Глава VII
Перевал к посту Ходжам-кала весьма затруднительный для колесного транспорта. Ухабистая, изрытая арыками дорога, тянется почти на всем протяжении пути, лишь изредка сменяясь ровной дорогой. Ко всем этим неудобствам присоединяется еще отсутствие сносной воды, так как соленая вода колодцев на стоянке, называемой Маргис, насыщена в добавок сероводородом.
Верст за 6 до Ходжам-кала, безплодная местность начинает оживляться; кое-где появляются кустарники и низкоствольные деревца; в воздухе ощущается некоторая свежесть — признак близкого присутствия воды; наконец перед глазами выступает ярко — зеленой полосой узкая долина с серебрящимся на ней ручейком. Долина эта, прорезывая поперечно степь, тянется далеко на север, переходя в ущелье между Копетдагским и Кюриндагским хребтами, называемым Кизил-Арватским. Ущельем этим образуется проход, соединяющий солончаковую пустыню севера с пустыней юга, а вместе с ними и обе наши коммуникационные линии.
По другую сторону долины, на невысоком косогорье, построено Ходжам-калинское постовое укрепление, вооруженное четырьмя орудиями и картечницей. Несмотря на свое сравнительно возвышенное положение, укрепление Ходжам-кала находится в весьма невыгодных условиях, благодаря соседству с местностью, резко пересеченной по всем направлениям и покрытой густым кустарником, [41] что дает возможность тэкинским шайкам незаметно подбираться к посту или укрываться близ него. Такого рода положение ставит в необходимость держать возле поста секреты и аванпосты, весьма обременительные для незначительного гарнизона, выдержавшего уже не одно неприятельское нападение. Небольшой лазарет в 25 мест наполнен больными, преимущественно дизентерией и кишечным катарром. Между ними было и несколько раненых.
В Ходжам-кала заканчивалось телеграфное сообщение{13} и передача депеш на передовой пункт, также и обратно, производилась посредством гелиографа, возможное только в ясную погоду. Аппарат этот весьма прост. Два небольших круглых, слегка вогнутых зеркала, поставленных под углом друг к другу, концентрируют солнечные лучи в световой фокус видимый на расстоянии 25–30 верст. Короткие или длинные колебания зеркала, производимые нажиманием пальца, соответствующие телеграфным знакам «точки и тире», дают издали такое же дрожание светового фокуса, наблюдаемое в бинокль и записываемое на бумагу. Таким образом составляется депеша.
Места для постановки гелиографных станций требуются, конечно, самые высокие. Легкость переноски аппарата делает его крайне удобным и практическим во время производства военных операций, но, к сожалению, непостоянным.
С Ходжам-кала до передового пункта оставался еще промежуточный пост Бендесены в 23 верст, с которого начинался горный перевал к оазису. [42]
По мере приближения к Бендесенам, все яснее и яснее очерчивался грандиозный Копетдагский хребет, остроконечные вершины которого кое-где были подернуты туманом. Невдалеке, у подножья хребта, на зеленом лугу, местами залитом водой горного ручья, выделяется несколько холмов и на них сторожевые шалаши.
На холме, примыкавшем к самому подъему, расположены кибитки и виднеются орудия.
Поверхность вершины его так мала, что едва ли вместит на себе и полуроту. Внизу, у подошвы его пестреет множество желтых шалашей из камыша. В них живут казаки и, кроме того, имеет приют команда охотников. Близ холма огорожено место, откуда несется по временам отчаянное блеяние — там устроена лечебница для верблюдов. С левой стороны дороги к укреплению и шагов на 200 не доходя до него, выступает широкий холм, со сторожевым постом на вершине.
По склону этого холма тянутся несколько гряд больших каменьев; за этими камнями были убиты: доктор Студицкий с двумя казаками, защищаясь, в числе 13 человек от многочисленной шайки текинцев. О драматической смерти молодого врача было в то время заявлено официальной газетой. Краткость сообщения послужила поводом к разным толкованиям и комментариям, как мотивов происшедшего случая, так и самого факта.
