По фашистским танкам
Директива Ставки Верховного Главнокомандования, подписанная наркомом обороны С. К. Тимошенко в 15 часов 30 минут 26 июня 1941 года, гласила:
"Командирам 3 и 1 дбак.Мотомехчасти противника двигаются от Минска на Оршу и Могилев. Немедленно взлететь и систематическими непрерывными налетами днем и ночью уничтожать танки противника. Не допускать переправы через р. Днепр. Бомбардировать с высоты 400 метров не мелкими группами, а полками"{17}.
Речь шла уже не о Березине, а о переправах через Днепр. Ставка, очевидно, располагала более точными и достоверными данными о том, что прорвавшиеся немецкие танки обошли Минск с севера и, минуя его, продолжают движение в восточном и северо-восточном направлениях.
Но как выполнить директивное требование Ставки и немедленно взлететь, когда наши аэродромы почти пусты. Все самолеты уже вторично в течение дня вылетели на задание, бомбардируют и обстреливают скопления моторизованных войск противника в районе Радошковичи, Молодечно, Ошмяны, Крево, Раков.
Вместе с частями 3-го дальнебомбардировочного авиакорпуса эти цели подвергали своим атакам полки 47-й смешанной авиадивизии, 12-й и 13-й бомбардировочных авиадивизий фронтовой авиации. Гитлеровцы несли ощутимые потери. Это потом подтвердили показания военнопленных.
И вот, получив приказ Ставки, мы с нетерпением ждали возвращения авиаполков. Третий боевой вылет требовал известного времени на подготовку, а день клонился к вечеру. Я уже не говорю о том, что экипажи, действовавшие с большим напряжением, нуждались хотя [85] бы в небольшом отдыхе, а материальную часть надо было не только осмотреть, но и отремонтировать, исправить повреждения после боевого вылета.
Правда, на аэродроме в районе Сухиничи оставались 1-й и 3-й тяжелобомбардировочные авиаполки, имевшие в общей сложности 60 четырехмоторных кораблей ТБ-3. И я приказал командиру 1-го авиаполка полковнику Ивану Васильевичу Филиппову возглавить сводную группу из двух авиачастей и в течение ночи на 27 июня наносить бомбардировочные удары по мотомехчастям противника в 25-30 километрах северо-восточное и северо-западнее Минска.
Такую же задачу, как и группе Филиппова, мы поставили ночным экипажам самолетов Ил-4. И хотя их было немного, они все же подкрепляли боевые действия тяжелобомбардировочных авиаполков.
Начало удара я назначил на 23.00. Соответственно были сделаны штурманские расчеты и подняты авиаполки. Но неожиданно, в то время когда самолеты уже находились в воздухе и до начала бомбометания осталось 40 минут, встал вопрос об изменении цели. Один из начальников отделов управления корпуса привел ко мне общевойскового полковника, который заявил, что прибыл из того самого района, который должны бомбить наши полки, и упорно утверждал, что там находятся советские войска. Было над чем задуматься!
Немедленно связался с П. Ф. Жигаревым и доложил ему о настораживающих сведениях, которые требовали дополнительной проверки. По наблюдению наших экипажей в том районе находились немецкие танки, автомашины и пехота. Более того, советские самолеты были обстреляны малокалиберной зенитной артиллерией, применявшей снаряды с черными разрывами, тогда как у нашей — белые. Одновременно я доложил о количестве вылетевших, тяжелых бомбардировщиков, которые приближались к цели, просил подтверждения — выполнять нам эту задачу или же во избежание ошибки нанести удар по запасной цели.
— Минуточку, сейчас уточню в Генеральном штабе, — ответил Жигарев.
Вскоре раздался звонок первого секретаря ЦК КП(б) Белоруссии П. К. Пономаренко. Он тоже имел сведения, что в районе, который мы собирались бомбить, находятся наши войска. [86] Час от часу нелегче! Что делать? Время бежит, самолеты приближаются к цели. Снова звоню Жигареву, но к телефону никто не подходит. Осталось пятнадцать минут до назначенного для удара времени. Положение усложнилось тем, что ПВО сообщило о приближении большой группы немецких самолетов к Смоленску.
Вновь звоню в Москву, на этот раз прямо в Генеральный штаб. Докладываю, что с минуты на минуту Смоленск подвергнется бомбардировке и связь с нашими самолетами может прерваться. Надо немедленно решать: бомбить ли заданную цель или нам дадут запасную?
