В старорусских окопах
Генерал-лейтенант был среднего роста, в бекеше защитного цвета и красивых белых бурках. Щеки его подрумянил все еще крепкий мартовский мороз.
Навстречу вышел командир дивизии М. Н. Клешнин и, как положено, четко доложил:
— Части 188-й стрелковой дивизии занимают оборону. Противник особой активности не проявляет, ведет редкий артиллерийский и минометный огонь. В 9.00 и 10.30 совершил огневые налеты силой до артиллерийского дивизиона по районам обороны 2-го стрелкового батальона 523-го стрелкового полка и 2-го батальона 580-го полка. Потерь нет.
Выслушав доклад, генерал поздоровался с Клешниным, со всеми нами и, улыбаясь, сказал:
— Хочу пожить у вас немного. Не возражаете?
Так мы познакомились с начальником штаба Северо-Западного фронта Николаем Федоровичем Ватутиным.
В землянке комдива, продолжая разговор, Н. Ф. Ватутин сообщил, что после окружения демянской группировки противника создалось немало трудностей в управлении войсками, возникла необходимость приблизить руководство непосредственно к линии фронта. Поэтому он решил обосноваться [53] с небольшой группой штабных работников на КП нашей дивизии.
Мне и раньше доводилось неоднократно видеть начальника штаба фронта на различных совещаниях. Теперь же, когда он поселился в одной землянке с командиром и комиссаром дивизии, представилась возможность узнать его поближе. Правда, генерал-лейтенант даже тогда, когда не был занят отдачей распоряжений или заслушиванием докладов офицеров своей группы, больше молчал и в разговоры вступал, казалось, неохотно. Возможно, причиной тому был не совсем удачный ход боев против окруженной группировки.
— Наверное, упустили время, — сказал как-то Николай Федорович с грустью. — Дали возможность противнику и средства пополнить, и, главное, укрепить оборону в инженерном отношении. К тому же у него дороги, дающие возможность маневрировать...
Генерал-лейтенант обладал огромным жизненным опытом и высокой военно-теоретической подготовкой. Мы знали, что он окончил две военные академии, работал на штабных должностях в войсках и Генеральном штабе. Однажды Н. Ф. Ватутин рассказал о боях против банд Махно на юге Украины, о занятиях в Полтавской пехотной школе. Вспоминал он и встречи в тот период с прославленным полководцем М. В. Фрунзе, из рук которого получил удостоверение об окончании школы.
Николай Федорович располагал к себе, был тактичным, исключительно скромным. Это не мешало ему быть строгим и взыскательным. От нас он потребовал создать железную оборону. Не раз работники штаба фронта, ползая по переднему краю, проверяли исполнение этого требования.
Бои по уничтожению окруженной группировки врага приняли затяжной характер, и генерал вскоре от нас уехал. А спустя какое-то время он был назначен командующим Воронежским фронтом. Талант и слава его росли от операции к операции. В моей памяти он остался не только как один из видных полководцев, но и как человек большого обаяния и культуры.
Задача нашей дивизии в тот период состояла в том, чтобы не допустить прорыва противника к своей окруженной группировке, сковать и уничтожить возможно больше его сил, воспрепятствовать переброске этих сил на другой фронт. Время от времени мы получали приказы на наступление (за март — апрель их было девять). Но эти бои, как правило, носили ограниченный характер, напоминали скорее всего [54] активную оборону, хотя и вписывались в рамки демянской наступательной операции войск фронта{11}.
Предложения по организации обороны подготовил и доложил на совещании у комдива начальник оперативного отделения штаба дивизии майор С. С. Сенин.
— Для укрепления обороны, — сказал он, — потребуются перегруппировка сил, пересмотр системы огня и взаимодействия, а главное, предстоит выполнить большой объем инженерных работ, создать лесные завалы, противотанковые и противопехотные заграждения и минные поля, соорудить дзоты и другие оборонительные сооружения.
Подробный расчет по этим вопросам доложил на совещании дивизионный инженер майор Т. Я. Рогович.
Комдив утвердил предложения штаба, определил сроки сооружения укреплений.
Объем работ оказался действительно большим, и их выполнение в условиях лесисто-болотистой местности было сопряжено с исключительными трудностями. Следовало учитывать еще и психологический фактор. Ведь одно дело наступать, другое — обороняться. Конечно, чтобы наступать — нужна тройная смелость. Нелегко подняться из окопа и сделать шаг навстречу огню противника. Но помогает вера в превосходство своих сил, особенно если видишь, как крушат оборону противника артиллерия и авиация, как несутся вперед танки. Много значит и чувство локтя, ощущение, что рядом с тобой бегут товарищи по оружию. В наступлении все рвутся вперед, легче поддерживать дисциплину.
