Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Мне доверен полк

Последние дни под Старой Руссой — в метельном феврале сорок третьего — памятны особым душевным подъемом, охватившим всех нас. В первую очередь он был вызван знаменательными событиями у Сталинграда, о которых мы узнавали из сводок Совинформбюро. Радовали и результаты боев местного значения, проведенных нами после перегруппировки в составе 14-го гвардейского стрелковою корпуса. Наша бригада как бы замкнула собой ударную группу войск. Левее нас никто не наступал.

Обрывистый берег Порусьи гитлеровцы укрепили так, что сквозь прорезанные в земле сектора виднелись только стволы оружия. На заболоченных участках противник воздвиг бревенчатые стены, засыпав их грунтом. Подавить такие укрепления могли только орудия крупного калибра, поставленные на прямую наводку, но их еще не подвезли. А в разгар баталии наступила такая оттепель, что болота размякли и боевая техника тонула. Две 45-миллиметровые пушки мы все же протащили сквозь бурелом, но их снаряды рикошетили, не разрушая укреплений.

Слева от нас, как я уже упоминал, советских частей не было. Фашисты пронюхали это. И, когда батальон готовился к атаке, двинули автоматчиков прямо к хвойному шалашу штаба. Поднялась невообразимая трескотня, в лесу захлопали разрывные пули; казалось, фашисты зашли нам в тыл. Обозы в панике забили единственную дорогу, проложенную по просеке.

Звоню на передний край:

— Как у вас?

— Нормально, — отвечает командир взвода Шура Окунева, оказавшаяся у телефона.

— Выручай! Немцы ломятся к штабу. Выдвинь пулеметы им во фланг.

— Ясно. Мы уже разобрались, где они. Сейчас устроим отходную.

Расположив пулеметы в тылу и на фланге врага, Шура дала команду взводу и легла за пулемет. Гитлеровцы заметались в западне, а мы с криком «ура» кинулись в лобовую. Словом, около двух вражеских рот полегло в ноздреватом уже снегу дремучего леса.

Наша артиллерийская подготовка, к сожалению, не смогла нарушить систему огня неприятеля. Велась она из-за леса, с закрытых позиций. Атаки батальонов захлебывались и в первый и в последующие дни. И так было не только [58] у нас, но и в соседней 397-й дивизии, и во всем нашем 14-м гвардейском стрелковом корпусе...

Ночью, накануне очередного удара, командир 14-го гвардейского стрелкового корпуса генерал П. А. Степаненко решил захватить важный опорный пункт врага. Для этой цели он приказал сформировать из частей нашей бригады отряд. Такой отряд в составе 170 человек был создан 6 марта. Людей отобрали лучших из лучших, коммунистов и комсомольцев. Командиром отряда назначили автора этих строк. Перед вечером комкор вызвал меня к себе для постановки задачи. По лесенке мы взобрались на высокое дерево, где был устроен его НП. Пули дзинькали; деревья на ветру скрипели; НП качался, как скворечник на мачте. Показывая на разветвленный узел немецкой обороны, генерал спросил:

— Видите устье речки Лютая, впадающей в Порусью?

— Вижу, — ответил я.

— На берегах этих речек — опорный пункт. Ночью надо уничтожить врага и захватить село Векшино, на Холмском тракте. — Сделав паузу, генерал добавил: — А вас назначаю комендантом этого села.

До шоссейной дороги тут было около километра.

Я повторил задачу и успел рассмотреть вражеский опорный пункт. Для его штурма нам предстояло карабкаться по обрывистым берегам речек и оврагов, которыми изобиловала местность, и выбивать фашистов из окопов и блиндажей. Взвесив все это, я понял: тут одна надежда — на внезапность. И поспешил в отряд, чтобы засветло подготовиться к бою.

Стемнело. Цепи бойцов бесшумно миновали речку и подползли к берегу. Немцы, видимо, ужинали и так рано не ожидали русских разведчиков, надоедавших им по ночам. Помогая друг другу, бойцы подбирались к огневым точкам. Потом заухали разрывы гранат, застучали автоматы, раздались команды ротных В. Костюхина и В. Петрова. Их подразделения ворвались на позиции противника.

Взвились ракеты. На флангах отряда и из глубины застучали немецкие пулеметы, автоматы, загрохотали батареи.