И опять слышится ответ:
— Минуточку, уточним!
Когда до начала удара осталось менее 5 минут, раздался наконец долгожданный звонок из Москвы.
— Уточнил, никаких наших войск в том районе уже нет, — заявил генерал П. Ф. Жигарев. — Бомбите! А паникера и болтуна — к ответственности!..
Едва мы успели передать по радио подтверждение группе наших самолетов — выполнять поставленную задачу, как заухали зенитки, послышался пронзительный вой немецких бомб. Началась сильная бомбардировка железнодорожной станции и города Смоленск. От разрыва фугасок в нашем штабе вылетели стекла из окон, погас свет, на некоторое время нарушилась проволочная связь, в том числе и с расположенной за городом радиостанцией. Но все, что требовалось передать экипажам, было своевременно передано, хотя по-настоящему организованного и сосредоточенного удара по скоплению гитлеровцев не получилось.
В последнюю минуту командующий Западным фронтом решил перенацелить наши самолеты на передовые отряды механизированных войск противника, выдвигавшиеся по Минскому шоссе на Смолевичи и по шоссе от Слуцка до Старых Дорог. Это распоряжение, минуя нас, передал начальник штаба ВВС фронта полковник С. А. Худяков непосредственно командиру группы тяжелых бомбардировщиков полковнику И. В. Филиппову. И получилось, что первые двадцать взлетевших кораблей бомбардировали заданные нами цели, остальные же действовали по новым — силы оказались распыленными.
Из-за нарушения управления войсками штаб ВВС фронта не мог оповестить наземные части о сигнале "я — свой самолет". В результате экипажи, как было [87] установлено, на эту ночь для опознавания выпускали зеленую ракету, а наша зенитная артиллерия продолжала обстреливать их. Интенсивный огонь по ТБ-3 вел и противник.
И все-таки действия первых двадцати экипажей, бомбивших основную цель, были довольно эффективными. Их наблюдали и высоко оценили бойцы и командиры 100-й стрелковой дивизии генерала И. Н. Руссиянова.
Исправных самолетов с каждым днем становилось все меньше. Зато росло количество кораблей, находившихся в ремонте. И вот как-то в момент, когда я озабоченно размышлял над сводкой об оставшихся в боевом строю машинах, неожиданно прилетел командир 51-го дальнебомбардировочного авиаполка и доложил, что эта часть передается нам из 2-го дальнебомбардировочного корпуса. Это пришлось как нельзя кстати, и вновь прибывший полк я передал в 52-ю авиадивизию. Всего лишь сутки смогли мы выделить летному составу на изучение обстановки, подготовку материальной чисти, прочие дела и сразу же стали планировать выполнение боевого задания.
Гитлеровцы интенсивно бомбили Смоленск. Доставалось и нам, поскольку штаб авиакорпуса размещался почти в центре города, а прикрытие было слабое. Уже на другой день войны пришлось создать нештатный отряд истребителей И-16 из числа севших на наши аэродромы летчиков, которым ставилась задача во взаимодействии с зенитной артиллерией уничтожать немецкие бомбардировщики, не допускать их к железнодорожному узлу и городу.
Опыт ночной подготовки у летчиков-истребителей невелик. Помню, один из них, подвижный, смуглый пилот, по национальности татарин, откровенно признался, что ночью вообще не летал, но непременно потренируется и от других отставать не будет.
Я с удовлетворением наблюдал смелые атаки наших истребителей, успешно взаимодействовавших с зенитными прожекторами. Невзирая на огонь немецких бомбардировщиков, они смело сближались с противником на короткую дистанцию и завершали атаки прицельным огнем. На глазах многих вражеский Ю-88 сбил тот энергичный мой собеседник, решивший от других не отставать. Свое слово он сдержал. К сожалению, в быстром беге событий [88] первых дней войны подвиг скромного воздушного бойца не был отмечен достойной наградой, и я, даже не запомнил его фамилии, за что себя не раз укорял. Но помню младшего лейтенанта Кондрашева. На истребителе И-153 29 июня он уничтожил один немецкий бомбардировщик, а другой подбил. Отлично обученный летчик и на устаревшем самолете, как днем, так и ночью, успешно уничтожал врага.
