. На них потом не могли всерьез рассчитывать ни Рада, ни Петлюра, ни Скоропадский.
— Ура революционным гайдамакам! — раздались возгласы в Воронцовском дворце. — Ура Советской власти!
В ночь на 14 января восставшие отряды Красной гвардии по заранее разработанному плану захватили основные объекты города. Без боя были заняты помещения штаба военного округа, одесское казначейство, центральный городской телеграф и почта, железнодорожный вокзал. Часовые революции встали и у английского клуба — резиденции Одесской украинской рады. По распоряжению военно-революционного комитета были арестованы командир гайдамацкой дивизии атаман Васильев, начальник одесской милиции правый эсер Китников и ряд других контрреволюционных офицеров.
Утром 14 января одесские газеты известили население о том, что в городе установилась Советская власть.
Но как часто бывало в истории, победители забыли закрепить завоеванное. Почти ничего не сделал для этого и ревком, руководивший схватками. Не были разоружены верные Раде части гайдамаков, офицерские отряды, юнкерские училища. Контрреволюционеры немедля воспользовались этой оплошностью ревкома. В город были подтянуты новые силы врага, сформированы офицерские отряды. На улицы вывели юнкеров. Украинская рада имела в своем распоряжении артиллерию и бронеавтомобильный отряд.
С утра 15 января контрреволюционные части начали захватывать пункты, занятые накануне революционными солдатами и матросами. Часам к 12 дня в руках революционных отрядов остались портовая часть города и рабочие [86] окраины. Центр города был занят контрреволюционерами.
...Как автор, я сознательно напомнил читателю, может быть, лучше известные ему страницы борьбы за Советскую власть в Одессе, чтобы показать, как развивались события и какая обстановка ожидала наш сводный отряд, вышедший из Измаила. На рассвете 15 января сводный отряд 6-й армии еще находился в море, и притом далеко от Одессы. Тем не менее мы услышали артиллерийскую стрельбу и решили: в городе уже идут бои. На всякий случай подал команду: «Пулеметы на палубу! Быть в готовности открыть огонь!»
В море нас встретил катер. Капитан его сообщил: революционная Одесса ждет. Все было понято. На пристани представители Румчерода рассказали о тяжелой боевой обстановке, сложившейся в городе. Офицерские отряды продвигались к его центру. Гайдамаки теснили отряды рабочих и моряков к морскому порту.
Однако представители Румчерода не поставили конкретных задач отряду. Я же не знал расположения города и его улиц и не мог быстро сориентироваться. Не было у нас даже общего плана. Выручил комиссар отряда одессит Калистрат Саджая, знавший город. Он предложил часть отряда выслать для захвата вокзала, а основные силы направить в артиллерийские казармы — логово офицерских подразделений.
На вокзал двинулись 200 бойцов под командованием члена армкома подпоручика Ивана Федоровича Максимова. К артиллерийским казармам — 350 бойцов во главе с подпоручиком Чистовским. Мы с Саджая и резервом отряда (примерно 50 бойцов) расположились в здании Румчерода, бывшем Воронцовском дворце.
Ревком, ведавший боевыми действиями советских войск, находился на военном корабле «Алмаз». В здании Румчерода была только его оперативная группа, через которую мы и вошли в связь со штабом руководства.
Не успели мы бегло ознакомиться с обстановкой, как нам донесли: к Воронцовскому дворцу подходит отряд гайдамаков. Развернули свой боевой резерв. После короткой перестрелки противник отступил и больше не показывался.
Весь день 15 января в городе шли упорные бои. Действия революционных сил поддерживались корабельной [87] артиллерией с «Синопа», «Ростислава» и «Алмаза». Существенную помощь ревкому оказали отряды 6-й армии.
Наступление отряда Максимова сдерживалось вражескими броневиками, теми самыми броневиками, прибывшими в Одессу из Аккермана, которые мы не успели перехватить. Досадный факт. Я предложил Максимову под покровом ночи выслать в тыл гайдамаков сильный отряд и напасть на броневики. Это задание Максимов выполнил. Машины вывели из строя.
К полудню следующего дня революционными частями были захвачены вокзал, юнкерское артиллерийское училище и некоторые другие опорные пункты врага. В рядах противника начались паника и разлад. Гайдамаки прислали делегацию с просьбой о перемирии. Ревком потребовал от гайдамаков прекращения огня, ареста и передачи всех офицеров. Эти условия гайдамаки приняли.
К вечеру 17(30) января 1918 года вся Одесса была в руках революционных войск. 18 января вошло в историю как день установления там Советской власти.
Мы с Калистратом вышли из дворца проверить посты. Щурясь от солнца, он сказал:
— Что ж, Георгий, утро-то наше. Настоящее пробуждение красавицы Одессы. Смотри, как матросики бескозырки задрали...