Помнится, 7 января, в первый день наступательных боев на Старую Руссу, я видел такую картину. Цепь бойцов одного из подразделений 84-й стрелковой дивизии несется в атаку. Во главе подразделения — ее командир. Он бежит с пистолетом в руке. Но вот осколок снаряда буквально срезал ему руку выше локтя, но командир долго еще продолжал бежать, призывая осипшим голосом: «Вперед!»
Иное дело — психология обороняющегося. Вольно или невольно возникает ощущение: враг наступает — значит, он сильнее. Не вызывают энтузиазма и тяжелые оборонительные работы, особенно под артиллерийским и минометным обстрелом противника. [55]
Все это мы учитывали, намечая планы партийно-политической работы. Нужно было прежде всего довести до глубокого сознания воинов новую задачу, укрепить их уверенность в свои силы, обеспечить передовую роль коммунистов и комсомольцев.
Начали с того, что провели партийные и комсомольские собрания, посвященные требованиям приказа Народного комиссара обороны в связи с 24-й годовщиной Красной Армии. Разработали тематику бесед и докладов, провели инструктажи агитаторов. Работники политотдела снова были в частях и подразделениях: занимались расстановкой коммунистов, организацией соревнования на строительстве оборонительных сооружений. Особое внимание обратили на подготовку расчетов противотанковых орудий, на усиление бдительности и подбор состава боевого охранения.
Люди трудились с большим старанием. Но не обходилось и без недостатков. Нас встревожило, когда в роте 580-го стрелкового полка, находившейся в боевом охранении, отказали пулеметы из-за густой смазки. В одном из взводов неправильно набили пулеметные ленты, в другом — оружие было в порядке, но амбразуры для пулеметов оказались очень узкими и не обеспечивали нужного сектора обстрела. Не были обозначены направления для стрельбы ночью (приборов ночного видения тогда еще не было, обходились колышками). В одной из батарей противотанкового дивизиона неудачно выбрали огневые позиции.
Все эти факты были предметом обстоятельного разбора. В целях профилактики мы информировали о них командиров и политработников других частей.
Командир дивизии распорядился в каждой части соорудить показательный дзот. На примере этого дзота люди обучались строительству, здесь готовились инструкторы инженерного дела. Всемерно поощрялось социалистическое соревнование на лучшее и более быстрое оборудование огневых позиций.
Итоги работ по укреплению обороны подводились ежедневно. Командир дивизии на одной из летучек заметил:
— Задача создания неприступной обороны в инженерном отношении по-прежнему очень важна. Но это не все. Нам нужно искать способ, как в процессе обороны лучше бить врага, не давая ему покоя ни на час.
Мы обратили внимание на развитие снайперского движения. Для начала провели с командирами и политработниками специальные оборы. Командир дивизии на этом сборе советовал: [56]
— Поищите снайперов и метких стрелков прежде всего среди бойцов, которые в прошлом были охотниками. Проведите для них контрольные стрельбы и специальные сборы. Потренируйте, обучите их тактике одиночных, парных и групповых действий, маскировке, наблюдению. Для истребителей танков могут хорошо пригодиться навыки городошников.
Сборы провели во всех полках. На них выступил лучший снайпер дивизии младший сержант Федор Кузьмич Чегодаев. Его статья об опыте снайперской охоты была напечатана в дивизионной газете «На врага!». (Позже политуправление Северо-Западного фронта выпустило специальную брошюру о сержанте.)
Снайперское движение стало предметом постоянного внимания командиров и комиссаров, партийных и комсомольских руководителей. Среди метких стрелков увеличилось число коммунистов. С ними систематически беседовали секретари партийных бюро полков, подчеркивая, что бить врага без промаха и обучать товарища боевому мастерству — это теперь основное для них партийное поручение. Во всех частях были созданы своеобразные школы снайперов. В 595-м стрелковом полку такую школу возглавил знакомый уже читателю Ф. К. Чегодаев — прямой потомок оренбургских казаков, призванный в армию из далекого уральского села, где когда-то гремела слава В. И. Чапаева. За свои сорок лет Федор Кузьмич прошел большую и суровую школу жизни. В молодые годы участвовал в борьбе с басмачами, затем принимал активное участие в организации колхоза.
Летом 1941 года, перед отправкой на фронт, он закончил двухмесячные курсы снайперов. Учился с большим старанием. Воевал под Рогачевом и на Калининском фронте. В нашу 188-ю дивизию пришел из госпиталя. Его хотели, учитывая возраст и ранение, направить в тыловую часть, но он настоял, чтобы его послали на передовую. Здесь Федор Кузьмич попросил командира дать ему возможность начать снайперскую охоту на врага. Узнав о похвальном стремлении, комиссар полка Н. М. Гудков позаботился, чтобы Чегодаеву подобрали снайперскую винтовку.