Непрерывно неся потери, фашисты не прекращали, однако, бомбардировок Смоленска. Во время одного из ночных налетов гитлеровцам удалось поджечь на нашем аэродроме здания окружных ремонтных авиамастерских и прилегающие к ним дома. Загорелось и несколько истребителей ремонтного фонда. На одном самолете находился патронный ящик, и, когда патроны начали взрываться, создалось впечатление беспорядочной стрельбы. К звуковым эффектам добавились зрительные. Для подсвета целей немцы применили светящие авиабомбы, сбрасывая их со значительной высоты. Снижавшиеся на парашютах цилиндры с выгоревшим осветительным составом принимались неопытными наблюдателями за вражеских десантников, и в штаб отовсюду начали звонить, сообщая о гитлеровском десанте.
Получив тревожный сигнал, я немедленно выехал на аэродром. На поверку никакого вражеского десанта но оказалось.
Конечно, неплохо, что люди проявляли бдительность, однако не обходилось и без курьезов. Когда вражеский налет на Смоленск был отбит, мне потребовался заместитель по политической части бригадный комиссар Одновол, но он бесследно исчез. Одновременно с ним пропал и начальник оперативного отдела штаба авиакорпуса подполковник Ильин.
На рассвете, когда я вернулся с аэродрома в управление корпуса, в кабинете раздался телефонный звонок. Звонил Одновол. Спрашиваю, куда же ты запропастился, Александр Кириллович? Отвечает, что вместе с Ильиным его задержали патрули из общевойскового соединения.
Оказывается, когда началась бомбардировка, Одновол и Ильин вышли из помещения на крыльцо. И вот проходившему мимо патрулю они показались подозрительными: с бритыми головами, фуражки, как на грех, с задранным сзади верхом. Не помогли никакие объяснения, ни удостоверения. [89]
— Нас не проведешь! — заявили патрули и пришлось бригадному комиссару Одноволу и подполковнику Ильину просидеть до утра под арестом, пока мы не вызволили их.
В первые дни войны бдительность иной раз принимала уродливые формы шпиономании. Сообщения о диверсантах и парашютистах поступали довольно часто, но оказывались ложными. Случались и заведомо ложные звонки якобы от имени советских органов. Порой это делала немецкая агентура в целях создания паники.
Вспоминается случай, которому до сих пор не нашел объяснения. Вскоре после перебазирования 212-го дальнебомбардировочного авиаполка на аэродром Ельня мне принесли странную телеграмму: "В районе аэродрома Ельня захвачено 70 немецко-фашистских диверсантов, переодетых в гражданское платье, но в их чемоданах обнаружено немецкое обмундирование".
Поскольку я собирался побывать на аэродроме Ельня, то пригласил с собой начальника особого отдела авиакорпуса полковника Н. П. Кияшко и вылетел с ним туда на связном самолете.
Летчики 212-го полка только что вернулись с задания. Экипажи бомбили фашистские танки, двигавшиеся по Варшавскому шоссе на Минск, и разгоряченные боем летчики, штурманы оживленно рассказывали мне о выполненном задании.
Одновременно посыпались вопросы: почему не сопровождают истребители? Бомбардировщики из-за этого несут напрасные потери.
Пришлось объяснить, что в составе авиакорпуса истребителей нет, а приказание дальнебомбардировочному авиаполку выполнять задачи фронтовой авиации связано с чрезвычайно сложной обстановкой. Помню, я говорил, что противника необходимо задержать любыми средствами, любой ценой, пока не подойдут наши оперативные резервы. И, говоря это, не совсем отчетливо представлял, когда, откуда подойдут эти резервы. Но, во всяком случае, так должно было быть!
А как же с диверсантами, хранившими в чемоданах немецкое обмундирование? Командир полка А. Е. Голованов заявил, что он об этом ничего не знает и телеграмм не посылал. Оперативный уполномоченный особого отдела, работавший в этом полку, тоже ничего не знал ни о диверсантах, ни о телеграмме. [90] Почему я остановился на факте, не заслуживающем, казалось бы, особого внимания. Да потому, что непроверенные донесения, сигналы, поспешные и опрометчивые телефонные доклады подчас отрывали командиров от их основного дела и мешали нормальной работе. В дальнейшем мы решительно пресекали подобные проявления "бдительности".
