Артиллеристы, точней прицел!..

В приказе Верховного Главнокомандующего № 225 от 19 ноября 1944 года отмечалось: «Советские артиллеристы и минометчики покрыли себя неувядаемой славой исключительного мужества и героизма, а командиры и начальники показали высокое искусство управления огнем». В годы Великой Отечественной войны метким огнем артиллерии было уничтожено свыше 70 тысяч танков, много другой боевой техники, сотни тысяч солдат и офицеров противника. Более 1 миллиона 600 тысяч артиллеристов награждены орденами и медалями, свыше 1800 человек удостоены звания Героя Советского Союза. Лучшие артиллерийские части и соединения были преобразованы в гвардейские, награждены орденами и получили почетные наименования.

Огонь ведут «катюши»

Фашистское командование готовило удары на флангах Западного фронта в обход Москвы. На правом крыле — в направлении Клин, Дмитров и на левом — на Тулу, Коломну. Следовало также ожидать фронтальных ударов на Истру и Наро-Фоминск. Обстановка складывалась трудная. Командующий 16-й армией генерал К. К. Рокоссовский принял решение нанести контрудар на деревню Скирманово, так как она занимала выгодное положение, господствуя над окружающей местностью. Вражеская артиллерия обстреливала оттуда наши коммуникации. Противник, опираясь на Скирманово, мог выйти на Волоколамское шоссе, что отрезало бы пути сообщения 16-й армии с тылами.

Контрудар на Скирманово наносили 50-я кавалерийская дивизия генерала Алиева, 18-я стрелковая дивизия полковника П. Чернышева и 1-я гвардейская танковая бригада полковника М. Катукова.

Дивизион гвардейских минометов, которым я командовал, поддерживал 18-ю дивизию. Начальник артиллерии армии генерал В. Казаков собрал нас, артиллеристов, и [94] поставил боевую задачу. Операция была назначена на 12 ноября. До начала операции велась тщательная разведка расположения минометных батарей, танков и пехоты противника. Поэтому мы имели данные о его основных огневых точках. Мой и командира 18-й дивизии наблюдательный пункт находился в деревне Рождественское.

Утром 12 ноября началась артиллерийская подготовка. Первыми открыли огонь гвардейские минометы, затем ударили артиллерийские орудия. Огнем и дымом были объяты вражеские позиции.

Мы смотрели на огненный смерч и радовались, что новых реактивных минометов, любовно названных «катюшами», стало больше. Пошли в атаку танки. Воодушевленные пехотинцы ринулись вперед. Противник оказывал сильное сопротивление, неоднократно переходил в контратаки. Жестокие бои длились днем и ночью. 13 ноября наша пехота, поддерживаемая танками, овладела Скирманово. Здесь под обломками вражеских укреплений мы обнаружили немало трупов гитлеровских солдат. В лощине возле деревни образовалось настоящее кладбище подбитых фашистских танков, орудий, автомашин. Командующий особо отметил эффективность стрельбы «катюш», которые уничтожили несколько танков, более 20 минометов и много другой техники.

К осени личный состав дивизиона гвардейских минометов уже приобрел некоторый боевой опыт использования новой грозной техники. Огневые удары в боях на Брянском фронте, залпы по танкам и мотопехоте в сражениях с противником в районе Можайск, Верея, Дорохово, эффективные действия реактивных установок в районе Скирманово — вот короткий, но доблестный боевой путь дивизиона. По военным меркам, когда время исчислялось не днями, а боями, опыт мы приобрели немалый.

В первые дни войны мы обычно скрытно занимали огневые позиции на определенном удалении от переднего края, тщательно маскировались и, нанося по гитлеровцам внезапный мощный огневой удар, тут же оставляли позиции и уже на новом месте готовились к залпу. Это было необходимо, чтобы уйти от огневого воздействия противника, особенно авиации и артиллерии.

Теперь наши гвардейцы научились вести меткий огонь не только из укрытий, но и с открытых огневых позиций. Так, еще в октябре 1941 года, когда на Брянском фронте [95] нависла непосредственная угроза захвата врагом выдвинутой вперед батареи, старший лейтенант В. Черненков отдал приказ стрелять с открытой огневой позиции. «Катюши» дали залп по цепям фашистских автоматчиков и по сопровождавшим их бронетранспортерам. Наступающий противник был уничтожен. Угроза захвата батареи предотвращена.

Во второй половине ноября гитлеровские войска, подтянув свежие силы, возобновили наступление на волоколамском направлении. Особенно ожесточенные бои разгорелись на левом фланге 16-й армии под Ново-Петровском. В связи с создавшейся обстановкой я получил задачу с наступлением темноты вывести дивизион в район деревни Деньково и огнем реактивных установок помочь обороняющейся пехоте.

В ту же ночь мы скрытно заняли огневые позиции. В течение двух суток вместе со стрелковыми подразделениями отбивали ожесточенные атаки пехоты и танков противника, наступающих из района Давыдково, Гребельки. Гитлеровцы превосходили нас в силах и бросали в бой новые резервы, не считаясь с большими потерями. Обстановка усложнялась. Части 16-й армии вынуждены были отойти на рубеж западный берег Истринского водохранилища, город Истра.

Мой дивизион получил приказ занять боевой порядок непосредственно в городе и отражать атаки врага. Мы понимали всю ответственность нашей задачи, понимали, что отступать дальше некуда — позади Москва.

Получив боевую задачу и оценив создавшуюся обстановку, я собрал командиров батарей — В. Черненкова, А. Дударенко, М. Михайлова. Определив наиболее вероятные направления наступления врага, мы расположились на опушке леса в четырех километрах восточнее города с таким расчетом, чтобы можно было обстреливать противника как с закрытых, так и с открытых огневых позиций.

Наблюдательный пункт я расположил на колокольне Ново-Иерусалимского монастыря, откуда обеспечивался великолепный обзор местности, и организовал постоянное наблюдение за противником.

События развивались стремительно. Не успели бойцы оборудовать позиции, как показались передовые части гитлеровцев — танки и мотопехота. Мы открыли огонь. [96]

Стрельба дивизиона реактивных установок была удачной: я отчетливо видел в стереотрубу, как горели танки и автомашины. У фашистов возникло замешательство, атака захлебнулась.

А на других участках гвардейская стрелковая дивизия генерала А. Белобородова вела упорные бои с превосходящими силами противника. Гитлеровцы не только предпринимали лобовые атаки, но и осуществляли обходы и охваты.

Противнику удалось прорваться в город. Зайдя в тыл нашим частям, он открыл огонь по обороняющейся пехоте. Наш наблюдательный пункт вскоре оказался окруженным. Оставался единственный выход — прорываться с боем.

Я отдал распоряжение разведчикам и связистам погрузить оборудование в машину. Шофером видавшего виды грузовика был старший сержант С. Кузьменков, бывший рабочий Горьковского автозавода. Мужественный воин, великолепно знающий технику, он не терялся в сложной обстановке, был смел и находчив, быстро принимал верные решения. Умело маневрируя между воронками, он гнал машину на максимальной скорости. Мы из кузова вели огонь из автоматов, карабинов и пистолетов и сумели прорваться к своим.

Пока мы прорывались через вражеское кольцо, связь с дивизионом отсутствовала. Однако батареи реактивных установок под руководством своих командиров продолжали наносить огневые удары по скоплению врага. Особенно успешно действовали артиллеристы под командованием старшего лейтенанта В. Черненкова. Опытный офицер, грамотный, смелый командир, Черненков управлял огнем не только своей батареи, но и всего дивизиона. Когда кончились боеприпасы, пришлось сняться с огневых позиций и отойти в тыл.

Когда мы прибыли в дивизион, реактивные установки были уже пополнены боекомплектом и готовы к действию. Я получил новую задачу.

...Наш дивизион гвардейских минометов продолжал громить фашистов. Только за ноябрь 1941 года залпами реактивных установок было уничтожено до трех полков пехоты, десятки танков, двести автомашин и более десяти орудий. [97]

Военная хитрость

В начале Великой Отечественной войны я участвовал в боях с гитлеровцами в советском Заполярье. В августе 1941 года стал свидетелем такого случая. Над ровным участком тундры кружил «Мессершмитт-109». Он пикировал, набирал высоту, разворачивался и снова пикировал, рассыпая окрест пулеметную дробь.

