Проверено в боях

В мемуарной литературе, посвященной Великой Отечественной войне, далеко не всегда можно встретить глубокий анализ вопросов политического обеспечения боевых действий войск, роли в этом партийных организаций, политработников и командиров. Конечно, успех любой операции, любого сражения не мог быть достигнут без активного участия в ней парторганизаций, политорганов и политработников. Это общеизвестно. Но все зависит от того, какой военачальник выступает с воспоминаниями. Вот что пишет, например, М. С. Штеменко в своей книге «Генеральный штаб в годы войны»: «При подготовке очередных операций обязательно предусматривалось всестороннее политическое обеспечение действия войск... Победа под Сталинградом окрылила всех — от солдата до маршала. И политические работники всячески стремились закрепить этот подъем, этот порыв. Трудно было не оценить их важной роли в осуществлении любого из наших оперативных планов».

Но если Генеральный штаб, планируя ту или иную операцию, считал обязательным политическое обеспечение действий войск, то читатель вправе знать, какую роль оно играло в осуществлении этих оперативных планов.

Каждый боевой успех, малый или большой, от атаки местного значения до победы на Курской дуге или под Ленинградом, был связан с большой, напряженной работой партийных организаций и политорганов. В этой связи не могу не привести высказывание В. Ф. Трибуца, который в своей книге «Балтийцы наступают» признается, что когда он пишет о той или иной победе, то обычно называет лишь фамилию командира, хотя «заслуга принадлежала, конечно, не ему одному — всему экипажу, его сердцевине — партийной организации. В каждой победе ведущую роль выполняли [99] коммунисты. Сколько требовалось от них сил, энергии, воли и мужества в суровую военную пору!»

Важное и часто решающее значение политического обеспечения многократно и убедительно проверено в боях. Это и бесспорно, и очевидно. Однако далеко не всякий представляет, какого колоссального напряжения требовала эта работа от партийных и комсомольских организаций, от политработников и командиров. Ведь под политическим обеспечением понимаются не только меры, способствующие повышению боевого духа, но и создание различных предпосылок для успешного выполнения боевых задач средствами партийно-политической и массово-воспитательной работы. Тут и боеспособность личного состава, и состояние оружия, и умение его использовать, и ясное понимание своих задач каждым матросом и офицером, и дисциплина, и отдых перед боем, и многое другое. Политическое обеспечение — это то, что служит гарантией успеха в бою. Причем, разумеется, чем важнее боевая задача, чем она масштабнее, тем сложнее организовать ее политическое обеспечение, тем больше нужно проявить энергии, умения и находчивости.

Одной из таких крупных операций, потребовавших от флотских политработников огромного напряжения всех духовных и физических сил, явилось очищение от врага Моонзундских островов в сентябре 1944 года. Проводилась она Ленинградским фронтом совместно с Краснознаменным Балтийским флотом.

Краснознаменный Балтийский флот участвовал в операции всеми наличными и пригодными для действий в этом районе кораблями, большим количеством авиации, отрядами морской пехоты, артиллерией. Задачи перед ним стояли крайне ответственные и сложные: высадка десанта, действия флотской артиллерии и морской авиации, переброска на острова огромного контингента сухопутных войск вместе с их боевой техникой. Незначительное количество армейских амфибий и понтонов в счет не шло — на них в плохую погоду (20 штормовых суток за один октябрь!) много не перевезли бы, а переправить на острова предстояло около 75 тысяч солдат и офицеров, 150 танков и самоходных артиллерийских установок, 1200 орудий и минометов, [100] более 20 тысяч тонн боезапаса, 22 тысячи тонн других вспомогательных грузов.

Мы знали, что выбить противника с островов будет трудно. Немцы занимали там очень выгодную позицию и усиленно готовились к обороне. Поэтому успех операции зависел не только от наличия боевых средств, но и в не меньшей степени от морального состояния войск, от их боевого духа, от стремления преодолеть, чего бы это ни стоило, все многочисленные трудности и препятствия. Словом, кратковременного подъема боевого духа, уместного при подготовке к броску или молниеносному прорыву обороны противника, здесь было недостаточно; требовалось не только поднять настроение личного состава, но и закрепить его на нужном уровне на длительное время. А этого можно было добиться только всесторонней тщательной и глубокой подготовкой.

Именно так и сформулировал основную задачу политобеспечения Военный совет флота. Политорганы, партийные и комсомольские организации развернули среди войск кропотливую, требующую огромного напряжения работу. Прежде всего матросам и солдатам подробно разъяснялось само значение предстоящей операции, не замалчивались трудности, которые предстояло преодолеть, указывались преимущества и сильные стороны оборонительных рубежей врага, — все это должно было настроить людей на упорную борьбу с хорошо подготовленным и сильным противником, а не рассчитывать на легкий успех. Наряду с этим в частях и подразделениях велась неустанная работа по проверке и подготовке военной техники, по обеспечению максимальной боеспособности войск, что в свою очередь помогало укрепить веру в собственные силы.

28 сентября десантники с торпедных катеров капитана 3-го ранга Е. В. Осецкого стремительным ударом заняли остров Вормси; а на другой день бойцы стрелковой дивизии 8-го Эстонского корпуса на тех же самых катерах Осецкого прорвались к острову Муху и захватили его с ходу. Таким образом, ключевые позиции на подступах к островам Хиума и Сааремаа оказались в наших руках; можно было развивать наступление.

3 октября также с помощью бригады торпедных катеров, которой командовал Г. Г. Олейник, десантники [101] высадились на остров Хиума. На острове Сааремаа немцы, не выдержав ураганных атак, тоже поспешно отступали. Уже 8 октября главные силы противника отошли на полуостров Сырве. И тут наши войска встретили еще более упорное сопротивление. То самое сопротивление, которого мы ожидали и к которому заранее готовились.

Иногда в успешно развивавшемся наступлении возникала заминка, и оно вдруг приостанавливалось, бойцов охватывала настороженность. В чем дело? Что, собственно, произошло? Делались различные предположения, догадки, которые, противореча друг другу, не вносили ясности; командиры часто тоже не в состоянии были прояснить положение, а неизвестность в конце концов могла породить в людях растерянность и тревогу. Наступал опасный момент спада боевой активности.

Но на этот раз ничего подобного не произошло: огромная предварительная работа в войсках не пропала даром. И хотя сопротивление противника день ото дня возрастало — все его силы сосредоточились теперь на узком перешейке с тридцатикилометровой глубиной обороны, состоявшей из пяти сильно укрепленных, расположенных друг за другом рубежей, — воля к победе и боевой дух наших войск не были поколеблены.

Обстановка на фронте вынуждала гитлеровцев держаться во что бы то ни стало за вытянутый, выступавший далеко в море полуостров.

В начале октября войска 1-го Прибалтийского фронта, которым командовал генерал армии И. X. Баграмян, вышли к морю в районе Паланги. Отступавшая гитлеровская группа армий «Север» оказалась отрезанной от своих сил в Восточной Пруссии: образовался так называемый курляндский «котел». Полуостров Сырве, находящийся менее чем в сорока километрах от курляндского берега, прикрывал фланг Курляндской группировки, сдерживая наши войска на Сааремаа и обеспечивая свободу действий немецким кораблям в Ирбенском проливе. Противник учитывал и то обстоятельство, что, освободив полуостров Сырве, мы смогли бы действовать торпедными катерами на его коммуникациях. Поэтому гитлеровское командование всеми силами старалось удержать этот участок сааремской [102] земли. На Сырве перебрасывались войска из Курляндии. В районе Ирбена для поддержания Сырве находились четыре группы кораблей, в которых насчитывалось более семидесяти вымпелов, а командующий группой армий «Север» требовал направить к Сырве еще и тяжелые крейсера.

Естественно, что в этих условиях дальнейшее развитие наступления на укрепления полуострова требовало времени для перегруппировки и накопления сил. Штурм Сырве возобновился лишь 18 ноября. Бои завязались упорные. Гитлеровцы то и дело переходили в ожесточенные контратаки. Но, несмотря ни на что, 24 ноября полуостров был освобожден от противника. Цель, к которой мы стремились и для достижения которой так тщательно готовились, была достигнута.

Хотя, прямо надо сказать, далось это нелегко. В районе Моонзунда не было закрытых от ветра и волн портов и гаваней, где могли бы базироваться корабли; не было оборудованных причалов для погрузки и разгрузки кораблей; небольшие гавани Виртсу и Рохукюля оказались забитыми до отказа разнотипными кораблями (торпедные катера, бронекатера, тральщики, десантные тендеры, канонерские лодки, небольшие транспорты). К тому же не хватало топлива. Все это резко повышало требования к личному составу, усиливало нервное напряжение людей, затрудняя решение и без того сложных задач политического обеспечения в течение всей наступательной операции. К тому же совместное участие в операции сухопутных войск, авиации и кораблей требовало четкого взаимодействия не только в чисто военном отношении, но и в политическом обеспечении боевых действий.

Плохие погодные условия при переброске войск на острова также налагали на моряков дополнительные заботы и ответственность. Не так-то просто сухопутному человеку, не сталкивавшемуся с капризами моря, уверенно чувствовать себя среди разгулявшихся волн на маленьком перегруженном корабле или на быстро мчащемся, прыгающем по волнам торпедном катере. Матросам и офицерам приходилось выезжать в сухопутные части, беседовать с солдатами, разъяснять им, как вести себя в море, что делать во время шторма, как сходить в воду при выброске десанта.

Вспоминаю подводников. Они тоже внесли большой [103] вклад в освобождение Прибалтики: топили корабли противника, блокировали окруженные немецкие группировки со стороны моря. Эти воины подводных глубин обладали теми же бойцовскими качествами, о которых говорилось выше. Я не называю здесь фамилий командиров подводных лодок, офицеров, матросов и старшин. Это сделал в своих книгах «Подводники Балтики атакуют» и «Балтийцы наступают» В. Ф. Трибуц. Упомяну лишь, что многие подводные лодки за успешные боевые действия были награждены орденом Красного Знамени, в том числе «Щ-307», «С-13», «Щ-310», «К-52», «Лембит»... Краснознаменной стала и бригада подводных лодок. Боевые успехи подводников обеспечивались хорошей работой партийных организаций. Достаточно сказать, что личный состав подводных лодок на 80, 90, а то и на 100 процентов состоял из коммунистов.

В Балтийском море летом 1944 года гитлеровцы сосредоточили основные силы своего флота: 2 линкора, 8 крейсеров, свыше 200 подводных лодок, более 30 миноносцев, 70 торпедных катеров, 64 тральщика, 260 десантных судов, много сторожевиков. Они базировались на Пиллау, Гдыню, Данциг, Либаву, Виндаву, а также на порты Дании. Мы не могли противопоставить немецкому флоту крупные корабли: из-за большой минной опасности не было смысла ими рисковать. У нас мало было подводных лодок, и это тоже затрудняло наши боевые действия. Больше, чем у немцев, у нас было торпедных катеров. Значительно больше (220) морских охотников, бронекатеров и несравненно больше самолетов морской авиации. В Прибалтику и Восточную Пруссию мы перебазировали из Ленинграда 16 артиллерийских дивизионов.

Несмотря на превосходство немецкого флота в крупных надводных кораблях и подводных лодках, нам удалось оказать хорошую помощь наступавшим сухопутным частям. В пятом томе «Истории Великой Отечественной войны» справедливо указывается, что в последние месяцы войны КБФ весьма успешно нарушал вражеские морские сообщения в Балтийском море. Активные действия флота вынуждали противника выделять для обеспечения перевозок крупные военно-морские силы и не давали ему возможности оказывать непосредственную поддержку с моря флангам [104] своих сухопутных войск. Действия флота на морских сообщениях способствовали разгрому немецко-фашистских войск в Прибалтике, Восточной Пруссии и Восточной Померании. Германский флот понес большие потери в транспортных средствах, боевых кораблях и личном составе.

Благодаря активности нашего флота и морской авиации противник потерял много военных кораблей и транспортных судов. Скупой на перечисление, когда речь идет о потерях фашистского флота, адмирал Руге в своей книге «Война на море 1939–1945» вынужден признать огромные потери фашистского флота на Балтийском море в 1945 году. Когда Готенгафен (Гдыня) находился уже в руках у русских, писал он, на рейде Хель в «2–34»{4} попала торпеда, выпущенная торпедным катером, и корабль с трудом добрался до Киля. «Т-3» и «Т-5» погибли у Хель, подорвавшись на минах, а «Т-34» — в средней части Балтийского моря. «Т-36», который также подорвался на мине, был затем потоплен авиационной бомбой, «Т-10»{5}, находившийся в доке в Готенгафене, был выведен из строя бомбой. Броненосец «Шлезиен» 4 мая 1945 года подорвался на мине в Свинемюнде. Приведенные факты опровергают утверждения самого же Руге, будто советский Балтийский флот выглядел солидно лишь на бумаге.

Расчлененные и прижатые к морю группировки противника нуждались в регулярном снабжении. Гитлеровское командование пыталось вывести хотя бы часть своих дивизий из «котлов», особенно из Лиепаи. Все это можно было осуществить только морем. Транспорты противника ходили под солидной охраной, и топить их было ой как не просто. Но, несмотря на трудности и отчаянное сопротивление противника, кораблями и авиацией Балтийского флота в 1945 году было потоплено более ста пятидесяти транспортов. Что это значит? Какой ущерб нанесен врагу?

На подавляющем большинстве оказавшихся на дне моря судов противника были ценные грузы, войска, боевая техника. По приблизительным подсчетам, для переброски грузов, которые потопленные транспорты могли перевезти за один рейс, железной дороге потребовалось бы не менее 60 тысяч двухосных вагонов. [105]

Но 150 транспортов — это еще далеко не все, что было уничтожено в 1945 году на море. Сюда не входят военные корабли и малые плавсредства. Сразу после освобождения Советской Армией Пиллау было установлено, что противник потерял здесь две подводные лодки, плавдок, 10 транспортов (они входят в 150) и более ста вспомогательных судов. Это только в Пиллау.

12 апреля Дениц докладывал Гитлеру, что большую часть погрузочно-разгрузочных работ из-за налетов авиации и артиллерийских обстрелов пришлось перенести из гаваней на рейды, в результате чего оказалось невозможным вывозить из Восточной Пруссии танки и транспортные средства.

Насколько важны были для гитлеровцев морские коммуникации, а следовательно, и морской транспорт, можно судить по тому, как они цеплялись за порты, и в частности за Клайпеду.

10 декабря 1944 года на совещании германского главного командования по военно-морским вопросам подчеркивалось, что потеря Мемеля (Клайпеды) поставила бы под еще большую угрозу базы, районы боевой подготовки лодок и пути следования конвоев. Гитлер предложил Деницу «бросить все, что есть у флота, для обороны Мемеля». Однако через некоторое время становится очевидным, что Мемель не удержать, и 21 января 1945 года у Гитлера обсуждается вопрос о его эвакуации. Принимается предложение Деница о разрушении гавани. Это вроде бы еще предварительные решения. Гитлеру очень хочется подольше удержать Мемель. Но события разворачиваются настолько быстро, что уже на другой день, 22 января, он принимает решение поторопиться с разрушением Мемельского порта. Начальник генерального штаба сухопутных войск докладывает, что основная масса войск должна отступить через косу Курише — Нерунг, тяжелое вооружение — перевозиться морем, разрушение порта тоже потребует много времени. На все это нужно не менее двух недель. Гитлер решает, что эвакуацию порта нельзя задерживать, а для подрывных работ должно быть использовано то время, которое оставалось в распоряжении немцев.

Через сутки, 23 января, Гитлер приходит к выводу, что «Мемель придется эвакуировать внезапно и очень [106] быстро, чтобы не дать наступающим русским нанести нам тяжелые потери».

Все это стало известно уже после войны из материалов главнокомандующего немецким флотом, опубликованных английским «Морским ежегодником» в 1948 году.

Дело шло к развязке. Темпы наступления наших войск были значительно стремительнее темпов продвижения фашистских войск в 1941 году. В апреле 1945 года огонь войны бушевал уже у Берлина. Гитлеровцы отчаянно сопротивлялись. Не менее ожесточенные бои шли на море. Упорство немецкого флота на Балтике объяснялось еще и тем, что на Курляндском полуострове находилась крупная армейская группировка. Был взят Берлин, а курляндский плацдарм все еще оставался в руках противника. Моряки Балтийского флота не знали отдыха до последнего дня войны.

И до последнего дня войны вопросы политического обеспечения находились в центре внимания Военного совета и Политуправления флота, тем более что некоторые политработники в частях и на кораблях не всегда правильно понимали свои задачи в этой области. Показывает иной политработник свои записи о работе, проведенной перед очередным боем, рассказывали работники Пубалта, и не скрывает, как он доволен тем, что провел много бесед для повышения боевого духа, как будто кроме бесед ничего и не требуется; не понимает он, что политработа, особенно в условиях боевых действий, не терпит шаблона и самотека, что строиться она должна творчески, с инициативой.