Передо мной, по льду речки, градом посыпались пули, а за спиной, на равнинном болотистом берегу, рвались пудовые снаряды, разбрасывая мокрые глыбы; ходуном заходила земля. На всю длинную ночь завязались окопные бои и рукопашные стычки. Я бегал по ротам, отдавал приказания, поднимал бойцов, одним словом, направлял действия отряда. [59]

На то, что мы захватим село Векшино, генерал, мне кажется, и не рассчитывал. Сил было мало. Он, видимо, полагал, что действия отряда измотают за ночь неприятеля и не позволят ему отвести подразделения с переднего края, а утром, после артподготовки, решающий удар нанесет отдохнувший корпус.

Но того, что было утром, я уже не увидел. В серой мути рассвета в спину врезались два осколка. И все же я успел отдать распоряжения командирам о выносе раненых и об отводе людей, о чем получил приказ. Сгоряча я еще сумел добраться до штаба батальона, хотя ощущал теплую, липкую влагу у пояса. А увидев командира минроты Размахова, обрадовался ему, хотел что-то сказать и грохнулся на землю. Сил не было. Но мозг работал. Помню, как подъехал санитар, как мы отправились в медсанроту. Артобстрел доставал тылы. Невдалеке разорвался снаряд. Прошумел веер осколков. Один из них вонзился в бок лошади, тащившей повозку. Из глаз ее побежали слезы, но она все же перевезла повозку с тяжелоранеными через речку. Спотыкаясь, а то и ползком, на полусогнутых ногах, лошадь еле выбралась на берег и тут же рухнула.

— Вот ведь бедняжка, — услышал я голос ездового, — людей спасла, выполнила свой долг, а ей уж не помочь...

Потом была палатка медсанроты, строгое лицо врача Полины Еловацкой, которую не раз приходилось видеть в штабе бригады. Один осколок ей удалось извлечь, а за другой она не стала браться: он засел глубоко. Требовался местный наркоз, а новокаина не оказалось.

Перед вечером зашел командир нашей бригады генерал В. В. Ефремов. Разговорились.

— Жаль расставаться, — сказал он. — Бригаду отправляют на переформирование. Ты, должно быть, попадешь из госпиталя в другую часть.

— А если мне остаться в санроте, товарищ генерал?..

Он молчал, о чем-то думая.

— Бригада-то стала родной. Куда еще попаду после госпиталя — неизвестно. А там начинай все заново.

— Я уже говорил с врачом, — кивнул генерал. — Остаться можно, хотя это и нежелательно. В общем, как решишь, так и будет.

— Значит, остаюсь со своими!..

Через две недели, окрепнув, я отправился на станцию Осташково в свой батальон. И это оказалось очень своевременно. Там узнал, что нашему эшелону дана «зеленая улица [60] «. Поговорил с Кокиным. Свой «максим» он установил на тендере паровоза, для стрельбы по самолетам.

— А паровозная бригада — женская, — с явным неудовольствием сообщил Арсений. — Только машинист мужчина.

— Ничего, куда надо, доедем, — успокоил я Кокина.

Паровоз дал протяжный сигнал и вскоре, с шумом выпуская пары, тронулся в путь.

Так закончился для нашего батальона старорусский период войны. Мы с радостью покидали топи и болота. Нелегкая доля выпала болотным солдатам. Круглый год они то наступали, занимая деревушки и высотки, то под натиском превосходящих вражеских сил теряли их. Теряли мы и друзей, хотя при этом основательно перемалывали живую силу гитлеровцев. Мы честно выполнили свой долг, и со спокойным сердцем ехали навстречу грядущему.

* * *

Прибыв прямо с поезда к генералу В. В. Ефремову, который недавно принял 62-ю стрелковую дивизию, я застал у него И. И. Салдаева и начальника штаба П. А. Мазина. Генерал весь в делах, но весел: дивизия — это не потрепанная в боях бригада, здесь будет, где развернуться.

После короткой беседы я попросился в батальон.

— Да ты еще и шинель надеть не можешь, — невесело заметил Василий Владимирович.

Шинель я действительно долго носил внакидку, не продевая руки в рукава. Но генерала бодро заверил, что в батальоне быстро приду в норму.

— То, что придешь в норму, — это хорошо, — весело откликнулся он. — Именно поэтому берись-ка за формирование 123-го стрелкового полка. Он развернется на базе твоего батальона... А пока прошу присутствующих к столу.

