На позиции — снайпер

Подвиги снайперов, их имена известны всей стране. Герой Советского Союза Василий Зайцев уничтожил из снайперской винтовки 242 вражеских солдата и офицера. По всему Ленинградскому фронту гремела слава о снайпере Иване Добрике. Зимой 1942 года на его счету было уже более 300 гитлеровцев.

Героем Советского Союза стала отважная женщина снайпер Людмила Павлюченко. Снайперское искусство требовало от бойца высокого мастерства, отличного знания оружия.

В приказе Народного комиссара обороны № 130, изданном в мае 1942 года, говорилось: «Рядовым бойцам — изучить винтовку в совершенстве. Стать мастерами своего оружия, бить врага без промаха, как бьют их наши славные снайперы, истребители немецких оккупантов!»

Винтовка трех героев

Всю зиму, весну и часть лета советские войска прочно удерживали миусский рубеж. С ноября 1941 года по 17 июля 1942-го в районе Красного Луча занимала оборону 136-я стрелковая дивизия. Ее 733-й полк закрепился недалеко от села Первомайское. Впереди находилась господствующая высота 158,7, где враг создал опорный пункт, прикрыв его проволочными заграждениями. Справа, на ничейной полосе, возвышался темно-фиолетовый холмик старого террикона. За ним в бинокль просматривалось село Дьяково. От холма к высоте метров тридцать. А от передней линии нашей обороны до холма не более двухсот. Здесь гитлеровцы простреливали каждый метр.

Дважды подразделения полка пытались атаковать высоту, но безуспешно. Установившаяся здесь стабильная оборона способствовала развитию снайперского движения. В полку инициатором его явился молодой адыгеец младший политрук Хусен Андрухаев. Он первым открыл свой снайперский счет и за короткое время уничтожил несколько десятков гитлеровцев. Опытный охотник, Хусен [206] стрелял метко и обучал этому искусству других. О нем писали дивизионная, армейская и фронтовая газеты, называя Андрухаева зачинателем снайперского движения на Южном фронте.

Один из батальонов удачно провел глубокую разведку, что дало возможность атаковать высоту с фланга и овладеть ею. Но гитлеровцы не смирились с потерей, и здесь снова развернулись ожесточенные бои. В течение нескольких дней и ночей на берегах небольшой реки Миус ни днем ни ночью не утихала стрельба. В результате боевых действий подразделения полка овладели поселками Нижний и Верхний Нагольчик, селами Первомайское, Краснооктябрьское и несколькими высотами.

Однако части 4-й горно-стрелковой отборной дивизии врага, быстро оправившись, решили взять реванш. Снова завязались тяжелые бои. Высоты и населенные пункты по нескольку раз переходили из рук в руки. Особенно ожесточенный бой шел за село Дьяково. Земля стонала от бомбовых ударов и артиллерийского обстрела. Но советские воины упорно удерживали свои позиции.

Младший политрук Хусен Андрухаев успешно действовал своей снайперской винтовкой. Его друзья — старшина Ильин и рядовой Гордиенко метко разили врага из пулемета. Это были удивительно схожие характером люди. Все трое молодые, энергичные. Подружились они как-то сразу. И всегда в короткие часы отдыха были вместе — адыгейский журналист и поэт Хусен Андрухаев, сцепщик вагонов со станции Дебальцево Николай Ильин и колхозник из-под Полтавы Афанасий Гордиенко.

После непродолжительной передышки фашисты предприняли атаку. Танки развернутым строем двигались на высоту. За ними шла пехота, ведя на ходу непрерывный огонь.

Наши солдаты подготовили гранаты, артиллеристы открыли огонь. Задымил один вражеский танк, другой. Но два упорно двигались вперед. За ними бежали автоматчики. В этом бою был убит командир роты. Командование принял на себя младший политрук Андрухаев.

Гитлеровцы превосходящими силами потеснили наши боевые порядки и стали обходить высоту с трех сторон. Командир батальона приказал отойти на запасные позиции. [207]

Младший политрук Андрухаев лег за пулемет и меткими очередями прижал фашистов к земле. Тем временем старшина Ильин организовал отход подразделения. Но враги быстро поняли, что против них действует лишь один пулеметчик, и решили взять смельчака в клещи.

Фашисты падали, сраженные пулеметными очередями, но остальные упрямо лезли вперед. Слева от Андрухаева оказалось несколько гитлеровцев, и один из них крикнул: «Русс, сдавайся!»

Хусен был один. Пулемет замолк: кончились патроны. Прозвучали последние выстрелы из снайперской винтовки. А фашисты шли прямо на него. И тогда встал во весь рост Хусен Андрухаев. Враги окружили его.

— Не возьмете, гады! — крикнул Андрухаев и бросил две противотанковые гранаты себе под ноги.

Ночью прибыло подкрепление. С марша наши воины пошли в бой. Гитлеровцы не ждали такого внезапного контрудара и поспешно отступили. Батальон снова овладел высотой, на которой смертью храбрых погиб коммунист Андрухаев. Здесь нашли его снайперскую винтовку.

Молча поднял ее Николай Ильин. Протер от пыли и прочитал:

— Номер КЕ 1729.

Командир батальона вручил винтовку старшине Ильину и сказал:

— Пусть она служит тебе так, как служила нашему политруку герою Андрухаеву.

В первой половине марта 1942 года бои на этом участке стихли. Активизировались лишь действия снайперов и разведывательных групп.

В те дни газеты часто писали о боевых успехах снайперов Южного фронта. В одной из сводок Совинформбюро сообщалось: «Снайперы подразделений товарища Шемякина наносят большой урон противнику. Лишь один старшина Ильин, продолжая дело своего погибшего в неравном бою с фашистами друга — младшего политрука Андрухаева, — довел счет уничтоженных немцев до 285...» А в «Правде» был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Хусену Борежевичу Андрухаеву звания Героя Советского Союза посмертно. На снайперской винтовке Николая Ильина появилась надпись: «Имени героя коммуниста Андрухаева». [208]

В июле 1942 года фашисты прорвали фронт под Харьковом и устремились на Ростов и Сталинград. Тыл нашей левофланговой армии оказался открытым, и она вынуждена была отступать. Отходил с боями на восток и 733-й полк. Вражеские самолеты преследовали наши колонны. Во время одного из таких налетов Николай Ильин нацелил свою снайперскую винтовку в небо и, уловив в прицел вражеский пикирующий самолет, нажал на спусковой крючок. Клюнув носом, фашистский самолет начал быстро падать...

