Глава VIII
Бами занято было генералом Скобелевым, как уже упомянуто выше, в мае месяце. Тэкинцы оставили свою крепость без боя и удалились в Геок-тэпе, отстоявшее от Бами на 112 верст.
Завладев первым опорным пунктом Ахал-тэкинского оазиса, генерал Скобелев отдал распоряжение: привести его в строго оборонительное положение, имея в виду образовать здесь промежуточную базу, для дальнейших военных действий на юге. Вместе с постройкой укрепления, сюда стали свозить запасы отрядного довольства, доставка которых вначале происходила весьма медленно, благодаря ограниченности перевозочных средств.
Уборка хлебных посевов текинцев, находившихся в окрестностях Бами, была возложена на части войск, которых снабдили для этой цели серпами и косами. Работы производились под прикрытием конвоя{17}.
Кроме сооружения укрепления и уборки хлеба, деятельность передового отряда в первое время поглощалась частыми учениями, под непосредственным наблюдением самого генерала. Внезапные ночные тревоги или сборы в поход, делаемые им неожиданно, приучили солдат ориентироваться при всяких случайностях.
Одновременно с устройством передового пункта, начата была организация второй коммуникационной линии — михайловской (красноводской), порученная генерал-майору Петрусевичу.
В инструкции, данной по этому поводу генералом [49] Скобелевым своему помощнику, заключалось, между прочим, следующее:
«Возлагаю на Ваше Превосходительство исследовать пути от Михайловского залива до Кизил-Арвата{18} и устройство этой линии. Вашему Превосходительству разрешается вызвать один мобилизованный батальон для следующих целей:
«1) Приступить к организации коммуникационной линии Михайловское — Бами с окончательным выбором и отчасти занятием необходимых опорных пунктов.
«2) Иметь возможность в крайности поддержать передовой отряд в Бами и Ходжам-кала. От этих целей зависят те меры в порядке постепенности, которые будут приниматься Вашим Превосходительством, сообразно с обстановкою и средствами. Обе эти, хотя и важные цели, подчиняются соображение для нас первостепенному, на котором основан успех всей Ахал-Тэкинской экспедиции — не заводить в глубь края войска, не сосредоточив в преддверии оазиса на все действующие войска отряда вторжения пропорции довольствия, обеспечивающего беспрепятственность перехода к решительным действиям. Пропорция эта должна быть шестимесячная, как минимум.
«В настоящее время выяснилось, что при выгодах двух коммуникационных линий, таковыми пунктами для всей экспедиции являются Ходжам-кала и Бами.
«Все прибывающие по линии Красноводск — Михайловской верблюжьи, вьючные, конские и аробочные транспорты и Дековилевскую конно-железную дорогу также поручаю усиленной заботливости Вашего Превосходительства. Прошу иметь в виду, что двигать вперед хотя бы один пуд, [50] есть выигрыш для общего дела; следовательно, чем скорее будут двинуты верблюжьи транспорты в Бами, тем лучше.
«Прошу Ваше Превосходительство иметь в виду, что я нахожусь в положении торговца, кредитующего на бирже превыше своих средств, на основании ожидаемого издалека, через океан, ценного груза, имеющего прибыть в срок. Для передового отряда таковым является первое августа, следовательно, к этому сроку должна прибыть хоть часть верблюдов.
«Если бы, по прибыли в Красноводск, Ваше Превосходительство убедились в невозможности поддержать отряд в Бами довольствием и вообще организация подвозов встретила бы значительные трудности, то прошу меня предупредить возможно скорее, так как мне нужно время, чтобы выслать необходимое, хотя частью из средств нынешней коммуникационной линии. Обращаю внимание на своевременное принятие соответствующих мер, для обеспечения следования верблюдов мангишлакских, оренбургских, громовских и т. д.»
Получив эту инструкцию, генерал Петрусевич занялся немедленно выполнением ее.
К началу июля месяца бамийское укрепление во многих частях своих было уже готово, покончена была также и уборка хлеба.
