Истоки мужества
14 февраля 1942 года...
— Сегодня уж ничто не помешает, — сказал комиссар дивизии Я. Г. Поляков, протискиваясь через узкий вход землянки. — Часов на 17 трубите сбор.
Речь шла о совещании политработников, посвященном устной пропаганде и агитации. Мы намеревались провести его еще в начале февраля, но в связи с боями пришлось изменить сроки. Теперь обстановка благоприятствовала — враг отброшен.
Советское государство, учил В. И. Ленин, сильно сознанием масс — сильно тогда, когда массы все знают, обо всем могут судить и на все идут сознательно. Испытания, которые принесла война, сделали это указание особенно актуальным. Неудивительно, что наша партия с первого дня войны заботилась о повышении сознательности советских людей, требовала от политорганов и партийных организаций армии и флота усиления идеологической работы.
В условиях тяжелых и непрерывных боев огромное значение приобретало личное общение командиров и политработников, пропагандистов и агитаторов с воинами, живое партийное слово. На фронте, особенно в первый период войны, далеко не всегда предоставлялась возможность читать книги, порой было даже не до газет. Между тем докладов и бесед для личного состава проводилось мало, к тому же они, как правило, поручались низовому активу. Штатные же пропагандисты, политработники подразделений и частей подчас выполняли лишь роль рядовых бойцов.
На эти и многие другие недостатки указывалось в директиве Главного политического управления РККА. Директива требовала восстановить в правах устную пропаганду и агитацию.
С получением директивы, еще в декабре 1941 года, ее требования обсуждались на собраниях партийных организаций. Были намечены мероприятия. Теперь же предстояло проанализировать, как они выполняются.
Я уже рассказывал, что политотдел пять дней работал в двух полках. Положение дел с пропагандой и агитацией мы знали неплохо. И это позволило довольно подробно и остро доложить. Затем выступили участники совещания. [35]
— Трудно возразить против критики, содержащейся в докладе, — начал свое выступление батальонный комиссар А. А. Кощеев, комиссар 523-го полка.
— Что, не хотите ссориться с начальником политотдела? — бросил реплику комиссар дивизии.
— Нет, — ответил Кощеев под дружный смех присутствующих. — По частностям возражать не солидно, а в главном он прав.
Реплика Я. Г. Полякова возымела действие, сняла то напряжение, которое ощущалось в начале совещания. Кощеев, как и другие ораторы, выступал свободно, раскованно.
— «Всякое слово без дела ничто, пусто», — напомнил он изречение Демосфена. — Чтобы звать на подвиг других, надо самому быть храбрым. При подборе агитаторов мы обращали на это особое внимание.
И он назвал имена агитаторов, слова которых звучат набатом, и не только вследствие того, что идут они от сердца, но и потому, что опираются на личный пример. Такими знают в полку коммуниста А. И. Черепанова, который в наступлении под деревней Сычево, будучи раненным, остался в строю до конца боя, Д. А. Жаркова, награжденного медалью «За отвагу», и комсомольца П. И. Радкевича.
Кощеев говорил самокритично, не утаивая недостатков. Комиссаром полка он работает не так давно, но учеба в Военно-политической академии имени В. И. Ленина помогла ему освоиться с обязанностями. Правильно он сказал, что командиры и политработники сами прежде всего должны выступать с докладами и беседами. Его пожелание о том, чтобы работники политотдела помогали им в этом, также заслуживало внимания.
Комиссар 580-го стрелкового полка Д. М. Лукшин говорил об актуальных проблемах воспитания личного состава, о бдительности, развитии чувства ненависти к врагу.
— Нельзя ложно понимать гуманизм, — подчеркивал он. — Еще Максим Горький указывал: «Гуманизм требует неугасимой ненависти к фашистам».
Лукшин поделился опытом агитационной работы, накопленным в полку. Он сослался на беседу агитатора коммуниста В. А. Васильева, которую, кстати сказать, мы вместе слушали в одной из рот. Беседа проходила под шатром елового шалаша. Помню, агитатор стоял в шинели, надетой поверх ватника, в тесном кругу группы бойцов. Не выпуская из рук винтовки, он говорил не спеша, с каким-то внутренним волнением. [36]
— Все мы хорошо помним Рамушево, — начал агитатор. — Наш взвод вместе с другими подразделениями освободил там 160 пленных красноармейцев. Многие из нас видели этих людей. Они были так истощены и измучены, что на них было страшно глядеть. Фашисты кормили их дохлыми собаками, кошками и различными отбросами... Когда одного из них взвесили, он весил всего 27 килограммов. Мы все, — продолжал агитатор после небольшой паузы, — помним деревню Слобода. Мы ее тоже освобождали. 126 домов было в этой деревне. Сохранилось 12, остальные фашисты сожгли. Сейчас люди живут в землянках и банях — по нескольку семей. Вот вы, товарищ Фроленко, из Великолукского района. Послушайте, что творят там фашистские захватчики. Они ввели налог не с домов, а с... дымоходов. Домов там уже давно нет. Дома разрушены, люди живут в землянках. Обогреться надо, какую-то пищу сварить надо. Значит, без огня не обойдешься. Так вот, хочешь не хочешь, 50 яиц за это грабителям отдай.