Мамаев курган... Здесь вместе с другими частями 15-й гвардейской стрелковой дивизии держал оборону 733-й полк. Старшина Ильин приспособил оптический прицел своей винтовки к противотанковому ружью и метко бил по смотровым щелям танков.

Вскоре о боевых делах комсомольца Ильина узнала вся армия. Вражеские снайперы упорно охотились за ним. Но безуспешно. Его личный счет увеличивался с каждым днем. К августу 1943 года на счету Ильина было 329 уничтоженных фашистов. Указом Президиума Верховного Совета СССР ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Отважный снайпер был смертельно ранен в бою под Белгородом. Умирая, он прошептал: «Винтовку передайте Афанасию».

Боевой снайперский счет не прервался. Мстя за своих погибших друзей, Афанасий Гордиенко не давал пощады врагам. Бывало так, что в течение дня он уничтожал пять-шесть фашистов.

...Разгорелись бои за Харьков. Гитлеровцы всячески стремились задержать наступление гвардейцев, бросались в контратаки, которые нередко переходили в ожесточенные рукопашные схватки. В одном из таких боев Гордиенко был тяжело ранен. Но, преодолевая нестерпимую боль, собрав все силы, он успел выстрелить последний раз... Гитлеровский автоматчик, стрелявший в него, был убит.

На ложе знаменитой снайперской винтовки однополчане сделали надпись: «Имени Андрухаева, Ильина, Гордиенко». Как святыню берегли эту винтовку боевые друзья. В боях под Прагой она была повреждена осколком вражеского снаряда, а после победы передана в музей. Драгоценная реликвия, символ дружбы воинов братских пародов — адыгейца, русского и украинца, которые плечом к плечу защищали Родину. [209]

Поединок

Майора Кёнингса, начальника берлинской школы снайперов, срочно вызвали в ставку. В кабинете генерала разговор завязался с ходу.

— Вы знаете, майор, русские снайперы под Сталинградом совсем обнаглели — расстреливают офицеров фюрера. Может быть, вы сами наведете там порядок? Вы же знаменитый снайпер...

Генерал скользнул беглым взглядом по высокой фигуре майора, явно взывая к его самолюбию. Кёнингс подобострастно вытянулся перед генералом и щелкнул каблуками.

— Господин генерал, я сам займусь этим. Доложите моему фюреру, я проведу там охоту на советских снайперов.

Кёнингс не стал мешкать. Он сколотил группу снайперов из инструкторов своей школы, выверил с ними боевое оружие, произвел его пристрелку и специальным самолетом полетел в район Сталинграда. В штабе армии генерала Паулюса гитлеровские стрелки получили исчерпывающие данные о советских снайперах, в частности о знаменитом сталинградском снайпере Василии Зайцеве, на боевом счету которого были сотни уничтоженных генералов, офицеров и солдат.

— Я быстро возьму его на мушку, — хвастливо заявил майор Кёнингс.

И завязалась многодневная дуэль.

...Враг вплотную приблизился к Волге. Шли кровопролитные бои. Защитники Сталинграда стояли насмерть. В разгар одной из схваток наши разведчики доставили «языка». Им оказался снайпер. Он сообщил, что недавно в район Сталинграда прибыла группа сверхметких стрелков во главе с начальником берлинской школы снайперов майором Кёнингсом.

И действительно, стрелял он метко. Уже был ранен один наш снайпер. У другого вдребезги разбило оптический прицел винтовки.

Василий Зайцев и его напарник Николай Куликов решили вступить в поединок с фашистом. Пошли на то место, где накануне был ранен наш снайпер. Залегли в окопах. Ведут непрерывное наблюдение. Выглянуло холодное [210] зимнее солнце. Надо быть еще осторожнее — может сверкнуть прицел. Противник ничем себя не проявляет. Пока идет поединок на выдержку и хладнокровие.

Но вот Василий Зайцев приподнял над головой варежку. И ее мгновенно прошила вражеская пуля.

— Да, хищная птица сюда прилетела, — тихо сказал Зайцев. — Но и нас не проведешь.

Спокойный, выдержанный, собранный, Зайцев не спешил открывать огонь. Надо было обмануть бдительного врага.

Первый день закончился безрезультатно. Ночь прошла без перемен. На рассвете Зайцев и Куликов усилили наблюдение. Вскоре они поняли, что фашистский снайпер сменил позицию: теперь он укрылся в водонапорной башне. Положение осложнялось — у врага было позиционное преимущество: ведь с башни гораздо лучше обзор, что позволяло вести меткий огонь. Зайцев и Куликов попросили пехотинцев обстрелять башню, чтобы вынудить гитлеровского снайпера покинуть насиженное место...

Где же он теперь? В результате длительного наблюдения установили, что гитлеровец перебрался в подбитый танк, стоявший на нейтральной полосе. Пехотинцы вновь обстреляли позицию вражеского снайпера. Однако ему удалось улизнуть.

Снова началась «война нервов». Наши воины сменили боевые ячейки. Воля и выдержка, терпение и наблюдательность — все эти качества пригодились умелым снайперам. И фашист не выдержал. Он сделал несколько выстрелов и выдал себя. По дымкам выстрелов Зайцеву удалось определить, что его противник укрывается в окопе неподалеку от того же подбитого танка. Зайцев не ответил на эти выстрелы — уже смеркалось, видимость ухудшалась, а стрелять надо только наверняка.

Снова утро. Снайперы на позиции. Внимательно оглядывая местность, ощупывая взглядом каждый кустик, Зайцев, знавший каждый камень, бугорок, заметил, что вчера здесь не было вон того куска листового железа. Это его насторожило. Сказал о своих предположениях Куликову. Осматривая подозрительное место, они утвердились во мнении, что враг находится там. Но стрелять не стали. Главное — не спугнуть. Иначе осторожный и хитрый вражеский снайпер снова сменит позицию.

