Честь командира
Война предъявляет высокие и, прямо скажем, жесткие требования к командиру. Исходя из самого существа своих обязанностей, он берет на себя главную роль в организации боя, но вместе с тем и [73] всю ответственность за его исход, за то, какой ценой достигнута победа. Непосредственно во время боя командир облечен высшей властью над подчиненными ему людьми. Столь большие права государство предоставляет командиру для того, чтобы обеспечить максимальную эффективность руководства боем, когда в одних руках сосредоточены все средства для успешного выполнения поставленной боевой задачи. И только от личных качеств командира зависит, какие он примет меры, какой изберет путь, чтобы как можно лучше оправдать оказанное ему доверие. Этой высокой ответственностью и руководящей ролью командира в бою и определяются задачи его воспитания и обучения.
Военный совет КБФ придавал исключительное значение военно-политической подготовке командных кадров и занимался ею настойчиво и повседневно.
Под руководством Военного совета и штаба флота проводились разборы боевых операций, военные игры, учебные сборы командного состава, обсуждались планы и программы занятий с начальствующим составом, контролировалась командирская учеба в соединениях.
Занятия с начальствующим составом на кораблях, в подразделениях и соединениях обязательно увязывались с ближайшими боевыми задачами и подкреплялись специальными тренировками. Так, например, летчики, получив задание, требующее особой точности бомбометания, тренировались на полигоне; артиллеристы проводили учебные стрельбы в условиях, близких к условиям занимаемых ими участков обороны; подводники тщательно готовились к предстоящим боевым походам.
При тренировках учитывался уровень подготовки каждого командира, особенности его характера.
Показательны в этом отношении занятия командиров торпедных катеров. В 1943 году, например, в их учебном кабинете было проанализировано и разработано около четырех тысяч вариантов атак. Отрабатывались бой ночью, бой днем, атака во взаимодействии с авиацией, атака при поддержке артиллерийских батарей, атака с применением дымовых завес, атака большими и малыми группами. Командир соединения торпедных катеров Е. В. Гуськов и начальник политотдела И. Т. Зубенко не жалели усилий, добиваясь, [74] чтобы все командиры катеров научились эффективно атаковать противника в любой боевой ситуации.
К работе с командным составом привлекалась и офицерская общественность. В военно-морских базах создавались офицерские клубы и Дома офицеров. Если позволяла обстановка, в клубах выступали артисты, работала самодеятельность, читались лекции и доклады. Однако наиболее популярными местами сборов командного состава являлись кают-компании и специально выделенные (где возможно) комнаты при общежитиях офицерского состава. Далеко не всегда условия позволяли собраться в Доме офицеров, а в кают-компанию, в ленинскую комнату офицеры шли в любую свободную минуту. Здесь обсуждались все злободневные вопросы. Нередко устраивались встречи с интересными людьми. Здесь же в случае надобности обсуждали поведение проштрафившегося офицера, проводились суды чести.
Активизация деятельности офицерской общественности являлась одной из обязанностей политработников. Политорганы систематически контролировали и анализировали опыт работы с командным составом, определяли задачи в связи с ожидаемыми изменениями фронтовой обстановки.
На одном из таких совещаний, проведенном Военным советом, говорилось, что некоторые политработники, организуя работу с командным составом, руководствуются формальными данными: возраст, срок службы, номинальная, подтвержденная документами воинская подготовка. Но люди — не оловянные солдатики, которых можно расставлять и переставлять как вздумается. В работе с командным составом надо исходить из того, что офицер умеет и чего не умеет, чему его учить, а за что и спросить, потребовать. Плохо руководит подчиненными — учи; мало боевого опыта — помогай накапливать; случаются ЧП или аварии на кораблях — проверь, в чем дело; не дорожит офицерской честью — поправляй. Чтобы воспитательная работа стала по-настоящему действенной и эффективной, нельзя ограничиваться только плановыми, официальными формами — командирскими занятиями и политучебой по общей программе, надо еще хорошо знать людей, их сильные и слабые стороны, разбираться в характерах. [75]
Больше всего недостатков в работе с командным составом накапливалось там, где политорганы перекладывали свои обязанности на замполитов кораблей и частей.
— Как же я буду воспитывать своего командира, — говорил один молодой политработник, — если у него партийный стаж втрое больше моего, да и по флотской службе он меня тоже обогнал годков на десять, если не больше?
Из фактов подобного рода немедленно делались соответствующие выводы; любой тревожный сигнал брался под контроль, и Военный совет занимался таким участком до тех пор, пока положение не изменялось в нужную сторону.
Тщательный и вместе с тем широкий подход к вопросам воспитательной работы с командным составом окупался сторицей. Рост боевого опыта, моральной и политической зрелости, углубление военных знаний — все это, разумеется, не могло не сказаться и на повышении личного авторитета командиров. А последнее в тот период было особенно важно. Одна из главных задач подготовки командного состава нашла в те дни свое выражение в емкой и понятной для всех формуле: бороться за командирскую честь.
Не проходило ни одного совещания начальствующего состава, на котором так или иначе не затрагивался бы вопрос о командирской чести.
Что же такое честь командира? Какой смысл вкладывается в это понятие?
Вопрос о командирской чести не явился чем-то новым для советского офицера. Его история, вероятно, идет еще от первых войн на земле, хотя сущность понятия командирской чести менялась вместе с изменением общественно-экономических формаций.
Понятие о чести офицера царской армии основывалось на существовавших тогда общественных отношениях. Наряду с чисто воинским достоинством офицерство оберегало и свои привилегии представителей господствующих классов в армии, призванной не только защищать государственные интересы во взаимоотношениях с другими государствами, но и подавлять сопротивление угнетенных трудящихся масс. Данное обстоятельство способствовало развитию нездорового честолюбия, мелкого кастового тщеславия, всяческого [76] подчеркивания своего личного «я». Уместно заметить, что суды общества офицеров, созданные в русской армии в 1863 году, разбирали не столько поступки, несовместимые с понятием воинской чести, как, например, пьянство, разврат, жестокость и самодурство в отношении к подчиненным, сколько мелкие, междоусобные ссоры, обиды, карточные долги, даже поединки. Дуэль, этот предрассудок, свойственный феодальным представлениям о чести, был узаконен. В «Правилах о разбирательстве ссор, случающихся в офицерской среде», изданных в 1894 году, предусматривалось увольнение со службы того, кто отказался от дуэли, если суд общества считал ее необходимой.