— При монгольском иге такого не было, — послышался голос из глубины шалаша.
— Свой преступный путь фашисты залили кровью и усеяли трупами ни в чем не повинных людей, отметили грабежом и разбоем, — продолжал агитатор. — В деревне Юрьево они расстреляли всех активистов. В деревне Пола повесили председателя сельсовета, пять его детей остались сиротами. Спросите жителей этих деревень. Они расскажут и многое другое. Озверевший враг истребляет наших близких и родных. Он замахнулся на всю нашу страну. Поймите это, друзья, и будьте беспощадными к гитлеровским захватчикам.
Затаив дыхание, воины слушали неторопливый, полный скорби и гнева рассказ агитатора, и по выражению их лиц можно было заключить, что беседа никого не оставила равнодушным.
Вернусь, однако, к выступлению Лукшина. Он доложил, что в подразделениях полка регулярно проводятся инструктажи и семинары агитаторов, организуются встречи с героями боев, митинги и собрания личного состава.
— Война, — сказал он в заключение, — требует от всех нас огромных усилий, выдержки, тесного общения с людьми...
Дмитрий Михайлович и сам трудился самозабвенно. Из комиссаров полков он был самым подготовленным и наиболее опытным. А его беседы с людьми, поучительные и душевные, оставляли неизгладимое впечатление. Не скрою: [37] месяц спустя мы не без сожаления проводили Лукшина из дивизии, хотя и были рады его повышению по службе.
Опытом агитационно-пропагандистской работы поделились на совещании и другие политработники.
Итоги обсуждения подвел комиссар дивизии Я. Г. Поляков. Он напомнил указания В. И. Ленина о необходимости глубоко разъяснять справедливый характер войны, об умении доходить до каждого красноармейца, о значении личных выступлений руководителей.
Да, личные выступления руководителей действительно много значат. Я вспомнил 1934 год... В то время мне, еще совсем молодому коммунисту, довелось слушать П. П. Постышева — секретаря ЦК КП Украины. Было это на собрании партийного актива в Харькове. Павел Петрович вышел из-за стола президиума и, прохаживаясь по авансцене, не то чтобы речь держал, а как бы беседовал с участниками собрания. В числе других проблем он коснулся и тех изменений, которые повлечет за собой появление в деревне трактора. «Трактор, — говорил П. П. Постышев, — потребует знания физики, более высокого образования крестьян, он побудит их к новым формам организации труда».
Его рассуждения, проникнутые силой логики, были так аргументированны, что их справедливость каждый из нас ощутил, казалось, физически. Но воздействие речи во многом определялось и обаянием личности оратора, его авторитетом, кристальной нравственной чистотой.
Теперь мне думалось: опыт большевиков старших поколений, страстность их выступлений, их умение установить связь с аудиторией, вызвать ее расположение — все это нам необходимо взять на вооружение.
Тем временем комиссар продолжал выступление.
— Сейчас, пока мы находимся в обороне, — сказал он, — при политотделе два-три раза в месяц целесообразно проводить семинары комиссаров и инструкторов по пропаганде полков. А в полках не реже одного раза в неделю собирать политруков рот. В свою очередь политрукам рот следует регулярно собирать агитаторов взводов и отделений.
Комиссарам полков было поручено помочь освоиться с работой комиссарам батальонов, которые, только что назначенные (их ввели в штаты 28 декабря 1941 года), еще не имели опыта.
Итак, совещание провели.
— Полезный был разговор, — заметил старший инструктор по пропаганде Ивашкин. [38]
— Я тоже так думаю, — поддержал его батальонный комиссар Тихонов. И многозначительно добавил: — Если, конечно, за этим последует организаторская работа и... контроль. У нас в Чувашии говорят: «От разговоров о меде во рту сладко не бывает».
Что ж, это политотдельские заботы! Забегая вперед, скажу, что всякий раз, проводя то или иное совещание, мы тут же намечали конкретные мероприятия и добивались, чтобы все предложения и решения были осуществлены. Вот и теперь мы сразу же приступили к делу: повторно ознакомили командиров и политработников подразделений с директивой Главного политического управления, провели семинар комиссаров батальонов; создали при политотделе группу нештатных агитаторов; в последующем наметили тематику бесед и докладов, вытекающую из требований приказа Наркома обороны о 24-й годовщине Красной Армии.
Пример активного участия в разъяснении приказа показал командир дивизии М. Н. Клешнин. Михаил Никитич взялся подготовить доклад на тему «Об источниках силы и могущества Красной Армии». Командир 580-го стрелкового полка В. В. Ефремов выразил желание выступить с докладом «О разгроме немецко-фашистских войск под Москвой», комиссар полка Д. М. Лукшин — «О роли постоянно-действующих факторов в ходе войны».
Хочется особо сказать о политбойцах. Это — коммунисты, прибывшие в дивизию по партийным мобилизациям{8}. У нас в полках их насчитывалось 172 человека. Распределяли их по подразделениям бережно, как не распределяли в критические минуты и боеприпасы: в каждую роту по 3–4 человека. Несколько больше — в пулеметные роты, в подразделения разведки и группы истребителей танков.
