В бой идут красные броневики
Советское командование разработало план действий против Центральной рады и Каледина. Главная задача заключалась в том, чтобы разъединить казачьи части Каледина и формирования Рады, не дать им возможности соединиться, нанести удары и разгромить поочередно.
Первый удар было решено нанести по гайдамакам в направлении Лозовая — Павлоград — Синельниково — Екатеринослав — Александровск. 4 января 1918 года началось наступление на Полтаву — Киев. На Дону сосредоточивались значительные силы Красной гвардии, отряды революционных матросов и солдат под командованием Р. Ф. Сиверса, Ю. В. Саблина и Г. К. Петрова. Эти силы [55] в декабре перешли в наступление. Успеху в значительной степени способствовало то, что прибывшие с фронта казачьи части находились под влиянием большевиков, они не выполняли приказов Каледина и целыми подразделениями переходили на сторону Советов.
Центральный Комитет партии и лично В. И. Ленин горячо приветствовали активные действия украинских коммунистов в борьбе против Каледина и Центральной рады.
Вместе с отрядами Красной гвардии, освобождая Украину, самоотверженно сражались с войском Центральной рады харьковские автоброневые части.
Вскоре после выхода из госпиталя, в конце января, я был вызван в штаб Антонова-Овсеенко. Там встретил Коляденко.
— Ну, вот опять и сошлись наши пути, — сказал он улыбаясь. — В Константинограде засели гайдамаки. Главком приказал разгромить их и выбить из города... Твои броневики не подведут?
— Нет!
— Отлично! Давай решим, как будешь действовать.
Коляденко развернул карту и, водя по ней карандашом, изложил свой план операции.
— Согласен? Добро! Так и доложим главкому.
В. А. Антонов-Овсеенко высоко ценил способности, энергию, знания и военный опыт Николая Коляденко и не раз поручал ему выполнение особо сложных боевых заданий.
Сводный отряд под общим командованием Коляденко, впереди которого двигались приданные ему броневики, выступил из Харькова. На развилке дорог вблизи Константинограда (ныне Красноград) броневики остановились, поджидая подхода основных сил. Коляденко, командир отряда красногвардейцев и солдат и я сверили время и еще раз разобрали план операции и взаимодействия.
— Тебе все ясно? — обратился Коляденко к командиру сводного отряда. — Значит так! Мы с Алексеем стремительным броском броневиков и всей мощью их огня наносим главный удар. Ты поднимаешь в атаку свою пехоту по сигналу в точно установленное время. Людей береги. Все!
Броневики шли в глубокий обход врага, чтобы с тыла неожиданно обрушиться на его позиции. Коляденко сидел рядом со мной, наблюдая через смотровую щель за дорогой. Он все волновался, не упустили ли чего, его тревожило, [56] как поведет себя в бою сводный отряд. Мы вышли точно на намеченный рубеж.
— Начинай! — посмотрев на часы, приказал Коляденко.
Броневики ринулись в атаку. Наша машина ворвалась на позицию батареи врага. Петлюровцы были застигнуты врасплох. Огнем пушек и пулеметов мы уничтожили артиллеристов. Затем сняли замки с орудий. Огонь броневиков сковал противника, а когда поднялась цепь красногвардейцев и солдат и длинными перебежками они двинулись на сближение, гайдамаки заметались в панике, бросая оружие, пулеметы, рубя постромки повозок.
Бросились бежать и петлюровцы, находившиеся в городе. Преследуемые броневиками, они пытались скрыться от уничтожающего огня в оврагах, вдали от большой дороги.
Сводный отряд Николая Коляденко вступил в Константиноград.
Жители, испытавшие на себе грабежи и насилия петлюровских бандитов, робко выходили на улицу, перешептывались возле своих домов.
Над зданием Совета взвилось красное знамя.
Коляденко весело посмотрел на экипажи броневых машин.
— Здорово мы их раскатали! Я займусь организацией власти, а ты, Алексей, с командиром отряда — сбором оружия. Не забудь пушки, с которых сняли замки. Они нам еще очень нужны будут!
Выполнив операцию, отряд вернулся в Харьков. Не прошло и несколько дней, как по приказу В. А. Антонова-Овсеенко нас направили на освобождение Кременчуга.