В это время генерал Скобелев получил известие о намерении текинцев, под предводительством Махмут-Кули-Хана, идти на Нухур, близ Бендесен, чтобы заставить преданных нам нухурцев бросить свою землю и переселиться в Геок-Тэпе.
В виду этого и с целью: 1) выяснить действительные силы и намерения текинцев по пути из Бами в [51] Геок-Тэпе; 2) поддержать нухурцев и через них войти в торговые сношения с Персией; 3) уничтожить по дороге запасы неприятеля, которыми мы не в силах воспользоваться, чтобы ослабить его; 4) заставить текинцев с семействами и стадами еще более сгруппироваться в Геок-Тэпе, чем увеличить бедствие противника, ибо уничтожив корм, стадам их угрожала бы гибель; 5) взять в руки инициативу и доказать неприятелю и, в то же время, своим войскам наше превосходство, не взирая на малочисленность, и 6) если окажется возможным, выяснить подступы к Геок-Тэпе. На основании всего этого, генерал Скобелев предпринял движение вперед, как для рекогносцировки Геок-Тэпе, так и пути следования к нему.
Рекогносцировочный отряд состоял из{19} 3 ¼ роты, 10-ти орудий, 3-х сотен казаков, ракетной батареи и хора музыки Дагестанского полка, всего — 350 штыков, 311 сабель и 10 орудий.
Довольствия бралось на 12 дней.
Движение с таким малочисленным отрядом к центру средоточия неприятельских сил было рискованно и слишком смело; но в последнем заключался также и залог успеха.
Генерал Скобелев глубоко верил в свое знание Азии, и боевое чутье редко обманывало его. [52]
«Неприятель храбр и искусен в одиночном бою, — говорил он — но действует врассыпную или отдельными кучами, мало послушными воле предводителя, а потому неспособен, несмотря на свою подавляющую многочисленность, к единству действий и маневрировании массами. Будем бить противника тем, чего у него нет; будем бить его сомкнутым, послушным, гибким боевым порядком, дружными, меткими залпами и штыком, всегда страшным в руках людей, сбитых дисциплиной, чувством долга и круговой порукой в одно могучее тело — колонну».
В этот боевой символ крепко верил офицер и солдат его войска.
Отряд выступил из Бами 1-го июля, вечером, и 5-го числа, утром, сделав переход около 100 верст, подходил к неприятельскому укреплению Егин-батырь-калы, в 14-ти верстах от Геок-Тэпе.
Во время движения отряда, шайки текинцев, хотя и беспокоили его, но это не мешало топографу Сафонову произвести тщательную съемку всего пути следования. Неприятель оставил Ягин-батырь-калы еще до прибытия туда нашего отряда.
Овладев неприятельским укреплением, которое должно было служить опорным пунктом рекогносцировки следующего дня, а также и ночным бивуаком для отряда, генерал Скобелев приказал привести его, как можно скорее, в оборонительное положение. Солдаты дружно принялись за дело и, в короткое время, проделали в стенах бойницы и амбразуры для орудий и устроили эспланаду, для чего пришлось пожертвовать частью красивого сада, насаженного в кишлаке. Обоз помещен был во [53] внутренней цитадели{20}, имевшей форму квадратного домика без крыши, но с высокими глиняными стенами. На случай ночной атаки со стороны неприятеля, разложили костры кругом лагеря и поставили секреты.
С наступлением вечера, генерал Скобелев, собрав около себя офицеров и начальников частей, в коротких словах напомнил задачи каждого из них в предстоящей рекогносцировке следующего дня и в случай ночного нападения текинцев на бивуак...
... «Убеждение в большое боевое сердце ваше дает мне право уверенно решиться рекогносцировать Геок-Тэпе», — говорил он. Генерал, между прочим, обращал их особенное внимание тщательно следить за выдающимися группами неприятеля, ибо успех, по мнению его, решается не массою присутствующих людей в поле, а успешным движением вперед отделенных групп молодцов, — почему нужно быть крайне внимательным к появлению таких групп, сосредоточивая против них всю силу своего огня, в противном случае, группы эти, оставленные без больших потерь, растут необыкновенно быстро и решают победу.