Политбойцы личным примером влияли на воинов, проявляя в боях мужество и самоотверженность, высокую дисциплинированность. И конечно же, вели политическую агитацию.
Помнится случай, происшедший в октябре 1941 года в районе Лобаново. 188-я стрелковая дивизия с трудом сдерживала [39] натиск превосходящих сил противника. На КП дивизии то и дело поступали донесения. Командиры частей просили подкрепления. Но резервов не было. Комдив Т. И. Рыбаков, осунувшийся, с воспаленными от бессонницы глазами, устало повторял: «Резервов нет».
Близ деревни Исаково на высотке сражался взвод бойцов. Они отбили уже не одну атаку гитлеровцев. Особенно досаждал фашистам пулемет, расчет которого возглавлял политбоец М. Н. Стрыга. Подбадривая раненого напарника, он продолжал вести точный огонь.
Но вот тяжело ранило командира взвода. Среди защитников высотки произошло замешательство. Кое-кто дрогнул. И тут раздался голос Стрыги:
— Слушай мою команду! По фашистским гадам, огонь!
Атака противника и на этот раз захлебнулась.
Или еще случай. Это было в ходе январского наступления. В условиях бездорожья люди выбивались из сил и при малейшей остановке буквально валились с ног, засыпали. А морозы стояли лютые. Командование тревожилось: как бы не было обморожений. И вот как-то идем мы ночью к переднему краю. Видим: группа бойцов устроилась на ночной привал. Показалось, все спят. «Замерзнут!» — мелькнула у меня мысль. Но тут же замечаю бодрствующего красноармейца.
— Политбоец Беляев! — представляется он. Затем, вороша костер, добавляет: — Поддерживаю огонь и периодически бужу товарищей, чтобы не замерзли.
Усталость от дневного боя и сон валили его с ног. Но Беляев, забыв о себе, заботился о других. Он — политбоец.
С рассветом снова наступление, и политбоец 2-й роты 595-го стрелкового полка А. Н. Беляев — впереди. В одном из боев он был ранен, но остался в строю, продолжал поддерживать огнем ручного пулемета атаку взвода. Быть первым в бою, добровольно брать на себя самое трудное — это и было законом жизни политбойцов.
В записных книжках сохранились примеры отваги и мужества. Приведу лишь некоторые из них.
Политбоец 5-й роты 595-го полка Жидковский (к сожалению, имени не запомнил) в одном из боев уничтожил 15 гитлеровцев.
Политбоец полковой разведчик М. Г. Кожухов несколько раз ходил в тыл противника, добыл три «языка», одним из первых в дивизии удостоен ордена Красной Звезды.
В одной из батарей артполка состоял в должности заместителя политрука политбоец М. П. Вишняков. Мужество [40] и храбрость сочетались у него с умением ободрить товарищей. Он находил душевное слово, окрылявшее людей.
Потому так высок был их авторитет. Характерно, что к весне 1942 года 11 политбойцов стали политруками рот, 12 — парторгами подразделений, 23 — командирами взводов. М. Н. Стрыга был назначен политруком пулеметной роты, П. А. Ткач — начальником штаба батальона, А. Н. Беляев и М. Г. Кожухов — парторгами рот.
Роль политбойцов была исключительно важной. Они пополнили и укрепили боевые порядки частей и подразделений в самый тяжелый для Советской отчизны период фашистского нашествия.
Недолгим был век у многих из них. Уже к марту 1942 года половина этих самоотверженных людей в дивизии оказались ранены или убиты. Но след их благородных усилий, как и само имя — политбоец, не может и не должен кануть в бесконечной реке времени.
Агитаторы взводов, отделений, расчетов... Их роль в идейно-воспитательной работе трудно переоценить. И дело не только в том, что они проводили беседы, разъясняли сообщения Совинформбюро. Эти люди служили во всем примером. Хорошо знали настроение, думы и чаяния бойцов, благотворно влияли на формирование общественного мнения. И недаром агитаторов воины любовно называли взводными комиссарами.
К началу марта 1942 года институт низовых агитаторов насчитывал в дивизии 230 человек. Это были, как правило, красноармейцы и младшие командиры. 184 агитатора являлись членами или кандидатами в члены партии. Конечно, с каждым новым боем и даже без боя эти данные претерпевали изменения. Люди убывали и прибывали. Характерно, что только 79 агитаторов имели стаж, превышающий три месяца. Уже одно это требовало и от политотдела, и от политработников частей и подразделений постоянного внимания к ним. И мы следили, чтобы политруки рот и комиссары батальонов обобщали опыт агитаторов, инструктировали их, вовремя подбирали кандидатуры, способные заменить выбывших из строя.
Активную помощь агитаторам оказывали политработники полков. В этом отношении заслуживал внимания опыт работы инструкторов по пропаганде 595-го и 523-го стрелковых полков Л. С. Симонова и В. Н. Лунина.
