Глава VI

Чат принадлежит к числу самых нездоровых мест по Атрекской линии.

Плохие гигиенические условия поста во многом были созданы полным отсутствием санитарных мер на постовой стоянке в предшествовавшую экспедицию и заключались, главным образом, в поверхностном зарытии трупов павших верблюдов подле поста. Благодаря рыхлому, глинистому грунту и большим провалам в почве, которые образовались во множестве, запах от разлагавшихся трупов выходил из этих провалов, как из отдушин и чувствовался уже на значительном расстоянии от него. Пост этот был бы давно упразднен, но занятие его являлось необходимым в силу стратегических [34] соображений. Расположенный на небольшой возвышенности, одна сторона которой обрывалась в глубокий овраг, с протекавшим по дну его грязным Сумбаром, Чат, более или менее, командовал прилегавшею местностью, по которой часто передвигались тэкинские партии. Рыхлое свойство земли и постоянное просачивание Сумбара делали стоянку на посту не всегда безопасною. Бывали случаи, когда проваливались в землю верблюды с вьюками и так глубоко, что их не могли уже вытащить. Рассказывали про одного казака, который провалился вместе с лошадью, сидя на ней верхом и спасся тем, что, очутившись в глубокой пещере, нашел боковой выход, сообщавшийся с оврагом, из которого и вылез на свет божий.

Грязноватый медицинский околодок, помещавшийся в дырявой кибитке, был наполнен больными, — преимущественно желудочно-кишечными катаррами; уход за которыми существовал весьма плохой.

Комендант поста, бледный молодой поручик, с блуждающими глазами, которого я мельком видел в Чигишляре и в первую минуту принял за больного, отличался, как рассказывали про него, двумя склонностями: был неимоверно придирчив к солдатам, — часто без всякой причины, и чувствовал страсть к дисциплинарным взысканиям. Одно из этих взысканий совпало с моим прибытием на пост и заключалось в строжайшем запрещении солдатам петь песни по вечерам. Поручик не прочь был и от кулачной расправы, к которой он прибегал при всяком удобном случае. Делал ли он это ради скуки, или же мозговая его деятельность была не совсем в порядке — Бог его ведает! Коменданта этого впоследствии сменили другим. [35]

В Чате мне пришлось остаться до утра следующего дня и затем отправиться далее, на пост Дуз Олум, в 42 верстах от Чата, который имел значение передового пункта в прошлую экспедицию; в настоящее же время служил отчасти средним складочным местом продовольствия для Атрекской линии. Дорога к нему пролегает в холмистой местности, пересеченной кое-где оврагами, но с полным отсутствием всякой растительности, как и голая степь пройденного пути. Дуз-олумский пост по величине принадлежит к числу самых больших постов на всей Атрекской коммуникационной линии. Расположенный на высоком плоскогорье, с крутыми и глубокими оврагами по бокам, на дне которых протекают речки: Сумбар и Чандырь, Дуз-олумский пост, кроме того, окружен с трех сторон скалистыми обнаженными горами и лежит как бы в котловине их. Широкое и гладкое плато поста искусственно разделено на три части. В самой задней, обнесенной рвом, помещаются склады хлеба и овса; во второй части развернуто в дивизионных шатрах отделение госпиталя, вторая половина которого находится в Бами. Здесь же в кибитках устроены: медицинский околодок, склады вещей Красного Креста и помещения врачей. Наконец, в третьей части, служащей непосредственным продолжением второй, в кибитках, палатках и землянках — расположены части войск. Пост изобилует маркитантами, торгующими живностью, водкой и ситцами. Они хотя и побаивались коменданта, в то-же время и воинского начальника Дуз-Олума, майора Пагирева, постоянно желчного и недовольного, но, несмотря на страх, при удобном случае, всячески надували покупателей.

За исключением пополнения склада Красного Креста [36] различными вещами, устраивать на этом посту что-либо мне не приходилось.

Благодаря стараниям заведовавшего госпиталем, все здесь находилось, более или менее, в исправности. Уход за больными лежал на сестре милосердия Стряковой, прибывшей с Кавказа в Закаспийский край в 1879 г., но принятой в сестры милосердия Красного Креста только в настоящую экспедицию.

С Дуз-Олума до передового пункта оставалось уже менее половины пройденного пути. На этом пространстве находилось три военных поста, организованных в настоящую экспедицию. Переход в 30 верст к первому из них, называемому Терс-Окан, я рассчитывал сделать в один день, выехав рано утром.

Спустившись с крутого Дуз-Олумского плоскогорья, мы очутились среди цепи меловых холмов с глинистой наслойкой, которые, постепенно переходя в горные отроги, сливались с далекой синевой. Глубокий овраг с Сумбаром тянулся, извиваясь, во все время пути. По берегам его росли кустарники, перемешиваясь с небольшими деревьями. В широкой прогалине{12}, образуемой оврагом, на половине дороги, раскидывались уже группы больших строевых деревьев. Гористый тип местности и растительность производили приятное, оживляющее впечатление после долгой, однообразной пустыни. К сожалению, этой редкой ценной растительности закаспийской степи наступала уже лебединая песня. Во многих местах виднелись только пни или кучи срубленных полувековых деревьев, очищенных от ветвей и с навинченными на верхушках их белыми стеклянными шляпками. Все это [37] шло на телеграфные столбы. Проволока телеграфа не была еще доведена до передового пункта. Она проходила 270 верст и оставалось еще провести около 46 верст. До Дуз-олумского поста телеграфные столбы были привозные с западного берега, а затем начинались кривые, сучковатые, местной обработки наших солдат.