В последних числах июня 1941 года Смоленск заполнился войсками, штабами, прибывшими из глубины страны. Связь между управлением авиакорпуса и соединениями нарушалась, и, чтобы приблизить руководство к аэродромам, своим частям, с разрешения старшего начальника, я перенес КП в район аэродрома Боровское.
Разместились мы в землянках — в километре от летного поля. Радовало, что связь, в том числе ВЧ, работала устойчиво. Но если с Москвой контакты поддерживались постоянно, то со штабом ВВС фронта даже радиосвязь имела перебои. Из-за общей перегруженности радиостанций задерживалось прохождение оперативных распоряжений. Немногочисленные наши шифровальщики были завалены работой, не справлялись с потоком запросов, донесений, заявок тыловых органов, инженерных сводок. В море второстепенных сведений терялись важные оперативные документы. Дорогой ценой расплачивались мы за недоработки мирного времени. Пришлось ввести жесткий порядок в использовании радиосвязи — сократить количество и объем радиограмм, создать возможность внеочередной передачи оперативных распоряжений.
А боевая задача наша оставалась прежней — уничтожать танковые и моторизованные войска противника на минском направлении. Наносили ли дальние бомбардировщики урон врагу? Да, фашисты несли большие потери. В первые два-три дня войны во время налета нашей авиации бронетанковые колонны противника не прекращали движения, а затем немцы значительно усилили зенитно-артиллерийское, авиационное прикрытие войск. При появлении советских самолетов их колонны останавливались и рассредоточивались, в панике гитлеровцы разбегались в разные стороны. Темпы продвижения противника заметно снизились.
Особенно ощутимые потери от нашей авиации гитлеровцы несли на подступах к Минску. Это объясняется тем, что в условиях вязкого грунта, болотистой местности, кустарников противник вынужден был держаться дорог, [91] и наши экипажи старались настичь его в теснинах, где скопления войск неизбежны, а потери огромны.
Звено дальних бомбардировщиков Ил-4 обычно сбрасывало не менее 20 фугасных авиабомб, весом по 100 килограммов каждая, сверх того — 68 осколочных восьмикилограммовых, а также несколько десятков стокилограммовых зажигательных. Если не оказывалось осколочных бомб АО-8, то вместо них применялись фугасные с установкой взрывателей на мгновенный взрыв, что обеспечивало эффективное осколочное действие.
Пусть у читателя не создастся превратного мнения о том, что прорвавшиеся немецко-фашистские бронетанковые части двигались беспрепятственно, не встречая сопротивления. Гитлеровцы получили на советской земле такой решительный отпор, какого они не встречали нигде на Западе.
Наши воздушные разведчики доносили о скоплении немецко-фашистских войск на подступах к Бресту. Это свидетельствовало о том, что немцам не удалось внезапным ударом овладеть городом-крепостью — там продолжались затяжные бои. Впоследствии стало известно, что фашисты непрерывно штурмовали, бомбардировали, обстреливали из орудий, выжигали огнеметами оборонявшихся бойцов, а крепость-герой Брест стояла и не сдавалась. Над развалинами ее реял красный стяг.
Решительное сопротивление советских стрелковых и танковых частей, поддержанных дальними и тяжелыми бомбардировщиками, встретил 39-й мотокорпус противника, прорывавшийся через Молодечно к Минску. Штаб немецкого мотокорпуса подвергся разгрому, были захвачены оперативные документы, пленные офицеры. Стало известно, что в результате ночной бомбардировки, осуществленной нашими экипажами, командир корпуса был убит, враг понес большие потери. Совместными усилиями наземных войск и авиации продвижение 39-го мотокорпуса гитлеровцев, входившего в 3-ю танковую группу генерала Гота, было задержано на двое суток.
Наши авиасоединения нанесли ощутимые удары и по немецкой 2-й танковой группе, возглавляемой небезызвестным Гудерианом. Как впоследствии признавал в своих мемуарах генерал-фельдмаршал, 24 нюня 1941 года советские бомбардировщики разбили даже здания и палатки, в которых развернулся штаб 2-й танковой группы противника. Гитлеровцы около двух часов собирали трупы. [92] Сам Гудериан уцелел случайно, поскольку за несколько минут до нашего налета выехал из расположения штаба.