Пополнив запасы горючего и боеприпасов, бронеотряд отбыл для выполнения боевого задания. Недавний успех под Константиноградом воодушевлял экипажи, вселял в людей уверенность в своих силах.
Соблюдая осторожность и скрытность движения, сводный отряд Коляденко приближался к Кременчугу.
— Надо достать «языка», очертя голову соваться нельзя, — заметил я.
Коляденко в знак согласия кивнул головой.
— Верно! Хорошо бы найти разведчика, знающего город.
Без труда нам удалось захватить гайдамацкого сотника — взяли его в одном из домов на окраине города, у пригожей молодицы. Бравого вояку била мелкая дрожь — перед допросом мы с Коляденко предупредили, что за дачу ложных сведений он будет расстрелян. Сотник то жадно пил воду из стоявшего перед ним ковша, то торопливо [57] рассказывал о количестве пулеметов и орудии, о состоянии и расположении частей, сосредоточенных в городе.
Броневики стремительно ворвались на окраину города, где гайдамаки расположили свою артиллерию. Выбегавшие из домов артиллеристы попадали под огонь наших пулеметов и пушек. Орудия так и не произвели ни одного выстрела.
Оставив одну машину для охраны захваченных пушек, бронеотряд двинулся в центр города. Мы вели по врагу непрерывный огонь, прокладывая дорогу пехоте. Через три часа город был в наших руках. Оставалось только очистить его от гайдамаков, спрятавшихся на чердаках и в подвалах домов, в церквах и даже в синагоге.
Это был крупный успех. Свыше 800 винтовок, 68 пулеметов, 15 орудий было захвачено у врага.
Бой показал возросшее военное мастерство красногвардейцев и матросов, хорошо взаимодействовавших с броневиками. Операцию высоко оценили в штабе В. А. Антонова-Овсеенко и в Харьковской партийной организации. Бронеотряд стал одной из самых надежных и крепких воинских единиц гарнизона.
В начале 1918 года автоброневой отряд при военной комендатуре Харькова вошел как самостоятельное подразделение в состав Южного автоброневого дивизиона, которым командовал Венгеров.
Этот дивизион прибыл с В. А. Антоновым-Овсеенко. Он был укомплектован бронемашинами, выделенными Петроградским запасным автобронедивизионом, а также взятыми в Курске при разоружении автоброневой части, состоявшей при английской военной миссии в России. Венгеров вскоре был освобожден от должности, и мне приказано вступить в командование Южным автобронедивизионом.
Крепли и закалялись в борьбе отряды красногвардейцев, революционных солдат и моряков. Осуществляя практическое руководство, большевики цементировали их ряды.
Под ударами вооруженных сил Советской Украины, поддержанных мощными восстаниями рабочих и крестьянских масс, гайдамацкие банды бежали под защиту иностранных штыков. [58]
Огневой рейс
В конце декабря 1917 года, еще в период ведения мирных переговоров с Германией и Австро-Венгрией, в Брест-Литовске появились «уполномоченные» Центральной рады. Они умоляли немецких империалистов прийти Раде на помощь в борьбе с большевиками, оккупировать Украину. Центральная рада сменила англо-французских хозяев на немецких. Ей было безразлично, каким пулеметом — немецким, французским, английским или американским — подавить в кровавой бойне революцию рабочих и крестьян. 27 января (9 февраля) 1918 года Центральная рада предательски подписала Брест-Литовское соглашение.
Стремясь ускорить оккупацию Украины и использовать ее не только как огромный резервуар продовольствия, но и как базу для борьбы против Советской России, откуда пламя революции могло переброситься в Германию, немецко-австрийское командование двинуло на Украину огромную армию численностью в 450 тысяч человек — две трети своих сил на Восточном фронте.
4 марта 1918 года немцы вошли в Киев.
В тот же день состоялось совещание работников военных учреждений Харькова и Донецко-Криворожской республики, которое создало Чрезвычайный штаб обороны в составе М. Л. Рухимовича (председатель), Н. А. Руднева, Н. Коляденко, С. И. Петриковского и М. А. Сапельникова. На следующий день Совнарком Донецко-Криворожской республики и Чрезвычайный штаб обратились ко всем трудящимся с призывом дать решительный отпор германским империалистам. Харьков и прилегающие к нему районы были объявлены на военном положении.