Правда, лучшая, хотя и меньшая, прогрессивная часть тогдашнего офицерства была достойна всяческого уважения именно за то, что, несмотря на господствовавшие в то время взгляды и традиции, заслужила доброе имя не тщеславием, не отчужденностью от подчиненных, а слитностью с ними, чутким и внимательным к ним отношением. «Матросы любят и понимают меня, — говорил адмирал Нахимов. — Я этою привязанностью дорожу больше, чем отзывом чванных дворянчиков-с!»
Честь советского офицера имеет иную основу. Она воспитывается на базе идейной убежденности в справедливости и неизбежности победы социализма. Честь советского офицера — это нравственный кодекс человека большевистских идей, выполняющего свой командирский долг перед Родиной.
Доброе имя не только не чуждо советскому офицеру, а еще более дорого, чем офицеру царской армии. Это имя не представителя господствующей верхушки эксплуататорского строя, а человека, облеченного доверием социалистического общества. Молодой человек, только что надевший китель, фуражку с эмблемой или звездочкой и ничего еще не совершивший, чтобы иметь право на славу, уже ощущает любовь и уважение советского народа.
Достоинство советского офицера — в соблюдении морально-этических норм, присущих военному человеку. И если он хочет с честью носить свое доброе имя (а кто из офицеров этого не хочет!), то должен заботиться не о своих личных интересах, а о славе Родины, о чести коллектива, в котором он служит, о своем собственном [77] вкладе в общее дело укрепления обороноспособности страны и ее Вооруженных Сил.
Прославленные русские полководцы Суворов и Кутузов умение воевать считали делом чести офицера.
Выступая перед командирами на сборах, мы часто обращались к истории и находили там неписаный кодекс передового русского морского офицера. Непременной составной частью этого кодекса являлись и любовь к своему кораблю, и человечное отношение к матросу. Умение воевать для командира означает не только знание приемов боя, военной техники и оружия. Умение воевать — широкое понятие, включающее в себя искусство управлять подчиненными, а следовательно, и знание, кто из них на что способен. Командир в ответе не только за свое личное поведение, но и за весь свой корабль, за действия каждого члена экипажа.
Великое дело — обладать авторитетом у подчиненных. Заслужить его — обязанность командира. Достигается это отнюдь не фамильярностью и панибратством, а высокой, но справедливой требовательностью, постоянной заботой о бойце, близостью к нему, пониманием его нужд и запросов, особенностей его характера.
Немалую роль в процессе завоевания авторитета играет и постоянная готовность командира в любую минуту показать своим подчиненным пример мужества и воинской стойкости. Пользовавшийся глубоким уважением матросов адмирал Корнилов перед началом осады Севастополя обратился к ним с такими словами: «Будем драться до последнего. Отступать нам некуда... Если кто из начальников прикажет бить отбой, заколите такого начальника, заколите барабанщика, который осмелится ударить позорный бой. Если б я приказал ударить отбой, не слушайте, и тот подлец будет из нас, кто не убьет меня...»
Ссылки на военные авторитеты прошлого во время учебы и подготовки командного состава в годы Отечественной войны широко использовались, помогая в усвоении важных военных истин. Хорошо запомнился в этой связи разбор неудачного маневра командира одного из кораблей при встрече вернувшейся из боевого похода подводной лодки. Ничего страшного, [78] к счастью, не произошло, но могли быть крупные неприятности.
Начальник штаба КБФ вице-адмирал Юрий Федорович Ралль тщательно проанализировал ошибку командира, упорно ссылавшегося на то, что он действовал по всем правилам, согласно уставу.
— Товарищ командир, — заметил Юрий Федорович, — позвольте вам напомнить слова адмирала Макарова, о которых, не сомневаюсь, вам говорили еще в военно-морском училище: «Недостаточно знать правила, надо еще иметь умение, которым из правил воспользоваться и каким образом его применить».
Переждав, пока уляжется оживление среди присутствовавших на разборе командиров, Юрий Федорович продолжал:
— За букву устава прятаться тоже не советую. Если угодно, процитирую знаменитый пункт к «Уставу воинскому», написанный собственноручно Петром I, который требовал от офицеров «рассуждения», то есть умения применять устав, а не держаться его, «яко слепой стены, ибо там порядки написаны, а времен и случаев нет...». Заметьте, от офицера всегда требовалось «рассуждение иметь», — закончил вице-адмирал.
Уместная ссылка на адмирала Макарова и петровский пункт к уставу, сделанная опытным и всеми уважаемым военно-морским специалистом, каким был Ю. Ф. Ралль, прозвучала столь убедительно, что других доказательств ошибочности действий командира не потребовалось, и, судя по реакции присутствующих, многих заставила задуматься.
Популяризация боевых и революционных традиций, которыми так богат наш флот, безусловно, являлась одной из сильных сторон воспитательной работы, проводившейся с командным составом. Всегда восхищали и будут восхищать победы, одержанные русским флотом при Гангуте, Чесме, Наварине, Синопе, героическое сражение балтийских революционных моряков с несравненно более сильным немецким флотом в октябре 1917 года, накануне Октябрьской революции. Всегда гордились и будут гордиться советские моряки высокой ленинской оценкой тех, кто участвовал во взятии Зимнего, в защите молодой Советской республики на фронтах гражданской войны. Традиции преданности Отчизне передавались в русском флоте от [79] поколения к поколению и с особой силой проявились в Отечественную войну, когда пришлось защищать завоевания революции, социалистическую Родину.
В трудные дни обороны страны от фашистского нашествия помимо традиций прошлого смело брались на вооружение и новые традиции, отвечающие убеждениям советского человека.
