Фронтовой тыл

Первые дни

В шесть утра 22 июня 1941 года командный состав Московского военного округа, живший на дачах в Серебряном бору, был вызван по тревоге в штаб округа. Здесь нам официально сообщили о начале войны с Германией.

Начальник штаба генерал-майор Г. Д. Шишенин объявил собравшимся приказ Наркома обороны, согласно которому МВО должен был срочно выделить часть высшего командного состава для формирования управления Южного фронта в городе Винница. Начальникам управлений и членам Военного совета предстояло выехать в Винницу в тот же день специальным поездом. Остальные командиры и все штабное имущество должны были следовать к месту назначения эшелонами. В Москве оставались заместители начальников управлений. Аппарат округа пополнялся за счет командиров, призванных из запаса.

Вместе, с руководящим командным составом МВО я тоже отбыл 22 июня в Винницу.

В Киеве мы должны были получить в штабе округа данные о размещении складов и запасов для Южного фронта. Но в день прибытия первого эшелона МВО город бомбили немецкие самолеты, поэтому, не задерживаясь, мы проследовали прямо в Винницу. Туда нам обещали прислать необходимые документы по тыловому обеспечению и мобилизации. Однако никаких исходных данных для развертывания работы штаба Южного фронта мы так и не получили.

Все документы было поручено подготовить Киевскому и частично Одесскому военным округам, но там были заняты [65] решением своих задач. Положение в Киевском округе к тому же осложнялось с каждым часом. Наши войска с тяжелыми боями отступали от границы, и украинским штабистам было явно не до нас. Пришлось во всем разбираться на месте самим.

* * *

В Винницу наш московский эшелон прибыл на рассвете 23 июня. Выгрузились в лесу. Штаб фронта разместили в специальном командном пункте и в военном городке. Оба эти объекта входили в зону бывшего Проскуровского укрепрайона, того самого укрепрайона, в строительстве которого я участвовал в начале тридцатых годов и о котором уже коротко рассказывал в этой книге.

Штаб Южного фронта получил хорошее, вполне приспособленное для работы в боевой обстановке помещение. А органам тылового снабжения пришлось располагаться в бывших казармах на окраине города. Поэтому штабные и хозяйственные работники сразу оказались обособленными друг от друга, что, конечно, несколько затрудняло оперативную координацию. Однако иных подходящих зданий для службы тыла в городе не оказалось.

Командующим войсками Южного фронта был назначен генерал И. В. Тюленев. Начальником штаба к нему назначили генерала Г. Д. Шишенина, членом Военного совета — армейского комиссара 1 ранга — А. И. Запорожца.

В начале войны структура тыловых органов строилась так, что каждый руководитель вспомогательных служб подчинялся непосредственно командующему фронтом и отчитывался тоже перед ним. Должности начальника тыла тогда не существовало. Все планы и разработки тыловых органов — интендантства, артснабжения, автоотдела, санитарной службы и т. п. — рассматривались и уточнялись в пятом отделе фронтовых штабов, на который возлагалась эта задача.

У нас пятый отдел возглавлял генерал-майор В. И. Караваев — замечательный командир и душевный человек, которому практически никто не подчинялся: приказывать начальникам тыловых служб мог лишь командующий фронтом или начштаба. Однако и Тюленев, и Шишенин настолько были загружены в эти дни оперативным руководством войсками, что не могли уделить достаточно времени начальнику пятого отдела. [66]

Шишенин поручил Караваеву до прибытия остальных эшелонов из Москвы самому разобраться в делах тыла и определить, кто чем будет заниматься в первую очередь. Генерал Караваев собрал командиров вспомогательных служб. Вместе с ними он разобрался во всех неясных вопросах, а также определил, кому и чем предстоит заниматься после подхода основных эшелонов.

Подчиненному мне интендантству наряду со множеством других дел предстояло уточнить запасы продовольствия и фуража в войсках и выяснить состояние вещевого и обозно-кухонного имущества. Эту задачу мы возложили на продовольственный и вещевой отделы, которыми руководили Андрей Павлович Дмитриев и Иван Григорьевич Пулов. Кроме того, нам предстояло срочно узнать, где в полосе Южного фронта находятся армейские склады, каковы запасы в них и с каких именно складов Главное интендантское управление Красной Армии будет нас снабжать. В нашу обязанность входил также учет ресурсов, которыми располагали прилегавшие к фронту районы и которые в случае необходимости разрешалось использовать для обеспечения сражающихся войск.

В районе Южного фронта мобилизация и формирование новых частей, как это предписывалось уставными положениями, были нарушены с первых дней. Новые подразделения приходилось сколачивать наспех и с ходу вводить в бой даже с недоукомплектованным личным составом.

Нас, снабженцев, особенно терзала проблема транспорта. В войну Красная Армия вступила в основном на конной тяге. Многое, в том числе большая часть артиллерии, перевозилось лошадьми. В распоряжении Южного фронта имелись лишь полуторатонные автомобили ГАЗ, но их было совершенно недостаточно.

Враг же располагал огромным количеством машин. Гитлеровцы были способны перебросить к фронту на автомобилях одновременно не одну пехотную дивизию. Соревноваться с ними в оперативности перегруппировок войск и в маневренности в тот период не представлялось возможным. Враг всюду поспевал раньше нас, с ходу прощупывал нашу оборону, бил по ее самым уязвимым местам, а чаще всего, пользуясь превосходством в маневренности, обходил наши позиции с флангов. [67]

В результате получалось, что, пока наши стрелковые части с обозами медленно отходили на новые оборонительные рубежи, немцы уже охватывали их с флангов или отрезали пути движения. Тыл в прифронтовой полосе оказался дезорганизованным. Армейским хозяйственникам работать в такой обстановке было чрезвычайно трудно.

Положение усугублялось еще тем, что вместе с войсками уходило на восток огромное количество гражданского населения. Дороги были забиты людьми, колясками, подводами. Расчистить дороги для пропуска войск стоило неимоверных усилий.

Не лучшее положение с тыловыми службами складывалось и у наших соседей на Юго-Западном фронте, после того как противник в первые дни войны сильно расстроил их оборону.

Интендантство у соседей возглавлял генерал-майор И. В. Ковалев. Чтобы постоянно поддерживать контакт, он прислал ко мне своего связного. Я ответил тем же. Это была полезная мера.

Управление Южного фронта еще находилось в Виннице, но облисполком уже принял решение об эвакуации города. На интендантство Южного фронта возложили задачу помочь гражданским властям отправить в тыл государственное имущество. И дел в связи с этим было невпроворот. Мы, работники тыла, еще питали надежду, что фронт в конце концов стабилизируется. Но боевая обстановка и на нашем участке, и в полосе соседнего Юго-Западного фронта не давала оснований для оптимистических прогнозов.

Командование Южного фронта приказало всем руководителям тыловых служб выехать в войска и навести порядок в прифронтовом хозяйстве.

Через день-другой я установил, что по интендантскому снабжению взаимодействие с Одесским военным округом у нас складывается нормально, зато с Киевским округом наладить его так и не удалось. Тыловое имущество этого округа, как выяснилось, застряло где-то между Киевом и Житомиром. Только на второй или третий день войны вагоны с продовольствием стали прибывать в город Жмеринку, который входил в полосу нашего Южного фронта. Нам пришлось поэтому распоряжаться по своему усмотрению этими грузами. Выходило, что мы вроде бы присваиваем себе чужое добро. Тогда впервые возник вопрос [68] о том, что для наведения порядка необходима единая организация тыловых служб.

Не успели мы как следует разобраться с делами в прифронтовом хозяйстве, как пришлось перемещать тыловые службы дальше на восток, переводить их на другие коммуникации снабжения. Теперь обеспечение осуществлялось по рокадным железным дорогам Киев — Одесса и Харьков — Донбасс — Крым.

* * *

В начале июля штаб был вынужден оставить Винницу. Управление Южного фронта перебазировалось в город Вознесенск, неподалеку от Умани. Вновь стали подсчитывать, что у нас осталось на складах для снабжения войск. Обстановка по-прежнему оставалась настолько неустойчивой, что кое-какие запасы продовольствия приходилось держать на колесах, в железнодорожных вагонах. Частые бомбежки нанесли большой урон нашему и без того малочисленному транспорту; оставшиеся грузовики всецело были заняты подвозом к фронту боеприпасов. Поэтому интендантство пользовалось только конным транспортом.

Войска мы снабжали в основном за счет местных ресурсов: на мельницах имелось много муки, мясо тоже было под рукой — получали скот, огромные стада которого двигались на восток.

Железные дороги работали с огромными перегрузками. Поезда шли медленно, так как станции были забиты тысячами вагонов с самыми различными грузами. Нужны были нечеловеческие усилия, чтобы расчистить пути от подвижного состава и срочно пропустить к фронту воинские эшелоны.

А противник продолжал теснить части Южного фронта. Тяжелая обстановка сложилась под Уманью, где оказались в окружении 6-я и 12-я армии.

Действия наступавших гитлеровцев на нашем участке сводились к тому, чтобы рассечь общую линию обороны Южного и Юго-Западного фронтов. Настойчиво заходя с севера, немцы нависали над правым флангом Южного фронта и стремились прижать нас к Черному морю, чтобы отрезать пути отхода.

Тревожное положение создавалось и на южном крыле фронта, в районе Одессы. В конце июля возникла прямая [69] угроза захвата города противником. На заседании Военного совета было решено: Одессу не сдавать, а, если враг отсечет здесь наши войска, продолжать борьбу в условиях осады. Для этого тыловые службы должны были обеспечить защитников города в дополнение к тем запасам, которые уже имелись, большим количеством боеприпасов, военного имущества и продовольствия.

В первых числах августа немцам удалось прижать часть войск Южного фронта в районе Одессы к морю. Началась героическая оборона города. Наше командование сумело подготовиться к ней заранее. Однако в период отхода тылов фронта в Одессе скопилось слишком много военного имущества. Отправить его дальше по железной дороге уже не представлялось возможным. Излишки запасов мы вынуждены были вывозить морем. Эвакуация оставшегося населения и раненых, как и переброска подкреплений защитникам Одессы, также осуществлялась транспортными и боевыми судами Черноморского флота.

Тем временем армии Южного фронта, испытывая сильнейший нажим противника, с тяжелыми боями отходили к Днепру, в направлении Днепропетровска, Никополя, Николаева, Херсона, Каховки. По распоряжению штаба фронта тыловым службам предстояло расквартироваться в Николаеве, но от этого пришлось отказаться: когда мы прибыли в город, до него уже доносились отзвуки близкого боя. Чтобы обсудить положение, тотчас собрались начальники тыловых служб. Решено было, не теряя ни часу, двигать транспорт с грузами к Каховке, чтобы потом перегнать их за Днепр. Мы прибыли вовремя: переправа еще действовала, несмотря на то что ее бомбили не первый день.

С рассветом начали перевозить имущество. Как только поднялось солнце, в небе появилась немецкая авиация. А переброска людей и грузов на другой берег Днепра еще продолжалась. В это время на барже, буксируемой сильным катером, находился со своими людьми и хозяйством главный хирург фронтового санитарного управления генерал Федор Федорович Березкин. Человек этот отличался удивительной деликатностью и большой внутренней культурой. Никто и никогда не слышал от профессора грубого слова. Но в тот день... Случилось так, что в разгар бомбежки у капитана катера сдали нервы и он приказал обрубить буксирный трос. Было это на самой середине [70] реки. Вода вокруг баржи, казалось, вот-вот закипит от осколков. В ту самую минуту вслед удалявшемуся катеру полетели отборные ругательства. Это профессор Березкин, стоя у борта баржи и грозя кулаком, крыл на чем свет стоит сдрейфившую команду катера. Все, кто находились рядом с Березкиным, с трудом могли поверить своим глазам и ушам. И надо сказать, «выступление» профессора не прошло бесследно. То ли ему удалось пристыдить речников, то ли капитан катера сумел взять себя в руки, но катер вскоре вернулся и благополучно перетащил баржу через Днепр.

Переправа в районе Каховки прошла без значительных потерь с нашей стороны. Но мы не стали задерживаться в Каховке. Службам тыла было приказано следовать в Запорожье.

На второй день после прибытия управления тыла в Запорожье авангардные части немцев подошли к Днепру. Здесь враг был временно остановлен. Наши войска заняли оборону на левом берегу реки, но боевая обстановка на юге Украины по-прежнему оставалась чрезвычайно напряженной.

В день нашего прибытия в обкоме обсуждался вопрос об эвакуации промышленных предприятий. Совещание проводил секретарь Запорожского обкома партии. На совещании присутствовал специально прибывший председатель Совнаркома Украины Л. Р. Корниец. Были приглашены и мы как представители штаба Южного фронта.

Обсуждались мероприятия по вывозу оборудования Днепровской гидроэлектростанции и уничтожению бетонной плотины. Эвакуация крупных сталелитейных заводов «Электросталь» в то время шла уже полным ходом. Однако темпы демонтажа оборудования, главным образом заводского, сдерживала железная дорога: не хватало подвижного состава. По просьбе обкома партии этим делом занялся наш отдел военных сообщений (ВОСО). Специалисты из ВОСО довольно быстро подсчитали и собрали имевшиеся паровозы, пригодный для использования порожняк, запасы топлива. Вывоз заводского оборудования был успешно налажен.

Эвакуацию пришлось проводить под непрерывным артиллерийским огнем и бомбежками. С днепровского острова Хортица гитлеровцы к тому же обстреливали город из минометов. [71]

Стойко обороняясь, наши части с неделю сдерживали противника на правобережном плацдарме. За это время удалось отправить на восток наиболее ценные станки, различное заводское оборудование и уничтожить то, что не успели вывезти из Запорожья. В эти же дни были сделаны необходимые приготовления для вывода из строя Днепрогэса. Электропроводку гидростанции сожгли с помощью короткого замыкания, а бетонную плотину частично взорвали перед самым вступлением гитлеровцев в Запорожье.

В обороне

Первую военную зиму мы встретили в обороне на рубеже рек Миус и Северный Донец. После многих неудач войска Южного фронта остановили наконец продвижение неприятеля. Этому способствовало в первую очередь то, что главные силы немцев оказались втянутыми в грандиозное сражение под Москвой. Подобно тому, как летом сорок первого стойкая борьба советских армий под Киевом вынудила врага перебросить на юг большую танковую группу с московского направления и тем самым способствовала срыву его планов на быстрый захват столицы, так теперь героическое сопротивление наших войск на подступах к Москве заставило противника прекратить активные действия на юге.

Используя полученную передышку, мы хорошо укрепили свой участок фронта.

В эту пору произошли важные перемены в организации тыловой работы. Впервые в Красной Армии была создана единая структура тыла, сверху донизу, с высшим руководством, получившим широкие административные полномочия.

Чтобы помочь читателю лучше представить существо дела, позволю себе в нескольких штрихах совершить небольшой экскурс в военную историю. Впервые тыловая служба появилась во французской армии Наполеона в результате проведенных им военных реформ. Офицеры, занимавшиеся вопросами тылового обеспечения, назывались интендантами, что по-русски означает управляющий. На должностях интендантов нередко служили весьма образованные люди. Например, одним из помощников главного [72] интенданта наполеоновской армии генерала Дюма был молодой Анри Бейль, ставший впоследствии известным всему миру как писатель Стендаль.

Военное интендантство той поры занималось довольно широким кругом вопросов. В армии Наполеона эти офицеры ведали не только провиантным, вещевым и денежным довольствием войск, но также реквизицией, сбором контрибуций, комплектованием конского состава и т. п. Такая же служба тылового обеспечения была затем введена и в русской царской армии. Кадры готовила открытая в Петербурге интендантская академия, где обучались отобранные в войсках строевые офицеры. Прослушав академический курс, они становились специалистами, умевшими грамотно организовать в армии тыловое хозяйство.