Применяясь к данному случаю, генерал Скобелев высказал: «Имея дело с фанатизированною неорганизованной толпой, советую гг. начальникам всех частей еще зорче следить за появлением подобных передовых групп, ибо несомненно, что, с уничтожением их, будет в корне уничтожена вся сила инициативы оставшейся массы, — вот почему нельзя достаточно рекомендовать держать в руках огонь, и чтобы великое слово это не осталось на бумаге, а перешло бы на практике в дело, необходимо, [54] чтобы начальник части перед боем еще сердцем обвенчался бы с сердцем части, и чтобы часть эта являлась у него в руках, в критически момент боя, выражением наибольшего усилия воли духа вверенных ему людей».
Ночь с 5-го на 6-е прошла, однако, благополучно. За час до восхода солнца, отряд тихо выступил из укрепления и, построившись в боевой порядок, двинулся вдоль гор на рекогносцировку кишлака Янги-кала, отстоявшего версты на три от Геок-Тэпе.
Обоз был оставлен в укреплении под прикрытием полуроты и одной картечницы, вверенных начальству войскового старшины Верещагина.
Заметив движение нашего отряда, тэкинцы в Геок-Тэпе известили об опасности окрестные кишлаки пушечным выстрелом. Скоро вся равнина, на которой расположена обширная неприятельская крепость с прилегавшими укреплениями, покрылась группами наездников, которые, стянувшись полукругом, стали теснить отряд к горам, открыв по нем густой ружейный огонь. С обоих сторон завязалась упорная перестрелка, приправленная нашею шрапнелью. Последняя заставила текинцев кинуться врассыпную.
Версты три не доходя до Янги-калы, отряд неожиданно наткнулся на засаду в несколько сот человек неприятельской кавалерии, стремительно бросившейся на него из-за бугров, атакуя фронт, но будучи встречены дружными залпами, наездники немного смешались. В этот момент приказано было пустить в ход ракетную батарею.
Быстро поставили станок, вложили ракету — первые две разорвались в станке, третья, хотя и вылетела, но упала тут же близ офицера, командовавшего этой [55] батареей, который рефлективно отскочил от шипевшей ракетной гранаты, но знакомый звучный голос, раздавшейся над ним:
«Поручик, надо уметь умирать!» заставил его сейчас же оправиться.
У шипевшего снаряда очутился генерал Скобелев; ракету разорвало, слегка поранив лошадь его. Изумленные присутствующее невольно двинулись к нему ближе. Один только казак-наводчик казался безучастным в происходившем, продолжая спокойно накладывать ракету за ракетой, не обращая внимания на их разрывы, пока не напал на удачные, которые, с резким шипением влетев в неприятельскую конницу, произвели страшный переполох между лошадьми, умчавшими своих всадников в разные стороны. Угрюмое лицо наводчика озарилось тогда иронической улыбкой и он самодовольно проговорил:
«А що, не залюбив, сучий сыну?»
Наступление отряда длилось недолго; скоро приказано было остановиться, и артиллерия, выехав на позицию, открыла огонь. Топограф и некоторые из офицеров занялись набрасыванием кроки неприятельского укрепления и прилегавшей местности. Впереди всех, на бугре, находился генерал Скобелев, который тщательно осматривал крепость в бинокль. В это время большая пария текинцев, выбежав из Янги-калы, засела в ближайший сад, откуда стала сильно беспокоить отряд ружейным огнем. Сейчас же послан был взвод Красноводского местного батальона, чтобы их выбить оттуда. Очутившись в сильном огне, мало привычные к бою солдаты нисколько смешались и залегли в первый попавшийся арык{21}, откуда и начали перестрелку. Но это [56] длилось только несколько минут. Скобелев был уже между ними и тихим, церемониальным маршем, под градом неприятельских пуль, довел их до назначенного места. Несколько метких учащенных залпов, и тэкинцы были выбиты из сада.