Так, на флоте получили широкое распространение коллективные клятвы на верность Родине. Они принимались на кораблях, в береговых частях, в авиации, в морской пехоте. «Клянемся! — записывалось в декларациях, принятых в торжественной обстановке. — Клянемся отдать все силы, все свое умение, кровь свою каплю по капле, свою жизнь за нашу Советскую Родину!» Подобные клятвенные обязательства звали к массовому героизму, аккумулировали в себе коллективную ответственность всех за каждого и каждого за общее дело. Клятвы личного состава кораблей и частей подготавливались при активном участии политработников и командного состава. Прежде чем их принять, надо было убедиться в готовности людей выполнить эти высокие торжественные обязательства. Без руководящего и организующего участия командиров выполнение коллективных обязательств оказалось бы нереальным.
Началом коллективных клятвенных обязательств как флотской традиции следует считать канун 25-й годовщины Октября. За несколько дней до этой даты состоялась встреча моряков — защитников Ленинграда с большевиками-балтийцами — ветеранами Октябрьской революции и гражданской войны. Ветераны обратились к защитникам Ленинграда с письмом, в котором спрашивали: «Так же ли, как раньше, крепка матросская рука? Так же ли, как бывало, остер флотский штык? Не ослабла ли моряцкая воля, не померкла ли флотская честь, не пошатнулась ли балтийская стойкость?»
«Мы идем вашим путем, отцы! — ответили матросы и командиры старым большевикам. — Мы легли в ваши старые окопы вокруг Питера и у Сестрорецка. И мы не отдадим того, что четверть века назад отстояли вы!»
Это торжественное обещание Родине выражало волю военных моряков. Их обращение, опубликованное [80] 6 ноября 1942 года в газете «Красный Балтийский флот», обсуждалось на кораблях и в частях и получило всеобщее одобрение и поддержку. С тех пор клятвы и коллективные обязательства как дополнительная присяга на верность Родине нашли широкое распространение.
Не раз доводилось мне быть свидетелем этих волнующих событий. Но особенно памятна клятва личного состава Ладожской военной флотилии. 17 сентября 1944 года я вручал флотилии орден Боевого Красного Знамени. Командующий флотилией контр-адмирал Виктор Сергеевич Чероков, опустившись на колено, поцеловал край знамени, к которому был прикреплен орден. Затем раздались священные слова клятвы. Их повторял строй моряков:
«Родина! Великая Советская держава!..
В день вручения Боевого Красного Знамени моряки Ладожской Краснознаменной флотилии приносят тебе свою клятву.
Мы клянемся с достоинством и честью оправдать высокую правительственную награду, умножать боевые традиции Краснознаменного Балтийского флота, хранить и оберегать боевую славу и честь Ладожской флотилии.
Мы клянемся не успокаиваться на достигнутом, неуклонно совершенствовать свое воинское мастерство, бить и уничтожать врагов нашей Родины там, где прикажет командование.
Мы клянемся отдать все силы, отдать жизнь, если надо, за свободу и независимость народов Великой советской земли.
Мы клянемся до конца Отечественной войны, до полного разгрома и уничтожения врага не знать отдыха, не знать покоя, быть в первых рядах самых мужественных и храбрых советских воинов.
Если ослабнет воля, если подведу товарищей, если трусость настигнет в бою, то пусть презирают меня в веках, пусть отвернутся от меня родные и близкие, пусть покарает меня суровый закон Родины.
Слава героям! Смерть, смерть немецким захватчикам!»
Я всегда волновался, когда мне приходилось вручать правительственные награды. Но волнение мое во сто крат усилилось, когда я услышал тысячеголосое [81] матросское «клянемся!» и увидел суровые одухотворенные лица воинов.
Молча пожал я руки Виктору Сергеевичу Черокову, начальнику политотдела флотилии Леониду Васильевичу Серебрянникову, стоявшим с ним рядом офицерам. Они также были взволнованы и молча ответили на мое рукопожатие.
Справившись с волнением, Виктор Сергеевич сказал:
— Ну вот, товарищи командиры, теперь все это надо оправдать... выполнить...
Клятва личного состава Ладожской военной флотилии была подготовлена всем ходом событий. Нет надобности напоминать, какую огромную работу проделала флотилия, перевозившая продовольствие, боеприпасы, вооружение, войска для осажденного Ленинграда, какие преодолела она трудности, связанные с эвакуацией населения и промышленного оборудования, как умело и, можно сказать, героически охраняла «Дорогу жизни», — обо всем этом уже не раз писалось. Следует лишь подчеркнуть, что клятву свою ладожцы сдержали с честью, сражаясь в последние месяцы войны у берегов Прибалтики и Восточной Пруссии.
Коллективные клятвенные обязательства умножали силу таких славных флотских традиций, как стойкость, верность воинскому долгу, взаимная выручка в бою, любовь к кораблю; усиливали они также ненависть к врагу, еще выше поднимали накал патриотических чувств.
Клятва Родине — это выражение моральной готовности личного состава к подвигам; она материализуется в бою. Быть верными клятве обязывались все, но главная ответственность ложилась на командира, организатора боя. Именно от него зависело в первую очередь действенное и эффективное использование как боевой техники, так и духовного подъема людей.
И командиров, которые умело, а нередко просто талантливо направляли инициативу краснофлотских масс на общее дело разгрома фашизма, у нас на флоте было очень много.
Политуправление Балтийского флота составляло для пропагандистов, которые вели работу среди начальствующего состава, методические пособия, размножало [82] и рассылало в части подборки материалов о командирах, с которых рекомендовалось брать пример. Сошлюсь на один из таких документов. Составлен он был в связи с совещанием начальников политотделов, на котором мне довелось выступить с докладом. После доклада развернулись широкие прения. Обработав и обобщив материалы совещания, Пубалт распространил по воинским частям и подразделениям своего рода резюме по вопросу о командирской чести.
В начале разработки приводились сведения о начальствующем составе флота. В них указывалось, что накануне войны партийная прослойка среди командного состава достигала 40 процентов. Многие командиры пришли на флот по комсомольским путевкам. На 1 сентября 1943 года коммунистов среди командиров было уже 70,2 процента, из них 29 процентов составляли офицеры, призванные на флот из запаса. Вывод из этих цифр напрашивается сам собой: нельзя ко всем офицерам подходить с одной меркой. Люди разнятся друг от друга общей и специальной подготовкой, боевым опытом, наконец, возрастом, да и служат на кораблях разных классов, а различные условия работы даже в одном соединении требуют дифференцированного подхода при воспитании командира.