После революции старое и по многим причинам опошленное слово «интендант» было исключено из употребления. Появилась должность так называемого военного хозяйственника, а при штабе РККА было создано военно-хозяйственное управление. И только в тридцатых годах в Красной Армии снова были восстановлены интенданты, но их права и обязанности стали довольно ограниченными.

В Великую Отечественную войну мы фактически вступили, не добившись надлежащей готовности общеармейских тыловых служб, не успев реорганизовать их в соответствии с уровнем развития техники и боевыми нуждами войск. А между тем оснащение Красной Армии самолетами и танками, насыщение ее артиллерийским и автоматическим оружием увеличивалось с каждым днем. Это резко повысило требования, предъявлявшиеся войсками ко всей тыловой службе.

1 августа 1941 года Государственный Комитет Обороны, исходя из опыта сражений, перестроил старую, довоенную систему тыловых служб Красной Армии по принципу фронтового тыла. Начальником единого тыла Красной Армии был назначен генерал армии А. В. Хрулев, штаб тыла возглавил генерал-лейтенант М. П. Миловский. Тылу Красной Армии был наконец передан в подчинение весь железнодорожный и автомобильный транспорт. Это позволило заранее планировать и составлять графики воинских перевозок с учетом оперативных нужд армии.

Аппарат тыла Красной Армии был разделен на управления, каждое из которых выполняло строго определенную [73] задачу: автотранспортное, например, ведало всеми автоперевозками, дорожное занималось строительством и ремонтом грунтовых дорог и мостов. Существовали также интендантское управление с включенными в него продовольственным и вещевым управлениями (одно время имелось даже обозное управление), санитарное, появившееся позднее трофейное управление и некоторые другие управления, возникавшие или упразднявшиеся по мере необходимости. В штабе тыла Красной Армии эти управления возглавляли опытные хозяйственники, знатоки своего дела В. Ф. Белоусов, Н. Н. Карпинский, З. И. Кондратьев.

Такие же отделы и управления с точно очерченным кругом обязанностей были созданы на всех фронтах, в том числе на нашем, Южном. Теперь вспомогательные службы подчинялись только одному лицу — начальнику тыла фронта.

Введение единоначалия коренным образом улучшило всю хозяйственную деятельность. Впервые мы стали работать по единому утвержденному плану.

На должность начальника тыла Южного фронта был назначен генерал-лейтенант И. К. Смирнов, до этого занимавший пост начальника управления вузов Красной Армии, а еще ранее командовавший Харьковским военным округом. Илья Корнилович был человек мягкий, обходительный, задушевный товарищ. Работалось с ним легко, но хозяйственная деятельность была ему не по душе.

Командующим фронтом у нас стал генерал-лейтенант Родион Яковлевич Малиновский. Я познакомился с ним в конце декабря 1941 года, накануне Барвенково-Лозовской наступательной операции.

Эта операция была задумана с целью отвлечь часть немецких сил с центрального участка советско-германского фронта. Для подготовки наступления в районе Барвенково в село Александровка, что восточнее Славянска, занятого противником, выехала оперативная группа штаба фронта. Генерала Смирнова и меня тоже включили в эту группу. Как только прибыли на место, нас вызвал Малиновский. Начался разговор по поводу обеспечения войск в предстоящей операции.

Я внимательно приглядывался к новому командующему, уже четвертому с той поры, как войска Южного фронта приняли на себя первый удар гитлеровцев. Это был [74] рослый, широкогрудый и, по-видимому, физически сильный человек. Я знал, что Малиновский из старых красногвардейцев, что он сражался в Испании; армия, которой он командовал до приезда к нам, неплохо дралась с противником.

— Записывайте, генерал-майор, все, что нужно сделать по тылу, — спокойно сказал мне Малиновский. — Главное, что и куда подвезти.

— Товарищ командующий, я ведь только интендант, всем тылом ведает генерал-лейтенант Смирнов...

— Знаю. Но Смирнов прибыл недавно, с фронтом еще не знаком, ему надо помочь. Вот вы и будете помогать. А интендантство передайте другому товарищу.

Возражать было неудобно. Да и сам Смирнов добавил, что неважно знает тыловую работу, а потому просит меня быть поинициативнее.

— Ты, Илья Корнилович, надеюсь, разрешишь Шебунину докладывать о делах одновременно и тебе, и мне, — дипломатично заметил Малиновский.

Начальник тыла охотно согласился. На этом уточнение обязанностей было закончено. Командующий фронтом стал давать указания по обеспечению будущей операции. Перечислив части, которым предстояло в ней участвовать, Малиновский приказал подсчитать, что и кому из командиров частей потребуется, обратив особое внимание на подвоз боеприпасов и горючего. Он напомнил также, что бойцов и командиров необходимо обеспечить теплым обмундированием: зима выдалась ранняя и студеная. На подготовку нам было отпущено десять дней.

С Родионом Яковлевичем Малиновским мне довелось работать, с небольшими перерывами, не только на фронте, но и после войны. В тот период, когда он, уже будучи маршалом, возглавлял Министерство обороны, я был его заместителем по строительству и расквартированию войск. За долгие годы общения я хорошо изучил характер Малиновского, вполне оценил его полководческий дар, который особенно ярко проявился в период общего стратегического наступления Красной Армии. Нрав у Родиона Яковлевича был довольно крутой. Иногда он мог даже вспылить. Но дела обычно решал вдумчиво и основательно. Навсегда запомнилось мне еще одно его ценное качество: если Малиновский убеждался, что его подчиненный может самостоятельно решать серьезные вопросы, то [75] предоставлял ему большую свободу действий, не сковывал инициативу.

Получив задание командующего фронтом, мы со Смирновым собрали начальников тыловых служб — интендантства, артснабжения, автодорожного и санитарного управлений — и четко определили их роль в обеспечении предстоящего наступления. С этого момента фактически и началась подлинно организованная работа тыла Южного фронта, объединившего отныне все вспомогательные службы.

Барвенково-Лозовская наступательная операция была проведена успешно. Этому в известной степени способствовало хорошо продуманное снабжение. Войска нашего фронта продвинулись вперед до тридцати километров и овладели городами Барвенково и Лозовая. Были взяты пленные, захвачено много снаряжения и продовольствия.

Легко понять, какую огромную радость испытывали все мы, как сильно поднялся боевой дух в частях. За победу под Барвенково большую группу бойцов и командиров Южного фронта наградили орденами и медалями. Мне был вручен орден Красного Знамени.

В тот же день мы узнали, что генерал-лейтенант И. К. Смирнов назначен командующим формируемой в Луганске 18-й армией. Илья Корнилович сиял от счастья. Прямо из Сватово он направился в Луганск, а мне объявили, что я назначен начальником тыла Южного фронта.

* * *

Началось планомерное налаживание фронтового тыла. Боевая обстановка способствовала этому. Мы прочно держали оборону, а немецкое командование не предпринимало попыток прорвать ее ни в районе потерянного им Барвенково, ни на других участках. В зимние месяцы 1941/42 года все внимание гитлеровцев было сосредоточено на том, чтобы остановить наступление советских войск под Москвой.

Относительное затишье на Южном фронте позволило нам как следует разобраться в хозяйственных делах. Мы полностью развернули в полосе фронта армейские тылы, разместили склады, наладили систематический подвоз боеприпасов. Было взято на учет все продовольствие не только в боевых частях и на фронтовых базах, но также [76] запасы, находившиеся в распоряжении гражданских властей (по существовавшему тогда порядку эти резервы тоже предназначались для войсковых нужд). Однако вскоре остро встал вопрос, как кормить рабочих и служащих? Ведь из прифронтовых районов были эвакуированы далеко не все предприятия. Оставались электростанции, некоторые небольшие заводы, фабрики, мастерские, в которых изготовлялись, например, автоматы, гранаты и даже артиллерийские снаряды. Не прекращали работу многие учреждения. Армейские снабженцы не могли заниматься вопросом питания гражданских лиц. Поэтому мы передали часть продовольственных складов местным властям, а себе оставили трехмесячный запас продуктов. Такое разделение сохранилось и в дальнейшем: военные власти имели свои продовольственные базы, гражданская администрация — свои.

Добрым словом хочется помянуть начальника продовольственного управления фронта полковника Николая Ивановича Красавина и начальника вещевого управления фронта полковника Ивана Андреевича Приходько. Благодаря их энергичным действиям войска были хорошо обеспечены продовольствием и вещевым имуществом.

Занимаясь налаживанием фронтового тыла, мы уделяли много внимания организации работы железнодорожного транспорта и ремонту подвижного состава. Эшелоны стали идти строго по графику. Поезда с горючим и боеприпасами пропускались к линии фронта только в ночное время; днем их задерживали на разъездах и тщательно маскировали от воздушных налетов.

Было строжайше запрещено скапливать эшелоны на крупных станциях или использовать узловые станции для сортировок. Воинские поезда чаще всего обходили их стороной. Если же это не удавалось сделать, то стоянки на крупных станциях были всегда очень недолгими. Боеприпасы и горючее в прифронтовой полосе выгружались только ночью и только на разъездах.

Такой порядок был установлен для всех узловых станций. А на Лихой, где однажды гитлеровцам удалось разбомбить наш эшелон с грузом, мы, кроме того, проложили отдельный обходной путь и устроили приманку для вражеской авиации. На путях специально находился состав из разбитых вагонов и двух-трех вышедших из строя паровозов. Паровозные котлы регулярно подтапливали. Создавалась [77] видимость действующей железнодорожной станции. Немцы клюнули на приманку и стали ежедневно бомбить Лихую. Так продолжалось до тех пор, пока они не разгадали нашу хитрость.

Эти маскировочные и защитные меры принесли отличные результаты: в течение зимы 1941/42 года служба нашего тыла не потеряла от воздушных налетов ни одного вагона из подвижного состава и ни одного паровоза.

* * *

Летом 1942 года противник начал большое стратегическое наступление на южном крыле советско-германского фронта. Замысел гитлеровцев состоял в том, чтобы разгромить здесь наши армии, выйти к Волге в ее среднем течении и захватить нефтяные районы Северного Кавказа.

После неудачного сражения под Харьковом войска Юго-Западного и Южного фронтов, теснимые гитлеровцами, начали отходить на юго-восток. В донских степях разыгрались упорные, кровопролитные бои, но сдержать наступление превосходящих сил врага не удалось. Обстановка все больше обострялась.

Ударом со стороны Воронежа на юг, вдоль правого берега Дона, фашисты поставили в очень тяжелое положение войска Юго-Западного и Южного фронтов. После выхода немецких танковых корпусов в район Каменска-Шахтинского все тыловые коммуникации Южного фронта оказались нарушенными.

Над армиями Южного фронта, глубоко охваченными противником с северо-востока и востока, нависла угроза окружения. В связи с этим Ставка Верховного Главнокомандования приказала нам покинуть Донбасс и отойти на левый берег Дона в районе Ростова. Здесь во взаимодействии с частями Северо-Кавказского фронта на подготовленных оборонительных рубежах мы должны были остановить гитлеровцев.

Отход и переправа через Дон стоили нам немалых потерь военного имущества. Прорыв противника в направлении Сталинграда и Ростова-на-Дону лишил нас возможности эвакуировать тыловые базы (на железнодорожной ветке Лихая — Сталинград находились склады интендантского имущества, на станции Тацинская — продовольственный и вещевой склады). [78]

После того как немцы перерезали коммуникации на Сталинград, у нас осталась единственная железнодорожная магистраль через Ростов на Кавказ. Эта линия была буквально забита эшелонами с беженцами и ранеными, различным имуществом, хлебом. Поезда по обоим путям шли только в одном направлении — на Кавказ.

Для армейских хозяйственников снова начались тяжелые времена.

Очень большие потери понесли тыловые службы при отходе из Ростова в двадцатых числах июля сорок второго года.

Мы пользовались переправами в самом Ростове и выше по течению Дона, у поселка Аксай. А над переправами тучей висела немецкая авиация. Переправа через Дон осуществлялась на катерах, баржах, лодках и всех других доступных плавучих средствах. Но большая часть войск, тяжелые и ценные грузы шли в основном по мостам в Ростове и Аксае, которые подвергались непрерывной бомбежке.

В этой сложной обстановке тыловикам Южного фронта приходилось переправлять за Дон обозы и автоколонны с грузами, подвижный железнодорожный состав, транспорты с ранеными. Мало того, что мы несли большие потери из-за бомбежек, мы к тому же лишились складов с продовольствием и обмундированием. Вопрос, что с ними делать, встал в тот момент, когда противник, двигавшийся на Сталинград, перерезал железную дорогу в районе Калача-на-Дону. А наши фронтовые базы располагались как раз на этой железнодорожной магистрали. Вывезти запасы в глубокий тыл мы уже не имели ни времени, ни возможности. Но было бы преступлением оставить их врагу. Поэтому я как начальник тыла принял решение сжечь все склады. Приказ выполнили командиры, которым это было поручено.

Позднее меня и тех, кто исполнял приказ, пытались обвинить в преступлении. Военный прокурор, занимавшийся расследованием, твердил, что мы должны были не уничтожать склады, а раздать строевым частям хранившиеся на складах запасы, в особенности обмундирование. Но в высших инстанциях наши действия расценили не как преступление, а как горькую, тяжелую необходимость, и следствие было прекращено.

После отхода за Дон войска Южного фронта разделились [79] на две группы. Преследуемые противником, три наши армии вместе с управлением тыла двигались на Майкоп, а две со штабом фронта — на Грозный. Вскоре по приказу Ставки управление Южного фронта было расформировано. Наши армии влились в войска Северо-Кавказского фронта. В подчинение нового командования передали также все тыловые службы Южного фронта.

* * *

Штаб Северо-Кавказского фронта находился в то время в Краснодаре. Члену Военного совета Южного фронта Л. Р. Корнийцу, бывшему председателю Совнаркома Украины, и мне тоже было приказано явиться туда с докладом.

Командующий фронтом маршал С. М. Буденный принял нас очень доброжелательно. Он уже знал, что Управление Южного фронта расформировано. Знал и о том, что четыре армии этого фронта и все тыловые службы передаются в его подчинение.

— Много ли привез добра? — покручивая ус, спросил меня Буденный.

Я ответил, что, хотя нам крепко досталось от фашистов, особенно от их авиации, мы сумели многое сохранить; привезли боеприпасы, продовольствие, вещевое имущество, пригнали тысячи железнодорожных вагонов.

— Добро, — заключил маршал, выслушав мой доклад. — Потом, подумав, сказал: — Раз у вас четыре армии, а у нас одна, ты и будешь начальником тыла! Знаю тебя неплохо, еще со времен службы в Московском округе. Думаю, генерал Хрулев не будет возражать против твоей кандидатуры. А нашему начальнику тыла Петру Николаевичу Анисимову тоже найдется дело.

Буденный тут же позвонил в Москву начальнику тыла Красной Армии А. В. Хрулеву. Андрей Васильевич согласился с предложением маршала:

— Пусть Анисимов сдает дела Шебунину, а сам вылетает на Сталинградский фронт. Там примет тыловое хозяйство...

Мой старый хороший друг Петр Николаевич Анисимов был опытным тыловым работником. До войны он руководил интендантством Дальневосточного особого округа. Волевой, уравновешенный, до тонкостей изучивший механику армейского снабжения, он сочетал в себе качества, [80] необходимые руководителю на этом нелегком посту. В управлении тыла Красной Армии Анисимов был на самом лучшем счету.

Когда я пришел от Буденного к Анисимову, он еще не знал о перестановке, которая была предпринята по инициативе командования фронта. Мы обнялись, расцеловались, и Анисимов сразу спросил:

— Знаешь, куда тебя назначили?