Я посмотрел в бинокль, куда нацеливался вражеский самолет, и увидел бегущего бойца. Когда раздавались очереди, тот падал на землю, а после пролета «мессера» вскакивал и стремглав бежал к скалам, отделявшим тундру от губы Вайда, где находился мой НП.

Помочь солдату было нечем, и мы с тревогой наблюдали за ним. Вот самолет снова устремился вниз, прозвучали выстрелы, и боец упал.

— Погиб, — тяжело вздохнул стоявший рядом со мной офицер. — Надо послать санитара.

Каково же было наше удивление, когда солдат поднялся, погрозил кулаком улетевшему самолету и направился к нам. Я узнал в нем разведчика 6-й батареи нашего полка рядового Иванова.

— Почему остались лежать на земле после последней атаки вражеского самолета? — спросил я.

— Убегай я, он заметил бы меня и все равно бы прикончил, — ответил солдат. — Вот я и решил перехитрить его.

Вскоре мне самому пришлось воспользоваться этим приемом. Как-то в октябре 1941 года я возвращался на свой передовой НП с переднего края обороны. Когда поднимался на гребень холма, над головой просвистела пуля, и тут же впереди брызнул фонтанчик каменной россыпи.

Я залег в камнях, а когда поднялся, пуля снова шлепнулась рядом. «Видимо, снайпер стреляет, — подумал я. — А здесь, на голом пятачке, негде укрыться».

Выход был один. Навзничь упав на землю, точно прошитый пулей, я минут десять лежал неподвижно. И когда, по моему мнению, снайпер уже потерял ко мне интерес, вскочил, стремительно преодолел несколько метров и скрылся за гребнем высоты. Запоздалый выстрел был неточен. [98]

Приведу еще один пример. На нашу батарею, занимавшую ОП на мысе Вайтолахти, повадились летать фашистские бомбардировщики «Хейнкель-111». Они охотились в море за нашими подводными и надводными кораблями. Не найдя никакой добычи, по пути на свою базу самолеты обычно заходили на батарею и сбрасывали бомбы на нас. Зенитных средств у нас не было. Огонь же из стрелкового оружия был бесполезен. Много я думал, как отвадить фашистов от батареи, но придумать ничего не мог.

Однажды, будучи на огневой позиции артиллерийского взвода 76-мм пушек, я во время перекура завел с бойцами разговор насчет «хейнкелей».

— А что, если приладить нашу пушку для стрельбы по самолетам? — сказал один из солдат.

— А как? — спросил я.

— Очень даже просто! Срубить тумбу из бревен... Поверх нее тележное колесо плашмя... На колесо пушку... Поворачивай, куда хочешь, и стреляй... Шрапнели-то у нас мно-о-ого!

Признаться, я с недоверием отнесся к предложению артиллериста. Уж больно все просто у него получалось. Однако спросил:

— Вы могли бы это сделать?

— Нам, вологодским, только топор в руки... Плавника много рядом.

Через три дня приспособление для стрельбы было готово. Оно имело довольно странный вид, но главное — обеспечивало поворот пушки в горизонтальной плоскости на 360 градусов. Угол возвышения ствола составлял не менее 80 градусов, так что вполне можно было вести стрельбу по самолетам.

Я рассчитал установку трубки шрапнели, объяснил орудийному расчету, как наводить пушку в цель. Распорядился установить прямую связь НП с орудием.

На другой день выдалась ясная, солнечная погода. Около 12 часов с моря послышался далекий шум моторов, а вскоре показались три «хейнкеля». Когда они стали заходить на батарею, я подал команду на открытие огня.

Три снаряда разорвались в непосредственной близости от головного самолета. Фашисты круто отвернули от батареи и сбросили бомбы куда попало. Больше они над батареей не появлялись. Видно, решили, что мы поставили у Вайтолахти зенитную батарею. [99]

Вспоминается мне и такой прием военной хитрости. Наш дивизион поддерживал наступление стрелкового батальона на высоту. Расчеты лейтенанта Тарасова подавляли неприятельскую минометную батарею. Противник открыл по ним артиллерийский огонь. Лейтенант Тарасов доложил мне об этом и спросил:

— А не укрыть ли личный состав?

Я подумал: если батарея Тарасова прекратит огонь, противник сделает вывод, что пристрелял цель и уничтожил ее. Если же продолжать стрельбу, враг придет к убеждению, что установки его не верны — стреляет по пустому месту. Тогда он либо прекратит стрельбу, либо изменит установки и будет стрелять действительно по пустому месту.

Я приказал Тарасову усилить огонь, что он и исполнил. Мои предположения оправдались. Противник изменил установки стрельбы. Его снаряды стали рваться значительно правее и метров на 250 дальше от батареи. Тогда я скомандовал Тарасову:

— Стой!

Поддерживаемый нами стрелковый батальон выполнил свою задачу, и мы получили свободу действий. Батарея прекратила стрельбу. Противник истолковал это как попадание в цель и, усилив темп стрельбы, долго обстреливал безлюдные холмы. Всего он выпустил вхолостую не менее 200 снарядов.

Приведу еще один пример военной хитрости артиллеристов. Кончилась долгая полярная ночь. Следовало ожидать, что с наступлением световых дней враг использует для разведки наших огневых позиций самолеты. Мы знали, что к расположению нашего дивизиона противник проявляет повышенный интерес. Немало он понес потерь от нашего огня.

Было решено в тылу основных огневых позиций, примерно в одном километре, построить ложные позиции, а действительные замаскировать самым тщательным образом.

Выделенные команды под руководством заместителя командира дивизиона капитана Зайцева сделали из снега орудийные окопы нормального профиля. Поставили в них макеты, сходные по силуэту и размерам с реальными орудиями. Над окопами натянули маскировочные сети, сделали из снега снарядные погребки и землянки. Установили самодельные печурки-курилки и вывели наружу [100] трубы. От землянок и погребков протоптали тропы к орудиям. Из тыла к огневым позициям тракторами проделали подъездные пути. Я приказал «обжить» в течение ночи ложные позиции. К утру все было сделано как надо. В печках-курилках тлел торф, выбрасывая из труб веселый дымок. На реальных огневых позициях все было замаскировано, никакого движения...

Около одиннадцати часов дня над полуостровом Средний показался «костыль» (так солдаты называли немецкий самолет-разведчик «Хеншель-126»). Вражеский разведчик, сделав над ложными огневыми позициями несколько кругов, улетел. «Попался фриц, сейчас он даст прикурить нашему деревянному дивизиону», — шутили бойцы. И верно. Через полтора часа прилетели два десятка бомбардировщиков — и давай бомбить ложные огневые позиции. Хитрость удалась!

На следующий день мы перенесли ложные позиции на другое место. Их не раз еще бомбил и обстреливал противник.

Сочетая ложные позиции с кочующими орудиями и батареями, мы создавали у противника неверное, преувеличенное, представление о численности и местоположении нашей артиллерии. Вот что рассказал немецкий офицер-артиллерист, взятый в плен на мурманском направлении в 1942 году: «Если верить всему тому, что разведано с помощью самолетов, световой и звуковой разведки и наземным наблюдением вообще, то только против одной нашей артбригады у вас всегда на позициях больше полусотни батарей»

Пехота просит огня

Вот уже вторые сутки гаубицы нашей батареи беспрерывно молотили развалины двух домов за зданием техникума завода «Красный Октябрь». Там скапливались для атаки гитлеровцы. Они отчетливо были видны с наблюдательного пункта командира стрелкового батальона, расположенного в развалинах.

— Смотри, артиллерия, вон справа заходят, — говорил мне комбат. — Пошли туда несколько «огурчиков». [101]

По тем домам мы давно пристрелялись. Подаю команду. Снаряды рвутся точно в намеченном месте. Летят вверх балки, осколки кирпича.

Вдруг замечаю совсем близко от нас вражеских минометчиков.

Снова даю команду. Батарея плотно накрывает позицию противника.

Наша задача — продержаться до темноты. Командиру батальона обещали подмогу. У него осталось человек двадцать, не больше. Да еще мы с командиром взвода управления лейтенантом А. Охой и двумя связистами. Однако до ночи еще далеко, а фашисты беспрерывно атакуют.

А тут еще осложнение. Около ста местных жителей с детишками и стариками спрятались в подвалах техникума. Не будь их, мы отошли бы немного назад — там, на заводском дворе, пересекавшемся рвом, можно было занять более выгодную для обороны позицию.

