Глава XVIII
Несмотря на конец декабря, погода стоит теплая. Близок полдень. В лагере тихо. Солдат что-то не видно. Кое-где, между палатками и юломейками, небольшие дымки из-под ротных котлов, у которых толкутся кашевары. Позади лагеря, среди изгородей, заметно больше движения. Там расположились торговцы, прибывшие из Бужднура и других мест Персии, пограничных с [129] Геок-Тепе — за Копетдагским хребтом. Торгуют орехами, сыром, изюмом, мучными лепешками, сваренными в бараньем сале, сушеной рыбой и еще чем-то. «Персюки», как прозвали их солдаты и казаки, все же доступнее маркитантов — армян, устроившихся тут же, и поудобнее своих собратов по искусству, расположившихся прямо под открытым небом. Маркитанты же имеют нечто в роде палаток или брезентов, внутри которых, на ящиках, разложены всякие товары. Здесь найдете вино, водку, пиво, консервы и т. д., только цены колоссальные: например, бутылка пива — 5 р.; коробка сардинок — 2 р. 60 к., и т. п. О коньяке, хересе, шампанском и говорить нечего: бутылка шампанского 30 р. и т. д.
В средине лагеря, в группе лазаретных наметов и кибиток Красного Креста — еще более тишины. Раненых там несколько человек, за которыми ухаживает графиня Милютина, прибывшая в осадный лагерь из Самурского госпиталя, куда отправлена кн. Шаховским большая часть раненых из передового лазарета, чтобы освободить места новым.
Очутилась графиня в осадном лагере, в который, в виду опасности, не допускались сестры милосердия, — совершенно случайно. В этом помог ей, быть может, даже и против желания, — начальник военных сообщений, просивший у генерала Скобелева 2 роты для усиления слабой защиты Самурского поста. Просьбу свою начальник военных сообщений мотивировал, между прочим, пребыванием в названном укреплении дочери военного министра.
Генерал Скобелев дороживший каждым солдатом, которых у него было весьма ограниченно, не мог [130] исполнить подобной просьбы и ответил лишь «разрешением графине Милютиной прибыть в осадный лагерь, если она пожелает». Графини, мечтавшая об этом со дня прибытия в Самурский госпиталь, сейчас же воспользовалась данным позволением, скрепленным также и разрешением главно-уполномоченного Красного Креста. Вскоре к ней присоединили сестру милосердия Стрякову.
У ставки генерала Скобелева, в юломейках и на открытом воздухе, чуть не целая канцелярия: пишут, чертят, литографируют, и т. д. Генерала самого нет здесь, — он в траншеях, который открываются впереди лагеря, в виде длинной черной насыпи, тянущейся параллельно стенам неприятельской крепости, — с правого фланга на левый. Там виднеется множество солдат и оттуда раздается сухой треск одиночных выстрелов.
От черной насыпи отделилось несколько человек и медленно двигаются через поле к лагерю. Несут кого-то на носилках.
— Какого батальона?
— Апшеронского, ваше благородие!
— Куда ранен?
— В плечо, ваше благородие! отвечает глухо раненый, из носилок.
Понесли дальше — в лазарет.
Через несколько времени несут другого, потом третьего и так до 5. Более потерь в траншеях, средним числом за день, не бывает.
Работы подвигаются весьма успешно. Численность работающих несколько увеличилась прибытием из Бами еще небольшой части войск. В распоряжении начальников обоих флангов находятся уже по 15-ти рот. Для охраны лагеря остается 7 рот. [131]
К 26-му декабря, 1-ая параллель была сомкнута и выведены подступы ко второй; установили также гелиографное сообщение редута N° 1-й с лагерем и Правофланговой калой. На последней, в этот день, был ранен, в мягкие части бедра, комендант ее — капитан-лейтенант Зубов{50}. На место его был назначен командир морской батареи, лейтенант Шеман. В этот же день в лагерь возвратился небольшой отряд из кавалерии и пехоты, отправленный, еще накануне, по дороге к Асхабаду — к югу от Геок-Тепе, для разыскивания фуража. Поиски увенчались успехом и отряд, не встречая особенного сопротивления со стороны неприятеля, привез с собой большой запас саману и немного пшеницы, найденных им в текинских селах, оставляемых неприятелем по мере приближения отряда. Поплатились только три перса — торговцев заехавшие слишком вперед. Они были зарезаны тэкинцами.