— Да, — отвечаю, — только что получил назначение.

— Так вот, Александр Иванович, тебе нужно немедленно отправляться на Сталинградский фронт. Мне звонили из Москвы...

— Лететь-то придется тебе, Петр Николаевич, а я остаюсь здесь. Ты уж не обижайся, дорогой. Велено дела у тебя принимать...

— Как так? — удивился Анисимов. — Приказ отменен, что ли?

Я объяснил, как все произошло. Петр Николаевич не поверил, пошел к Буденному. Вернулся явно расстроенный.

Я сочувствовал другу, понимал его состояние, хотя он уезжал на такую же должность, причем на фронт не менее важный в боевом отношении, чем Северо-Кавказский. Само назначение туда говорило о большом доверии к Анисимову руководства Красной Армии и Ставки. И все же ему было обидно, что решение о перестановке было принято заочно, без его согласия. В ту минуту я здорово ругал себя, что принял предложение маршала, не переговорив предварительно с Петром Николаевичем.

Обстоятельно познакомив меня с тыловым хозяйством фронта, Анисимов уже на следующий день выехал кружным путем через Тбилиси, Баку и Астрахань к месту нового назначения: напрямую из Краснодара в Сталинград транспортные самолеты уже не курсировали.

Как только я принял у П. Н. Анисимова тыл Северо-Кавказского фронта, мы приступили к решению самых неотложных задач. В первую очередь нужно было навести порядок на коммуникациях. Все железные дороги Северного Кавказа, от Краснодара до Минеральных Вод, были забиты эшелонами с грузами. По обеим колеям движение шло только в сторону Кавказа и Закавказья. Обдумав с начальником ВОСО генералом П. И. Румянцевым, с чего начать, мы решили сперва расчистить пути до створа двух магистралей Кропоткин — Армавир, так как [81] к этим городам уже рвались танковые части врага, а там находилось много поездов с боеприпасами и ранеными. Затем предстояло «расшить» железнодорожную линию на Минеральные Воды.

В конце июля 1942 года положение на нашем фронте продолжало оставаться тяжелым. Враг лез напролом, не считаясь с огромными потерями, стремясь любой ценой пробиться на Кавказ. Его авиация господствовала в воздухе и очень затрудняла нам работу по налаживанию транспортного сообщения. Много возни было с исправлением поврежденных путей. Стоило нам заменить рельсы и шпалы новыми, как тут же налетали немецкие бомбардировщики, и все требовалось делать сначала.

Мне и генералу Румянцеву приходилось много ездить, занимаясь «расшивкой» узких мест на железных дорогах. В Армавире, где в эту пору размещалось управление тыла Северо-Кавказского фронта, мы почти не бывали. Однажды, в первых числах августа, когда мы вернулись из очередной поездки, город подвергся особенно ожесточенной бомбежке. Возникло много пожаров, прервалась телефонная связь между штабом тыла и оперативным штабом фронта, который находился в двадцати шести километрах севернее Армавира, в совхозе.

Вскоре пронесся слух, будто возле этого совхоза появились немецкие танки. Я сначала не поверил — ведь там вместе с оперативной группой штаба находился командующий фронтом. Связь с оперативной группой штаба по-прежнему отсутствовала. Нужно было срочно принимать решение, и я приказал погрузить людей, а также управленческое имущество на автомашины и двигаться к станице Белореченской, на нашу запасную базу. А сам с начальником штаба тыла, двумя автоматчиками и шофером помчался на легковом ЗИСе в совхоз, чтобы узнать, что там случилось. В пути мы повстречали члена Военного совета фронта адмирала И. С. Исакова. Он ехал в Белореченскую, но не был в курсе последних событий.

Уже подъезжая к совхозу, мы остановили на шоссе пожилого мужчину, который рассказал, что видел за пригорком, у речки, немецкие танки. В нашем штабе, по его словам, никого не осталось. Самое высокое начальство улетело на самолетах У-2, а остальные отбыли на машинах. [82]

Ехать дальше, чтобы убедиться, правду ли говорит местный житель, было безрассудно: совхозные дома и постройки лежали примерно в двух километрах. Оттуда, безусловно, хорошо просматривались поле, шоссе и одинокий ЗИС.

Поразмыслив, мы с начальником штаба решили, что прежде всего следует разыскать Буденного и его оперативную группу. Они, по всей видимости, передислоцировались в Белореченскую. Мы повернули туда же.

Едва отъехали от совхоза, нашему взору предстала картина, поразившая и даже немного напугавшая нас. В стороне от шоссе, на огромном массиве убранного пшеничного поля стояли немецкие танки. К ним подходили другие и строились в ряды, как на параде. Слышался непрерывный гул сильных моторов. Поле лежало чуть ниже шоссе и простиралось до самого горизонта. Стоял солнечный августовский день, и видимость была отличная. Свернув с дороги, шофер укрыл машину в придорожной лесозащитной полосе. Немецкие танкисты, занятые своим делом, не замечали нас. А мы, притаившись за стволами старых тополей, наблюдали за их непонятными маневрами.

Около двухсот танков, построившись в каре, образовали на ровном поле большой правильный прямоугольник и замерли. Через четверть часа в середину этого прямоугольника, как на естественный аэродром, один за другим стали садиться грузовые «юнкерсы». Люди в комбинезонах потащили от них к танкам толстые шланги. Стало понятно: самолеты привезли горючее. Перекачка его в танковые баки производилась очень быстро. Опорожнившись, самолеты взлетали, освобождая место следующим. Заправка шла без задержек, как на конвейере. Эти «юнкерсы», очевидно, были специально приспособлены для посадки на мягком грунте.

Такой метод заправки танков мы видели впервые (впоследствии я использовал этот опыт во время сражения под Сталинградом).

Понаблюдав немного за этим зрелищем, мы поспешили дальше. Нужно было скорее добраться до штаба. Теперь уже было совершенно очевидным, что фронт прорван на широком участке. Вскоре нам стали встречаться арьергарды отходящих по направлению к Майкопу частей. Расспросив командиров, мы немного сориентировались в обстановке. [83] Оказалось, что передовые подразделения, сдерживая натиск противника, уже переходят на другой берег Кубани. Мы свернули к переправе, чтобы посмотреть, как там идут дела. Боевые части переправлялись довольно организованно, но почему-то никто не пытался закрепиться на левом берегу. Не найдя поблизости строевых командиров и не тратя времени на поиски, мы с начальником штаба своей властью остановили стрелковый батальон и дивизион артиллерии и приказали командирам батарей и рот занять оборонительные позиции. Таким образом, переправа оказалась прикрытой на тот случай, если бы гитлеровцы вздумали форсировать Кубань с ходу.

В станицу Белореченскую мы благополучно добрались в тот же день. Здесь я получил более полную информацию об обстановке, сложившейся на нашем фронте. Накопив силы, противник начал новый этап наступления. Используя большое превосходство в танках и авиации, он оттеснил наши дивизии за Кубань, а затем прорвал фронт в двух местах. Один удар враг наносил из района Армавира на Майкоп — Туапсе, другой — на противоположном фланге Северо-Кавказского фронта, в направлении Краснодара и Новороссийска. Синие, сходящиеся под углом стрелы на штабных картах указывали цель и намерения гитлеровцев. Глубокими, рассекающими ударами они, очевидно, рассчитывали отрезать нашим частям пути отхода, а затем окружить их и уничтожить в районе Новороссийска — Краснодара — Туапсе. Если бы немцам удалось осуществить этот замысел, для них открывался выход на Кавказ вдоль побережья Черного моря.

Понимая серьезность нависшей угрозы, Ставка Верховного Главнокомандования приказала командованию Северо-Кавказского фронта сосредоточить все силы на обороне этих главных участков. В первой половине августа на майкопском и новороссийском направлениях разгорелись жестокие бои. Темп немецкого наступления заметно снизился. Наши дивизии, отходя от рубежа к рубежу, оказывали врагу упорное сопротивление, наносили ему большие потери. Невзирая на это, противник продолжал бешено атаковать. Он овладел Краснодаром, Майкопом, рвался к Новороссийску.

Чтобы ликвидировать возникшую опасность окружения, командование фронта решило сократить линию обороны. Получив одобрение Ставки, оно отвело войска к [84] предгорьям Главного Кавказского хребта. Это позволило более надежно прикрыть туапсинское и новороссийское направления. 17 августа немецкое наступление на этих рубежах было остановлено. Таким образом, рухнули планы гитлеровского командования, рассчитанные на окружение и разгром советских войск на подступах к Северному Кавказу.

В этот период чрезвычайно осложнилась работа тыловых организаций фронта. И не удивительно: враг почти прижал нас к морю. На Главный Кавказский хребет отходили четыре армии. Правда, они были обескровлены непрерывными тяжелыми боями и не имели полного состава, но все же это была огромная масса войск! А за спиной у них оставалась только узкая полоса приморья от Новороссийска до Адлера. Далее, смыкаясь с нашим правым флангом, оборону держали соединения Закавказского фронта.

В дальнейшем, учтя сложившуюся обстановку, Ставка произвела определенные изменения. Северо-Кавказский фронт, оказавшийся разорванным надвое и прижатым к юрам, фактически уже не отвечал своему назначению и наименованию и был упразднен. Из него образовали Черноморскую группу войск{4}, подчинив ее Закавказскому фронту, штаб которого находился в Тбилиси.

В составе нашей Черноморской группы остались 47, 56 и 18-я армии. С 1 сентября 1942 года командование группой принял генерал-лейтенант Я. Т. Черевиченко. Я остался начальником тыла, а начальником штаба тыла был назначен генерал-лейтенант А. М. Крупников. Однако все эти перемены произошли несколько позже, когда войска на нашем участке фронта уже закрепились на перевалах Кавказского хребта.

С первыми большими трудностями в специфических горных условиях тыловые службы столкнулись еще в начале августа, когда понадобилось эвакуировать базы снабжения из Майкопа и Белореченской. Несмотря на непрерывные бомбежки, нам удалось наладить движение и отправку грузов в Закавказье по единственному железнодорожному пути Майкоп — Туапсе — Адлер. Мы старались отправить по этой ветке как можно больше запасов снаряжения и продовольствия для войск, так как знали, что [85] дороги на перевалах и в ущельях слишком узки и малопригодны для прохождения громоздких обозов. И нам удалось переправить по железной дороге на побережье основные фронтовые склады.

Некоторое количество грузов пришлось транспортировать на автомашинах и лошадях. Путь из Майкопа на Туапсе лежал через высокие горы и глубокие ущелья Кавказского хребта. Грунтовая дорога вилась по кручам, а на отдельных участках становилась такой узкой, что по ней не могли разъехаться встречные машины. Как только к Туапсе потекла главная масса войск и обозов, на дороге все чаще стали возникать заторы. Нужно было, не медля, принять действенные меры.

За состояние безрельсовых коммуникаций в прифронтовой полосе отвечал у нас начальник автодорожного управления полковник Николай Васильевич Страхов, опытный, хорошо подготовленный специалист, ныне генерал-лейтенант инженерной службы. Страхов приказал начальнику дороги Майкоп — Туапсе в кратчайший срок организовать непрерывное движение через перевалы Кавказского хребта и отремонтировать разбитые участки дороги. Тот послал выполнять поручение специалиста дорожника с ротой бойцов, но сделать они ничего не смогли.

На следующий день выяснилось, что заторов и пробок в узких местах стало еще больше. Дорога Майкоп — Туапсе оказалась совершенно забитой войсками, штабными эшелонами, различным транспортом и толпами беженцев. Всякое движение по ней прекратилось. Положение создалось критическое. Нельзя было терять ни минуты. Вместе со Страховым я выехал на трассу Майкоп — Туапсе, захватив с собой роту пограничников для наведения порядка. В пути мы повсюду расклеивали специальный приказ. В нем указывался строгий график движения по дороге: ночью пропускался только автотранспорт, все остальное отступало к обочине; с шести утра до шести вечера автомашины останавливались, а на дорогу вступали тракторы, повозки, воинские части и уходящее население; с наступлением темноты роли снова менялись. В течение пяти дней движение должно было осуществляться только в одну сторону — на Туапсе. Мы могли себе это позволить: наши передовые соединения еще дрались у Майкопа. Они были обеспечены боеприпасами и продовольствием и в их подвозе со стороны Туапсе пока не нуждались. [86]

Навести порядок на забитой людьми и техникой дороге было не так-то просто, но за двое суток мы с начальником автодорожного управления добились многого. Всю неисправную технику и поломавшиеся повозки сбросили в ущелья, расчистив путь через Главный Кавказский хребет. Тронулись и пошли, уже больше не останавливаясь, нескончаемые колонны от Майкопа до Туапсе. Расставленные на трассе регулировщики днем и ночью следили за тем, чтобы не образовывались пробки.

В период организации тыловой работы в горных условиях Кавказа именно пути сообщения стали для нас тем камнем преткновения, над которым пришлось изрядно попотеть, чтобы сдвинуть его с места. С камнем мы столкнулись не в переносном, образном смысле слова, а в его прямом значении: дороги приходилось прокладывать через скалы и высокие горы. Если бы мы не занялись этим в первую очередь, бросив сюда все строительные и саперные части, то не смогли бы в течение довольно длительной обороны оперативно питать войска боеприпасами и продовольствием на стесненных коммуникациях в полосе фронта Черноморской группы.

Грунтовое шоссе от Туапсе к горным перевалам, на которых занимали позиции наши войска, не могло обеспечить их снабжение в полной мере. Решено было прокладывать новую дорогу от железнодорожной станции Ходыженской к Алексеевской на Черноморском побережье. Здесь работало огромное количество людей — две дивизии. Трасса оказалась очень трудной. Главным был фактор времени. Чтобы предельно сократить сроки, трассу вели по ущельям и руслам пересохших речушек. Эту дорогу с великим трудом удалось пробить за сорок пять дней.

Кроме того, было выполнено еще одно большое строительство: проложено 60 километров железнодорожных путей между Сухуми и Адлером, имевших исключительно важное значение. Дело в том, что на побережье существовал разрыв между Закавказской железной дорогой, что вела к Баку, и той частью магистрали, которая шла на Туапсе, а затем на Майкоп. Снабжение Черноморской группы всем необходимым обеспечивалось только через Закавказье и Баку. Соединив рельсовым путем Сухуми и Адлер, мы смогли бы подвозить грузы по железной дороге почти к самым позициям своих войск, а не заниматься в Сухуми перевалкой грузов из вагонов на автотранспорт, [87] в котором, кстати сказать, испытывали острую нужду.

Изыскания на участке Адлер — Сухуми проводились еще до войны, кое-где были построены каменно-бетонные основания мостов, проложены трубы для водостоков, укреплены берега речек. Трудность заключалась в том, что в Новом Афоне и некоторых других местах на этой трассе к морю вплотную подступали мощные скалы, у подножия которых змейкой вилось грунтовое шоссе. В скалах предстояло пробивать довольно длинные туннели. Работа в общей сложности заняла бы год. О таком сроке, конечно, не могло быть и речи. Дорога нужна была сейчас, немедленно.

Для разработки рекомендаций по ускорению строительства была создана спецкомиссия, в которую вошли заместитель наркома путей сообщения В. П. Калабухов, начальник фронтового ВОСО Румянцев и инженеры-специалисты. Комиссия пришла к выводу, что работы можно выполнить за шесть месяцев.

Такой срок тоже не устраивал командование, а потому мы в управлении тыла решили взять дело в свои руки. После всех прикидок мы взяли за основу план, предложенный железнодорожным мастером Иваном Григорьевичем Разумовым. К рекомендациям спецкомиссии были сделаны следующие поправки: лес для строительства не подвозить, а брать на месте; бетонные мосты заменить деревянными — временными; туннели не пробивать, а прокладывать рельсы по берегу, огибая скалы; привлечь к работе как можно больше войск. По нашим расчетам, на строительство требовалось два-три месяца. Это предложение и было принято. Расчеты оказались верными. Работы велись круглосуточно. Железная дорога между Сухуми и Адлером была проложена за два месяца!

