На румынской земле
Полк стоял в Одессе. Твердо помня напутствие генерала Я. Н. Федоренко, я старался использовать все новое в системе и методах обучения танковых экипажей и их командиров. Часть располагала отличным командным составом. Подготовленные 22-м полком кадры проявили себя в боевых действиях с лучшей стороны, служили примером дисциплинированности, были мастерами своего дела. Мы, все офицеры полка, следили за боевыми успехами своих питомцев, поддерживали связь с ними и командирами частей, где они служили.
В полку я приобрел настоящих боевых друзей. Здесь подобрались замечательные командиры — мой заместитель майор Ф, Щербаков, подполковник Н. Бохов — начальник политотдела, подполковник А. Петров — начальник штаба, майор Л. Гаспаров — заместитель по тылу, майор И. Назаренко — заместитель по технической части, майоры Н. Огневой, И. Канунников — командиры батальонов, Ф. Солдатенков — комиссар 2-го батальона, капитан К. Чирво, старший лейтенант И. Павлов, лейтенанты Ф. Агапьев, Г. Транковский, старшины В. Скижапок и Б. Коробков.
Замечательно трудились механики, техники, снабженцы, обеспечивая безотказную и надежную работу механизмов, моторов, вооружения грозных машин.
В августе 1944 года в период наступательных действий армий 3-го Украинского фронта по захвату плацдарма на правом берегу Днестра наш 22-й танковый полк сформировал и укомплектовал экипажами крупный танковый резерв. Командиром был назначен майор Назаренко. Этот резерв входил в состав нашего полка и был размещен между станциями Раздольная и Выгода. На него возлагалась задача пополнять линейные части танковых войск экипажами и техникой, а когда потребует обстановка, непосредственно участвовать в боевых действиях. [164]
Вместе с войсками фронта двигался и танковый резерв. 22-й полк шел по полям Бессарабии, ведя бои с отходящими фашистскими частями.
Стояла жаркая погода. Солнце палило невыносимо, нагоняя температуру в тени до 40 и более градусов. Воздух был насыщен одуряющим запахом разлагавшихся трупов.
Танковый резерв 22-го полка, выполняя приказ командования фронтом, занял одновременно с моряками Черноморского флота крупный портовый город на Черном море Констанцу. Там танкисты задержались ненадолго и двинулись на Бузэу и Плоешти.
Центр румынской нефтяной промышленности Плоешти имел важное значение для снабжения горючим и смазочным маслами танковых и авиационных частей фашистской Германии. Войдя в город, танкисты были поражены, что нефтеперегонные заводы не пострадали от воздушных налетов, хотя, по оперативным сводкам, англо-американская авиация непрерывно их бомбила. Зато мы видели огромные воронки от тяжелых авиабомб на окраине города, разрушенные рабочие поселки, дома, улицы.
— Как же так? Почему? — спрашивали меня бойцы и офицеры.
— Очевидно, по соображениям «высокой политики» наших союзников, — отвечал я. — Американским, английским капиталистам принадлежит девять десятых средств, вложенных в румынскую нефтяную промышленность. Они были хозяевами трестов «Астро-Романа» и «Романа-Америка», наживали миллиарды и расхищали богатство страны. Теперь понятно, почему не бомбили?.. А в каких условиях жили нефтяники-рабочие, уже знаете? Темные норы и подвалы.
Крестьяне выходили на дороги и, приложив козырьком ладони к глазам, смотрели на мощную военную технику Советской Армии, на веселых танкистов.
30 августа советские войска вступили в столицу Румынии. Это произошло на следующий день после варварской бомбардировки города фашистскими самолетами — акта мести бывшему союзнику.
Жители столицы, как и других городов, по которым проходили наши части, встречали их цветами и фруктами. Они уже перестали верить фашистской пропаганде, которая твердила, что Советская Армия несет смерть и разрушения. Перед ними проходила пехота, двигалась артиллерия, гремели танки, и люди видели опаленных огнем, прокопченных [165] гарью ожесточенных боев советских солдат, совершивших длинный путь от берегов Волги до Дуная. Румыны подходили к нашим воинам, жали им руки, хлопали по плечам и радостно улыбались.
В городе кое-где горели дома, стлался дым непотушенных после бомбежки пожаров, часть улиц была еще покрыта завалами разрушенных зданий, мусором и битым стеклом. Но жители румынской столицы уже приводили в порядок родной город. Им дружно помогали воины Советской Армии.