К 28-му числу открыта была 2-ая параллель и закончены в ней все ходы сообщения. В самой параллели устроили батареи: демонтирную, мортирную и батарею с горными орудиями. В центральном ходе сообщения 1-ой параллели со второй, был расположен перевязочный пункт Красного Креста.
Солдаты работают без устали. Постоянное пребывание в среде их генерала Скобелева действует на работающих экзальтирующим образом, усиливая их энергию. Боевая школа выработала в молодом генерале старого солдата. Опыт прошлой военной жизни, ясный взгляд [132] на дело и уменье найтись в критическую минуту — подкладка его боевого воспитания. «Серая шинель» видит, понимает и глубоко чтит военные доблести, а потому слова генерала действуют на них магическим образом. В ночь, 28-го числа, приказано было закладывать подступы к третьей параллели и участок ее.
Был 9-ый час. На небе ни одной звездочки. Все задернуто тучами и утонуло в ночном мраке. В лагере тлеют костры. Где — то слышится говор, но он скоро смолкает. Скобелев только-что возвратился из траншей и завернул в Красный Крест выпить стакан чаю. Везде тихо... не на долго...
На черном фоне ночи, впереди лагеря, блеснуло множество огоньков и пронесся прерывистый ружейный залп... Огоньки сливаются в длинную искрящуюся полосу. Перекатный ружейный треск, с грохотом орудий, покрывается гулом тысячей голосов... Алла! Ла-ла! Алла!.. В тылу лагеря раздаются одиночные ружейные выстрелы, которые быстро учащаются... Пули свистят по разным направлениям. Все на ногах. Огонь уже открыли с орудий перед лагерем, через головы своих, в неприятельскую крепость...
Чей-то запыхавшийся голос из темноты спрашивает генерала Скобелева.
Ему отвечают, что генерал поскакал к траншеям. Требуют одноколки или фургоны!!.. Шаховской уже послал их с ротмистром Максимовым...
Гул ослабевал. Ружейные залпы становятся все рже и реже...
Траншеи полны солдат. Прижавшись к насыпи, судорожно сжимая ружья, всё напряженно вглядываются в черную мглу. Другие быстро двигаются на площади, [133] между параллелями... На перевязочном пункте Красного Креста, освещенном несколькими фонарями, лежат, покрытые серыми шинелями, не то убитые, не то раненые. Тут суетня...
Приближаясь к батарее и редуту, спотыкаешься о трупы. Чем ближе, тем больше. Ноги шлепаются в лужах крови.
Узкая траншея местами запружена телами. Пахнет пороховым дымом. На банкете две сцепленные фигуры, — у одной в груди штык, у другой разрублена голова: шашка и штык в тесном союзе с омертвелыми пальцами...
Слабый свет фонаря едва освещает молчаливую батарею; тут тихо. — Изрубленные тела, сдвинутые орудия и несколько санитаров, с ротмистром Максимовым и доктором, убирают их в фургоны и одноколки, стоявшие по близости... Где-то, во мраке, несутся звуки веселого марша и раздается громкий голос генерала Скобелева, отдающего приказание — «продолжать работы!»...
Тэкинцы, в огромном числе, сделав вылазку из крепости, произвели неожиданное нападение, главным образом, на правый фланг осадных работ и в обхват его; частью, — на Право-фланговую калу и тыл лагеря.