Начался новый день. Сначала долго наблюдали. Затем Зайцев решил вновь поднять на палке варежку. Противник, [211] видно не желая себя обнаруживать, не сделал выстрела. Снова тишина. «Выдержка и еще раз выдержка», — напоминали себе бойцы. Бегут минуты. Однако надо проверить, здесь ли вражеский снайпер. Зайцев взглянул на Куликова, и тот, как и условились, приподнял на палке каску. Ее мгновенно пронзила вражеская пуля. А Зайцев в этот момент заметил, как блеснул на солнце оптический прицел.

— Ага, на месте. Теперь держись, фашист.

Зайцев и Куликов договорились, как будут действовать. Зайцев выстрелил первым. Пуля ударила по листу железа. Враг ответил выстрелом. Пока он перезаряжал оружие, Николай Куликов, приподнявшись над окопом, громко вскрикнул и упал в окоп. А Василий Зайцев приник к прицелу. Фашист, полагая, что он сразил советского снайпера, беспечно выглянул из-под укрытия. Зайцев этого и ждал. Он мгновенно взял врага на мушку...

К вечеру наши подразделения перешли в контратаку. Василий Зайцев и Николай Куликов нашли под железным листом труп гитлеровца. Документы подтверждали, что это и был начальник берлинской школы снайперов майор Кённнгс.

Почти неделю продолжался этот беспримерный снайперский поединок. Победили необоримая сила духа, непревзойденное мастерство советских снайперов.

Майор Кёнингс так и не вернулся в Берлин. Зато снайперская винтовка Зайцева побывала в Берлине, где ее видели на выставке трудящиеся ГДР. Сейчас винтовка экспонируется в Волгоградском музее обороны.

300 солдат и офицеров противника уничтожил в годы войны отличный снайпер Василий Григорьевич Зайцев. За свой ратный труд воин был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

...Уходят в прошлое годы. Но остается память, память о том великом и грозном времени. Она-то и привела бывшего снайпера сюда, в Волгоград, на места боев. Однажды довелось ему побывать на стрельбище в местном гарнизоне.

— Не тряхнуть ли стариной? — улыбнулся Зайцев. — Сколько лет, как не держал в руках винтовку...

Он вышел на огневой рубеж. Спокойно, уверенно взял винтовку с оптическим прицелом, изготовился. Послышалась команда:

— Огонь! [212]

49 очков из 50 возможных выбил он тогда. Солдаты окружили героя снайпера, поздравляли. В чем секрет мастерства? Как научиться метко стрелять? Все это интересовало молодых воинов.

— Снайпер должен обладать выдержкой, тактической смекалкой, иметь высокое боевое мастерство, — говорил Зайцев. — Без этих драгоценных качеств нет снайпера. Если бы мы с моим напарником Николаем Куликовым суетились, нервничали, то не смогли бы победить в поединке с известным фашистским снайпером...

Секунды подвига

С Героем Советского Союза Григорием Федоровичем Муслановым мы служили вместе в Казанском пехотном училище. Еще курсантом Мусланов принимал активное участие в общественной жизни и комсомольской работе, был хорошим спортсменом и отличным стрелком. Товарищи его уважали. После окончания училища он стал сначала политруком курсантской роты, затем военкомом стрелкового батальона, а в начале 1940 года поступил на учебу в Военно-политическую академию имени В. И. Ленина.

Началась война, и Мусланов встал в ряды защитников Родины, Его назначили комиссаром 1298-го стрелкового полка. В тяжелых боях под Москвой мужество, стойкость и отвага комиссара служили бойцам примером, звали вперед. Когда в бою погиб командир полка, Мусланов взял командование на себя. Полк успешно выполнил боевую задачу. За это комиссар был награжден орденом Красного Знамени.

Не так давно мне посчастливилось встретиться с Муслановым в Москве. О себе Григорий Федорович рассказывал мало, хотя прошел боевой путь по земле Смоленщины, Белоруссии, Литвы, принимал участие в разгроме восточно-прусской группировки противника и штурме Кенигсберга. Зато о своих подчиненных, людях смелых и мужественных, говорил охотно, вспоминал интересные подробности. Особенно мне запомнился рассказ о сержанте Рожкове. За небольшой период опытный снайпер уничтожил 85 гитлеровцев. Полк в это время вел оборонительные бои на реке Нара. Политработники часто бывали в [213] солдатских окопах, землянках, беседовали с бойцами. Однажды Мусланов рассказал пехотинцам, что до войны особенно широко пропагандировали опыт тех стрелков, которые помимо меткости добивались и большой скорострельности. В Рязанском пехотном училище, например, хорошо натренированные курсанты производили из винтовки по 25 прицельных выстрелов в минуту. На прицеливание, выстрел, перезарядку уходило немногим более двух секунд.

— А сколько секунд каждый из вас затрачивает на прицеливание и выстрел? — обратился комиссар к обступившим его солдатам.

Многие не могли ответить определенно. Зато сержант Рожков сказал: могу, мол, сделать больше десятка выстрелов в минуту. Решили проверить. В тылу оборонительной позиции подыскали место, поставили мишень на 100 метров. Рожков по команде открыл огонь. За одну минуту он выстрелил 12 раз, и почти все пули поразили цель. Мишень обошла все подразделения. Командиры и политработники стали более убедительно пропагандировать высокие боевые качества трехлинейки. Они говорили бойцам: «Представьте, что на вас движется цепь солдат противника. Чтобы преодолеть 100 метров, вражескому солдату потребуется не менее минуты. А за минуту из винтовки можно произвести 4–5 метких выстрелов».

Вскоре сержант Рожков был назначен командиром группы отличных стрелков. Таких в полку набралось 10 человек. Не так много, но каждый в бою стрелял за троих.

Вот какой эпизод вспомнил Мусланов. 1 декабря 1941 года немцы на узком участке фронта ворвались на оборонительные позиции соседнего полка. Пришлось Мусланову небольшим резервом прикрывать свой фланг. Снайперскую группу он расположил в районе командного пункта. И когда фашисты предприняли атаку и сбили охранение, снайперы метким огнем уничтожили три десятка вражеских солдат. На счету сержанта Рожкова было около двадцати гитлеровцев.