Забегая вперед, скажу, как сложилась судьба этого смелого, стойкого человека. Сначала Саджая достойно представлял у нас в 6-й армии Одесский обком партии. Когда в марте 1918 года по призыву контрреволюционной Центральной рады Одессу оккупировали немецкие войска (изгнанные оттуда лишь в ноябре), партия оставила Калпстрата для подпольной работы в городе. Однажды он проявил неосмотрительность и чуть не попал в лапы оккупантов. Чтобы избежать ареста, прыгнул со второго этажа здания и сильно ушибся. Товарищи укрыли его и лечили как могли. Потом Калистрата Саджая перебросили для подпольной работы в оккупированные англичанами районы Закавказья. Позднее он был председателем губчека, занимал ряд ответственных постов на советской работе.
Вспоминая, напрягают память, но иногда она срабатывает неожиданно. Сквозь дымку времени вдруг отчетливо проступают детали событий, образы и лица людей. Так [88] при работе над воспоминаниями передо мной, словно наяву, предстала одна из далеких деревень на Дунае. Прифронтовая полоса, кабачок на русский лад — с длинными столами и массивными табуретками. За пивной стойкой целовальник, у которого волосы причесаны на пробор. Румынские офицеры, протягивающие руки к бравому виночерпию. Гомон. Но вот вваливается группа союзников — русская «голубая кровь». Румыны молча подхватываются и, как по команде, демонстративно уходят. Вошедшие хохочут, провожают союзников презрительными взглядами. Возгласы:
— А-га-а, вовремя сообразили «королевские мушкетеры»! Щеки-то, как одесские «прости господи», размалевали и напудрили! (Румынские офицеры румянились и пудрились.)
— Небось пошли хвосты волам крутить, чтоб пушки резвей тащили! (Часть артиллерии в румынской армии перемещалась на волах.)
— Медхен фюр аллес с усами! — кто-то съязвил вдогонку усачу.
Нечто подобное «королевские мушкетеры» говорили о воинстве русского Людовика XIII — Николая.
Но когда тем и другим «мушкетерам» приказали разоружать «крамольные» революционные части, выводить на расстрел большевиков, охранять добро, награбленное паразитическими классами, всякие распри — национальные и религиозные, а также воинское честолюбие — отступали на задний план. Над ними взяли верх классовые и меркантильные интересы, стремление имущих удержать власть, не дать трудовому люду стать хозяином созданных им богатств.
«Патриоты Великой России» вдруг начали подло лебезить перед вчерашними противниками: «Чего изволите — Украину, Белоруссию, Бессарабию?.. Только спасите от большевиков».
В ноябре 1917 года, как известно, на конференции в Париже империалисты договорились о совместном походе против Советской России, а вскоре подписали и тайное соглашение, которым определили: французскую зону оккупации (Украина, Бессарабия и некоторые другие районы), английскую (Кавказ, Кубань, Дон), американскую и японскую (Дальний Восток и Сибирь). За участие в этом походе королю Румынии пообещали Советскую Бессарабию. [89] Чтобы развязать руки для оккупации, боярская Румыния заключила в Фокшанах перемирие с Германией и Австро-Венгрией. В декабре заговорщики подписали также соглашение с Центральной радой о совместных действиях против Советской России, взяв в сообщники молдавских буржуазных националистов. В январе 1918 года боярская Румыния при поддержке Центральной рады, местных националистов и дипломатических представителей Антанты начала общую открытую интервенцию против Страны Советов.
26 января (по новому стилю) Совет Народных Комиссаров вынес решение разорвать дипломатические сношения с боярской Румынией, выслать из Советской страны ее посольство, всю агентуру королевских властей. В постановлении Советского правительства говорилось: «Покрытая преступлениями румынская олигархия открыла военные действия против Российской республики. Привыкшая утверждать свое господство на нищете, кабале и крови румынских крестьян и рабочих, румынская монархия сделала попытку спасти себя, своих банкиров путем захвата Бессарабии и превращения ее в оплот против могущественного потока русской революции»{25}.
Этим же решением бывший главнокомандующий распавшегося фронта Щербачев, восставший против революции, объявлялся врагом народа и ставился вне закона.
Руководство остатками бывшего Румынского фронта перешло к Румчероду, который объявил о состоянии войны с боярской Румынией. В соответствии с декретом «О Рабоче-Крестьянской Красной Армии» в транспортной флотилии в Одессе, в Тираспольском, Херсонском, Аккерманском, Бендерском и Одесском уездах была объявлена мобилизация добровольческих отрядов. Румчерод взял на себя высшее руководство военными силами армий Румфронта и формированиями области.
Для непосредственного руководства штаб Одесского военного округа реорганизовали во фронтовой окружной штаб, а при нем создали полевой коллегиальный штаб{26}.
Силы революции на Юге только собирались и не могли дать решительного отпора оккупантам. 13 января после [90] нескольких дней боев на ближних подступах к Кишиневу советские войска оставили город, отошли к Бендерам и Тирасполю. Ожесточенными были схватки с войсками олигархии в районах Олонешт, Кагула, Измаила. Продвижение войск румынского короля оставляло кровавые следы. Расстрелы революционных солдат, рабочих, крестьян не прекращались. В то же время оккупанты и прикрывающиеся их штыками буржуазные националисты пытались заигрывать с массами, которые уже убедились в щедрости родной Советской власти.