Постараюсь в немногих словах восстановить грустный эпизод так, как он произошел в действительности, 21 июня. — Дня за три до описываемого случая, из Бами в почтовое отделение Хаджам-кала был послан курьером с бумагами и шифрованными депешами казак 5-й Полтавской сотни Каломиец, вместе с двумя джигитами. Последние, прискакавши, спустя несколько [43] часов, в Ходжам-кала, заявили начальнику поста, что на них напали тэкинцы, которые убили казака, имевшего при себе почтовую сумку; джигитам же удалось спастись бегством. При получении этого известия, тотчас была наряжена погоня.
На перевале действительно нашли обнаженный труп казака, но сумки и других вещей при нем не было. О следах пребывания неприятеля в этом месте можно было догадаться по золе потухшего костра и коркам недоеденного чурека.
Убитого казака перевезли в Бендесены{14} и похоронили близ выше описанного холма.
Неточность показания джигитов и некоторая подозрительность, внушаемая ими, вызвали желание со стороны генерала Скобелева выяснить, насколько возможно, обстоятельства смерти казака и род пули, которой он был убит.
С этою целью, два дня спустя после происшествия, доктор Студитский выехал из Бами в Бендесены в сопровождении 12 казаков. Кроме этого конвоя, Студитского должна была сопровождать 10-я рота Самурского полка, возвращавшаяся в Ходжам-кала. Торопясь прибыть скорее на место, доктор Студитский уехал с казаками двумя часами ранее выступления пехотного конвоя.
По прибытии в Бендесены, Студитский отделившись, с двумя казаками, отправился на могилу убитого, для вырытия его трупа. Оставшиеся люди спешились и принялись поить лошадей. В этот момент из-за холма показалось несколько текинских всадников. Завидев [44] их, Студитский крикнул: «За мной! поймаем их живьем!» поскакал на встречу к ним, но сейчас же вернулся обратно...
более 200 человек конных текинцев с пронзительным гиком высыпалось на холм и в долину.
В первую минуту Студитский с казаками помчался к полуразрушенной башне, находившейся в одной версте от холма. Но было уже поздно. Часть текинцев перерезывала им дорогу. Оставалось одно средство — занять скорее ближайшую позицию: это были вышеупомянутые гряды камней. В один момент, казаки, бросившись с лошадей, засели за камни и, дав подъехать ближе неприятелю, сделали по нем дружный залп, сваливши несколько текинцев. Тогда неприятель спешился и занял ближайшие возвышенности, с которых начал обстреливать горсть осажденных перекрестным огнем. Один из казаков был ранен, другой убит. В это время тэкинцы стремительно бросаются в атаку; их снова встречают дружным залпом и двух, полезших на камни, зарубают шашками... Выстрелы неожиданно раздаются уже из-за гребня холма, где была позиция защищавшихся: неприятель обошел ее в тыл. Положение осажденных становилось до нельзя критическим. Не теряя мужества, Студитский разделил казаков на две части — одни защищали тыл, другие фронта атаки; сам же он быстрым скачком думал перейти ко второму гребню — ближе к вершине холма, но не успел сделать и шагу, как свалился смертельно раненный пулею в сердце, успев проговорить: «Прощайте, братцы! поклон жене»...
Оставшись без руководителя, казаки не унывают и, сберегая патроны, стреляют только наверняка. Из [45] 13 человек у них уже трое убитых и пять раненых; последние, истекая кровью, продолжают стрелять. Один из уцелевших, вольноопределяющийся, с немецкой фамилией, советует «сдаться». Его пригрозили убить. Позорное предложение более не повторялось.