Но особенно отличился Рожков в боях под Вязьмой, у деревин Большая Гусевка, которую фашисты превратили в опорный пункт. Полк не мог овладеть им с ходу. Разведкой было установлено, что вражеские пулеметы укрыты от наблюдения, огневые позиции минометов находятся за деревней. Сержант Рожков после детального изучения [214] обстановки попросил разрешения пробраться в тыл противника. Разрешение было получено. Ночью сержант и его напарник незаметно обошли деревню и к утру оборудовали огневую позицию в тылу у гитлеровцев.

Снайперы установили, в каком доме находится штаб противника. Рожков решил действовать. Как только на крыльце появился вражеский солдат, он сразил его метким выстрелом. Тут же выскочили еще несколько, но Рожков не растерялся. Еще два фашиста остались лежать на крыльце. Остальные побежали.

Как раз в это время командир полка дал команду минометчикам открыть беглый огонь по Большой Гусевке. Одна из мин попала в штаб — он загорелся. Гитлеровцы начали в панике выбегать на улицу, выпрыгивать через окна. В этом бою сержант Рожков лично уничтожил более двух десятков вражеских солдат. За проявленные героизм и высокое воинское мастерство он был награжден орденом Красного Знамени.

Всегда точный выстрел

Маленький клочок земли, полтора километра по фронту и метров 600–800 в глубину, наш плацдарм на левом берегу Невы — Невская Дубровка. Перепаханный вражескими снарядами, насквозь простреливаемый, он живет, борется...

...Очередная атака противника. Пошли... В оптическом прицеле цепи гитлеровских солдат, но глаз скользит мимо них. Где же офицеры? Все одеты одинаково, не различить. Но что это?! Взгляд невольно задержался на одном из бегущих. Солдатская шинель, каска, автомат, но бриджи у колен сильно заужены, да и рот то и дело открывается. Командир? Скорее всего! Как стали маскироваться! А мы привыкли выделять офицера на поле боя по форме и фуражке. Хорошая цель для наших снайперов!

Выстрел! На таком расстоянии, всего двести — триста метров, трудно промахнуться... Глаза привычно находят нужную цель. Снова выстрел, и опять удачный. Фашисты залегли. Ага! Не нравится! Без командиров не идут вперед. Что ж, отлично. На это и рассчитывали! Тут мое [215] внимание сосредоточилось на левом фланге. Что-то там фрицы активничают и, кажется, подошли довольно близко к нашему переднему краю обороны. Вижу офицера, нажимаю на спусковой крючок. Раз, другой... Эти уже никогда не встанут. Нормально!..

Медленно, как бы нехотя, вползают в прицел туши танков. За ними, прикрываясь броней, бегут гитлеровцы. Да, это уже похуже. А вот и самоходки с длинными жерлами орудий. Каждый выстрел танка и самоходки — это наши потери. Один из танков прет как будто прямо на меня. Я ищу в прицел его смотровую щель. Жду только удобного момента для выстрела. Терпение, терпение... Два выстрела по темному провалу щели. Танк заюлил и остановился. Ловлю в прицел другой танк... Как показала практика снайперской стрельбы по танкам, даже при использовании ими защитных средств на смотровых щелях удается разбить защитный плекс. Мелкие трещинки, лучиками разбегающиеся по стеклу от удара пули, препятствуют наблюдению. Как правило, экипаж танка вынужден после этого опустить защитное жалюзи и вести наблюдение за полем боя в открытую.

...Рядом грохнуло, и меня всего засыпало землей. В ушах звенит. Но главное — глаза видят, да и винтовка цела! Сквозь звон и шум в ушах слышу, что заработали вражеские пулеметы. Пожалуй, теперь пора заняться и ими. По характерному звуку и пламени быстро нахожу огневые точки врага. Вначале замолкает один, потом другой, третий. Но вскоре они вновь открыли огонь. На этот раз их долго искать не пришлось... Мы понимаем, как трудно нашим ребятам под огнем вражеских пулеметов, поэтому стараемся в первую очередь уничтожить расчеты. Снайпер на поле боя ищет такие цели, уничтожение которых обеспечило бы успех подразделению.

Невольно вспомнился вчерашний день, когда мы предприняли попытку потеснить противника в глубь леса и отбить захваченный им участок нашей обороны. Наша атака была стремительной и неожиданной. Здесь важно было удачно выбрать позиции по мере продвижения вперед — не отставать от своих и в то же время внимательно наблюдать за полем боя. Вчера в ходе атаки были подбиты сразу два наших танка сопровождения. А противотанковые орудия противника, стреляющие прямой наводкой, я обнаружил не сразу. Сделав несколько выстрелов, они быстро исчезали, а затем неожиданно появлялись в другом [216] месте. Поняв это, я решил, что мне надо делать. Внимательно сленгу за передним краем обороны противника. Вот из-за укрытия выскочили гитлеровцы и, быстро развернув в нашу сторону противотанковое орудие, заняли свои места. Меня интересовал только наводчик. Внимательно слежу за ним. По его движениям и по тому, как быстро идет ствол орудия, понимаю, что он крутит маховики и вот-вот раздастся выстрел. Но... выстрел моей снайперки прозвучал раньше. Как всегда в таких случаях, место выбывшего наводчика у панорамы орудия занял другой гитлеровец. И его постигла та же участь. Выстрел — и он свалился. Уничтожил и третьего артиллериста. Поняв, что это работа советского снайпера, вражеские артиллеристы залегли. Они знали, как опасно оказаться под его прицелом. Как докладывала наша разведка, немцы в своих инструкциях и спецуказаниях предупреждали солдат и офицеров о деятельности советских снайперов. Не знаю, что там писалось в этих инструкциях, но на поле боя фашисты обычно мгновенно реагировали на огонь наших снайперов — кидались врассыпную и залегали. Вслед за этим начинался обстрел позиции снайпера изо всех видов оружия. Но поскольку о месторасположении такой позиции противник мог только догадываться, он брал под обстрел весь участок его вероятного местонахождения. Вот почему очень важно было тщательно оборудовать свои позиции. Я говорю «позиции», так как их всегда должно быть у снайпера несколько. В частности у меня на этом участке их было восемь. И каждая надежно защищала при обстреле. Оборудовать позицию надо было умеючи. В этом важном деле были свои хитрости, приемы, секреты, ну да об этом позже...