Танкистов Гудериана мы бомбардировали и в последующие дни. Особенно напряженно пришлось поработать 28 и 29 июня, когда немецкая 2-я танковая группа вновь начала свое движение на восток. На реке Шара и в районе Пуховичи, Осиповичи танки противника встретили ожесточенное сопротивление советских войск и вынуждены были повернуть на Бобруйск. На подходах к городу наши экипажи бомбардировали их, а частью сил уничтожали вражеские эшелоны с войсками и техникой и на железнодорожном узле Брест, отсекая оперативные резервы немцев.
После тяжелых, кровопролитных боев с превосходящими силами врага вечером 28 июня 1941 года наши войска оставили Минск. В 17.00 фашистские танки ворвались в город со стороны Болотной.
Узнаю, что штаб Западного фронта находится в Могилеве. Делаю попытку восстановить связь с командующим ВВС фронта генерал-майором авиации А. И. Таюрским, сменившим трагически ушедшего из жизни генерал-майора авиации И. И. Копца. Для этого посылаю на самолете У-2 заместителя начальника штаба авиакорпуса с заданием найти штаб ВВС фронта, получить данные о наземной обстановке, добиться хотя бы слабого прикрытия истребителями и упорядочить вопросы постановки боевых задач.
Прошел день-посланец не вернулся. Лишь на вторые сутки он с трудом добрался до Боровского, так и не выполнив задания. Штаб ВВС фронта он не нашел. Могилевский аэродром, где приземлился наш оператор, часто подвергался ударам фашистской авиации. Во время сильной бомбежки кто-то поспешил улететь на нашем У-2, взамен оставив такой же самолет, но сильно поврежденный осколками бомб. Короче говоря, посланец вернулся ни с чем на попутной машине.
Одновременно мы били и по немецким аэродромам. Но решению начальника Главного управления ВВС Красной Армии в каждом полку дальнебомбардировочной авиации выделялось одно-два звена с отлично подготовленными и слетанными экипажами для нанесения бомбардировочных ударов по аэродромам противника. [93] 29 июня командир 42-й авиадивизии полковник М. X. Борисенко поставил командиру звена лейтенанту Лысенко боевую задачу — нанести бомбардировочный удар по фашистскому аэродрому в районе Вильно. Аэродром этот прикрывался зенитной артиллерией, истребителями противника.
Зная о том, что командир звена Лысенко перед вылетом на ответственное задание был принят кандидатом в члены партии, заместитель командира дивизии по политчасти полковой комиссар Ф. В. Барсков поздравил летчика с большим событием в его жизни и пожелал молодому коммунисту и его подчиненным боевых успехов.
Несмотря на интенсивный зенитный обстрел, звено лейтенанта Лысенко атаковало аэродром гитлеровцев, перекрыв серией авиабомб большое скопление фашистских самолетов. Затем последовал повторный заход.
Экипажи наблюдали, как взрывались и горели пораженные неприятельские самолеты, рушились аэродромные постройки. Зафиксирован был также крупный очаг пожара.
При возвращении ведущий корабль лейтенанта Лысенко подвергся нападению вражеского истребителя Ме-109. Немецкий летчик, видимо опытный, знавший огневые возможности наших Ил-4, при атаке держался в непоражаемом пространстве — за хвостовым оперением бомбардировщика. Воздушный стрелок-радист старшина Щукин вынужден был открыть огонь по фашисту прямо через киль корабля. Прострелив обшивку своего самолета, длинной очередью он подбил одного "мессера".
Но уже подоспели новые немецкие истребители, атаковавшие наших бомбардировщиков со всех сторон. Летчики звена продолжали выдерживать плотный строй. Воздушные стрелки-радисты старшина Щукин, младшие сержанты Куцбин, Емельянов отражали атаки врага. Немецким летчикам так и не удалось разрушить боевой строй звена, и, хотя в фюзеляжах наших самолетов оказалось немало пулевых пробоин, все экипажи вернулись на аэродром, а гитлеровцы только в воздушном бою потеряли три "мессершмитта". Много авиационной техники врага звено Лысенко уничтожило и на аэродроме.
29 июня немецкие танковые группы, охватившие столицу Белоруссии с севера и юга, соединились восточное Минска и отрезали пути отхода одиннадцати стрелковым дивизиям Западного фронта. Впоследствии многие красноармейцы, [94] командиры и политработники с боями пробились из окружения, влились в местные партизанские отряды, а некоторые погибли в тяжелой и неравной борьбе. В создавшихся условиях, когда поредевшие наши войска уже не могли сдерживать бешеный напор гитлеровских полчищ, Ставка ускорила выдвижение резервов для создания стратегического фронта обороны на рубеже рек Западная Двина, Днепр.