Было уже четыре часа по полудни. Восемь часов горсть храбрецов, решив умереть до последнего, держится против многочисленного врага. Фатальная развязка близка. Вдруг неприятель стал быстро оставлять свои позиции и, сев на коней, поскакал по направлению к Бами, на перевал. Через несколько минуть оттуда раздается батальный залп. За первым следует перекатного дробью второй. Это подошла 10-я Самурская рота, выступившая из Бами двумя часами позже отъезда Студитского. Неприятель ограничившись несколькими выстрелами по нашей пехоте, ускакал в горы. Герои были спасены.
Тело Студитского вместе с двумя казаками похоронено в Ходжам-кала. Над общей могилой их стоит деревянный крест с надписью: «Павшие геройской смертью в Бендесенах д-р Студитский и казаки: Иван Кучар и Лазарь Мосенко». Уцелевшие казаки получили по 2 Георгиевских креста.
По прибытии в Бендесены, мне пришлось таки значительно опустошить свой вещевой транспорт, в виду настоятельной просьбы начальника поста, войскового старшины Верещагина{15} — оказать помощь команде охотников, которая, благодаря своим частым странствованиям по горам, износилась до последней нитки и ходила в лохмотьях. [46] Команда эта организована была для разведочной службы, вскоре после занятия генералом Скобелевым Бамийской крепости.
Состав ее отличался большим разнообразием элементов. Тут были: апшеронцы, дагестанцы, ширванцы, самурцы и т. д., всего до 120 человек. Поступая в команду по доброй воле, люди эти отличались выносливостью, настойчивостью и беззаветной удалью, — имея в перспективе: Георгиевский или деревянный кресты.
Рыская постоянно в горах и ущельях на 80-ти верстном радиусе окружности для выслеживания текинских шаек, немудрено, что охотники износились до крайности, тем более, что пополнение вещами из частей, которые они оставили, было весьма затруднительно. Да и самим частям не всегда удавалось выцарапывать следуемое от интендантства.
Внешним видом своим команда походила на толпу вооруженных оборвышей, готовых идти в огонь и воду. Коротенькие полушубки с тысячами заплат, у других вывороченные шерстью вверх, или туркменский балахон с латками из солдатского сукна, все это одетое часто прямо на голое тело, без грязной тряпки, напоминавшей следы рубахи. На голове дырявая шапка или просто сшитый мешком кусок бараньей шкуры. Вместо сапог лапти, а то и одне тряпицы. Вот и весь костюм стражи бендесенского перевала. При команде охотников находился военный врач Малышевский, помогавший им где только было нужно и одинаково с ними терпевший невзгоды походной жизни. Впоследствии Малышевский был прикомандирован к штабу генерала Скобелева{16}. [47]
Переночевав в Бендесенах, мы на следующей день, с восходом солнца, двинулись на перевал через Копетдаг.
Подъем со стороны поста не представлял особенного затруднения: крутые волнообразные всходы лишь изредка прорезывали общую плоскость наклона, тянувшуюся верст на восемь вверх и переходившую в гладкую площадку на вершине хребта, откуда сразу начинался крутой зигзагообразный спуск с отвесным обрывом по краю узкой дороги, входившим в глубокое ущелье. Это место перевала было самое трудное и опасное для колесного транспорта. Малейшая неосторожность — и все полетело бы в обрыв. В широкую прогалину ущелья, между высокими громоздившимися скалами, открывались вдали необозримые пески таинственной пустыни, никем не исследованной и Бог весть где оканчивавшейся. Это песчаное море — туркменские кочевья, лежат по ту сторону оазиса Ахала, узкая полоса которого, прилегая к подошве Копетдага, скрывается от глаз отрогами хребта.
Изрытая арыками и каменьями дорога в ущелье идет, все понижаясь до горного ручья, с которым уже вместе тянется кривыми, пересеченными заворотами до более ровного предгорья, сливавшимися непосредственно с оазисом.
Вечерело. Причудливые тени гор все быстрее и быстрее сгущали сумерки. Стало совсем темно. Впереди заискрились огни костров и начал доноситься шумный говор. Где-то раздался оклик часового. Мы подъезжали к передовому пункту Бами, составлявшему преддверье оазиса. [48]