Снайпер является хорошим наблюдателем, а значит, и разведчиком. Поэтому обычно в наших красноармейских книжках писалось «снайпер-разведчик» или же «снайпер-наблюдатель». Выполнение работы снайпера или разведчика зависело от боевой обстановки. Вспоминаю такой случай в разведке...

Было это здесь же, под Невской Дубровкой. Октябрьской осенней ночью возвращались мы из разведки. Дул пронизывающий, холодный ветер, который еще больше чувствовался, когда вышли к берегу. Лодки на том месте, где мы ее оставили, не оказалось. Видно, ветром снесло по течению.

Наши на том берегу. Казалось бы, рукой подать. А переправиться [217] не на чем. Того и гляди немцы обнаружат. Мне, как старшему группы, надо было немедленно что-то предпринять. Собранные нашей разведкой данные о противнике необходимо доставить как можно скорее. К тому же у нас «язык». Посылая нас в разведку, командование особо подчеркивало, как важно именно сейчас добыть «языка».

На этом участке фронта, к востоку от Ленинграда, немцы выбросили несколько крупных воздушных десантов, основой которых были парашютно-истребительные полки. Противник обошел Ленинград с востока и, выйдя к берегам Ладожского озера, замкнул блокадное кольцо. Войска Ленинградского фронта совместно с войсками Волховского, находившимися по ту сторону блокадного кольца, неоднократно пытались деблокировать Ленинград. Шли ожесточенные бои. Однако разорвать блокадное кольцо пока не удавалось. Разведчики каждую ночь уходили на ту сторону Невы, чтобы добыть сведения о группировке фашистских войск в этом районе. Обстановка менялась настолько быстро, что с трудом собранные разведчиками данные назавтра уже устаревали.

Вот что пронеслось у меня в голове, когда я искал выход из создавшегося положения. Что ж, будем переправляться вплавь. Нева здесь неширокая. Это единственный путь. И нужно поторопиться — вот-вот начнется рассвет. Все бы хорошо, но как переправить пленного фрица? Его надо во что бы то ни стало доставить живым. Я взглянул на рыжего пиповца — так называли мы гитлеровских десантников-парашютистов. Он как будто бы радовался нашей заминке. На его лице угадывалось подобие усмешки, но в предрассветной темени мне могло и показаться... Я отвел глаза от немца и шепотом отдал приказание. Тег ни бойцов растворились в прибрежном кустарнике.

Прошло несколько томительных минут. Потом послышалось тяжелое дыхание разведчиков — они приволокли большое сырое бревно. Спустив его на воду, мы увидели, что оно почти полностью погрузилось. Разведчики быстро разделись догола, одежду привязали к большим пучкам сушняка брючными ремнями и разложили все это на берегу. И тут настала очередь фрица. Кажется, в этот момент он сообразил, что ему предстоит, и в его глазах мы увидели ужас. Он дико заворочал глазами, мычал из-под кляпа во рту, пытался даже оказать сопротивление... Мы приволокли его к топляку, быстро припеленали гимнастерками [218] и ремнями к бревну. Под тяжестью тела бревно еще глубже погрузилось в воду. Стоило усилий удерживать бревно, чтобы оно не перевернулось. Фриц мычал, но пошевелиться боялся. Я поднес к его носу кулак, и он затих.

Вошли в воду. Она обожгла холодом. По Неве уже шла шуга — ледяная крошка. Стиснув зубы, тихо поплыли. Чем дальше от берега, тем сильнее течение. И хотя до нашего берега было каких-то четыреста метров, бойцам пришлось напрячь все силы, чтобы преодолеть их. Холод, ночь, сильное течение, а тут еще эта обуза — пленный. Время от времени поглядываю на бревно. Как там фриц, не захлебнулся ли? Но ребята держат крепко. Рядом с бревном плывут четверо разведчиков, еще двое позади — они подталкивают бревно вперед. Пока все на месте, бойцов хорошо видно по поплавкам с амуницией. Иногда мы подменяем друг друга. Каждый понимает, что этот «язык» — наша главная добыча, а потому и главная забота. Доставить его надо в целости и сохранности. Не меньшее беспокойство вызывало и наше оружие. Каждый укрепил его на своем поплавке так, чтобы в любой момент можно было быстро воспользоваться им. Даже на туловище фрица лежало два наших автомата.

Группу пока не обнаружили. Помогали темнота, шум ветра, плеск воды... Все сильнее и сильнее чувствовался холод. Ледяная вода сковывала тело. Перехватывало дыхание.

...Стало светлее. Мы медленно приближаемся к нашему берегу. Еще немного... Надо выдержать, доплыть! Хотя и рассвело, но небо, ленинградское небо, было серое, в тучах, — оно наш союзник. Сереющая полоска берега приближалась. Вскоре ноги ощутили песок. Перед бойцами черной стеной стоял наш берег. Быстро выбрались из воды, вытащили обмундирование и стали поспешно одеваться. Время было дорого, да и с берега надо было убираться как можно скорее. И тут я услышал бульканье. Поспешно обернулся — в воде захлебывался наш фриц. Доплыв до берега, мы оставили его без присмотра, а бревно перевернулось. Быстро вытащили его, развязали и передали подоспевшим нам на выручку бойцам. Вместе с ними нас встречал и начальник нашей разведки капитан Александров. Я доложил, что задание выполнено.

...Настала зима. В тот год она была очень суровой. Стояли крепкие затяжные морозы. Земля основательно [219] промерзла. Но снайперы ежедневно выходили на свои позиции. Зимой труднее было вести наблюдение, снег сплошной белой пеленой укрывал все, что могло нас интересовать, да и гитлеровцы стали более осторожными.

Недалеко от Ленинграда через Неву был переброшен мост. В мирное время через него шла железная дорога на Мгу и Вологду. При отходе на правый берег Невы мост был взорван. Две фермы моста, примыкающие к нашему берегу, были целы, а третья — почти на середине реки — была обрушена и только одним концом держалась на быке, устое моста. Мне пришла мысль забраться на мост, устроив там наблюдательный пункт. Сделать это я решил по двум причинам: во-первых, потому, что вот уже три дня, как мне не удавалось выследить ни одного фашиста, а во-вторых, пробравшись на мост, я смог бы произвести и разведку, ведя наблюдение за берегом противника.