Или, к примеру, готовится подводная лодка к выходу на позицию; определен уже срок выхода, заканчиваются последние приготовления, настроение личного состава отличное. А вот установка минных отводов явно задерживается. Политработника это почему-то не беспокоит. Не вникая в реальную ситуацию, он пригласил на корабль поделиться опытом только что вернувшегося с моря командира соседней подводной лодки. Все правильно, все хорошо, но установка минных отводов по-прежнему вне поля его зрения, и в итоге выход лодки может задержаться. Касается ли это политработника? Можно ли сказать, что выполнение боевой задачи обеспечено, если корабль в срок не вышел в море? [107]

Или, скажем, обнаружили корректировщики батарею противника. Необходимо срочно подавить эту батарею. Дорога каждая секунда. Но то ли связь нарушилась, то ли с орудием что-то случилось. Артиллеристы нервничают, а время идет... Вражеская батарея тем временем открыла прицельный огонь, ее снаряды ложатся на наши позиции, Могла ли в данном случае партийная организация артиллеристов считать, что сделано все, чтобы политическое обеспечение боевой задачи оказалось на высоте? Кто должен отвечать за подобные просчеты и упущения? Прежде всего тот, кто их допустил, и конечно же командир, в чьем подчинении находятся конкретные виновники. А политработники? Партийная организация? Если, скажем, о тех же минных отводах или заминке у артиллеристов им ничего не было известно, то это плохо. А если знали, но нужных мер не приняли, — тоже не лучше. Какое же это политобеспечение, когда и подводная лодка, и артиллерийская батарея оказались не готовы своевременно выполнить боевое задание?

Конечно, случаи, когда политработники формально относились к своим обязанностям или неверно понимали их, предпочитая работать по трафарету, составляли редкое исключение. Работники политорганов всегда советовались с командирами соединений, спрашивали, на что следует обратить особое внимание, какая помощь может потребоваться тому или иному подразделению в ходе боевой операции. Тон в координации действий политработников и строевых командиров задавал Пубалт. Не припомню ни одной крупной операции, чтобы при составлении плана по ее политическому обеспечению Политуправление не посоветовалось бы со штабом флота, не согласовало с ним свою деятельность.

Большое внимание вопросам партийно-политической работы уделял командующий флотом адмирал В. Ф. Трибуц, и того же требовал он от командиров соединений. На Военном совете мы часто обсуждали и вопросы политобеспечения, и различные способы эффективного взаимодействия командиров и политработников, и, конечно, планы и разработки Пубалта, которые, как правило, всегда строились с учетом реальной обстановки и содержали четкие и конкретные указания.

Вот, например, выдержки из обзора Пубалта о партийно-политической [108] работе по обеспечению высадки десанта в Усть-Тосно 19 августа 1942 года. Из них видно, какой широкий круг вопросов решался в таких случаях и насколько многообразны были формы и методы политического обеспечения.

«В период подготовки к высадке десанта, участвовавшего в частной наступательной операции частей Красной Армии и Балтийского флота, работники политотдела Ленвоенморбазы вместе с военкомами тщательно проверили и отобрали личный состав в десантный отряд моряков и на катера. Отряд был полностью укомплектован краснофлотцами, имеющими боевой опыт, проявившими в боях стойкость и отвагу. Командир отряда — старший лейтенант Корытин, участник обороны полуострова Ханко и нескольких десантов. Военком отряда — политрук Ващенко, хороший организатор, инициативный и мужественный политработник.

Особое внимание обращалось на отбор командиров катеров, так как во многом именно от них зависел успех выполнения боевой задачи в трудных условиях — вблизи линии фронта, при непрерывном обстреле противником. Командирами катеров назначали тех, кто имел опыт маневрирования среди разрывов снарядов, а мотористами — людей, отлично знающих мотор, способных обеспечить сложный маневр и в случае необходимости устранить на ходу мелкие поломки.

Военкомами дивизионов катеров были назначены проверенные в боях политработники. Военком дивизиона катеров первого эшелона — старший политрук Нечаев, опытный политработник, неоднократно участвовавший в боевом тралении, награжденный орденом Красной Звезды. Военком дивизиона катеров второго эшелона — батальонный комиссар Федоров, участник десантов в районе Стрельны.

...Политотдел Ленвоенморбазы с целью передачи опыта и оказания помощи в подготовке красноармейцев к высадке десанта установил связь с политотделом 55-й армии.

По решению командования армии и Ленвоенморбазы проводились тренировочные посадки на катера и высадки личного состава десантного отряда. В устье реки Славянки, где берега такого же профиля, как и берега в устье реки Тосно, проводились учения по захвату [109] мостов, имитирующих те, что предстояло отбить у врага.

Основным содержанием партийно-политической работы на всех этапах операции являлось разъяснение вопросов, связанных с началом активных боевых действий на Ленинградском фронте.

Во вновь сформированных дивизионах катеров политотдел создал партийные и комсомольские организации, провел партийные и комсомольские собрания на тему «Авангардная роль коммунистов и комсомольцев в десанте». Политотдел Ленвоенморбазы отпечатал и роздал всем краснофлотцам и красноармейцам «Памятку бойцу-десантнику».

Военкомы провели работу с командирами катеров, подчеркнув их ответственность за порученное дело и необходимость любой ценой выполнить боевой приказ — высадить десант в намеченном пункте. На совещаниях начальствующего состава и младших командиров десантники, уже побывавшие в деле, делились опытом. Каждому из присутствовавших на совещании была поставлена задача: воспитывать у личного состава стойкость, высокую дисциплинированность, наступательный дух, бесстрашие.

Краснофлотцам десантного отряда объяснена их роль как передовой ударной силы, их обязанность показывать пример в бою, драться так, чтобы увлечь за собой красноармейцев. Краснофлотцам разъяснялось также значение захвата мостов для дальнейшего продвижения частей Красной Армии.

Политработники флота совместно с политработниками Красной Армии провели большую работу с красноармейцами, выделенными в десант. Устраивались обсуждения опыта десантов в минувшем году на Балтийском флоте, на Черном и Северном морях. Каждого бойца проинструктировали, как следует вести себя при посадке, в пути и при высадке десанта.

Накануне операции было проверено оружие десантного отряда моряков и на катерах. Негодное заменили новым.

Когда катера вышли на исходную позицию, работники политотдела и военкомы подразделений еще раз проверили готовность материальной части к бою.

Перед посадкой личного состава на катера был проведен объединенный митинг краснофлотцев и красноармейцев...» [110]

Как уже подчеркивалось, успех боя находится в прямой зависимости от политико-морального состояния воинов. Формируется же оно, как известно, не накануне боевых действий. Партийно-политическая работа в широком смысле этого слова начинается с общего воспитания воина и ведется непрерывно и в бою, и по окончании его.

За примерами далеко ходить не надо.

Подводная лодка «Щ-304», которой командовал капитан 3-го ранга Я. П. Афанасьев, была построена на средства комсомольцев, собранные по инициативе Маяковского, и называлась «Комсомолец». Почетная «родословная» корабля на протяжении многих лет помогала воспитывать у членов экипажа высокую ответственность перед Родиной, глубокое чувство патриотизма. Любое боевое задание выполнялось с подъемом, с воодушевлением, со знанием дела.

В июне 1942 года «Щ-304» в числе первых вышла в боевой поход. За 27 суток пребывания в море ее трижды обстреливал противник, семь раз она подвергалась атакам вражеской авиации, четырнадцать раз преследовалась противолодочными кораблями, дважды вступала в поединки с немецкими подводными лодками, двадцать два раза пересекала линии минных полей. Когда «Щ-304» возвращалась в базу, встречавшие ее катерные тральщики взорвали на ее пути четыре и подсекли четырнадцать мин. Каждый день «Щ-304» вела борьбу со смертью. Случалось, что, избавившись от одной опасности, лодка тут же сталкивалась с другой, не менее грозной.

Но многолетняя политико-воспитательная работа с экипажем «Комсомольца», гордившимся знатной «родословной» корабля, помогала командиру капитану 3-го ранга Я. П. Афанасьеву, комиссару старшему политруку В. С. Быкоянко, партийной и комсомольской организациям поддерживать в этих трудных условиях высокий боевой дух моряков.

В базу лодка вернулась с победой, потопив транспорт противника с танками и артиллерией.

Трудно, разумеется, предвидеть все, что может случиться в бою. Может подвести и погода, и материальная часть, и многое другое. Но тысячи раз проверено и ходом всей войны подтверждено, что высокое моральное состояние людей является неисчерпаемым резервом стойкости. [111]

Постоянная забота о высоких моральных качествах бойца — необходимое, обязательное условие выполнения воинского долга. Обстановка, в которой проявляются боевые качества людей, может сложиться по-разному и зависит от множества обстоятельств. Каждому боевому заданию присущи свои особенности. Одно дело высадка десанта, другое — переброска войск на противоположный берег. Одна задача у катерников при выводе на позиции подводных лодок, другая — при дозорной службе. Одни трудности зимой, другие — в белые ленинградские ночи. Своеобразие боевой обстановки, соотношение сил, наличие боевого опыта, состояние материальной части — все имеет значение, влияет на ход и исход боя. Поэтому политическое обеспечение боевого задания требует от партийного и политического руководства специальной подготовки, учитывающей морально-психологические качества его участников в конкретно сложившихся условиях.

Перед боевыми действиями партийные организации обычно проводили большую и разностороннюю работу. Тут и расстановка партийных сил, и разъяснение существа предстоящей операции, и пропаганда накопленного в предыдущих боях опыта, и устранение замеченных ошибок, и популяризация флотских боевых традиций, и митинги.

Митинги, как правило, проходили с большим подъемом, вызывая у их участников прилив мужества и решимости.

Перед выходом в море многие списанные на берег по состоянию здоровья настойчиво требовали оставить их на корабле, а добившись своего, отважно воевали. Случалось и так, что самые настойчивые просьбы взять в операцию не давали желаемых результатов. В таких случаях краснофлотцы, бывало, оставались на корабле самовольно, а потом, уже в море, приходили к командиру с повинной.

Краснофлотца Грязнова, например, списали перед походом на берег за недисциплинированность. После митинга он ходил хмурый, переживал. То, что ему не разрешили выйти вместе со всеми в море, он считал хотя и заслуженным, но слишком уж строгим наказанием. После похода — хоть на гауптвахту, хоть в тюрьму, но сейчас — возьмите!

На митингах и собраниях часто выступали представители [112] других родов оружия. У подводников, например, выступали летчики, катерники, артиллеристы, прославленные снайперы. Тут же подавались заявления о приеме в партию, в комсомол, принимались личные и коллективные обязательства, давались клятвы. Все это создавало приподнятое настроение, которое нужно было сохранить в бою. Всей системой партийно-политической работы людей готовили к стойкости, героизму, подвигам.

Готовность к подвигу не приходит сама собой, она воспитывается. Часто подвигу сопутствуют какие-нибудь неожиданные обстоятельства, которые требуют от человека немедленных и быстрых действий. В таких случаях срабатывает душевный импульс, который подготовлен процессом предшествующего воспитания. Обеспечить стойкость в бою — значит добиться, чтобы люди привыкли действовать смело, решительно, не страшась опасности.

Политическое обеспечение любой операции — это прежде всего политическая и морально-психологическая подготовка людей. Однако надо трезво смотреть на вещи и не успокаивать себя тем, что люди, дескать, у нас замечательные, высокоидейные. Это, конечно, так. Но одно только общее высокое моральное состояние еще не является гарантией успеха при любых обстоятельствах; необходимо готовить людей специально в каждом конкретном случае, ибо они могут столкнуться с условиями, не знакомыми им по прежнему опыту.

Как-то я получил письмо от Федора Перцева, бывшего солдата инженерно-строительного батальона, участника перехода на транспорте «Казахстан» из окруженного фашистами Таллина.

«Я часто думаю, — говорилось в этом письме, — какая же сила могла довести до панической невменяемости таких опаленных порохом людей, как командир артиллерийской батареи старший лейтенант Козлов. Я лично наблюдал бой, когда он командовал огнем прямой наводкой по наседающим самоходкам противника. Стоя в орудийном окопе во весь рост, он подавал расчетам команду за командой, не замечая в азарте боя рвущихся рядом снарядов противника. Из этого поединка он вышел победителем. А здесь, на «Казахстане», плохо умея плавать, не сняв даже сапог, бросился в пучину волн». [113]

Далее Перцев рассказывал о том, как, несмотря на непрекращавшиеся бомбежки вражеской авиации, на транспорте сохранялся необходимый в таких случаях порядок.

«Бушующее пламя на палубе усиливалось, — писал Перцев. — Один из солдат вдруг крикнул: «Тушить, тушить нужно пожар, но не каской же...» Мысль эту, вызванную случайным словом, неожиданно подхватили окружающие: «Товарищи! Тушить огонь касками! Касками! В цепочку с бортов разбирайтесь!» Зазвенели каски, связывались поясные и брючные ремни, веревки и лямки от вещевых мешков, и вода полилась с четырех сторон на разбушевавшееся пламя. Во время пожара самолеты бомбили нас с еще большим остервенением, но мы не прекращали работу. На случай вынужденного купания все были раздетыми... Но паники не было...»

«Паники не было». А ведь она могла быть, эта губительная паника, и тогда «Казахстан» мог бы не дойти до места назначения. Но он дошел, люди выдержали и были спасены, потому что они до конца боролись за жизнь корабля и свою собственную.

Подготовка людей к неожиданным для них ситуациям, которые могут возникнуть в ходе боя, всегда являлась на флоте одной из важных задач политического обеспечения.

Не раз за время войны приходилось наблюдать у десантников, как правило закаленных и отчаянно храбрых людей, обыкновенную водобоязнь. Красноармейцы, никогда не видевшие прежде моря, не умеющие плавать, оказавшись на катере, боялись прыгать с борта в воду. Это не было трусостью. Среди них были люди, не раз ходившие в атаку, обстрелянные, имевшие награды за храбрость, а вот воды они боялись. Переминаясь с ноги на ногу, ждали, когда кто-нибудь прыгнет первым, а уже потом вслед за ним сыпались за борт: была не была! Пример обычно показывали командиры, политработники, коммунисты и комсомольцы.

Никто не посмеет обвинить летчиков в отсутствии мужества — не такая у них профессия. Но встречались случаи, когда кое-кто из переведенных с сухопутного фронта на флот в морскую авиацию, поначалу опасался летать над морем. [114]

— Над сушей, — смущенно говорили они, — если подобьют, я найду, куда плюхнуться, а тут?

Иными словами, ни десантники, ни летчики, о которых идет речь, не были предварительно подготовлены к новым для них условиям.

Другое дело, когда люди знали, что их ждет, или действовали в привычной для себя обстановке. Здесь общее высокое морально-политическое состояние творило буквально чудеса.

Летчик Князев в воздушном бою израсходовал весь боезапас. Враг отстреливался, сбить его не удавалось. Князев в азарте боя приблизился к самолету противника на короткое расстояние и выстрелил из нагана, но промахнулся. И вдруг самолет противника замолчал — у него тоже, видимо, кончился боезапас. Тогда Князев снова подошел к вражескому самолету почти вплотную и на этот раз не промахнулся: самолет со свастикой упал в Ладожское озеро.

Краснофлотцу с одного из торпедных катеров комсомольцу В. Д. Кускову едва исполнилось двадцать лет, а он уже успел принять участие в 42 боевых походах и получил три правительственные награды. Однажды вражеский снаряд повредил маслопровод мотора торпедного катера. Будучи контуженным, Кусков голыми руками зажал пробоину и, несмотря на ожоги, удерживал масло до тех пор, пока катер не вышел из района атаки. В другом бою на катере вспыхнул пожар. Через пробоину хлынула вода. Кусков получил восемь осколочных ранений в голову и в спину, ему обожгло лицо и руки. Был ранен и обожжен также главный старшина Г. И. Матюхин. Катер тонул. Казалось, в эту тяжелую минуту Кусков и Матюхин ни о ком, кроме как о самих себе, не могли и думать. Но на гибнущем корабле были раненые, которые нуждались в помощи. Матюхин вытащил обожженных мотористов на верхнюю палубу, надел на них спасательные пояса. Кусков оказал помощь тяжело раненным командиру катера лейтенанту Хренову и старшему лейтенанту Прушинскому. Едва они успели это сделать, как катер пошел ко дну. Раненые и обжженные моряки очутились в воде. Надежды на спасение почти не было... А через два часа их подобрал другой катер, вызванный летчиком, обнаружившим державшихся на воде людей. [115]

Кусков и Матюхин — обоим им присвоили звание Героя Советского Союза — с честью вышли из, казалось бы, безвыходного положения; им удалось спасти товарищей и спастись самим, потому что они боролись до конца, не поддались страху и панике.

Только ли необстрелянному страшно перед боем? Любой реагирует на опасность, но все относятся к ней по-разному. Чем выше сознание долга, которым руководствуется человек в бою, тем легче преодолевается боязнь опасности.

Вот выписка, сделанная В. И. Лениным из книги Наполеона «Мысли»: «В каждом сражении бывает момент, когда самые храбрые солдаты, после величайшего напряжения, чувствуют желание бежать, эта паника порождается отсутствием доверия к своему мужеству; ничтожного случая, какого-нибудь предлога достаточно, чтобы вернуть им это доверие: высокое искусство состоит в том, чтобы создавать их».