Перевод тыловых служб на прибрежные коммуникации начался еще в первых числах августа. Здесь, на узкой полосе земли, тянувшейся вдоль моря, сосредоточились базы снабжения всех трех армий{5} Черноморской группы войск. Наши части держали оборону на перевалах и в ущельях Главного Кавказского хребта, а глубина их тылов от линии фронта до моря составляла от 40 до [88] 2 километров (у Туапсе). Перевозки осуществлялись по железной и грунтовой дорогам Новороссийск — Туапсе — Сочи — Адлер — Сухуми. В Сухуми располагалась и наша центральная база.

Осенью сорок второго года снабжение армий Закавказского фронта, в первую очередь Черноморской группы войск, целиком переключилось на коммуникации, проходившие через Баку на восток и далее в Среднюю Азию. Прежде чем попасть к нам, продовольствие, боеприпасы и прочие грузы совершали очень долгий путь. Маршрут был такой: Ташкент — Красноводск, затем пароходами по Каспийскому морю, перевалка в Баку, а оттуда опять по железной дороге через Тбилиси на нашу тыловую базу в Сухуми. Дороги, естественно, испытывали при этом предельное напряжение, грузы двигались медленно.

Аппарату тыла работать в столь сложных условиях было неимоверно трудно. Меньше всего забот доставляла нам авиация, поскольку все самолеты располагались на нескольких аэродромах в прибрежной полосе. Подвоз всего необходимого для них нетрудно было обеспечить по грунтовым шоссе. А вот снабжение сухопутных частей — пехоты и артиллерии — требовало больших усилий. Войска занимали позиции высоко в горах, куда и пешком добраться было не просто. Однако хозяйственникам хочешь не хочешь приходилось изыскивать всякие способы, чтобы доставить в горы не только боеприпасы и пищу, но и воду, которой не хватало во многих местах. Кроме того, огромную массу людей пришлось переодеть в теплое обмундирование. С приближением осени на высоких перевалах стало холодно, часто выпадал снег, хотя внизу, на берегу моря, было еще жарко.

Необычные условия работы потребовали от армейских снабженцев большой изворотливости и практической сметки. Можно сказать, что тыловики прошли здесь хорошую школу. Запасами продовольствия, правда, мы в общем-то были обеспечены благодаря мерам, предпринятым ранее. Еще в то время, когда войска отходили за Дон, а немцы перерезали наши коммуникации к Волге и Сталинграду, мы двинули все фронтовые склады на Кавказ, главным образом по железной дороге на Туапсе и Сочи. Такая предусмотрительность позволила накопить определенное количество продовольственных запасов на побережье Черного моря. Три-четыре месяца мы кормили [89] войска, не ведая особых забот. Удалось использовать даже ту свинину, которую когда-то при отходе заготавливали в Виннице. Открыв вагоны, прибывшие в Туапсе, мы обнаружили, что, несмотря на жаркое лето, часть хорошо просоленной свинины сохранилась. Мясо пустили на армейские кухни.

Очень помогли нам в обеспечении войск мясом руководители Краснодарского края, передавшие в наше распоряжение стада, которые паслись на высокогорных пастбищах.

Хлебом войска снабжались в разное время по-разному: то у нас имелись полные закрома, то приходилось выдавать лишь часть дневной нормы. Объяснялось это перебоями в подвозе муки. Дороги были плохи и слишком перегружены, автотранспорта не хватало. Попробовали возить муку морем, однако и этот путь оказался малонадежным.

Перебои с хлебом кончились, как только мы ввели в действие рельсовый путь между Сухуми и Адлером. А пока дорога еще строилась, главным организатором этого жизненно важного дела являлся начальник продовольственного управления генерал-майор Л. М. Кара-Мурза. Этот энергичный, смекалистый человек, большой любитель спорта, можно сказать, дневал и ночевал в горах. Подняв на ноги весь фронтовой аппарат хозяйственников, Кара-Мурза с его помощью наладил в очень сложных условиях питание войсковых частей на передовых позициях. Инициативно работал также руководитель военторга подполковник Александр Иванович Струев, ныне министр торговли СССР. Те, кто знали его в ту пору, ценили в нем добросовестность, честность, заразительную жизнерадостность. Работники военторга придумали остроумный способ подачи пищи в горы для командного состава. Термосы с горячей едой они переправляли по системе блоков и тросов, которую использовали санитары для транспортировки раненых. Благодаря таким системам можно было поднимать и спускать легкие грузы с самых высоких перевалов или переносить их через ущелья.

Работа санитаров была, безусловно, наиболее ответственной. Ведь они имели дело с людьми, жизнь которых, нередко зависела от очень бережной и быстрой доставки в госпиталь. Вынести тяжелораненого и на ровном поле стоит немалых трудов, а здесь были горы. Условия ни [90] с чем не сравнимые. Мы иной раз поражались отваге и терпению наших санитаров. На какие только ухищрения они не пускались! Изготавливали специальные волокуши и подвесные люльки, спускали раненых на тросах и блоках, приспосабливали на спинах попарно поставленных осликов нечто вроде гамаков, в которые укладывали раненых.

Вообще ослики сослужили нам в эту трудную пору неоценимую службу. Эти сильные животные, способные взбираться на любые кручи по самой узкой тропе, отлично заменили лошадей. В каждой армии были созданы транспортные роты, а всего в горах Кавказа работало три тысячи осликов, и они нас крепко выручили.

Постепенно мы приспособились к непривычным горным условиям. Тыловые службы сумели перестроиться, наладить связи и неплохо снабжали фронт всем необходимым. На Кавказе наши командиры и политработники получили хорошую закалку, приобрели навыки организации армейского тыла в специфической обстановке. Этот опыт оказался очень полезным впоследствии, когда советским войскам пришлось преодолевать горные преграды в Болгарии, Югославии, Румынии и в Австрии.

Новое назначение

На Кавказе я работал сравнительно недолго. Настал день, когда пришлось расставаться с хорошими боевыми товарищами, с которыми пережил горечь и тяготы первого, трудного года войны. 30 сентября 1942 года я получил телеграмму от начальника тыла Красной Армии А. В. Хрулева с указанием передать дела начальнику штаба тыла Черноморской группы войск генералу Кирпичникову, а самому прибыть в Москву.

Лететь в Москву можно было только кружным путем, огибая Кавказ и Волгу с востока. В самолете оказалось 19 человек, среди них было шесть генералов.

Я устроился в левом кресле у иллюминатора, ближе к крылу. Рядом сидел бортмеханик, с которым мы о чем-то беседовали. Когда под нами проплыл сказочно-красивый скалистый пейзаж Клухорского перевала, я снова взглянул в иллюминатор и вдруг увидел на левом крыле косую струю золотистого пламени. Присмотревшись, понял: да, огонь. Молча дотронувшись до руки бортмеханика, [91] я указал на крыло. Едва взглянув на струящееся пламя, мой сосед тотчас скрылся в кабине пилотов.

Мы подходили к Гори. Погода стояла ясная, внизу уже виднелись городские постройки, сады, убранные кукурузные поля. Командир корабля, выключив левый мотор, стал маневрировать, пытаясь сбить пламя. Когда до земли оставалось около тысячи метров, пламя исчезло. Самолет благополучно приземлился на убранное кукурузное поле возле Гори.

Причиной чуть было не возникшей аварии являлась небрежно затянутая контргайка бензопровода. Наше счастье, что огонь вспыхнул после того, как миновали высокий Клухорский перевал, иначе дело было бы худо. Устранение неисправности заняло немного времени. К вечеру мы прилетели в Тбилиси.

После тщательного обследования самолета на аэродроме экипаж получил разрешение продолжать путь. Было предложено лететь по маршруту Тбилиси — Баку — Красноводск — Гурьев — Энгельс — Москва. В это время немцы уже подошли к Сталинграду, и полет через Астрахань вдоль Волги был сопряжен с риском из-за большой активности истребительной авиации врага. Избранная нами трасса была более безопасной.

На третий день пути прибыли в Москву и сели на Центральном аэродроме.

Я отсутствовал в Москве длительное время. И хотя был наслышан о минувшей тяжелой осаде сорок первого года, вид столицы поразил меня. Куда девались ее оживленная суета и безмятежность? Город, ощетинившийся противотанковыми стальными ежами и бетонными надолбами, перегородившими шоссейные магистрали на окраинах, выглядел суровым, нахмуренным.

Начальник тыла Красной Армии генерал армии Андрей Васильевич Хрулев принял меня радушно, однако спервоначалу ни словом не обмолвился, зачем вызвал. Расспрашивал о положении в Черноморской группе войск, допытывался, сумеют ли, по моему мнению, наши армии сдержать противника на рубежах Кавказского хребта и в чем особенно остро нуждаются тыловые организации фронта. Отвечая на мои вопросы, он рассказал, как обстоят дела под Сталинградом, где сражение уже достигло высокого накала.

Я хорошо знал Хрулева: служил под его началом в [92] течение всей Великой Отечественной войны и несколько лет после нее. На мой взгляд, это был прекрасный армейский организатор. В молодости, до революции, Андрей Васильевич работал ювелиром. Потом жизнь окунула его в огненную купель первой империалистической, а затем гражданской войны. Пришло время — и партия доверила Хрулеву большой, ответственный пост начальника тыла Красной Армии. Здесь-то и развернулись его незаурядные организаторские способности. Андрей Васильевич подобрал и сколотил прекрасный аппарат армейских специалистов-хозяйственников, вместе с которыми нес трудную ношу по организации обслуживания огромного фронта, протянувшегося от Баренцева до Черного моря. И если учитывать сложность этой работы, то можно прямо сказать, что тыл Красной Армии успешно справился с ней.

Сидя в кресле перед письменным столом, я с интересом слушал Андрея Васильевича. Новостей было много. Естественно, что касались они главным образом снабжения войск.

Хрулев держался просто и непринужденно. Плотный блондин невысокого роста, он был от природы очень горячим, веселым, дружелюбным человеком и никогда не пытался подчеркнуть свое высокое служебное положение.

Размашисто жестикулируя, Андрей Васильевич спорым шажком ходил по просторному кабинету, возвращался к столу, к большой карте на стене и опять принимался ходить. Карандаш в его руке все чаще замирал у глубокого изгиба линии фронта в районе Сталинграда. Из сдержанных пояснений Хрулева я сделал вывод, что на этом участке, по-видимому, следует ожидать каких-то больших перемен.

Мы беседовали минут двадцать. Потом Хрулев внезапно говорит:

— Кстати, Александр Иванович. Тебе придется объяснение писать по одному делу. В Тацинской, при отступлении, по твоему приказу сожгли фронтовые склады. Военная прокуратура интересуется, законно ли это было сделано.

«Вот оно что, — подумал я. — Вот, значит, зачем меня вызвали в Москву!»

— Склады сожжены не по моему указанию, а согласно решению Военного совета фронта... [93]

— Ладно, — сказал после долгой паузы Андрей Васильевич. — К прокурору ты все же зайди, а там будет видно...

К прокурору я не пошел, а решил позвонить А. И. Микояну, который по линии ЦК партии контролировал работу тыла Красной Армии. Анастас Иванович в тот же день принял меня в своем кремлевском кабинете. Я рассказал все.

— Напрасно волнуетесь, — сказал Микоян. — Мы вызвали вас не по этому делу, а для того, чтобы назначить начальником тыла нового, Юго-Западного фронта, который сейчас создается. Об этом решении я сообщу Андрею Васильевичу Хрулеву. У него получите необходимые указания. А с прокуратурой свяжусь сам. Идите к товарищу Хрулеву и поскорее отправляйтесь на фронт.

Перед отъездом я еще дважды побывал у А. В. Хрулева и получил много ценных советов. По его рекомендации обошел всех руководителей тыловых служб Наркомата обороны. Побеседовав с этими командирами, я еще раз убедился, что начальник тыла Красной Армии подобрал себе толковых помощников и аппарат управления работает, как хорошо отлаженный механизм. Во главе штаба тыла Красной Армии стоял тогда М. П. Миловский, опытнейший армейский хозяйственник. Он познакомил меня с задачами, которые ставились перед новым. Юго-Западным фронтом, создаваемым по приказу Ставки из части войск Донского фронта и резервных соединений. От Миловского я узнал, что комплектование фронтового управления только началось и на место выехала лишь часть аппарата. Мне предстояло прибыть в станицу Ново-Анненскую Сталинградской области и представиться там начальнику штаба Юго-Западного фронта генерал-майору Г. Д. Стельмаху.

Никаких других дел в столице у меня не было. Семейных забот — также. Жена находилась в эвакуации в Новосибирске, детей мы тогда не имели. Мне выделили новенькую эмку, дали шофера, и мы с адъютантом майором Розановым двинулись в путь. Стоял конец октября, дорогу уже подморозило, но снег едва прикрывал землю. Автомобиль быстро мчался и по шоссе, и по затвердевшим деревенским проселкам. На второй или третий день мы благополучно добрались до большой степной станицы Ново-Анненской. [94]

На направлении главного удара

В начале ноября управление Юго-Западного фронта было сформировано полностью. Прибыл командующий генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин. Штаб фронта и оперативный отдел штаба тыла были переведены в город Калач Воронежской области, а управление тыла и его штаб остались в Ново-Анненской. Базы и склады снабжения мы развернули в самой станице и по рокадным железным дорогам.

С приездом командующего фронтом наступило изменение и в моей судьбе. Ватутин привез на должность начальника тыла генерала Н. А. Кузнецова, своего старого товарища, который до войны возглавлял в Генеральном штабе Красной Армии оперативное управление тыла.

Таким образом, у командующего Юго-Западным фронтом оказалось два начальника тыла. Очевидно, уже после моего отъезда из Москвы произошла какая-то неувязка. Я понял это из разговора с генералом Ватутиным. Вызвав меня, он сказал:

— Хрулев просил меня отправить вас, товарищ Шебунин, начальником тыла на Брянский фронт. Я вас не знаю, но Микоян и Хрулев о вас хорошего мнения, и я, признаться, боюсь прогадать, если отпущу вас. Вы имеете годовой опыт работы на фронте, руководили тылом в период тяжелого отступления... У нашего фронта большие задачи — фронт, как вы знаете, будет ударным. Мне нужны хорошие помощники, поэтому очень прошу вас остаться на пару месяцев заместителем у Кузнецова. Как только мы добьемся успеха, я вас отпущу, если пожелаете. Ну как, согласны?

Искренность и прямота Ватутина мне понравились, да и обижаться в той ситуации было нелепо. Я согласился, и командующий предложил мне возглавить оперативную группу тыла при штабе нашего фронта в Калаче Воронежском.

Ватутин в общих чертах познакомил меня с боевыми задачами, которые предстояло решать Юго-Западному фронту по окружению немецко-фашистских войск в районе Сталинграда. Командование в то время как раз готовило свои предложения для Ставки, исходя из общего замысла планируемой операции, который позднее был изложен советскими военными исследователями следующим [95] образом: «Контрнаступление мыслилось как стратегическая операция трех фронтов: Юго-Западного, Донского и Сталинградского. Оно развертывалось одновременно на 400-километровом фронте. Советские войска брали в клещи силы противника на территории радиусом около 100 километров. При этом создавалось одновременно два фронта окружения — внутренний и внешний.