Разные это были люди — и по внешности, и по характеру. Первый — рослый, с деревенским румянцем на щеках, [41] несколько медлительный. Второй — городской житель, инженер-пищевик, невысокий, бледный, подвижный, с какой-то особой мягкостью манер и речи. Объединяло их высокое чувство ответственности за порученное дело, большое трудолюбие и пропагандистское. мастерство. Тот и другой следили за подбором агитаторов, регулярно проводили в ротах и батальонах инструктажи, держали тесную связь с командирами и политруками. Они хорошо знали агитаторов, помогали советами, снабжали нужными пособиями.
Это были мужественные люди. Старший политрук Лунин никому не рассказывал о происхождении заплатки на его видавшей виды ушанке, но все хорошо знали, что это след осколка вражеской мины, что он не раз ходил в атаку, свисту пуль «не кланяется». Понятно, что слово такого человека звучало еще более убедительно, к его советам воины прислушивались. Те же качества отличали и старшего политрука Симонова.
Старшие инструкторы политотдела по пропаганде С. С. Слюсарев и И. Ф. Ивашкин также хорошо знали многих взводных агитаторов, помогали им, добивались, чтобы семинары агитаторов в частях были содержательными, носили творческий характер.
В агитационно-пропагандистской работе мы ощущали помощь лекторов политотдела армии и политуправления фронта. В частях дивизии выступали с лекциями и докладами Д. С. Давидович, ныне профессор, известный специалист в области истории Германии, П. П. Шанин, А. А. Титов и другие.
В основу пропаганды и агитации были положены ленинские идеи о защите социалистического Отечества. «Социалистическое отечество в опасности!», «На деловую почву», «Тезисы ЦК РКП(б) в связи с положением Восточного фронта», «Все на борьбу с Деникиным!» — эти и другие ленинские работы служили неиссякаемым источником духовной силы военных кадров.
Большой интерес у командиров и политработников вызвали опубликованные в феврале 1942 года четыре неизвестных до этого документа В. И. Ленина, посвященные вопросам организации боевых действий на фронте и хозяйственных работ в тылу{9}. Содержащиеся в них рекомендации настолько представлялись актуальными, что, казалось, были написаны теперь, в дни Великой Отечественной войны. Газетные [42] вырезки с ленинскими документами можно было встретить на КП полков и батальонов.
В идеологической работе мы руководствовались лозунгами ЦК ВКП(б), докладами и приказами Верховного Главнокомандующего. Это были документы огромной мобилизующей силы.
С большим вниманием бойцы и командиры читали выступления и статьи М. И. Калинина, А. С. Щербакова, Е. М. Ярославского, редакционные статьи «Правды» и «Красной звезды», которые, кстати сказать, часто перепечатывали армейская и фронтовая газеты.
Великая Отечественная война, как известно, обострила чувство патриотизма и национальной гордости у всех советских людей, повысила их интерес к героическим страницам прошлого, к борьбе русского, украинского, белорусского и других народов за свободу и национальную независимость.
...5 апреля 1942 года. В блиндаже было тесно и душно, но люди, стараясь не пропустить ни одного слова, слушали рассказ пропагандиста о мужестве и доблести русских ратников и их полководце Александре Невском, разгромивших 700 лет назад немецких псов-рыцарей на Чудском озере. Батальонный комиссар И. Ф. Ивашкин поведал о подвиге героев-новгородцев: Станиславе Якуновиче, «не имевшем страха в сердце», Савве, подрубившем столб вражеского шатра, увидев падение которого «возрадовались полки Александра», дружиннике Мише, Садко и Василии Буслаеве, воспетых в былинах. А потом, как бы протягивая нить к нашему времени, пропагандист рассказал о зверствах гитлеровских захватчиков в оккупированном Новгороде.
Проводились беседы о Суворове, Кутузове и других русских полководцах. И всякий раз мы убеждались в глубокой справедливости слов М. И. Калинина, который еще до войны, подчеркивая воспитательное значение истории, говорил: «Проповедь советского патриотизма не может быть оторванной, не связанной с корнями прошлой истории нашего народа»{10}.
Бойцы и командиры внимательно следили за событиями на фронтах, восхищались героями боев. И конечно же, гордились успехами зимнего наступления наших войск.
Как-то вместе с комиссаром 234-го артполка П. А. Савиным мы с трудом протиснулись в еловый шалаш. Бойцы, [43] не обращая внимания на холод и тесноту, смотрели документальный фильм о разгроме немцев под Москвой. Вот раздались мощные залпы советской артиллерии, в воздух полетели вражеские заграждения, бревна блиндажей, и в «кинозале» загремели аплодисменты.
Выворачивая деревья, стремительно двинулись по Подмосковью тяжелые танки. И «зал» снова ликовал. За танками в облаках дыма и снежной пыли замелькали цепи пехотинцев в маскхалатах. Впереди на ветру развевалось красное полотнище Боевого Знамени с портретом вождя. И восторг в шалаше вспыхнул с новой силой.
Наступление продолжалось. Шел жаркий уличный бой. Перебегая от дома к дому, от стены к стене, советские бойцы выкуривали из подвалов и с чердаков «завоевателей». Грязные, оборванные фашисты покорно бросали оружие и поднимали руки.