К 2-м часам дня рекогносцировка была окончена. Войска, переменив фронт, под звуки музыки и хора песенников направились обратно в Егин-батырь-калы.
Наступил самый трудный момент для отряда. — Массы неприятеля и конного, и пешего, теснили его со всех сторон, осыпая градом свинца, но, в свою очередь, встречаемые картечью, пятились назад. Ружейные залпы раздавались непрерывно. Орудия то и дело снимались с передков. Некоторые из текинских всадников ворвались прямо в нашу цепь, в которой распоряжался адъютант Скобелева, Эрдели, забравши к себе также денщиков и другую прислугу. Револьвер не сходил у него с рук. Приходилось браться и за шашку. Отряд, не взирая ни на что, стройно двигался под звуки марша к опорному пункту. Веселый, слегка картавый голос Скобелева, по временам доносившийся в части, электризовал всех... Невдалеке показалась Егин-батырь-калы. Ряды неприятеля стали уменьшаться. Несколько партий текинцев, оставив своих, поскакали вперед к горам против занятого нами укрепления. По прибытии в Егин-батырь-калы, все части отряда быстро заняли свои места и стали приготовляться к ночной обороне.
Кругом лагеря заготовили большие костры, которые в то-же время могли служить условными знаками для определения дистанции; орудия наведены в измеренные пункты. Обоз поставлен был в более удобное место, чтобы его без замедления двинуть в путь; назначены [57] секреты и, кроне того, строжайше приказано, в случай нападения, тотчас засыпать все огни внутри лагеря. Об отдыхе никто не думал. Утренняя рекогносцировка давала полную возможность неприятелю узнать наши силы и можно было не сомневаться, что он воспользуется ночью для атаки нашего бивуака.
Наступил вечер. Кругом лагеря не было заметно ни малейшего движения. Лишь ветер слегка шелестел листьями деревьев, да тихий говор солдат слабо нарушал наступившую тишину...
Ночная мгла, сменив вечерние сумерки, скоро задернула всю окрестность непроницаемой пеленой. Только красноватые отблески сигнальных костров резко выделялись на темном фоне ночи. Но и те стали слабеть, сливаясь с полуночным мраком...
Огни лагеря были уже давно погашены, кроме палатки генерала, освещенной стеариновой свечей. Скобелев не спал, но что-то чертил и делал заметки. Не спали и люди.
Был уже второй час ночи. Вдруг раздалось несколько одиночных выстрелов и через несколько секунд все пространство кругом лагеря покрылось сплошным ружейным треском и бешеным криком тысячи голосов. Текинцы атаковали лагерь с 3-х сторон. Ответом на этот вызов служило гробовое молчание отряда....
«Не выказывать силы огня, пока неприятель своим упрямством не вынудит!» Это приказание любимого генерала твердо помнили офицеры и солдаты...
Выстрелы со стороны неприятеля делаются реже; стихает немного и гул, среди которого раздаются отдельные громкие голоса, выкрикивающие кого-то по [58] именам. Это начальники текинцев ободряют друг друга к наступлению...
Проходит несколько времени томительного молчания. Снова не человеческий вой с пронзительным гиком, покрываемый грохотом ружей. Неприятель уже близ ограды и с ревом кидается на нее. Но в этот раз его встречают картечью и непрерывными залпами. «Целься ниже, горячиться нечего», слышится в разных местах спокойный голос Скобелева, обходившего в эти минуты части отряда{22}.
Голоса текинцев удаляются. Ружейная дробь затихает, но с нашей стороны залпы переходят в батальные... Все погружается в тишину....
Третья неприятельская атака также отбита.
Восток уже белеет...
На горизонте блеснули красные полосы... Из лагеря прогудел заревой выстрел с прощальной гранатой к Геок-Тэпе. Солдаты громко читают молитвы под торжественные звуки национального гимна. Все части в сборе. Хор музыки, окончив гимн, играет марш добровольцев и отряд выступает из укрепления. Построившись затем в боевой порядок, отряд направляется к пескам, для обратного следования новою дорогою в передовой пункт.