18 января в оккупированном Кишиневе открылся съезд крестьян Бессарабской губернии. Здание, где он проходил, охраняли, а точнее, осаждали румынские солдаты. Незваные гости хотели навязать съезду решение о якобы добровольном присоединении Бессарабии к королевской Румынии. Заигрывание сменялось угрозами. Делегаты знали, что оккупанты и их сообщники ни перед чем не остановятся, но решительно запротестовали перед лицом насилия.
«Единственное средство освободить наш дорогой край — выгнать румынских захватчиков в 24 часа, не жалея жизней своих, вставши как один человек за поруганную румынами нашу свободу, добытую борьбой и кровью братьев наших» — так ответил на происки председатель президиума съезда В. М. Рудьев, крестьянин села Верхние Попешты Сорокского уезда, член революционного штаба по охране Бессарабии. Тогда домогатели «добровольного присоединения» ввели солдат, арестовали Рудьева вместе с членами президиума Чумаченко, Панцирем, Прахницким и расстреляли их. Но и после расправы делегаты отказались голосовать за то, чтобы Советская Бессарабия оказалась под пятой румынских оккупантов. Враги Бессарабии разогнали съезд.
Когда Болграду, где находился штаб 6-й армии, угрожала опасность быть занятым румынами, нам пришлось переехать в Одессу. Армейский комитет, который немало изменился, поставил своей целью укрепление Советской власти, организацию остатков 6-й армии и создание добровольческого войска для борьбы с международным капиталом. Высшим руководящим и законодательным органом внутри армии стал президиум армкома. При нем создали исполнительный орган — боевой революционный штаб, который [91] должен был работать «в контакте и преемственной связи со штабом фронта»{27}.
После того как армком переехал в Одессу, я был кооптирован в члены его президиума и стал заниматься оперативными вопросами 6-й армии. Руководством тыла, приемом вооружения от частей и подразделений старой армии и передачей его Румчероду ведал член президиума Борис Простосинский. Комплектованием армии руководил Андрей Тимонов. Командующим оставался член президиума Леонид Дегтярев. Представлял армком в Румчероде Калистрат Саджая.
Одесская советская республика вначале назвала организуемую новую армию так, как и рекомендовал Главковерх Крыленко, — народной социалистической гвардией.
Перебираю номера местных газет, запечатлевших ее рождение:
«Голос пролетария», 24 января (по старому стилю). «Уже вчера, 23 января, с раннего утра Воронцовский дворец был переполнен желающими записаться в добровольческую революционную армию. Среди добровольцев товарищи и граждане всех профессий».
«Известия Одесского Совета», 23 января. «В мобилизационной секции Румчерода, несмотря на поздний выпуск воззвания Румчерода, призывающего записываться в ряды добровольцев для борьбы с румынским вторжением, в мобилизационную комиссию уже поступил ряд заявлений от отдельных воинских частей о готовности немедленно отправиться на фронт. Запись отдельных лиц также начата. К вечеру записалось около 200 человек».
До создания совнаркома Одесской республики порядок организации новой армии определялся Временным военно-революционным комитетом. В одном из его приказов, опубликованном газетами 30 января, читаем:
«1) Запись в социалистическую гвардию для борьбы с контрреволюцией за народную Советскую власть производится в помещении Румчерода на прежних основаниях.
2) Солдаты и матросы предоставляют удостоверение от своих комитетов. Частные лица — удостоверение личности, паспорт или удостоверение от организации, членами коей они состоят. [92]
3) Без названных документов прием в социалистическую гвардию производиться не будет».
Новая государственность овладевала жизнью республики, преодолевая трудности роста. В те дни в Одессе было военное многовластие. Румчероду формально подчинялись военная коллегия Одесской области, командующий Одесским гарнизоном. Но действия их никем не координировались. Имелся, кроме того, штаб Красной гвардии, который вообще не подчинялся ни военной коллегии, ни командующему гарнизоном. Если учесть, что многие начальники были из левых эсеров, станет ясно, что большевистскому Румчероду жилось беспокойно.
В Одессе на 21 января (по старому стилю), как это видно из объявления коменданта города («Известия Одесского Совета» № 234), имелись следующие вооруженные отряды, проводившие прием добровольцев:
«1) Славянский батальон, 2) Еврейская военная организация, 3) Красная гвардия, 4) Литовская организация, 5) Латышская организация, 6) Польская организация, 7) Союз моряков, 8) Ахтырский гусарский полк, 9) Георгиевские кавалеры, 10) Боевая дружина эсеров, 11) Болградский революционный отряд, 12) Сводный отряд моряков и 13) Независимая группа анархистов».
И без комментариев ясно, сколь разные цели преследовали многие группы, мобилизуя людей на борьбу с румынскими оккупантами. Армком 6-й также непосредственно проводил запись добровольцев (пункт на Ришельевской улице, 31).