Странная расчетливость! Сохранить десятка два тысяч рублей, а взамен этого обезлесить берег единственной речки в этой части пустыни и тем подвергать ее высыханию, уничтожая таким образом и жизненность края.

Вся тяжесть работ по срубке и обработке этих столов лежала, почти исключительно, на солдатах Терс-окановского поста, расположенного в лесистой местности.

Приближался вечер. В воздухе подуло ветерком и запахло свежестью. Спереди доносился шум как бы от водяной мельницы. Мы въезжали в небольшую кустарниковую рощу и стали огибать холм, наверху которого выглядывало горное орудие и шалаш сторожевого пикета. Проехали еще немного, и перед нами открылась, между двумя высокими горами, небольшая лощина, усеянная множеством лиственных навесов, из которых торчали верхушки кибиток и палаток. Сумбар в этом месте, благодаря порогам на дне его, превратился из тихой речки в бурливую и своим шумом еще более оживлял живописную стоянку. Это был Терс-Окан, с расположенным в нем батальоном майора Сивиниса, в звании начальника Терс-окановского отряда.

Приняв нас весьма радушно, майор Сивинис не замедлил тотчас же осадить меня просьбой — оказать помощь его батальону бельем, в количестве 500 рубах, так как почти все солдаты, на работах по изготовлению телеграфных столбов, износились до последней крайности [38] а интендантство, несмотря на бесчисленные запросы, все не высылает требуемого. Красноречивый майор привел, между прочим, и тот аргумент, что солдаты его батальона получат эти рубахи не даром, ибо они заготовили для Красного Креста сено и уголь. Как бы то ни было, но размер просимого превышал ресурсы моего транспорта и я в состоянии был уделить только десятую часть, обещая, впрочем, похлопотать и об остальном.

Работы по вырубке леса для телеграфа, несмотря на всю свою тяжесть, по-видимому, мало утомляли солдат. Внешний вид у всех был здоровый и оживленный: работа, хотя и трудная, все же служила им развлечением.

Больных из батальона находилось немного: несколько человек в перемежающейся лихорадке, да два или три случая нечаянного поранения во время производства работ. Помещались они на носилках в просторном намете, составлявшем медицинский околодок, которым заведывали два фельдшера.

Скучающее от бездействия офицерство, в томительном ожидании начала военных действий, несказанно обрадовалось привезенным мною старым газетам, которые быстро разошлись по рукам. Некоторые из офицеров, от скуки, занимались изысканием Терс-окановских гор. Множество окаменелостей водного и земноводного царств, встречавшихся на них вместе с кусками лавы и отпечатками на поверхности ее створок раковин, представляли в геологическом отношении весьма интересный и богатый материал для изучения.

Терс-окановский пост расположенный в лощине, представлял возможность для неожиданных нападений текинских шаек из-за гор. В предупреждение этого, начальником отряда были вызваны из батальона [39] охотники. На обязанности их лежала постоянная разведка окрестностей. В виду облегчения дела, охотники были разделены на несколько маленьких групп, чередовавшихся между собою. Рыская по всем уголкам Терс-окана, охотникам приходилось нередко встречать текинцев, но всегда на почтительном расстоянии. Обе стороны, ограничиваясь обыкновенно несколькими выстрелами, уходили восвояси. На днях, однако, произошла и более интимная встреча. Случилось это в сумерки. — Усталая группа охотников, исходив в этот день несколько десятков верст и не увидав ни одной тэкинской физиономии, медленно возвращалась по среднему склону горы в лагерь на ночлег. Параллельно ей, по хребту горы двигалась другая небольшая партия, которая стала спускаться к первой. Но лишь только обе партии поравнялись, как в ту-же минуту стремительно отскочили друг от друга. Оказалось, что охотники приняли за своих тэкинскую шайку. Последняя, вероятно, была введена в заблуждение татарским языком, на котором разговаривали между собою некоторые из охотников, так как многие солдаты в Ширванском полку были из татар, да к тому же и туркменский костюм нескольких, в который они нарочно переоделись, еще более вводил в заблуждение. Когда минута смущения прошла и охотники, вспомнив о ружьях, бросились на тэкиицев — последние были на горе и, дав несколько выстрелов, скрылись по другую сторону хребта. Пустились за ними вдогонку и, кажется, одного или двух настигли и прикололи. Эпизод этот, развеселивший очень ширванцев, варьировался впоследствии на множество ладов.

Передневав в Терс-окане и запасшись водой, так как нам снова приходилось ехать более 50 верст [40] безводной дорогой, в стороне от Сумбара, мы 27-го числа отправились далее в Ходжам-кала.