Перед глазами зрителей проходят кадры, повествующие о страшных последствиях фашистского нашествия, — сожженные города, трупы детей и женщин в снежных сугробах, виселицы с телами волоколамских героев, убитая горем старушка, склонившаяся над трупом дочери.
Бойцы-кинозрители негодуют. Слышатся возгласы: «Звери! Сволочи! Гады!»
Документальные и художественные киноленты обладали огромной силой. И нередко, чтобы закрепить вызванный картиной эмоциональный накал, мы проводили после сеанса митинг. На митинге в связи с фильмом о Московской битве выступали и те, кто жил в Подмосковье.
— Я сам из Истры, — говорил красноармеец Н. П. Смирнов. — Хорошо знаю этот город. Жил и учился там в школе, которую вот сейчас увидел сожженную фашистами. Разрушен Ново-Иерусалимский монастырь, а от дома А. П. Чехова осталась груда камней и пепла. Отомстим врагам за все их злодеяния! Смерть фашистским оккупантам!
— При виде зверств, чинимых фашистами над нашими отцами, матерями, женами и детьми, — говорил лейтенант Ф. И. Кондратчиков, — у нас сжимаются кулаки и хочется скорее идти в бой.
Да, воины дивизии рвались в бой!
Пожалуй, именно в области идеологической работы больше всего мы ощущали помощь со стороны политотдела армии. [44] Я уже говорил о помощи лекторами. Щедр был на советы, на новые пропагандистские материалы начальник отделения пропаганды и агитации полковник В. Д. Кульбакин, мой фронтовой друг.
Василий Дмитриевич пришел в политотдел армии с должности заместителя ректора Высшей школы парторганизаторов при ЦК ВКП(б). Человек он был очень подвижный, смелый и, несмотря на возраст, по-юношески задорен. Во имя дела и товарищей не жалел ничего. Легко переносил трудности фронтовой жизни. В его облике было что-то от отцов и дедов — кубанских казаков: богатырская сила и удаль, крепкое чувство товарищества. Он быстро освоился с работой и, несмотря на некоторую резкость в характере, завоевал всеобщее уважение. Позднее В. Д. Кульбакин был выдвинут начальником отдела пропаганды политуправления Северо-Западного фронта.
Нет нужды говорить, что жили мы во фронтовых условиях жизнью крайне напряженной. Избавляло ли это от учебы, от необходимости расширения политического кругозора? Отнюдь нет! Наоборот, совершенствовать знания требовалось еще интенсивнее. Необходимо было читать ленинские произведения, текущие политические издания, следить за новинками художественной литературы. Ведь эрудиция — это оружие политработника.
Идейно-политической закалке кадров, всего личного состава уделялось большое внимание. Особенно мы это почувствовали с лета 1942 года, после назначения начальником Главного политического управления Красной Армии кандидата в члены Политбюро, секретаря ЦК ВКП(б) А. С. Щербакова. В июне 1942 года решением ЦК партии при Главном политическом управлении с целью обобщения опыта партийно-политической работы и разработки рекомендаций по ее улучшению был создан Совет военно-политической пропаганды. В его состав вошли видные деятели нашей партии А. А. Жданов, А. С. Щербаков, Д. З. Мануильский, Е. М. Ярославский. В ГлавПУ РККА и политуправлениях фронтов создавались группы штатных и внештатных агитаторов. В частях и политотделах соединений вместо инструкторов пропаганды были введены должности агитаторов. Начал издаваться «Блокнот агитатора» — журнал очень удобный для фронтовиков по формату и глубокий по содержанию. Не раз мы добрым словом вспоминали авторов брошюр из серии «Библиотека красноармейца» и «В помощь политруку».
Наряду с проведением политбесед, лекций и докладов [45] все чаще устраивались митинги. Короткие пламенные выступления на митингах, как ничто другое, способствовали боевому настрою воинов.
Выдвижение агитации на первый план вовсе не означало, что снижаются требования к идейно-теоретической подготовке кадров, как кое-кто пытался это истолковать. Политическая агитация полнее отвечала задачам дня — скорейшему разгрому гитлеровского фашизма.
Одной из форм воспитательной работы стали встречи со знатными людьми, представителями тыла страны.
Это было еще зимой. Как-то вечером позвонил комдив:
— Приехали гости, — сообщил он. — Яков Гаврилович вышел встречать. Подходите и вы.
Гостями оказались Ян Эдуардович Калнберзин — первый секретарь ЦК Компартии Латвии и Вилис Тенисович Лацис — председатель Совнаркома республики, известный писатель. С ними — два латышских товарища. Все они, как выяснилось, следовали в латышскую дивизию, которая воюет в составе соседней армии. Но пурга и фронтовая обстановка не позволили продолжить поездку, и гости просят устроить их переночевать.
— Конечно, если мы вам не помешаем, — добавил Ян Эдуардович.