Этим высоким умением внушать воинам доверие к своим силам и мужеству в совершенстве владели коммунисты и политработники.

Подводная лодка «М-96», потопив крупный транспорт противника, подверглась жестокой бомбежке. Лодка уклонялась, маневрировала, стараясь обмануть врага. Но бомбы рвались то за кормой, то совсем рядом по курсу. Нервное напряжение нарастало, казалось — вот-вот достигнет критической черты. И вдруг по переговорной трубе раздался голос старшины коммуниста Нечаева:

— Нашу лодку делали горьковчане, а ведет ее командир, с которым сам черт не страшен!

Матросы заулыбались. Напряжение спало.

Четыре транспорта потопила, пятый загнала на мель подводная лодка «С-7», которой командовал С. П. Лисин. Достать севшее на мель судно противника можно было только пушкой. Штормило. Волна окатывала орудийный расчет с ног до головы. Заряжающий краснофлотец Сорокин потом рассказывал:

— Меня могло смыть этой проклятой волной в любую секунду. Но когда я увидел рядом военкома, сразу перестал бояться.

Военком В. С. Гусев всегда появлялся там, где трудно. Во время артобстрела транспорта он находился у орудия, но вряд ли смог бы помочь Сорокину, [116] если бы того подхватила волна: она накатывалась со стороны Гусева. Однако присутствие военкома ободрило краснофлотца.

В одном из боевых походов подводная лодка «Л-3» торпедировала четыре вражеских транспорта и миноносец. Предстоял трудный переход с позиции в базу. Настроение у людей приподнятое; еще бы, возвращались домой с большой победой! Но вот стала нарастать тревога: лодка форсировала минное поле. Рвались антенные мины. Разрывы сильнее чувствовались в первом отсеке. В момент, когда нервное напряжение достигло предела, в первый отсек передали записку из шестого отсека. В ней говорилось: «Жители 1-го отсека, мы восхищены вашим мужеством при форсировании минных полей».

Не знаю, кто был инициатором этого послания, под ним стояло 14 подписей. Вероятно, и у самих подписавшихся тоже поднялось настроение, ведь они подвергались не меньшей опасности. Удачная шутка, пришедшаяся к месту «мелочь», так же как и в остальных случаях, подействовала на людей отрезвляюще.

Психика, душевная организация человека тесно связаны с его мировоззрением, с его нравственными принципами. Но нельзя ставить знак равенства между морально-политическим и психологическим воспитанием, так же как нельзя их разрывать.

Морально-политическая, психологическая, боевая подготовка — это единый процесс формирования воина. Различие между ними заключается в том, что морально-политическое воспитание формирует у солдат и офицеров марксистско-ленинское мировоззрение, нравственные принципы, соответствующие кодексу советского общества. Психологическая же подготовка — это воспитание таких качеств, как воля, мужество, самообладание, — качеств, которые делают человека способным выполнять сложные боевые задачи, уверенно использовать оружие в боевой обстановке, оправдывать в бою свои идейные убеждения.

Известно, что таран в воздушном бою — крайнее средство, на которое идут, когда уже нет другого выхода. Советские летчики не раз прибегали к нему. Каждый из них любил жизнь, но во имя Родины готов был пожертвовать своей жизнью. Таран требовал от летчика не только мужества. [117]

Запомнилось мне объяснение командира одного истребительного полка, что такое таран.

— Я вас не осуждаю, — говорил он лейтенанту, неудачно пытавшемуся уничтожить самолет врага ударом своей машины. — Нельзя осуждать человека за то, что он в бою не щадит своей жизни. Себя осуждаю, что не научил вас как следует владеть самолетом. Таранить не так просто, как кажется. Когда истребитель решает таранить бомбардировщик, летчик выбирает место удара, угол встречи, скорость. Для этого нужно не только горячее сердце, но и холодная голова, и точный расчет, и летное мастерство. Ведь воздушный таран — это не просто столкновение двух самолетов. При столкновении с истребителем бомбардировщик почти всегда окажется в более выгодном положении: у него и масса больше, и два мотора.

Командир взял карандаш, лист бумаги и показал, что получилось бы, если бы таран произошел.

— От вашего самолета, вероятно, остались бы одни щепки, а самолет противника вполне мог бы дотянуть до своей территории. Вот и вся игра, — заключил он, откладывая в сторону карандаш.

Иными словами, психологически летчик к подвигу был готов, а мастерства у него недоставало.

Случалось и так, что мастерство было, а чувства ответственности, морально-политической зрелости не хватало.

Присутствовал я однажды в одном из авиаподразделений на послеполетных разборах. На них выявлялись различные ошибки и промахи. При этом неизбежно переплетались и тактические и психологические вопросы. Партийные же и комсомольские организации делали из этих разборов выводы для своей работы с людьми.

Дошла очередь до тарана, который в тот день совершил один молодой летчик и которым он, судя по всему, очень гордился. Каково же было его изумление, когда он услышал от своих товарищей совсем не то, чего, видимо, ожидал.

— Я бы тебя, парень, за этот таран на гауптвахту посадил, — безжалостно отчеканил один из опытных воздушных асов.

— За что? — краснея, смущенно спросил молодой летчик. [118]

— Спрашиваешь, за что? Патроны у тебя были?

— Ну, были.

— Почему пошел на таран, не израсходовав боезапас? Почему не сбил немца из пулемета?

— Нервничал, вот и мазал, — примирительно вставил кто-то.

— На истребителе нервным делать нечего. Ишь герой нашелся! Стрелять не умеет, так на таран пошел.

— Самолет противника он стукнул удачно: фашист сгорел в воздухе. Свой, поврежденный, посадил умело. Все это не так просто. За что же осуждать? Человек явно совершил героический поступок, — вступился кто-то за молодого летчика.

Но большинство летчиков настаивало на своем.

— Это счастливый случай, — говорили одни. — Немец попался лопух. Он мог сбить нашего еще до таранного удара. Да и таран мог обернуться другим концом.

— Кто тебе дал право рисковать самолетом и самим собой, когда есть боезапас? — спрашивали другие.

Жаль было парня, но и защищать его было бы неразумно. К таранам наши летчики относились строго, и были правы. Таран, как уже говорилось, крайнее средство. И когда еще есть патроны, когда можно сбить врага из пулемета, идти на таран — не подвиг, а опасная и вредная лихость, объяснить которую можно лишь легкомыслием и безответственностью: кто не знает, как дорог в те дни был для нас каждый самолет, не говоря уже о людях. В этом смысле летчик, которому так досталось от товарищей на послеполетных разборах, был не прав, несмотря на свое бесспорное мужество и желание не щадя жизни бить врага.

В целом же о наших летчиках следует сказать, что это были люди, морально-политические и психологические данные которых как нельзя более удачно сочетались с их высоким воинским мастерством.

В дни разгрома гитлеровцев под Ленинградом в январе 1944 года большую помощь фронту оказывали наши морские летчики. В плохих погодных условиях, почти при нулевой видимости, когда авиация противника не решалась подняться в воздух, они прочесывали окопы противника, прижимая к земле его пехоту. Летали мелкими группами, звеньями, да и в звеньях самолеты расходились подальше друг от друга, чтобы [119] не столкнуться. Низкая облачность особенно мешала пикировщикам. Им нужна высота. На пикировании они теряли около тысячи метров да на выходе просаживались на пятьсот, значит, высота должна быть самое малое 1500 метров.

15 января пикировщикам поставили задачу: уничтожить командный пункт крупной немецкой группировки в Ропше. Но рваные облака опять низко висели над землей. Летчики ждали улучшения погоды. А задание было ответственное, и тянуть с ним не хотелось.

— Попробуем. Может, удастся спикировать. Не выйдет — сбросим с горизонта, — решили летчики.

Первыми полетели два звена под командованием Героя Советского Союза В. И. Ракова из 73-го бомбардировочного авиаполка. Повезло. Облака позволили подняться на 1150–1200 метров. С такой высоты можно бомбить с пологого пикирования, при этом опасность врезаться в землю исключается. Но зато точность удара меньше. А надо было, чтобы бомбы упали не рядом с КП, а прямо на него. Хорошо подготовленный, психологически закаленный во многих боях, умеющий в любых условиях владеть собой, Василий Иванович Раков решил бить наверняка.

— Штурвал от себя, и самолет почти отвесно пошел к земле, — вспоминал он позднее. — Бомбы сброшены. Перетягиваю штурвал на себя, не считаясь с перегрузкой. Лучше на две-три секунды потерять сознание (самолет и сам по инерции выйдет из пикирования), чем врезаться в землю навсегда. На какое-то время руки и ноги будто свинцом налились, перед глазами сплошные круги, свет померк. Может, это и есть потеря сознания... Но уверенность, что бомбы лягут точно, не покидала меня ни на секунду. С такой высоты промахнуться трудно. На тренировках мы клали бомбы в круг диаметром 10 метров...

Боевая задача была выполнена Василием Ивановичем блестяще. Командный пункт противника разнесло вдребезги. Чтобы совершить такое, кроме высоких моральных качеств и совершенного владения оружием нужны еще крепкие нервы и высокая психологическая тренированность.

Наряду с прочим одним из важнейших условий, определяющих надежность политического обеспечения боевых действий, является высокая дисциплина. [120]

Помнится, в беседе с летчиками зашла как-то речь о том, от чего зависит успех в бою. Много было высказано дельных мыслей. И как летать, и как стрелять и не горячиться, и что умение бить врага не приходит само собой, а воспитывается и достигается иной раз ценой крови. Говорилось о дерзости в бою, об упорстве и настойчивости. Но вот выступил командир эскадрильи Герой Советского Союза И. А. Каберов.

— Все дело в дисциплине, — сказал он. — В дисциплине полета, в умении подчиняться воле ведущего, в строгом соблюдении правил, уставов. «Помни о дисциплине, она подавляет малодушие. Она не заменит дерзости и отваги, но прибавит их, придаст упорства и настойчивости», — процитировал он в заключение по памяти выдержку из какой-то инструкции.

Несогласных с его мнением не нашлось. Игорь Александрович как бы обобщил и подытожил все сказанное до него.

Привычку к дисциплине надо воспитывать и тренировать постоянно, в процессе всей боевой подготовки, на протяжении всей военной службы. В бою человек должен быть собранным, организованным, готовым по первому же слову выполнить приказ. «Уговаривания и увещания к выполнению приказаний сами по себе суть грубейшие нарушения дисциплины», — говорил М. В. Фрунзе.

Уметь выполнять приказ — главное для военного человека. К этому в конечном счете сводятся все требования дисциплины. Дисциплина учит, как лучше выполнять приказы и распоряжения. У дисциплинированного человека, когда он предоставлен самому себе, чувство воинского долга обостряется.

Однако когда мы говорим о дисциплине, то речь идет не только об исполнительности. Бывает, что человек соблюдает уставы, беспрекословно подчиняется существующему порядку, выполняет приказы, проявляет повиновение. Все это очень важно. Однако война требует большего. Иной не совершает проступков, он дисциплинирован и исполнителен, но предоставьте его самому себе, и все может пойти кувырком. Без приказов, без постоянной опеки командира или старших товарищей он беспомощен.

А самостоятельность, умная и своевременная инициатива [121] в боевой обстановке играют немалую роль. Однако находчивость, умение воздействовать на людей в непредвиденной ситуации, найти самому лучший вариант решения задачи не запланируешь.

Предприимчивость и инициативу необходимо воспитывать, вырабатывать заранее. Тем более, что в боевой обстановке нередко складывается такая ситуация, когда воин должен действовать самостоятельно, без прямого воздействия или подсказки начальника.

Эскадрилья И. А. Каберова находилась в состоянии боевой готовности. Уже известен приказ: «Прикрывать Колпино». По сигналу с КП летчики должны вылететь немедленно.

Чтобы не терять даром время в ожидании сигнала, Каберов рассказывал летчикам, как в случае необходимости следует садиться на фюзеляж. Ему еще в августе 1941 года пришлось совершить такую вынужденную посадку, и он тогда ударился лицом о прицел.

— Чтобы не случилось такого, — говорил Игорь Александрович, — надо...

— Товарищ командир, немцы Колпино бомбят! — крикнул в этот момент адъютант, случайно перехвативший радиопередачу.

«Колпино?! Это же наш объект! Почему же нет сигнала с КП? — молниеносно пронеслось в голове Каберова. И тут же он принял решение: — Немедленно вылетать! Ждать нечего, придется действовать самостоятельно. Только бы не опоздать!»

Самолеты один за другим взмыли в небо. А через четыре минуты взвилась ракета. Прибежал командир полка:

— Где дежурные самолеты? Куда черт унес Каберова? Колпино бомбят!

В это время эскадрилья Каберова была уже над городом ижорских машиностроителей. Колпино горело. Наши истребители перехватили четверку вражеских бомбардировщиков и расправились с ней в считанные секунды. Каберов лично сбил «Ю-88». Бил наверняка, с короткой дистанции. Так вернее.

Однако прежде чем рухнуть на землю, поверженный Каберовым «юнкерс» успел прошить борт его самолета. Игорь Александрович заметил повреждение только тогда, когда стал сдавать мотор. Уже делая завершающий [122] круг над Колпином, Каберов выскочил на фашистский «мессершмитт». Атака! Это было так неожиданно, что фашистский летчик, вероятно, не успел даже сообразить, что происходит, как уже завалился в смертельное пике.

Каберов дотянул-таки до аэродрома. И тут — дома! — новое испытание. Отказало шасси — не вышло. Пришлось садиться на фюзеляж. Сел удачно — так, как перед вылетом собирался посоветовать своим подчиненным.

К самолету подбежал командир полка, тряс Каберову руку:

— Спасибо, выручил! Как же ты догадался? Ведь сигнал запоздал.

— Так ведь приказ, товарищ командир, выполняется не только по сигналу, — улыбнулся в ответ Каберов.

Таких, как Каберов, в морской авиации и вообще на флоте было немало. Политическое обеспечение войск предполагает воспитание инициативности, самостоятельности как у комсостава, так и у красноармейцев и краснофлотцев.

Помочь человеку найти себя партийные и комсомольские организации считали одной из главных своих задач. Шаблон, уравнительный подход здесь был неуместен.

Если вновь обратиться к примеру летчиков, то правило это обретало свою категоричность особенно наглядно. Даже те, кто хорошо владел техникой пилотирования и вместе с тем, казалось бы, неплохо усвоил опыт лучших летчиков, нередко все же совершали ошибки, обусловленные индивидуальными особенностями человеческого характера.

Кажется, не было у нас в морской авиации такого летчика, который не знал бы истины, высказанной Героем Советского Союза капитаном П. А. Бринько: «Если я вылечу на секунду раньше — погибнет враг, на секунду позже — погибну сам». Все это воспринимали как аксиому. И летчики не задерживались с вылетом, дорожили каждой секундой. Однажды, следуя этому правилу, летчик Ситников, торопясь с вылетом, вместо шлема схватил шапку-ушанку и поднялся в воздух. Вероятно, он тоже думал: «Если я вылечу на секунду раньше...»

В воздухе ведущий передавал по радио команды, [123] но Ситников не мог слышать их. Связи с землей без шлема тоже не наладишь. Кончилось тем, что Ситников, приняв появившихся поблизости «лавочкиных» за немецкие самолеты, пытался их атаковать.

Все это произошло по неопытности молодого летчика, который, усвоив одно правило, легкомысленно пренебрег другим. Подобные случаи заставляли командиров, политработников, партийные организации обращать серьезное внимание на так называемые мелочи, вести вокруг них большую разъяснительную работу.

И как тут не вспомнить о коврике Героя Советского Союза Георгия Костылева.

Я еще мало знал этого замечательного летчика. Будучи как-то на аэродроме, я случайно заметил около его самолета коврик. Подумалось: какой чистюля!

— Это ваше личное имущество? — спросил я.

— Иначе нельзя, товарищ корпусной комиссар. К самолету идешь по пыли, а то и по грязи. Когда сажусь в кабину, вытираю ноги, а то вдруг пыль забьет стекла очков, а тут вражеский самолет. Знакомые девушки по мне могут заплакать, — пошутил он.

Еще «мелочь». Сапог жал ногу. Разносится, решил летчик. На земле он не придал этому должного значения. А в воздухе появилась сильная боль в ноге. Она все усиливалась, и летчик, не чувствуя как следует педаль, вынужден был вернуться на аэродром, не выполнив задания.

Индивидуальная работа, работа с учетом особенностей характера, приобрела на флоте широкий размах и давала отличные результаты. Разумеется, она требовала прежде всего умения разбираться в людях, исключала шаблон. Мы хорошо понимали, что такую работу нельзя втиснуть в какие-то рамки, нужно учиться «подбирать ключи» к каждому человеку. Тысячи характеров завоевывались тысячами способов.

Военный совет всемерно поощрял распространение положительного опыта работы с людьми. А таким опытом располагало большинство командиров и политработников. Назову некоторых. И сейчас словно стоит перед глазами капитан 1-го ранга, командир ОВРа{6} Ю. В. Ладинский. [124]

Всегда подтянутый, подобранный, с пытливым умным взглядом. В его подчинении 240 вымпелов — очень крупное соединение. И кажется, не было такого командира корабля, будь то офицер или младший командир, которого бы он не знал досконально.