Вскоре выяснилось, что он действительно большой мастер своего дела. Изо дня в день, в любую погоду перед рассветом Чегодаев выползал на нейтральную полосу, где уже заранее облюбовал позицию, и неподвижно, часами выслеживал фашистскую «дичь». Для уничтожения фашиста ему всегда хватало одного выстрела. Но каждый выход на позицию [57] требовал огромного физического и морального напряжения и, конечно, умения перехитрить врага. И снайпер продолжал свои выходы, боевой счет его рос день ото дня.
Учениками Чегодаева в полку стали С. М. Антипин, И. В. Погодаев, М. В. Шагалов, В. Федоров, А. Ергалинов и другие. И когда известный на Северо-Западном фронте снайпер-орденоносец Церендаш Доржиев через армейскую газету «Знамя Советов» вызвал Чегодаева на соревнование, его вызов принял не только Чегодаев, но и все его ученики и последователи. Свои обязательства они выполнили с честью.
В мае 1942 года Ф. К. Чегодаев обратился в первичную партийную организацию с просьбой принять его кандидатом в члены партии. К этому времени на боевом счету воина было уже 213 уничтоженных фашистов. Просьба знатного снайпера была удовлетворена.
В 580-м полку наставником метких стрелков стал Жамбыл Тулаев, охотник по гражданской профессии. Его только что приняли в члены партии.
Встретиться с Тулаевым пришлось при вручении партийных документов. В тот вечер в блиндаж пригласили десятка полтора молодых коммунистов. Как всегда, я старался поближе познакомиться с каждым, интересовался, где и как живет семья, с кем человек дружит, какой психологический климат в подразделении. Беседы эти, естественно, затягивались порой далеко за полночь.
— Прошу вручить первому Тулаеву, — шепчет мне комиссар 580-го полка М. Я. Синев (он сменил на этом посту Д. М. Лукшина).
Я расценил эту просьбу как желание поощрить меткого стрелка.
И вот в землянку вошел боец небольшого роста, подвижный и стремительный, с хитринкой в темных узких глазах. Из беседы с ним стало ясно, какими мотивами руководствовался комиссар, обращаясь ко мне с просьбой.
— Целый день шел дождь, — сказал Тулаев. — Охота должна быть богатой. — И пояснил: — Окопы залило водой. Фрицам придется кое-где выползать наверх. Надо только успеть до рассвета занять позицию...
В ту ночь вместе с Тулаевым вышли на снайперскую охоту его ученики Соловьев, Манилов и Федоров. Вернулись они лишь поздно вечером, довольные. Комиссар полка по телефону доложил, что Тулаев установил в тот день своеобразный [58] рекорд — уничтожил шесть фашистов. Хорошо действовали и его ученики.
При следующей встрече Тулаев рассказал:
— Подобрался я тогда к фрицам метров на двести. Помните кусты на опушке леса? Вот там и залег. Оборудовал позицию, замаскировался. Наступил рассвет. Утро выдалось солнечным. Фрицы вытащили из блиндажа шинели и одеяла, развесили сушить. У блиндажа появился толстый гитлеровец, навстречу ему выбежал другой, с рукой под козырек. Ну, думаю, офицер. С него и начну...
Шесть выстрелов прогремело в тот день. Ни одна пуля не прошла мимо.
Не всегда, конечно, охоте сопутствовал такой успех. Однажды на вопрос о результатах охоты снайпер с явным раздражением ответил:
— Второй день ни одного гада не вижу! Вчера во время артналета у нас ранило несколько красноармейцев. Надо отомстить...
— Ну что же, отомстишь завтра, — сказали ему.
— Завтра? А за завтра послезавтра?! — возмутился Тулаев. — Нет, я должен каждый день уничтожать фашистов! Плох тот охотник, который возвращается домой с пустыми руками.
В дивизии периодически проводились слеты и учебные сборы лучших стрелков. Снайперы не только рассказывали об опыте, о выборе и оборудовании позиций, о повадках врага, но и практически демонстрировали свои действия. Наглядные уроки были хорошей формой учебы.
Сейчас уж не помню, кто был инициатором такого правила: за каждых десять убитых фашистов прикреплять к ложе винтовки снайпера пятиконечную алюминиевую звезду. А когда число уничтоженных врагов достигало сотни, на винтовке появлялась звезда золотистого цвета. Если знатный стрелок выбывал из строя, винтовку торжественно вручали лучшему его ученику.