В воронке от бомбы я увидел семью — молодая женщина убаюкивала и прижимала к груди мертвого ребенка, старуха с надеждой смотрела на нас испуганными глазами, а девочка лет двенадцати судорожно цеплялась за платье обезумевшей матери. Они не успели скрыться в подвале. Их не бросишь.

Комбат нервно передернул плечами, будто сбрасывая с себя невидимую тяжесть, решил:

— Вот что, артиллерист (мы даже не знали имени друг друга). Сейчас подниму людей в атаку. Надо отбить у фашистов эти развалины. А ты прикрой. Мои минометчики помогут.

Молча киваю в знак согласия, а сам думаю, не сошел ли он с ума. Но даю команду батарее. Комбат — командиру минометной роты.

Батарея бьет беглым, минометная рота — тоже. Гитлеровцы попрятались, и горстка наших пехотинцев ползком стала продвигаться вперед. Как только мы перенесли огонь чуть дальше, комбат поднялся.

— Вперед, ура! — крикнул он, и цепочка храбрецов двинулась за ним, вскоре они скрылись за обломками зданий. Только были слышны автоматные очереди да частые разрывы гранат.

Оставляю за себя лейтенанта Оху и бегу туда же. Бойцы-связисты тянут следом «нитку». Скрипит, раскручиваясь, катушка с кабелем.

Падаю в какую-то яму и вижу комбата. [102]

— Спасибо, брат. Молодцы артиллеристы. Да как звать-то тебя, грузин?

— Юрий. Денисов. И вовсе не грузин. Самый что ни на есть русский. Москвич я, товарищ капитан.

— Вот и здорово. А я Николай Ошика. Из Ленинграда. Ну, Юра, давай пристреливайся. Видишь, сколько их там, гадов!

И действительно, метрах в ста от нас, в двухэтажном кирпичном заводском здании, было много фашистов.

Через полчаса к нам прибыло пополнение — взвод петеэровцев. Прибежал и лейтенант Оха со связистами. Мы с командиром минометной роты быстро наметили и распределили между собой цели, начали пристрелку. Комбат расставил петеэровцев. Рядом с НП приказал занять позицию единственному пулеметному расчету — все, что осталось от пулеметной роты батальона.

Гитлеровцы пошли в атаку после полудня. Связисты батареи так упрятали кабель в развалинах, что связь с огневой позицией работала беспрерывно. Низко над передовой проносились вражеские самолеты, но не бомбили — боялись задеть своих. Зато нашим тылам доставалось: небо там смешалось с землей.

Положение наше становилось все хуже и хуже, хотя мы отбили уже три штурма врага, пытавшегося вновь захватить развалины. Ствол пулемета от беспрерывной стрельбы так накалился, что из отверстия кожуха бил пар. Пехотинцы, укрывшись за глыбами кирпича, меткими очередями косили наседавших фашистов. Вражеская артиллерия все время вела отсечный огонь по заводскому двору, зданию техникума. И гитлеровцам удалось прорваться на флангах батальона, они окружили нас.

— Стоять до последнего патрона! — дает команду капитан Ошика своим бойцам. Они быьт по врагу из автоматов, противотанковых ружей, забрасывают ручными гранатами.

— Комбат, — кричу капитану на ухо, — готовлю огонь на себя!

— Давай-давай, артиллерия, другого ничего не придумаешь!

Его энергии позавидуешь. Он подбадривает бойцов, ставит задачу петеэровцам, успевает всюду. Даже подумалось тогда, что, не будь его рядом, мне было бы совсем невмоготу. С ним же как-то спокойно.

Гитлеровцы уже рядом. [103]

Пора открывать огонь на себя. Пока есть связь.

Докладываю комбату.

— Прячься, братва! — кричит он своим бойцам. — Сейчас наша артиллерия берет прицел пять, будет лупить по своим опять!

Он еще и шутит. Но ребята тут же прекратили огонь и попрятались. Гитлеровцы осмелели, поднялись во весь рост. Даю команду «Огонь!». И вот уже слышно шуршание приближающихся снарядов. Втискиваюсь между комбатом и лейтенантом Охой, втягиваю голову в плечи! впервые нахожусь под огнем своей же батареи. Снаряды гулко бьют по железобетонным перекрытиям. Неприятно. Вскоре огонь прекращается. Выжидаю несколько секунд и, осторожно высунувшись из укрытия, осматриваюсь. Оставшиеся в живых гитлеровцы спасаются бегством.

Стемнело. Фашисты не показывают носа. Боятся. А у наших кончились патроны. Звонок. Узнаю голос начальника штаба дивизиона старшего лейтенанта Куликова. В полку большие потери. Меня в штабе считают погибшим. Жора Карпов, адъютант командира полка, мой друг детства, поклялся отомстить фашистам за мою смерть...

Нас отзывают. Прощаюсь с комбатом, обнимаемся.

К утру батарею перебрасывают на новый участок, чуточку левее. Уже с другим командиром батальона идем занимать НП. Теперь вижу уже отвоеванное нами здание. Как оно искромсано! Подходим к котельной. Обнаружили два чулана: мощное перекрытие. Хорош обзор.

— Здесь! Приземляемся! — говорит командир батальона.

Занимаем один чулан. В другом располагается разведка 193-й стрелковой дивизии, а в блиндажах под зданием котельной — минометчики. Пушки нашего дивизиона — справа сзади. Моя батарея по-прежнему за Волгой. Штаб дивизиона — в бомбоубежище, всего в 100 метрах сзади нас.

В 7 утра пожаловала «рама».

— Ну, держись, пехота. Сейчас прилетят стервятники, — роняет кто-то невесело рядом.

Действительно, через десять минут появились «юнкерсы». Начался налет. В горле пересохло, першит от гари и пыли. Хочется пить, а воды нет. Водопровод не действует. Рядом Волга, но как до нее добраться? Местность простреливается гитлеровцами. Беспрерывная бомбежка, [104] артиллерийский и минометный обстрел изматывают. У некоторых сдают нервы, товарищи подбадривают их. Сжав зубы, изнывая от жажды, работаем. Уже все цели пристреляли.

А фашистские летчики, озверев, бросают на нас рельсы, пустые бочки из-под бензина. В ход пошли даже крупные агрегаты от тракторов. Как только кончается очередной налет, гитлеровцы поднимаются в атаку. Но успеха добиться не могут.

Силой у фашистов ничего не получается. Начинают давить на психику: «Рус, готовься сдавать зачеты на значок ГТО 2-й ступени: бег с препятствиями 300 метров и плавание с полной выкладкой через Волгу!» Дикий хохот в репродукторе оглушающе разносится над позициями.

Но все это производит обратный эффект: новая волна ненависти подымается в нас. Мы будем мстить врагу за истерзанный Сталинград, за погибших товарищей.

...Убит старший на батарее лейтенант Ржанович, весельчак и храбрец. Еще утром он угощал меня чаем, доставленным разведчиками. Самолеты нащупали батарею. Прямое попадание — и мой друг погиб...

21 октября перед нашей дивизией появились свежие части гитлеровцев. Теперь нам стало еще труднее. Фашисты окружили с трех сторон. Вот уже на нас лезут солдаты в черных мундирах — эсэсовцы. Впервые вижу таких. Прут в атаку, не считаясь с потерями.

Снова вызываю огонь на себя. В Сталинграде это вошло в привычку. Когда же перенес огонь дальше, на минометную батарею гитлеровцев, на выручку нам пришли воины батальона второго эшелона полка. Фашисты побежали. Наши снаряды сделали свое дело — в воздух взлетело орудие, установленное эсэсовцами в полуразрушенном доме для стрельбы прямой наводкой. Рядом, за уцелевшим остовом стены, в небо взметнулся огромный столб пламени и дыма — нам удалось поджечь вражеский склад с боеприпасами.

— Вызывает Первый, — сообщает мне старший лейтенант Куликов.

Ведь это генерал Смехотворов, командир дивизии! Что такое, зачем?

Оставляю за себя лейтенанта Оху и бегу что есть силы от укрытия к укрытию.

На пути, под домом, сидят петеэровцы из батальона [105] капитана Ошики. Все вокруг в разрывах снарядов и мин. Как и предполагал, фашисты готовятся к новой атаке. До ребят совсем близко. Уже вижу, как они улыбаются мне. И в это самое время слышу противное завывание сирены. Смотрю вверх. Прямо на нас снижается пикировщик, оторвавшись от него, все увеличиваясь в размерах, стремительно несется вниз черная бомба.

