Организация тыла
Глава I
На пятый день скучного и однообразного плавания по Каспийскому морю из Астрахани, пароход наш прибыл наконец в Красноводск. Это было в половине Августа. Палящие лучи знойного солнца, накалившие атмосферу и отсутствие малейшего признака живительного ветерка, производили тяжелую духоту, которая еще более увеличивалась на берегу от сильно нагревшегося каменистого грунта земли и голых скал, у подножия которых раскидывался Красноводск, состоящий из нескольких больших домов, десятка три маленьких и столько же кибиток с палатками. Воспользовавшись немногими часами стоянки, после которой пароход наш должен был отправиться к следующему военному посту восточного берега — Чигишляру, цели нашей дороги, я отправился обозреть город, не обращая внимания на жарищу, имея в виду в будущей перспективе еще худшее пекло.
Центральная часть городка группируется близ пристани, на которой были свалены целые горы шпал, рельсов и верблюжьих седел. Красноводская пристань, имеющая прекрасную бухту и 9 футов глубины у берега, считается лучшею на всем прибрежье Каспийского моря. Близ [2] нее построены два паровых опреснителя, работающее поочередно. Отсутствие пресной воды — самый тяжелый недостаток в Красноводске. Вода из опреснителя отпускается обывателям в определенной пропорции.
Недалеко от берега, по правую сторону пристани, возвышается красивый двухэтажный дом с балконами, — самый большой в Красноводске. Это дом начальника Закаспийского отдела. Парадное крыльцо на боковом фасе; с двумя будками часовых, выходит на площадь, — где маленькая деревянная церковь, а за ней гауптвахта. Площадь окаймляется несколькими домами, в которых живут служащие при отделе, со своими семействами и помещается канцелярия. За домом начальника отдела находится одноэтажное каменное здание госпиталя и две казармы. Половина одной из них очищена и отдана под склад вещей Красного Креста, заведование которыми приняла на себя жена воинского начальника Г-жа Новикова. Ряды кибиток впереди госпиталя, у самого прибрежья, служат убежищем для приезжающих и носят название Кибиточной улицы. Вся эта главная или центральная часть города окружена каменной стеной с бойницами и угловыми башнями. Как защита, ограда эта не имеет значения, ибо в случае нападения с гор, жители за оградой могут быть перебиты с окружающих высот на выбор. Разного рода лавки, почта, телеграф, гостиница с тремя грязными каморками и офицерский клуб, находятся вне ограды, с левой стороны от казенных зданий, Лучший из этих домов, офицерский клуб, построен на возвышенном месте. В нем — зало, библиотека, столовая и другие комнаты, имеющие весьма приличный вид. Перед клубом несколько десятков кустиков, сожженных солнцем, и возле них две, три скамейки, [3] выкрашенные зеленой краской. Все это окружено забором и напоминает о неудачной попытке развести нечто в роде садика или огорода.
С правой стороны крепостной ограды, почти у самых гор, виднеются недостроенные казармы, а левее их — лазаретные бараки, постройка их уже приближалась к концу. Громадные бунты с сеном и овсом и склады дров, расположенные на заднем фасе всех построек, дополняли пестроту маленького городка.
На пристани шла усиленная деятельность. Множество рабочих, прибывших с западного берега, были заняты выгрузкой пришедших судов и нагрузкой других, уходивших в Михайловский залив, на восточном прибрежье, где уже началась укладка железной дороги, назначение которой было прорезать обширный солончак закаспийской пустыни, до первого пункта оазиса Ахал-Тэке.
Шум и свист парового опреснителя, выбрасывавшего густые клубы белого дыма, и бурливый говор толпы, двигавшейся с пристани на берег и обратно, придавал необычайное оживление городку, окруженному мертвой природой обнаженных скал, лишенных всякой растительности. Оживление это вызывалось исключительными обстоятельствами — приготовлением к походу через обширные пески к центру Ахал-тэкинского оазиса — Геок-Тэпе.
У парадного крыльца дома начальника отдела сидело полукругом на земле человек до десяти туркмен — верблюдовожатых; с ними вел разговор переводчик из киргиз, увешанный русскими медалями и Георгиевским крестом. Мимо туркмен в дом постоянно ходили вестовые с депешами и различными бумагами. Здесь же расположилась и группа офицеров, прибывших на пароходе, которые окончили уже свои официальные визиты к [4] начальнику отдела. Последний принимал без доклада; вход к нему был открыт с семи часов утра до вечера, кроме обеденного времени. В случае экстренных дел, прием происходит и во всякий час ночи.
В небольшой высокой комнате с двумя окнами и незатейливой обстановкой, состоявшей в книжном шкапе со стеклянными дверцами, пятью или шестью стульями, обитыми клеенкой и скамейки, покрытой ковриком, за письменным столом, заваленным грудою бумаг, сидел начальник закаспийского отдела и в то же время помощник временно командующего войсками, генерал-майор Петрусевич, служивший в этом крае еще при генерале Ломакине и назначенный на свою новую должность недавно.
Широкий открытый лоб, длинная русая борода и умные голубые глаза производили с первого раза впечатление симпатичного лица; но тонкая усмешка, по временам скользившая с полуоткрытых губ и пытливый взгляд, который генерал неожиданно устремлял на говорящего, навивали ощущение какого-то холода, еще более усиливающегося сухими, лаконическими ответами и вопросами его. Не смотря на сильную жару, Петрусевич был в суконном, наглухо застегнутом сюртуке и, казалось, не чувствовал тяжелой духоты. Заваленный разными депешами и бумагами и окруженный посетителями, он как то успевал выслушивать доклады, делая на них замечания, и в то же время быстро писал или, оставляя перо, принимался за депеши, отдавая словесные приказания.
— Очень рад приезду сестер милосердия — обратился он ко мне — Госпитальные дела пойдут лучше; больных мало, но будут.
На мой вопрос, где теперь генерал Скобелев, [5] Петрусевич отвечал уклончиво, прибавив впрочем, что Скобелев скоро прибудет в Чигишляр.
С парохода донесся уже второй свист, надо было идти на пристань. Приехавшие со мною сестры милосердия разделились на две группы. Одна осталась в Красноводске, другая же должна была следовать в Чигишляр. С последнею отправилась и графиня Милютина, выехавшая вместе со всеми из Петербурга не в качестве сестры милосердия, а друга сестер, как определяла графиня свое положение.
Был уже вечер, когда пароход отчалил от пристани, направляясь вдоль восточного прибрежья.