В Харькове под руководством большевиков рабочие ускоренными темпами создавали новые военные формирования: Первый Харьковский пролетарский полк, состоявший преимущественно из рабочих ХПЗ, под командованием Г. П. Нехаенко, Первый партизанский полк железнодорожников, коммунистическая боевая дружина харьковских большевиков под командованием Н. Данилевского и другие части. Они выступили на фронт и вели тяжелые бои с немецкими оккупантами, нанося им неожиданные, сильные удары.
По приказу большевиков народные массы Украины поднялись на борьбу против немецких оккупантов и гайдамацких [59] банд, следовавших за ними. Советская Россия оказывала украинскому народу большую помощь финансами и оружием. Только в течение марта-апреля на Украину было отправлено 165 тысяч винтовок, 1840 пулеметов, 36 орудий, свыше 17 миллионов патронов и много другой техники и военного имущества.
Но силы были неравные. Разрозненные красногвардейские и партизанские отряды и только что сформированные части Красной Армии не могли противостоять регулярным немецким дивизиям, хорошо обученным и снабженным мощной военной техникой.
Уже в апреле 1918 года немецкие войска и части Петлюры вышли на ближние подступы к Харькову. Совет Народных Комиссаров Донецко-Криворожской республики принял решение о незамедлительной эвакуации государственных ценностей. Выполнение этой задачи было возложено на народного комиссара финансов республики Валерия Межлаука, который одновременно ведал денежным довольствием войск Украинского фронта.
Два вагона с ценностями (несколько сот миллионов рублей валюты, золото, платина, серебро) были прицеплены к бронепоезду. Под его защитой вагоны направлялись в Царицын.
Руководство республики при выборе кандидатуры на должность командира бронепоезда остановилось на мне. Пришлось расстаться с Южным автоброневым дивизионом и передать командование моему боевому товарищу П. В. Украинцеву.
При отходе советских войск с Украины автоброневой дивизион был рассредоточен для усиления частей и боевых отрядов Н. А. Ховрина, Ю. В. Саблина, Р. Ф. Сиверса и других, находившихся под общим командованием К. Е. Ворошилова.
В боях с немецкими оккупантами, бандами Петлюры и белоказаками генерала Краснова личный состав автобронедивизиона проявил мужество и героизм.
В район Царицына в апреле с боями отходил вместе с группой Ворошилова и 1-й Харьковский пролетарский полк Г. П. Нехаенко, за ним шли красногвардейские отряды Г. Сиверса-второго, А. П. Люля, И. И. Сак-Саковского — боевого командира красногвардейцев Харьковского завода ВЭК. Их отход прикрывал 1-й Революционный полк под командованием А. Воронина. [60]
Бронепоезд, командование которым мне предстояло принять, до последних минут стоял под парами на станции, пропуская вперед эшелоны с оборудованием, металлом, эвакуировавшимися семьями рабочих, и вел огонь по наступавшему врагу. 8 апреля в 6 часов утра немцы вошли в Харьков.
Моя мать — Анна Герасимовна осталась в городе. Вступившие вместе с немцами петлюровцы занялись охотой за большевиками, ушедшими в подполье, за крупными советскими работниками, расстреливали, вешали. В поле зрения полиции Петлюры попала и Анна Герасимовна. Долго допытывались они, где ее дети-большевики. Анна Герасимовна спокойно переносила угрозы и оскорбления, твердо отвечая, что сыновья у нее взрослые, живут, как хотят. Она и рада бы узнать, где они, да, к сожалению, ничего ей об этом неизвестно. Конечно, она хорошо знала, что Александр и я на бронепоезде, что старший сын Николай уехал вместе с рабочими ХПЗ, но куда отправились эшелоны, она действительно не знала.
Только на четвертые сутки бронепоезд прибыл в Луганск. В городе бесчинствовали анархисты и эсеры, наводя панику на население. Назначенный военным комендантом города П. А. Кин сумел навести революционный порядок. Это было нелегко.
Пронюхав, что мы эвакуируем большие ценности, анархисты решили захватить их и под прикрытием трех автобронемашин напали на комендатуру. Команда бронепоезда, стоявшего вблизи здания комендатуры, открыла огонь из скорострельных пушек и рассеяла бандитов.