Далее в разработке Пубалта шла речь непосредственно о чести командира.
«Честь командира — большое это понятие. Внушительно звучит оно в Указе Президиума Верховного Совета СССР: «Великая Отечественная война с немецкими захватчиками закалила наши командные кадры, выдвинула огромный слой новых, талантливых командиров, испытанных в боях и до конца верных своему воинскому долгу и командирской чести.
Командирская честь — воинская честь.
Честь командира — честь знамени, честь корабля.
Вековой русский завет — ляжем костьми, но не посрамим земли русской».
Затем шли исторические примеры мужества и стойкости русских офицеров.
В бою 26 мая 1829 года бриг «Меркурий» в течение четырех часов вел бой с двумя турецкими линейными кораблями.
«Дело неслыханное и невероятное! — писал штурман турецкого флагманского корабля. — Мы не могли [83] заставить его сдаться: он дрался ретируясь и маневрируя со всем искусством опытного военного капитана, до того, что, стыдно сказать, мы прекратили сражение и он со славою продолжал свой путь...
...Ежели в великих деяниях древних и наших времен находятся подвиги храбрости, то сей поступок должен все оные помрачить и имя сего героя достойно быть начертано золотыми литерами на храме славы: он называется капитан-лейтенант Казарский, а бриг — «Меркурий». С 20 пушками, не более, он дрался против 220 в виду неприятельского флота, бывшего у него на ветре».
В заключение приводились примеры стойкости гангутцев, защитников Моонзундских островов, героев «Орешка», защитников острова Сухо на Ладожском озере; примеры героизма отдельных советских офицеров — Б. М. Гранина, М. В. Капралова; многих летчиков; капитана Мазанова и лейтенанта Герасименко, совершивших вылазку в тыл врага, чтобы выследить бившую по Ленинграду батарею противника; подводников В. А. Егорова, Д. С. Абросимова, А. И. Мыльникова и других.
«Быть способным организатором боя — честь командира, уметь осуществлять свою волю — честь командира. Выручить товарища в бою — честь командира, уметь выполнить приказ — честь командира».
В этой разработке Военного совета и Пубалта особо подчеркивался тот факт, что подчиненные обычно стремятся подражать своему командиру, и это, естественно, его ко многому обязывает. Стремление быть похожим на пользующегося авторитетом и уважением командира подчас получало весьма широкое распространение, бросалось в глаза. На эскадре командиры подражали своему командующему вице-адмиралу В. П. Дрозду даже в походке — быстрой, порывистой и в то же время твердой, решительной, в манере говорить отрывисто и резко. У начальника штаба вице-адмирала Ю. Ф. Ралля перенимали спокойную неторопливость при докладах, обстоятельность доводов и суждений, часто подкрепляемых историческими примерами. Сменившему его контр-адмиралу А. Н. Петрову подражали в самостоятельности решений, в умении отстаивать собственную точку зрения. Подчиненные командира десантного отряда на [84] Ханко капитана Б. М. Гранина отращивали бороды и носили на поясах ножи, подражая этому человеку большого опыта и большой личной храбрости...
Дело, конечно, не в бороде или походке, а в том, что, перенимая привычки, манеру поведения своих старших товарищей, командиры прежде всего перенимали у них и главное, то, что выгодно выделяло их из общей среды, — высокую политическую зрелость, преданность Родине, стойкость, отвагу и мужество, чувство воинского долга, ответственности перед партией и народом, и, конечно, прежде всего глубокие военные знания, искусство воевать.
Честь командира — в ратных подвигах, в его способности руководить боем, добиваться победы с наименьшими потерями, в умении выполнить любое боевое задание, каким бы сложным и трудным оно ни было. Одним словом, в его воинской квалификации. Поэтому каждому командиру необходимо хорошо знать военное дело и искусно его применять, а значит, постоянно учиться воевать и до боя, и в бою, и после него.
На форту Краснофлотский, рядом с могилой матросов трех балтийских миноносцев — «Гавриила», «Свободы» и «Константина», погибших в октябре 1919 года, похоронен командир батареи лейтенант Н. Н. Врачев, которого краснофлотцы любили за смелость и находчивость.
Батарея была установлена на временных основаниях в деревне Пеники, очень близко от противника. Чтобы лучше наблюдать за падением своих снарядов, лейтенант Врачев приказал прорыть по направлению к переднему краю траншею, продвинулся таким образом вперед и корректировал огонь, находясь в ста метрах от блиндажа немцев. Меткость батареи возросла. Во время одной из стрельб командир батареи погиб. Его выследил снайпер противника. Краснофлотцы горевали, думали, как отметить память своего погибшего начальника. И вот во время похорон Врачева батарея произвела своеобразный прощальный салют: она дала 28 залпов по хорошо разведанным целям противника. 28 залпов! Столько, сколько было лет погибшему командиру.
Великое дело — пронести через всю войну офицерскую честь чистой и незапятнанной. Таких офицеров и [85] сейчас, через много лет после войны, и начальники, и подчиненные вспоминают добрым словом.
— Свой корабль мы любили как живое существо: у нас не возникало и мысли оставлять его в беде, — говорит офицер запаса Н. В. Дутиков, служивший на эсминце «Гордый» артиллеристом. — Пример в этом мы брали со своего командира Евгения Борисовича Ефета. Замечательный был человек наш командир. Все его любили и подражали ему.
Чем заслужил Евгений Борисович глубокое уважение и любовь подчиненных? Всем своим поведением — беззаветным служением Родине, безупречным выполнением воинского долга, самоотверженностью.
Вот некоторые факты из его биографии. Ефет немножко заикался и, когда не мог сразу произнести слово, щелкал пальцами, как бы досадуя на этот свой маленький изъян. А изъян этот был не врожденный. Будучи курсантом Военно-морского училища, Евгений Борисович получил травму во время тушения пожара и с тех пор стал заикаться.