Генерал Ефремов любил пообедать с командирами частей, продолжая за столом разговор о делах.

Именно в тот день я впервые услышал о боевом пути 62-й стрелковой дивизии, в которой теперь предстояло служить. Еще в 1940 году она штурмовала линию Маннергейма. А в самом начале Великой Отечественной приняла на себя западнее Луцка внезапный удар фашистских танков. Действуя затем вместе с пограничниками, умело маневрируя и передвигаясь, дивизия решительно наносила ответные удары и, наконец, собравшись в кулак, отбросила противника за Западный Буг.

Многие бойцы и командиры были награждены тогда орденами и медалями. В том числе и молодой способный [61] комдив, бывший чапаевец, полковник М. П. Тимошенко, удостоенный ордена Ленина.

Под стать отважному комдиву, погибшему в бою, был и сменивший его на этом посту активный участник гражданской войны, награжденный двумя орденами Красного Знамени, полковник П. А. Навроцкий. Вместе с комиссаром И. А. Савельевым он в тяжелейших условиях в считанные недели заново сформировал соединение, которое затем успешно сражалось с гитлеровцами на многих ответственных участках фронта. Но в июле сорок второго не стало и Павла Акимовича Навроцкого. Под Старым Осколом он со старшим политруком Петром Васильевичем Васильевым в трудный момент повел на прорыв большую группу красноармейцев. Этот бой оказался для Навроцкого и Васильева последним...

С глубоким уважением говорил наш генерал о героическом боевом пути соединения, под знаменами которого нам предстояло воевать, о его замечательных традициях, которые мы обязаны были сохранить и достойно продолжить.

Слушая командира дивизии, я с особой остротой понял, какая честь командовать полком в таком замечательном соединении и какая огромная ответственность.

* * *

Приказав мне браться за формирование полка, генерал Ефремов подчеркнул, что время не ждет и что особое внимание необходимо обратить на расстановку людей.

— В полку буду — помогу. Однако старайся вникать во все сам, — напутствовал он меня.

Полк! Само это понятие обязывало ко многому. Выйдя от генерала и направляясь в село Дальское Калужской области, в штаб, я думал об одном: с чего начать?

Проселок извивался по краям полей и дубрав. Не спеша трусили лошадки, поскрипывала телега. После старорусских болот калужская земля казалась раем. Любоваться бы нежной зеленью, жаворонками в небе, звоном весны... Мысли перенесли меня в прошлое. Стал перебирать события почти двух лет войны, анализировать свой опыт.

Жизнь подсказала, что нужен сплоченный и боеспособный коллектив. А чтобы создать его, в первую очередь потребуется помощь штаба и партийного бюро полка. Необходимо выработать единый для всех взгляд на вещи и план действий. Просчеты недопустимы. Особенно в расстановке людей. Перетасовывать подразделения в бою, когда воины притрутся друг к другу, дело трудное, болезненное... [62]

То, что продумал в пути, высказал заместителю по политической части М. Т. Гуцеву, начальнику штаба Е. К. Курочкину и секретарю партийного бюро полка Н. А. Власову. Мнения наши совпадали, текучка уже начала захлестывать. Мы не откладывая решили собрать партийный актив, с ним и держать первый совет. С докладом о задачах партийной организации по формированию подразделений полка поручили выступить мне. Курочкин с офицерами штаба и секретарь партийного бюро Власов занялись подготовкой материалов, а мы с Гуцевым отправились в подразделения, чтобы получить более точное представление о состоянии дел в полку, а также уточнить партийно-комсомольскую прослойку и перспективу создания низовых организаций.

Нам с замполитом хотелось самим услышать вопросы и предложения солдат и офицеров и, конечно, сориентировать командно-политический состав на подготовку предстоявшего актива, чтобы он принес максимальную пользу. Наконец, мы оба рассчитывали получить, благодаря беседам с воинами, необходимый заряд уверенности на будущее.

Хорошо подготовленное собрание партийного актива проходило с подъемом. Все знали, что на две с лишним тысячи солдат и офицеров в полку осталось всего около трехсот обстрелянных фронтовиков, хотя прибывали они и с пополнением, в основном сержанты.