Политический отдел, партийные и комсомольские организации широко распространяли опыт снайперов. На эти темы проводились беседы, политические информации. Метким стрелкам посвящались боевые листки, статьи в газетах. На обрезках бумаги были изготовлены бланки для солдатских писем, на которых помещались краткие сведения о знатных снайперах и даже их фотопортреты. Все это способствовало широкому размаху снайперского движения.
Из тылового подразделения попросился на передовую позицию комсомолец М. Д. Андросенко. И он стал известным [59] снайпером 580-го полка. Из комендантской роты дивизии добился перевода в 523-й полк красноармеец Жигалов. Вскоре и он стал метким стрелком. Примеру Андросенко и Жигалова последовали многие другие. Вышло так, что заместитель командира дивизии по тылу майор В. Г. Соболев вынужден был прийти в политотдел, жалуясь:
— Все хотят на передовую, все хотят быть снайперами. Но ведь кто-то должен трудиться и в тыловых подразделениях!
Об успехах снайперов посылались письма их родным и близким, а также в трудовые коллективы, в которых до призыва в армию работали воины. Письма эти нередко сочинялись коллективно. Так, воины 580-го полка обращались к жене Жамбыла Тулаева:
«Дорогая Ханда Талдунаевна!
В нашей части нет бойца, который не знал бы Вашего мужа Жамбыла Тулаева. Личной храбростью и бесстрашием завоевал он горячую любовь товарищей... Мы гордимся Вашим мужем — настоящим воином, доблестным защитником Советской Отчизны. Желаем Вам здоровья, успехов в труде ради укрепления мощи нашей Родины».
Кстати, еще несколько слов о Тулаеве. Весной 1942 года ему были вручены необычная посылка и письмо следующего содержания:
«Дорогой боец! Я, Адольф Строкка, по национальности — австриец, по профессии — слесарь. Посылаю тебе свой подарок, который мне очень дорог. Дорог потому, что этот снайперский прицел достался мне ценой крови. Мое пожелание, чтобы снайперский прицел попал к человеку со смелым сердцем, твердой рукой и метким глазом. Я верю, что прицел сослужит тебе добрую службу, мой незнакомый друг, и ты будешь беспощадно уничтожать фашистских извергов. Сердцем и мыслями я всегда с тобой, дорогой боец Красной Армии.
Адольф Строкка — слесарь г. Куса, Челябинской обл.»
Прицел № 305004 с надписью «Сделано в Германии» хорошо послужил Тулаеву: не один десяток фашистских захватчиков оказался в прицеле его винтовки, бившей без промаха. Жамбыл вскоре написал далекому другу о своих успехах, пригласил его приехать после войны в гости в Бурятию и попросил рассказать историю подарка. Вскоре пришел ответ:
«Дорогой товарищ Тулаев! Очень благодарен Вам за мужественные и сердечные слова. Я рад, что мой подарок попал [60] в такие руки. Желаю Вам с немецким снайперским прибором еще больших успехов в боях с фашистами.
В 1919 году я был бойцом интернационального полка Венгерской Красной Армии. С 1937 по 1939 год сражался в составе Интернациональной бригады в Испании. Вы должны меня понять: и в этой войне с фашизмом я мечтал воевать плечом к плечу с советскими людьми против нашего злейшего врага. Пока же мне это не удалось. Но я отдаю все силы делам трудовым. Мне, как и всем трудящимся, ясно, что Советская страна, доблестная Красная Армия еще никогда так не нуждались в нашей продукции, как теперь.
Что касается истории прицела, то я с удовольствием расскажу ее. Я приобрел его в 1927 году в Вене. Произошло это во время восстания венских рабочих 15–16 июля. В центре города мы овладели магазином с оружием, и там в мои руки попался этот прицел. Вот уже сколько лет я не расстаюсь с ним. Но когда я узнал, что собирают подарки для фронтовиков, я, не раздумывая, решил подарить его самому храброму. Теперь прицел нашел свое истинное назначение.
За Ваше приглашение после войны приехать в гости в Бурятию очень благодарен. С нетерпением буду ждать сообщения о ваших славных делах. Крепко жму руку. Сердцем и мыслями с Вами на фронте. Ваш товарищ и друг Адольф Строкка».
Однажды в дивизию пришло письмо от моряков Тихоокеанского флота. Они писали снайперам Андросенко, Тулаеву и Дамдинову, просили подробнее рассказать об охоте на фашистов.
На письмо краснофлотцев взялся ответить кавалер ордена Красного Знамени Макар Андросенко. Описав некоторые эпизоды из боевой практики, он добавил: «Трудный вы задали вопрос, товарищи моряки. Трудный потому, что охота на фашистов — дело довольно сложное. Фашист, он злее волка и хитрее лисы, и, кроме того, каждый из снайперов действует по-своему, собственными приемами. Охота, как и большинство дел, не терпит шаблона».
