Маяк
...Он приближался медленно, этот маяк. Мы гребли сутки и выбились из сил.
Но все же он приближался, рос в небе, становясь из «мачты бешено несущегося за горизонтом миноносца» — высоким столбом, на котором появилось два черных кольца.
Он вырастал над низкой, низкой песчаной косой, за которой опять виднелось море. Под ним — какие-то домики, два дерева, — больше ничего. Koca бело-желтая тянется сколько глаз хватит. Еще бы. Ведь это коса — знаменитый остров Тендра «чуть заметны». Он имеет семьдесят верст длиной при ширине от полутора до двух. Говорят, что, когда господь создал Крым, то черт этому позавидовал. Ночью подкрался и ухватился тащить Крым в преисподнюю. Ангел господень отбил — не дал. Но черт успел, выдирая Крым из рук ангела, вытянуть из полуострова эти две стрелки: Тендру и Арбатскую.
Неужели «то правда, что это Тендра? Не верилось... И потом... в конце концов, кто его еще знает... [199]
Там, на этом низком берегу, виднелись две группы живых существ.
Одна левее, — нарядная, ослепительно сверкающая белым, — это мартыны, большие морские чайки... Они красиво неподвижны.
Другая правее, ближе к маяку — грязно-коричневая. Это люди. Они загадочно копошатся.
Чего нужно ждать от этого копошения? Правда, рыбаки говорили нам, что Тендра у добровольцев, но кто ж его знает... Сегодня у нас, а завтра у «них».
Но нет, не может быть. Ведь вон там за этим диковинно узким островом опять море. Это, должно быть, Ягорлыцкий залив. И там явственно видны суда — морские суда. Откуда у большевиков может быть флот? Это наши!
Во всяком случае, отступать некуда. Наши или нет, все равно, если мы повернем обратно, в море, эта копошащаяся коричневая кучка откроет по нас пальбу...
Мы выбросились на песок с одним из валов прибоя. За минуту перед этим я понял, почему кучка людей была коричневая: они был» полуголые, в одних штанах и загорелые, как полинезийцы.
Но в ту минуту, когда, я, «изящно перебежав» с кормы на нос по банкам «Speranz'ы», прыгнул на песок, от полинезийской группы отделился человек во «френче».
Ура, — на нем были погоны!
Произошла, сцена из «Жюль-Верна».
— Я комендант острова Тендра. Кто вы и откуда? Я ответил в том же стиле:
— Шульгин... из Одессы...
— У вас есть документы?..
— Исключительно фальшивые... [200]
— Пожалуйте...
Он пригласил нас следовать за ним.
Мы пошли, увязая в песке. Коричневая кучка, любопытных надвинулась на нас с расспросами, но ее отодвинули.
Я успел, однако, рассмотреть, что все это была молодежь. По-видимому, интеллигентная или полуинтеллигентная, но страшно загорелая, поздоровевшая, бронзово-неузнаваемая...
Но отчего они все так одеты, то есть, неодеты? Что это — форма?
Итак, мы пошли за комендантом.
Маяк смотрел на всю эту сцену, — я «пусть меня повесят», как говорят герои Жюль-Верна, если у него, этого маяка, при этом не было какое-то странное выражение.
Он смотрел на нас с сочувствием, даже ласково, но какая-то складка печальной иронии угадывалась в этих двух черных кольцах...
Я не понял тогда, к чему она относилась...
Мы были, как пьяные. Нас качало во все стороны после шлюпки, а, кроме того, все смеялось кругом... Небо, море, песок и даже эта палящая жара, от которой единственное спасение в пене прибоя...
Но люди...
Люди были коричневатые.
Они не смеялись.
Они посмеивались...
Некоторая часть «полинезийцев» приоделась и оказалась молодыми морскими офицерами.
Они шутили на наш счет, т. е. больше насчет Ирины...
— Ты сегодня дежурный?
— Я... [201] - Значит, тебе...
— Что.? ..
— Выводить в расход блондиночку...
— Ну вот...
— А ты думал... Явно шпионка! ..
— Я не дежурный...
— Не хочешь... ничего, брат, привыкай!
Через некоторое время мы уютно обедали в кают-компании эскадренного миноносца «Капитан! Сакен», причем «расстрельщики» ухаживали за «жертвой» ..
Ни к этому ли относилась ирония маяка?
Нет, — к другому...
Этой же ночью мы ушли в Севастополь на «Лукулле». Маяк не сверкнул нам в темноте на прощанье, — керосину не было...