После непродолжительного отдыха 22-й полк расстался с Бухарестом и двинулся в новый поход.
На будапештском направлении
Болгарское профашистское правительство Багрянова, несмотря на многочисленные предупреждения Советского Союза, нарушая условия нейтралитета, продолжало оказывать активную помощь Германии. Это вынудило Советское правительство 5 сентября 1944 года объявить войну Болгарии.
Войска 3-го Украинского фронта под командованием маршала Ф. И. Толбухина перешли в наступление. Наши части не встретили сопротивления.
Болгары встречали Советскую Армию торжественной музыкой, хлебом и солью.
Болгарский народ под руководством своей Рабочей партии поднял вооруженное восстание, сверг монархо-фашистскую диктатуру Багрянова и создал правительство Отечественного фронта, которое объявило войну Германии.
В сентябре 1944 года 22-й полк был направлен в город Джурджу, через Дунайские переправы в Болгарию. Танки прогремели сталью своих гусениц по улицам города Русе (Рущук) на Дунае, по Шипкинскому перевалу и другим историческим местам, где шли когда-то бои русской армии с турками за свободу и независимость Болгарии, и вступили в Казанлык. Отсюда, после короткой передышки, полк был направлен в Венгрию, в город Байя.
Город Байя только недавно был занят советскими войсками. Отступая, противник взорвал двухъярусный автомобильно-железнодорожный мост и двухъярусное мостовое [166] сооружение у Дунафельдвара. Инженерные части приступили к срочному строительству эстакадно-наплавного моста у Байя и моста у Дупафельдвара. Были наведены мощные переправы из тяжелых трофейных понтонов и металлических барж. Однако в результате неожиданного потепления поднялся уровень воды в Дунае, и огромные льдины начали с грохотом таранить возведенные сооружения. Понтоны и металлические баржи, на которых держались настилы, были сорваны с мест. Советские войска, находившиеся за Дунаем, оказались отрезанными от своих баз снабжения и резервов. Создалось крайне напряженное положение. Но потепление вскоре сменилось похолоданием. И это помогло. Инженерные части, саперы быстро навели временные переправы и в какой-то мере ликвидировали трудности связи и переброски боеприпасов, резервов к действующим войскам за Дунаем. Выполнив эти работы, инженерные подразделения сосредоточили свое основное внимание на сооружении мостов у Байи и Дунафельдвара.
Эти мосты и переправы, имеющие важное стратегическое значение, с воздуха прикрывали авиация и артиллерийские зенитные полки. Советская Дунайская военная флотилия, прибывшая в этот район, была включена в систему общей обороны. Командующий 3-м Украинским фронтом маршал Ф. И. Толбухин приказал любой ценой сохранить переправы и мосты.
Меня назначили начальником гарнизона советских войск в городе Байя. В этой должности пришлось заниматься не только делами своего полка, но и оперативной работой по организации обороны мостов и переправ. Нужно было следить за точным соблюдением уставных правил личным составом частей и соединений, за размещением раненых и больных, налаживанием медицинской помощи.
Когда в марте ледяные заторы, подняв уровень воды в Дунае, грозили затопить город, решили использовать авиацию и подрывников. Бомбовыми ударами с воздуха и взрывами заторы были уничтожены. Наводнение предотвращено. Жители и городская гражданская администрация горячо благодарили советское командование гарнизона за избавление города от возможных тяжелых последствий паводка.
На Будапештском направлении к концу октября 1944 года завязались тяжелые бои. Борьба за столицу Венгрии затянулась до трех с половиной месяцев. В междуречье [167] Тиссы и Дуная вводились основные силы 3-го Украинского фронта. Они должны были содействовать 2-му Украинскому фронту, которому противостояла мощная вражеская группировка.
Пытаясь создать перелом в свою пользу, противник перешел в контрнаступление против войск 3-го Украинского фронта, стремясь отбросить советские войска за Дунай, деблокировать свою группировку в Будапеште, укрепив тем самым венгерский участок фронта. В случае успеха этого наступления Гитлер рассчитывал перебросить высвободившиеся войска, особенно танковые, под Берлин.
Прорвавшись у Секешфехервара, фашистские войска, оттесняя непрерывными контратаками наши части, достигли Дунафельдвара, стремясь любой ценой, не считаясь с потерями, нанести удары по городу Байя и отрезать от переправ советские соединения. 22-й отдельный танковый полк принимал активное участие в успешном отражении атак противника, а затем в штурме Будапешта. Бои шли за каждую улицу и каждый дом, под землей — в туннелях метро и подземных городских коммуникациях. Враг оказывал отчаянное сопротивление.