— У нас теперь есть чем воевать. Но при наличии даже самого грозного оружия в конечном счете побеждает человек, его воля, самообладание и, разумеется, мастерство. Всему этому надо учиться у испытанных огнем фронтовиков, — справедливо отметила в своем выступлении командир пулеметного взвода Шура Окунева.

Молодой лейтенант Алексей Харламов, выпускник курсов, горячо поддержал ее:

— Наш ратный путь после школы: военное училище — полк. Мы рвались на фронт, учились на совесть, теперь сами должны учить подчиненных, командовать ими. Но каждый из нас, товарищи, очень нуждается в поддержке солдат и офицеров, которые уже участвовали в боях...

Слушая выступавших, я делал необходимые пометки в блокноте. Записывал соображения, возникавшие по ходу собрания.

Командир роты, бывший политработник Василий Комаров, напомнил, что, поскольку политруков рот теперь нет, вся политико-воспитательная работа в подразделениях ложится на партийные группы. От их боевитости будет зависеть [63] многое. А потому необходимо повседневно заботиться о них...

Накануне многие политработники были назначены командирами подразделений. Я с удовлетворением подумал, что этим командирам не потребуется разъяснять важность политической работы. Но без перераспределения коммунистов по ротам и батальонам нам, видимо, не обойтись.

Слово берет лейтенант Василий Жигулев. Войну он начал в артиллерии, после ранения — старшина роты в лыжном батальоне, потом командовал взводом, рос на глазах. Теперь мы назначили его командиром противотанковой батареи полка. Батареи еще нет, ее надо создавать заново.

— Нам, истребителям танков, — сказал он, — предстоят встречи с «пантерами», «тиграми» и прочим «зверьем». Чтобы побеждать его, нужна не только выучка, нужен еще и характер тверже брони.

И Жигулев тоже попросил дать в батарею фронтовиков.

Внешне спокойно, но взволнованно говорил лейтенант Николай Чудинов. В прошлом он лыжник. Был командиром взвода. Отважен, вдумчив, награжден орденом Красного Знамени. Мы выдвинули его командиром противотанковой роты полка.

— Хочу подчеркнуть, что нам, противотанкистам, эти самые «пантеры» и «тигры», — Чудинов выразительно поглядел на своего товарища Жигулева, — надо подпускать на полсотни метров, а то и вплотную. А потому и выучка и выдержка потребуются особые. Этого и будем добиваться всеми силами...

Записки с просьбой дать слово шли без конца. Казалось, что говорить хотел каждый. Бывший агитатор батальона, а теперь полка сибиряк А. А. Александров, историк, геолог, любитель литературы, обладал не только обширными знаниями, но и удивительным даром рассказчика. Слушать его можно было без конца. Выступление Александрова взволновало всех, он говорил о ветеранах — живых и погибших. Рассказал о разведчике Александре Чемарове и его действиях в неприятельском тылу, о бесстрашных рейдах политрука Дмитрия Иванова, о пулеметчиках Федоре Чистякове и Арсении Кокине, на счету которых были сотни уничтоженных гитлеровцев, о Шуре Окуневой и других прославленных воинах. Собрание длилось с перерывами весь день. Люди делились своими думами, чаяниями, опытом войны — ее победными и горькими страницами. То, с чем мы соприкоснулись тогда, было настоящим кладезем [64] мудрости. И, наверное, не только я думал об этом, слушая выступавших.

— Я считаю, товарищи, что новобранцев следует расставлять не по ранжиру, что иногда еще бывает, а по морально-боевым качествам, — резковато заметил командир роты автоматчиков, бывший ее политрук, Андриян Романов. — Мы, командиры, с парторгами рот и батарей должны определить место каждому. Нам идти с ними в бой. Просчеты — исключены. Контроль возложить на партбюро полка и батальонов. Сроки — минимальные. Тоска по боевой подготовке уже скребет душу...

Говорилось и о том, чтобы в каждом отделении, пулеметном и орудийном расчете, в роте и взводе предусмотреть взаимозаменяемость, без которой не обойтись в боях.

Для памяти я записал в блокноте: «В роту ПТР и истребительную противотанковую батарею выделить стрелков, уже участвовавших в боях. Командиры двух батальонов из трех — М. В. Антипин и Ф. В. Лузан — кадровые офицеры, хорошо подготовлены, у них есть чему поучиться, но оба еще не воевали. Заместителями по строевой и политической части направить к ним опытных фронтовиков. Готовить воинов так, чтобы командир взвода в случае необходимости мог принять в бою роту, а ротный — батальон».