Подлинным праздником для всего личного состава дивизии стало присвоение Ф. К. Чегодаеву, а затем и Жамбылу Тулаеву звания Героя Советского Союза.
Снайперское движение отвечало патриотическим чувствам воинов, их обостренному стремлению нанести врагу максимальный урон. «Быть снайпером!» — этот призыв охватил теперь бойцов и сержантов всех специальностей. У нас [61] появились снайперские орудийные, минометные и пулеметные расчеты, группы истребителей танков...
На этот раз мы проводили в дивизии слет мастеров меткого огня. Помимо стрелков на нем выступали артиллеристы, пулеметчики, минометчики, гранатометчики... Сержант Ефим Шепелев рассказал о том, как минометчики его расчета выслеживают и внезапным огнем уничтожают противника. Командир расчета сержант Петр Франтов поделился опытом стрельбы из орудия прямой наводкой. На контрольных стрельбах по движущейся цели его расчет поразил мишень с первого выстрела. Франтов заверил командование: там, где будет стоять его орудие, ни один вражеский танк не пройдет. И слово свое сдержал.
Огневые налеты артиллерии становились все эффективнее. 26 марта артбатарея лейтенанта А. Н. Замкового нанесла удар по крупному складу боеприпасов противника в районе между деревней Медниково и Старой Руссой. Почти целый день там сотрясали воздух взрывы бомб, снарядов и мин. В те же дни батарея старшего лейтенанта В. В. Лавриновича уничтожила на аэродроме в Старой Руссе два транспортных самолета противника.
Суворов учил: «делай на войне то, что противник посчитает за невозможное». Находясь в обороне, мы создавали специальные группы для внезапного и дерзкого нападения на опорные пункты и гарнизоны врага. Состав этих групп тщательно подбирался и проходил всестороннюю подготовку. Предварительно проводилась разведка, изучались подходы к объектам, порядок их охраны.
Внезапность и смелость, как правило, приносили успех. Помнится, успешно действовала группа старшего лейтенанта П. И. Шестакова. Красноармейцы Добрышев, Ерофеев и Горелов, возглавляемые Шестаковым, под покровом ночи проникли в тыл противника, забросали гранатами блиндаж и уничтожили его обитателей. Под прикрытием артиллерии группа вернулась без каких-либо потерь.
Нередко на дорогах устраивались засады, которые уничтожали живую силу и технику врага. Все эти действия имели значение и для психологической подготовки личного состава, развивали отвагу и смелость, чувство превосходства над противником.
Повеяло весной. Все ниже и ниже оседают снежные сугробы, оживают почки берез, прозрачнее становится воздух яснеют дали. [62]
Почувствовали приближение весны и воины, особенно те из них, кто еще недавно был связан с землей, с крестьянской работой. Думы о пашне, о родном колхозе и семье щемят сердце. Лица становятся порой отрешенными, посветлевшими и грустными в одно и то же время.
В один из таких дней прихожу в 580-й стрелковый полк. Комиссара М. Я. Синева застаю в гневном возбуждении. В его руках — какая-то смятая бумага. Едва доложив, чем занимается полк, он тут же протягивает ее мне:
— Подобрали в расположении полка.
То была враждебная листовка, каких немало забрасывали фашисты к нам на позиция. На этот раз, играя на извечной любви крестьянина к земле, гитлеровцы писали о приближающейся весне, о севе и обязанностях кормильцев-хлеборобов позаботиться о близких. Не жалея красок, рисовали «прелести» жизни на территории, «освобожденной от коммунистов». Тут же, разумеется, предлагали переходить на оккупированные земли, чтобы «успеть вовремя, к весенней посевной, попасть домой».
Противник широко пользовался дезинформацией с самого начала второй мировой войны. По сообщениям печати, мы знали: гитлеровцы в свое время уверяли французов, что они воюют «за интересы Англии», а англичан, что те гибнут «за спасение расово-неполноценных галлов» и т. п.
С первых дней войны против СССР фашисты буквально засыпали листовками боевые порядки наших войск. Они клеветали на нашу Родину и ее социалистический строй, старались подорвать веру в командиров и комиссаров, призывали к сдаче в плен. Однако приверженность к коммунистическим идеалам, патриотизм советских воинов, понимание ими справедливого характера войны и глубокая вера в победу служили надежной защитой от яда фашистской лжи. В конце концов это вынуждены были признать и гитлеровские заправилы. В книге генерала Ф. В. Меллентина, например, я прочитал: «Русский солдат любит свою «матушку Россию», и поэтому он дерется за коммунистический режим... Партия и ее органы обладают в Красной Армии огромным влиянием»{12}.