Фашистское командование неустанно трубило по радио об успешном продвижении своих частей на помощь гарнизону Будапешта. Но они так и не прошли.
Черный дым в багровых вспышках и заревах пожаров закрывал небо и Буданские горы, тяжелыми гигантскими шлейфами стлался по улицам. Воздух был насыщен удушающей гарью, запахом пороха и тола. Невозможно было дышать, воспаленные глаза застилали слезы. Люди появлялись в просветах дыма и вновь исчезали, словно проваливаясь сквозь землю.
Но ничто не могло ослабить наступательного порыва советских воинов. Окрыленные близостью победы, они наносили сокрушительные удары по врагу, освобождая улицу за улицей, дом за домом.
И противник был сломлен.
Из подвалов, чердаков и развалин зданий, из туннелей метро, канализационных колодцев начали выползать фашисты, — грязные, обросшие, еле передвигавшие ногами. Бросая оружие, они поднимали руки. [168]
У озера Балатон
К началу марта в районе озера Балатон гитлеровское командование сосредоточило крупную группировку войск. Ее цель — нанести мощный контрудар по войскам 3-го Украинского фронта между озерами Веленце и Балатон, сбросить их в Дунай. Прорвав фронт, форсировать Дунай южнее Балатона и Будапешта и начать наступление с плацдармов, захваченных на северном берегу реки Драва.
Командующий бронетанковыми и механизированными войсками 3-го Украинского фронта генерал-лейтенант М, И. Павелкин, сменивший заболевшего генерала Ф. В. Сухоручкина, приказал 22-му танковому полку походным порядком совершить ночной марш в район городов Цеце и Шиофок.
Наша часть была придана 57-й армии для нанесения флангового контрудара по немецким танкам.
Несмотря на ночь и бурая, мы прибыли на указанный участок в точно установленное время и с ходу вступили в бой. Нанося тяжелые удары противнику, полк и сам нес потери в материальной части и личном составе.
В первый день боев ко мне обратился с просьбой о переводе на строевую должность молодой техник-лейтенант Василий Бурин. Лейтенант был невысок ростом, над его верхней губой едва пробивался пушок.
— Техники сейчас особенно нужны... Кто будет ремонтировать машины? — спросил я.
Но лейтенант горячо просил, и я, подумав, решил назначить его командиром 3-го взвода во 2-й батальон.
— Идите к комбату Огневу, приказ последует.
— Есть! К комбату-два Огневу! — повторил техник, не скрывая радости. Козырнув, четко повернулся и пошел в расположение батальона.
Организуя оборону нашего боевого участка, майор Ф. Н. Щербаков проверял подготовку рот и батальонов полка и отметил распорядительность и энергию техника-лейтенанта. Бурин укрыл танки взвода в хорошо устроенных капонирах и замаскировал свой командирский танк Т-34 за стогом сена, откуда хорошо просматривалось шоссе.
— Хорошую позицию выбрали... вот только стог!?
— Ничего, товарищ майор. Буду молчать до последнего. Подпущу... У моего танка лишь конец ствола выставлен, незаметно! [169]
Ранним утром по шоссе спокойно и уверенно двинулись фашистские танки. Метров с семисот танк техника-лейтенанта открыл огонь и прямым попаданием разбил гусеницу головной вражеской машины, заставил его закружиться на месте. А когда подбитый танк подставил свой борт, второй снаряд угодил ему в моторную группу. Машина вспыхнула. Та же участь постигла еще четыре танка. Пять стальных громадин дымились на шоссе, подбитые командиром 3-го взвода. Остальные танки врага, развернувшись, стали отходить.
С командного пункта армии для доклада командующему запросили, кто подбил танки и приостановил движение противника. Майор Щербаков доложил: 3-й взвод 2-го батальона полка под командованием техника-лейтенанта Бурина Василия.
Я поздравил Бурина с успехом.
— А что тут особенного, товарищ полковник? — ответил он. — Любой на моем месте сделал бы то же!
Командование наградило его орденом Красной Звезды.
Бои в районе Цеце — Балатон, кровопролитные и упорные, начались мощной артиллерийской и минометной подготовкой врага. В действие была введена и фашистская авиация.
После сильной бомбардировки с воздуха немецкие танки, ведя огонь, двинулись вперед, рассчитывая, что артиллерийская и авиационная обработка переднего края расчистила им дорогу.