Решено — сделано! Перед рассветом, одевшись потеплее, я перебрался через передний край, достиг насыпи и стал медленно продвигаться ползком между рельсами, которые безошибочно вели меня к мосту. Следов на снегу старался не оставлять. Полз по снежному насту, отполированному ветрами. Добравшись, я долго не мог найти подходящего места. В конце второго пролета перед рухнувшей в воду фермой я подыскал укромный уголок, но все что-то не нравилось. От промерзшего железа несло холодом. А ведь мне предстояло пробыть здесь весь день, то есть все светлое время дня, так как убраться отсюда на виду у немцев нечего было и думать. Устроился под перекрытием железных балок. Нагреб снега и притоптал его, сделав подобие лежбища.

Стало светать. Блекло-серая мгла понемногу рассеивалась. Когда совсем рассвело, стал внимательно изучать вражеский берег — теперь он был виден в деталях. У самой кромки берега были густо набросаны кольца тонкой проволоки — малозаметные инженерные заграждения, или, как мы их по-научному назвали, спирали Бруно. Немного далее шел забор на низких кольях, за которым были видны немецкие блиндажи и между ними уходившие в лес ходы сообщения. Только сейчас я оценил выбранное мной место. О лучшем наблюдательном пункте нельзя было и мечтать. Все отлично просматривалось. Невольно бросил взгляд назад, на наш берег. Он казался далеким.

Мой наблюдательный пункт находился значительно [220] выше вражеского берега. Видимость была отличной. Вскоре взошло солнце. Крепчал мороз. Становилось все холоднее. Железо как будто накапливало холод и отдавало мне. Выдержу ли? Ватник и овчинный тулуп пока спасали от стужи, но от долгой неподвижности становилось невмоготу. Хотелось размяться, походить, но единственное, что я мог сделать, — это усиленно шевелить пальцами рук и ног.

Около полудня я увидел, как по одному из ходов сообщения двигаются трое гитлеровцев. Они то пропадали, то вновь появлялись. Порой изгиб траншеи выводил их прямо на меня. Тогда силуэты гитлеровцев на какой-то момент замирали в моем прицеле. Шли в полный рост, все ближе и ближе ко мне... Вскоре я мог хорошо рассмотреть их. Впереди с автоматом шагал обер-ефрейтор — три серебряно-тусклые лычки на оранжевых петлицах. Позади шли двое солдат. Кажется, пора... Прицел скользнул и замер. Нет, подожду еще. Выстрел должен быть точный. Немцам оставалось пройти метров 20–25 до намеченного мной места. Я поймал в прицел обера и стал сопровождать его. Наконец все трое вошли в тот участок хода сообщения, который я выбрал. Теперь, чтобы скрыться, гитлеровцам надо было пробежать обратно по ходу сообщения метров десять, к тому же под моим прицелом. Ефрейтор сделал два последних в своей жизни шага. Так я решил. Выстрел! Гитлеровские солдаты кинулись к оберу — тело его осело на дно окопа. Сомнения быть не могло — выстрел удачный. Пока они не разобрались, в чем дело, я сразил еще одного фрица. Третий, перескочив через одного из убитых, бросился назад по траншее. Это я предусмотрел, и очередной выстрел уложил его на месте. В течение пятнадцати минут я уничтожил еще двух фашистов. Дальше что-то застопорилось. Видно, стали осторожнее.

Только с темнотой выбрался я из своего укрытия, промерзший и продрогший. Но день стоил того. Много важных объектов засек я со своего НП.

Еще несколько зимних дней я вел наблюдение с моста, увеличив свой снайперский счет на двенадцать вражеских солдат. В конце концов гитлеровцы все же догадались, где находится снайпер-наблюдатель. Они несколько раз обстреливали район, прилегающий к мосту. Но мины и снаряды не доставали меня. А вскоре надобность в этой засаде миновала: над разведанными мной целями славно [221] поработали наши артиллеристы, разбив несколько блиндажей и пулеметных точек противника.

Снайпер — меткий стрелок. Но категорий метких стрелков много. Это и спортсмены-стрелки, без промаха бьющие по мишеням, и охотники-промысловики. Но снайпер не просто меткий стрелок — он прежде всего военный человек, действующий в боевых условиях, зачастую под огнем врага. Опасность, риск, боевая обстановка вырабатывают особые качества снайпера. Их оружие — осторожность, выдержка, особая наблюдательность, умение действовать самостоятельно, быстро находить единственно верное решение. На боевом счету наших снайперов было не по одному десятку, а порой и не по одной сотне уничтоженных солдат и офицеров противника. Не мирясь с такими потерями, фашисты охотились за нашими снайперами. Любой промах зачастую приводил к гибели. Определив примерно местонахождение снайпера, гитлеровцы не пытались найти его самого, а обрушивали мощный шквал артиллерийского и минометного огня по этому району. Добросовестно в течение 15–20 минут они обрабатывали район. Я, как правило, с этих позиций старался уже не стрелять. Чтобы уничтожить снайпера, к нам в тыл засылались диверсионные группы, которые подрывали землянки, в которых отдыхали снайперы, уничтожали прямо на позиции.

Тяжелыми, изматывающими были поединки с вражескими снайперами. Еще в первую военную зиму наша разведка сообщила, что для борьбы с советскими снайперами гитлеровское командование затребовало из Германии егерей, лесничих и спортсменов-стрелков. Стали нести потери и мы. Каждый из нас понимал, что уничтоженный снайпер врага — это десятки и сотни спасенных жизней наших солдат и офицеров. При этом никто не обманывался и не считал противника слабее себя. В борьбе со снайпером врага проявлялись все лучшие качества советского воина — непоколебимость, мужество, стремление победить. Меткий выстрел, который, как правило, завершал борьбу в поединке снайперов, был результатом долгой и упорной работы, тщательной подготовки, проявлением высокого воинского мастерства.