Зажмуриваюсь и — в щель. Крепко вдавливаюсь телом в землю. Грохота не слышно. Ощущаю только страшной силы толчок. Что-то темное, невообразимо огромных размеров падает, падает на меня... Тишина и темнота. Ничего не вижу, щупаю руками вокруг. Подо мною — песок. Над головой — какие-то доски, балки. Завалило.

От этой мысли холодеет тело. Все вдруг становится безразличным. Но это состояние быстро проходит. Начинаю разгребать впереди себя песок, чуть не срывая ногти. Пытаюсь раздвинуть доски, но убеждаюсь, что это бесполезно.

Кричу до боли в ушах. Но ясно понимаю, что там, наверху, мой крик что комариный писк. Тогда выхватываю пистолет и стреляю перед собой. И это не помогает. Только дым ест горло.

Ложусь лицом на землю — так легче дышать. Время идет, и постепенно надвигается тяжесть, тело сковывает усталость. Воздуха все меньше, начинаю задыхаться, а потом забываюсь...

Пехотинцы и петеэровцы с трудом откопали меня и вытащили из могилы, в которой пролежал 21 час. Странно — я жив и даже самостоятельно иду на НП, а там, видно, опять — второй раз за сутки — сочли меня погибшим.

Батарейцы

С весны 1943 года гитлеровцы начали активную подготовку к операции «Цитадель». Все новые и новые дивизии перебрасывались под Орел и Белгород. К Курскому выступу стягивались также лучшие части гитлеровской авиации.

Фашистское командование, стремясь правильно определить направления ударов своих дивизий, активизировало [106] разведку всех видов, усиленно нащупывая слабые места в нашей обороне. С утра до позднего вечера над позициями висели «рамы» — противник пытался определить глубину обороны, расположение танков, орудий, командных пунктов.

Большое внимание гитлеровцы уделяли и разведке боем. То на одном, то на другом участке фронта их роты и батальоны бросались в атаку, чтобы вынудить нас «показать» места огневых позиций артиллерии.

Наша задача — крепко стоять на заранее подготовленных рубежах, в ходе оборонительного сражения обескровить ударные группировки врага и этим создать благоприятные условия для перехода наших войск в контрнаступление.

Помню, в те предгрозовые дни в 1031-м стрелковом полку, которым я тогда командовал, состоялось собрание. Командиры и бойцы решили силе фашистов противопоставить свою силу, на каждый их удар отвечать двойным ударом, на каждую уловку — хитростью, находчивостью.

...На рассвете короткой июньской ночи меня разбудил необычайно длинный телефонный звонок.

— Гитлеровцы. Много танков... — послышался в трубке взволнованный голос.

Я выскочил из укрытия и прильнул к биноклю. Со стороны переднего края доносился слабый гул танковых двигателей. Но предрассветная дымка не позволяла хорошо просматривать высоты, занятые врагом, а по нейтральной полосе (низине) плыло облако тумана, и танков было не видно.

Наш полк находился на левом фланге 280-й стрелковой дивизии. И одна из главных задач состояла в надежном обеспечении стыка с соседом слева — полком другой армии.

Неясность обстановки рождала тревогу. Я почувствовал, как в груди учащенно забилось сердце. Через несколько секунд заметил: из-за высоты с отметкой 201,1 в лощину сползли несколько танков и растворились в молочной дымке. Я стал связываться с командиром полковой противотанковой батареи, которой командовал старший лейтенант М. Васильев, — его НП был вынесен вперед. Но в это время он сам позвонил мне.

— К переднему краю движется около 20 танков, — доложил офицер.

Командир левофлангового батальона, беспокоясь за [107] стык с соседом, попросил меня дать команду батарее на открытие огня. К этому времени танки вышли из тумана и отчетливо обозначилось направление их удара. Я приказал старшему лейтенанту Васильеву открыть огонь.

— Товарищ полковник, можно сменить позиции? Жалко рассекречивать эти. Они еще пригодятся!

Да, огневые позиции нельзя было раскрывать. За два месяца обороны артиллеристы надежно врылись в землю; отрыли укрытия для орудий, сделали над щелями прочные перекрытия, укрепили погребки с боеприпасами. Все это было тщательно замаскировано.

Оценив обстановку, я разрешил артиллеристам сменить огневые позиции, но отвел для этого минимум времени. Под прикрытием кустарника двинулась вперед 45-мм противотанковая пушка. Правее ее артиллеристы на руках тянули за собой 76-мм орудие.

Не прошло и половины срока, как батарейцы выдвинулись вперед и расположились по скатам высоты углом назад.

Батарея изготовилась к бою, но старший лейтенант Васильев не спешил открывать огонь. Мне нравился этот офицер: грамотный, хорошо подготовленный артиллерист, волевой и решительный командир, всегда проявлявший инициативу, находчивость. И я сразу понял его замысел: он выжидал, когда танки втянутся в уготовленный им огневой мешок. Когда даже с моего КП стали хорошо видны кресты на броне, головная 45-мм пушка выстрелила. Первый танк вздрогнул, завертелся на месте. Еще выстрел — и он густо зачадил.

Другая сорокапятка тоже подожгла вражескую машину. Ведя огонь с ходу, немецкие танки начали перестраиваться в боевой порядок. Но здесь заговорили 76-мм орудия. Еще две машины загорелись.

Установленные в зарослях кустарника пушки старшего лейтенанта Васильева немцам было трудно обнаружить, и они вначале стреляли по ним наугад. Но вот гитлеровцы закончили перестроение — огневые султаны вражеских снарядов стали вздыматься возле орудий. Один разорвался в десяти метрах от головной пушки. Замертво упал наводчик, контузило заряжающего. Другой снаряд разорвался у орудия, где находился старший лейтенант. Большой осколок раздробил ему ногу. К нему бросились два солдата, но командир батареи, пересилив страшную боль, крикнул: [108]

— Отставить! К орудию! Огонь!

Меткими выстрелами батарейцы подбили третий танк. И тут на помощь им подоспел артиллерийский дивизион.

Встретив сильное сопротивление и считая, что мы ведем огонь с основных огневых позиций, гитлеровцы повернули влево, пытаясь нанести удар на стыке с полком нашей дивизии. Соседи тоже не спешили открывать огонь: видимо, меняли огневую позицию, хотели поближе подпустить врага. Полагая, что здесь у нас слабое место, немцы осмелели, стали круче поворачивать танки влево, подставив нам борта. Один за другим вспыхнули еще четыре танка. На поле боя горело уже 8 бронированных машин. Остальные двенадцать, отстреливаясь, отползли за высоту 201,1. Тяжелораненый старший лейтенант М. Васильев до конца боя оставался на батарее и руководил действиями артиллеристов.

Разведка боем дорого обошлась гитлеровцам. Однако они считали, что достигли своей цели: полностью вскрыли систему нашей обороны. В этом нас убедили события последующих дней, когда немцы начали операцию «Цитадель». На наши войска обрушился удар страшной силы. Расчищая дорогу своим танкам и пехоте, немецкая артиллерия провела мощную артиллерийскую подготовку. Первую и вторую траншеи окутало сплошное облако разрывов. Но наши батарейцы оказались в более выгодном положении. Снаряды разных калибров кромсали землю в том месте, откуда две недели назад с временных ОП они вели огонь. Сюда же сбрасывали бомбы и вражеские самолеты. А артиллеристы находились в надежно укрытых окопах и щелях.

Правда, вскоре полковая батарея оказалась в самом пекле. После артиллерийской и авиационной подготовки немцы устремились в атаку. На этот раз они бросили против нас около 40 танков, в том числе и «тигры». Стальные многотонные махины при поддержке плотного огня артиллерии и штурмовиков сумели ворваться на наш передний край. Под прикрытием тяжелых танков гитлеровские автоматчики овладели первой и второй траншеями на правом фланге.

Однако в этом трудном положении полк не дрогнул. Пошли в ход противотанковые гранаты и бутылки с зажигательной смесью. Гранаты бросали под гусеницы, а бутылки — на корму. Сержанту Соковолову и рядовому Филиппову удалось поджечь два «тигра». Расчет, где [109] наводчиком был рядовой Остапов, развернул орудие на 180 градусов и ударил бронебойным в корму прорвавшегося танка. Тот задымил. Артиллеристы, снова почувствовав в своих пушках грозную силу, бросились к орудиям, и вслед «тиграм», утюжившим третью траншею первой позиции, полетели снаряды. По остальным танкам вел огонь приданный полку артиллерийский противотанковый дивизион.