Ефет — потомственный моряк. Его отец, дед и прадед были рыбаками. Он любил море, хорошо знал его и настойчиво изучал все, что было связано с военно-морской службой, хорошо знал историю отечественного флота и был замечательным рассказчиком. Памятью обладал исключительной, вспоминают товарищи Ефета, и постоянно упражнялся и тренировал ее.
Рассказывают о таком случае. Ефет проходил курсантскую практику на учебном корабле. Вышли за остров Гогланд в Финском заливе. Вдалеке увидели чуть приметные силуэты кораблей. Никто не мог сказать, какие «посудины» идут в Хельсинки. Ефет посмотрел в бинокль и с уверенностью сказал: французские тральщики.
Над ним посмеялись. Потом в газетах прочитали, что в Финляндию пришли с визитом тральщики из Франции.
Евгений Борисович любил музыку и в свободные минуты пел вместе с краснофлотцами. Это создавало столь важные на корабле задушевные отношения между начальником и подчиненными.
Во время советско-финляндского конфликта Ефет был награжден орденом Красного Знамени. Вероятно, многие правительственные награды украсили бы [86] грудь этого славного командира, если бы не подстерегла его трагическая гибель в первые месяцы войны.
По военно-морской традиции командир покидает свой тонущий корабль последним. На подорвавшемся на минах миноносце «Гордый» оставались люди. Ефет, его командир, и военком Сахно не покинули мостик миноносца и с пением «Интернационала» погибли вместе со своим кораблем.
На флоте ежегодно проводилась большая работа по составлению боевых характеристик на весь офицерский состав. Аттестованию придавалось важное значение, так как характеристики содержали не только всестороннюю оценку боевых качеств офицера, его командирских способностей, умения руководить подчиненными и использовать боевую технику, но и огромный материал для дальнейшей работы по воспитанию офицерского состава. Материалы аттестования обсуждались на собраниях командиров соединений и начальников политотделов.
В условиях жестокой войны с немецко-фашистскими захватчиками кадры офицерского состава росли и совершенствовались гораздо быстрее, чем в мирное время. О профессиональном росте командного состава красноречиво говорят цифры. Так, к примеру, в 1943 году было аттестовано на выдвижение почти вдвое больше офицеров, чем в предыдущем 1942 году.
Среди аттестованных на выдвижение преобладали летчики, артиллеристы, командиры корабельного состава и штабные работники, то есть те категории офицеров, которые в сложившихся в то время на Балтийском флоте условиях принимали наиболее активное участие в боевых действиях и руководили ими.
Среди аттестованных было несколько сот офицеров, по своим боевым качествам достойных продвижения по службе. Однако у подавляющего большинства из них не хватало теоретических знаний; многие не имели дипломов об окончании военных учебных заведений. Им нужно было помочь, и мы этим занялись. Одних удалось направить в соответствующие школы, другие учились на кораблях и в частях под постоянным контролем командиров соединений и начальников политотделов.
Сложнее обстояло дело с командирами кораблей и их заместителями. Аттестованные на эти должности [87] имели соответствующее военно-морское образование, но у них недоставало командирского опыта, а опыт, как известно, приобретается практикой. Решить эту проблему помогло указание наркома, согласно которому каждый командир корабля должен был лично подготовить себе двух заместителей.
Все эти меры диктовались настоятельными требованиями складывавшейся на фронте обстановки. Развернувшееся наступление наших войск и освобождение захваченных противником территорий потребовали создания военно-морских баз, в строй вступали новые корабли и целые соединения, осваивались вновь построенные и отбитые у врага аэродромы. Уже весной 1944 года оборудовались временные стоянки кораблей. Этим и определялась необходимость дальнейшего ускоренного выдвижения кадров.
Война между тем предъявляла к офицерам все более высокие требования как в области специальной подготовки, так и в деле обучения и воспитания подчиненных. Однако в боевых характеристиках некоторых офицеров указывалось, что они не поспевают за ростом этих требований, не всегда способны принять в сложной обстановке правильное решение, слабо работают над повышением воинской дисциплины.
Само собой разумеется, что в воспитательной работе с офицерским составом на первый план выдвигалось устранение основных недостатков, отмеченных в боевых характеристиках.
Много внимания уделяли члены Военного совета, командиры соединений и политорганы также вопросам подготовки младшего начальствующего состава.
Уже первые дни войны показали, как велика и ответственна роль младшего командира. Боевые посты на кораблях, дозорные катера в Финском заливе, катерные тральщики, мелкие десантные транспорты, артиллерийские орудия, зенитные установки, подразделения морской пехоты требовали обеспечения опытными людьми с необходимыми командирскими навыками.
Младший командир становился полновластным хозяином доверенных ему боевых средств, воспитателем подчиненных ему солдат и матросов. От его командирских качеств зависело решение важных боевых задач. Сколько опыта и находчивости требовалось, [88] например, от командира небольшого дозорного корабля, сопровождавшего на позицию подводную лодку! Сколько людей и грузов перевезли через Ладожское озеро тендеры — построенные ленинградскими рабочими специальные суда, которыми командовали младшие командиры! Сколько фашистских батарей, обстреливавших Ленинград, заставили замолчать непосредственные хозяева орудий — сержанты и старшины!
Да, роль этих тружеников войны невозможно переоценить. Они были всюду и везде, они за многое были в ответе.
С кого, скажем, первый спрос, если орудие вовремя не открыло огонь? Кто отвечает за подготовку торпеды к выстрелу? Кто виноват, если десантники замешкались, прыгая в воду? Кто впереди своего отделения идет в атаку? Кто обеспечивает четкую работу механизмов на корабле? Кто командует катером в дозоре? Кто, наконец, заменит в бою вышедшего из строя офицера? Всё они — старшина, сержант, мичман, боцман.
Стоило бы назвать фамилии всех отличившихся младших командиров, но это невозможно. Упомяну хоть некоторых, пусть каждый младший командир, активный участник трудных и славных боев за Родину, найдет в них присущие ему черты.
Иван Петрович Щербановский, главстаршина. Октябрь 1941 года. Наши части ведут неравный бой. Надо дезорганизовать противника. Командир отряда знает, кто это может сделать. Он вызывает главстаршину Щербаковского.