Во все это время толпы текинцев, расположившаяся у подошвы гор, неподвижно наблюдают странную для них картину, но, вероятно, опомнившись, кидаются с гиканьем вслед отряду, пытаясь окружить его тесным кольцом. Минутами кажется, что массы неприятеля [59] сотрут эту небольшую горсть людей — до того она мала сравнительно с противником; но это только кажется. Отряд как бы окружен стальной броней. Ни перекрестный рой пуль, вырывающий кое-где по солдатику, ни бешеные натиски противника, не изменяют боевого построения современной фаланги. Прекрасный мотив марша добровольцев, заглушая визг свинца, как бы иронизирует над страхом смерти и тяжелый переход в другую жизнь совершается незаметно.
После неудачных одновременных атак на фланги и тыл, неприятель меняет тактику и устремляется всею массою на правый фланг. Отряд, переменив фронт, встречает его картечью из 6-ти орудий и батальным ружейным огнем; тогда противник начинает уже отступать. Был момент, когда наша кавалерийская цепь, теснимая тэкинцами, стала суживаться. В это время впереди цепи, на походном кресле, очутился генерал Скобелев, который спокойно осматривал в бинокль движение неприятеля. После этого Скобелев не выезжал более из цепи.
С наступлением вечера преследование текинцев почти прекратилось.
9-го числа отряд прибыл обратно в Бами, сделав в оба конца 230 верст. Все посевы неприятеля по дороге были уничтожены.
Потеря с нашей стороны заключалась: в 3-х убитых, 8 раненых и 8 контуженных. Неприятель потерял до 400 чел.{23}, в числе которых было убито и несколько именитых людей: так, напр., Худеяр, хан [60] Бегерденский, три сердаря из Мерва. Потеря последних особенно поразила текинцев.
Результаты, добытые рекогносцировкой, давали возможность, более или менее, ориентироваться при выработке плана дальнейших военных действий.
Между солдатами и казаками передового отряда, знавшими прежде Скобелева лишь понаслышке и видавшими его теперь в бою, вера в генерала сделалась фаталистической.
«Кого не победит Скобелев, того никто не победит», говорили они, считая его заговоренным от пули.
Вскоре после этой рекогносцировки генерал Скобелев отправился в объезд коммуникационной линии, назначив в Бами командующим передовым отрядом начальника артиллерии — полковника Вержбицкого, начальником же штаба его — капитана Мельницкого. Бамийский пост в это время представлял из себя довольно сильное укрепление, вооруженное 25 орудиями и расположенное в стороне от полуразрушенной неприятельской крепости, на обширной площади, переходившей непосредственно в предгорье Копетдагского хребта. Вода из горного ручья была проведена посредством множества канавок во все части войска, стоявшие в укреплении, что значительно оживляло бивуак. Кроме того, устроено два бассейна для купанья и баня.
Прибыв в Бами 1 октября, я нашел всех обывателей его в напряженном ожидании начала военных действий. Последним предвиделось, однако, некоторое замедление, благодаря различным препятствиям в организации транспортов с довольствием, еще не выступавших из Красноводска. Тем не менее, сообщенное мною начальнику отряда, полковнику Вержбицкому, поручение от [61] генерала Скобелева относительно движения вперед, весьма оживило старого ветерана.
— Ну, если выступим и не 20-го октября, а в первых числах ноября, то и слава Богу, — ответил он мне.
Полковнику было уже лет за 60. Весь в сединах и морщинах, с очень добрым и симпатичным лицом, он любил, однако, постоянно ворчать. В отряде его называли «дедом» и, не смотря на доброту, все-таки побаивались.
— Если бы не Скобелев, ушел бы на боковую; давно уж пора, стар стал — похварываю, — говорил полковник как-то за вечерним чаем.