Но самую важную работу по пополнению рядов армии проводили фабрично-заводские комитеты, а также правления профессиональных союзов. Добровольцы из рабочих обычно записывались в Красную гвардию. Организации ее имелись на всех крупных заводах. «Известия Одесского Совета» 11 февраля (по новому стилю) сообщали:
«Вчера в течение всего дня беспрерывно поступали в штаб Красной гвардии от заводских комитетов списки рабочих, долженствующих согласно приказу Румчерода поступить в распоряжение штаба Красной гвардии для немедленного вооружения их и отправки в виде рабочих отрядов против румын. В течение вчерашнего дня в штаб Красной гвардии поступило списков больше чем от 100 заводских комитетов». [93]
Надо заметить, что уже тогда рабочие начинали проникаться сознанием важности защиты завоеванной свободы. Любопытна своей категоричностью резолюция, вынесенная на одном объединенном заседании общественных организаций:
«Завтра 24 января в экстренном порядке собрать общие собрания и призвать рабочих записываться в добровольческую социалистическую армию против международной контрреволюционной буржуазии, причем при записи указывать род войск.
Все работающие на фабриках, заводах, в мастерских и профессиональных союзах должны стать под ружье без отказа в ряды Красной гвардии для защиты завоеванной свободы. Те из рабочих, которые уклоняются от вступления в ряды Красной гвардии, будут считаться пособниками буржуазии и будут удалены из предприятий, а на их место будут приняты новые борцы за идеи трудящихся.
Всем находящимся как на фронте, так и при несении патрульной службы рабочим и их семьям жалованье сохраняется полностью за счет фабрикантов»{28}.
Говоря о «королевских мушкетерах», ставших оккупантами, нельзя забывать, что они не пользовались поддержкой прогрессивной части народа своей страны. Больше того, левое крыло румынской социал-демократии поднимало трудящихся на защиту первого в мире государства рабочих и крестьян. Существовавшая в Одессе секция румынской социал-демократической партии 12(25) ноября 1917 года постановила приветствовать обращение Советского правительства (Совнаркома) ко всем народам и осудить действия румынской олигархии, которая «но указке Англии, Франции и Италии продолжает империалистическую бойню»{29}.
В январе 1918 года восставшие на ряде кораблей румынские моряки отказались воевать против Советской России. В районе Кагула — Болграда два подразделения румын перешли на сторону советских войск.
Радостно было видеть, как вместе с нами против «королевских мушкетеров» поднимались сознательные люди [94] из самой Румынии. В Одессе был сформирован отряд из 300 румынских рабочих. Примерно такой же численности боевая единица образовалась в Измаиле из румынских пленных и перебежчиков. Оба эти подразделения мужественно сражались на фронте в составе 6-й армии.
Такие одесские формирования, как Болградский революционный отряд, Ахтырский полк, Славянский батальон, в котором много было сербов и чехов, отправились на фронт без промедления. Новые части и подразделения, созданные Румчеродом при участии представителей Советов Бессарабии, также активно выступили на борьбу с империалистами. Основу Тираспольского отряда составили трудящиеся молдаване, революционные солдаты 5-го и 6-го Заамурских полков, 1-й Днестровский полк, молдавский кавалерийский отряд Григория Котовского, отряд имени С. Г. Рошаля. Организаторами отряда (командовал им вначале П. С. Лазарев, затем Е. М. Венедиктов) были И. И. Гарькавый, И. Э. Якир, П, Е. Княгницкий, И. А. Рожков, Я. Д. Мелешин и другие видные военные руководители.
На полях Бессарабии вели боевые действия отряды 4-й и 6-й армий, вырвавшиеся из румынского окружения. Крупное сражение с иноземными захватчиками произошло за Бендеры. Перевес в силах, однако, оказался на стороне противника. Остатки нашей 6-й армии были вынуждены отступить в район Тирасполя. Отходившие отряды были объединены. Собрание их представителей избрало военный совет армии, командующего, начальника штаба. В состав руководства вошли председатель военного совета коммунист Княгницкий{30}, товарищ председателя Рожков {31}, командующий Венедиктов.
Вновь созданное объединение, переименованное потом в 3-ю армию, и войска 6-й армии сражались совместно против румынских оккупантов. 8-я армия вела бои обособленно и связи со штабом нового Румынского фронта по ряду причин не имела. Это отрицательно сказывалось на общем ходе боевых действий.
Тем не менее положение на фронте, который проходил [95] по Днестру от Дубоссар до Черного моря, стабилизировалось. Войска 3-й армии занимали стокилометровый рубеж от Дубоссар до Чембрута (южнее Тирасполя). Далее на 80 километров тянулась линия обороны 6-й армии. Она состояла из двух оперативных групп: Северной, Маякской, которой командовал бывший поручик Чистовский, и Южной, Аккерманской, возглавляемой бывшим подпоручиком Максимовым. Четкой координации в их действиях не было.
В Румчероде зрели иллюзорные надежды на официальные переговоры. Его руководители, заручившись согласием Москвы, приняли обращение к румынскому правительству. Они предложили для урегулирования взаимоотношений создать смешанную комиссию, составленную на паритетных началах из делегатов ЦИК, представителей одесского румынского консульства и военной миссии, а также представителей нейтральных консульств. Эта комиссия должна была выехать для расследования всех имевших место событий в последнее время в Бессарабии и на территории фронта. Далее представителям Румчерода надлежало вместе с представителями нейтральных консульств выехать в ставку румынского правительства с протоколами комиссии для ведения официальных переговоров о Бессарабии.