Советским войскам предстояло прорвать оборону врага, разгромить его войска южнее Серафимовича, а также западнее Сарпинских озер и затем, наступая по сходящимся направлениям, выйти в район Калач-Советский, окружить и уничтожить всю прорвавшуюся в междуречье Дона и Волги ударную группировку. Разгром здесь основных сил немецко-фашистских войск создавал условия для развертывания общего наступления Красной Армии на всем советско-германском фронте.

По плану контрнаступления советские войска, прорывая оборону на флангах ударной группировки противника, выходили кратчайшими путями в ее тыл и тем самым отрезали ее от основных баз снабжения и значительной части резервов...»{6}

По утвержденному плану Юго-Западный и Донской фронты переходили в наступление 19 ноября, а Сталинградский — 20 ноября. Мы и войска соседа — Донского фронта под командованием генерал-лейтенанта К. К. Рокоссовского сообща наносили с севера один из главных ударов по вражеской группировке.

Войска нашего фронта в составе 1-й гвардейской, 5-й танковой и 21-й армий развернулись на рубеже Верхний Мамон — Клетская протяженностью свыше двухсот пятидесяти километров. В своей директиве от 8 ноября генерал Ватутин поставил ударным соединениям задачу прорвать в районах Серафимовича и Клетской оборону гитлеровцев и разгромить их на участке Рыбный — Клетская; развивая далее наступление на Перелазовский — Калач-на-Дону, разгромить здесь оперативные резервы врага, выйти во фланг и на коммуникации его группировки под Сталинградом и совместно с войсками Сталинградского фронта окружить ее.

На оперативную группу тыла, которую возглавлял я, [96] возлагалось снабжение ударной подвижной группировки, сосредоточенной для прорыва фронта. В нее входило несколько танковых соединений и стрелковых дивизий. Главной и самой трудной заботой было обеспечить подвоз боеприпасов и топлива танковым корпусам, которым предстояло развивать наступление в глубине обороны врага.

Времени у нас оставалось мало. Наступление, как уже сказано, намечалось на 19 ноября. Пришлось составить жесткий график подготовки. За исполнение каждого мероприятия отвечали персонально начальники соответствующих тыловых управлений и служб. Особо строгий контроль был установлен за использованием всего механического и гужевого транспорта на подвозе снарядов и горючего к передовым позициям.

Не могу не отдать должное тылу Красной Армии. Выполняя указания Ставки, он старался всемерно обеспечить Юго-Западный фронт материально-техническими средствами. В Ново-Анненскую начали переброску двух новых автомобильных полков из резерва. Несмотря на то что они были укомплектованы машинами старого образца — маломощными полуторками, это было солидное подкрепления для фронтового хозяйства. Однако погода испортила нам все дело. Мороз достиг 30 градусов, непрерывно мела пурга. Степные дороги так заносило снегом, что расчистить их не было никаких сил. Колонны автомашин с грузами застревали все чаще и наконец совсем стали не в силах пробиться через наметенные сугробы. Положение создалось катастрофическое: войскам вот-вот наступать, а у них нет в достатке горючего и снарядов. Что делать, на чем возить грузы по этой проклятой бездорожной равнине?

Изрядно поломав голову в поисках выхода, работники оперативной группы тыла решили попытаться возить топливо и боеприпасы на деревенских волах. Этим спокойным могучим животным нипочем морозы и снежная буря. Привычные к степной непогоде, они чутьем угадывают дорогу.

В станицах прифронтовой полосы волов оказалось великое множество. Разослав уполномоченных по колхозам, мы собрали около двух тысяч голов скота в придонских районах. Местные жители впрягают волов попарно, используя на вспашке полей или перевозке тяжестей. А на [97] санях эти быки способны тянуть до тонны груза. У нас была почти тысяча пар волов. Значит, мы имели возможность транспортировать сразу тысячу тонн различных грузов. Именно это выручило наших снабженцев. Все быки были поставлены на перевозку горючего и снарядов. Двигались они медленно, зато обязательно доставляли поклажу в назначенное место и нигде не застревали. В отличие от автотранспорта волы не требовали особых забот. Каждую пару сопровождали девушки-погонщицы, присланные нам в помощь из окрестных станиц.

А на исходных рубежах продолжали тем временем накапливаться войска. Командование производило перегруппировку сил, принимало свежие подкрепления, выделенные Ставкой из стратегического резерва. К передовым позициям через заснеженную степь походным порядком двигались нескончаемые колонны: на марше находились дивизии и корпуса. Следом за ними тыловые службы тащили всеми доступными способами — тракторами, танками, волами и лошадьми — необходимые запасы снаряжения: столько-то боекомплектов на каждое орудие, столько-то топлива на машину. Снаряды складывали прямо на огневых позициях батарей, чтобы их можно было сразу забрать с собой, когда войска прорвут фронт и двинутся в глубину вражеской обороны.

Лютая вьюга, переметавшая степные дороги, тормозила не только подвоз боеприпасов и горючего, но и затрудняла подчас организацию питания войск на марше. Вот один из примеров. В тыловом подвозе 1-й гвардейской армии имелось всего 30 грузовых автомашин. Мало, конечно, однако и этот колесный транспорт при хороших дорогах можно было употребить с большой пользой. Но автомобили практически вышли из строя и простаивали, ожидая, пока окончится пурга.

В это время в 1-ю гвардейскую армию вливалось свежее пополнение. На железнодорожной станции в Ново-Анненской выгрузился 4-й гвардейский стрелковый корпус, которым командовал генерал-майор Н. А. Гаген. Солдаты были одеты на славу: все в валенках, ватных брюках, белых дубленых полушубках и шапках-ушанках. Бравые, румяные, один к одному, как богатыри в сказке! Я невольно залюбовался.

Корпус походным маршем двинулся к фронту, чтобы развернуться на позициях юго-западнее Калача-Воронежского. [98] Солдаты шагали споро, не обращая внимания на тридцатиградусный мороз и метель, — в таком теплом обмундировании им была нипочем любая вьюга! Головной полк я догнал на привале в одном из сел. Решил побеседовать с бойцами, спросил, хорошо ли кормят, каков был завтрак и где для них будет приготовлен обед. Гвардейцы дружно отвечают, что, мол, с этим делом все в порядке, позавтракали-де хорошо и обед будет вовремя. Но, гляжу, странно как-то усмехаются, переглядываются друг с другом. Спрашиваю напрямик:

— В чем дело, почему мнетесь? Плохо кормят, что ли?

Солдаты отводят глаза, молчат. Подходит ко мне замполит роты и говорит:

— Разрешите доложить, товарищ генерал?

— Слушаю.

— Бойцы сегодня не завтракали. Обозы где-то застряли из-за пурги. Сухих пайков пока не подвезли. А молчат потому, что не хотят подводить командиров...

«Молодцы ребята», — подумал я, но ничего не сказал, а стал разбираться, в чем дело. Оказалось, весь полк с утра ничего не ел. Автомашины с продуктами и кухни застряли километрах в двадцати. Подвезти пищу теперь можно было только часов через десять, если послать за кухнями тракторы или танки. За это время солдаты совсем изголодаются. Я предложил накормить людей в станице Владимирской, которая находилась неподалеку. Мы поехали туда с помощником командира полка по хозяйственной части и обо всем договорились в правлении колхоза. Станичники оказались гостеприимными: в каждой хате хозяева приготовили обед на десять бойцов. Благодаря этому станица сумела накормить целую дивизию, а управление тыла вскоре возместило хлеб и другие продукты, израсходованные жителями, из своих запасов.

Впоследствии, когда развернулось большое наступление и армейские кухни далеко отрывались от частей, а обозы с продовольствием застревали в пути, население не раз помогало нам кормить войска и даже военнопленных.

Контрнаступление советских войск под Сталинградом началось в точно назначенный срок. 19 ноября войска Юго-Западного и Донского фронтов одновременно атаковали вражеские позиции. Ударные группировки нашего фронта прорвали оборону стоявшей перед ними 3-й румынской армии на двух участках: в районе Серафимовича [99] силами 5-й танковой армии под командованием генерал-лейтенанта П. Л. Романенко и у Клетской силами 21-й армии под командованием генерал-лейтенанта И. М. Чистякова. Сломив сопротивление противника, танковые корпуса быстро устремились на юг. Сражение развернулось на огромной территории в глубине вражеской обороны.

За одни только сутки ударные части Юго-Западного фронта прошли до тридцати и более километров и продолжали с боями продвигаться дальше. Главной заботой тыловых организаций было теперь поспеть за наступавшими танковыми соединениями, своевременно подвезти топливо и боеприпасы. Перебой в снабжении мог отразиться на темпе продвижения войск, что в свою очередь могло поставить под угрозу успех всей задуманной операции. Поэтому оперативная группа тыла по моему указанию с особым вниманием следила за подвозом горючего, снарядов и патронов авангардным частям. Причем продвижение грузов контролировали на всем пути, от складов до боевых позиций.

Дело шло более или менее ладно. И вдруг доносят: в таком-то месте танки остановились. Не успел я еще разобраться, в чем причина заминки, меня вызвали к командующему фронтом.

— Почему не обеспечили горючим двадцать шестой танковый корпус? — спрашивает Ватутин. — Корпус остановился по вине ваших снабженцев.

— Думаю, снабженцы здесь ни при чем. Танки этого корпуса были заправлены, как мне докладывали, вчера вечером. Корпус прошел километров двадцать, у них еще полные баки. Что случилось, мне пока непонятно. В корпусе — мой связной, он ничего не сообщал о горючем...

Ватутин пристально посмотрел на меня и негромко сказал:

— Командирам полагается контролировать своих связных... Можете идти.

С тревогой и недоумением покинул я кабинет командующего. Я был уверен, что дело не в горючем. Но ведь что-то произошло? То ли ввели в заблуждение Ватутина, то ли меня обманули мои подчиненные? Решил выяснить все сам, немедля. Махнул на аэродром, сел в У-2. Самолет шел низко. Заснеженная степь хорошо просматривалась до самого горизонта. Среди двигавшихся к фронту [100] цепочек стрелковых полков, танков, санных обозов я разглядел множество воловьих упряжек, медленно тащивших железные бочки; рядом с ними шагали девушки-погонщицы. То был наш главный топливный конвейер. Быки шли безостановочно, как заведенные. Пара волов везла столько газойля, что его хватало на полную заправку двух Т-34. Белое поле параллельно пересекали из конца в конец черные пунктирные линии: это двигались навстречу друг другу две колонны саней. Одна — с дизельным топливом, а другая — с порожними бочками. Вид этого непрерывного живого конвейера еще раз подкрепил мою уверенность в том, что транспортировка горючего налажена нормально.

Облетев на У-2 все бригады 26-го корпуса, я убедился, что танки заправлены и топливные баки почти полны.

Только собрался в обратный путь, как в корпус прибыл сам командующий фронтом.

— Вы зачем здесь? — спросил меня Ватутин.

— Проверял на месте то, о чем вам докладывал.

— Ну и как?

— С горючим все в порядке, товарищ командующий. Вас ввели в заблуждение.

— Доложите, в чем дело, — повернулся Ватутин к командиру корпуса.

Тот смутился, начал говорить об отсутствии связи с бригадами.

— Сдавайте корпус заместителю и поезжайте в штаб фронта. — не дослушав, перебил его Ватутин. — Там решим, что с вами делать.

Командующий был очень зол, но говорил спокойно. Он вообще никогда не повышал голоса на подчиненных. Гнев его выдавали только глаза да лицо, как бы темневшее в минуту сильного волнения.

Новому командиру, принявшему корпус, Ватутин тут же поставил боевую задачу вести танки к станице Тацинской, овладеть ею и наступать дальше. А мне предложил возвратиться в штаб вместе с ним.

* * *

Прошло около месяца с начала нашего наступления. Армия генерал-фельдмаршала Паулюса была уже с 23 ноября полностью отсечена от основных немецко-фашистских [101] войск. Стягивая петлю все туже, ее добивали в окружении армии Донского и Сталинградского фронтов.

В один из дней второй половины декабря я получил приказ Хрулева отправиться в распоряжение командующего Брянским фронтом на должность начальника тыла.

Вечером я сходил в баню, с наслаждением попарился и сразу лег спать. Утром намеревался зайти в штаб, попрощаться с Ватутиным, Кузнецовым и остальными товарищами.

Спал я очень крепко. Но часа в три ночи меня растолкал посыльный из штаба фронта: «Товарищ генерал, вас требует к себе командующий». Делать нечего — оделся, пошел.

В кабинете перед большой оперативной картой, прикрепленной к стене, сидели начальник штаба фронта генерал-майор С. П. Иванов, заменивший трагически погибшего генерал-майора Г. Д. Стельмаха, командующий фронтом генерал-полковник Н. Ф. Ватутин и член Военного совета генерал-лейтенант А. С. Желтов. В ту ночь я словно впервые увидел, как крепок и плечист Николай Федорович Ватутин, какое у него моложавое, волевое лицо, каким свежим он выглядит, несмотря на постоянное недосыпание.

Судя по всему, никто из троих еще не ложился: сообща подводили итоги боев за истекшие сутки. Я доложил командующему, что явился по его вызову. Ватутин прорвал беседу со своими помощниками:

— Уезжаешь на Брянский?

— Да, товарищ генерал. Сегодня должен выехать.

— А горючим всех обеспечил?

— Так точно, товарищ командующий. Сутки можете не беспокоиться, а потом опять подавать надо.

— Вот мы и решили не отпускать вас, оставить начальником тыла на нашем фронте.

Такого предложения я, признаться, никак не ожидал.

— А как же Кузнецов? — вырвалось у меня.

Ватутин ладонями крепко потер лицо, как бы снимая усталость, поднялся, медленно зашагал по комнате.

— Николай Александрович Кузнецов очень грамотный командир. Но по натуре он штабист, его призвание — кабинетная работа: все отлично распишет, продумает, доложит. Здесь он — король. А вот в оперативности вы сильнее. Сейчас, когда войска наступают, нужно отдать [102] предпочтение оперативным качествам командира. Вот почему я и предлагаю вам пост начальника тыла фронта. Теперь согласны?

Приятно было услышать похвалу из уст такого сдержанного и требовательного человека, каким был Ватутин. Прельщало меня также предложение остаться на одном из решающих в тот момент участков советско-германского фронта. Я с удовольствием согласился.

— Вот и хорошо, — с удовлетворением произнес Ватутин. — Коль согласен, приступай, Александр Иванович, с семи утра к работе. Согласие Хрулева я уже получил. Можешь не беспокоиться. А с Кузнецовым мы обо всем договоримся.

Мне не потребовалось тратить время на прием дел у генерала Кузнецова — я и так уже хорошо знал тыловое хозяйство фронта и людей, которые занимались им. Поэтому, приняв аппарат управления, сразу занялся организацией оперативного снабжения, являвшейся важнейшей работой в условиях наступления. Фронт не стоял на месте, наши войска продолжали громить и гнать противника. В эту пору мы столкнулись с двумя вопросами, заниматься которыми прежде не приходилось: с обеспечением танковых соединений воздушным путем и с организацией питания большой массы военнопленных.

Танкисты 24-го корпуса под командованием генерал-майора В. М. Баданова, действовавшие в составе 1-й гвардейской армии, вырвались далеко вперед. В двадцатых числах декабря они вышли на коммуникации 8-й итальянской армии и начали громить ее тылы. Овладев станцией Тацинская, танкисты перерезали важнейшую для врага железнодорожную линию Лихая — Сталинград. Благодаря внезапному удару был захвачен расположенный в этом районе аэродром; находившиеся на нем 350 самолетов противника даже не успели подняться в воздух.