Сосредоточенные в обороне истребительные противотанковые батареи открыли огонь по танкам противника. Но, несмотря на крупные потери, враг продолжал вгрызаться в нашу оборону. На своем боевом участке с дистанции 800–1000 метров били по противнику танки нашего полка. Гитлеровцы вынуждены были отступить.
После боя, поздно вечером, обходя подразделения полка, я направился в танковую роту стоявшего в резерве батальона. Вошел в помещение и остановился, никем не встреченный. Слышался спокойный и негромкий голос. Пожилой танкист держал в руках потрепанную книжку и, наклонившись к огню каганца, читал: «...подали мы, товарищи, руку на братство! Вот на чем стоит наше товарищество! Нет уз святее товарищества... Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей.» [170]
Я слушал вместе со всеми, пока боец не закрыл книгу.
— Петров, и где ты достал эту книжку?
— Фашисты сожгли школу в моем городе. Там, в мусоре, и нашел. Это Гоголь...
— Ты, дед, давно воюешь? — задорно спросил молодой танкист.
— Давно, внучек!
— Что же у тебя даже медальки нету? — не унимался тот.
— Может, и есть! Лестно, конечно, иметь награду. Да ведь и то... «Истинная награда не в крестах или алмазах, а просто в совести нашей», — говорил фельдмаршал Кутузов солдатам, когда поразил Наполеона. Совесть моя, внучек, чиста перед моей Родиной. Дрался с немцами, белополяками, Деникиным и вот теперь довелось с фашистами. Три отметины имею на теле... немецкими пулями и казачьей шашкой был поражен. А пошел ныне добровольцем! Я коммунист!
Наступила тишина. Поправив не спеша фитиль в снарядной гильзе и обтерев руки о сапоги, Петров повернул голову к молодому танкисту.
— Вот такой же, как ты, — начал он тихо, как бы вспоминая, — был у нас молодой учитель в школе. Один у матери. Начали его призывать, а я к военкому, в райком, так, мол, и так, оставьте парня, пусть ребятишек учит, а я заместо него пойду воевать... И ушел.
— Остался, значит, он? Укрылся за стариком от фронта... — проворчал кто-то из сидящих.
— Вот послушайте. А он мне вслед письмо: «Горжусь тобой, дедушка, что ты пошел. Это хорошо! А вот, что так подумал обо мне — плохо. Родину защищать надо всем. Еду в училище — танкистом буду бить врага». Золотой парень, настоящий человек! И радостно было у меня на душе: хорошая у нас молодость. Мы не щадили своей жизни, чтобы детям, внукам было жить по-человечески, свободно и, как говорят, с наукой и культурно.
— А ты что же — награду не носишь? — не унимался молодой танкист.
— Да что ты к нему привязался, как репей к хвосту! — опять проворчал тот же голос.
— Ничего, молодой он, интересно. Внуку отдал, чтобы помнил обо мне, если не вернусь. Это как завещание, чтобы Родину хранил и защищал, как мы ее хранили и защищали, а если понадобится... [171]
— А большой он у тебя?
— Тринадцатый год пошел. Алешей зовут. Хороший! А орден Красного Знамени получил за Каховку!
«А вот и не знал Петрова», — подумал я. Неловко и радостно было. Подошел к старому солдату и крепко обнял его:
— Спасибо тебе, товарищ Петров... за учение. Слушайте его, ветерана трех войн, краснознаменца!
Дни и ночи чередовались в непрерывном грохоте сражения, в дыму и заревах. Наш полк, выдвинутый на передний край, без смены и передышки, меняя позиции в укрытиях, крепко держал оборону, отбивал ожесточенные танковые атаки гитлеровцев и сам контратаковал.
Многолетний опыт работы с людьми не мог обмануть, я видел, полк сражается на пределе своих сил. Ну, а если враг нажмет на нашем участке? Отчетливо представлял себе опасность. Надо действовать...
Хорошо запомнились слова В. И. Ленина, когда, прощаясь с В. И. Межлауком, который направлялся на Восточный фронт, он говорил: «Не забывайте о политической работе, не увлекайтесь только оперативной стороной дела».
И в эти трудные часы усилия командиров, политработников, коммунистов были направлены на то, чтобы поднять боевой дух танкистов, вселить в них бодрость и уверенность в своих силах. Не могу не сказать здесь доброго слова о подполковнике Амурхане Алихановиче Бохове — начальнике политотдела полка, энергичном организаторе, способном политическом руководителе, который своим личным примером в немалой степени способствовал успешному выполнению танкистами приказов командования.
