Глава II

Переезд из Красноводска в Чигишляр в хорошую погоду совершается менее, нежели в сутки. В бурную погоду тратится гораздо больше времени, по причине сильного мелководья у чигишлярского берега. Суда обыкновенно минуют его и идут далее к Персидским портам.

Часов в десять утра следующего дня пароход наш остановился версты на 2 ½ от берега и бросил якорь. Подойти ближе не было возможности, вследствие незначительной глубины.

На гладком песчаном берегу виднелось множество кибиток, палаток, деревянных домиков с навесами и высокие бунты, покрытые белыми брезентами. Над всеми ими возвышалась сторожевая вышка. Это был чигишлярский военный пост или, правильнее — урочище Чигишляр. Лишь только пароход остановился, как к нему подплыло множество туркменских лодок с парусами и небольшой паровой катер. Началась кропотливая выгрузка: [6] пассажиры разместились преимущественно в катере, другие, за неимением места, расположились в лодках вместе с грузом и все направилось к деревянной пристани, выдвинутой, посредством высокой насыпи, сажен на 300 в море. Для удобства перетаскивания груза на берег, вдоль пристани были проложены рельсы и стояло несколько товарных платформ. Рельсы тянулись сажень на 100 по берегу, делая в конце два заворота, по бокам которых стояли громадные бунты с мукой, сухарями и другими продуктами. Это был интендантский склад.

Чигишлярский пост делился на две части. С левой стороны рельсовой линии военный поселок, заключавши в себе стоянки различных частей войска в кибитках и палатках, артиллерийский и инженерные парки; тут же и деревянный домик для командующего войсками и его канцелярии. С правой стороны расположился торговый люд, преимущественно армяне; военные жили и тут, но немного. В этой стороне преобладали различного рода лавки в деревянных лачугах или навесах, которые ограничивали обе стороны длинной площади, носившей название Лазаревской улицы.

В начале ее красовалась большая синяя вывеска, с надписью восточной редакции, гласившей «Гостиница Иованес с нумерами для приезжим». Нумера эти заключались в двух грязных сквозных каморках. Затем следовало несколько лавочек с консервами и всякого рода мелочью и при них портной, сапожник и даже часовой мастер. Двое последних не удовольствовались своей специальной профессией, а торговали еще вином и табаком. Лавка Кузьмича, единственного русского торговца среди восточных людей, считалась самой лучшей. У него, кроме вина, консервов, табаку, разных ситцев, были [7] даже игрушки... Появление такого странного товара в песках Кузьмич объяснял желанием обратить особенное внимание на его лавку.

— Магазин полный-с, — говорил Кузьмич, указывая на свое добро: — а эти штучки-с пестрят, в глаза бросаются. Ну, и хорошо-с, — нам выгодно-с, а покупателям веселей.

В конце Лазаревской улицы и несколько в стороне, в деревянном сарае, помещается склад вещей Красного Креста, который устроивала и которым заведовала г-жа Декорваль, приехавшая специально для этого из Петербурга. Груды нераспечатанных тюков возле склада свидетельствовали, что устройство его только что начато. Недалеко от него, у самого моря, под парусинным навесом, стояли ледоделки Красного Креста. А еще дальше, но в другую сторону, к пескам, изолированные от других построек, резко выделялись деревянные госпитальные бараки, выкрашенные в белую краску. Относительно всех других чигишлярских построек, бараки считались роскошным строением, среди скудной окружавшей природы, заключавшейся в необозримой песчаной равнине с колодцами соленой воды, и гладкой, темно-синей поверхности моря, под блеском жгучих лучей ослепительного солнца.