Может быть, в иной обстановке такой дипломатический ход и имел бы успех. Но тогда на него трудно было рассчитывать. Ведь под пятой неприятеля оказалась почти вся Бессарабия. На объективность, а тем более лояльность посредников тоже не следовало полагаться. О каких нейтральных к Советской власти консульствах могла в то время идти речь?
Румыны как бы согласились с предложением Румчерода. Стороны объявили перемирие. Но переговоры румынской стороной преднамеренно затягивались.
Были у Румчерода известные основания и для решительных действий. К 12 февраля Красная Армия освободила от гайдамаков Киев, Полтаву, Николаев, Кременчуг. Росла наша армия и в Одессе. 15 февраля Верховная комиссия по борьбе с румынской и бессарабской контрреволюцией и Румчерод даже предъявили румынам ультиматум:
«Немедленная эвакуация из Бессарабии румынских войск и национальных контрреволюционных войск, действующих [96] под предводительством Щербачева и русских контрреволюционеров. Немедленный возврат всего захваченного румынскими властями имущества, принадлежащего России и находящегося на территории Бессарабии и Румынии.
Беспрепятственный пропуск вооруженных русских войск через румынскую и бессарабскую территорию. Выдача генерала Щербачева, объявленного вне закона Советом Народных Комиссаров Российской республики крестьян, рабочих и солдат. Выдача виновников убийства товарища Рошаля и расстрела русских солдат и русских матросов, из которых в Измаиле сразу было расстреляно 14 человек.
Считаем своим революционным долгом и социалистическим долгом заявить, что мы воюем против румынского правительства, но не против румынских рабочих, крестьян и солдат, которых считаем нашими братьями и обещаем им нашу революционную поддержку для низвержения помещичьего румынского правительства. Доводим до сведения всех революционных армий, оперирующих против румынских контрреволюционеров-генералов, что с завтрашнего утра, то есть 3(16) февраля, с пяти часов утра начинаются военные действия в защиту русской революции»{32}.
Но активных, даже более или менее организованных боевых действий так и не последовало. Молчали и румыны.
Вспоминаю дискуссии, которые вспыхивали у нас в армкоме, в какой-то мере проливающие свет на истинные причины тех неудач. Дегтярев рассказал, как в штабе фронта объявился член названной выше Верховной комиссии X. Г. Раковский и предложил начать наступление в Бессарабии, двинуться на Румынию, разгромить щербачевских контрреволюционеров и помочь румынам совершить революцию. Раковский предложил высадить морской десант в Галаце и оказать содействие рабочим в захвате там власти.
— Это же авантюра, — бросил реплику председатель армкома Е. Каганович, выслушав Дегтярева.
Стали разбираться, что к чему. [97]
Высадиться в Галаце? Но прежде чем попасть в Галац, десанту надо отвоевать у гайдамаков Измаил (они имеют там части с артиллерией и пулеметами), потом преодолеть стоверстный путь по Дунаю под обстрелом с обоих берегов. Слово «высадка» звучало громко, но само дело выглядело явно безнадежным. Революционный порыв был закономерен, однако не все тогда видели реальные пути борьбы.
— Товарищи, не будем витать в облаках, — сказал председатель армкома. — Нет у нас сейчас армии, с которой мы могли бы наступать. Нет и в Румынии пока революционной ситуации. «Королевские мушкетеры» не поддержат рабочих. А королю помогут и контрреволюционные щербачевские отряды, которые отсиживаются на территории, занятой румынами.
В словах Е. Кагановича была доля правды, но собеседники уловили и нотку какой-то безнадежности, безразличия. Словно председатель армкома не хотел ни наступать, ни обороняться. Споры разгорелись с новой силой. Армком разделился на две части. Левые эсеры — за посылку морского десанта, большевики — против. Перевес оказался за большевиками. О принятом решении сообщили в Румчерод.
Тогда же Дегтярев предложил переформировать наши оперативные группы в дивизии, сведя отдельные отряды в батальоны и полки. Согласились. За основу решили взять штаты старой армии, создав в дивизиях спецчасти и спецподразделения. Чистовскому и Максимову поручили в течение трех дней дать свои соображения об организации соединений. Но вместо того чтобы быстро решить эти вопросы и создать боеспособное войско, левые эсеры продолжали толкать армию на преждевременные действия.
Раковский предложил напасть с моря на румынские мониторы, находившиеся в устье Дуная. Вначале оттуда шли обнадеживающие вести. Румынские мониторы якобы отступили, потеряв один корабль. Но выяснилось обратное — бежали наши. Из-за неподготовленности выполнение задачи сорвалось и многие верные революции люди стали жертвой авантюры. Великодушие к ошибкам товарищей оказалось слишком большим. Объединенное заседание военных и вольнонаемных моряков Одесского рейда заслушало доклад доктора Раковского о положении [98] дел на Дунае и стало винить не стихийность налета, а... только самих себя. В резолюции говорилось:
«Насколько велик свет павших с честью революционеров, настолько нечестны поступки товарищей, панически бежавших с устья Дуная. Собрание громогласно призывает всех товарищей стать на защиту и отмщение за смерть революционеров, принять самые решительные меры по отношению к тем, кто будет стремиться к расстройству рядов революционных работников, кто будет халатно относиться к исполнению долга... в то время как льется кровь товарищей матросов и солдат.