Военный совет фронта поставил задачу своей авиации и 3-му дальнебомбардпровочному авиакорпусу действовать по танкам и моторизованным войскам противника, выдвигавшимся в направлении Плещеницы, Борисов, воспрепятствовать их переправе через реку Березину. Наибольшее беспокойство командование фронта проявляло о своем правом фланге. Именно туда была нацелена и вся наша авиация,
30 июня в 13.00 мы запланировали вылет головных частей авиакорпуса для нанесения бомбардировочного удара по скоплениям моторизованных частей противника в районе Плещениц. Я в это время находился на аэродроме Боровское, и на моих глазах самолеты 42-й авиадивизии уже выруливали на старт. На соседнем аэродроме, как мне доложили, происходило то же самое.
Именно в эти напряженные минуты поступила срочная телеграмма из штаба ВВС Западного фронта. Пробежав ее содержание, я приказал вылет запретить, самолетам зарулить на стоянки. 3-му дальнебомбардировочному авиакорпусу ставилась новая боевая задача.
Привожу телеграмму дословно:
"Всем соединениям ВВС Западного фронта. Немедленно, всеми силами, эшелонированно, группами уничтожать танки и переправы в районе Бобруйска.Павлов, Таюрский. Передал Свиридов.
Приказ передать командирам 42, 52, 47, 3 ак дд, 1 и 3 тап, это помимо 3 ак дд. Всем частям, которые размещены на аэродромах Боровское, Шаталово, Шайковка, Смоленск и другие. Немедленно передавайте всем. Исполнение доложить сюда, кому, когда передано. Принял ОД капитан Лукьяненко в 12 час. 50 мин."{18}.
Приказ перенацеливал всю фронтовую авиацию и 3-й дальнебомбардировочный авиакорпус с правого фланга на левый, то есть на танки Гудериана и наводившиеся [95] немцами переправы в районе Бобруйска. Чувствовалось, что телеграмма написана в спешке, что штаб ВВС фронта потерял управление своими соединениями и частями. В связи с продвижением немецко-фашистских войск фронтовые бомбардировщики начали перебазирование на Смоленский аэродромный узел, где еще находились части нашего авиакорпуса. Отсюда и необычность приказа, содержавшего требование: "Немедленно передавайте всем".
Авиаполки 42-й и 52-й дальнебомбардировочных авиационных дивизий, вылет которых был задержан, быстро провели подготовку экипажей для ударов по целям в районе Бобруйска. Первая группа самолетов между 14 и 15 часами ужо бомбардировала скопление моторизованных войск противника юго-западное этого города, а также колонны фашистских танков и автомашин на дорогах Глусск — Бобруйск и Глуша — Бобруйск.
Воздушная обстановка в районе переправ через Березину оставалась для нас неблагоприятной. Здесь сосредоточила свои основные усилия почти вся истребительная авиация немецкого 2-го воздушного флота, возглавляемого фельдмаршалом Кессельрингом. Это был один из сильных и многочисленных воздушных флотов фашистской Германии. По истребительной авиации противник превосходил ВВС Западного фронта.
Получив данные воздушной разведки о сосредоточении на одном из аэродромов около полусотни фашистских истребителей, командующий ВВС фронта решил нанести удар силами 43-й истребительной авиадивизии. Застав гитлеровцев врасплох, наши летчики пулеметно-пушечным огнем и реактивными снарядами уничтожали стоявшие на земле немецкие самолеты Ме-109.
79 самолето-вылетов на фашистский аэродром совершили тогда истребители и нанесли гитлеровцам ощутимый урон, не потеряв ни одной своей машины.
Однако главные наши усилия были сосредоточены на борьбе с немецкой танковой группой, переправлявшейся в районе Бобруйска через Березину и нацеленной на Днепр.