Командир шхерного отряда кораблей капитан 1-го ранга С. В. Кудрявцев. Всегда улыбающийся, доступный для подчиненных, замечающий лучших. С него могли брать пример многие политработники.

Командир бригады траления капитан 1-го ранга Ф. Л. Юрковский — «морской волк», как его называли более молодые офицеры. Неторопливый, рассудительный, по-отцовски заботившийся о подчиненных начальник.

Капитан 3-го ранга Герой Советского Союза Ф. Е. Пахольчук, командир дивизиона тральщиков. Храбрый, решительный и знающий цену таким же, как он сам, смелым людям. У него в подчинении было много младших командиров, командовавших небольшими кораблями, выполнявших рискованные задания. Он гордился своими воспитанниками и при всяком удобном случае готов был похвалить их.

Командиры дивизионов торпедных катеров Е. В. Осецкий и С. А. Осипов. Этим, как говорится, и бог велел знать каждого своего подчиненного, отрабатывать высокие боевые качества у любого катерника. С первого дня войны они не выходили из боевых схваток с противником и всегда на своих маленьких быстрых кораблях, неотделимые от краснофлотцев, вместе с ними разделяли риск и смотрели смерти в глаза.

Капитаны 1-го ранга, тоже катерники, Е. В. Гуськов и Г. Г. Олейник. Григория Григорьевича Олейника, высокодисциплинированного и требовательного человека, я знал еще в 1934 году по бригаде торпедных катеров Черноморского флота. Тогда он был командиром звена торпедных катеров волнового управления, а в период блокады Ленинграда командовал бригадой.

А. О. Лейбович командовал батальоном морской пехоты. Батальон этот был особый. Его посылали в самое пекло, и его командир Александр Оскарович всегда находился впереди. Он знал души своих подчиненных, умел оценить каждого.

Командир эсминца капитан 3-го ранга Д. Л. Кутай, командир дивизиона морских охотников капитан [125] 3-го ранга П. С. Колесник, командиры авиационных подразделений В. Ф. Голубев, Я. Е. Слепенков и другие, артиллерист майор С. Ф. Крайнев, серьезный, вдумчивый, хорошо знавший береговую артиллерию полковник Т. М. Зубов, умница, замечательный командир-воспитатель Г. И. Барбакадзе, притягательный своей храбростью и простотой Б. М. Гранин, отличные воспитатели командиры-подводники, такие, как А. М. Матиясевич и Е. Г. Юнаков, которого и сейчас, когда Евгений Гаврилович давно уже в отставке, многие подводники называют своим наставником, — с таких вот людей Военный совет рекомендовал брать пример в работе с подчиненными.

Я назвал некоторых, разных по характеру командиров, у которых было что перенять. А теперь назову политработников, положительный опыт которых ставился в пример. Таких людей на флоте было много. Вот некоторые.

Начальник политотдела Краснознаменной морской железнодорожной артиллерийской бригады, которая после январских боев 1944 года стала именоваться Красносельской, полковник Г. М. Яичников. Дотошный и въедливый, как иногда говорили о нем пубалтовцы за то, что он кропотливо и настойчиво искоренял недостатки. Пока Григорий Макарович не добьется своего, пока, бывало, не вытянет отстающий участок, он с него глаз не спускает. Опытный воспитатель, член партии с 1919 года, в начале 1920 года окончил политические курсы и с тех пор стал политработником на всю жизнь. Я знал его с 1924 года, и всегда, на какой бы работе он ни оказался — политрук, начальник клуба, инструктор политотдела, комиссар службы связи, инструктор Пубалта, — всегда и всюду уходил в дело с головой, всегда был принципиальным и непримиримым к недостаткам. В начале войны он был комиссаром Ижорского укрепленного района и пользовался там высоким авторитетом. Будучи начальником политотдела крупного, без передышки воевавшего с обстреливавшими Ленинград батареями противника соединения железнодорожной артиллерии, умело готовил людей к наступлению на Карельском перешейке.

Генерал-майор Г. Ф. Быстриков, начальник политотдела Кронштадтского морского оборонительного [126] района, тоже старый политработник, член партии с 1920 года. Человек заразительного оптимизма, неутомимый пропагандист флотских традиций. Все политработники широко популяризировали славное прошлое балтийских матросов. Но для Григория Федотовича эта тема была любимым коньком. О боевых традициях он говорил, кажется, всегда, когда выступал перед массами, говорил горячо и убедительно. Краснофлотцы любили его слушать.

Словом, у политработников старшего поколения было чему поучиться. Я назвал двоих из этой плеяды. Но вот еще двое: П. А. Скутский и М. Г. Немов. В 1938 году, когда у Быстрикова и Яичникова за плечами был почти двадцатилетний стаж политработы, Скутский и Немов закончили Высшее военно-инженерное училище и получили назначение. Скутский — военкомом научно-технического комитета РККФ, а Немов — военкомом постоянной комиссии по приему вновь строящихся кораблей. В годы войны оба они, имея хорошую инженерную подготовку и практику, выделялись высокой культурой.

— Им просто, — отмахивались иные незадачливые политработники (а такие на флоте тоже были), когда ставились в пример Павел Арсентьевич Скутский и Михаил Григорьевич Немов, — они инженеры.

Что и говорить, специальная подготовка очень помогала политработнику. Но всегда решали партийность, призвание к политработе, которое у П. А. Скутского и М. Г. Немова обнаружилось задолго до того, как их выдвинули на крупные политические должности. Скутский до военной службы был секретарем комсомольской ячейки, вступил в партию в 1928 году. На флоте служил с 1929 года, еще до поступления в инженерное училище, активно участвовал в партийной работе. А Немов вступил в партию в 1932 году и после окончания училища сам заявил, что хочет пойти на политработу.

Не могу не сказать здесь и о таких замечательных политработниках, как начальник политотдела эскадры капитан 1-го ранга Д. К. Игнатьев, начальник политотдела бригады траления капитан 2-го ранга Б. А. Фролов, начальник политотдела бригады подводных лодок капитан 2-го ранга М. Е. Кабанов, начальник политотдела бригады торпедных катеров капитан 2-го [127] ранга И. Т. Зубенко. Они не имели инженерного образования и все же хорошо справлялись со своими многотрудными обязанностями. Величайшая ответственность перед партией за порученное дело — вот что было главным в их деятельности.

Запомнились мне и другие политработники, умевшие расположить к себе матросские сердца. Вот их имена: Л. В. Серебрянников, Б. Н. Бобков, С. С. Молодцов, П. Я. Савин, И. В. Колузаев, Г. М. Обушенков, А. Л. Расскин, П. И. Власов, А. Г. Мочалов, Ф. Д. Шаройко, Н. С. Солдатченко, Л. Н. Пурник, С. С. Бессонов, А. Г. Соловьев, Л. Е. Копнов, Г. Ф. Зайцев, А. Н. Филаретов, М. Т. Мельник, М. Е. Прокофьев, Ф. И. Демидов, И. В. Вайдо, Ф. Г. Масалов, А. Р. Ващенко, В. А. Микац, П. В. Боярченко, Ф. И. Карасев, А. Я. Голобородько, С. А. Красников.

Были, к сожалению, и такие товарищи, которые в погоне за количеством различного рода мероприятий не всегда учитывали состояние людей, вернувшихся из боя, или просто не считались с ним. Люди устали, возбуждены, полны переживаний, связанных с боевыми событиями, в которых они только что принимали участие, а их тянут на очередную запланированную беседу. Отдых бы им организовать, снять нервное напряжение, а тут — «плановое мероприятие», нужное и полезное в другое время, но теперь вызывающее лишь досаду своей несвоевременностью. Есть, дескать, официально утвержденный план, согласно ему и действуй. Были и такие товарищи, которые считали, что заниматься кропотливой работой с каждым никаких сил не хватит.

Разумеется, планировать политработу нужно, но не следует забывать и о том, что не все можно спланировать заранее. План не должен связывать, он должен лишь ориентировать, направлять, строиться на доверии к тем, кому он адресован.

И мы своим людям доверяли. Как правило, большинство из них доверие это и ценило и оправдывало на деле. Да и как учесть в планах все те случайности и неожиданности, без которых не обходилось практически большинство боевых заданий? А вот отобрать нужных, толковых людей, кто, понимая основные задачи политического обеспечения, не подведет и с честью оправдает оказанное доверие, — это другое дело. [128]

Особенно тщательно подбирали мы тех, кому предстояло вести политработу на уходивших в боевые походы подводных лодках. Тут, если ошибся, если назначен не тот человек, исправить что-либо уже невозможно: назад из глубин Балтики не отзовешь, а «шефство», подсказки по радио — дело, разумеется, нереальное.

И политработники на наших субмаринах в подавляющем большинстве справлялись с любыми трудностями, работали творчески, грамотно, изобретательно, с инициативой.

Приведу в качестве примера выдержки из рабочего дневника заместителя командира по политчасти подводной лодки «Щ-406» батальонного комиссара В. С. Антипина, который вместе с экипажем вышел в боевой поход 20 октября 1942 года. Эти записи говорят не только об оправданном доверии, но и рассказывают скупыми, лаконичными строчками о той огромной и разнообразной работе по политическому обеспечению боевого похода, которая в немалой степени обусловливала успех этих полных неимоверных трудностей рейдов в глубокий тыл врага.

«24.10.42 г. Финский залив

Провел политинформацию для личного состава (III и V отсеков) по материалам Совинформбюро. Проверил несение ходовой вахты. Беседовал с кандидатами партии Некрасовым, Куликовым и Тумановым. Объяснил им, как нужно поступить с оформлением документов и у кого можно просить рекомендацию. Работают они хорошо, добросовестно, вполне могут быть членами партии...

25.10.42 г. Балтийское море

Сегодня все себя чувствовали празднично, потому что получили радиограммы, извещающие о том, что командиру ПЛ (подводной лодки) присвоено звание Героя Советского Союза, а ПЛ наградили орденом Красное Знамя. Военный совет КБФ поздравил командира и весь личный состав с высокой правительственной наградой. По отсекам провел краткий митинг. Дубровский, Смирнов, Куликов — кандидаты партии — говорили: «Ну, краснознаменцы, нам теперь воевать нужно еще лучше, чем в первом походе, теперь [129] с нас больше потребуют, и мы обязаны это сделать».

Все это проходило в надводном положении. Дал задание выпустить «Боевой листок», сам написал передовую, где поздравляли командира с присвоением звания Героя.

Когда погрузились (во время обеда), личный состав пришел поздравлять командира. Варановкин, представитель «носа», сказал: «Товарищ командир, разрешите вас поздравить с присвоением звания Героя Советского Союза и заверить от имени всего личного состава «носа», что мы будем воевать еще лучше, чем раньше».

Этот день запомнится всему личному составу. На глубине 40 метров в Балтике отпраздновали высокую награду правительства.

26.10.42 г. Данцигский залив

Сегодня пришли на позицию. С личным составом провел беседу по отсекам. В беседе рассказал об итогах форсирования залива и задачах личного состава на боевой позиции. Финский залив прошли скрытно, так же скрытно нужно работать и на позиции. Обстановка сложна, много противолодочной обороны на нашей позиции{7}.

С первого же дня и «улов» выпал, один транспортишко «тяпнули». Работать нужно по-стахановски, а то Финский замерзнет. Объявлено по отсекам личному составу, что открыт счет в 12000 тонн. «Флотцы» говорят: «Поработаем во славу любимой Родины».

28.10.42 г. Район позиции

Провел политинформацию по материалам Совинформбюро. Проверил несение вахты. Беседовал с кандидатами партии о вступлении в члены ВКП(б) — с тт. Дягилевым, Смирновым, Глушаковым.

Сегодня «улов» хороший — один транспорт, 7 человек пленных. Глушаков с коком объясняются с ними на немецком языке, получается хорошо. [130]

1.11.42 г. Район позиции

Сегодня день прошел сравнительно спокойно. Вечером выпал «улов». В 18 час. 30 мин. акустик Кучеренко доложил, что слева транспорт без охранения, и через 8 минут после доклада транспорт торпедировали на расстоянии 3–4 кабельтовов. Взрыв был очень сильный, лампочки полопались в кормовых отсеках, наши пленные фашисты перепугались, думали, что нас бомбят.

Провел беседу «Итоги пребывания на позиции и задачи на переходе в базу».

7. 11. 42 г. Балтийское море, район Готланда

На глубине 40 метров ПЛ лежала на грунте, было проведено партийное собрание с повесткой дня «Прием в члены и кандидаты партии». Лучших товарищей приняли в партию, принятые — все орденоносцы.

Отдохнули малость и направились в путь-дороженьку — в родную базу.

5.11.42 г. Финский залив

Обстановка Финского залива была разъяснена личному составу. Обращено внимание на трудности движения ПЛ в подводном положении: в течение 28 часов форсировали несколько минных полей...

6.11.42 г. Финский залив

Сегодня провел кратенькое собрание личного состава, посвященное 25-й годовщине Октябрьской социалистической революции. Собрание проходило на глубине 50 метров. Докладчик на собрании — командир ПЛ тов. Осипов.

7. 11. 42 г. Остров Лавенсари

Финский форсировали благополучно. Вот и остров наш родной — Лавенсарский. Островное начальство встретило хорошо. Задача в основном выполнена, еще немного — и мы в Кронштадте, в родной базе».

А вот еще один документ. Точнее, выдержки из дневника секретаря парторганизации подводной лодки «Щ-303» КБФ Б. Г. Бойцова.

«1 октября 1942 года (четверг). В 21 час отошли от пирса Кронштадтской базы подводных лодок и взяли [131] курс на запад — громить заклятого врага. Готовность № 1 надводная. Прошел по отсекам, поговорил со всеми коммунистами о бдительности на вахте, о четкости докладов в ЦП (центральный пост), о тщательном наблюдении за механизмами. Настроение у личного состава хорошее. Старший краснофлотец Толмачев заявил, что будет «стоять на горизонтальных рулях так, чтобы наверняка обеспечить наш «Ерш» гвардейским званием»{8}.

Выпустили «Боевой листок», посвященный задачам похода и особой бдительности при форсировании Финского залива. Я написал заметку «Коммунисты будут впереди».

4 октября (воскресенье). Дал задание агитатору, кандидату ВКП(б) тов. Федькину, провести групповую читку художественных рассказов и очерков из газет в VI отсеке.

9 октября (пятница). Командир лодки собрал весь личный состав на короткую беседу и указал на ряд существенных недостатков в работе (обслуживание механизмов, несение вахты на боевых постах).

11 октября (воскресенье). Сегодня довольно «веселый» день в нашем плавании. Выходили четыре раза в атаку, и все неудачно. Правда, не по нашей вине, а потому, что транспорты оказались ложными. Ну ничего, мы народ терпеливый, подождем и безусловно прищучим парочку настоящих.

15 октября (четверг). Балтийское море. Провел беседу по отсекам по сообщению Совинформбюро. Сейчас очень напряженная обстановка среди личного состава, все с нетерпением ждут действия наших торпед на фашистские транспорты, но, к сожалению, мы пока еще не имели возможности провести атаку. Однако я думаю, что она не заставит себя долго ждать.

19 октября (понедельник). Балтийское море. Сегодня подали заявления в партию сразу четыре человека: Косых (из кандидатов в члены), Васильев, Нечуняев, Крутковский...

20 октября (вторник). Балтийское море. Сегодня мы потопили транспорт противника водоизмещением 6–8 тыс. тонн. В него врезались две наши торпеды, на которых по тавоту написано: на одной — «За Ленинград», [132] на другой — «За Сталинград». Прошел по отсекам, поговорил с личным составом. Настроение хорошее.

25 октября (воскресенье). Балтийское море. Погода свежая, под перископом держаться невозможно. Легли на грунт. Пользуясь свободным временем, собрал в V отсеке партийное собрание с повесткой дня: 1. Прием в члены ВКП(б) тт. Васильева и Косых. 2. Информация командира лодки о работе коммунистов в настоящем походе.

Выступили 8 коммунистов, которые охарактеризовали принимаемых товарищей, отметили их положительные стороны и указали на недостатки.

29 октября (четверг). На грунте. Собрал партийное собрание в 16 часов. Приняли Магрилова в члены, Толмачева, Широбокова, Мироненко в кандидаты ВКП(б).

4 ноября (среда). Балтийское море. Общее желание увенчалось успехом. В 23 час. 30 мин. с надводного хода мы торпедировали и потопили очень большой транспорт водоизмещением 15000 тонн. Это подарок Родине в честь ее двадцатипятилетия.

7 ноября (суббота). Балтийское море. В 02.00 командир лодки собрал личный состав в IV отсеке. Провели небольшой митинг. Военком сделал короткий доклад о 25-летии Октября... Зачитали приказ командира, в котором он поздравлял экипаж с праздником. Приняли поздравительную телеграмму от Военного совета КБФ.

12 ноября (четверг). Финский залив. В 05.00 подошли совсем близко к своему острову Лавенсари (в подводном положении) и легли на грунт.

В 09 час. предстоит встреча со своими катерами. Личный состав пришел к родному острову в очень хорошем настроении. Тем более, что за плечами крупная победа — три потопленных фашистских транспорта...»