Собрание отдает все силы для реальной и мощной трудовой революции, дабы быстро и мощно сломать гидру румынской реакции и помочь братьям рабочим, крестьянам бессарабским и румынам поднять знамя восстания, красное знамя мировой трудовой революции и отомстить за наших товарищей. Вперед! Все для революции, все для борьбы не на словах, а на деле»{33}.
3-я особая армия пыталась наступать на бендерском направлении, но тоже безуспешно. Захватили мост через Днестр, но им не воспользовались и под напором противника оставили его. Румыны оккупировали Аккерман. Наши войска отошли на восточный берег Днестровского лимана.
Бои за отдельные коммуникации, населенные пункты носили острый характер. Бок. о бок с русскими сражались за родную Бессарабию молдаване. У села Троицкое они отразили попытку румын захватить плацдарм. Одесская газета писала об этом:
«Румыны появились в значительном количестве у моста вблизи села Троицкое, где захватили мост и укрепились. Организованные в селе Троицкое дружины крестьян, вооружившихся винтовками, выбили румын из засады у моста. Бой продолжался несколько часов. Румыны отступили и бросились к лодкам, намереваясь переправиться через Днестр. Во время переправы наши крестьяне захватили в плен 30 румын, обезоружили их и отправили в село Яски. Теперь организован большой революционный отряд из крестьян села Троицкое и прилегающих деревень для отпора наступающим румынам» {34}. [99]
Но создание на базе остатков 6-й армии новых дивизий осталось лишь благим намерением. Не хватало вооружения. Не встретил поддержки армком и в Румчероде. В конце концов 19 февраля было принято неожиданное решение: «Принимая во внимание, что остатки армии по своему составу малочисленны и не могут быть боеспособны, между тем как вновь формируемые добровольческие отряды нуждаются в технических средствах, президиум армкома постановил расформировать остатки частей 6-й армии, а все имущество передать в распоряжение отделов армкома...»{35}.
Грустно было наблюдать, как мы сами расписывались в собственном бессилии, но иного пути тогда не открывалось. Новая власть не проявляла нужной твердости, и этим пользовались ее недруги. В Одессе был убит начальник милиции. Анархисты запретили жителям города выходить на его похороны. Несмотря на это, народу собралось много. Тогда на Преображенской улице процессию обстреляли из окон и чердаков домов. Люди бросились врассыпную. Гроб с телом оставался на улице до тех пор, пока не подошли красногвардейцы и не осмотрели дома, из которых стреляли анархисты.
Знаменитые одесские воры видели в анархистах своих друзей. Когда у лидера анархистов Рита в фойе городского театра украли портфель с револьвером, в местной газете было помещено объявление «комитета воров» с предложением вернуть портфель владельцу. И что вы думаете? Похищенное было возвращено с извинением. Говорили, что в одесских катакомбах даже была школа по усовершенствованию «квалификации» воров, и в этом им содействовала местная анархия — мать порядка.
Советское правительство, несмотря на исключительную сложность общей обстановки, внимательно следило за ходом событий на Юге. Ввиду серьезности положения 4(17) февраля 1918 года оно дало распоряжение об отправке войск с Украины в Бессарабию. В. И. Ленин в телеграмме потребовал экстренной поддержки революционных отрядов Бессарабии и выразил твердую уверенность в том, что «...доблестные герои освобождения Киева не замедлят исполнить свой революционный долг»{36}. [100]
Новой армии требовались свои кадры руководителей. Но где их взять? Советская власть была вынуждена обратиться к услугам наиболее лояльных старых военспецов. Как это выглядело, можно показать на примере М. А. Муравьева. Бывшего подполковника царской армии назначили Главнокомандующим Румынским фронтом. Он прибыл в Одессу 18 февраля. До этого Муравьев, примкнувший после Октябрьской революции к левым эсерам, участвовал в разгроме войск Краснова под Петроградом, командовал советскими войсками на юге Украины. Непосредственно мне не приходилось иметь с ним дела. Говорили, что Муравьева тащил на большие посты Троцкий. Работавший под руководством Муравьева Леонид Сергеевич Дегтярев вспоминал:
«Внешне он был обыкновенно вежлив, даже предупредителен, но за этим чувствовалась какая-то неискренность, которая нет-нет и прорвется каким-нибудь неожиданным криком, злой гримасой, резким словом, тоном голоса.
...Движения его были нервно-порывисты. Казалось, что он подпрыгивает в движениях. От старого строя он унаследовал безапелляционность своих суждений и терпеть не мог возражений подчиненных.
Революция требовала быстрых решений. Это было в его характере. Решения он принимал быстро, безапелляционно, тут же отдавал приказания, не всегда взвешивая последствия своего решения».
В Одессе Муравьев действовал дерзко, решительно, но зачастую его приказы звучали издевательски. Так, например, он приказал всем офицерам, классным чинам и солдатам, не находящимся в частях Одесского гарнизона, немедленно выехать из города по направлению к Знаменке: офицерам и классным чинам — в 24 часа, солдатам — в течение трех суток. Железная дорога оказалась забитой людьми, и неизвестно, для чего.