Вскоре двинулись дальше. Каждый километр приходилось, что называется, брать с бою, то и дело отражая наскоки конных разъездов немцев, петлюровцев, белой конницы Краснова.
Под Ростовом путь бронепоезду преградили крупные силы белых. Мы попали под сильный артиллерийский огонь. Валерий Межлаук приказал отойти назад с тем, чтобы прорваться через станции Миллерово — Чертково — Лиски на Воронеж.
Еще на дальних подступах к этим крупным железнодорожным узлам пришлось вести упорные бои с немецкими кавалерийскими частями и петлюровскими отрядами. Стремясь захватить бронепоезд, они взрывали и портили железнодорожное полотно. [61]
«Огневым рейсом» метко и точно был назван путь бронепоезда.
В этом рейсе прекрасно проявил себя весь личный состав нашей крепости на колесах. Активно помогали вести бронепоезд через занятую врагом территорию начальник артиллерии штаба командующего Украинским фронтом А. И. Кошкарев, помощник В. И. Межлаука старый большевик П. И. Чепурнов, братья Волковы, Александр Селявкин. Нечеловеческая усталость валила людей с ног, но они стойко держались. Под огнем врага команда бронепоезда восстанавливала железнодорожный путь, и мы медленно, но упорно продвигались к Воронежу.
Валерий Иванович Межлаук, человек мужественный и волевой, находился среди нас и днем, и ночью. Он восхищался неиссякаемой энергией, предприимчивостью, смелостью и военной сметкой личного состава бронепоезда и не раз выражал ему благодарность.
И вот, наконец, мы пробились на территорию, не занятую врагом. Войдя в отсек, где находился В. И. Межлаук, я поднес руку к козырьку и отрапортовал:
— Товарищ народный комиссар, бронепоезд прибыл на станцию Лиски.
Межлаук взглянул на меня. От бессонницы глаза мои припухли и слипались.
— Отлично, Леша! Пойдем к главкому, доложим. Его вагон где-то поблизости, у вокзала.
Антонов-Овсеенко — бледный, осунувшийся — без тени удивления или радости встретил сообщение Межлаука. Как будто он, главком, был заранее уверен, что все именно так и должно было получиться. Это холодное спокойствие несколько даже обидело меня. Мне показалось, что он просто по достоинству не хочет оценить труд Межлаука и личного состава бронепоезда.
— Как дела на фронте? — спросил Межлаук и, садясь, закурил.
Армия Ворошилова, окруженная со всех сторон немецкими войсками, петлюровцами, пробивалась вперед, прокладывая путь 80 эшелонам, более чем 3000 вагонов с семьями рабочих, шахтеров и государственным имуществом.
В. А. Антонов-Овсеенко подошел к карте, лежавшей на столе.
— Вот тут сейчас товарищи Ворошилов и Артем. — И обвел пальцем кружок на ней. — Жара, плохо с водой, самолеты [62] врага! Трудно нашим. Много детей... — Главком помолчал, о чем-то думая. — А самое тяжелое еще впереди... удастся ли перейти на левый берег Дона. У станции Чир — шестисотметровый железнодорожный мост. Если его белоказаки взорвут, тогда... — Антонов-Овсеенко снял очки, поднес их ко рту, подышал на стекла и медленно стал протирать платком. — Тогда катастрофа! Краснов торопится, все более активизирует военные действия вокруг Царицына.
И тут я увидел глаза главкома: они сузились, покраснели, но взгляд выражал непреклонную решимость.
«Эх, Алексей, а ты что подумал! — ругнул я себя мысленно. — Мы-то пробились. Это факт. Но разве эта радость не тонет в тревогах за судьбу тысяч людей, детей, за судьбу Революции. Как будто и ничего не сказал Владимир Александрович, упомянув Царицын... Но надо же знать значение этого города в происходящей борьбе».
Главком по прямому проводу сообщил В. И. Ленину, что поезд Межлаука с государственным имуществом прибыл благополучно и отбывает на Москву.
— Ну, что же, Валерий Иванович, двигайтесь дальше! — напутствовал Антонов-Овсеенко. — Передайте привет товарищам и, прежде всего, Владимиру Ильичу.
Бронепоезд шел к Москве, почти не останавливаясь на станциях и часто без железнодорожного жезла. 29 апреля утром, через 22 дня с момента отъезда из Харькова, мы прибыли на Казанский вокзал, где нас уже поджидали представители Госбанка, ВЧК и отряд особого назначения при Коллегии ВЧК, оцепивший платформу и все выходы с вокзала.