Читаешь сейчас, через многие годы после войны, эти документы и думаешь: какую же огромную ношу взвалили на свои плечи их авторы, коммунисты и политработники! Нет такого закутка на корабле, нет такого уголка в душе любого члена экипажа, куда не старался бы проникнуть внимательным взглядом партийный вожак: все ли так, как надо? [133]

Честь и слава вам, секретари партийных организаций подводных лодок, надводных кораблей, береговых и авиационных частей, подразделений морской пехоты! Вы много, очень много сделали для победы над врагом. Всюду, на всех кораблях и в частях, как и на подводной лодке «Щ-303», командиры в своей работе с личным составом опирались на партийную организацию. «Без партийной организации не представляю, как бы я справился с воспитанием людей, — говорил на одном из собраний командир эскадрильи пикировщиков майор П. Васянин. — Боевая работа пикировщиков — это риск, смелость, мастерство. Коммунисты — лучшие летчики, они делятся опытом, ведут».

Ему вторил командир эскадрильи истребителей В. Меркулов: «Практика меня давно убедила, что без помощи партийного актива даже хорошо подготовленный командир не сумеет наладить дело воспитания».

«Я сам в прошлом политработник и хорошо понимаю, каких трудов стоит политическое обеспечение при выполнении боевой задачи. Без опоры на партийную организацию ничего серьезного тут не сделаешь», — говорил генерал-майор И. Н. Дмитриев.

Как показал опыт наступательных операций, наиболее сложным являлось непрерывное ведение политработы в самый ответственный период — во время боя. Обстановка нередко складывалась так, что нужно было в ходе выполнения боевой задачи провести непредусмотренный тактический маневр, требующий психологической перестройки личного состава.

Намечалось одно, на деле же все складывалось по-другому. Там, где ожидалось сильное сопротивление противника, его не встречали, и наоборот. Предварительный замысел менялся.

Подобные изменения обстановки требовали не только быстрого и правильного тактического решения, но и соответствующей подготовки исполнителей, а в мелких подразделениях — подготовки каждого бойца.

Партийное влияние на личный состав не должно прекращаться в ходе боя. Чтобы создать нужное настроение, стремление выиграть сражение, надо уметь поддерживать боевой дух воинов, уверенность в успехе на протяжении всей операции, какой бы она ни была продолжительной, в каких бы масштабах ни осуществлялась. [134]

О самоотверженном поступке бойца, когда он с бутылкой горючей жидкости шел на вражеский танк или первым поднимался в атаку, говорят, что это солдатский долг. Совершенно верно, долг. Но долг этот привит воину всем процессом воспитательной работы. Следовательно, действия человека, увлекающего за собой остальных, как и призыв к этим действиям, не что иное, как политработа. Ведь не зря же говорили про тех, кто поднимал людей в атаку, вскочив на бруствер окопа, что они агитировали гранатой и автоматом, то есть своим мужеством, решительностью, примером. Бывало, что достаточно вовремя сказанного нужного слова, боевого клича «ура!». Еще сильнее действует решительный поступок, пример личного героизма. Этому мы и учили командиров, коммунистов, политических руководителей, рядовых агитаторов. Непрерывное влияние на поведение воинов в ответственные минуты сражения — вот что такое политработа в бою.

В апреле 1945 года наши катера высадили на косе Фриш-Нерунг первый эшелон десанта — батальон из гвардейского полка полковника Белого. При возвращении за следующей группой пехотинцев один из катеров потерял ход. Гитлеровцы открыли по нему сильный артиллерийский огонь, и его пришлось подорвать. Малочисленный экипаж сошел на берег и поспешил на помощь гвардейцам. Положение у десантников было тяжелым. Многие выбыли из строя, многие оказались ранеными. Гитлеровцы, имея огромное превосходство в силах, бросились в атаку. Напряжение достигло предела. Могло ли дрогнуть мужество десантников, их воля к победе? Трудно сказать. Мог не выдержать один, другой.

— Держись, братишки! — крикнул вдруг кто-то из спешивших на помощь матросов с катера.

— Моряки пришли! — обрадовались десантники.

— Матросы! — передавали друг другу бойцы.

А сколько их, матросов? Рота? Горсть? Об этом никто не спрашивал. Важно было, что это матросы.

Старший лейтенант Головко на ходу приказал морякам занять фланги обороны. Там была главная опасность. Боцман Иванов и командир отделения Микляев заменили убитых пулеметчиков. Старшина Пустыльников, матросы Можаев и Вопилов, радист Трофимов — семь человек в бушлатах, успевшие надеть [135] каски, ввязались в бой. Горстка? Нет, сила, удесятерившая стойкость каждого десантника. Слово «матросы!» сработало лучше всякой агитации; оно само по себе было, по существу, агитацией.

Противник усиливал натиск. Ранен в лицо и руку Вопилов, по нескольку ранений получили Микляев и Иванов. Быстро перевязав раны, они продолжали бить из своих пулеметов. Осколком мины выбило глаз Пустыльникову, товарищи наскоро сделали ему перевязку, и старшина вновь взял винтовку. Вот он, героизм, влекущий на подвиги рядом стоящих! Погибли в бою боцман Иванов и командир отделения мотористов Микляев. Но десант выстоял до подхода свежих сил.

С расширением масштабов боевой деятельности флота усложнялись и задачи политического обеспечения. Члены Военного совета, руководители Пубалта, политработники всех степеней и рангов, ища новые действенные формы работы, стремились черпать опыт всюду, где это представлялось возможным. Все, что могло принести пользу, анализировалось, чтобы ошибки и просчеты не повторились.

Один из таких просчетов, за который тысячи людей едва не заплатили кровью и который многому научил нас, политработников, не обернулся трагедией только благодаря опыту и самообладанию начальника штаба фронта контр-адмирала А. Н. Петрова.

В частной наступательной операции под Усть-Тосно десант решено было высаживать днем, чего противник, конечно, не ожидал. К операции готовились тщательно. Засекли огневые точки противника; заблаговременно сделали фотопанораму мест высадки; учли также, что большая часть пути десантных кораблей скрыта изгибом Невы; последние же километры, которые простреливались с позиций противника, решено было прикрыть дымовыми завесами. Казалось, все рассчитано до тонкости, продумано до мельчайших деталей...

Артиллерийская и авиационная подготовка намечена на 10 часов. В 12 идут в атаку войска 55-й армии. К тому же времени приурочивается высадка десанта. Все проверено, все подготовлено. Стрелка часов приближается к намеченному сроку. Но вот досада: над позициями противника стоит дымка, мешающая прицельному огню. Командующий 55-й армией генерал [136] В. П. Свиридов решает сдвинуть расчетное время на один час и отдает соответствующее распоряжение.

Артиллерийское наступление вместо 10 началось в 11 часов. Контр-адмирал Петров видит с командного пункта, как разрывы снарядов окутывают дымом берег противника, — все идет хорошо. Переводит взгляд на Неву и с ужасом замечает, что вверх по реке идут катера с десантниками. Видимо, до командира десантного отряда капитана 1-ю ранга А. М. Богдановича приказание генерала Свиридова не дошло, и он вышел по старому графику. На час раньше. Катера идут под удар своей артиллерии...

«Немедленно задержать Богдановича!» — приходит Петрову решение. Заработали все средства связи, а сам он прыгает в штабной моторный катер и мчится на перехват десантников. Команда в мегафон о переносе высадки с 12 на 13 часов доходит раньше, чем распоряжение по радио. Катастрофа предотвращена. Катера повернули обратно.

Подобное ЧП, конечно, не прошло бесследно. Виновникам, в том числе и политработникам, досталось изрядно. Могут спросить: а при чем тут политработники? Очень даже при чем. Политобеспечение боевой операции — это не только подъем настроения и боевого духа в войсках, но предвидение всего, что может помешать выполнению задачи, а следовательно, проверка и подбор людей на наиболее важные участки, людей, которые сумеют наверняка сделать то, что от них требуется. В данном же случае приказание командующего 55-й армией о переносе на час расчетного времени не дошло до десантного отряда, и тот начал движение по старому графику. Кое-кто отнесся к своему делу безответственно. Значит, командиры и политработники не обеспечили надежного прохождения приказаний до исполнителя. Все необходимые из этого выводы, конечно, были незамедлительно сделаны: опыт, особенно если он горький, учит и скоро и надолго.

Не следует, однако, думать, что опыт политработы накапливался в основном по малоутешительному принципу: «Нет худа без добра»; постоянный контакт с частями и кораблями флота, с действующими войсками, пристальное внимание ко всему, что в них происходило, приносили свои плоды, помогая расширять и углублять формы и методы политического обеспечения. [137]

Хорошие начинания быстро распространялись, если люди видели, что это важно для победы над врагом. Убедительных фактов на этот счет можно привести великое множество.

Еще во время подготовки к прорыву кораблей из Таллина в Кронштадт катер «МО-408», как ненадежный, решили затопить в Таллинской бухте. По мнению специалистов, до Кронштадта он дойти все равно не смог бы. Каково же было наше удивление, когда мы узнали, что катер в Кронштадте! Оказывается, команда катера убедила начальство, что сумеет привести свой корабль в порядок и обязательно доведет его до Кронштадта.

Кто сказал первое слово, мы не знали, да и не доискивались; забота о своем корабле казалась обычным явлением. И все же, когда после прорыва в Кронштадт мы собрали политработников, я привел поведение экипажа катера «МО» как пример любви к своему кораблю и бережного отношения к материальной части, что в условиях блокады было чрезвычайно важно. Катер же «МО-408» продолжал нести свою службу в дозорах, выводил на позиции подводные лодки и встречал их при возвращении в свою базу. Последнее, что я узнал об этом корабле, было сообщение, что 5 июля 1944 года боцман катера старшина Мельников сбил из пулемета самолет противника. Чуть не списанный когда-то, катер, как и многие другие сохраненные для флота малые корабли, по-прежнему оставался в боевом строю.

Немало ценного черпали флотские политработники и из боевого опыта нашей морской авиации. Надо сказать, что авиация противника постоянно стремилась обновлять тактические приемы воздушного боя. Было, например, замечено, что немецкие летчики стали применять прием, который у нас прозвали «воробьиной стаей». Заключался он в следующем: большая группа самолетов идет, на первый взгляд, в полном беспорядке: впереди один самолет, вероятно командира, за ним два ведомых, которые его прикрывают, а все остальные машины маневрируют вблизи по горизонтали и вертикали. Строй этот и в самом деле напоминал стаю воробьев. Летчиков в такую «стаю» подбирали опытных, каждый из них хорошо знал свой маневр, и одолеть «воробьиную стаю» было не просто. [138]

Уже известный в те дни опытный летчик Герой Советского Союза майор Василий Федорович Голубев предложил вести бой с такой группой, имея преимущество в высоте и только на вертикалях. Он сам проверил этот прием и убедился, что это действительно так. В связи с предложением Голубева был проведен специальный семинар, после которого разыгрывались учебные бои.

И вот в 1943 году в воздушном бою под Ленинградом девять наших истребителей встретились с сорока самолетами противника, летевшими «воробьиной стаей». В результате применения тактического приема Голубева наши истребители уничтожили 13 машин противника, а сами потеряли всего один самолет.

Предложение Голубева сразу же встретило массовую поддержку летчиков. Партийным и комсомольским организациям оставалось разъяснять его преимущество.

Большую помощь и в пропаганде и в распространении лучшего боевого опыта оказывала наша флотская печать.

У авиаторов была собственная газета «За Родину». Редактировал ее П. В. Бочкарев. Газета часто публиковала выступления наших прославленных асов. Эти материалы охотно использовали пропагандисты и агитаторы. Опытные летчики, Герои Советского Союза рассказывали на ее страницах, в чем, по их мнению, заключается «секрет победы». Они коротко формулировали свои мысли, проверенные на личном опыте.

«Стреляй прицельно», — учил капитан А. К. Антоненко.

«Нападай!» — требовал капитан Д. М. Татаренко.

«Больше летай. Учись наблюдать. Помни: ошибка в бою — это смерть», — писал майор К. Соловьев.

«Победа — дело не случая, а умения», — заявлял капитан М. Ефимов.

«Не застывай на достигнутом. Учись. Твори», — убеждал А. Мироненко.

«Дерзай, но не увлекайся», — советовал Г. Костылев.

Подобные высказывания могут на первый взгляд показаться общеизвестными истинами. «Учись», «дерзай», «победа — дело умения», «нападай», «стреляй прицельно» — что тут нового? [139]

Дело не в том, ново это или не ново. Важно, кто это говорит. Ефимов, Мироненко, Соловьев, Антоненко, Костылев... Их имена были известны не только на Балтике. А когда говорят прославленные, более опытные, к ним прислушиваются, и старые, примелькавшиеся и, кстати, не всегда и не до всех доходящие истины становятся откровением.

Стрелять прицельно летчиков учили и в авиационном училище. Но Антоненко рассказывал, как стрелять не по мишеням, а по врагу.

«Самое мощное вооружение без прицела просто пугало», — говорил он. И доказывал, что сам бьет только наверняка. Над Ханко они с П. А. Бринько дрались с двумя «фиатами» почти десять минут. Сбили оба самолета. Когда на земле подсчитали затраченные патроны, то оказалось, что Антоненко израсходовал семь, а Бринько — одиннадцать. На оба сбитых самолета хватило восемнадцати патронов. Вот что значит «стрелять прицельно».

Или, скажем, девиз Костылева «дерзай, но не увлекайся». Не призывал ли он к чрезмерной осторожности? Вовсе нет. И летчики это прекрасно понимали. Надо было знать Костылева. «Не увлекайся» — значит будь осмотрителен, гляди в оба. Немец тоже не на прогулку вышел, не зевай.

Воспитание боевого мастерства летчиков — дело тонкое. Нельзя молодого парня, не зная особенностей его характера, нацеливать: бери, дескать, пример с Костылева или учись у Мироненко. У каждого из них, как и у многих других опытных летчиков, свой почерк. И неизвестно еще, подойдет ли этот почерк к индивидуальным особенностям молодого пилота. Можно и нужно учиться у опытных летчиков смелости, решительности, пониманию маневра врага и многому другому, общеобязательному для успешного боя. Но воевать, слепо перенимая чужую манеру, порой попросту вредно.

Костылев, например, так искусно маневрировал, что его завершающая атака почти всегда оказывалась для врага неожиданной. За время войны он сбил более 40 самолетов.

Александр Мироненко действовал в бою так, как будто всегда знал, что сделает в следующую секунду противник; смело применял новые приемы боя, творил [140] в бою. Недаром он слыл новатором воздушных боев.

Чтобы подражать этим летчикам, одного желания было мало; необходимы были и мастерство, и огромный боевой опыт. Потому-то, призывая молодых летчиков учиться у них, политработники в основном имели в виду их высокий, непререкаемый авторитет, весомость сказанного ими слова. Не нужно торопиться, мастерство неизбежно придет, необходимо только как следует овладеть тем, что обычно называют прописными истинами.

Одной из таких «прописных истин» в самой политработе являлся принцип, суть которого заключалась в том, чтобы по возможности ничего не скрывать от солдат и матросов, разъяснять им цели и значение как отдельных боев, так и операций в целом. Словом, воевать не вслепую. Соблюдение этого принципа всегда давало отличные результаты.

Однажды командование поставило перед батальоном морской пехоты задачу выбить с одной высотки противника и удержать ее. Атака была демонстративной, чтобы отвлечь силы гитлеровцев от направления основного удара. Первая атака не удалась. Повторная тоже сорвалась. Больше того, пришлось отступить на исходные позиции. Командир батальона вызвал к себе командиров рот. Настроение у них было скверное: неудача!

— Вот что, орлы, — сказал комбат, — на кольце Пифагора был выгравирован девиз: «Кратковременная неудача лучше кратковременной удачи». Противник бросил на наш участок свой резерв. Будем теперь держать оборону. У нас неудача, но временная. У него удача, но такая, которая ему дорого обойдется. И скажите бойцам всю правду: атаки наши лишь отвлекающий маневр; жару фашистам дадут в другом месте.

Оборону матросы держали упорно. Командир дивизии потом говорил, что захват батальоном высотки в сложившейся обстановке едва ли оказался бы лучшим вариантом. Продвинуться дальше высотки у батальона все равно не хватило бы сил и противник мог бы перебросить свои резервы на направление нашего главного удара. Переход же батальона к обороне вызвал у противника намерение перейти на этом участке в наступление, используя уже подтянутые резервы. [141]

Таким образом, батальон приковал к себе крупные силы противника, что в свою очередь помогло нашей стрелковой дивизии выполнять задачу. Матросы поняли, что нужно было ввести в заблуждение противника.

Особенно важное значение имело разъяснение целей одной из крупнейших операций войск Ленинградского фронта — операции по снятию блокады.

Военный совет фронта прежде всего беспокоило то обстоятельство, что войска длительное время находились в обороне. Беспокоило это и Военный совет флота. Продвижение наших войск и освобождение от противника побережья Финского залива выдвигало перед флотом такие задачи, каких нам за все время войны решать еще не приходилось.