Несмотря на большую нехватку исправных самолетов, 207-й дальнебомбардировочный авиаполк, которым командовал полковник Г. В. Титов, поднял в воздух 26 кораблей. Это стало возможным благодаря тому, что летный состав авиачасти буквально за несколько дней освоил новые скоростные самолеты ББ-22, случайно попавшие на [96] наш аэродром. В составе колонны авиаполка шли три звена новых скоростных самолетов ББ-22. Экипажи действовали успешно, бомбардируя скопление войск противника на дорогах, в районе переправ. Был подорван наплавной мост через Березину.
Воздействие на противника было непрерывным. Вслед за 207-м поднялся 96-й, затем 51-й дальнебомбардировочные авиаполки, продолжавшие бомбардировать и обстреливать войска и технику гитлеровцев юго-западнее Бобруйска.
Как и в первый день войны, 29 июня отличился командир эскадрильи 96-го полка старший лейтенант М. П. Бурых, совершавший свой десятый боевой вылет. При выполнении бомбометания по скоплению фашистских танков самолет, пилотируемый Митрофаном Павловичем Бурых, был атакован двумя "мессерами". Стрелок-радист экипажа бомбардировщика вынуждал немецких летчиков выходить из атаки еще до открытия ими огня. Но в корабль попал зенитный снаряд, тяжело ранивший нашего стрелка. Как только смолк его пулемет, фашистские истребители снова бросились в атаку. Однако Бурых сумел упредить врага на какую-то долю секунды — он ввел самолет в пикирование. Вырвав машину почти у самой земли, комэск ушел от противника на бреющем полете и вернулся на свой аэродром.
Успешно действовали и другие экипажи. Вот что, например, докладывал штурман звена дальних бомбардировщиков Ил-4 лейтенант П. Воробьев: "29 июня 1941 года звено 96 дбап вылетело для удара по моторизованным колоннам немецко-фашистских войск, двигавшихся по шоссе на переправы через Березину. Обнаружив цель, звено разомкнулось, и самолеты один за другим развернулись со снижением на колонну, которая стала напоминать растревоженное осиное гнездо. Бросив технику на шоссе, расчеты разбегались по сторонам. После взрывов бомб запылали подожженные машины"{19}.
Непродолжительный отдых — и снова вылет. Обнаружив скопление моторизованных войск противника на опушке большого соснового леса, командир экипажа заходит на цель, снизившись до 400 метров, а штурман лейтенант П. Воробьев мгновенно сбрасывает бомбы. [97] Самолет проносится над головами растерянных фашистов. Воздушные стрелки-радисты Комлев и Чижинцев расстреливают гитлеровцев из пулеметов.
Среди разрывов зенитных снарядов атаковал вражескую переправу через реку Березина и командир звена младший лейтенант Петр Висковский. На пятом заходе штурман экипажа младший лейтенант Пасин точно положил бомбы в цель, нарушив переправу.
Затем звено Висковского атаковало моторизованную колонну, сделав семь заходов и прицельно сбрасывая бомбы и скопление врага. Меткий огонь по немецким войскам вели воздушные стрелки-радисты сержанты Панин и Скляров.
Снарядами вражеской зенитки на корабле были повреждены правый двигатель, руль поворота, осколками пробит бензобак. Нависла угроза взрыва самолета. Когда держаться в воздухе стало невозможно, командир звена произвел вынужденную посадку на небольшую поляну в лесу. Во время пробега самолет оказался поврежден, но жизнь экипажа спасена.
Каждый боевой вылет требовал предельного напряжения физических и моральных сил, подлинного героизма. Эскадрилья капитана Белокопытова, например, была атакована двумя десятками фашистских истребителей, но собранная в сомкнутый боевой порядок, дала достойный отпор врагу.
В результате воздушных боев с истребителями противника экипажи дальних бомбардировщиков нашего авиакорпуса в течение одного лишь дня сбили 10 немецких самолетов Ме-109. Правда, и мы потеряли столько же бомбардировщиков Ил-4. Но той же ночью два экипажа нашлись — они произвели вынужденные посадки на запасных аэродромах.
Коль зашла речь о подсчете потерь в начале войны, уместно заметить, что мы учитывали тогда только те сбитые самолеты противника, которые взрывались на земле в зоне воздушного боя, то есть на глазах членов экипажей. Но, как показал опыт, немало самолетов, вышедших из боя горящими, с крупными повреждениями, не возвращались на свой аэродром и разрушались при вынужденных посадках или по каким-либо другим причинам. Впрочем, это не главное.