В этом же приказе Муравьев возвестил: «Все военнослужащие, офицеры, классные чины, не вошедшие в рабоче-крестьянскую социалистическую гвардию и не служащие делу революции, обязываются немедленно снять военную форму. Все неисполнившие приказания о снятии военного платья в двухдневный срок будут объявлены вне закона». Или: «Лица и отдельные части, занявшие нейтральное положение, считаются врагами революции [101] народа, и с ними будет поступлено, как с находящимися вне закона».
Все эти и многие другие странные меры командующий объяснял «исключительно тяжелым временем для революции». За самодурство Муравьева расплачивалась своим неокрепшим авторитетом молодая Советская власть.
У здания комендатуры однажды собрались бывшие военные и потребовали объяснения, почему с ними так грубо поступают. Газета «Известия Одесского Совета» за 26 февраля писала об этом:
«Вчера в управлении коменданта города собралось около 4000 солдат, которые по приказу Муравьева должны выехать из города. Были и солдаты, уволенные вовсе со службы. При обсуждении приказа особое внимание было уделено пункту, гласящему, что уволенные солдаты обязаны носить штатское платье. Обсуждение приказа перенесено на митинг в городской театр. Туда же решено было пригласить Муравьева для совместного обсуждения приказа. Среди солдат находились, как это выяснилось, офицеры в солдатской форме, агитировавшие против Муравьева.
Муравьев, узнав об этом, сразу же заявил, что приедет в сопровождении вооруженного отряда кавалеристов и матросов. Им было также отдано распоряжение об оцеплении театра вооруженными отрядами для изолирования контрреволюционных элементов. Спустя полчаса Муравьев прибыл в театр. Сообщив собравшимся о том, что контрреволюционные офицерские элементы собираются убить его, он дал просимые объяснения. После этого толпа разошлась».
Объединенное заседание Совета рабочих, солдатских, матросских и крестьянских депутатов Одессы было вынуждено принять специальное постановление, призывающее все революционные организации не поддаваться панике, не допускать каких-либо эксцессов и самосудов.
«Все лица, к коим относится приказ т. Муравьева, также призываются к спокойствию, — говорилось в резолюции, — так как Совет примет меры, чтобы неясные пункты приказа были разъяснены дополнительно».
По требованию Румчерода Муравьев отменил приказ.
В ночь на 22 февраля несколько банд, руководимых уголовниками, разгромили винные склады. В городе начались пьяные дебоши со стрельбой и убийствами. Одесский [102] Совет вынес постановление: «Все вино, находящееся в Одессе, уничтожить на местах. Спирт же, необходимый для медицинских и технических надобностей, свезти в одно место, по указанию Совета народных комиссаров г. Одессы, и поставить усиленный караул».
Беспорядки разрослись настолько, что Совнарком объявил город на осадном положении. По-своему реагировал на это главком фронта Муравьев. Он издал приказ, запрещающий собрания, митинги, скопление народа на улицах, ограничивающий движение трамваев, обслуживание в ресторанах, кафе до 21 часа, а работу театров до 19 часов. Вчерашним солдатам (безработным) предлагалось... покинуть город.
Многие крайние меры не вызывались необходимостью. Зато восторжествовали воры и грабители. По ночам одно имя Муравьева, произнесенное при входе в дом, открывало им любую дверь. Грабители безнаказанно врывались в квартиры и творили что хотели. Рабочие города запротестовали против осадного положения. Румчерод был вынужден заставить Муравьева отменить и этот приказ.
Совнарком назначил к Муравьеву политического комиссара. Но Муравьев объявил: никаких политорганов! С комиссаром он почти не считался. Полюбилось ему выступать на митингах и выставлять на показ свою собственную персону.
С Муравьевым прибыла в Одессу часть красногвардейских отрядов. Это были революционные войска. Но случилось, что среди них оказались и анархистские элементы, охочие до грабительских контрибуций. Председатель ревкома Синяков писал Муравьеву и в Румчерод, что 25 февраля под предводительством Николая Витюкова прибыл отряд около 500 человек с пушками и пулеметами и потребовал один миллион денег{37}.
Командующий 3-й армией отдал специальный, приказ, решительно пресекающий подобные действия. Следуя, однако, примеру Муравьева, и тот не обошелся без излюбленной старшим начальником меры — объявить кого-то вне закона. «Лиц, замеченных в подстрекательстве товарищей к пьянству и производящих стрельбу без всякой цели, — говорилось в приказе, — объявляю вне закона». [103]
По прибытии в Одессу Муравьев принял план перейти в наступление и захватить Яссы. Предполагалось нанести одновременно три удара: от Могилева-Подольского, Рыбницы и Бендер. Наступление из района Рыбницы повели части 1-й армии, прибывшей из-под Киева. В результате упорного боя вражеская группировка на этом участке фронта была разбита. Мы захватили более 20 орудий, несколько десятков пулеметов и винтовок, немало боеприпасов и военного имущества.
Но эта победа не улучшила нашего положения на фронте. 18 февраля началось общее наступление немцев, хотя мира с румынами у них еще не было. В бой с противником вступили части 8-й армии. Таким образом, нам и «королевским мушкетерам» теперь пришлось драться с двумя противниками — с немцами и между собой.