Нельзя сказать, что войска фронта вовсе не имели опыта в наступательных операциях. Оборона города всегда носила активный характер. Командование Ленинградского фронта с первых же дней придерживалось известного правила: «Наступление — лучший вид обороны». В мою задачу не входит перечисление наступательных боев всего фронта. Что же касается флота, то можно сказать, что еще в июле и августе 1941 года по инициативе военных моряков Балтики противнику было навязано несколько морских схваток, окончившихся для нас успешно. Бомбежки нашими летчиками Берлина в августе 1941 года, оборона в Прибалтике и на Ханко, во время которой наши войска заняли 17 островов, поиски и атаки противника в море нашей авиацией — все это активные действия. Если говорить о подводных лодках, то их рейды всегда носили наступательный характер. Неоднократно участвовали в наступлении и бригады морской пехоты вместе с армейскими частями. Наступление в районах Невской Дубровки и Усть-Тосно также проводилось с участием флота. К числу наступательных следует отнести и многочисленные десанты. Некоторые из них, как, например, высадка десантов в Стрельну, в Петергоф, в район Шлиссельбурга, проводились по приказу Военного совета фронта исключительно флотскими силами.

Разумеется, не все бои и атаки приводили к желаемым результатам, не все поставленные цели успешно достигались. Выбивать врага с занимаемых им позиций было далеко не просто. Но мы не давали противнику возможности спокойно отсиживаться на занятых [142] рубежах, накапливать силы для штурма Ленинграда.

И все же этот опыт казался нам недостаточным. Одно дело активно обороняться, другое — активно наступать. Подготовка войск, в том числе и сил флота, к наступлению обязывала наряду с применением своего собственного опыта использовать опыт других фронтов и флотов. Устраивались военные игры и тренировки на полигонах, оборудованных с учетом особенностей оборонительной системы противника. Офицеры и младшие командиры непрерывно изучали передний край противника. Во время встреч с представителями различных родов войск детально отрабатывалась система координации намечаемых боевых действий. Совершенствовались средства связи, работа тылов.

Основной девиз тех дней — подготовиться к наступлению так, чтобы ударить потом по врагу наверняка.

— Город долго страдал, — говорил на одном из последних перед наступлением совещаний А. А. Жданов. — Злоупотреблять терпением и выдержкой ленинградцев мы не имеем права. На занятой противником территории идет массовое уничтожение людей. Ускоренный темп наступления может спасти тысячи жизней. Не продвинемся — народ нам этого не простит. Мертвые зовут живых к подвигам и славе.

Это выступление члена Политбюро все мы восприняли как директиву партии. Оно еще больше укрепило нашу волю непременно добиться решающего успеха в предстоящих операциях по прорыву блокады и освобождению Ленинграда.

Однако прорвать долговременную оборону гитлеровцев было не просто. Они совершенствовали ее более двух лет. Оборонительные рубежи уходили в глубину на десятки километров. По всему «Северному валу» располагались опорные пункты — узлы сопротивления. В каждом из них — множество пушечных и пулеметных дзотов. На наиболее важных направлениях находились железобетонные доты. Проволочные заграждения, минные поля — все было предусмотрено, все продумано противником, чтобы прочно удерживать свое левое крыло Восточного фронта. Немецкое командование понимало, что если мы разрушим «Северный вал», то силы, которые он сдерживал, обрушатся на [143] Прибалтику и Восточную Пруссию. Балтийский флот получит возможность действовать более активно, и создадутся условия для вывода из войны Финляндии. Было ясно, что противник окажет отчаянное сопротивление, что для прорыва потребуется крупная ударная сила, и прежде всего танки, артиллерия, авиация.

Значительная роль в разрушении укреплений противника отводилась артиллерии и авиации Балтийского флота. Люди и боевые средства флота должны были принять участие в наступлении как со стороны ораниенбаумского плацдарма, так и от Пулковских высот. Во 2-ю ударную армию влилось значительное число морских пехотинцев. В частях 42-й армии у многих пехотинцев из-под шинелей и армейских гимнастерок тоже виднелись полосатые тельняшки. Но особое значение командование Ленинградского фронта придавало морской артиллерии. Ей предстояло разрушить крупные оборонительные узлы, смять батареи противника, уничтожить его командные пункты, бить по его резервам. Многие цели располагались в глубине обороны, и достать их могли только дальнобойные морские орудия.

Авиация флота также представляла внушительную силу. Мы получили новую материальную часть. Командующий авиацией КБФ генерал-лейтенант М. И. Самохин ходил именинником. По всем тактико-техническим показателям — потолку, скорости, вооружению — наши новые самолеты превосходили немецкие. Для тренировки летного состава оборудовали полигон, изображавший передний край противника.

Партийно-политическая работа по обеспечению решающих боев под Ленинградом делилась на два периода. Первый — начавшийся задолго до решающего дня, когда конкретный план наступления еще только вызревал, и второй — после получения приказа, в котором уже были сформулированы и поставлены конкретные задачи всем воинским частям и соединениям.

Военный совет флота еще до получения этого приказа предупредил командиров соединений и начальников политорганов, что второй этап подготовки к наступлению будет очень коротким. Учитывая это, командиры, политорганы и партийные организации старались [144] как можно полнее использовать имевшееся в их распоряжении время. Заблаговременно были написаны проекты обращения к личному составу, чтобы с получением приказа только откорректировать их и немедленно распространить, составлены карты обстановки под Ленинградом. Политические работники постоянно находились в гуще краснофлотской массы, политработа велась в нарастающем темпе.

Развернулась широкая пропаганда флотских боевых традиций. Традиция не бессмертна. Она не переходит неизменной из поколения в поколение. Она умирает, если не приспосабливается к течению времени. Традиция жива, если она обновляется и находит свое место в новых условиях.

Политорганы и партийные организации ставили в пример личному составу продолжателей славных традиций, тех, кто, учитывая опыт прошлого, умел приспособить его к требованиям настоящего. Проводились встречи молодых воинов с закаленными в боях опытными товарищами, распространялись брошюрки и листовки, рассказывающие о подвигах советских людей. Широко использовался фотоальбом балтийцев — Героев Советского Союза с кратким описанием их боевых дел. «Пусть каждый рядовой краснофлотец, старшина и офицер Краснознаменного Балтийского флота стремится подражать им, — говорилось на одной из первых страниц этого альбома. — Равнение на передовых и лучших».

Фотоальбомы пользовались большой популярностью. При Пубалте существовало фотобюро, которое регулярно готовило к изданию выпуски из серии «Балтийцы в боях за Родину». Постоянными сотрудниками этого бюро были Б. Явич, С. Беленький, Н. Янов и А. Кремнев. Большим успехом пользовались на кораблях и в частях отлично выполненные фотоснимки А. Дудченко. Активное участие в наглядной пропаганде принимали художники Ю. Непринцев, А. Трескин, В. Соколов и корабельные художники-любители.

Политорганы широко использовали материалы о зверствах противника, об издевательствах над мирными жителями, об уничтожении и разграблении исторических ценностей на захваченной врагом территории. О зверствах фашистов рассказывали разведчики, побывавшие в тылу врага. У пленных немцев находили [145] дневниковые записи и фотоснимки, документально подтверждающие издевательства над советскими людьми. Особенно много подобных материалов стало поступать с освобожденных от врага территорий. Они неизменно вызывали жгучую ненависть к врагу.

Все это относилось к первому периоду политического обеспечения. Второй этап партийно-политической работы в войсках наступил после получения приказа о сроках и основных задачах предстоящего наступления. Теперь главное заключалось в том, чтобы довести эти задачи до личного состава и правильно расставить партийные силы. После большой ранее проделанной работы заключительный этап по политобеспечению протекал быстро и организованно. К началу артиллерийской подготовки каждый матрос и офицер твердо знали свои ближайшие боевые задачи, а каждый коммунист знал свое место в бою. Подготовка к наступлению завершилась короткими митингами.

Не стану рассказывать о самом наступлении, о прорыве «Северного вала» и окончательном освобождении Ленинграда из кольца блокады — об этом написано достаточно. Подчеркну лишь, что четкая организация политического обеспечения наступавших войск в огромной степени содействовала успешному решению всех этих ответственных операций.

Однако задачи политобеспечения далеко не исчерпывались работой в действующих войсках. Значительную часть их ориентировали на организацию тыла.

«Самая лучшая армия, самые преданные делу революции люди будут немедленно истреблены противником, если они не будут в достаточной степени вооружены, снабжены продовольствием, обучены. Это настолько ясно, что не требует пояснения», — писал В. И. Ленин.

Страна сделала все, чтобы советские войска были должным образом обучены, вооружены, обеспечены продовольствием. Но и вооружение, и продовольствие должны были поступать на фронт организованно, иными словами, своевременно и в достаточных количествах. За это и несли ответственность службы тыла.

Надо отдать должное нашим флотским тыловикам, работали они неплохо. Еще задолго до войны служба тыла была четко отлажена. Флотским тылам Наркомат [146] Военно-Морского Флота уделял очень большое внимание, и особая заслуга в этом принадлежала заместителю народного комиссара генерал-полковнику Сергею Ильичу Воробьеву.

Этого замечательного человека я знаю с 1924 года, и всегда он слыл хорошим, рачительным хозяином. Во время войны С. И. Воробьев не раз бывал на Балтике, беседовал с матросами и офицерами, уточняя нормы флотских потребностей.

— Ты поплотнее занимайся тыловиками, — советовал он мне. — С них много спрашивают, но не всегда помогают. И то подай, и это давай, а с каким трудом это делается — не думают. С командиров соединений надо побольше спрашивать, научить их беречь народное добро. — И замнаркома начинал перечислять недостатки. — Бесхозяйственность! — сердился он. — Все, что надо для флота, мы и достанем и доставим; снарядов для противника жалеть не будем. Но когда они вот так, как у вас здесь, хранятся, это не дело. Займитесь, пока не поздно.

Многому у Сергея Ильича можно было поучиться и командирам, и политработникам. Он прошел большую и трудную жизненную школу. Участник первой мировой войны. И не престо участник, а полный георгиевский кавалер. Член партии с августа 1918 года. Председатель солдатского комитета артиллерийского дивизиона и член солдатского комитета корпуса. Командир дивизиона. Военком бригады...

Хорошо знал Сергей Ильич нужды флота. С 1923 до 1938 года служил он в Кронштадте — командовал 3-й артиллерийской бригадой, был помощником начальника артиллерии крепости Кронштадт, начальником штаба береговой обороны, комендантом Ижорского укрепленного района, помощником командующего КБФ. Сколько учений, маневров, стрельб, боевых тревог провел он! Сколько командиров воспитал!

В 1938 году С. И. Воробьева назначили начальником Управления снабжения Военно-Морского Флота, затем начальником Главного управления тыла и заместителем народного комиссара Военно-Морского Флота. С присущей ему энергией взялся он за новое для себя большое дело — обеспечение тылов всем необходимым на случай войны.

Трудно ему пришлось поначалу на новом поприще, [147] но Сергей Ильич неуклонно вел свою линию: создавал и накапливал запасы. Делать это было непросто. Некоторые ответственные лица говорили, что запасы не обязательны, что, когда потребуется, страна, мол, даст все необходимое; Сергей Ильич многозначительно улыбался в пышную, лопатой, бороду, дескать, «запас беды не чинит», и продолжал набивать склады, рассредоточивать их, строить для них укрытия, маскировать.

Ох как пригодились нам эти запасы во время войны! Если бы, к примеру, не пришлось делиться в дни блокады с войсками Ленинградского фронта топливом, то не понадобилось бы в первую блокадную зиму собирать котелками мазут со дна цистерн и заготавливать дрова для отопления кораблей. Как не вспомнить слова А. А. Жданова, сказанные им при просмотре списков флотских продовольственных запасов и топлива, передаваемых Ленинграду:

— Кулаки вы, дорогие товарищи! Смотрите, сколько у вас хлеба, мазута, консервов, шоколада... Побольше бы нам таких запасливых, веселее бы жить стало. Верно я говорю, Алексей Александрович? — с улыбкой обратился он к находившемуся в кабинете Кузнецову.

Ленинград в свою очередь тоже помогал флоту. Истощенные от недоедания рабочие не жалели последних сил, чтобы обеспечить боеспособность флота. А ведь нужно еще и знать, куда обратиться за помощью, на каком заводе есть броневая сталь, где можно изготовить нужные запасные части — словом, знать, где что лежит. Таким человеком, хорошо знавшим ленинградские предприятия, оказался в годы войны член Военного совета Балтийского флота Александр Дмитриевич Вербицкий.

В состав Военного совета в мирное время входил секретарь Ленинградского горкома партии Алексей Александрович Кузнецов. Главная база флота перед войной находилась в Таллине, и Алексей Александрович не мог уделять работе в Военном совете достаточно времени. В качестве представителя горкома на флот направили секретаря по кадрам А. Д. Вербицкого, а когда началась война, его окончательно закрепили на флоте в качестве второго члена Военного совета.

На Вербицкого была возложена обязанность заниматься тылами, и на этой должности он чувствовал [148] себя как рыба в воде. Действительную военную службу Вербицкий отслужил на флоте, и флотская закалка сохранилась в его характере на всю жизнь, а знакомство с крупными партийными и хозяйственными работниками города, приобретенное за время работы в горкоме, помогало ему легко находить с ними общий язык.

Правда, не всегда он ладил с начальником тыла Митрофаном Ивановичем Москаленко, который не любил вмешательства в свою работу. А Александр Дмитриевич вмешивался.

— Шумлив больно, — недовольно басил Митрофан Иванович, но к Вербицкому прислушивался, и никаких сколько-нибудь серьезных стычек или разногласий за всю войну, насколько я помню, между ними не было.

Пока продолжалась осада Ленинграда и силы флота вынужденно концентрировались в одном месте, руководство тыловыми органами затруднений не вызывало. Трудностей с материальным обеспечением, конечно, было множество, о них нет смысла говорить: общеизвестно, в каком положении был осажденный город. Однако, несмотря на трудности, все хозяйственные вопросы находились, как говорится, в одном кулаке. Положение резко изменилось, когда началась подготовка к наступлению наших войск на запад; вставали новые большие задачи: нужно было готовиться к развертыванию новых мест базирования кораблей, авиации, береговых батарей, к размещению личного состава. Все мы понимали, что противник не оставит нам в пригодном состоянии ни гаваней, ни аэродромов, ни жилья — все будет разрушено и, прежде чем строить, придется расчищать завалы, заниматься разминированием. Потребуется много строительных материалов, транспорта.

Все эти вопросы не раз обсуждались на Военном совете. Рассматривался план строительства аэродромов на побережье, оценивались возможности быстрой переброски авиации и береговой артиллерии, восстановления проводной связи, обеспечения продовольствием, боеприпасами, горючим, транспортировки к местам нового базирования малых боевых кораблей по железной дороге.

— Выбирай слабину! — простуженным голосом [149] командует боцман. Он подошел к носовой части бронекатера, установленного на железнодорожную платформу, помог краснофлотцу протащить через клюз{9} трос, спрыгнул на землю, закрепил конец, вытер рукавом ватника потное лицо и протяжно прохрипел: «Шабаш! Закуривай!»

Мы с адъютантом Кононом Петровичем Кузьменко и шофером Валей Фининым стояли неподалеку, стараясь не привлекать к себе внимание, не мешать погрузке.

— Давайте сюда, ребята, — пригласил низовой агитатор старшина 2-й статьи, показывая на разбросанные у полотна железной дороги шпалы, — побеседуем.

— Подожди ты со своей беседой, — сердито одернул его боцман, — дай передохнуть.

— Боцман! Когда мой катер грузить будем? — нетерпеливо спросил откуда-то появившийся мичман.

— Твой грузить недолго. Надо сперва с большим управиться. Еще, может, зря стараемся...

Боцман заметил меня, на секунду смутился, тут же подтянулся и пошел привычным четким строевым шагом мне навстречу:

— Товарищ член Военного совета...

Краснофлотцы стояли в положении «смирно», и было жаль, что нарушилась непринужденная обстановка.

— Садитесь, товарищи. Нет ли махорки — горло прочистить? Кто хочет папирос — пожалуйста.

Боцман неторопливо протянул мне кисет, а из пачки одна за другой постепенно исчезали папиросы.

— Почему вы думаете, что зря стараетесь? — спросил я боцмана, прикуривая от его зажигалки.

— Кто его знает, — замялся он и закашлялся от крепкой затяжки. — Железнодорожники говорят, что такой груз в габариты не влезает, едва ли его пропустят. Простоят они тут без пользы.

Я чувствовал, что боцман говорит не то, что думает. Дело было не в габаритах. Он не мог смириться с мыслью, что корабли пойдут не своим ходом, а вот так, на колесах.

— Их с воздуха разбомбить могут, — горячился [150] он. — Маскировать надо. А как замаскируешь такую дуру? Она три платформы занимает, и борта над полотном висят. На узких местах всю маскировку сдерет. На железке из них всю душу вытрясет, в капитальный ремонт ставить придется.

Что и говорить, опасения боцмана были резонны. Но что поделаешь, приходилось использовать любую возможность, чтобы наши малые корабли вовремя оказались там, где они потребуются. Поэтому многим службам флота, и прежде всего службе тыла, приходилось основательно разворачиваться.