В этом бою два орудия полковой батареи погибли под гусеницами «тигров», но другие продолжали сражаться. Вторая позиция стала для фашистов неприступной. Через несколько дней мощной контратакой враг был отброшен, полк восстановил утраченные позиции, а затем совместно с другими нашими частями перешел в наступление.

В последующем мы участвовали во многих боях и сражениях. На смену выбывающим из строя артиллеристам полковой батареи приходило пополнение. И, обучая молодых воинов, мы всегда ставили им в пример мужество, находчивость, инициативу и мастерство старшего лейтенанта М. Васильева и его подчиненных, проявленные в этих памятных для меня на всю жизнь боях на курской земле.

Огневая поддержка

Совсем недавно мы — ветераны гвардейского минометного Ясского Краснознаменного, орденов Кутузова и Александра Невского полка — собрались в Киеве. Совершая поход по местам былых сражений, плыли по Днепру. Жадно всматриваясь то в правый, то в левый берег, узнавали фронтовые пути-дороги, перелески, где оборудовали позиции для своих гвардейских минометов, высотки, по которым приходилось вести огонь.

Особенно запомнились нам бои на букринском плацдарме, расположенном на правом берегу Днепра. Небольшой пятачок земли, а сколько здесь пролито крови, какое мужество проявили бойцы, как стойко держались. Ведь именно с этого плацдарма, взятого в тяжелом бою, начиналась битва за Киев — столицу Советской Украины. Отвоевать плацдарм и удержать в своих руках — такая задача была поставлена перед нами... [110]

Подполковник А. Хлопенко (ныне генерал-полковник артиллерии), командовавший полком, поставил мне, своему заместителю, задачу корректировать огонь всех трех дивизионов, которые поддерживали передовые части, высадившиеся на правом берегу Днепра. Задача сложная. Гвардейские минометы были установлены на пологом левом берегу, а стрелять следовало по кручам, поднимавшимся прямо от уреза воды. Причем стрелять прицельно: иначе можно попасть по своим.

Первая атака... Гитлеровцы, сосредоточившись в овраге, сделали попытку сбросить нас в Днепр. Однако и в этих условиях капитан Балабанов и старший лейтенант Платонов точно определяли координаты цели.

— По пехоте и танкам. Угломер... Прицел... — подал офицер команду.

Шквал огня обрушился на противника. Но, несмотря на потери, гитлеровцы мелкими группами продолжали просачиваться в глубь нашей обороны. Командир взвода противотанковых ружей сержант Пулатов, отличный огневик, подбил один танк. Успех приободрил бронебойщиков. Были подожжены еще два средних танка. Лишившись танковой поддержки, гитлеровцы повернули назад.

Мы, корректировщики, с особым вниманием следили за поведением противника. Вот из лощины показалось несколько «тигров». Еще одна атака. И снова в дело вступают «катюши». Пехота отсечена. Танки врага дают задний ход, боясь разворачиваться, чтобы не подставить под огонь борта.

Небольшая группа фашистов проникает в обход наблюдательного пункта. Но не растерялся командир отделения разведки сержант Ляшенко. Собрав своих разведчиков, связистов и группу бойцов, он сумел отбить атаку. Было уничтожено 17 вражеских солдат, а три взято в плен.

Плацдарм нам удалось отстоять. Через Днепр были наведены понтонные мосты, и по ним на правый берег вместе с артиллерией переправились наши «катюши». Начались бои за расширение букринского плацдарма. За день отбили немало атак. Но вот несколько танков и самоходок гитлеровцев, прорвавшись, угрожают смять дивизион капитана Куликова. Гвардейцы отбивают атаку, ведя огонь с открытых позиций. После метких залпов загорелись два танка, затем еще один. [111]

Вскоре наши войска перешли в наступление. Неожиданно в лесу, в стороне от направления, по которому прошли наши танки, было обнаружено до роты фашистов. Капитан Золотов приказал развернуть боевые машины и подготовиться к бою.

Все понимали, что только быстрота и слаженность могли решить исход этой внезапной встречи. Считанные минуты потребовались командиру 1-го орудия сержанту Прищепе, чтобы открыть меткий огонь по фашистам. Его примеру, его смелому маневру последовали и другие, обстреляв противника снарядами с осколочным взрывателем.

Командиры орудий, командир батареи и многие солдаты батареи Золотова после освобождения Киева были награждены боевыми орденами и медалями.

Вызываем огонь на себя

...Короткий февральский день подходил к концу. Густой снег падал на израненную войной землю. 3-я батарея 12-го минометного полка 43-й бригады готовилась переместиться на плацдарм на западном берегу реки Черница, захваченный в ночь на 23 февраля и удерживаемый 227-м полком 271-й стрелковой дивизии. Гитлеровцы не ожидали, что русские будут наступать в праздник Красной Армии, но уже утром опомнились и начали яростные контратаки. Ведь отсюда наши войска могли перерезать шоссе Орша — Витебск, которое фашисты использовали для маневра тактическими резервами вдоль фронта.

Весь день 24 февраля минометчики вели бой. А в 14 часов командир батареи старший лейтенант Л. Тихмянов получил приказ занять позицию на плацдарме и, поддерживая обороняющуюся пехоту, не допустить прорыва противника в район восточнее деревни Шарово.

— Скоро выступаем, товарищ командир? — спросил Л. Тихмянова комсорг дивизиона младший лейтенант С. Богомолов. Бесстрашный семнадцатилетний юноша во время боев за Ельню и Смоленск вынес с поля боя более 30 раненых. Его отвага и мужество были отмечены орденом Красной Звезды. [112]

— Скоро, Сергей, скоро, — ответил Л. Тихмянов.

Еще засветло минометчики оставили свои траншеи и вышли к реке. Местность не позволяла использовать машины, и минометы на западный берег пришлось нести на плечах. Заняли огневую позицию на лесной поляне, а наблюдательный пункт — в 800 метрах западнее деревни Шарово. Огневики стали окапываться, расчищали секторы обстрела. Связисты отделения сержанта Устинова наводили связь. Ночью батарейцы в кромешной тьме таскали ящики с минами. Мокрый снег попадал за воротники, прилипал к шинелям и таял. Не обошлось и без купания в полыньях. К утру солдаты валились с ног от усталости.

А в 8 часов 25 февраля земля содрогнулась — открыла огонь вражеская артиллерия. Воздух наполнился металлическим звоном...

Командир батареи приказал всем занять свои места. Ночной усталости как не бывало. Каждым овладело напряженное ожидание боя. Старший лейтенант взглянул на часы. Огонь бушевал уже 25 минут; в орудийных раскатах послышался треск автоматных очередей — фашисты пошли в атаку.

Но меткий огонь наших минометчиков остановил их. Гитлеровцы в белых маскхалатах отползли, стали наскоро окапываться. И тотчас открыли огонь тяжелые минометы врага.

Противник возобновил наступление. Разрывы тяжелых мин переместились в глубину нашей обороны. На левом фланге гитлеровцы по лощине почти прорвались к реке. В этот момент Л. Тихмянова подозвали к рации. Знакомый голос командира дивизиона: «Два батальона гитлеровцев рвутся на наш берег. Стоять до подхода подкреплений!» И тут же осколком мины рацию разбило, и связь прервалась.

В этой обстановке у Л. Тихмянова возникло решение: отражать атаки гитлеровцев на своей огневой позиции. Когда командир с разведчиками прибыли на огневую, с ближнего наблюдательного пункта сообщили, что к позиции движется группа пехоты. Противник стремился к реке, чтобы ликвидировать плацдарм. На его пути встали 38 минометчиков.

Первую атаку отбили минометным огнем. Мелкие группы прорвавшихся сквозь заградительный огонь уничтожили из стрелкового оружия. Но мины уже на исходе. [113]

Подвоза ждать неоткуда, а враг может каждую минуту возобновить атаку. Как быть?

Выход подсказали разведчики — командир взвода управления лейтенант В. Кузьменко, сержант Н. Елаев и рядовой И. Зотов. Они доложили, что почти рядом с огневой позицией высота со старыми траншеями. Прорываясь к реке, фашисты неминуемо наткнутся на нее. Здесь их и нужно встретить.