Станция Тацинская являлась «ахиллесовой пятой» врага. Как только корпус Баданова овладел Тацинской, создалась угроза охвата левого фланга армейской группы «ГОТ» нашими войсками. Немецкое командование немедленно бросило против бадановцев значительные силы (11-ю танковую, 306-ю пехотную дивизии и другие подразделения). Это позволило противнику замкнуть кольцо вокруг Тацинской. 24-му корпусу пришлось драться в окружении. Тяжелые бои шли несколько дней. Наши танкисты [103] героически отражали натиск превосходящих сил, удерживая за собой станцию. Когда у бадановцев стали иссякать запасы горючего и снарядов, мы организовали их доставку по воздуху.

На мысль использовать авиацию для снабжения окруженного корпуса меня натолкнул случай, который я наблюдал еще под Армавиром, когда «юнкерсы», груженные горючим, заправляли немецкие танки, прорвавшие нашу оборону. Правда, там заправка происходила на земле, а у нас такой возможности не было. Но мы могли сбрасывать топливо и боеприпасы на парашютах. И летчики транспортных самолетов Ли-2 успешно справились с этим делом.

«Баданов сегодня прислал мне восемь телеграмм... — докладывал 28 декабря по прямому проводу командующий фронтом Н. Ф. Ватутин в Ставку Верховного Главнокомандования. — Сейчас он ведет бои в Тацинской, имея круговую оборону... Корпус имеет 39 танков Т-34 и 15 танков Т-70... Сейчас в районе Тацинской работает наша ночная авиация, а с утра... вся авиация фронта будет уничтожать противника в районе Тацинская, Скосырская... От Баданова я потребовал удерживаться в Тацинской, но все же передал ему, что лишь в крайнем случае он может принять другое решение»{7}.

На топливе и боеприпасах, сброшенных советской авиацией, танкистам Баданова удалось продержаться еще некоторое время, а затем по приказу командования фронта корпус прорвал вражеское кольцо и соединился с другими наступающими частями. За стойкость и отвагу многие солдаты и командиры этого соединения были награждены орденами и медалями, а генерал Баданов стал первым в Красной Армии кавалером ордена Суворова. 24-й танковый корпус переименовали во 2-й гвардейский Тацинский корпус.

Действия бадановцев в глубоком тылу противника в сочетании с мощными ударами других танковых и механизированных соединений Юго-Западного фронта помогли предотвратить прорыв группировки генерал-фельдмаршала Манштейна на выручку блокированной в Сталинграде армии Паулюса.

Тыловым службам нашего фронта пришлось поработать [104] с предельной нагрузкой, чтобы обеспечить маневренность танковых частей. Собрав все имевшиеся автомашины, мы сформировали несколько специальных батальонов. Фактически они сыграли роль подвижных складов, обеспечивших подвоз боеприпасов, горючего и продовольствия наступающим соединениям. Обратным рейсом автобатальоны забирали раненых из полевых госпиталей и освобожденных населенных пунктов. А при разгроме рвавшихся к Сталинграду мобильных дивизий Манштейна, когда наши танковые и стрелковые соединения совершали быстрые маневры в разных направлениях, эти подвижные склады явились очень хорошим подспорьем в снабжении.

Именно в тот период, впервые с начала войны, фронтовой тыл столкнулся с еще одной новой для него проблемой питания и размещения огромной массы военнопленных. В разоренной прифронтовой полосе, где были сожжены и разрушены сотни и тысячи домов, это оказалось очень нелегкой задачей. Да и продовольственные запасы у нас были строго рассчитаны только на свои войска. Между тем выпадали дни, когда румынские и итальянские солдаты сдавались целыми дивизиями, а значит, количество едоков сразу увеличивалось на несколько тысяч человек. Поневоле голову поломаешь, что делать?

При организации питания пленных пришлось применить метод, использованный нами в 4-м гвардейском стрелковом корпусе, когда у него на марше застряли походные кухни. Как и тогда, мы раздали по хатам муку и другие продукты и попросили хозяек печь хлеб и варить обед для пленных. Настрадавшиеся женщины отнеслись к нашей просьбе, прямо скажу, без восторга. А многие без обиняков наотрез отказывались готовить пищу бывшим фашистским солдатам. Лишь после настоятельных уговоров, долгих бесед, проведенных нашими политработниками, жители шли нам навстречу и выполняли эту необычную просьбу.

Нам, тыловикам, пленные вообще доставляли много хлопот, особенно зимой. Кроме того, что их нужно было накормить и разместить на ночлег, приходилось серьезно думать о том, как уберечь пленных от обморожения: они были очень легко одеты.

Что касается трофеев, то все, что можно было, мы использовали для нужд войск; оставшееся же имущество и продовольствие свозили на склады, а затем передавали [105] гражданским властям. Советские и партийные учреждения начинали действовать тотчас после освобождения территории от врага. Под их руководством население принималось восстанавливать колхозное хозяйство, городской жилищный фонд, промышленные предприятия. С востока в родные места постепенно возвращались местные жители.

В наступлении

Могучее наступление Красной Армии, развернувшееся на юге после победы в Сталинградском сражении, развалило всю оборону немецко-фашистских войск на огромном пространстве от Воронежа до предгорий Кавказа. Благоприятная боевая обстановка позволила приступить к освобождению восточных районов Украины. Наступление здесь осуществлялось силами Воронежского, Юго-Западного и Южного (бывшего Сталинградского) фронтов.

Ставка Верховного Главнокомандования четко определила задачи каждого из этих фронтов. Войска Воронежского фронта после успешного разгрома врага на Верхнем Дону нацеливались теперь на освобождение в первую очередь Харьковского промышленного района. Армии фронта наносили главный удар на Харьков и два вспомогательных — на Курск и Обоянь. Операции же по овладению Донбассом — важнейшей угольно-металлургической базой страны — осуществляли Южный и Юго-Западный фронты, причем основная роль отводилась последнему.

Замысел был таков. Командованию Юго-Западного фронта (командующий — генерал-полковник Н. Ф. Ватутин, член Военного совета — генерал-лейтенант А. С. Желтов, начальник штаба — генерал-лейтенант С. П. Иванов) предстояло главными ударными силами в составе 6-й и 1-й гвардейской армий и подвижной группы войск развернуть наступление из района Старобельска через Славянск на Мариуполь, имея цель обойти с запада донбасскую группировку противника и затем прижать ее к Азовскому морю. А Южный фронт, способствуя операции, должен был в это время наступать вдоль моря на запад.

Операции по освобождению восточных областей Украины зимой 1943 года начались успешно. В первых числах февраля войска Воронежского фронта овладели Курском и Белгородом, а спустя несколько дней, сломив ожесточенное [106] сопротивление врага, выбили гитлеровцев из Харькова и продолжали успешное продвижение. В это же время ударные соединения Южного фронта, освободив Ростов, преследовали противника, отходившего вдоль побережья Азовского моря к заранее подготовленному мощному оборонительному рубежу на реке Миус. Армии нашего фронта овладели Ворошиловградом, Балаклеей, Изюмом, Славянском и рядом других городов, перерезали железную дорогу Харьков — Лозовая и двигались все дальше и дальше.

Это наступление, охватившее все южное крыло советско-германского фронта, грозило немецко-фашистским войскам чрезвычайно серьезными последствиями. Во второй половине февраля передовые соединения Юго-Западного фронта уже рвались к переправам через Днепр, возле Запорожья и Днепропетровска, отрезая пути отступления южной группировке противника. Воронежский фронт подходил к Полтаве, нарушая связи группы армий «Дон» с группой армий «Центр». Выходя на широком участке к Днепру, наши войска таким образом рассекали надвое линию немецкого восточного фронта. Для врага возникла опасность потери всей Левобережной Украины.

Ставка Гитлера приняла энергичные и быстрые меры, чтобы восстановить положение на южном крыле фронта. Она произвела перегруппировку войск, бросила на Украину большие подкрепления с Запада и наличные резервы. Создав значительное превосходство в силах, германское командование начало во второй половине февраля широкое контрнаступление против Воронежского и Юго-Западного фронтов. По целому ряду причин оно было успешным для противника. Нам пришлось временно отойти, оставив Харьков и другие города, и закрепиться в обороне на новых рубежах. Частям Юго-Западного фронта удалось окончательно остановить немцев на Северном Донце.

О сражениях, которые велись в тот период, многое уже рассказали в своих мемуарах наши полководцы. Кроме того, накопилась обширная военно-историческая литература, освещающая с достаточной полнотой различные этапы вооруженной борьбы на советско-германском фронте.

В чем состояло коренное отличие 1943 года от предшествующего периода войны? В общем смысле в том, что от обороны и отступления мы перешли к наступательным действиям широкого масштаба. После Сталинграда линия [107] фронта стала неуклонно отодвигаться на запад. Новая стратегическая обстановка чрезвычайно благотворно отразилась на работе тыловых служб. Теперь одновременно с планом наступления, подготавливаемым штабом Юго-Западного фронта, мы в управлении тыла, как правило, составляли свой план, который всесторонне обеспечивал ту или иную боевую операцию. Главный упор делался на быстрейший подвоз грузов всеми доступными путями и видами транспорта: по железным, шоссейным и грунтовым дорогам, а там, где были водные артерии, — речными судами. Характер тыловой работы сильно изменился. В сорок первом — сорок втором годах, когда мы были вынуждены отходить, ни о каком подобном планировании работы служб тыла не могло быть речи. Теперь, когда мы шли вперед, положение складывалось совсем иначе.

Помогало еще и то обстоятельство, что войска Юго-Западного фронта продвигались на запад той же дорогой, по которой в сорок первом отступал Южный фронт. Этот путь хорошо был знаком Родиону Яковлевичу Малиновскому, который заменил Н. Ф. Ватутина, получившего новое назначение. Тогда, в сорок первом, Малиновский командовал Южным фронтом, а я был у него начальником тыла. И вот судьба опять свела нас. Хорошее знание территории, безусловно, очень облегчило выполнение боевых задач.

Итак, в наступлении главной заботой для снабженцев Юго-Западного фронта стали коммуникации и средства подвоза. Самый оперативный транспорт, как известно, автомобильный. Но зимой и весной сорок третьего года машин у нас было еще мало, они не удовлетворяли потребностей тыла. Правда, ближе к лету начали поступать американские грузовики форд и шевроле — машины в общем-то хорошие, но малоподъемные и с невысокой проходимостью. Не только весной, но даже в сухое время, после дождей, эти машины бессильно буксовали на степных проселках.

А вот студебеккеры — те действительно сыграли на фронте положительную роль. Эти мощные, многотонные грузовики с ведущими передними и задними осями, сильным мотором и высокой проходимостью по тяжелым дорогам можно было использовать и как транспортные машины, и как артиллерийские тягачи.

Из транспортного пополнения, прибывшего на Юго-Западный фронт, мы создали отдельные автомобильные [108] батальоны по 200–300 машин в каждом. Сначала они находились в распоряжении только командования фронта и выполняли лишь срочные перевозки боеприпасов и горючего или использовались для оперативной переброски стрелковых частей на большие расстояния. Однако по мере пополнения машинами фронтового автопарка автобатальоны были созданы в каждой армии Юго-Западного фронта, и командующие использовали их для достижения своих оперативных целей.

С насыщением Юго-Западного фронта колесными машинами возникла необходимость разделить автодорожное управление тыла на два управления — автомобильное и дорожное. Первым руководил генерал-майор Н. В. Страхов, вторым — генерал-майор В. С. Мичурин. В распоряжении Страхова имелись два автополка (по шестьсот машин в каждом) и отдельные автобатальоны, занятые только подвозом горючего. Они обеспечивали тылу фронта необходимую подвижность. Развитие транспорта потребовало, конечно, перестройки и улучшения дорожной службы. Наличие большого количества автомобилей, особенно тяжелых студебеккеров, заставляло нас заботиться о постройке мостов повышенной прочности и грузоподъемности, а также о своевременном ремонте дорог.

Для нормального питания войск снаряжением и продовольствием необходимо, чтобы из тыла к линии фронта подходило не менее трех шоссейных дорог, не считая рельсовых путей. Еще лучше, если каждая армия располагает своей хорошей дорогой. За порядком на магистралях следят дорожные комендатуры. Всем этим хлопотным хозяйством, от состояния которого на фронте зависит многое, занималось управление генерала Мичурина.

Важнейшей задачей в период наступления было снабжение танковых и механизированных частей. У Юго-Западного фронта к лету сорок третьего года имелось шесть отдельных танковых корпусов. Снабжение этих соединений возлагалось на оперативную группу тыла при штабе фронта. Мы выделили для перевозок специальные автотранспортные батальоны. На колесах, в постоянной готовности, всегда находилось по одной заправке топлива и одному полному боекомплекту снарядов для каждого танкового корпуса. Отдельно в головном фронтовом складе, кроме того, обязательно хранился дополнительный запас — по одному боекомплекту и по две нормы продовольствия [109] на корпус. Это надежно обеспечивало боевую готовность ударных танковых соединений.

Хотя снабжение войск было сопряжено с известными трудностями, продвижение линии фронта на запад значительно облегчило работу всех тыловых служб. Улучшились транспортные связи, так как освобождались районы с развитой сетью железных и шоссейных дорог. Большое значение имели коммуникации, проходящие вдоль линии фронта с юга на север. Такой важной рокадной дорогой для тыла Юго-Западного фронта была железнодорожная линия Ростов-на-Дону — Воронеж. Выход наших войск на этот рубеж и дальше зимой сорок третьего года обеспечил хороший маневр для перевозок в прифронтовой полосе. Неизмеримо облегчилась подача к тыловым складам боеприпасов и особенно горючего.

В условиях наступления более нормально функционировала санитарная служба. Стала ритмичней и спокойней деятельность армейских, фронтовых и тыловых госпиталей. Армия шла вперед, а следом за ней продвигался весь аппарат санитарной службы. И лечение раненых протекало как полагается: людей, получивших тяжелые увечья, отправляли в глубокий тыл, а те, кто выздоравливал, возвращались из госпиталей в строй. Но были, конечно, у медиков свои трудности и в наступлении. Особенно зимой. Раненые, как известно, тяжело переносят холод и потому нуждаются зимой в немедленной помощи. А при прорыве вражеской обороны госпитали в полосе фронта, как правило, переполнены. Пришлось принимать неотложные меры, чтобы создать хотя бы временные прибежища для раненых. С этой целью в только что отбитых у врага селах, куда еще не успели вернуться местные жители, устраивались лазареты, действовавшие наполовину по принципу самообслуживания. Ходячие раненые ухаживали за тяжелоранеными, а всех их обслуживал медицинский персонал из тех госпиталей, которые еще не успели развернуться. Так первое время и работали. Как только госпитали вступали в строй, они тут же начинали двигаться следом за наступавшими войсками и все входило в нормальное русло.

Конечно, выражение «вошло в нормальное русло» следует в данном случае понимать условно, с учетом фронтовой специфики. О какой вообще «нормальной» работе медиков можно говорить в период сильных боев, особенно [110] при наступлении?! Кто был на войне, прекрасно знает, что это такое! Силы медицинского персонала всех полевых госпиталей — врачей, сестер, санитаров — в такое время напряжены до предела. Больше других достается хирургам: операции идут днем и ночью, от усталости они едва держатся на ногах. И сейчас каждый бывший фронтовик, думается мне, с благодарностью вспоминает самоотверженных людей в белых халатах, спасших жизнь стольким советским солдатам и офицерам.

Большая заслуга в том, что медицинская помощь на нашем фронте была поставлена хорошо, принадлежит начальнику санитарного управления тыла генералу Ивану Александровичу Клюсу, опытнейшему военному врачу. Надежным помощником у него был главный терапевт фронта полковник Михаил Федорович Рябов. Этот крупный специалист, являвшийся в мирное время профессором Воронежского медицинского института, стал в дни войны хорошим организатором госпитального дела. Вместе со своими коллегами он очень многое сделал, чтобы наладить правильное лечение раненых и уход за ними.