— Отберите десять человек и ударьте в тыл противника. Сумеете?
— Есть, капитан! Иван Петрович сделает, — главстаршина всегда называл себя по имени и отчеству.
Ночь выдалась темная. Лишь порывистый ветер да большая бьющая в берег волна. Грести трудно. Шлюпку выбросило на банку. Не успели сползти с камней, как снова попали на риф, но это уже у цели. Выскочили на берег и ползком сблизились с противником. Удар горстки смелых был неожиданным, враг побежал. Потом противник пошел в контратаку. Щербановский со своими бойцами занял оборону. Прикрывала скала. Бой длился несколько часов. Маленький отряд оттянул на себя силы противника. Пулеметчики [89] расстреляли все ленты, на исходе были гранаты и винтовочные патроны. Но не такой был человек Иван Петрович, чтобы отступать.
— Будем колоть штыком! — приказал он своим орлам.
Подкрепление пришло вовремя. Щербановский повел краснофлотцев в атаку. Потери противника убитыми и пленными были значительными.
— Товарищ капитан, — докладывал Щербановский командиру отряда, — Иван Петрович задачу выполнил.
Командир катера Г. С. Шамсутдинов за кампанию 1943 года успешно провел 64 операции по боевому тралению. Командир другого катера, главстаршина В. Г. Коковин, в том же году участвовал в 81 операции по боевому тралению. Его катер 25 раз подвергался артиллерийскому обстрелу противника и 13 раз под обстрелом врага ставил дымовую завесу.
Как же в ту пору обстояло дело с этим цементирующим краснофлотские и красноармейские массы отрядом старшин и сержантов, боцманов и мичманов? Кто в первую очередь задавал тон в многочисленной армии младших командиров?
«Преобладающее большинство младших командиров — это люди срочной и сверхсрочной службы, и только 32 процента из них призваны из запаса.
43 процента старшин и сержантов — коммунисты, еще 17 процентов — комсомольцы...
Половина всех парторгов и 40 процентов всех членов партбюро — старшины и сержанты.
382 младших командира командуют катерами.
Около половины всех низовых агитаторов — старшины и сержанты...
Более тысячи младших командиров — начальники постов СНиС{2} и ВНОС{3}».
Вот лишь некоторые, говорящие сами за себя выписки из моего рабочего блокнота, помеченные 1 октября 1943 года.
Младшие командиры являлись поистине золотым фондом флота. Из их числа пополнялись ряды офицерского состава. «На 1 сентября 1943 года 967 младших командиров получили офицерское звание. Все обладают большим боевым опытом», — еще одна выдержка из моей записной книжки. [90]
Те из них, которым доверили командование малыми кораблями, чаще всего великолепно справлялись с самостоятельными боевыми задачами, будь то охрана рейдов, несение дозоров, траление, высадка десантов, заброска разведчиков в тыл врага или любые другие, посильные для подобного класса кораблей операции.
Не менее умело и энергично исполняли свой воинский долг командиры постов служб наблюдения и связи, которые заслуженно именовались глазами и ушами флота. О командирах орудий нет необходимости говорить, их роль и место в бою общеизвестны.
Все эти категории младших командиров, как и многие не упомянутые здесь, имели в своем подчинении людей, за поведение и за боевые качества которых они несли полную ответственность.
Кроме того, младшие командиры составляли на флоте значительную часть высококвалифицированных специалистов, выполнявших свои обязанности в одиночку, без подчиненных. Среди них имелось немало таких, без кого не смог бы нормально действовать корабельный организм с его сложной техникой.
Огромная армия младших командиров с ее многообразной деятельностью и спецификой требовала неослабного внимания со стороны офицеров всех категорий, и в первую очередь командиров кораблей и соединений.
Однако работа с младшими командирами долгое время нас не удовлетворяла. И вот почему. Еще в самом начале войны мы почувствовали, что в вопросах воспитания у младшего комсостава командирских качеств и навыков в мирное время были недостатки. Большинство младших командиров рассматривалось лишь в качестве хороших специалистов, что, естественно, вело к растворению их в краснофлотской массе. Школы учебного отряда не справлялись с подготовкой необходимого количества старшинского состава. Они давали менее половины того, что требовали корабли. Остальных готовили на месте. На кораблях же при выдвижении на вакантные командирские должности обращалось внимание прежде всего на знание специальности, а о волевых и прочих качествах, которыми должен обладать командир, нередко забывали.
Помнится, будучи военкомом корабля, я вычеркнул из списков кандидатов на должности младших [91] командиров фамилию одного слабовольного и нерешительного, на мой взгляд, краснофлотца. Старпом крайне удивился:
— Что вы, товарищ комиссар! Надо оставить. Это же хороший специалист, а командовать будет боцман.
Понять старпома нетрудно. Ведь вся сложная корабельная техника держится на специалистах. Попробуйте акустиком на подводной лодке поставить человека с несовершенным слухом! Кого из сигнальщиков скорее произведут в командиры отделения — волевого и требовательного или того, кто обладает острым зрением? Словом, командирские качества можно-де воспитать, а вот слух и зрение...
Но, к сожалению, именно воспитанием командирских качеств занимались совершенно недостаточно. Для некоторых командиров стало обычным отдавать приказания через голову младших командиров, что мешало последним выполнять свои прямые обязанности, подрывало их авторитет в глазах подчиненных. Недаром в одном из приказов нарком Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов требовал особое внимание обратить на подготовку младших командиров, на повышение их роли в воинском и политическом воспитании краснофлотцев.
Военный совет КБФ энергично взялся за дело переподготовки и воспитания младшего комсостава. Несколько раз вопрос о работе с младшими командирами выносился на совещания командиров соединений. Начальники политотделов получили категорические указания проводить со старшинами специальную работу. Партийные организации обсуждали указания Военного совета и Политического управления на своих собраниях. Командирам соединений было предложено при аттестовании офицеров учитывать их работу по воспитанию и обучению старшин.
О том, как непросто было исправлять довоенные недоработки в подготовке младших командиров, можно судить по таким фактам, которые я фиксировал в своих блокнотах военных дней:
«В 101-й морской бригаде железнодорожной артиллерии специальную подготовку имеют лишь 25% сержантского состава, 75% ее не имеют».