Решение принято. Старший лейтенант приказал выпустить остаток мин по группе фашистов, которая готовила новую атаку. Гвардейцы оставили по две мины на расчет, чтобы, если положение станет критическим, подорвать минометы. А пока огневики потащили их на высоту. Позиция здесь оказалась удобной, пригодной для обороны. Тихмянов тревожно прикидывал: хватит ли сил продержаться? Ведь их всего 38. Но среди них 10 коммунистов и 12 комсомольцев.

Пока тишина. Минометчики готовятся к встрече с врагом. Старшина Нестеров раздает патроны. С. Богомолов с бойцами организует оборону левых скатов высоты, В. Кузьменко — правых.

Враг пока затаился. Но вот передышке конец. Трассирующая пулеметная очередь разрывает воздух. Пули впиваются в стволы деревьев, отсекают ветки.

Заняв свои места, все проверяют оружие.

— Эх, русская винтовочка, послужи-ка, покажи, на что ты способна! — стараясь подбодрить солдат, приговаривает младший лейтенант В. Кузьменко.

Из-за деревьев показалась первая цепь гитлеровцев — в белых халатах с капюшонами. Они атакуют группу С. Богомолова.

— Патроны беречь! Стрелять только прицельно и по команде! — предупреждает Сергей.

Враги подходят все ближе и ближе. Звучит команда «Огонь!».

— Бейте фашистов по-гвардейски! — выкрикнул сержант Литвиненко и, приложив автомат к плечу, меткой очередью скосил сразу нескольких гитлеровцев.

Противник заметался. Но поляна перед высотой ровная, словно блин. Тем, кто вышел из леса, деваться некуда...

Готовясь к повторному броску, гитлеровцы перестроились. Они наступают, стараясь обойти высоту. Подтянув минометы, перед каждой атакой накрывают нашу позицию [114] плотным огнем. Огневой налет, а за ним атака, и снова огневой налет и атака.

Порой рядом с нами падают в снег вражеские гранаты с длинными рукоятками — некоторым гитлеровцам удается подобраться на бросок гранаты. Старшина Нестеров умудряется иногда возвращать их врагу. Фашисты рвутся вперед. А наш огонь слабеет. Старшина, пробираясь ползком, раздает бойцам патроны.

Уже три часа идет кровопролитный бой. Поляна усыпана трупами гитлеровцев. Но и у нас потери. Тяжело ранен Устинов. Богомолов, передав командование группой парторгу старшине Нелепову, делает ему перевязку. Ранены еще четверо, но очередная атака отбита. Надолго ли передышка? Младший лейтенант торопится перевязать раненых, подбадривает их.

— Ну как, Кузьменко, не подвела русская винтовочка?

— Не подвела, товарищ младший лейтенант! Вон сколько фашистов уложили. Им уж медицина не поможет!

Командир батареи обходит траншеи, слышит шутки бойцов.

Он гордится ими. Такие выдержат! Но как быть дальше? Может, вызвать огонь с восточного берега на себя? Боеприпасы кончаются: на автомат осталось по 10–15, на винтовку — по 5–10 патронов. Связи с дивизионом нет. Тихмянов посоветовался с офицерами. Артиллеристы, они хорошо понимали, что это значит — огонь на себя. Первым нарушил молчание лейтенант Кузьменко:

— Что ж, командир, раз другого выхода нет... Словом, стоять как стояли.

На восточный берег отправился В. Кузьменко, а с ним старший сержант Н. Елаев и рядовой И, Зотов. Скрываясь за деревьями и кустами, где ползком, где перебежками они добрались до реки и вскоре были у своих. Когда они появились на КНП дивизиона, все были поражены и обрадованы. Ведь их считали погибшими. Быстро подготовили огонь, и одновременно на выручку был брошен лыжный батальон.

...А между тем гитлеровцы поднялись в решительную атаку. Они шли ровными цепями, уверенные, что обороняющихся осталось немного. Батарейцы приготовились. Эх, патронов маловато!..

Враг уже рядом. И тут ураганный огонь обрушился на [115] гитлеровцев с восточного берега. Мины рвались в цепях наступающих фашистов. Они дрогнули и обратились в бегство. Их преследовали наши лыжники. В этом бою минометчики уничтожили 259 фашистов.

За мужество, проявленное в боях на безымянной высоте, Леониду Павловичу Тихмянову и Сергею Александровичу Богомолову было присвоено звание Героя Советского Союза. Остальные минометчики были награждены орденами. А безымянная высота стала называться Тихмяновской. На ней установлен памятник героям минометчикам.

К бою готовы!..

...12 июля 1944 года наш артиллерийский полк вышел в районе Алитуса к Неману. Мы получили приказ с ходу начать форсирование. Полку были приданы танки. Они-то и должны были проскочить по легкому автогужевому мосту на западный берег и прикрыть переправу личного состава. Однако прорваться на западный берег сумел только один танк, второй был подорван вместе с мостом.

Понтонеры еще не подошли, и нам пришлось искать подручные средства для переправы. Дело это было нелегкое: гитлеровцы предусмотрительно сожгли все деревянные постройки. Пехотинцы переправлялись кто вплавь, кто на плащ-накидках, набитых соломой, на досках... А как перевезешь пушки? Но тут лейтенант Петров, старший офицер батареи, доложил: неподалеку обнаружены пустые бочки. Если их связать, может получиться неплохой плот. Молодец Петров!

Артиллеристы работали без устали. И к вечеру плот был готов. Радисты сержанты Дмитриев и Шерстюк добыли где-то брезентовую байдарку.

Наступила ночь. Низкие черные облака, дождь, казалось, помогут нам. Однако зарево пожара, вспышки ракет, осветительные бомбы, сбрасываемые фашистскими самолетами, позволяли гитлеровцам вести прицельный огонь.

Я переправлялся вместе с Дмитриевым и Шерстюком. Снаряды, мины и бомбы рвались рядом, вздымая столбы воды. На середине реки лодку прошило пулеметной очередью, нас чудом не задело. [116]

С трудом преодолел реку и плот. Берег был крутой, а пушки надо было поднять на вершину холма, откуда хорошо просматривалась местность. Связали из ремней и веревок постромки и, обливаясь потом, подняли на гору сначала одну пушку, потом вторую, третью...

Теперь следовало правильно выбрать огневую позицию. Этому я всегда придавал большое значение.

Помню, в Белоруссии, когда ожидалась контратака фашистских танков, мне было приказано установить батарею против моста, на прямую наводку. Я усомнился: цел ли он? Проверил. Оказалось, мост сожжен, и, скорее всего, гитлеровские танки будут переправляться километрах в двух от моста, где мелко и берега пологие. Танки, выйдя из реки, начнут разворачиваться влево — выше бугор и лес. Вот тут-то и надо поставить батарею, чтобы поражать их в борта. Много мы тогда подожгли танков, а наши потери были незначительны.

...Внимательно изучил местность. Справа от реки овраг. Значит, танки отсюда не пойдут. А полезут автоматчики. Их можно остановить пулеметным огнем. Главная наша задача — уничтожить огневые точки противника. Обзор отсюда отличный. Но надо ожидать и контратаки танков. Против них придется поставить орудия несколько левее.

Мои размышления прервал лейтенант Петров.

— Товарищ старший лейтенант, я вот тут добыл трос, — доложил он, — Хочу попробовать плот в паром превратить. У берега осина растет, к ней и прикрепим.

К рассвету все орудия были на западном берегу и подготовлены к бою. А едва поднялось солнце, как на позиции двинулись фашистские танки и бронетранспортеры. Меткими выстрелами встретили их сержант Овчинников, младшие сержанты Суровцев и Червяков. Мужественные артиллеристы, умело поддерживая друг друга огнем, отражали одну контратаку за другой.

По оврагу к позиции пытались подобраться автоматчики. Тогда либо Шерстюк, либо Дмитриев брался за пулемет. Потом Дмитриева тяжело ранило, и Шерстюк действовал за двоих.

Гитлеровцы очень близко подползли к окопу, где находилась радиостанция, и бросили гранату. Сержант Шерстюк поймал ее и кинул обратно. Когда же он был ранен, на помощь поспешили товарищи. Группа прорвавшихся фашистов была уничтожена. А раненый радист Шерстюк остался в строю. [117]

— Надо держать связь, — коротко сказал он.