Распределение коммунистов по подразделениям и создание партийных групп было решено завершить в течение двух-трех дней. Дело это было сложное, ведь часто задевались интересы тех рот и батарей, откуда предстояло забрать людей. Актив поручил эту работу командиру полка и секретарю партбюро. Партийному бюро полка предложено было также разработать направления политической и воспитательной работы, создать разветвленную сеть агитаторов, определить тематику бесед для них, наметить сроки проведения инструктивных сборов и выделить для этого лучших докладчиков.

— Живой материал для плана моей работы, — наклонившись ко мне, шепнул Гуцев.

«И не только для твоей, — подумал я. — Для штаба — тоже...»

В работе актива принял участие заместитель командира дивизии по политической части И. И. Салдаев. Людей он знал, внимательно слушал каждого и, думается, радовался зрелости своих питомцев, зрелости их взглядов и оценок.

Иван Иванович тоже выступил в конце собрания. Он был краток. Одобрил инициативу полка относительно проведения [65] актива, отметил многообразие вопросов, поднятых коммунистами, и закончил словами, которые запали в душу: «Отныне мы будем диктовать свою волю врагу. Мы будем наступать, а не он». Так было сказано впервые. Мы знали цену этим словам, ибо давно ждали их...

* * *

Приказом по дивизии от 15 апреля меня назначили командиром полка, Григория Лазаревича Злобина — заместителем, Евгения Константиновича Курочкина — начальником штаба, Михаила Тимофеевича Гуцева — заместителем по политической части. Помощники у меня подобрались, прямо скажу, замечательные. Все они имели хорошую военную подготовку, располагали большим жизненным опытом, обладали высокими партийными и человеческими качествами. Без их помощи, без опоры на их поддержку в бою я бы, наверное, не справился.

Вскоре мне присвоили звание майора. Доверие ко многому обязывало. Тут, конечно, не до отдыха. Кстати, о передышках. Во время отвода частей на переформирование или в резерв покой нам только снился. Никто не знал, сколько времени отпустит нам обстановка. А потому привыкли постоянно находиться в боевой готовности, дорожить каждым часом, отведенным на учебу. И все равно не всегда успевали сделать все, что задумано. Хотя забывали порой даже написать родным.

Я, например, так и не смог после ранения повидать мать. Зато мои однополчане, которым доводилось бывать в Москве в командировке или в отпуске после пребывания в госпитале, непременно навещали маму, и для нее это было счастьем...

Но вернусь к нашим полковым делам.

Удачно был подобран партийно-политический аппарат. И в этом была заслуга в первую очередь И. И. Салдаева, мудрого и дальновидного политработника, редко ошибавшегося в людях. Моим заместителем, как я уже упоминал, остался капитан М. Т. Гуцев — честный, добросовестный, добрый к людям и неутомимый в работе коммунист, заботу и помощь которого я ощущал постоянно. Секретарем партийного бюро полка{1} коммунисты избрали капитана Николая [66] Андреевича Власова — высококультурного офицера с солидным опытом партийной работы в боевых условиях. Политрука А. А. Александрова мы выдвинули агитатором полка, открыв перед ним возможность широко использовать в работе глубокое знание истории и недюжинные ораторские способности. Комсомольцев полка возглавил боевой и энергичный старший лейтенант Михаил Кузовков.

Партийно-политической работой в батальонах руководили В. П. Булаенко, Г. И. Фонер, И. А. Ваганов и другие неутомимые в работе офицеры...

Апрель выдался теплым, подсыхали дороги, зеленели поля и дубравы. Жители деревень были рады соседству воинов. Они ласково называли нас своими защитниками и охотно делились последними крохами из своих скудных запасов.

Между тем в колхозах началась весенняя посевная. Лошадей нет, мужчины — на войне. Картина весьма невеселая. Как-то я подошел к дряхлому старику, разговорились. «Вот она, наша механизация, — вся тут», — кивнул он на годовалого бычка, запряженного в плуг.