Достаточно удобно разместить именитых гостей мы не могли, и это сильно смутило нас. Но чувство неловкости скоро улетучилось. Латвийские товарищи оказались людьми необычайно скромными, к тому же интересными собеседниками. Ян Эдуардович Калнберзин, с виду несколько суровый, рабочего обличья, задавал тон беседам. Говорили, конечно, больше о войне, о положении на фронте и в тылу, С глубоким интересом слушали мы его рассказы о Москве, где он жил последние месяцы. Я. Э. Калнберзин рассказывал, как в молодости он вместе с отцом рубил и доставлял в город гранит.
— Многие рижские дома стоят на фундаменте из нашего камня, — заметил он не без гордости.
Ян Эдуардович — доброволец Красной Армии, участник гражданской войны. А с 1936 года находился снова в Латвии, возглавлял подпольную работу рижских коммунистов, В июле 1939 года был арестован по доносу провокатора и заключен в тюрьму, в которой просидел почти год.
— Однажды, — продолжал Ян Эдуардович, — сижу в своем каменном мешке, все тело ноет от побоев, душа болит [46] от обиды. Продумываю легенду. Вдруг необычный шум. Звенят запоры, открывается дверь камеры. На пороге — капитан Красной Армии! Вначале глазам своим не поверил, и тем более не поверил, когда услышал: «Вы свободны!» Думал, галлюцинация. Свободой и жизнью, как видите, целиком обязан Красной Армии.
Ян Калнберзин и Вилис Лацис подробно рассказали о том, как Латвия вступила в состав Советского Союза, о борьбе трудящихся республики против гитлеровских захватчиков.
Ян Эдуардович доверительно сообщил:
— Нам очень хотелось иметь национальное соединение, подобное частям латышских стрелков, сформированным в период гражданской войны. Поддержали нас Мануильский, Ярославский и Щаденко. По их совету я написал И. В. Сталину, и вопрос был решен за несколько часов.
До глубокой ночи продолжалась эта беседа. Многое из нее мы использовали в работе с личным составом.
А спустя несколько дней к нам прибыли посланцы Пермской области. И хотя знакомых среди них не оказалось, каждый из нас почувствовал душевность отношений. Гости, казалось, протянули нити, связывающие нас с близкими и родными, наполнили теплом думы о них.
В числе гостей были старший мастер одного из пермских заводов С. С. Замораев, человек вдумчивый, обстоятельный, неторопливый в суждениях, чем-то походивший на школьного учителя, секретарь обкома комсомола Лариса Кошкарева, не по возрасту сдержанная, спокойная, умевшая с какой-то особой женской теплотой и проникновением разговаривать с воинами, сотрудник областной газеты В. Бирюков, успевавший побывать везде и всюду (он опубликовал потом серию материалов в пермской газете), секретарь парткома завода Ващенко, также обладавший даром общения с людьми.
Пермяки встречались в землянках и окопах с небольшими группами воинов, а если позволяла обстановка, то и на митингах того или иного подразделения. Чаще, однако, собирались на встречи представители от взводов, рот, батарей. Делегаты рассказывали о нелегкой жизни и трудовых Подвигах советских патриотов в глубоком тылу.
— В нашей области, — рассказывал старший мастер Замораев, — много предприятий, работающих на оборону. С Одинаковой самоотверженностью трудятся и коренные жители, и рабочие эвакуированных заводов. Трудимся мы, конечно, с большим напряжением, но дружно, стараемся всем, [47] чем можем, помочь вам, дорогие фронтовики. Недавно мы, например, получили срочный заказ, и слесари Шилов, Малыгин, Трегубов, Ермаков не покидали цех трое суток, пока его не выполнили. Сейчас это изделие пущено в серийное производство. На заводе у нас много девушек, которые заменили парней, ушедших на фронт.
Делегаты рассказали и о напряженной работе тружеников полей. С особым чувством слушали воины рассказ о том, как заботятся трудящиеся о семьях фронтовиков. Они узнали, что многое сделано для бытового устройства эвакуированных семей воинов. Сотни жителей области усыновили и удочерили детей, оставшихся без родителей. Активная помощь оказывается освобожденным от врага западным районам страны. Так, только Баргузинский район выделил для этих целей 500 коров, 1000 свиней, 6000 тонн семян.
Естественная, но трогательная деталь. Всюду, где появлялись делегации из тыла (потом к нам приезжали посланцы и из других областей страны), начинались поиски земляков и знакомых. И воины, и гости стремились завязать более тесные узы дружбы. Немало земляков и даже знакомых нашлось при посещении дивизии в мае 1942 года бурятской делегацией, в составе которой были товарищи Решетко, Ангаров и Гусев. Выяснилось, что вместе с Гусевым на Первомайском руднике работал красноармеец Будаев. Красноармейцы Циренов и Большинимаев до призыва хорошо знали Ангарова. Старыми знакомыми Решетко оказались красноармейцы Белобородов, Белов и политрук Черненко. Радость встреч, казалось, не знала границ.
В беседах и на митингах снова шла речь о подвигах тружеников тыла. Эти сообщения воспринимались как призыв сражаться мужественно и умело. Фронтовики гордились успехами своего народа. Выступая перед гостями, они заверяли их, что не пожалеют сил для полного разгрома врага.