Бронетранспортеры и танки стремились во что бы то ни стало смять нашу батарею, но огонь артиллеристов был губителен. За короткое время они уничтожили семнадцать бронетранспортеров и три танка.

Три дня мы удерживали плацдарм на западном берегу, пока не подошли наши основные силы и не была наведена переправа. Воинское мастерство артиллеристов, их мужество и бесстрашие были высоко оценены. Многие, в том числе и я, были удостоены звания Героя Советского Союза...

Прямой наводкой

В июле 1944 года нашей 38-й армии под командованием генерал-полковника К. С. Москаленко было приказано прорвать оборону гитлеровцев на участке Бзовица, Богдановка и, развивая наступление в направлении Перемышляны, Городок, во взаимодействии с 4-й танковой и 60-й общевойсковой армиями разгромить львовскую группировку врага.

Я в то время командовал 135-й армейской пушечной бригадой. Перед нами, артиллеристами, была поставлена задача, подавив огневые точки противника, проложить путь наступающим танкистам и пехотинцам. Стремясь любой ценой приостановить наступление советских войск, фашисты создали на этом направлении мощные оборонительные рубежи. Главная полоса их обороны глубиной 4–6 километров представляла собой 3–4 линии траншей полного профиля. В 8–10 километрах от нее была оборудована вторая полоса, а дальше за нею — третья. Гитлеровцы считали, что им удастся на этих рубежах измотать и обескровить наши части.

Чтобы лучше выполнить поставленную задачу, мы начали кропотливо готовиться к наступлению. По опыту предыдущих боев знали, что во многом успех артиллеристов зависит от мастерства разведчиков, от того, насколько точно они определят места расположения огневых средств противника. Решили максимально использовать оптическую и звуковую разведку. По всему переднему [118] краю расположили посты, установили на них круглосуточное дежурство. Под огнем противника активно действовали подвижные наблюдательные пункты. Они засекли немало вражеских огневых точек. Особое внимание уделялось тем участкам, где оборону противника скрывали высотки, перелески, жилые строения.

В результате к началу наступления мы имели довольно точные схемы расположения пушек, минометов, танков и самоходных установок врага. Это, конечно, значительно облегчало выполнение поставленных артиллеристам задач.

14 июля во второй половине дня был получен сигнал открыть огонь. Дружно заговорили мощные гаубицы. Передний край обороны противника окутался дымом, к небу взметнулись огненные столбы. Снаряды точно накрыли огневые позиции вражеских батарей. Орудийные расчеты, как и разведчики, действовали безошибочно.

Наши танки и стрелковые подразделения пошли в наступление. Но гитлеровцы оказывали упорное сопротивление. В этой сложной обстановке нашим гаубицам пришлось временно передвигаться в боевых порядках стрелковых подразделений. Прямой наводкой они били по вражеским танкам и самоходным установкам. Дело это, надо сказать, нелегкое. В орудийных расчетах были большие потери. Но гаубицы продолжали стрелять.

Тяжело пришлось дивизиону, которым командовал майор А. Полуюфта. Он столкнулся с превосходящими силами фашистов. Но артиллеристы не отступили. Действуя четко и слаженно, они вели дружный прицельный огонь, ни один снаряд не пролетел мимо. Сам Полуюфта появлялся то у одной, то у другой пушки, воодушевляя всех своей отвагой.

В районе Перемышлян фашисты бросили навстречу атакующим танки. В первую очередь они попытались смять нашу артиллерию. На позицию батареи, которой командовал офицер Макаров, шла лавина бронированных машин. Артиллеристы не торопились открывать огонь. И только когда танки подошли на расстояние прямого выстрела, два расчета гаубиц, стоявшие в центре, сделали по выстрелу. Два танка, будто споткнувшись, окутались дымом. Тяжелые снаряды гаубиц нередко срывали с «тигров» башни. Потеряв семь танков, гитлеровцы отошли. Контратака была сорвана, несмотря на численное превосходство врага. [119]

Вспоминая те дни, хочется сказать сегодня молодым командирам: никогда не надо бояться численного превосходства. Побеждает боевая выучка, воинское мастерство и мужество.

Вот еще несколько эпизодов того боя. Расчет старшего сержанта Кондратенко, отбиваясь от наседавших танков, поджег два «тигра». Однако тяжело ранило наводчика. На его место тут же встал замковый рядовой Петренко. Точно наводя орудие, он сумел уничтожить еще два танка и более пятидесяти гитлеровцев. Три «тигра» были подбиты расчетом сержанта Пирогова. Вот как важно, чтобы в экипажах, расчетах была полная взаимозаменяемость, чтобы в любой момент один номер мог встать на место другого.

На героические дела, на подвиги вела нас любовь к Родине, верность идеям ленинской Коммунистической партии. Ведь и перед боем, о котором шел рассказ, мы готовили не только пушки, снаряды. Большую работу провели наши политработники, коммунисты и комсомольцы. Многие воины именно в те дни подали заявления о приеме их в ряды партии.

Боевое настроение, сплоченность, высокая воинская дисциплина обеспечили неудержимый наступательный порыв. Не помогли врагу ни три оборонительные линии, ни резервы, поспешно вводимые в бой.

В схватке с танками

На обочине шоссе, метрах в трехстах от орудийного окопа, в котором сидел Иван Мартынов, горел фашистский танк. Ветер подхватывал клубы удушливого иссиня-черного дыма и гнал их на позицию дивизиона, наскоро оборудованную впереди разрушенного фольварка.

Это был уже восьмой танк, уничтоженный сегодня артиллеристами, но майор даже не взглянул на огромный чадящий костер.

Сидя на станине опрокинутого взрывом орудия, он молча смотрел на лицо сержанта Остапчука, осунувшееся, без единой кровинки на впалых, давно не бритых щеках. Остапчук лежал у стенки окопа рядом с мертвым наводчиком. [120]

Вражеский танк успел-таки выстрелить в последний раз. От осколков снаряда погиб весь расчет орудия. У входа в укрытие лежал еще один убитый солдат с эмблемой противотанкиста на грязном, окровавленном рукаве.

— Ну как, Петро? — Мартынов не узнал своего голоса: из горла вырывался какой-то хрип. — Не полегчало тебе?

Остапчук пошевелил губами, что-то, видимо, ответил, но майор не расслышал. Близкий разрыв мины заставил его быстро лечь на дно окопа рядом с сержантом.

— Потерпи еще, браток. — Мартынов наклонился к раненому, силясь перекричать грохот очередного взрыва. — Потерпи. С первой же машиной отправлю тебя в медсанбат...

Сержант зажмурил глаза, как бы давая понять, что он все слышал.

Месяц назад под Бродами Остапчук вытащил его, командира дивизиона, из-под раздавленной танком пушки. Тогда, в июле сорок четвертого, несколько десятков фашистских танков из числа тех, что пытались деблокировать окруженные под Бродами дивизии генерала Гауффе, прорвались через позиции дивизиона, уничтожив несколько орудий, и оставшимся в живых артиллеристам пришлось стрелять им вдогон, целясь прямо в корму.

У одного из соседних с НП орудий был уничтожен весь расчет. Командир дивизиона, спрыгнув в окоп, сам встал на место наводчика, начальник разведки лейтенант Цупко зарядил орудие.

Первым же выстрелом Мартынов поджег одну из вражеских машин. Потом подбил вторую и третью. Он стрелял до тех пор, пока танки, встреченные огнем нашей артиллерии со второй позиции, не повернули назад. Прямым попаданием снаряда гитлеровцы разбили одинокое орудие. Оглушенного, полузасыпанного землей, раненного в обе ноги командира дивизиона Остапчук нашел под казенником, между станинами орудия, которые и спасли Мартынову жизнь.

— Товарищ майор, — в окоп на четвереньках вполз солдат-связист, — вас к телефону. Командир дивизии.

— Как там у вас? — спросил Мартынов, взглянув на связиста.

— Плохо... Бьет, гад, прямой наводкой. Не иначе как атака будет. [121]

— Пошли. — Майор легонько пожал руку Остапчуку, что-то сказал санинструктору и, перемахнув через бруствер окопа, побежал к позиции второй батареи, позади которой находился его наблюдательный пункт.

Голос командира 121-й гвардейской стрелковой дивизии генерала Червонего был еле слышен:

— Сейчас немцы снова будут атаковать. Уяснил? Так что держись. Чтобы ни один их танк с Опатува на Иваниську не прошел. Головой за шоссе отвечаешь. Понял?