Начальник штаба бронетанковых войск генерал Сергеев, предупредив об ожидаемом нажиме противника на участке 22-го танкового полка, передал приказ командующего генерала Павелкина удержать занимаемый рубеж. Предупреждение было своевременным. Враг не заставил себя ждать. Вначале появились приземистые «тигры» и «пантеры». Их было сравнительно немного, за ними двигались средние танки Т-III и Т-IV. Подпустив врага на 800 метров, наши танки и батареи противотанковой артиллерии открыли огонь. Но враг упорно лез вперед, не считаясь с потерями. Ему удалось несколько потеснить наш полк и уничтожить выдвинутую вперед батарею ИПТАП.
В критический момент боя я приказал резервным танковым ротам контратаковать противника. Фашисты отошли, [172] бросив на поле боя свои подбитые и сожженные танки. В этот день враг больше не предпринимал атак. Но мы знали, что непременно последует еще вторая, третья...
Утром следующего дня фашистская авиация начала бомбить передний край обороны, а затем обрушила удары в ее глубину.
Мы видели, как советские истребители контратаковали противника. Второй эшелон вражеской авиации был перехвачен нашими самолетами еще над территорией, занятой гитлеровцами.
Танкисты пересчитывали краснозвездные машины, когда они летели туда и затем возвращались на свои аэродромы. И с болью в сердце убеждались, что не всем довелось вернуться.
А затем на нас вновь двинулись танки.
Как и вчера, вначале появились три тяжелых танка, за ними шли средние. Набирая скорость и ведя сильный огонь, они с ожесточением лезли вперед. Видимо, выполняли строгий приказ ценой любых потерь пробить брешь в нашей обороне.
И тут заговорили гвардейские минометы. Огромное пламя взметнулось над танками врага, и грохот заглушил все звуки боя. А над дымящимся полем еще и еще со свистом, бороздя небо молниями, летели снаряды «катюш». И опять враг не прошел.
В этом бою потери полка были особенно тяжелыми.
Начальник санчасти полка, молодой врач, доложил, что раненым оказана помощь, требующие эвакуации направлены в медсанбат.
— Устали? — спросил я.
— Устал! — просто, не по-уставному ответил он.
— Да, мы все чертовски устали, но вы, врачи, особенно.
— Мы? Почему? — удивился врач.
— Наше дело солдатское. Мы не видим сраженных нами. А через руки врачей проходят многие тысячи изувеченных, искалеченных, нечеловечески страдающих.
— А мы, товарищ полковник, по окончании мединститута даем клятву: «Пусть всегда рука моя будет твердой, совесть чистой, а под халатом бьется доброе сердце медика».
— Врач... Памятник надо поставить нашему советскому военному врачу и рядом с ним фельдшеру и санинструктору. [173]
— Я, товарищ полковник, нахожусь еще под впечатлением виденного и слышанного в медсанбате. В одной палате лежали два молодых лейтенанта. Артиллеристы истребительного полка. Увидев нас, один из них открыл глаза: «Не прошли?» — А когда услышал, что все атаки врага отбиты, лицо его просветлело. Прошептал: «Это Павел...» И все. Умер.
Тот, кого он назвал Павлом, лежал рядом. Богатырь, только каких усилий стоило ему сдерживать боль! Он еще смог сказать: «Сергей погиб как герой! Не устояли бы! Напишите, товарищ майор, рабочим нашего завода, комсомольцам, что клятву, данную с Сережей, мы сдержали, а товарищам в полк — бить врага... до победы». Через час и он умер. Вот где сила героизма и великой дружбы!
Так умереть могут только люди с чистой совестью, до конца выполнившие свой долг перед Родиной.
В венгерской деревне под городом Цеце похоронены в братской могиле павшие в боях солдаты и офицеры нашего 22-го танкового полка.
В тот же вечер из штаба бронетанковых войск прибыл в полк офицер связи с сообщением, что на подходе из Будапешта две бригады наших САУ-100.
Появление уже в первую мировую войну английских и французских танков предвещало, что на смену пушкам сопровождения пехоты, передвигающимся при помощи конских упряжек, идет бронированная самоходка. Во второй мировой войне появились мощные артиллерийские и противотанковые самоходные установки, которые, действуя в боевых порядках пехоты, прямой наводкой подавляли пулеметные точки, уничтожали узлы сопротивления противника и таким образом прокладывали дорогу атакующей пехоте. В то же время они стали эффективным средством противотанковой обороны.