«Младшие сержанты поощряются главным образом за личные их достоинства, а не за достоинства [92] воспитанных ими людей. То же происходит и со взысканиями: взыскиваем за личные проступки и не спрашиваем за плохое поведение подчиненных».
«В дисциплинарной практике офицеры продолжают подменять младших командиров. В 6-м дивизионе катерных тральщиков на протяжении трех месяцев ни один из 72 младших командиров не наложил ни одного взыскания, не сделал ни одного поощрения, все — дело рук офицеров».
«Гораздо лучше дела обстоят там, где младший командир выполняет самостоятельные задачи, на тендерах например. Там он полноправный начальник».
«В 407-м отдельном дивизионе 84 младших командира. Из них всего два — агитаторы. Оказывается, командир дивизиона «дал установку»: младших командиров агитаторами не назначать, они должны нести воспитательную работу в порядке служебной обязанности».
А вот высказывания самих младших командиров:
«Занимаются с нами мало. Хорошо, если бы проводились занятия по управлению огнем, по вычислению исходных данных (командир орудия)».
«Нас не спрашивают, когда дают характеристики нашим подчиненным (командир катерного тральщика)».
«С нами не считаются (сержант)».
«На вахте нам приходится сменять рядовых. Бывают случаи, на работе нас ставят в подчинение рядовых (мл. командиры Земсков и Антонов)».
«Взыскания старшинам объявляют в присутствии подчиненных (старшина с линкора «Октябрьская революция»)».
«Я просил командира батареи уволить краснофлотца в город по очень уважительной причине. Он отказал, а потом вызвал этого краснофлотца к себе в каюту и разрешил ему увольнение (командир 2-й боевой части Гусев, крейсер «Максим Горький»)».
Главная мысль, пронизывавшая все распоряжения и указания, сводилась к тому, что младший командир должен полностью отвечать за вверенную ему материальную часть и подчиненных ему людей.
Так в ходе войны решалась важнейшая проблема подготовки многотысячного отряда младших командиров, постоянно находившихся вместе с подчиненными [93] им краснофлотцами, помогавших им овладевать своей флотской специальностью, формировавших их взгляды и настроения, деливших с ними тяготы боев.
Значительное число начальствующего состава флота работало в организациях, обеспечивавших действующие части, — в тыловых, инженерных, строительных отделах, в научно-исследовательских институтах, спецучреждениях. В условиях Ленинградского фронта и подчиненного ему в оперативном отношении Балтийского флота требования, предъявляемые к командирам, находившимся в организациях, обслуживавших действующие корабли и части, в принципе не отличались от требований к командирам боевой линии. Ленинград был городом-фронтом. Все, кто участвовал в его обороне, находились в сфере непосредственных боевых действий. Здесь не было тыловиков в строгом смысле этого слова.
Разумеется, работа с начальствующим составом тыловых органов имела свои особенности, свои тонкости, вытекающие из специфики их обязанностей (к примеру, наличие в подчинении гражданских лиц, умение установить правильные отношения с гражданскими организациями), но основное и главное требование — соблюдение командирской чести и выполнение воинского долга являлось для начальствующего состава тыловых организаций столь же обязательным, как и для офицеров-фронтовиков.
Политорганы и партийные организации воспитывали тыловой офицерский состав в духе строгой ответственности за порученное дело. И офицеры всех категорий независимо от служебного положения стремились исполнять свои обязанности как можно лучше, видя в этом одну из возможностей упрочить свой моральный авторитет. Примеров на этот счет можно привести множество.
Нет, скажем, надобности говорить о том, какую роль в обороне Ленинграда сыграла ладожская «Дорога жизни» — единственный путь, связывавший осажденный город со страной. Наступила зима, ранняя зима 1941 года. Ладожское озеро стало затягивать ледовым покровом. Приближалось время, когда будет невозможным использование кораблей для снабжения Ленинграда всем необходимым, доставлявшимся с Большой земли, и для эвакуации населения [94] из Ленинграда. Нужно было торопиться с организацией ледовой дороги. Каждые сутки на учете. Да что там сутки — каждый час, каждая минута; продовольственный паек ленинградцев и так уже был сокращен до предела.
Выполняя указание Ставки Верховного Главнокомандования, Военный совет Ленинградского фронта дал задание флоту выяснить возможность доставки грузов с Большой земли в Ленинград по льду через Ладожское озеро. Организацию разведки вице-адмирал Трибуц поручил командующему морской обороной Ленинграда контр-адмиралу Пантелееву.
Для выяснения состояния льда на трассе был сформирован гидрографический отряд во главе с лейтенантом Е. П. Чуровым. Кроме Чурова в отряд входили лейтенант В. Н. Дмитриев и 10 краснофлотцев. Погрузив на финские сани вехи, пешни, лыжи и другое снаряжение, отряд поздно вечером 15 ноября вышел на лед.
Разведчики шли попарно на расстоянии 20 метров друг от друга, связанные между собой линем. Чуров с санками шел впереди. В сторону противника было выслано боевое охранение в составе трех краснофлотцев. Через каждые 500–600 метров пробивали лунку, измеряли толщину льда, ставили вешки. Местами лед угрожающе потрескивал, и тогда все ложились и передвигались ползком. Преодолевая один из торосов, лейтенант Дмитриев повредил ногу, и решено было доставить его на берег. Но так как сани перетащить через торосы не удалось, Чуров взвалил товарища себе на плечи и донес его до землянки на берегу, после чего вернулся на лед.
К утру 17 ноября отряд достиг восточного берега Ладожского озера. Трасса была проложена и обставлена вешками, данные о толщине льда на трассе нанесены на карту. На следующий день из Кобоны на западный берег озера прибыли две подводы с хлебом.
Дальнейшие работы по оборудованию трассы были поручены дорожно-эксплуатационному полку, которым командовал майор Можаев.
22 ноября, когда толщина льда достигла 20 сантиметров, с западного берега за грузом для Ленинграда вышла колонна автомашин, и уже на следующий день в город пришли первые машины с продовольствием. [95]
С каждым днем темп перевозок возрастал. Всего в течение зимы 1941/42 года по ледовой трассе было доставлено в Ленинград свыше 360 тысяч тонн грузов, из них 260 тысяч тонн продовольствия.