Государственные ценности были перегружены из вагонов на грузовики и под усиленной охраной доставлены в специальные помещения. Здесь и состоялась официальная передача ценностей уполномоченным Госбанка.
Встреча с Лениным
По окончании операции приема — сдачи к В. И. Межлауку подошел сотрудник комендатуры Кремля и передал, что Владимир Ильич вызывает его в Кремль.
В. И. Межлаук показал на меня:
— Он со мной. [63]
Мы сели в ожидавшую нас машину, которая доставила нас к Спасским воротам. В сопровождении того же сотрудника, что-то сказавшего часовому у ворот и показавшему ему документ, В. И. Межлаук и я прошли по двору Кремля, а затем по длинному коридору Совнаркома.
— Сюда, — толкнув дверь, произнес сотрудник и ввел нас в комнату, где сидели секретари. — Эти товарищи вызваны на прием.
Попрощавшись с нами, он вышел.
Я слышал, как в груди моей гулко колотится сердце. Украдкой взглянул на сидевшего рядом Валерия Ивановича. Он то и дело вынимал платок, вытирал сухие губы. В комнате стояла абсолютная тишина, нарушаемая лишь телефонными звонками и приглушенными голосами. Ждать пришлось не более десяти минут.
Когда мы вошли в кабинет, В. И. Ленин поднялся из-за стола и крепко пожал нам руки.
От имени правительства Ленин поблагодарил нас за доставку ценностей. И сразу завязался оживленный разговор о положении рабочих и крестьян на Украине, о боеспособности Красной гвардии и молодых красноармейских частей, обмундировании и питании бойцов, немецких оккупантах.
Владимир Ильич внимательно выслушал рассказ В. И. Межлаука. Только в необходимых случаях задавал вопросы, чтобы уточнить, добиться полной ясности в том, что его интересовало.
В. И. Ленин говорил о тяжелых условиях Брестского мира, о том, что будущее, несмотря ни на какие испытания, за нами.
Ленин встал, прошелся молча по кабинету, закинув голову и заложив руки за вырез жилета, вновь вернулся к мысли о Бресте, сказав, что Советская Россия получила передышку, выиграла время, чтобы накопить силы для новых тяжелых испытаний.
Межлаук, конечно, представлял себе, чего стоила В. И. Ленину борьба за подписание Брестского мира, и внутренне восхищался мужеством, мудростью Владимира Ильича, его огромной выдержкой и страстной убежденностью.
Я же в ту пору ничего не знал о трудностях, возникших в связи с этими переговорами, и даже не подозревал, какого исключительного накала достигла борьба Ленина за Брестский мир. [64]
«Для новых тяжелых испытаний» — эта фраза насторожила Межлаука. Он вопросительно взглянул на Ленина. Владимир Ильич понял этот взгляд и заговорил о неотложной необходимости быстрее создавать новую армию, социалистическую, крепкую, дисциплинированную. Что с запада и с востока на нас двигаются империалистические хищники и новая война неминуемо начнется. Но когда мы закончим работу по созданию новой армии, Российская Советская Республика будет непобедима.
Не помню, что говорил Валерий Иванович. Все мое внимание было приковано к Ленину. Я не мог еще успокоиться от охватившего меня радостного, счастливого волнения.
«Так вот он какой!» — думал я. Меня поражала быстрая смена выражения лица и особенно какая-то необыкновенная сила глаз Ленина. Создавалось неотразимое, почти физическое ощущение, что от этих глаз ничто не может скрыться, они все видят. В них светились то лукавый с хитринкой огонек, то суровая твердость, то большая человеческая доброта.
Видел я и усталость на лице Ленина, но весь он был как заряд огромной энергии, воли, решительности, мудрости и непоколебимой веры в победу. И эта его внутренняя сила передавалась нам.
Великий человек, основатель партии, организатор и вождь Октября, посвятивший жизнь делу революции, взявший на свои плечи всю тяжесть борьбы с ее открытыми и скрытыми врагами, — вот что я знал о В. И. Ленине со слов Конуровского, Артема, Рухимовича, Кина, Руднева... Но многие важные факты биографии Владимира Ильича, подробности его титанической работы на протяжении почти четверти века тогда мне не были известны. И вот я увидел его, такого простого, человечного, внимательного.