Создались возможности для проведения мирных переговоров. Как ни странно, представители Франции и Англии в Одессе одобрительно отнеслись к этому и предложили свое посредничество. Видимо, они еще не потеряли надежды на то, что и русские, и румыны будут вместе драться против немцев.
8 марта был подписан Протокол ликвидации русско-румынского конфликта. Формально эту войну выиграли мы. Румыния обязалась в двухмесячный срок вывести свои войска из Бессарабии. Но свои обязательства она не выполнила.
По приказу Муравьева части 6-й армии были включены в состав 5-й армий. 26 февраля все советские одесские газеты вышли с призывом к борьбе с немецкими захватчиками. А 3 марта неожиданно узнали о заключении в Бресте мира.
Чем ближе к Одессе подходили австрийцы и немцы, тем сложней выглядело положение здесь молодой Советской власти. На заводах и фабриках, кораблях и воинских частях чуть ли не каждый день проходили собрания и митинги. Резолюции выносились противоречивые. Одни предлагали выполнить условия Брестского договора, подписанного Советским правительством, и уберечь Одессу от разрушения и грабежей, другие — оборонять город до последнего бойца.
За продолжение войны выступили анархисты, левые эсеры, в том числе главком Муравьев. Противником Брестского мира оказался и председатель Верховной комиссии [104] по борьбе с контрреволюцией Раковский, который выдавал себя за большевика-ленинца, а на деле оказался ярым троцкистом. Этим людям, в сущности, было безразлично, в каком положении оказалась Советская Россия, вынужденная подписать грабительский мир. Они злостно саботировали важнейший в то время дипломатический шаг молодого Советского государства.
Для прикрытия своей преступной деятельности псевдореволюционеры, как всегда, использовали громкие фразы. Так, под нажимом Муравьева моряки приняли такую трескучую и угрожающую резолюцию: «Мы, нижеподписавшиеся команды, обязуемся защищать город до последней капли нашей крови, и мы скорей разрушим его и не оставим камня на камне, чем отдадим в руки врагов, и пусть тот, кто не захочет стать на его защиту и бросит нас, борцов за свободу, пусть будет виной его разрушения»{38}.
На малоосведомленных, малограмотных людей такие фразы производили довольно сильное воздействие. Доктора раковские это знали.
Но Одесса была не одинока. За положением в ней внимательно следило Советское правительство и лично В. И. Ленин. Об активной обороне города в тот период нечего было и думать. Советская власть не могла пойти на еще большее осложнение отношений с немцами. Время призыва к отечественной войне против немецких оккупантов наступит позднее. Совнарком РСФСР был вынужден дать Совету матросских депутатов (Совдепу флота) и одесскому Совнаркому директиву — немедленно приступить к вывозке из города запасов хлеба, металла, ценностей государственного банка и эвакуации наиболее важных учреждений. На исполнение этого решения и были направлены усилия одесских большевиков во главе с секретарем комитета П. С. Заславским.
Весть о Брестском договоре озадачила и командование Черноморского военно-морского флота. Было ясно: мир есть мир. Условия его подлежат выполнению. И никто не должен давать повод обвинить Советскую Россию в нарушении условий подписанного ею договора. Но как быть с командами кораблей, которые вынесли решения участвовать в обороне Одессы от немцев? [105]
5 марта Румчерод провел собрание представителей всех военных кораблей. Докладчик — большевик Юдовский — доложил собранию о причинах, побудивших Советское правительство заключить с немцами Брестский договор и о необходимости неуклонно выполнять решение Советского правительства о выводе флота из Одессы в Севастополь. Выступивший затем председатель одесского Совнаркома Старостин также поддержал Брестский договор и меры, связанные с ним. За вывод военных кораблей высказался комиссар порта Кондренко. После совещания большевики провели разъяснительную работу в командах. Лишь на двух миноносцах команды воспротивились уходу из Одессы.
По приказу Советского правительства в Одессу из Севастополя прибыли руководители Черноморского флота во главе с председателем Центрофлота Е. Шелестуном. На судах были проведены собрания команд. Обсуждался один вопрос — о соблюдении Черноморским флотом условий Брестского договора. Благоразумие взяло верх — моряки единодушно решили перебазироваться в Севастополь.
Главнокомандующий Румынским фронтом эсер Муравьев продолжал требовать, чтобы военные корабли оставались в Одессе и принимали участие в обороне от австро-немецких войск. Но вопреки его приказу корабли Черноморского флота перебазировались в Севастополь. Муравьев был отозван в Москву.
Бывшие члены президиума армкома 6 — Каганович, Тимонов, Простосинский и я — по решению Румчерода выехали в Москву на IV Чрезвычайный Всероссийский съезд Советов, который должен был рассмотреть вопрос о Брестском мире и ратифицировать договор. Румчерод — детище Февральской революции — стал одним из боевых органов Советской власти на Юге. Как ни набегали на него грязные волны контрреволюции, как ни противодействовали ему скрытые и явные враги, он — исполнительный комитет Советов Румынского фронта, Черноморского флота и Одесского военного округа — выполнил труднейшую миссию. [106]