Известно, что ни один командир, какой бы пост он ни занимал, не может успешно выполнять боевые задачи без хорошо отлаженной службы тыла. Это особенно относится к такому сложному организму, каким является флот. Иногда запоздание с доставкой походной кухни или отсутствие обмундирования нужного роста влияет на настроение людей, да и не только на настроение. Помню один, казалось бы, пустяковый случай. Перед десантной операцией краснофлотцев переодевали в армейское обмундирование.

Высокий парень примеривал шинель.

— Мала она мне, — говорит он и показывает, что узка в плечах.

— Большего размера нет, — отвечают ему.

— Как же я гранату бросать буду? — возмущается высокий матрос. — Ведь не размахнуться. На кой мне такая роба!

Действительно, как он может идти в бой, зная, что не может размахнуться.

А ведь материальное обеспечение — это не только пища и обмундирование. Это и вооружение, и боеприпасы, и своевременный ремонт материальной части, и горючее, и смазочные материалы, и многое-многое другое, без чего нельзя воевать.

Делались соответствующие выводы и по усилению партийно-политической работы в тех звеньях флотского организма, которым надлежало все это выполнять. Пубалт укрепил политорганы и партийные организации инженерного отдела, строительных организаций, тыла флота.

Боевой успех теперь все больше зависел от четкой работы тыловых органов, от их инициативы, разворотливости и мобильности. Налаживание партийно-политической [151] работы в службах тыла требовало к себе такого же внимания, как и политработа в воюющих соединениях. Нечего греха таить, пока не началось наступление, политорганы соединений не занимались своими тылами с той же энергией и настойчивостью, с какой они занимались политобеспечением в действующих подразделениях. Да и Политуправление не слишком-то обременяло тыловиков своим вниманием. Известная доля вины за это падала и на меня. От командиров соединений Военный совет не только требовал выполнения боевой задачи, но и подсказывал, учил, как это делать, а по отношению к тыловикам часто действовал по формуле: «Вынь, да положь». Такого же правила придерживались и командиры соединений. А вот откуда «вынуть» и как «положить» — это вроде бы никого не касалось, пусть, дескать, думают Вербицкий и Москаленко.

Подобное положение было еще в какой-то мере терпимо, пока наши войска находились в обороне. Перешли в наступление, и все неполадки тыловой службы проявились как на фотопленке, опущенной в проявитель. Одна из настоятельных задач политорганов и партийных организаций по политобеспечению заключалась теперь в том, чтобы повысить в соединениях ответственность за тыл и поднять инициативу самих тыловиков.

Надо сказать, что политорганы и партийные организации неплохо справились с этой задачей, быстро наладив четкую работу служб тыла. Это отметил во время своего приезда на флот в 1944 году и начальник Главного политического управления Военно-Морского Флота И. В. Рогов.

— Тылами надо заниматься, не ослаблять к ним внимание, — сказал он, — но на первом месте в поле зрения политорганов должны быть люди воюющие.

Мысль о приоритете на внимание со стороны партийных органов к тем, кто идет в бой, конечно, правильная, и Рогов не мог ее не подчеркнуть. И уже в том, как он поставил этот вопрос, заключалась положительная оценка работы тыловых организаций.

Нельзя в этой связи не отметить большой вклад политотдела тыла флота и его начальника Анатолия Петровича Полякова. Он хорошо знал флотскую службу, начав ее рядовым краснофлотцем. Плавал на [152] крейсере «Профинтерн», служил политруком на крейсере «Парижская коммуна», военкомом на эскадренном миноносце «Орджоникидзе», а с 1938 года — начальником политотдела Ленинградской военно-морской базы. Большая корабельная школа, которую он прошел до назначения в политотдел тыла, помогла ему быстро сориентироваться в своеобразном, сложном и громоздком тыловом хозяйстве, наладить там активную партийно-политическую работу.

С каждым броском вперед материальных ресурсов требовалось все больше и больше. И не только материальных ресурсов, но и людей, обслуживающих тылы. В период тяжелой оперативной обстановки за счет личного состава тыла формировались боевые подразделения. Сколько людей ушло только в бригады морской пехоты! Сколько специалистов-тыловиков было переведено на корабли, где они заменили ушедших на сухопутный фронт! Все это теперь сказывалось. Требовалось пополнение, нужны были новые комплектования тыловых служб и ускоренная подготовка специалистов. А вспомогательный флот? Без него тоже никак не обойдешься. Как, скажем, обслуживать военно-морские базы без буксиров и других специальных судов тылового назначения? Дело вдобавок осложнялось еще тем, что из-за нехватки малых корабельных средств почти все недоукомплектованное тыловое плавающее хозяйство использовалось не по прямому назначению, а для выполнения боевых задач. Даже мелкие тихоходные портовые катера привлекались к тральным работам. Расширение сферы деятельности флота требовало значительного увеличения числа малых корабельных средств. Ленинградская промышленность давала их столько, сколько могла. Но опять-таки в ходе наступления они использовались прежде всего для боевых целей — то как десантные, то как перевозочные для переброски войск. А служба тыла? Она умудрялась обходиться малым. И, к чести ее руководителей и работников, успешно справлялась с требованиями действующих соединений.

Как уже говорилось, немалую роль в политическом обеспечении тыла сыграл Пубалт. Помимо начальника политотдела тыла флота Анатолия Петровича Полякова и его штата, вопросами материального обеспечения занимались, если было необходимо, и другие работники Пубалта. [153]

Помню, входит как-то ко мне в кабинет заместитель начальника Пубалта Алексей Алексеевич Матушкин, на которого были тогда возложены обязанности комиссара обороны Таллина, и, едва сдерживая радостное возбуждение, докладывает:

— В арсенале обнаружены пушки со старых миноносцев и танки!

Это было еще на первом этапе войны, когда с оружием дело обстояло весьма туго, а танков у нас на флоте и вовсе не было.

— Какие танки? — недоумеваю я.

— Самые настоящие! Четыре танка «рено». Пушек на них, правда, нет, по штату не полагается, зато на каждом по семь пулеметов! Я уже распорядился: сейчас их приводят в порядок.

Наспех подремонтированные старые громоздкие танки пошли в ход. Их появление на переднем крае на некоторое время вызвало у немцев переполох. Среди гитлеровских солдат, как показывали пленные, разнесся слух, будто русские подтянули сверхмощные танки.

А вот другой, более поздний факт.

Осенью 1944 года начальник Пубалта В. Т. Волков и начальник политотдела ВВС флота И. И. Сербин заехали к летчикам 11-й штурмовой авиационной краснознаменной дивизии. Взлетная полоса аэродрома была сильно повреждена, строения разрушены. Немцев отсюда только что выбили войска 1-го Прибалтийского фронта. Командир дивизии Д. И. Манжосов сокрушается, что из-за неисправности взлетной полосы летчикам трудно работать, жить личному составу негде, а быстро привести все это хозяйство в порядок не хватает силенок.

— Может быть, заедете в штаб фронта, не помогут ли? — просил он.

О приезде Волкова и Сербина узнал командующий фронтом И. X. Баграмян и пригласил их к себе на КП.

— Расспрашивал командующий о флотских делах, — вспоминает В. Т. Волков. — О мужестве моряков высказывался примерно так: «Наши солдаты, особенно танкисты, воюют хорошо и смело, но храбростью моряков мы всегда восхищаемся». После такого отзыва нетрудно было высказать просьбу о восстановлении [154] аэродрома. И Баграмян тут же дал указание немедленно оказать помощь флотским летчикам.

Вообще надо сказать, что на работников Пубалта нам всегда везло. Многое сделали его люди для повышения боеспособности Балтийского флота. Они не засиживались в аппарате Политуправления, шли на самые опасные, самые ответственные участки. Их назначали военкомами и замполитами соединений кораблей и частей, когда там требовались крепкие, знающие работники.

Руководил Пубалтом до сентября 1941 года дивизионный комиссар А. Т. Муравьев. Затем его сменил дивизионный комиссар В. А. Лебедев. Это был хорошо подготовленный человек с большим практическим опытом. Член партии с 1919 года, он начал военную службу в 1920 году и прошел по всем ступеням служебной лестницы, начиная с политрука роты. Уж если говорить о страсти в работе, то в этом Владимиру Алексеевичу никак нельзя было отказать. Он не переносил равнодушия к порученному делу, требовал от подчиненных полной отдачи сил и сам так же относился к нелегкому труду. Он часто бывал на кораблях и в частях, выходил в море на тральщиках, чтобы почувствовать, как он любил выражаться, «почем сотня гребешков», когда «пахари моря» идут по минному полю, очищая фарватер. Часто выступал перед политработниками, командирами, краснофлотцами, речи его всегда отличались широкой эрудицией, в них сквозили ум, твердость выношенных всей жизнью убеждений. Он быстро сумел установить и поддерживать прочные деловые отношения с Политуправлением Ленинградского фронта и партийными организациями города, что было чрезвычайно важно. Когда его перевели с Балтийского флота в Главное политуправление ВМФ, все — и командиры, и политработники — искренне жалели, что лишились умного, чуткого и душевного руководителя.

На смену Владимиру Алексеевичу пришел Василий Трофимович Волков. После Лебедева ему приходилось поначалу нелегко. К нему долго присматривались не только на местах, но и в самом аппарате Политуправления. Но постепенно Волков своим трудолюбием, принципиальностью и настойчивостью завоевал авторитет на посту руководителя этого крупного политического органа. [155]

Начальникам Пубалта активно и энергично помогали их заместители — В. В. Корякин, А. А. Матушкин, Г. М. Рыбаков. Василия Васильевича Корякина на должность заместителя начальника Пубалта назначили в 1939 году. Пожалуй, не было в аппарате Пубалта человека авторитетнее его. Грамотный политработник, неторопливый, внешне слегка грубоватый, но, по существу, на редкость сердечный, человек этот привлекал к себе людей простотой и искренностью. Он очень тонко разбирался в людях. Умел быстро определить достоинства человека, поддержать дельного, сказать правду в глаза изворотливому. Василий Васильевич легко находил общий язык и с краснофлотцами, и с командирами. Перед ним охотно раскрывались людские сердца. Какое это важное качество для партийного работника! В начале войны, находясь на эскадренном миноносце «Карл Маркс», он был ранен, оказался в госпитале, возвратился похудевшим, не совсем оправившимся и работал в Пубалте в самое тяжелое время — до конца августа 1942 года, пока его не отозвали в распоряжение Главного политуправления ВМФ.

Алексей Алексеевич Матушкин, о котором я уже упоминал, в должности заместителя начальника Пубалта проработал недолго, но оставил о себе хорошую память. В Таллине он занимал пост комиссара обороны города. Энергичный, деятельный, он многое сделал, чтобы Главная база флота продержалась как можно дольше.

При прорыве кораблей из Таллина в Кронштадт в августе 1941 года Алексей Алексеевич едва не утонул. После удара авиационной бомбы в транспорт, на котором находился Матушкин, он вместе с другими оказался в воде. Однако первая мысль, которая пришла ему в голову, была не о себе. Увидев большой брус, Матушкин стал подталкивать к нему тех, кто взывал о помощи. Потом заметил еще такой же брус, подтолкнул его к первому. Оба бруса удалось соединить, получился плотик, на котором спаслись 23 человека. Из воды людей подбирали две подводные лодки — «Калев» и «Щ-332». Матушкин помогал взбираться на подводные корабли другим, а сам, застывший и обессиленный, остался на брусьях последним. Ему несколько раз бросали конец, он ловил его, но удержать [156] не мог. Тогда конец бросили так, что его удалось обвить вокруг бруса, который вместе с Матушкиным и подтянули к подводной лодке.

Григорий Михайлович Рыбаков пришел на должность заместителя начальника Пубалта из Главного политуправления ВМФ, где он в течение трех лет работал начальником агитпропотдела. Здесь, на Балтике, кроме общих обязанностей заместителя начальника на его плечи легла нелегкая ноша агитации, пропаганды, культурно-массовой работы. Я говорю «нелегкая», потому что в условиях войны нужно быть внутренне собранным человеком, чтобы руководить столь важным и вместе с тем весьма хлопотным участком. Тут и политические занятия, которые на флоте практически не прекращались всю войну, и лекции, и доклады, и беседы, и работа с агитаторами, и занятия с офицерским составом, и печать, и писатели, и артисты, и художники, и театр, и кино, и самодеятельность... Всего, что оказалось в ведении Г. М. Рыбакова, и не перечислишь. Так же, как не перечислишь всех форм и средств воспитания людей. Скромный, уравновешенный, вдумчивый, Григорий Михайлович вдобавок отлично знал флотскую службу. Начал ее краснофлотцем, служил на крейсерах «Коминтерн» и «Червона Украина», окончил военно-морской факультет Военно-политической академии имени Ленина — словом, всю жизнь провел на флоте.

Военный совет часто поручал Григорию Михайловичу ответственные задания, связанные с боевыми действиями. Не раз бывал он на островах Лавенсари и Сескар, откуда следовали наши подводные лодки на позиции, возглавлял оперативные группы политработников в крупных наступательных операциях, в том числе в Восточной Пруссии, и всегда умело, талантливо и оперативно справлялся с любым порученным ему делом.

Летом и осенью 1944 года шло массовое изгнание врага с территории Советского Союза. 14 сентября советские войска перешли в решительное наступление в Прибалтике. Ленинградский фронт и Балтийский флот наступали на таллинском направлении. Продвижение наших войск было стремительным. 19 сентября 8-я армия Ленинградского фронта, опрокинув «ворота» между Чудским озером и Финским заливом, перешла [157] к преследованию противника, 20-го заняла Раквере и соединилась с войсками 2-й ударной армии. 22 сентября был освобожден Таллин.

Выход Финляндии из войны и освобождение южного побережья Финского залива открыли перед Балтийским флотом широкие возможности. Подводные лодки флота могли теперь базироваться в Финляндии. Быстро восстанавливались разрушенные немцами порты и причалы в Эстонии. Далее для флота открывались новые перспективы: сухопутные войска выходили к побережью Балтийского моря. 15 октября была освобождена Рига. Балтийское море стало исключительно важным театром военных действий. Успехи многих боевых операций сухопутных войск, действовавших в Прибалтике и Восточной Пруссии, зависели от активности Балтийского флота. Недаром адмирал Руге писал, что «в последний год войны самые большие задачи выпали на долю военно-морского флота в Балтийском море. Морские операции определялись здесь обстановкой на суше».

Теперь нашему флоту предстояло взаимодействовать не только с Ленинградским фронтом, но и с тремя Прибалтийскими фронтами, а затем с 3-м и 2-м Белорусскими. В связи с этим 27 ноября 1944 года Ставка Верховного Главнокомандования вывела КБФ из оперативного подчинения Ленинградскому фронту и подчинила главнокомандующему Военно-Морским Флотом.

С расширением масштабов боевой деятельности флота усложнялись и задачи партийно-политической работы. Особенно это касалось руководства ею со стороны политорганов.

Пока силы флота находились в Ленинграде и Кронштадте, политотделы соединений были, что называется, на глазах у Пубалта. Он помогал быстро обнаруживать те или иные недостатки и тут же на них реагировал. Все положительное в деятельности партийных организаций тоже немедленно распространялось по всему флоту. Однако в территориальной близости политорганов заключались не только плюсы, но и минусы. Пубалт невольно опекал, а иногда и подменял работников на местах, и они привыкли действовать с оглядкой. Теперь же от них требовалась большая самостоятельность. [158]

Соединения флота рассредоточивались на огромном пространстве — протяжением в сотни, а к концу войны и в тысячи километров; это и побережье Финского залива, и Прибалтика, и Восточная Пруссия, и Померания, и военно-морские базы, и подвижные корабельные соединения, и аэродромы, и тыловые организации. Руководить при значительной удаленности одних соединений от других было нелегко.

Такую обстановку нетрудно было предвидеть, и мы заранее готовили командиров и политработников к самостоятельности. К чести наших замечательных флотских кадров следует сказать, что они со своими задачами справлялись хорошо.

В период широких наступательных операций работники Пубалта, как правило, большую часть времени находились на кораблях, в воинских частях и соединениях. На наиболее ответственных участках боевых действий Политуправление создавало специальные временные группы по политобеспечению. Их возглавляли такие опытные люди, как начальник орготдела Б. М. Балев, начальник отдела пропаганды К. П. Добролюбов, начальник отдела кадров В. И. Чащин, начальник комсомольского отдела Н. К. Клоков и сам начальник Пубалта В. Т. Волков. Часто в Политуправлении оставались всего два-три человека, в том числе неизменный начальник отдела информации М. Я. Львович, на обязанности которого лежало обобщение круглосуточно поступавшей из частей информации. Но тем не менее благодаря четко организованной связи руководящая роль Пубалта от этого не страдала.

В большинстве случаев оперативные группы Пубалта находились на месте боевых действий вместе с работниками штаба флота. Это помогало им постоянно быть в курсе событий, своевременно узнавать об изменении обстановки и принимать необходимые меры по политическому обеспечению вновь возникающих задач. Сработанность штаба флота и Пубалта была, как говорится, выше любых похвал, и это, конечно, имело огромное значение в условиях непрерывных боевых действий.