Вражеские листовки наши воины не читали. Они их собирали и жгли.
Разумеется, политработники не оставались в роли посторонних наблюдателей. Попыткам идеологических диверсии [63] сразу же давался решительный отпор. И на этот раз мы с батальонным комиссаром Синевым, беседуя с бойцами и командирами полка, разоблачили лживые утверждения гитлеровцев, рассказали об истинном положении крестьян на временно оккупированной врагом советской территории. Кроме того, обратились к начальнику отдела пропаганды и агитации политуправления фронта В. Д. Кульбакину, и он по этим вопросам прислал дополнительный материал, которым мы вооружили всех пропагандистов и агитаторов полка.
Весна пока не радовала теплом. Дул северный ветер, промозглый воздух сдавливал грудь. В траншеях и землянках было мокро и как-то особенно неуютно.
Откинув старую плащ-палатку, прикрывавшую вход, мы с комиссаром 523-го полка А. А. Кощеевым едва втиснулись в блиндаж, переполненный людьми. Огонек светильника — гильза с фитилем — скупо освещал пятачок пространства, бликами отражаясь на лицах бойцов, увлеченных чьим-то рассказом. Не хотелось прерывать беседы, и какое-то время мы молча оставались у входа.
— После сегодняшнего артналета, — доносился хриплый голос, — можно считать, что в нашем расположении не осталось ни одной березки. С детства люблю это дерево. Вблизи нашей деревни была роща. Березки в ней белые-белые, стройные и красивые, словно девушки...
Мы поздоровались.
Солдаты узнали нас, посторонились, пропустили в глубь землянки.
— О чем толкуете?
— Да вот о березках, но больше о доме, — ответил боец. — Писем давно нет.
Поинтересовались, как у других. Оказалось, почти треть красноармейцев, чьи семьи находятся на территории, занятой врагом, писем не получают. Поговорили о близких, о фронтовых новостях, о наших боевых делах.
В то время редкий разговор не касался положения дел на фронте. Горько было сознавать, что фашисты стоят у стен Ленинграда, топчут поля Смоленщины... А каково было тем, у кого семья осталась за линией фронта?!
Покинув землянку, мы еще долго говорили о том, что бойцы, чьи семьи остались на оккупированной территории, требуют от нас, командиров и политработников, особого внимания. Было решено провести по частям митинги интернациональной дружбы. Начали с митинга, посвященного [64] воинам-украинцам. Их, лишившихся связи с семьями, было больше всех. На митинге выступили русские, украинцы, белорусы, воины других национальностей. Родная речь, единодушное сочувствие однополчан, решимость личного состава очистить родную землю от врага глубоко взволновали всех участников митинга. Хорошо помню восторженную реакцию присутствовавших на выступление красноармейца Николая Костенко, который сказал: «За батькивщину, за ридну Украину, за нашу Советскую Родину, життя виддам». Он закончил речь словами украинского поэта Сосюры:
Колы до дому я прийдуЗатем провели митинги, посвященные воинам белорусской национальности. Позаботились также о том, чтобы бойцы, чьи семьи оказались за линией фронта, завязали переписку с кем-либо из тыловых районов страны.
Вошли в систему доклады, беседы и политические информации о борьбе русского, украинского, белорусского, казахского, узбекского, грузинского и других народов против немецких оккупантов, о действиях партизан. В подразделениях не забывали поздравить бойцов с национальными и революционными праздниками, обеспечивали газетами и книгами на родном языке. А главное, командиры и политработники не упускали случая, чтобы словом согреть душу воина...
Дороги, проложенные по замерзшим болотам и руслам рек, становились теперь непроходимыми, более того — опасными. Обеспечение войск всеми видами довольствия было затруднено до крайности. А тут еще кое-кто из нерадивых хозяйственников умудрился заменить мясо яичным порошком, а овощи — мукой. С калорийностью как будто выходило все в порядке, а вот ощущения сытости не было.
За ужином комиссар Я. Г. Поляков, обращаясь к командиру дивизии, сказал:
— Вы, Михаил Никитич, вместе с начальником политотдела справитесь здесь без меня, а я поеду в тыл дивизии. Если не удастся решить вопрос в тылу, побываю у члена Военного совета армии и буду добиваться помощи...
Командир одобрил намерения комиссара.
На следующий день мы собрали комиссаров, помощников командиров частей и отдельных подразделений по снабжению, [65] заслушали их доклады. Выяснилось, что наряду с трудностями объективного характера имеется немало досадных упущений и неиспользованных возможностей. Подводя итоги, командир дивизии потребовал от должностных лиц большей оперативности, инициативы и настойчивости в работе по доставке и распределению продуктов.