Приехавшие сестры милосердия и графиня Милютина были встречены па пристани командиром Таманского казачьего полка, полковником Арцишевским, который занимал должность коменданта Чигишляра и начальника Атрекской военной дороги{1}. Для сестер было отведено помещение в госпитале, а в распоряжение графини Милютиной дали один из деревянных домиков. Остальные [8] пассажиры, приехавшие на пароходе, разместились по кибиткам. Мне и спутнику моему, капитану генерального штаба Недоманскому, с которым я познакомился во время дороги, было предложено поселиться в одной комнате с судебным следователем. Часов в 12 мы отправились к полковнику на обед, получив его приглашение еще на пристани. Таманский полк расположился позади других частей войск, за домиком командующего войсками. Вокруг кибиток, разбросанных на глубоком песке, в которых жили казаки, стояла красивая палатка с деревянным полом и полотняным навесом. Возле нее — знамя полка и двое казаков часовых. От палатки шли деревянные подмостки в большую кибитку — столовую. Далее следовали канцелярия, устроенная тоже в кибитке; досчатый навес для лошадей и кухня, помещавшаяся в землянке. Все это составляло владение командира полка. Кроме нас двоих, пришли к обеду еще несколько приезжих, в числе которых был и новый отрядный интендант Кальницкий. Хозяина в палатке не было, но громкий голос его доносился из канцелярии; там видимо шла кому-то распеканция, судя по доносившимся бурным фразам. Разнос кончился угрозой — «перепорю всех до одного», после чего показалась фигура расходившегося полковника, который, крикнув громовым голосом: «Заяц! неси щи и кашу», пригласил гостей за стол. Арцишевскому на вид лет 60; он невысокого роста и крепкого телосложения. Длинные, висячие, седые усы и остроконечные пучки бровей, торчавшие над маленькими глазами его выбритого лица багрового оттенка, придавали полковнику очень внушительный вид. Надвинутая папаха еще более усиливала впечатление грозности. Одни только серые глаза, сквозившие лукавством и хитростью, подчас выдавали [9] напускную свирепость полковника, не соответствующую его более мирному, нежели боевому характеру и практическим взглядам на жизнь. Как бы то ни было, полковник был грозен и страшен. Его особенно боялись чигишлярские торговцы и аробщики, приходившие в трепет от одного только появления коменданта. Да и немудрено: меры, употребляемые полковником для раскрытая и уничтожения всякого рода мелких плутней и мошенничеств, наводили ужас на восточных людей, привыкших к широкому произволу со времени покойного генерала Лазарева. Воспитательная способность полковника была весьма своеобразна. Так, например, одного торговца, фабриковавшего тухлую сельтерскую воду, от которой у потреблявших ее переболели животы, он заставил выпить чуть ли не весь остаток сфабрикованной им эссенции. Рассказывали, что злополучный фабриканта, кое-как оправившись от продолжительной рвоты и рези в желудке, после обильного питья своего произведения, долго еще бредил ненавистной ему сельтерской водой. То ему грезилось, что он тонет в ней; то казалось, что изо рта его бьет неиссякаемый источник этой воды. К концу концов, фабрикант тухлого питья для окончательного выздоровления отправился обратно домой. Другой восточный человек, пойманный в какой-то мошеннической проделке, упорно не признавался в ней. Как средство дознания, были пущены в ход хинные порошки. Виновный, имея с обеих сторон по казаку, должен был глотать порошки в сухом виде. При сильной жаре и соленой воде для питья, средство это оказалось весьма радикальным, так как провинившийся раскаялся на втором же порошке. В некоторых особых случаях производство дознания у полковника облекалось в более страшную форму. Так, [10] например, какой-то армянин, пойманный, кажется, в воровстве муки или чего-то другого из интендантского склада, настойчивым образом отпирался, не называя сообщников; но когда его вывели за лагерь к свежевыкопанной могиле, у которой красовалось несколько казаков с нагайками в руках, то признание последовало моментально. Ряд подобных случаев навел в первое время столько страху на разных любителей поживиться чужим добром, что они, если и не отказались совсем от заманчивого ремесла, то сделались много сдержаннее и скромней.

Среди всех торговцев один хозяин синей вывески, Иованес, по-видимому, не боялся полковника. При появлении его, Иованес делался только очень любезен, сохраняя непринужденный вид и по миновании грозы говаривал: «Дла нашему брату такой чилавек, как полковник, нада; лучши будиш, боялся будиш. Мне што, мой дел чист». Гостиница Иованес составляла единственное место в Чигишляре, где можно было сносно, хотя и дорого поесть. Полковник советовал нам не ехать в передовой пункт, а дождаться прибытия генерала в Чигишляр, которое ожидалось в скором времени. Два раза Скобелев был уже на половине пути к тыловому пункту, но появление текинских шаек у передового поста заставляло его возвратиться обратно. Мы решились подождать.