Вспоминается один случай, который произошел той же зимой под Ленинградом. Вернувшись из разведки, усталый, промерзший, прилег отдохнуть и вместо одного проспал три часа. Поэтому пропустил время, когда обычно [222] пробирался на свою снайперскую позицию. А делал я это всегда перед рассветом, так как позиция находилась на нейтральной полосе.

Нейтралка, как мы обычно говорили, была шириной около 800–1000 метров. В одних местах — шире, в других — уже. В основном редколесье, кое-где отдельные мощные деревья, много здоровых валунов. Говорили, что еще ледникового периода.

Когда я перевалил через бруствер последней траншеи, с которой, собственно говоря, и начиналась нейтралка, небо уже розовело на востоке. Воздух был прозрачен. Лжшь легкая морозная дымка над самой землей. Надо как можно скорее добраться до своей позиции, которая находилась в 200–250 метрах от противника. Позиция была отменная. Позволяла укрыться не только от наблюдения противника, но и от обстрела. Круглый окоп в полный рост, прикрытый ветвями. Я немало потрудился по ночам, оборудуя его. Самым сложным было перетаскивание грунта. Роя окоп, я складывал песок в металлическую коробку из-под патронов, волок ее за собой к нашему переднему краю и сбрасывал в воронку от снаряда. Работа была долгой и утомительной. Следов оставлять нельзя. Вражеский наблюдатель сразу заметит на снежном покрывале пятна земли...

Так вот, выбрался я на эту полосу, отдышался и стал короткими перебежками двигаться к цели. Очередной бросок... Только поднялся, как слева от меня что-то блеснуло! Свалился в снег и в тот же момент услышал характерный свист пули и звук выстрела. Где-то близко. Думаю: разведчик себя стрельбой не выдаст, да и время их вышло — уже отогреваются в землянках. Диверсанты? Тоже в основном орудуют по ночам. Снайпер? Вполне возможно. Что же делать? Ясно, что высовываться нельзя. Хорошо еще, что снег глубокий. Жаль: до моей позиции совсем близко — метров двести, а не доберешься.

...Прошло несколько минут. И вдруг как обожгло: что же я лежу, как подстреленная куропатка? Если враг сочтет меня мертвым, может подобраться ко мне незамеченным... Приподнял голову, вытер рукавицей лицо от снега и стал оглядываться. Неосторожное движение — и над головой просвистела пуля. Все ясно: враг начеку. Неподалеку — я помнил об этом — росла высокая могучая ель. Ее лапы доставали до земли. Засыпанная снегом, она казалась шатром. «Такое укрытие было бы подходящим, — [223] подумал я, — но как до него добраться? Не добежишь! Значит, надо ползти». Работая локтями и головой, я стал пропахивать в снегу канаву. «Как бульдозер», — пришло в голову сравнение. Однако старался, чтобы все выступающие «части бульдозера» не были видны. Я понимал, что «канава» — след на снегу, оставляемый мной, — указывает врагу направление моего движения.

Блеснуло солнышко. Снег заискрился всеми цветами радуги. Снежинки вспыхивали на солнце, ослепляя меня. Иногда раздавался выстрел, я слышал, как пуля рикошетировала и уносилась ввысь. Остановлюсь, прислушаюсь и снова вперед. Сделалось жарко. Ведь я приготовился к долгому лежанию на морозе, оделся тепло. Но вот и ель! Шикарная! Тяжелые ветви под тяжестью снега опустились почти до самой земли. Рядом несколько мелких елочек. Это хорошо! Подполз поближе. Забрался под заснеженные ветви ели. Полутемно, снега почти нет. Едва расположился, раздались два выстрела. С ветвей посыпался снег. Откуда все-таки бьет? Отложил винтовку в сторону. Разыскал подходящую ветку и, надев на нее шапку, чуть высунул из ветвей. Выстрел! Шапка отлетела в сторону. Дотянулся до шапки: в ней торчали два куска ваты — два отверстия от пули, входное и выходное. Мысленно от пулевых отверстий провел прямую линию. Это дало примерное представление о месторасположении врага.

...А время шло. Все выше и выше всходило солнце. Все вокруг неподвижно и безмолвно. Заснеженные деревья, припорошенные снегом кусты, большие, заиндевевшие от мороза камни. Ничего подозрительного взгляд не отмечал. Но враг-то где-то здесь, затаился. Только почти через равные промежутки времени раздавался очередной выстрел. Пули смачно входили в дерево, буравя древесину, и казалось, что вот-вот какая-нибудь из них проскочит насквозь...

Крепчал мороз. Стало остывать тело. Я все же сильно вспотел, добираясь до ели. Нам выдавали отличную зимнюю одежду, которая надежно защищала снайпера от холода, — ватник с ватными брюками, овчинный полушубок, меховую шапку-ушанку, теплые рукавицы. Сверху белый маскировочный халат, который мы обычно старались подкрашивать под цвет местности. Искусство маскировки состояло в том, чтобы маскхалат снайпера не выделялся на фоне снега, земли, камней.

Шло время. Выстрелы стали чаще. Враг, видно, начал [224] нервничать. После одного из выстрелов с ветвей на меня обрушился снег. Осторожно выгребая его из-за ворота, я случайно бросил взгляд на ветку над собой и заметил на снежной подушке, покрывавшей ее, свежую бороздку — след от пули. Взглянул на другие ветви... Еще три следа. Все бороздки шли в одном направлении. Теперь я точно знал, что против меня действует только один снайпер. А это очень важно. К тому же по следам от пуль я еще точнее могу определить, откуда бьет враг.

...Посмотрел на часы. Ого! Уже первый час! Вот-вот и солнышко пойдет на закат. Но что это? Слева у одного из валунов взметнулось белое облачко, а спустя некоторое время еще одно. Сопоставил появление этого облачка с выстрелами. Сомнения быть не могло. Облачко появляется именно в момент выстрела. Вначале перед глазами облачко, а секундой позже — звук выстрела. А вот и кончик ствола винтовки снайпера. Его хорошо видно в оптический прицел. Прошло минут пять, и теперь я отчетливо увидел вспышку — выстрел, и почти одновременно появилось облачко. Ага, это снег! Снежное облачко от вылетающих из ствола пороховых газов! Так сколько же до противника? Пожалуй, метров 300–350. Коронная снайперская дистанция. Стрелять можно, не изменяя прицела. Итак, враг за камнем!..