Вот она — долгожданная помощь, о которой говорил генерал Сергеев. Прибывшая первой бригада полковника Иванова заняла боевой участок 22-го танкового полка. А мы отошли за канал, укрыли боевые машины в капонирах и замаскировали их. Новые позиции полка были выбраны моим заместителем майором Щербаковым не случайно. Он исходил из того, что атакующие немецкие танки, попав под огонь САУ-100, для правого разворота непременно должны будут свернуть и пройти вдоль канала. Их борта станут тогда отличными мишенями для наших [174] танкистов. Расчеты майора Щербакова полностью оправдались.
Как и прежде, на рассвете загромыхали немецкие танки. На этот раз они не прибегли к построению боевых порядков в виде ромба. Видимо, убедились, что ромб непригоден для борьбы с тяжелыми советскими танками и «тридцатьчетверками». Тупорылые, камуфлированные, многие с большой буквой «G» на борту — в честь теоретика и создателя немецких танковых войск генерала Гудериана, не раз битого под Тулой и Москвой, — танки грузно переваливались с боку на бок. Издали казалось, что движутся они необычайно медленно.
Открыв огонь, вражеские машины ускорили ход. Редкие ответные выстрелы ввели врага в заблуждение: он решил, что противостоящие ему части потеряли боеспособность, обескровленные предыдущими схватками.
Напряжение на командном пункте нарастало по мере приближения немецких танков. И вот земля вздрогнула от залпа ИПТАП и мощных пушек САУ-100. В грохот орудий вплетался оглушительный рев «катюш». Темно-красное пламя поднялось там, где двигались гитлеровские танки.
В эфире раздались панические вопли, крики, ругань, которую, даже не зная немецкого языка, советские танкисты научились хорошо понимать. Огонь САУ-100 сокрушал лобовую броню «тигров» и «пантер», сбивал с них башни. Подбитые вражеские танки дымились, застыв на месте с опущенными или задранными вверх пушками-хоботами, как допотопные чудовища, другие, с разорванными гусеницами, вертелись на месте, пытаясь увернуться от огня самоходок. Не выдержав нашего мощного огня, фашистские танки стали разворачиваться, чтобы поскорее выбраться из огненного пекла, подставляя борта под обстрел.
Во время боя четыре болванки угодили в командирский танк КВ майора Ф. Н. Щербакова. Балансиры срезало, как ивовый прут сабельным ударом. Но танк продолжал двигаться, сердито рыча. Уральская сталь выдержала чудовищной силы удары. От них остались на броне лишь синие ожоги да глубокие вмятины.
При попадании снаряда в танк испытываешь странное ощущение: кажется, что машина на какое-то мгновение останавливается, а затем делает стремительный рывок вперед. От удара бьешься головой о внутреннюю стенку брони, но мысль всегда четко и мгновенно срабатывает: [175] «Не пробил! Выдержал!» Мотор работает отлично, и уже больше по привычке прислушиваешься к его мощному гулу и ритмичным ударам.
Немногие машины врага сумели выбраться из огненных клещей двух бригад САУ и 22-го танкового полка.
Этим днем бойцы и командиры нашего полка были особенно довольны. Стало ясно, что на участке фронта, где стоял полк, враг выдохся, потерпел неудачу и теперь, зализывая раны, не помышляет больше о наступлении.
Высокое командирское мастерство, мужество и отвагу продемонстрировали во время ожесточенных контратак противника майоры Щербаков, Огнев, Канунников, капитаны Чирво и Кузьмин, старший лейтенант Дривицкий и другие.
Десять дней и ночей шли кровопролитные бои у озера Балатон. Сотни танков с одной и другой стороны участвовали в них. В небе сражались советские летчики, прочно удерживая за собой господство в воздухе. Рокот моторов заглушал гром наземного боя.
22-й отдельный танковый полк выполнил поставленную задачу, не пропустил врага на своем боевом участке. Его воины проявили массовый героизм и активно содействовали успеху советских войск.
Мы понесли значительные потери в живой силе и технике. Тяжело раненного майора Щербакова, командира роты Громова и других эвакуировали в санитарном самолете во фронтовой госпиталь. Моим заместителем стал майор И. Н. Канунников.
Командующий бронетанковыми и механизированными войсками фронта генерал-лейтенант М. И. Павелкин дал высокую оценку боевым действиям 22-го отдельного танкового полка у озера Балатон.