На соседней делянке, по-бурлацки ухватившись за лямки, женщины тащили плуг. Смотреть на это было невозможно. «Так они до осени не вспашут», — подумал я, но о помощи умолчал. В полку машин нет, а лошади — на перевозке грузов или в батареях. Использовать их не по назначению строго запрещено. А помочь колхозникам надо. Посоветовался с командирами. Они все знали не хуже меня и только ждали моего молчаливого согласия, ведь приказами такое не делается. В общем, мы поняли друг друга — по ночам воины решили пахать землю и тут же взялись за дело.

Утром приехал генерал Ефремов. По дороге в штаб остановился в поле, как раз невдалеке от того места, где увидел меня. Подошел к крайней борозде и долго молча разглядывал блестевшие росой перевернутые пласты почвы. Потом взял горсть земли, размял ее своими сильными руками и даже зачем-то понюхал. Василий Владимирович был из рязанских крестьян, он знал, что такое — упустить дни сева...

— Твои вспахали? — обернувшись, спросил генерал.

Взгляд его показался мне добрым. Впрочем, увиливать от ответа я не собирался, да и не умел делать это.

— Мои.

— Вот и в других полках изловчились бы... Ну-ну...

И больше не сказал ни слова... [67]

В начале мая 1943 года лес у села Дальское огласился стуком топоров, громкими командами, песнями. Полк расквартировывался в просторных, рассчитанных на взвод шалашах с нарами, пирамидами и стеллажами для оружия, с кухнями и столовыми, одним словом, со всем, что требовалось для нормальной жизни и боевой учебы воинов.

20 мая нашей части вручили Знамя. Построенный на лесной поляне, полк выглядел внушительно, да и по числу людей являлся самым крупным в дивизии. Церемония проходила строго и торжественно. С душевным трепетом принял я святыню. Мы поклялись с честью пронести Боевое Знамя до полной победы.

Торжественным маршем, блестя новеньким оружием, прошел 123-й полк мимо трибуны, где стояли генерал Ефремов, Салдаев и представитель вышестоящего штаба, давший заключение о боевой готовности дивизии.

26 мая мы покинули обжитой лагерь и 30-го сосредоточились западнее Юхнова, по берегам Угры и Рессы, где в сорок втором проходил наш передний край. И почему-то сразу поняли: нас передадут Западному фронту.

Занятия шли днем и ночью. Основной упор в обучении делался на прорыв обороны противника, и это создало небывалый подъем в войсках.

Благодаря помощи командира танкового корпуса генерала М. В. Волкова нам удалось обкатать солдат танками и отработать с танкистами метод совместной атаки. Другие части, к сожалению, не смогли сделать этого: у танкистов кончились моторесурсы.

Одновременно проводились командно-штабные занятия, игры, тренировки по управлению подразделениями, использованию средств связи, особенно радио, а также по отработке боевой документации.

С командирами полков и дивизий в масштабе нашей 3-й резервной армии был проведен в начале июля сбор по изучению боевой техники, применению артиллерии, РС, инженерных средств. Мы бросали по танкам новые противотанковые гранаты, стреляли по бронемашинам из противотанковых ружей и орудий, изучали технику и тактику противника, а также уязвимые точки «тигров» и «фердинандов».

Впервые я увидел полковое учение с применением массы артиллерии, атаку пехоты за огневым валом с авиационной поддержкой, сложное форсирование реки на табельных и подручных средствах. Одним словом, нам показывали то, с чем предстояло встретиться в грядущих боях. [68]

...12 июля наша 3-я резервная армия вошла в состав Западного фронта и стала именоваться 21-й. Командармом был назначен генерал Н. И. Крылов.

Ночью 4 августа мы сосредоточились севернее Спас-Деменска и встали за войсками 10-й гвардейской и 33-й армий.

На рассвете 7 августа все в полку проснулись от далекого, но могучего грохота артподготовки — это начался первый этап Смоленской наступательной операции войск Западного и левого крыла Калининского фронтов, длившейся с 7 августа по 2 октября 1943 года.

Четверо суток бушевала артиллерийско-минометная дуэль на переднем крае, шли непрерывные воздушные бои. На землю сыпались пули, осколки бомб, обломки пылавших самолетов. Этот смерч нет-нет да и захлестывал нас. В лесу, где притаился полк, выворачивало с корнями деревья, судорожно бились лошади, в щепки разносило машины и повозки...

Ночью 13 августа наш 123-й в числе других полков двинулся наконец через участок прорыва.

Дальше