«Лукулл»
Это был тот «Лукулл»... «тот самый»...
«Лукулл» — яхта. Теперь многие знают его очертания. Это тот самый «Лукулл», на котором впоследствии держал ставку главнокомандующий генерал Врангель.
Но тогда это был мало кому известный «Лукулл», замечательный, впрочем, тем, что на нем шел командующий флотом адмирал Саблин.
Итак, мы в гостях у «комфлота»...
Адмирал пригласил нас к обеду.
Обедали на юте, на открытом воздухе.
Погода была дивная. «Лукулл» «пенил воду», как принято выражаться в этих случаях, и все было, как полагается.
Обед очень скромный по старым меркам, но для наших совдеповских желудков нестерпимо сытный... Сервировка тоже скромная, — но все же, боже мой... [202]
У нас там, «на берегу, моря», был один разбитый стакан «за все». А тут...
— И белая скатерть!..
Это не удерживается Ирина..
Белые офицеры (моряки сохранили белые кителя) учтиво расспрашивали, что значит «и белая скатерть»... А у адмирала на плечах среди золота, — черные двуглавые орлы...
И обедают, как раньше обедали культурные люди, и не надо каждую минуту прислушиваться, почему скрипнула садовая калитка, и читать в испуганных глазах: -
Идут?.. -
Нет, идет только «Лукулл», спокойный среди спокойного моря, и идет мирная беседа на юте, Спрашивают...
Мы рассказываем... И не знаешь хорошенько, что же сон: «это» или «то». Может-быть и то, и другое... Настоящая жизнь была до революции. Мы проснемся, когда все кончится.
Но когда же?..
Теперь я расспрашиваю.
— Не грабят? ..
— Нет. В общем, нет. Бывают, конечно, случаи... но, в общем нет. Это надо сказать...
— Каким же образом удалось? ..
— Да сначала, конечно, мерами строгости... Расстреливали... А потом как-то поняли сами. Конечно, не все... но значительная часть поняла.... отчего мы в Крыму, а не в Москве...
— А население? Переменили отношение?
— Переменили безусловно... К нам, по крайней мере, морякам, хорошо относятся. Но ведь у нас строго... конечно, в армии бывает, но в общем былых безобразий нет... и отношение населения иное. [203]
Я знаю, как флот относится к армии и обратно.
Потому для меня свидетельство моряков о сухопутных ценно.
Затем следует неизбежное. Начинаются, жалобы, что флот забросили, притесняют, угнетают и т. д.
Но так как я твердо знаю, что нет ни одного рода оружия, и ни одной части, и ни одного полка, и даже ни одной роты, которая не была бы свято я нерушимо убеждена, что она самая угнетенная из всех, — то я слушаю это в пол-уха.
В доказательство, однако, говорят:
— Нашу новую форму видели?.. Не дают флоту обмундирования, что поделаешь... Пришлось узаконить это «полуголое состояние»... Вот придем в Акмечеть — и увидите...
Мы подходим...
Тут стоит несколько судов и, между прочим, тот несчастный крейсер, на котором в начале революции произошли душу раздирающие избиения офицеров.
Вахтенный докладывает:
— Подходим в «Алмазу»... Команда стоит во фронт.
Адмирал подходит к борту.
Все замерло здесь у них.
Вот там, на борту «Алмаза», ровным, ровным коричневым частокольчиком стоят застывшие «полинезийцы».
Адмирал здоровается в рупор.
Оттуда через несколько мгновений доносится дружное, размеренное, скандированное:
— Ррррра... и,.. е... е... а.. : е . . . а . . е . . ! рррррр... о!..
И чувствуется в этих гласных без согласных и согласие и сила...
И почему-то это волнует.
А когда мы всходили на судно и капитан поздоровался с Лялей, он отчеканил, как и полагается «юнкеру флота»: [204]
— Здравия желаем, господин капитан перррвого рраанга...
И расплылся радостной улыбкой... Ведь полагается весело приветствовать начальника»... Почему и этот пустяк... «щемит»? ..
Сигнал. Адмирал покидает «Лукулл».
Это торжественно. Все на судне должно чувствовать этот момент.
У трапа нарядный вельбот. На веслах бронзовые полинезийцы.
— Встать! смирно!..
Бронзовые вскакивают и застывают в вельботе. Здороваются. Адмирал садится и берет в руки рулевые тросы.
— Садясь!.. весла разобрать!..
Бронзовые опускаются, а весла лесом встают к небу.
— На воду!!!
Весла падают на, воду.
Вельбот отваливает. Бронзовые тела; красиво покрываются мускулами, и Андреевский флаг волнующим крестом вьется над струйкой у кормы.
— Что с вами, Ирина? ..
— Ах, я не могу на все это смотреть... хочется плакать... Отчего это? ..
Мы cнова вышли в море. И тут оно доказало, как нам повезло, и как оно было милостиво к нам накануне.
Разыгрался шторм. «Лукулл» держал себя хорошо, но море обращалось с ним безжалостно.
Меня каким-то чудом не укачало, и потому я мог оценить красивость шторма. Удивительно интересна взбесившаяся вода. Одно неприятно. Кажется совершенно невероятным, чтобы она когда-нибудь успокоилась. [205]
А меж тем все придет в порядок, когда настанет «час определенный». Не то ли и с революцией?
Люди, испугавшись этих косматых чудовищ, уверовали, что их силе нельзя противиться...
Нет, «Лукулл» не верит. Он бодро прокладывает себе дорогу через скверные забавы этих исполинских катящихся гадов.
Летит корма меж водных недр...На следующее утро, то есть 27 июля по старому стилю, мы пришли в Севастополь. Переход из Одессы, следовательно, занял трое суток.