Итоги боевых действий нашей авиации, происходивших с 28 по 30 июня, были успешными. И все же одними [98] бомбардировочными и штурмовыми ударами по фашистским танкам и мотопехоте прекратить переправу войск противника оказалось невозможным. Во время коротких перерывов между налетами авиации немцам удавалось восстанавливать разрушенные переправы и продолжать переброску войск через реку. Мы, сколько могли, задерживали продвижение гитлеровцев и тем самым способствовали выдвижению резервов из глубины страны. Однако остановить врага не удалось.
1 июля танковая группа Гудериана захватила мосты через Березину и Свислочь у Могилева, а восточнее Бобруйска она стала двигаться уже к Днепру.
3 июля на правом фланге Западного фронта противник также вышел на реку Западная Двина у города Дисна.
Военные неудачи на Западном стратегическом направлении вызвали резкое реагирование со стороны Председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина, руководившего борьбой советского народа. Командующий войсками Западного фронта генерал Д. Г. Павлов и начальник штаба фронта генерал В. Е. Климовских были сняты с постов и привлечены к суровой ответственности. В числе других отстранили от обязанностей и командующего ВВС Западного фронта генерала А. И. Таюрского, пробывшего в этой должности всего 10 дней.
В Смоленск прибыл новый командующий Западным фронтом Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко. Через несколько дней он был назначен главнокомандующим Западным направлением.
3 июля поздно вечером я получил приказание прибыть к Тимошенко в Смоленск. Маршал потребовал доложить, что мне известно о положении на фронте, где наши наземные группировки войск, и я передал, что знал. Наш авиакорпус непосредственно не взаимодействовал с наземными войсками — это задача фронтовой авиации, но периодически мы вели разведку противника по отдельным направлениям вдоль шоссе, по которым двигались танковые и моторизованные войска гитлеровцев.
Тимошенко с большой озабоченностью расспрашивал о положении войск 3-й и 10-й армий и части сил 13-й, обойденных немецкими танковыми группами западнее Минска и продолжавших в тяжелых условиях героическую борьбу в районе Налибокской пущи, Новогрудок, Слонима. К сожалению, ничего нового и утешительного я [99] сообщить не мог. Данные воздушной разведки были скудными. Выполняя приказ командования, в течение недели мы исключительно бомбили переправы на Березине и скопления войск противника западнее этой реки. Одновременно я счел необходимым доложить командующему фронтом, что по приказу Ставки наши экипажи бомбардируют немецкий аэродром в районе Люблина, что в ночь на 4 июля более полусотни тяжелых бомбардировщиков будут бить по скоплению танков в районе двух переправ возле Бобруйска и наносить удары по моторизованным колоннам гитлеровцев, которые двигались в общем направлении на Смоленск.
На другой вечер я был вызван к армейскому комиссару 1 ранга Л.З. Мехлису. Он, как известно, возглавлял Главное управление политической пропаганды Красной Армии, преобразованное вскоре в Главное политическое управление. Но в качестве кого и с какими полномочиями прибыл тогда в Смоленск, я, признаться, не уточнял.
Mехлис был утомлен. Устремив красные, воспаленные от бессонницы глаза на карту, он задавал вопросы. Они примерно были такие же, что и у Тимошенко, такие же были и ответы. Нового доложить я ничего не мог.
В управление корпуса я прибыл уже утром, когда из частей поступали результаты ночных боевых действий 1-го и 3-го полков. Рассвет застал экипажи в полете, и фашисты атаковали бомбардировщиков, но задачи свои они выполнили успешно.
Экипаж командира эскадрильи капитана Г. В. Прыгунова уничтожил переправу гитлеровцев через реку. Метко бомбил скопившиеся в районе переправы фашистские танки штурман эскадрильи старший лейтенант И. Л. Мазанов. Умело используя облачность, экипаж благополучно избежал атак вражеских истребителей. Однако в момент выходи на боевой курс старший лейтенант И. Л. Мазанов был тяжело ранен осколком зенитного снаряда, и все же штурман не покинул своего места у прицела, пока не сбросил все бомбы.
Отважно действовали и другие летчики, штурманы, воздушные стрелки-радисты. Люди стремились в бой в любых условиях — ночью, днем — и были полны решимости, не щадя жизни, громить фашистских захватчиков, посягнувших на свободу и независимость нашей любимой Советской Родины. [100]