Работники в штабе флота подобрались хорошие, грамотные, с высокой партийной ответственностью за порученное дело — В. Ф. Андреев, А. В. Забелло, [159] Н. Г. Богданов, М. А. Зернов, Ю. В. Ладинский, Н. М. Овечкин и другие. Командующий флотом мог вполне положиться на свой штаб и в любое время отлучиться в действующие соединения. Начальник штаба контр-адмирал А. Н. Петров умело руководил своим аппаратом. О значении тесных деловых отношений штаба флота и Пубалта говорят многочисленные факты. Сошлюсь на один из них.

Начальник политотдела бригады траления капитан 2-го ранга Б. А. Фролов пожаловался в Пубалт, что корабли их соединения разбросаны по всему заливу и поэтому очень трудно ими руководить. Начальник политотдела другой бригады траления капитан 2-го ранга Ф. Д. Шаройко отметил, что когда дивизионы тральщиков переподчиняются другому соединению, то руководство ими ослабевает. «Мы считаем их переданными, а там, где они теперь находятся, они считаются чужими», — говорил он. Пубалт вместе со штабом флота решил этот вопрос.

Военный совет и Политическое управление Балтийского флота считали весьма важным отмечать и поощрять деятельность политорганов, партийных и комсомольских организаций по политобеспечению войск, участвующих в наступлении. Это получало широкий резонанс и положительно сказывалось на политработе в действующих частях и на кораблях. В те дни особо отличались партийные и комсомольские организации 260-й отдельной бригады морской пехоты и Ладожской военной флотилии. Ими умело руководили политотделы, возглавляемые в бригаде полковником Федором Ивановичем Демидовым, а на флотилии капитаном 1-го ранга Иваном Семеновичем Петровым. Оба они показали себя способными политическими руководителями, достойными помощниками таких талантливых командиров, как командующий Ладожской военной флотилией контр-адмирал В. С. Чероков и командир 260-й отдельной бригадой морской пехоты генерал-майор И. Н. Кузьмичев.

В ходе наступательных боев усиливалась и активизировалась наша работа по разложению вражеских войск. В Пубалте еще в первые дни войны был сформирован отдел по работе среди войск противника. Он готовил и распространял листовки, вел радиотрансляцию с переднего края, информировал немецких солдат [160] о подлинном положении на фронте, использовал для пропаганды документальные материалы — переписку немецких солдат с родными, антифашистские показания пленных, их заявления и обращения к обманутым нацистами фронтовикам.

Пропаганда среди войск противника приобретала все большее значение. Она активно содействовала разложению немецких солдат. Пленные подтверждали, что советские радиопередачи, сводки Совинформбюро, листовки, разбрасываемые с самолетов, все чаще и чаще заставляли немцев сомневаться в несокрушимости вермахта. Многие солдаты не уничтожали советские листовки, а припрятывали их. Сошлюсь лишь на один пример. Маршал К. К. Рокоссовский в своей книге «Солдатский долг» рассказывает, что при ликвидации Гдыньской группировки противника было захвачено свыше 18 тысяч пленных. Немаловажную роль в пленении такого большого количества немецких солдат сыграли листовки-пропуска, заготовленные Политуправлением фронта и нашей флотской оперативной группой, находившейся в районе боев с подвижной типографией. За одну ночь с самолетов было разбросано в районе войск противника 10 миллионов листовок-пропусков. За двое следующих суток 15 тысяч немецких солдат сдались в плен с этими листовками-пропусками. За эту инициативу начальник отдела Пубалта Н. И. Кац и некоторые его подчиненные были награждены орденами и получили благодарность от командующего фронтом К. К. Рокоссовского.

Не всегда, конечно, и не все шло так гладко, как хотелось бы. В партийно-политической работе по обеспечению наступления были, разумеется, и промахи, и недостатки. В том числе и весьма досадные. Одним из самых крупных недочетов явилось ослабление некоторыми политработниками и политотделами руководства политработой в бою.

На одном из совещаний, посвященном разбору причин этого явления, подчеркивалось, что высокая оценка боевых действий флотских соединений, данная командованием Ленинградского фронта и Балтийского флота, «безусловно обязана политическому обеспечению, работе партийных и комсомольских организаций». Приводилось много примеров умелой, оперативной деятельности политорганов, непосредственно влиявшей [161] на ход и исход боевых событий, говорилось о многих политработниках, опыт которых следовало использовать в предстоящих боях. Затем совещание перешло к анализу ошибок и просчетов.

В чем же конкретно заключалось ослабление управления политработой в бою и чем это объяснялось?

Руководить деятельностью политаппарата, партийных и комсомольских организаций в подготовительный период было проще. Командование поставило задачу, определился план, были известны воинские части и соединения, которым предстояло ее выполнить. Учитывая все это, и проводилась та или иная работа. Если где-то что-то не удавалось, политорганы узнавали об этом сравнительно быстро и принимали меры.

В ходе же наступления почти всегда вносятся существенные изменения в первоначальные планы операции. Предъявляются новые требования к командирам и краснофлотцам. В связи с этим нужно было проявлять гибкость и в партийно-политической работе. Если необходимо провести какие-то меры со стороны политорганов, то соответствующие распоряжения должны дойти до исполнителя вовремя. Следовательно, начальник политотдела обязан быть в курсе всего происходящего, иметь хорошо налаженную связь с командиром соединения и его штабом, а также с входящими в соединение кораблями и частями. Начальнику политотдела вовсе не обязательно постоянно находиться в своем отделе или на командном пункте, его место определяется обстановкой, но непременно или он сам, или замещающее его лицо должны иметь возможность оперативно осуществлять руководство своим аппаратом. Так обычно наши политорганы и действовали. Некоторые начальники политотделов, стараясь подкрепить слабые, по их мнению, участки, рассылали туда своих работников на время операции, а нередко и сами шли на «решающий участок». Такое прикомандирование бывает оправданно при кратковременной операции. Когда же она длительная, политотдел как самостоятельный орган руководства партийно-политической работой практически перестает существовать.

Именно так получилось в одном из авиационных соединений. Перед операцией политотдел провел большую организаторскую работу. Казалось, все предусмотрено. [162] Работники политотдела, в том числе и его начальник со своим заместителем, прибыли в части, чтобы оказать практическую помощь на местах. И вдруг перед началом операции погода резко изменилась. Командир соединения получил другие задачи, и ему пришлось немедленно изменить первоначальное решение. Летчики получили новые задания. Начальник политотдела и его заместитель узнали об этом, находясь в полках. Не имея связи с инструкторами политотдела, прикомандированными к другим подразделениям, они не могли изменить ранее данные им указания, и те действовали, либо сообразуясь с обстановкой, либо занимались случайным делом. Управление политработой на этом участке вышло, таким образом, из-под контроля политотдела.

Комсомольский работник политотдела железнодорожной артиллерийской бригады лейтенант Н. Г. Смирнов все дни во время наступления провел на 19-й батарее и никак не руководил работой комсоргов в других подразделениях бригады. Его ли это вина? Скорее, политотдела.

Инструктор по комсомолу 9-й штурмовой авиационной дивизии лейтенант Н. А. Киреев был прикреплен к 11-й авиабазе. Погоды он там при наличии штатного политработника не сделал, а руководить работой комсомольцев этот дельный, энергичный политработник не мог.

На постоянную работу на кораблях закреплялись и начальники оргпартчасти и агитпропчасти, без которых в политотделе было трудно обойтись.

Работал у нас начальником одного из политотделов политработник с большим стажем. Во время длительной операции он находился на корабле. Все работники политотдела тоже оказались разосланными по кораблям. В базе остался лишь его заместитель, который, мягко говоря, не отличался особой инициативностью. В ходе операции корабли заходили в базу, заправлялись и снова шли в море. Казалось бы, хоть газетами их надо обеспечить, уже не говоря о том, что следовало встретиться с вернувшимися из тяжелых боев экипажами, побеседовать с людьми, выяснить их настроение, удовлетворить какие-то их нужды.

Но ничего подобного сделано не было. Заместитель начальника политотдела, не имея связи ни с командиром [163] соединения, ни со своим начальником, не знал обстановки, не знал состояния кораблей и вернувшихся из боевого похода экипажей. Надо сказать, это был из ряда вон выходящий случай. Тем не менее факт остается фактом.

Я сознательно не называю фамилий виновников этих досадных промахов в руководстве политработой. Нет надобности делать это спустя столько лет. Следует лишь подчеркнуть, что Пубалт всегда правильно реагировал на критику и, что называется, на ходу исправлял свои ошибки.

В такой сложной, многообразной и крайне ответственной работе, какой является политическое обеспечение войск, вряд ли можно было избежать отдельных просчетов. Не зря, видимо, говорят, что не ошибается лишь тот, кто ничего не делает...

А сделано было многое, очень многое. Колоссальный опыт политработы, накопленный в боях под Ленинградом, стал прочной опорой в развитии дальнейших боевых успехов и будущих наступательных операций, которые завершились у стен павшего рейхстага.

В своих заметках я не могу не коснуться вопросов, связанных с местными партийными и комсомольскими организациями в Прибалтике.

Здесь перед флотскими политорганами, партийными и комсомольскими организациями встала задача оказания помощи местным партийным и советским органам в работе с населением. Нам легко было установить контакт с трудящимися прибалтийских советских республик — вместе с ними мы отражали первый натиск врага, вместе с ними советские войска изгоняли его теперь со своей территории.

О единстве действий армейских соединений, сил флота и трудового населения Прибалтики немало рассказано в воспоминаниях участников боев. Но, думаю, стоит указать на некоторые недостаточно широко известные или совсем неизвестные факты.

Первый латышский добровольческий полк. Он образовался в результате слияния отрядов рабочей гвардии и крестьянских активистов с отрядом ЦК комсомола Латвии, созданным еще в Риге. Отступали латыши с боями. 6 июля перешли латвийско-эстонскую границу и на следующий день отбили у гитлеровцев город [164] Пылтсамо. 22 июля под Тюри в частях полка побывал секретарь ЦК КП(б) Латвии Арвид Янович Пельше. Это посещение подняло боевой дух латышей. «О нас знает ЦК. О нас заботятся».

Командир 10-го стрелкового корпуса генерал-майор И. Ф. Николаев называл воинов латышского добровольческого полка, влившегося в корпус, своей гвардией, писал комиссар этого полка, бывший секретарь ЦК ЛКСМ Латвии Э. Ю. Либерт.

Полк воевал у стен Ленинграда и затем в составе сформированной латышской дивизии участвовал в освобождении Прибалтики, в штурме Варшавы. Часть личного состава этого полка штурмовала Кенигсберг и Берлин.

Добровольные отряды и полки создавались в Литве и в Эстонии. Активное сопротивление гитлеровцам оказывали не только вооруженные боевые подразделения и партизанские отряды, но и широкие слои невооруженного населения. Вот эпизод, рассказанный флагманским минером ОВРа Главной военно-морской базы П. Я. Вольским:

— В августе 1941 года я получил приказ произвести закупорку порта Пярну. Нужно было поставить мины на рейде и закрыть вход в канал, для чего затопить в нем старый транспорт и другие плавсредства. Для работы было приказано привлечь местное население. Плавсредств для затопления оказалось недостаточно, и эстонские рыбаки добровольно выделили для этого несколько своих рыболовных сейнеров. Всю ночь сотни людей во главе с хозяевами обреченных судов загружали их камнями, а затем отводили в канал и затопляли, преграждали путь в порт фашистским кораблям.

Жаль, что П. Я. Вольский не записал тогда фамилии тех, кто жертвовал необходимыми средствами производства, кормившими рыбацкие семьи. Преодолев чувство личной собственности, они совершили посильный подвиг во имя победы над врагом.

Другой участник обороны Таллина, наш знатный флотский артиллерист Атавазд Арамович Сагоян, рассказывал, как один из эстонских товарищей, гражданский человек, корректировал огонь наших кораблей по берегу, где было обнаружено им скопление гитлеровцев. [165]

Да мало ли было в то время самоотверженных поступков рабочих, крестьян, рыбаков, прогрессивной интеллигенции!

22 сентября 1944 года в занятый гитлеровцами Таллин одновременно ворвались с суши войска 8-й армии Ленинградского фронта, а с моря — матросы. Лейтенант 8-го эстонского стрелкового корпуса И. Г. Лумисте водрузил красный флаг на древней башне Тоомпеа, а сержант Иосиф Юрченко из отряда матросов, очищавших от врага Минную гавань, поднял красное знамя над главным зданием порта. То, что красные стяги были почти одновременно подняты над городом эстонцем и русским, как бы символизирует единство их действий в борьбе с захватчиками.

Хорошо запомнилась торжественная встреча эстонского народа с правительством Эстонской ССР и представителями советских воинов на митинге в Таллине. 1 октября 1944 года в парке Кадриорг собралось 20 тысяч трудящихся. Митинг открыл Председатель Верховного Совета Эстонской ССР Иоханес Янович Варес, который пользовался глубоким уважением населения. Собравшиеся встретили его теплыми приветствиями. После Вареса выступили секретарь ЦК Эстонской компартии Н. Г. Каротамм, Председатель Совнаркома А. Т. Веймар, член Военного совета Ленинградского фронта Н. В. Соловьев. От имени моряков Краснознаменного Балтийского флота выпала честь выступить на митинге мне. Хотелось сказать что-то значительное, передать настроение военных моряков Балтики, выразить признательность эстонскому народу за сопротивление немецким оккупантам, за активную поддержку советских войск и участие эстонского корпуса в освобождении Эстонии. Хотелось напомнить обещание матросов, когда пришлось нам в 1941 году оставить эстонскую землю: «Мы вернемся, Таллин!» Три года ждали этого часа балтийцы. Сколько чудесных парней отдали свои жизни, чтобы изгнать немецко-фашистских захватчиков с эстонского побережья Балтики! И этот радостный день пришел.

Не знаю, насколько удалось мне выразить эти чувства матросов и офицеров флота. И помогало, и мешало говорить приподнятое настроение участников митинга и свое собственное волнение.

С вступлением наших войск в Прибалтику Военному [166] совету и Политуправлению флота пришлось вести большую работу по оказанию помощи советским и партийным органам в работе среди населения.

До начала войны Советская власть в прибалтийских республиках только начала осуществлять коренные социалистические преобразования. Были отобраны у буржуазии промышленные предприятия, ликвидирована безработица, проведена земельная реформа, значительно ослаблены эксплуататорские классы. Ослаблены, но не ликвидированы. В молодых советских прибалтийских республиках шла ожесточенная классовая борьба. С началом войны буржуазия активизировалась. Трудящимся пришлось не только отражать наступление гитлеровцев, но и вести борьбу с внутренним врагом. Последыши контрреволюции, профашистские элементы действовали и в одиночку из-за угла, и целыми группами. Рабочие создавали для борьбы с бандитизмом партизанские отряды, истребительные батальоны. Народ выступал под руководством тогда еще малочисленных, но влиятельных коммунистических партий Латвийской, Литовской и Эстонской социалистических республик.

В первых числах декабря 1944 года в Таллине проходил пленум ЦК ЭКП (б). Чтобы дать некоторое представление об участии партийных организаций флота в работе среди населения, сошлюсь на тезисы своего выступления на этом пленуме, содержание которых сводилось к следующему: многие коммунисты и значительная часть политически активных кадров населения Эстонии, наша опора в 1940–1941 годах, уничтожены гитлеровцами. Немцы оставили здесь немало своих людей, которые занимаются подрывной деятельностью. Таким образом, перед большевиками стоит нелегкая задача в области организационной и пропагандистской работы. Политорганы и партийные организации Балтийского флота окажут в этом отношении всемерную помощь. Партийные организации флота обязаны наладить тесную связь с гражданскими организациями, активно участвовать в их партийной жизни. Сейчас в Эстонии находится более 20 тысяч флотских коммунистов и комсомольцев. Это большая сила. Среди политработников есть бывшие секретари райкомов и горкомов партии, крупные работники промышленности и сельского хозяйства. Они в состоянии оказать [167] практическую помощь на местах. Мы можем выделять лекторов, докладчиков, беседчиков. Можем привлечь культурные силы флота для обслуживания населения.

Присутствовавший на пленуме представитель Оргбюро ЦК ВКП(б) Н. Н. Шаталин одобрил наши предложения, и вся работа флотских политорганов и партийных организаций в Эстонии, Латвии и Литве проходила в соответствии с ними.

Другая, конечно, более сложная обстановка была в Финляндии. Финское правительство добросовестно выполняло свои обязательства, вытекавшие из договора о перемирии. Трудовое население, освободившись от гитлеровского засилья, относилось к нам дружелюбно. Однако нельзя было забывать о том, что в правящей верхушке Финляндии были профашистские элементы, что гитлеровцы конечно же оставили свою агентуру в стране. В этой довольно сложной обстановке партийные организации и политорганы сделали все, чтобы личный состав показал свои высокие моральные качества. Об этом предупреждал нас глава советской военной администрации в Финляндии А. А. Жданов.

— На территории Финляндии никаких советских войск, кроме моряков, нет, — говорил он. — Балтийский флот представляет здесь Вооруженные Силы Советского государства, и вы должны достойно выполнить эту функцию, проявлять высокий гуманизм и лояльность к финскому народу.