Когда беседа подходила к концу, в кабинет вошел Я. М. Свердлов. Владимир Ильич пригласил нас на объединенное заседание ВЦИК.
Яков Михайлович поправил пенсне, написал несколько слов на листке блокнота и сказал густым голосом, так сильно контрастировавшим с его невысокой, худощавой фигурой:
— По этой записке вас пропустят на заседание.
Прощаясь, Ленин задержал руку Межлаука и сказал, что крайне необходима поездка Валерия Ивановича в Козлов и Царицын. [65]
Так состоялась наша встреча с В. И. Лениным и Я. М. Свердловым, оставившая неизгладимый след в моей памяти и жизни. Входили мы с Межлауком в кабинет к В. И. Ленину с трепетом и радостным волнением. Уходили, еще раз, на собственном опыте, убедившись в том, что Владимир Ильич обладал удивительным умением поднимать человека в его собственных глазах, умел ценить и беречь достоинство человека. В. И. Ленин прекрасно понимал каждого, особенно впервые попавшего к нему на прием и испытывающего робость и растерянность, как никто другой умел создать обстановку простой, непринужденной, серьезной беседы.
Уходили мы окрыленные, бодрые, с новыми силами, которые до этого, казалось, уже были на пределе.
С огромным вниманием слушал я доклад Ленина об очередных задачах Советской власти, в котором ярко и выпукло была развернута гениальная программа решения организационных задач социалистической революции, намечены пути построения фундамента социалистической экономики, реорганизации экономического строя страны на началах социализма, изложены основные принципы экономической политики советского государства в период перехода от капитализма к социализму. Крепко врезалось в память слово «передышка». Да... Ленин так и говорил — передышка!
Не все положения доклада мне сразу стали понятны. Стремясь поглубже разобраться, читал и перечитывал материалы, печатавшиеся в газетах, спрашивал Межлаука. Он охотно, не жалея времени, беседовал со мной, разъяснял все, что мне было непонятно.
По указанию Межлаука я остался в его распоряжении. Командование бронепоездом сдал своему заместителю Николаю Козлову, попрощался со своими боевыми друзьями. Бронепоезд был направлен на Южный фронт.
На некоторое время Валерий Иванович оставил меня в столице, а сам для выполнения специального задания В. И. Ленина выехал в Козлов и Царицын. Там находились штабы Южного фронта и Царицынской группы войск, в район действия которой отходила с Украины армия К. Е. Ворошилова.
А. И. Кошкаров, Ф. Коваленко, С. В. Косиор, С. Шварц и я вначале жили коммуной в особняке на 3-й Мещанской, в помещении ликвидационной комиссии управлений штаба Украинского фронта. Позже наша коммуна, к которой [66] присоединились В. А. Антонов-Овсеенко и В. И. Межлаук, перебрались в гостиницу «Савой».
Чем ближе узнавал я В. И. Межлаука, тем сильнее всем сердцем привязывался к нему. Валерий Иванович был человеком обаятельным, большого ума и культуры. Образование получил в Харьковском университете, с отличием окончил два факультета. Со всеми членами коммуны, а среди нас были и люди, не имевшие даже среднего образования, держался просто, ровно, без тени превосходства. Беззлобной шуткой и остроумным словом В. И. Межлаук умел развеселить товарищей, поднять дух. Любил книги, умную беседу. Он обладал поразительной памятью; мог цитировать подряд целые страницы. Встречаясь через много лет с людьми, с которыми даже не был в близких отношениях, он не только узнавал их, но и безошибочно вспоминал фамилии, имена и отчества.
Как-то вошел в комнату В. А. Антонов-Овсеенко и остановился перед В. И. Межлауком, сидевшим у окна с книгой в руках.
— Что это — призрак? Ты жив? — спросил он с серьезным видом.
— Жив. А что?
— На почитай, что о тебе пишут белогвардейцы. — Он протянул газету «Киевская мысль» от 17 мая, в которой на видном месте было напечатано, что нарком финансов В. Межлаук по приговору военного суда был расстрелян за вывоз в большевистскую Россию государственных ценностей Украины.
В моей жизни Валерий Иванович сыграл огромную роль.