Однако почему враг допустил такой грубый промах? Он же демаскирует себя каждым выстрелом. Опытный стрелок, не только снайпер, никогда не допустит этого. Вывод один. Ты, фриц, находишься на необорудованной позиции, оказался там случайно. Лежишь небось на снегу и думаешь лишь о том, как скорее разделаться со мной... Я невольно вспомнил о своей оборудованной позиции. С какой тщательностью я опрыскивал снег вокруг нее водой, создавая ледяную корку в радиусе до двух метров. После этого прихваченный морозцем снег никогда не разлетался от выстрела... Нет, «ничьей» в нашей игре не будет. Правда, я еще не сделал ни одного выстрела, а фашистский снайпер уже десятка два! Что-то он нервничал, это было заметно по участившимся выстрелам. Я же выжидательно замер. Теперь, когда точно известно, где находится враг, дело за мной...

У валуна, за которым я внимательно наблюдал, замелькало что-то черное — справа и слева от него. Взглянул в оптику и глазам своим не поверил — ботинки! Замерз, фриц! Стало невмоготу, и стучишь ногами, чтобы согреться! [225] Уж если я мерзну в своем полушубке, что же говорить о тебе. В надежде на блицкриг ваше командование не очень-то побеспокоилось о вас, немецких солдатах, вот и стучишь теперь ботинком о ботинок.

Опять, как и час назад, над головой прошуршали снаряды дальнобойной артиллерии. Они рвались где-то в глубине обороны. В ближнем тылу у немцев слышалось «скрипение» шестиствольного миномета — скрипухи, как называли его солдаты. И опять над головой неслись вражеские мины и разрывались уже над самым передним краем. Ответно засверкали огнем наши «катюши», и было хорошо видно, как снаряды рвались в расположении противника. А потом над снежной пеленой нейтралки понеслись трассирующие строчки пулеметов, заухали орудия с двух сторон, заработали минометы... Огневая песня нашей артиллерии как будто подтолкнула меня. Я долго целился и, уловив момент, когда черный ботинок застыл в прицеле, выстрелил. Вот она, та минута, то мгновение, ради которого я столько часов провел здесь, на снегу, замерзая и ежеминутно рискуя жизнью. Легкое движение затвора, не отнимая приклада от плеча, — очередной патрон в стволе. А в это время за камнем показалась спина врага в белом халате: видно, схватился за раненую ногу. Этого неосторожного движения для меня было достаточно. Снова нажимаю на спусковой крючок. За камнем все исчезло.

Прошло пять минут. Десять... Ни одного выстрела. Тихо. Еще минут двадцать тишины. Убит ли снайпер? Или же это уловка, хитрость? Пора, пожалуй, действовать. Да и солнце уже коснулось верхушек деревьев. Длинные синие тени от них хорошо просматривались на снегу. Скоро сумерки.

Незаметно выбрался из-под ели и пополз. Ползти приходилось по целине. И только ползти, так как если враг жив и хитрит, то наверняка следит за мной. Максимум осторожности. Если же враг убит, надо обязательно убедиться в этом. Поэтому я полз по дуге окружности, центром которой был валун, но не приближался к нему.

Через каждые пять — десять метров остановка, взгляд вперед: что там у врага? Изменилось ли положение тела? Нет! Все по-прежнему. Сейчас меня интересует: в каком положении оружие врага и куда повернута его голова? Ага! Вот и винтовка! Куда развернута? В сторону ели, за которой я прятался! Это хорошо! А где правая рука врага? Что-то она странно подвернута. Не за пазухой ли? [226]

Надо быть внимательным. Еще немного вперед. Лица пока не видно: мешает капюшон маскхалата. Восемьдесят метров до врага! Семьдесят! Шестьдесят! Ползу, уже не опуская головы. Нельзя! Потому что именно сейчас, на последних метрах моего пути, может все кончиться. Работаю в основном локтями и ногами. Винтовка в готовности к выстрелу. Патрон в патроннике. Не отвожу взгляда от врага. Что-то уж очень подозрительно согнута правая рука. Может быть, он держит за пазухой пистолет? Эту хитрость не раз применял и я. Бывало, после очередного выстрела врага падаешь и, дернувшись, замираешь, как будто убитый. Но заваливаешься так, что рука оказывается за пазухой полушубка, где на груди, в тепле, спрятан пистолет. Враг присматривается долго, он видит, что винтовка валяется, и рискует приблизиться ко мне. Тут важно выдержать, ничем не выдать себя. Тихонько, одними пальцами правой руки, взводишь курок, снимаешь его с предохранителя. Патрон же еще в землянке был загнан в ствол, и сейчас не нужно передергивать затвор. А враг все ближе. Вот он в полный рост идет ко мне. Пятнадцать шагов! Десять! Пять! Выстрел! Промахнуться невозможно. Конечно, чтобы проделать такое, нужны крепкие нервы, да и обстановка не всегда позволяет. Как правило, против снайпера такая хитрость не пройдет. Разгадает!

...Приближаюсь к врагу. Четко вижу на его спине темное пятно — след моей пули. Достаю документы. Разворачиваю. Офицерское удостоверение. Мы обычно с собой на позицию никогда документов не брали. Читаю: «Гауптман Карл Андинг, 1919 года рождения. Уроженец Франкфурта-на-Майне». Почему офицер оказался здесь, на нейтральной полосе? Офицер! А винтовка — снайперская, с оптическим прицелом. Забираю винтовку. Не очень-то удобно с двумя винтовками добираться до своей траншеи.

— А знаешь, кого ты убил? Капитан вермахта Карл Андииг, — сказал мне начальник штаба, — только что прибыл на Ленинградский фронт из Восточной Пруссии, из Алленштайна, где он руководил специальной подготовкой снайперов. На нашем участке фронта он должен был создать спецгруппу по борьбе с советскими снайперами. Вчера вышел на нейтральную полосу «поохотиться». Поздравляю тебя, Пчелинцев, какого аса уничтожил. [227]