* * *

По мере освобождения территории Донбасса и восточных областей Украины тылу Юго-Западного фронта пришлось решать некоторые новые задачи. Нужно было кормить не только свои войска, но и помочь продовольствием украинскому трудовому люду, так как враг, уходивший из оккупированных районов, старался вывезти все подчистую.

Однако благодаря быстрому продвижению советских войск гитлеровцы не успевали отправлять в Германию многое из награбленного добра. К нам в руки попадали большие запасы хлеба и продовольствия, а также крупные склады, предназначавшиеся для нужд немецкой армии.

Все захваченные трофеи предстояло подсчитать и надежно сберечь. Этим занимались специальные агенты продовольственной службы, которые шли с передовыми частями и брали на учет в освобожденных районах все ресурсы продовольствия. Потом тыл фронта решал, кто воспользуется теми или иными трофейными запасами — войска или гражданское население. В первую очередь, разумеется, удовлетворялись потребности боевых частей, в особенности танковых и механизированных, — тех, что находились на ударных участках наступления. Однако забота [111] о рабочем классе и сельских тружениках составляла не менее важную часть деятельности тыловых организаций Юго-Западного фронта, ибо подвезти хлеб в освобожденные районы было неоткуда.

Вообще фронты юго-западного направления в 1943–1944 годах сыграли большую роль в снабжении не только местного населения, но и других областей страны. Советские люди жили тогда на скудном военном пайке, но отдавали все силы святому делу борьбы с фашистскими захватчиками. Государство испытывало огромное напряжение: народ нужно было кормить, а продовольственные ресурсы приходилось расходовать в значительной мере на огромную воюющую армию. На переломе же решающих сражений наступило наконец время, когда фронт из ненасытного потребителя стал сам помогать кое в чем своему кормильцу — тылу. Когда, например, прорвавшись за Днепр, советские войска начали освобождать Правобережную Украину, нас посетил Анастас Иванович Микоян. Оказалось, он по поручению ЦК партии специально ездил по фронтам в поисках излишков хлеба. Управление тыла Юго-Западного фронта имело в то время на базах и складах солидные запасы отбитого у врага хлеба. О количестве его можно судить хотя бы по тому, что мы сумели выделить для нужд страны 100 000 тонн зерна! Это зерно было отправлено эшелонами в Москву, Тулу, Иваново и другие крупные промышленные города. В дальнейшем такие посылки стали довольно частыми.

В военном деле есть правило: чтобы солдат хорошо воевал, он должен быть сыт и обут. Насчет сытости на фронте бывало по-всякому. Обычно бойцы на передовой питались по полновесной норме, но иногда приходилось потуже затягивать ремень, чтобы потерпеть, дождаться, пока кашевары подвезут свои походные кухни, или, на худой конец, покормиться скудным сухим пайком. С одеждой и обувью положение было совершенно иное. Я не помню во время войны момента, чтобы мы испытывали нехватку в вещевом имуществе. Если бывали перебои или недоразумения, то они происходили лишь в периоды переодевания войск из зимнего обмундирования в летнее и наоборот. Тут иногда случались небольшие задержки при перевозках обмундирования со складов и распределении его по воинским частям. Вообще же страна прекрасно обеспечивала Красную Армию одеждой и обувью. [112]

Очень большое значение имела ремонтная служба фронтового тыла. От исправности боевой техники во многом зависели маневренность, степень вооруженности войск и, в конечном счете, успех наступательных операций. Чтобы скорее возвращать в строй поврежденные в боях автомашины, танки и самолеты, нужно было поставить это важное дело на солидную техническую базу. С этой целью управление тыла Юго-Западного фронта организовало и ввело в действие ремонтные мастерские различного профиля. Наиболее крупные, обслуживавшие все армии нашего фронта, создавались в освобожденных городах. Для ремонтных работ приспосабливались здания и цехи эвакуированных на восток промышленных предприятий. Здесь, как правило, мы находили остатки невывезенного оборудования или какое-то количество станков, установленных оккупантами для своих нужд.

Из месяца в месяц, из года в год техники в войсках становилось все больше, а удельный вес конно-транспортной тяги снижался. К концу войны лошадей на фронте почти не осталось, они использовались лишь кое-где в госпиталях. Поэтому ремонт тележно-обозного инвентаря доставлял мало хлопот. Зато техническая служба выросла до огромных размеров. Пришлось создавать отдельные автомобильные, танковые и авиационные мастерские. Некоторые из них порой превращались в ремонтные заводы.

Это была важная и сложная работа. Важность ее состояла в том, что отремонтированные и возвращенные в строй машины значительно восполняли те боевые потери, которые несли наши войска при прорыве вражеской обороны и дальнейшем наступлении. Отремонтированные танки, самолеты, автомобили нередко заменяли нам новую технику, а трудность технического обслуживания заключалась в самой организации мастерских и в транспортировке поврежденной боевой техники. При этом, как правило, использовались автотягачи по принципу «вертушки». Такой рациональный способ перевозок состоял в следующем. Поврежденную технику, в том числе машины и танки, которые не могли сами добраться до ремонтных баз, эвакуировали в тыл с помощью автотягачей. Выделенные для этой цели грузовики ходили взад-вперед по одному и тому же маршруту, работая на так называемом «мелком плече» (длина рейсов не превышала 20–30 километров от передовых позиций). На сборных пунктах тягачи забирали [113] битую технику и везли на ремонтные заводы, обратным рейсом они доставляли на фронт исправные танки и автомобили. Кроме всего прочего, транспортная «вертушка» позволяла экономить не только моторесурсы, но и немалое количество топлива.

Так был организован ремонт боевой техники в границах фронтового тыла.

Но возвратимся назад, к тому времени, когда войска Юго-Западного фронта после зимнего наступления, сдержав яростное контрнаступление врага, закрепились в обороне на левом берегу Северного Донца. В марте 1943 года линия фронта здесь стабилизировалась. В наших руках осталась часть Донбасса с крупным областным центром Ворошиловградом.

Создав на новых рубежах прочную оборону, командование фронта занялось приведением в порядок боевых частей и тыловых служб. Опять началось накапливание необходимых запасов для предстоящих наступательных операций. Подготовка войск весной сорок третьего года завершилась затем, как известно, крупнейшим решительным сражением на Курской дуге, в котором из состава Юго-Западного фронта приняла участие 57-я армия, действовавшая на харьковском направлении.

В период подготовки к летним сражениям Управление тыла Красной Армии провело ряд организационных мероприятий. В Москву были вызваны начальники тыловых служб тех фронтов, где предполагались активные действия летом 1943 года. По указанию А. В. Хрулева специалисты Генерального штаба вместе с начальниками тылов изучили, как наилучшим образом строить работу тыла во всех возможных вариантах боя. Предусматривались любые случайности. Действия тылов отработали по каждому фронту в отдельности. Было подсчитано, сколько понадобится эшелонов боеприпасов, горючего и продовольствия на ту или иную операцию, куда и в какое время они будут поданы, какое количество автотранспорта будет действовать во фронтовом тылу.

На совещании начальников тылов в Москве рассматривались также многие другие вопросы обеспечения войск. При этом учитывался полезный опыт, накопленный армейскими хозяйственниками более чем за полтора года войны. Представителям фронтов было рекомендовано, в частности, организовать и использовать в период наступления [114] такие подвижные склады боеприпасов и горючего, какие создавали мы на Юго-Западном фронте в период окружения сталинградской группировки врага. Впоследствии руководители тыловых управлений, с которыми я беседовал, отзывались о таком способе снабжения с большой похвалой.

Детально были разработаны вопросы, связанные с ремонтом автомобильного транспорта, начиная от фронтовых мастерских и кончая крупными ремонтными заводами в глубоком тылу, находившимися в ведении тыла Красной Армии. Обсуждались мероприятия по восстановлению железнодорожных путей и их полноценному использованию в интересах фронта. Очень содержательный доклад сделал начальник продовольственного управления Красной Армии генерал-лейтенант В. Ф. Белоусов. Он подробно разъяснил представителям фронтов, с каких центральных баз будет снабжать их тыл Красной Армии, на что они могут рассчитывать и что из продовольственных ресурсов следует брать на месте, в границах фронтового тыла.

Московское совещание начальников тылов накануне летних сражений принесло очень большую пользу. Оно разрешило многие не ясные для нас проблемы. Возвратившись на фронт, мы приступили к практическому осуществлению полученных указаний.

Верховное Главнокомандование придавало исключительное значение всесторонней подготовке тех фронтов, которым предстояло наступать. С целью контроля, а также для координации действий войск Ставка присылала своих представителей.

К нам на Юго-Западный фронт приехал из Москвы маршал Г. К. Жуков. Постоянным представителем Ставки на нашем фронте был А. М. Василевский, но в то время он выполнял другое поручение Верховного Главнокомандующего, и Жуков заменил его. Руководители основных управлений штаба должны были подробно доложить ему о проведенной работе, каждый по своему ведомству. Мне предстояло докладывать о состоянии тыла. Свои доклады мы подготовили самым тщательным образом: никто не хотел попасть впросак перед заместителем Верховного Главнокомандующего.

Сначала Жуков выслушал сообщение генерала Р. Я. Малиновского о готовности Юго-Западного фронта в целом к наступательным действиям. Потом подошел [115] наш черед. В штаб, размещавшийся в просторной крестьянской хате, нас вызывали по одному. Первым докладывал начальник разведки фронта генерал А. С. Рогов. Затем пригласили меня. Кроме Жукова и Малиновского, в кабинете никого не было. Родион Яковлевич, нахмурившись, сидел у стола: очевидно, был недоволен неудачным докладом генерала Рогова.

Развернув карту, я стал докладывать, где и какие созданы запасы на армейских и фронтовых складах, а также непосредственно в войсках; какими дорогами мы располагаем в прифронтовой полосе и какова их пропускная способность; сколько имеем автотранспорта, железнодорожного состава и т. п. Рассказываю обо всем, а сам гляжу только на карту, блокнот с записями не открываю. Георгий Константинович смотрел, слушал и вдруг сказал:

— Все сведения, которые вы нам сообщили, вы держите в голове. А что, если вас убьют? Кто тогда будет выполнять задуманное вами?

— У нас, товарищ маршал, имеется подробный план, утвержденный командующим фронтом.

— Это верно, — подтвердил Малиновский.

Жуков, помолчав, взглянул еще раз на мою карту и сказал:

— У вас хорошая память, товарищ Шебунин. Забирайте свои бумаги и можете быть свободны.

На этом и закончилась моя первая встреча с маршалом Жуковым. Второй раз я увидел его перед проведением Ясско-Кишиневской операции в 1944 году. Я по-прежнему был начальником тыла 3-го Украинского (бывшего Юго-Западного) фронта, командовал им также Р. Я. Малиновский. Георгий Константинович не стал слушать моего доклада о подготовке тыла.

— Знаю, у тебя все в порядке, — сказал он, — Родион Яковлевич мне уже сообщил...

Потом судьба свела меня с Г. К. Жуковым в поверженном Берлине. Маршала тогда назначили Главнокомандующим советскими оккупационными войсками в Германии, я являлся в 1945–1946 годах его заместителем по тылу.

Курская битва, в которой участвовала 57-я армия нашего фронта, была блестяще завершена, и Красная Армия успешно продвигалась все дальше на запад. [116]

В августе сорок третьего года главные силы нашего фронта были привлечены для разгрома совместно с войсками Южного фронта крупной вражеской группировки в Донбассе. Операции по освобождению этого важнейшего экономического района, который оккупанты старались удержать любой ценой, являлись частью общего наступательного плана Ставки на летне-осенний период.

В соответствии с замыслом Верховного Главнокомандования армии двух фронтов — Юго-Западного и Южного — почти одновременно, с паузой в несколько дней, нанесли удары по левому и правому флангам немецкой группировки в Донбассе. Форсировав Северный Донец, наши части 18 августа выбили противника из города Змиева и ряда других населенных пунктов, но полностью прорвать крепкую оборону врага, подтянувшего большие силы танков и авиации, не смогли. Развернулись исключительно напряженные и кровопролитные затяжные бои. Успехи первых дней были весьма скромными. И все же наступление Юго-Западного фронта имело важное значение: оно помогло Степному фронту разбить харьковскую группировку немцев, а войскам нашего соседа с юга облегчило прорыв мощной обороны противника на реке Миус.

Дальнейшее наступление развивалось более стремительно, хотя немецко-фашистское командование приняло поспешные меры, чтобы парировать наши удары в Донбассе. Дивизии Южного фронта, штурмом взяв Таганрог, полностью освободили Ростовскую область, разгромив здесь вражеские войска. Тем самым была пробита брешь в оборонительной линии немцев на Миусе. А наступавшие советские армии на севере Украины, прорвавшие фронт и устремившиеся к Днепру, создавали угрозу тылам всей донбасской группировки врага.

Под объединенными ударами Южного и Юго-Западного фронтов гитлеровцы оставили Сталино, Макеевку, Мариуполь, Ворошиловск, Краматорск... К концу сентября весь промышленный Донбасс был уже в наших руках. А войска Юго-Западного фронта, преследуя противника, вышли правым своим крылом на рубеж Днепра, от Днепропетровска почти до Запорожья.

На этом и завершились боевые действия нашего фронта по освобождению территории Донбасса. [117]

Экзамен на зрелость

Очень трудной не только для войск, а и для всех вспомогательных фронтовых служб были осень и зима 1943/44 года. В этот период Красная Армия наступала на многих участках советско-германского фронта. Наибольшего успеха добилось наше командование на юге страны. Преодолев сильные укрепления так называемого Восточного вала немцев по Днепру и Южному Бугу, войска 1, 2 и 3-го Украинских фронтов к весне сорок четвертого года освободили от оккупантов почти всю территорию Украины, часть Молдавии, вступили в Румынию и подошли к границам Польши и Чехословакии. В апреле части 4-го Украинского фронта завязали решительные бои с противником на Крымском полуострове.

В войсках царил небывалый подъем. Солдаты рвались в наступление и способны были, казалось, драться без устали день и ночь, лишь бы продвигаться все дальше на запад. Но наше наступление чрезвычайно осложняла скверная погода. Если зима сорок третьего года, отличавшаяся лютыми морозами, причинила немало хлопот тыловикам во время Сталинградской операции, то новая военная зима выдалась на Украине необычайно теплой, снежной и слякотной. Земля совсем не промерзла. Вязкий чернозем размок на глубину до метра. Все проселочные дороги, лишенные твердых покрытий, стали совершенно непроезжими. В густой грязи тонула техника, с трудом передвигались люди.

Отступая, гитлеровцы бросали на дорогах тяжелые орудия, автомобили и даже тракторы. Но и войскам 3-го Украинского фронта преследование противника стоило неимоверных усилий. Нужно было безостановочно преследовать его по пятам, не давая закрепиться, чтобы не платить за успех наступления большой кровью.

Двигаться безостановочно по раскисшим дорогам было далеко не просто. Несмотря на высокий боевой порыв всего личного состава, войска шли медленно, утопая по колено в грязи. На автотранспорт пришлось махнуть рукой: застревали даже вездеходы. Поэтому солдаты без лишних слов отцепляли пушки от машин и тащили их по-бурлацки на себе.

Связь между штабами и армиями осуществлялась главным образом по радио и с помощью самолетов У-2. Управлять [118] фронтовым тылом при таком бездорожье в условиях широкого наступления было неимоверно трудно. Особые осложнения возникали с транспортировкой грузов. Там, где имелись железные дороги, грузы перевозили в вагонах. На грунтовых дорогах — гусеничными тягачами. Танкисты обеспечивали себя горючим сами: цепляли к танкам бензозаправщики или бортовые машины, груженные бочками с соляркой, и таким образом тянули необходимый запас топлива следом за ушедшими вперед механизированными соединениями.