— Напомню, какое внимание солдатам уделял Суворов. В трудные минуты великий полководец всегда был вместе со своими чудо-богатырями. Готовясь к штурму Измаила, он прежде всего позаботился о том, чтобы солдат хорошо накормили, обошел все бивуаки, присаживался у костров, заводил с солдатами дружеские беседы. Беспощадно требовательный, он вместе с тем по-отечески заботился о воинах.
Комдив любил ссылаться на Суворова. У нас поговаривали о том, что когда Михаил Никитич командовал полком (это было в другой дивизии), то, часто бывая в окопах, играл там даже на губной гармошке. Правда, в нашей дивизии с гармошкой его никто не видел, но в окопах он по-прежнему бывал очень часто и по-отечески беседовал с красноармейцами. Они хорошо знали и глубоко уважали его.
Что касается питания, то генерал строго придерживался правила: не садился за стол, пока из частей не поступят доклады, что красноармейцы накормлены. При этом пищу обычно подавали в котелках. Тарелки комдив считал ненужной на войне роскошью. «Посуда эта не для солдат», — говорил он.
Политический отдел, командиры и комиссары частей пересмотрели состав старшин и других лиц, связанных с материальным обеспечением личного состава. На эти должности подобрали людей расторопных и смелых, в том числе коммунистов и комсомольцев. Многих назвали нам сами красноармейцы. Например, Николая Костенко, любимца роты. Они отметили его внимательность, заботливость о товарищах и храбрость в бою. И он оправдал доверие. Привезут, бывало, в роту обед. Старшина Костенко по справедливости всем разделит, а в боевое охранение доставит сам. Придет в роту новичок, старшина роты поговорит с ним, выяснит, в чем тот нуждается, проверит, в каком состоянии его обмундирование.
— Золотой человек, — говорили о нем бойцы.
Запомнился командир хозяйственного взвода 580-го полка младший лейтенант В. Н. Шалин. Он сам следил за приготовлением пищи и во время боя доставлял ее в подразделения.
Образцово исполнял свои обязанности старшина [66] А. И. Радкевич, командир хозяйственного взвода батальона связи. Вообще немало у нас было хороших хозяйственников, отличившихся в бою, в их числе коммунисты лейтенант А. П. Тимофеев, старшины Н. С. Волков и Н. П. Тормозов. Качество пищи, как известно, во многом зависит от поваров, их квалификации, сметки и старания. Мы решили познакомиться с ними поближе. Кое-кого пришлось заменить. Наладили обмен опытом. В пример ставили кашеваров, умело использовавших местные ресурсы и проявлявших инициативу. В частности, похвалили красноармейца Давыдченко и сержанта Соломыкина, которые из гороха готовили вкусные блинчики, Карпенко и Дергунова, делавших вместо каши полюбившиеся бойцам крупяные котлеты.
Комиссар дивизии Я. Г. Поляков и работник политотдела П. И. Монаков добились своего: продовольствие из армейских складов было получено. Но как доставить продовольствие, а также боеприпасы в части?
— Сидим, — рассказывал потом Яков Гаврилович, — и ломаем голову. А тут заходит в комнату наш старый знакомый — колхозник Иван Васильевич Липатов. Он и надоумил: надо, говорит, использовать водные пути. Лодки предложил, спрятанные от немцев, и вызвался быть вместо лоцмана...
И закипела работа. Стучали топоры, шипела смола... Специально созданные команды переносили тяжелые ящики и мешки с грузом, бережно укладывая их в лодках. А через два дня «маломерный флот» под командой 67-летнего «лоцмана»-добровольца отправился в путь. Нельзя сказать, что этот путь был безопасным. Потребовалась специальная охрана. С этой целью группа воинов во главе с сержантом В. П. Спичкиным заняла оборону на одном из островков, расположенных по маршруту следования лодок.
— Лежим, — рассказывал потом сержант, — и наблюдаем. Вдали появились две лодки. Они приближались к нам. Но что за чертовщина? Вместо ожидаемого груза на них десятка два гитлеровцев. Замаскированы мы были хорошо. Приготовились к бою. Ничего не подозревая, фашисты высадились на берег и направлялись прямо к нашей засаде.
Выдержка потребовалась большая. А когда враг подошел метров на 50–60, сержант скомандовал: «Огонь!»
Несколько солдат противника упали замертво, другие заметались по мокрой траве, залегли и открыли ответный огонь. [67]
— Я ранен, — доложил красноармеец Пальцев.
— Пробирайся к лодке, — распорядился Спичкин и, обращаясь к бойцам, потребовал: — Стрелять прицельно! Внимательно следить за действиями противника.