Дело произошло следующим образом:
С наступлением ночи, инженеры: Сандецкий и Черняк, с частью рабочих, вышли из второй параллели, по направлению к крепости, для трассировки новых работ. Не успели они сделать и 50-ти шагов, как один из солдат, шедший впереди, крикнул:
«Ваше благородие, тэкинцы!»...
Сандецкий и Черняк, увидя вблизи двигающуюся [134] черную массу и не имея на себе оружие{51}, кинулись к траншеям. Добежав до насыпи, Сандецкий едва успел закричать: «Рота, пли», как был изрублен настигнувшими его тэкинцами. Та же участь предстояла и Черняку, если бы не подвернувшийся его преследователям солдат, расправа над которым отняла у них несколько секунд, давших возможность Черняку вскочить в траншеи, где, в это время, наступала очередная смена частей.
Командир 4-го Апшеронского батальона, князь Магалов, со своими офицерами и частью солдат, находясь во второй параллели, спокойно поджидал очередной смены, как вдруг, неожиданно для всех, на траншею бросается масса полуобнаженных, с шашками в руках, текинцев... Натиск был так стремителен, так неждан, что солдаты едва успели сделать несколько выстрелов, как на головы их с насыпи посыпались шашечные удары...
Узкие траншеи затрудняли штыковую работу. В короткое время траншея заваливается телами убитых и раненых. Тэкинцы, не занимая ее, несутся к первой параллели, куда отступают уцелевшие апшеронцы. Резервы неприятеля, следуя по пятам за авангардом, забирают своих убитых и раненых, стаскивая что можно с наших, предпочитая всему — ружья и патроны.
Другая часть неприятельского авангарда врывается на батареи. Артиллеристы, не успевшие зарядить орудия, защищают их саблями и револьверами, но их искрошивают до половины; при этом неприятель успевает [135] захватить одно горное орудие. Мортиру, забранную им, отбивают. Неприятель с батарей мчится дальше...
Атака текинцев на Право-фланговую калу встречается лейтенантом Шеманом непрерывными залпами из морских картечниц — это удерживает натиск.
Массы неприятеля не успевают еще достигнуть следующей траншеи, как в нее делаются несколько дружных залпов, а потом бросаются в штыки. Это Красноводский местный батальон. Тэкинцы смешиваются и быстро отступают. Красноводский батальон занимает вторую параллель и преследует отступающего неприятеля учащенными залпами... В темноте раздается удалая песня охотников. Воропанов с командой спешит в подмогу. Еще несколько залпов...
Атака неприятеля отбита на всех пунктах.
Лопаты и кирки снова врезываются в землю; работы, временно прерванные, продолжаются с лихорадочной энергией.
Наша потеря: убиты: подполковник Мамацев{52}, князь Магалов; подпоручики: Сандецкий, Чикарев, Готте, врач Апшеронского батальона Троцкий и 90 нижних чинов.
Ранены: штабс-капитан Прогульбицкий и до 40 нижних чинов. Кроме того, мы потеряли: одно горное орудие и знамя Апшеронского батальона, но, в то-же время убиты: командир батальона, субалтерные офицеры, знаменщик и почти все солдаты, находившиеся при нем. За честь, — более жизни, — отдавать было нечего...
Уже за полночь. В лазаретных наметах Красного [136] Креста лежат живые люди с изрубленными головами, челюстями, плечами, суставами и т. д. Все это покрыто слоем крови с землей и глухо стонет. Опытные руки докторов Слижневского и Трейберга быстро накладывают швы и перевязывают. Возле них, белая как статуя, автоматически помогает графиня Милютина. Раны нанесены исключительно холодным оружием — по четыре и по пяти на каждом.
Забрежжился восток... Ночная мгла сменяется бледноватым светом. Из лазарета доносятся тихие стоны, — кропотливая перевязка еще не окончена...
На кладбище пошли рыть новые могилы...