В эту слякотную зиму нам очень помог гужевой транспорт, та самая конная тяга, которая широко применялась в нашей армии в начале войны из-за недостатка автомобилей и на которую было столько нареканий в период отхода. Правда, грузы на лошадях перевозились только вьючным способом, поскольку телеги буквально тонули в грязи. Поклажа, которую поднимала одна лошадь, была не велика, но зато лошади проходили повсюду, где отказывали машины. На них навьючивали снаряды, патроны, продовольствие. Однако на передовых позициях не всегда выручали и кони — они были слишком крупной мишенью для вражеских снайперов. Здесь снаряды к орудиям подносили уже солдаты. В помощь им нередко привлекались добровольцы из гражданского населения. Вызволенные из неволи, советские люди помогали своей родной армии всем, чем могли: подносили боеприпасы, кормили бойцов, расчищали дороги в селах, где располагались наши воинские части.

С питанием войск было в основном благополучно. Гораздо сложнее обстояло с боеприпасами и горючим. И все упиралось, конечно, в дороги, в несусветную хлябь, разлившуюся морем по степям Украины.

С приходом весны тыловым службам стало еще труднее. Особенно тяжелым был март, когда наши войска, преследуя противника, завязали бои за Николаев.

В это время Ставка Верховного Главнокомандования осуществляла большую стратегическую операцию на всем южном крыле советско-германского фронта. Мощные удары по противнику наносились на огромном пространстве от Полесья до устья Днепра. Для взламывания вражеской обороны привлекались силы трех Украинских фронтов. Наш, 3-й Украинский, должен был наступать на николаевско-одесском направлении. [119]

Командующий фронтом Р. Я. Малиновский намеревался осуществить главный удар силами 46-й и 8-й гвардейской армий, конно-механизированной группы генерал-лейтенанта И. А. Плиева и 23-го танкового корпуса.

Предстояло расколоть фронт 6-й немецкой армии, а затем подвижные войска должны были ударить по тылам вражеских частей восточнее Николаева. Успех операции во многом решала быстрота действий танкистов и группы Плиева, в которую входили 4-й гвардейский кавалерийский и 4-й гвардейский механизированный корпуса. А действия подвижных частей, в свою очередь, целиком зависели от своевременной доставки им боеприпасов и топлива.

Запасы фронтового горючего находились на складах в Днепропетровске. Сложность заключалась в перевозке. Железная дорога Кривой Рог — Николаев, поврежденная гитлеровцами при отступлении, еще не вошла в строй. Топливо для механизированных частей, нацеленных на Николаев, приходилось подвозить по шоссейным и грунтовым дорогам. Особенно плох был участок между Криворожским шоссе и Николаевом протяженностью примерно в пятьдесят километров. В этом месте весеннее половодье превратило проселочные дороги в непроходимое болото.

Наступление назначалось на 6 марта.

Накануне в Днепропетровск была отправлена за топливом автоколонна. Рейс был чрезвычайно ответственный, поэтому мы с начальником автотранспортного управления генералом Н. В. Страховым отобрали для выполнения этого задания лучших людей и лучшие машины. За руль сели самые опытные водители. Десять многотонных грузовиков должны были привезти достаточный запас горючего для группы генерал-лейтенанта И. А. Плиева. Старшим по колонне был назначен капитан И. В. Пшеничный, очень расторопный командир, неоднократно выходивший из всяческих переделок. Он получил в распоряжение гусеничный тягач и один танк, которые могли в случае необходимости служить буксировщиками.

Колонна грузовиков ушла в Днепропетровск и пропала. Известия из частей о доставке горючего также не поступали. Я и теперь почти физически ощущаю напряженную атмосферу в штабе фронта, которая возникла в те часы, когда мы ждали возвращения капитана Пшеничного. Положение, надо сказать, складывалось драматическое. Времени до намеченного срока наступления оставалось [120] мало. Если бы Плиев не получил горючего, его механизированные и танковые соединения оказались небоеспособными и операцию по овладению Николаевом пришлось бы отложить.

Вечером 5 марта на ужин в столовой Военного совета сошлись, как обычно, Родион Яковлевич Малиновский, начштаба фронта генерал-лейтенант Ф. К. Корженевич, члены Военного совета А. С. Желтов и В. М. Лайок, а также я, начальник тыла. Настроение у всех было прескверное. Разговор за столом не клеился. Я чувствовал себя главным виновником случившегося: сведений о доставке топлива по-прежнему не поступало.

Командующий фронтом, очевидно, понимал мое состояние. Он знал, что снабженцы сделали все, что было в их силах, и потому не стал учинять разноса.

Ужин закончили молча, и также молча стали расходиться. Перед уходом из столовой Корженевич извлек из кармана кителя радиограмму, в которой группе Плиева приказывалось овладеть городом Николаевом и назначался день и часы атаки. Медлить с отправкой этого приказа дальше было нельзя. Малиновский подписал радиограмму только после некоторого раздумья.

Я уехал в тыловое управление. Еще раз попытался по радио и телефону заполучить хоть какую-нибудь информацию о нашей автоколонне с горючим. Увы, все было безрезультатно.

Под утро решил вздремнуть, но сна не было ни в одном глазу. И вдруг часа в четыре за дверью моего кабинета торопливо прогрохотали сапоги, затем послышался резкий стук. Распахнув дверь, я увидел на пороге капитана Пшеничного.

Шагнув в кабинет, он вскинул руку к фуражке:

— Товарищ генерал-майор!..

— Подробности потом. Привез или нет?

— Так точно, товарищ генерал. Все в порядке.

— Ну, слава богу! Молодец! — У меня будто гора свалилась с плеч. — Садись, рассказывай.

От усталости Пшеничный едва держался на ногах. Оказалось, автоколонна добралась до района дислокации механизированных соединений генерала Плиева еще в 18 часов вчера вечером. Горючее было доставлено в полном порядке, и сразу началась заправка боевой техники. Но из-за отсутствия связи Пшеничный не мог доложить о выполнении [121] задания и решил срочно ехать в штаб тыла. Этот путь он преодолел с огромным трудом. Сперва летел на У-2, но пришлось сесть где-то в степи, у дороги, так как ближайшие к нам аэродромы были совершенно размыты весенним половодьем. Потом ехал на попутном виллисе. Не доехал — застряла машина. Затем пересел на лошадь, но и та, бедная, пристала. Последний десяток километров капитан протопал пешком и вот появился в штабе за четыре часа до наступления.

Связавшись по телефону с командующим фронтом, я сообщил, что горючее конно-механизированной группе Плиева доставлено еще вчера, и услышал в трубке, как облегченно вздохнул Родион Яковлевич.

— Спасибо, Александр Иванович. Не забудь объявить благодарность шоферам и капитану Пшеничному от командования фронта...

Самоотверженные водители транспортной автоколонны заслужили благодарность командующего фронтом. Они воистину совершили подвиг. По рассказу капитана Пшеничного, они хлебнули беды, когда свернули с Криворожского шоссе на проселочную дорогу. Машины сразу начали увязать, особенно часто застревали в низинах и на разъезженных участках у деревень. Только благодаря упорству и опыту бывалых шоферов, благодаря настойчивости и энергии Пшеничного колонне удалось преодолеть этот тяжелый путь к району сосредоточения ударных механизированных соединений.

Самой высокой похвалы был достоин и капитан Пшеничный. Мы не случайно послали в этот рейс именно его, а не кого-то другого. Этот человек не только обладал недюжинной силой воли, но и отличался редкостной исполнительностью. Мы знали, Пшеничный скорее ляжет костьми, чем вернется, не выполнив задания. Упрямый характер капитана оказался тут как нельзя кстати. В этом рейсе молодой командир проявил высокое чувство воинского долга, находчивость, умение мобилизовать людей. Впоследствии управление тыла не раз поручало капитану Пшеничному самые трудные задания, и он всегда блестяще с ними справлялся.

Подготовка 3-го Украинского фронта к наступлению завершилась вполне успешно. Конно-механизированная группа Плиева атаковала противника в намеченный срок и, взломав оборону 6-й немецкой армии, нанесла стремительный [122] удар по тылам вражеских войск. Операция развивалась так, как было предначертано советским командованием. 28 марта наши части овладели Николаевом. Перед нами открылся путь на Одессу и Тирасполь.

Дальнейшее продвижение войск фронта вплоть до границы с Румынией тоже проходило в чрезвычайно неблагоприятных условиях погоды. На всем пути от Днепропетровска до Тирасполя нас сопровождали сначала небывало слякотная зима, а затем бурное весеннее половодье.

Фронтовой тыл работал на грани невозможного. Чтобы обеспечить наступление, личный состав тыловых служб и их руководители делали все, что было в человеческих силах. Потребовался не только огромный повседневный труд, но и большая выдумка, изобретательность военных инженеров. Хорошо организовал работу по восстановлению железных дорог начальник ВОСО генерал-майор В. И. Скляров. Когда не хватало рельсов и шпал, путейцы тянули дорогу в одну нитку, с тем чтобы в первую очередь обеспечить подвоз грузов к передовой, а уже потом прокладывали вторую колею. Для подвоза использовали рокадные дороги, ветки, даже внутризаводские пути. Если не было паровозов, грузы отправляли дрезинами. Кто-то предложил пустить по рельсам автомобили, сняв с них резиновые скаты. Предложение оказалось удачным: грузовики на стальных ободах отлично шли своим ходом по железнодорожной колее.

Много разных приспособлений применяли специалисты автомобильного и дорожного управлений, возглавляемых генералами Страховым и Мичуриным. В наиболее гиблых местах на. раскисших грунтовых дорогах выстилали гати из хвороста и досок, грязь засыпали шлаком. В Донбассе, например, для этой цели употребляли угольную пыль — вперемешку с глиной она хорошо уплотняла проезжую часть дорог. В безлесных степях Украины в дело шел камыш, его нарезали по берегам рек, в плавнях и лиманах, а затем плели толстые маты и раздавали шоферам.

Самую большую трудность представляло, конечно, обеспечение артиллерийских, танковых, механизированных частей и авиации. Эти войска потребляли огромное количество боеприпасов и топлива, запасы которых требовалось непрерывно пополнять. Приходилось четко планировать маршруты и график движения тягачей с цистернами. [123] Такие колонны машин, или, как их называли, автопоезда, обязательно сопровождали танки, которые использовались как буксировщики. Если автопоезда не могли пробиться по заболоченным проселкам, дальнейшую перевозку горючего и боеприпасов осуществляли танки. Для этого на броню боевых машин перегружали с автомобилей бочки с бензином, ящики со снарядами, патронами и даже авиабомбы. Все это доставлялось на аэродромы, на позиции батарей, на войсковые склады механизированных соединений.

Но, бывало, что и могучие гусеничные машины не могли осилить дорогу. Я до сих пор помню тяжелейший участок между Кривым Рогом и станцией Бирзулой на железной дороге Винница — Одесса. Эти места изобиловали глубокими балками с крутыми склонами, из которых в распутицу не могли выбраться даже танки. Здесь приходилось прокладывать на косогорах извилистые дороги в виде серпантина. Только по ним могла двигаться техника.

Стараясь использовать любые средства и способы перевозок, мы, случалось, перебрасывали боеприпасы даже на малых транспортных самолетах У-2, которые способны были садиться и взлетать с небольших площадок.

Самой высокой похвалы заслуживает доблестный труд работников всех звеньев тыла — войскового, армейского и фронтового, которые с честью справились со своими задачами в весьма сложной обстановке. Для аппарата тыла это был во всех отношениях исключительно напряженный период. Пожалуй, за всю войну мы не испытали ничего похожего. Кто пережил на Украине зиму и весну 1944 года и сумел справиться с порученным делом, тот, можно смело сказать, выдержал суровый экзамен на воинскую зрелость. Во всяком случае, это полностью относилось к фронтовым хозяйственникам, которые прошли здесь подлинную академию военного искусства. Отлично проявили себя в тот период политработники фронтового тыла, и в первую очередь заместитель начальника тыла по политической части полковник Петр Васильевич Таран.

Взяв Одессу, а затем Тирасполь, армии 3-го Украинского фронта вышли на Днестр. Захватив плацдармы на правом берегу реки, войска начали подготовку к летнему наступлению. Боевые действия теперь предстояло перенести на территорию Румынии. [124]

В сражениях на южном крыле советско-германского фронта наступила пауза. Одержав крупные победы и выполнив поставленные задачи, 1, 2 и 3-й Украинские фронты перешли по указанию Ставки к обороне. Как и соседям справа, нашему фронту требовалось время, чтобы привести в порядок войска, подтянуть тылы, восстановить коммуникации, чтобы после этого снова ударить по врагу. Наши части встали на рубеже Одесса — Тирасполь — Дубоссары, далее на северо-запад позиции занимали войска 2-го Украинского фронта. Здесь мы отдыхали и готовились к предстоящему наступлению больше трех месяцев. В это время по приказу Верховного Главнокомандования Родион Яковлевич Малиновский возглавил 2-й Украинский фронт, а на его место пришел генерал армии Федор Иванович Толбухин, полководец с большим боевым опытом, ранее командовавший 4-м Украинским фронтом.

На должность начальника штаба фронта был назначен генерал-полковник С. С. Бирюзов, а члены Военного совета остались прежние — А. С. Желтов и В. М. Лайок. Последний отвечал за деятельность тыловых учреждений, поэтому мы очень тесно соприкасались по работе. Когда-то Владимир Макарович руководил областной комсомольской организацией, затем служил на флоте. Вначале он слабо знал специфику работы фронтового тыла. Зато не стеснялся учиться, расспрашивал, что не ясно, внимательно приглядывался ко всему и довольно быстро полностью разобрался в особенностях управления этим огромным воинским хозяйством. Работали мы с ним дружно. Как член Военного совета В. М. Лайок занимался главным образом политико-воспитательной работой, и, надо сказать, руководители управления тыла всегда получали от него большую помощь, когда нужно было поднять партийные и комсомольские организации тыловых служб на выполнение поставленных задач.

Накануне каждой наступательной операции генерал Лайок, как правило, собирал широкое совещание руководящего состава тыла совместно с партийным активом. На такие совещания съезжались все, кто занимался партийно-политической работой в тыловых организациях, от членов военных советов всех армий нашего фронта до заместителей по политической части начальников армейских тыловых управлений. В центре внимания находились вопросы обеспечения предстоящей операции со стороны партийных [125] организаций. Здесь выявлялось, достаточно ли хорошо знают коммунисты порученный им участок работы и свои деловые обязанности, будь то снабжение войск горючим и боеприпасами или, скажем, ремонт техники и дорог. Здесь же определялось с предельной конкретностью, кто за что отвечает и как намерен выполнить задание.

Член Военного совета фронта В. М. Лайок на подобных совещаниях политработников тыла не уставал напоминать об авангардной роли коммунистов в каждом коллективе. При этом Владимир Макарович не ограничивался общими призывами. Речь его всегда была деловой и конкретной. По его требованию мы взяли себе за правило перед каждой серьезной операцией посылать на базы и склады снабжения, а также в транспортные подразделения наиболее опытных товарищей для контроля и помощи на местах. Эта практика всегда оправдывала себя.

Могучим средством политико-воспитательной работы среди войск была наша фронтовая печать. Армейские и дивизионные газеты, боевые листки и листовки доходили до каждого солдата. Тысячи политруков, парторгов во взводах и ротах устраивали коллективные читки, вели с бойцами беседы по душам. Так было не только в строевых частях, на передовой, так было и во всех тыловых службах. Печать в руках политработников поистине являлась коллективным агитатором и боевым организатором. Она поднимала воинский дух и была незаменимым помощником партийных организаций в их массово-воспитательной работе на фронте. [126]