«Дорога жизни» позволила увеличить норму выдачи продовольствия ленинградцам и создать его запасы, которых хватило на период от закрытия ледовой трассы в апреле до начала летней навигации на Ладожском озере.
С открытием ледовой трассы Военный совет Ленинградского фронта проделал огромную работу по эвакуации из Ленинграда нетрудоспособного населения — детей, женщин, престарелых и больных людей.
Ленинград нуждался не только в продовольствии, но в не меньшей степени и в горючем. Нуждался он в электроэнергии, в телефонной связи с Большой землей. Все это тоже могло идти только через Ладогу. Много потребовалось воли, инициативы, мужества и настойчивости, чтобы проложить по дну озера трубопровод и несколько линий электрического и телефонного кабеля.
Работы велись прямо на глазах у противника, занимавшего Шлиссельбург и побережье к востоку от города, — под обстрелом и бомбежками. Шестьдесят дней нескончаемого подвига инженеров, связистов, командиров спецсудов, водолазов потребовалось на прокладку пяти линий электрокабеля, чтобы пошел по ним ток от Волховской ГЭС.
С конца апреля по 14 июня продолжалась прокладка трубопровода по дну Ладожского озера. Работой эпроновцев КБФ руководил начальник аварийно-спасательной службы капитан 1-го ранга М. Н. Чернецкий. Он дневал и ночевал на трассе вместе с подчиненными ему командирами и краснофлотцами. Наконец ответственное задание было выполнено, и 19 июня по трубопроводу потекли в Ленинград нефть и бензин.
В Ленинграде, на улице Ленина, в одном доме со мной живет Нина Васильевна Соколова. Я часто встречал ее во дворе, но мне и в голову не приходило спросить, не служила ли она во время войны на Балтике. Оказывается, служила. В августе 1943 года ее назначили главным инженером ленинградского отряда подводно-технических работ. Инженер-подполковник [96] Н. В. Соколова — первая в нашей стране женщина-водолаз. Это она, будучи инженером-гидротехником Аварийно-спасательного управления Военно-Морского Флота, выдвинула идею прокладки трубопровода через Ладожское озеро и принимала самое активное участие в обеспечении работ всем необходимым с Большой земли.
Уж если зашла речь о Ладоге, нельзя не упомянуть об огромной работе офицеров инженерного и строительного отделов КБФ, которую они проделали при создании портовых сооружений на берегах озера. Краснофлотцы и красноармейцы Ленинградского фронта, рабочие ленинградских предприятий строили под их руководством причалы, вели дноуглубительные работы, сооружали паромные переправы, — без всего этого было немыслимо эффективное использование водной трассы. Особенно большая нагрузка легла тогда на плечи начальника инженерного отдела КБФ Т. Т. Коновалова.
Самоотверженно работали офицеры спецучреждений. В Ленинграде находились научно-технические, научно-исследовательские, строительные, инженерные организации, контрольно-приемный аппарат Управления кораблестроения, производственные предприятия Военно-Морского Флота. В начале войны часть этих центральных учреждений эвакуировалась. Оставшиеся в городе спецчасти перешли в подчинение Военного совета КБФ, и с этого момента их деятельность целиком направлялась на удовлетворение нужд Балтийского флота. Военный совет флота поручал им ответственные задания, связанные с требованиями менявшейся обстановки. Это и изыскание способов борьбы с новыми типами мин противника, и ремонт корабельных и береговых орудий, и лабораторные исследования по изготовлению новых зарядов, и поиски надежных способов маскировки кораблей, и установка броневых дотов на переднем крае обороны — всего не перечесть.
В области судоремонта и строительства новых кораблей, например, нужно было не только определить, какие из них и на каком заводе ремонтировать, какие и на каком заводе строить, но и найти средства и материалы, организовать производство, добиться точного соблюдения намеченных сроков. Душой этого дела [97] стали инженеры контрольно-приемного аппарата Управления кораблестроения во главе с уполномоченными управления А. А. Якимовым, А. К. Усыскиным, П. Г. Котовым и другими товарищами. Сколько сил и энергии, сколько находчивости и изобретательности проявили эти люди, чтобы быстро и надежно отремонтировать пострадавшие в боях корабли, построить сотни новых тральщиков, торпедных катеров, бронекатеров, тендеров, завершить прерванное войной строительство очень нужных теперь боевых единиц флота!
В самый тяжелый период обороны Ленинграда (1941–1942 годы) инженер-капитан 3-го ранга П. Г. Котов (ныне инженер-адмирал) предложил использовать броню Ижорского завода и недостроенного линкора «Советский Союз», чтобы наладить производство передвижных броневых дотов («домиков») для артиллеристов, минометчиков, снайперов — всех тех, кто находился на самых опасных участках переднего края. Предложение это получило поддержку А. А. Жданова. Возглавляемая Котовым оперативная группа инженеров в тесном содружестве с работниками архитектурного управления города и судостроителями соорудила более тысячи таких «домиков» и расположила по всему периметру фронта. Все участники этих важных работ впоследствии были представлены к правительственным наградам.
Большая заслуга в организации четкой работы инженеров и офицеров-специалистов принадлежала политотделу спецучреждений и его начальнику полковому комиссару П. А. Скутскому (ныне контр-адмирал в отставке).
Подготовка офицерского состава и младших командиров как в самом городе, так и на фронте явилась одним из важных условий успешного участия Балтийского флота в прорыве блокады Ленинграда. Наше наступление под Ленинградом потребовало огромного напряжения сил и стоило немалых людских потерь. Флотские же резервы были к тому времени ограничены. Многие военные моряки сражались в составе армейских соединений. В этих условиях роль высококвалифицированных командных кадров оказалась особенно значительной. Чем подготовленнее был офицер, чем грамотнее в военном отношении младший [98] командир, тем легче достигалась победа, тем меньше было потерь в личном составе. В этом убеждала любая стычка с врагом, и особенно такая крупная операция, как разгром гитлеровцев под Ленинградом.