«Вот на старости лет навесили беленький, указывал он на Георгиевский крест в петлице{24}! Да что же прикажете делать! Скобелев мне в сыновья, а то и во внуки годен, а я вот, старик, служу у него и буду служить хоть до самой смерти. Умен он, батюшка мой, большой умница, люблю таких».
Вся кропотливая деятельность по отряду лежала на молодом капитане Мельницком. Как начальник штаба передового отряда, Мельницкий действительно был правою рукою Вержбицкого, или даже «двумя руками», в чем признавался сам полковник. Его очень любили и называли «кипятилкой», так как не было ни одной минуты, когда Мельницкий был спокоен и без работы. За что бы он только ни брался, все делал с лихорадочной поспешностью, что не мешало ему быть, однако, точным в исполнении и в отдаче приказаний. [62]
Жизнь на передовом пункте заметно отличалась своим оживлением от жизни на других постах. Офицерство устроило здесь ничто в роде клуба, помещавшегося в большом дивизионном намете, где были расставлены венские стулья и ломберные столы, доставленные на верблюдах из Красноводского клуба. На столах аккуратно разложены журналы и газеты, хотя и очень поздней получки. Раза два в неделю клуб освещался по вечерам стеариновыми свечами, играла полковая музыка, и собравшаяся публика услаждала себя общественным чаем, картами, рассказами интересных эпизодов и даже пением любителей. Прекрасного пола, конечно, не было: он существовал только в грезах и воспоминаниях. Утро посвящалось учению солдат; некоторые занимались охотой, но по близости, что бы не попасть в тэкинские лапы.
Обедали в скадчину — кружками. Но более многолюдный стол имела артиллерия, где участвовал тоже и «дед».
Полевое казначейство столовалось с контролем; последний состоял из одного представителя — Тархова{25}, которого можно было видеть очень часто у продовольственных бунтов, тщательно проверявшего количество и вес кулей, а также усушки и утечки интендантской фабрикации и т. д.
День прихода почты был один из самых оживленных. Ждалась она с великим нетерпением, и лишь только прибывала, как мгновенно разбиралась.
Ночь не редко разнообразилась легкою перестрелкою [63] с подползавшими к лагерю тэкинцами. В начале перестрелки вызывали тревогу, но потом их стали игнорировать, а часовым и секретам строго приказано стрелять только в крайности.
Был, впрочем, случай, когда голый тэкинец, вымазавшись салом, чтобы лучше вырваться, отнял ружье от часового; другой, неожиданно облапив караульного у склада, силился обезоружить его и полоснул даже шашкой по спине, но солдат отплатил — прострелив ему голову пистолетом, который он успеть вытащить у тэкинца из-за пояса во время ратоборства.
Не смотря на хорошую ключевую воду и обильную, хотя однообразную пищу, между солдатами существовала болезненность. Страдали преимущественно цингой и лихорадкой. Больных помещали в полугоспитале, половина которого находилась в Дуз-Олуме.
Скудные средства его пополнялись из склада Кр. Кр. Прошло несколько дней пребывания моего в Бами. Вержбицкий получил уже известие о выходе из Красноводска на Михайловскую линию двух больших продовольственных транспортов, в несколько тысяч верблюдов.
Известие это вызвало шумное оживление. Всякий чувствовал близость похода. Вопрос оставался за Атрекской линией, на которой транспортировка почему-то затягивалась. По поводу этого ходили слухи о крупном интендантском воровстве, накрытом, будто бы, самим генералом Скобелевым в Чигишляре, вследствие чего все интендантские подрядчики и поставщики верблюдов со страху разбежались. Все это были только слухи, верных же сведений никто не имел. Как бы то ни было, но в Чигишляре, по-видимому, произошло что-то неладное.
«Дед», при слове «интендант» приходил в [64] свирепость. Да вряд ли кто другой мог бы равнодушно отнестись к этой хищнической, организации.
Приведя в порядок и дополнив склад вещей Красного Креста, я стал торопиться в обратный путь, и 9 октября утром, в сопровождении 30 человек казаков, отправился из Бами верхом в объезд северной линии, по направлению к Михайловскому заливу.