Поняв, что у нас группа малочисленная, фашисты усилили стрельбу. Оказались раненными еще двое бойцов. Теперь огонь вели только Спичкин и Кураленко. Но вот кончились патроны. Сержант взял автомат у раненого. Когда из строя выбыл и Кураленко, положение казалось безвыходным. Но счастливый конец бывает не только в сказках. Мужество и хладнокровие сержанта решили исход боя.
Раненые гитлеровцы отходили к своей лодке. Один из них, падая, видимо, невзначай подтолкнул лодку. Течением ее стало относить от берега. Заметив это, гитлеровцы с криком бросились к воде, подставляя спины под автоматный огонь сержанта.
Спичкин перевязал раненых товарищей, погрузил их в лодку, спрятанную в зарослях, собрал документы и оружие врага и благополучно вернулся в часть.
Итак, проблема транспортирования продовольствия и боеприпасов в условиях весенней распутицы была решена. Водные пути, как и лодки, предоставленные колхозниками, явились подспорьем для дивизии, можно сказать, ее резервом.
А тем временем шло интенсивное строительство колейных дорог. Укладывались жердевые настилы. Это имело прямое отношение к материальному обеспечению частей, не говоря уже о том, что дороги расширяли возможности для маневрирования войск.
Той весной было решено иметь в частях кратковременные дома отдыха. Такие дома создавались при полковых медицинских пунктах. По очереди бойцам и сержантам предоставлялась возможность два-три дня отдохнуть, попариться в баньке, отоспаться в тепле и с удобствами. Позаботились и о мастерских по ремонту обуви и обмундирования. Все это положительно сказывалось на настроении личного состава.
Не забывали и о духовной пище, о досуге.
Начальником дивизионного клуба у нас был Е. А. Шульгин. Мне нравился этот юный, влюбленный в свое дело, энергичный одессит с голубыми глазами. В тыловых подразделениях дивизии он подобрал группу талантливых ребят — певцов, музыкантов, плясунов. Среди них были красноармейцы скрипач И. А. Игнатов, гитарист К. Т. Удалов, танцор В. М. Газеев, чтец В. А, Шилов. Самодеятельные [68] артисты подготовили концерт, программа которого искрилась весельем и задором. Легко понять, какую радость и бодрость приносили такие концерты в окопы и землянки переднего края.
На первых порах, однако, кое-кто скептически относился к художественной самодеятельности.
— Перепрыгивая с кочки на кочку, с бревна на бревно, проваливаясь по колено в болотистую жижу, — рассказывал мне начальник клуба о первом выходе с концертом, — с трудом добрались мы до 595-го полка. Командира и комиссара на КП не оказалось. Я доложил начальнику штаба. Но тот радости не проявил:
— Вот если бы нам пополнение прислали, снаряды или продовольствие привезли...
Докладывая об этой холодной встрече, Шульгин не умолчал и о своей горячности.
— Обидным мне показался такой прием. И сгоряча, конечно, я не совсем тактично ответил: «Я могу вам напомнить, товарищ майор, что в древности, когда спартанцы, обессиленные долгой и трудной войной, обратились в Афины за помощью, те прислали им — кого бы вы думали? Не полки воинов или талантливого полководца, а хилого и хромого артиста. Поначалу спартанцы возмутились. Но своими песнями он так воодушевил воинов, что те наголову разбили врагов. Как видите, и песнями можно помогать...»
Впрочем, прохладная встреча не испортила настроения Шульгину. Он был доволен выходом в полк. При рассказе о концертах его лицо светилось радостью. Пожурив за горячность, я от души одобрил инициативу начальника клуба.
Успех клубного коллектива побудил нас шире использовать солдатские таланты в частях и подразделениях. Для помощи организаторам самодеятельности привлекли дирижера дивизионного оркестра И. А. Вершинина и его музыкантов. Уже к лету 1942 года во всех полках были подготовлены концертные номера. Обстановка на фронте позволила провести смотр художественной самодеятельности. Особый успех выпал на долю артиллеристов и воинов 580-го стрелкового полка.
А затем прошел смотр самодеятельности в армии. Конечно, всем нам было приятно, когда мы прочитали в армейской газете «Мужество»: «Решением комиссии первое место присуждено коллективу, где художественный руководитель техник-интендант 1 ранга Вершинин. В выступлениях участников [69] самодеятельности ярко рисуется боевой путь части, прославляются ее герои»{13}.
Несколько раз в дивизии выступал ансамбль песни и пляски Северо-Западного фронта под руководством Бориса Карамышева, который после войны станет художественным руководителем оркестра Всесоюзного радио.
Нет, вопреки былому утверждению о том, что, когда гремят пушки, музы молчат, наши музы в трудные годы войны находились в боевом строю. Они укрепляли моральный дух воинов для благородной борьбы за правое дело.