Встречи с посланцами тыла часто находили продолжение в переписке. Впрочем, она зарождалась и без личного знакомства. Нередко поводом для обмена письмами были подарки. Только к 24-й годовщине Красной Армии воины дивизии получили 2600 индивидуальных и 219 групповых подарков. Тут были и кисеты, и теплая одежда, и различные лакомства — вино, сибирские пельмени... Северо-Западный фронт получил 68 вагонов подарков только от челябинцев, 28 вагонов подарков и походную баню привезли с собой пермяки. Не меньше посылок получили воины фронта [48] в ту зиму от трудящихся Свердловской и Кировской областей.
Все это — зримое выражение заботы и внимания советского народа к защитникам Родины. С подарками обычно приходили письма. Вот одно из них:
«Шлю сердечный, горячий привет дорогому бойцу и защитнику любимой Родины. Прошу принять скромную посылочку от меня и моего сына. Я, работница пошивочной мастерской, желаю Вам, дорогой боец, поскорее разбить врага и вернуться домой с победой здоровым и невредимым. Я и мой сын Рюрик всеми силами стремимся помочь вам. Я, например, выполняю дневное задание на 290 процентов, являюсь стахановкой. Вечером дома сшила для воинов Красной Армии две телогрейки и десять кисетов под табачок. Еще я стала донором и не жалею своей крови, лишь бы вы, родные, вернулись здоровыми. Сын мой учится отлично. Ему сейчас 14 лет. Он мечтает поскорей вырасти и стать хорошим бойцом Красной Армии.
У меня, дорогой боец, на фронте муж и три брата. Вся наша семья защищает любимую Родину. Я не знаю, кому попадет моя скромная посылка и письмо, и прошу ответить мне по адресу: г. Свердловск, центр, Пролетарская, д. 9, кв. 2. Лядова Анастасия Степановна».
Письмо и посылку Анастасии Степановны вручили красноармейцу Г. С. Денисюку, который тут же написал ответ, полный сердечной благодарности и обещания воевать еще лучше.
Секретарь Белозерского РК ВКП(б) Челябинской области А. П. Алексеев и председатель исполкома Совета депутатов трудящихся этого района О. С. Ерасов в своем письме воинам сообщили:
«С самого начала войны мы провожаем в Красную Армию лучших своих сынов, давая им наказ стойко бороться за нашу свободу и независимость. На место ушедших на фронт в колхозы, МТС, учреждения и предприятия нашего района пришли новые кадры, большинство из них — женщины. 160 женщин сели на тракторы, заменив своих мужей, братьев и отцов. 36 женщин работают бригадирами полеводческих бригад. 33 женщины стали заведующими молочно-товарными фермами, 31 женщина заменила мужчин на посту председателя колхозов и сельсоветов. Много других работ также выполняются женщинами нашего района. Женская тракторная бригада Белозерской МТС, в которой бригадиром Е. Мясоедова, показала на весеннем севе [49] образцы большевистского отношения к труду. Эта бригада завоевала первенство в районе.
За период Отечественной войны исключительно выросла ответственность наших людей за порученное дело. Трудящиеся района с первых дней войны проявили и проявляют исключительную заботу о своих защитниках. Мы послали вам 500 пар валенок, 630 пар варежек, 67 полушубков, 200 шапок и много других теплых вещей».
В конце письма они обращались с призывом: «Уничтожайте же, товарищи, беспощаднее фашистов! Помните, товарищи, — мы с вами! Мы всеми своими силами помогаем вам бить врага!»
Бывало, что переписку порождало событие иного, трагического характера: гибель товарища. О ней командиры и комиссары сообщали близким. В ответ приходили полные боли письма. Вот одно из них от П. Пилипенко — отца погибшего лейтенанта Алексея Павловича Пилипенко.
«Дорогие товарищи!
Признателен за сочувствие, за ту заботу, которую вы проявили ко мне, старику. Сына Алешу, вашего товарища, погибшего в бою за Родину, я воспитал честным бойцом Красной Армии. Уже 20 лет я живу с одной ногой да двумя костылями, но не покладая рук работаю на пользу своего Отечества.
Мне, отцу, тяжело было узнать о смерти своего любимого Алеши. Стар я уже, слаб здоровьем. Были у меня сын и дочь: один убит фашистской пулей, семнадцатилетняя дочь умерла в октябре 1941 г. Остался один, без детей, но даю вам клятву старого большевика, что буду, сколько хватит сил, трудиться ради укрепления нашей Родины. А вы бейте фашистов...»
Письма эти читали в ротах. Слушая их, воины испытывали не только боль утраты, но и растущую жажду мести тем, кто принес нашему народу столько горя.
Как-то в дивизию приехали известные композиторы Вано Мурадели, Мариан Коваль и Николай Речменский. Вместе с ними была бригада артистов московских театров — Ушакова, Иванова, Синицина, Карасевская, Рыбкина, Грибова, скрипачка Энгельшмидт и другие. Встреча, к сожалению, была очень короткой. Выступила группа всего в одном подразделении. Композиторы посетили редакцию дивизионной газеты «На врага!», встретились с ее сотрудниками, познакомились с творчеством начинающих поэтов. Им [50] понравились стихи «По следам врага» В. Коровина и А. Бараненкова, «Ледовый поход» и «Мы идем» Ф. В. Николаева, темой которых были недавние подвиги воинов дивизии. Одобрили они и написанные коллективно стихи «Валдайские высоты». Композиторы обещали написать музыку на эти стихи, но мы, признаться, верили в это не очень твердо. Какова же была наша радость, когда спустя короткое время в дивизию пришли от Мариана Коваля ноты. С помощью дирижера дивизионного оркестра И. А. Вершинина песню быстро разучили с группами запевал, и вскоре «Валдайские высоты» с любовью и гордостью распевали во всех подразделениях. С каждым значительным событием в дивизии к песне прибавлялись новые куплеты и новые имена. К лету пели уже не только о боях под Лобаново и Старой Руссой, но и о разведчике Устюжанине, снайпере Чегодаеве и многих других. Неизменными оставались лишь слова припева:
Валдайские высоты,Трудно сказать, сколько всего куплетов сложили солдаты за всю войну. Но в этом и была прелесть песни. Она жила и шагала вместе с воинами дивизии по Валдайским высотам, степям Украины, по горам и долам Балкан.
Композитор Н. С. Речменский написал музыку на стихи младшего лейтенанта В. А. Коровина «Сын». Песню вначале разучил ансамбль — так мы именовали небольшую группу самодеятельных артистов из числа бойцов тыловых подразделений. Ансамбль и разнес ее по солдатским землянкам и блиндажам. Многим она пришлась по душе. Не раз в землянке или на привале солдаты группами или в одиночку с задумчивой грустью напевали:
Где-то в далекой приморской деревнеПри этом «приморская деревня» волей исполнителей часто называлась то «тульской», то «смоленской» или еще иначе — кому что было ближе. Потом пели, что воин носит в кармане гимнастерки письмо сына, где тот пишет:
Мы тебя ожидаем с победой,Продолжение звучало уверенно:
Хорошо, мой сын, я приеду,Воин мечтал, вернувшись домой, рассказать сыну не сказку, а суровую и прекрасную быль:
Как в смертельном, кровавом боюТвердой решимости были полны заключительные строки:
Мне бы видеть тебя хоть мгновенье,С Речменским встречаться больше не приходилось, а вот с Вано Мурадели много лет спустя, в 1970 году, мы встретились в московском Доме композиторов на вечере, посвященном Дню Победы. Композитор, хоть и несколько располнел, по-прежнему выглядел молодо, был полон энергии, много шутил. Прочно хранил он в памяти имена командиров и политработников, с которыми встречался на Северо-Западном фронте. Тепло вспоминал и с юмором рассказывал о пережитых приключениях. К сожалению, продолжить, как условились, этот разговор нам не удалось. Вскоре Вано Ильича не стало.
В дивизии побывала группа московских артистов, возглавляемая А. И. Гуриным. Она дала за три дня девять концертов, на которых побывало свыше 500 человек. А летом мы принимали большую группу деятелей ленинградских театров, в их числе были народный артист республики К. В. Скоробогатов, заслуженные артисты республики А. И. Корякина, Б. В. Воронов, артисты Г. О. Калинис, Е. Николаева, З. Н. Вальяно и другие. Воины знали о героизме и мужестве защитников города Ленина, сражавшихся в кольце фашистской блокады, и встречи с замечательными ленинградскими мастерами сцены проходили особенно тепло. После заключительного концерта народный артист Скоробогатов, сильно волнуясь, сказал:
— Дорогие друзья! Уезжая, мы ощущаем в своей душе глубокую благодарность к вам, защитникам Родины. Мы расскажем всем о ваших подвигах, о ваших славных делах.
Большим успехом у воинов пользовалась концертная бригада артистов Казахской ССР. В ее составе были Куляш Байсеитова, Ержанов Монарбек, Надежда Куклина и другие. Накануне в дивизию прибыло много воинов-казахов. Для них выступления артистов явились подлинным праздником. Каждый концерт превращался в демонстрацию единства народа и армии. [52]
Запомнился концерт глубокой осенью 1942 года фронтовой бригады, в составе которой были сатирики Аркадий Громов и Владимир Милич. От души смеялись бойцы, слушая остроумные репризы и куплеты, зло высмеивавшие фашистских вояк, хорошо принимали боевые и лирические песни в исполнении Надежды Степановой, выступления скрипачки Ольги Коуфман, артиста Николая Голубенцова, проникновенно читавшего симоновского «Суворова» и отрывок из «Поэмы с фронта» Семена Кирсанова. Воинам нравились выступления танцора Бориса Собинова и его партнерши Елизаветы Васильевой, которые в условиях блиндажной тесноты исполняли акробатические танцы.
Перед концертами артисты обычно выясняли имена воинов, отличившихся в бою, и посвящали им тот или иной номер программы. Это еще больше сближало сцену и «зал»...
Бригады артистов, как и делегации грудящихся тыла, приносили на фронт дыхание Родины, согревали сердца бойцов и командиров, умножали их силы в борьбе с врагом.
Вернемся, однако, к весне 1942 года. К весне светлых надежд и тяжелых огорчений.