— Понял, товарищ Ноль-первый. Но у меня нет снарядов. Мне очень нужны снаряды.

— Будут тебе снаряды, борода. Живым с шоссе не уходи. Я...

Комдив, видимо, говорил что-то еще, но Мартынов уже не слышал: вблизи бруствера разорвался снаряд, и кусок перебитого осколком кабеля змейкой скользнул на дно окопа.

— «Борода». — Мартынов невесело усмехнулся, поглядел на свою когда-то черную, роскошную, а сейчас свалявшуюся, седую от пыли бороду. Да, прилипло к нему это прозвище, а для командира дивизии стало чем-то вроде позывного.

Вторые сутки немцы беспрерывно атаковали, стремясь во что бы то ни стало отбросить наши соединения назад, к Висле, и ликвидировать захваченный нами плацдарм в районе Сандомира. Сосредоточив восточнее Хмельника крупную группировку в составе пяти дивизий и нескольких бригад, фашисты 10 августа 1944 года нанесли сильный удар в направлении Баранува, намереваясь расчленить наши войска, находящиеся на плацдарме, и уничтожить их по частям. Одновременно гитлеровцы предприняли энергичные атаки вдоль шоссе Опатув — Иваниська с целью отвлечь сюда часть сил нашей 13-й армии, противостоящей главной группировке немцев.

За минувший день артиллеристы Мартынова вывели из строя шестнадцать фашистских танков. И когда сегодня на рассвете его вызвали на наблюдательный пункт генерала Н. П. Пухова, Мартынов шел спокойно — артиллеристы действовали успешно.

На НП находился командующий фронтом маршал И. С. Конев. Не дослушав доклада о прибытии, он спросил Мартынова:

— Сколько вражеских танков уничтожил вчера ваш дивизион? [122]

— Шестнадцать, товарищ Маршал Советского Союза.

— Шестнадцать? Я вижу только семь. Где остальные девять?

Маршал шагнул к стереотрубе, подозвал Мартынова.

— Считайте сами. Вот они, ваши семь сожженных танков. А остальные, подбитые, немцы ночью уволокли. Подремонтируют и снова бросят на вас. Так-то. Не подбивать, а жечь их надо. Жечь! Ясно?

...К полудню, отразив две атаки, они сожгли еще восемь танков. Подбитые, ставшие неподвижными мишенями, расстреливали, пока языки пламени не начинали лизать тщательно закамуфлированную броню. На это потребовались снаряды. Много снарядов. Теперь их осталось по два-три на орудие.

Мартынов прислонился спиной к стене окопа, чувствуя, как под ногами вздрагивает земля. Весь взвод боепитания там, в районе переправы, а снарядов все нет.

— Ну, лихой парень! — Голос командира отделения разведки сержанта Мельниченко отвлек Мартынова от невеселых дум. — Гляньте, братцы, да он никак к нам!

Мартынов взял бинокль и увидел, как, лавируя между разрывами мин и снарядов, прямо по полю к позициям дивизиона мчится старенький ЗИС-5. На подножке кабины стоял солдат. Майор узнал бы его среди многих других. До боли знакомое, родное лицо.

Внезапно впереди машины вспыхнул султан разрыва. Иван Петрович похолодел. Но нет, «зисок» упрямо мчался к батарее, целый и невредимый.

Через минуту-другую пожилой солдат с заметной сединой в прокуренных усах спрыгнул с подножки, трусцой подбежал к командиру дивизиона.

— Товарищ майор, снаряды доставлены. Тридцать ящиков.

— Спасибо, батя, — тихо ответил Мартынов. — Разгружай — и немедленно опять на переправу.

А чубатый шофер уже суетился, подгонял артиллеристов:

— Братцы, поторапливайтесь. Сожгут фрицы мою лайбу, тогда будет мне от комбата.

— Какого?

— «Какого, какого»... Я ведь из армейского автобата. Меня этот дед на дороге перехватил со снарядами. Давай, говорит, а то нашим хана.

Разгрузку снарядов закончили, когда вдали на косогоре [123] показались немецкие танки. Старый солдат спрыгнул в окоп наблюдательного пункта, подошел к майору.

— Ваня...

— Ты еще здесь? — Командир дивизиона обернулся, и рядовой Петр Васильевич Мартынов увидел в его воспаленных, покрасневших глазах озабоченность. — Уезжай немедленно, батя. Нам нужны снаряды. Мельниченко!

— Я, товарищ майор!

— Дуй на передовую, передай капитану Пугачу и командиру батареи, чтобы экономили снаряды и открывали огонь, только когда танки подойдут на дистанцию прямого выстрела.

— Слушаюсь!

«Нет в живых Павла, — с грустью вспомнил Мартынов своего друга, однокашника по Одесскому училищу капитана Стрижака. — Тому не надо бы напоминать».

Командир первой был новичком, и майор больше надеялся на своего замполита Григория Федоровича Пугача, который с утра был там.

Зайдя с тыла, со стороны солнца, «юнкерсы» обрушились на позиции дивизиона и находившегося впереди стрелкового батальона. Бомбы кромсали пахнущую гарью землю, вой пикировщиков леденил душу, на сотни метров окрест все потонуло в темно-сером дыму, разрываемом порой оранжевыми сполохами горящей взрывчатки.

...Стоя в ободранном кузове «зиса», Петр Васильевич Мартынов немигающим взглядом смотрел туда, где остался его сын со своими солдатами. Кажется, совсем недавно, самовольно уйдя из Днепропетровского госпиталя, Ваня приехал в только что освобожденную Каховку, чтобы забрать с собой на фронт отца — солдата первой мировой и гражданской войн, — а вот уже несколько месяцев они воюют вместе — это и легче, и труднее. Знать бы ему, что сейчас творится там, за этим дымом!

— Сворачивай с дороги. Сворачивай, тебе говорят! — Регулировщица, стоя посреди шоссе, показывала шоферу, где укрыть машину.

— Да пойми же, красавица, мне на переправу нужно, — не унимался шофер.

— Ты что, ослеп? — Девушка указала флажком на небо, по которому медленно плыла новая волна «юнкерсов».

— Ну, дела-а! — вздохнул водитель, когда они, загнав грузовик в кустарник, присели на дно глубокой канавы. — [124] И это все из-за тебя, дед. Ни в жизнь бы не поехал. Наше дело — на склад снаряды возить, а не на передовую. Шофер свернул цигарку, достал «катюшу», торопливо начал добывать огонь.

— Слышишь, дед, чего это тебя майор батей называл?

— А ты как отца зовешь?

— Вот те на... — Чубатый вынул изо рта самокрутку. — Теперь я понял, почему ты сюда очертя голову полез. Слышь, а ведь я вспомнил, где встречал твоего сына. По бороде вспомнил. Прошлой зимой, в Ячневых Будах, в госпитале. Был он там?

— Не знаю. Может, был. Его уже не то четыре, не то пять раз ранило.

— А в грудь, пулей навылет?

— И в грудь. — Мартынову-старшему не хотелось разговаривать, он все прислушивался к звукам боя, с тревогой думая о сыне, но неугомонный говорун не оставлял его в покое.

— А на скрипке он играет?

— Играет...

— Ну, тогда он. И знаешь как встретил? Сейчас расскажу. Лежим это мы, значит, пластом в деревенских хатах. Холодно, голодно. Госпиталь только развернулся, откуда-то из Сибири приехал...

Шофер наконец-то раскурил самокрутку, взглянул на небо, умолк, провожая настороженным взглядом немецкие самолеты.

— Да, лежим, значит, горюем, потому как нетранспортабельные, и вдруг говорят: артисты приехали. Чудно, елы-палы: входят такие же, как мы. В халатах, кальсонах и в тапочках модели «ни шагу назад». Впереди — бородач со скрипкой. Не оркестр — умора. Гармошки, балалайки, гитары. Начали играть, видим — здорово! И даже теплее как-то стало. Душевно играли.

Когда ушли, я возьми и ляпни про твоего сына: «А этот, бородач, наверно, всю войну так на скрипке и проиграет». Тут няня, старушенция, как напустится на меня! Чудо, говорит, ты гороховое. У него, у майора, сквозное ранение в грудь, навылет. Сердечная сумка задета, да полспины разрывной пулей выхвачено. Потом и старшина-пехотинец его признал. Их в контратаку под Литвиновичами водил. Там его и зацепило.

Петр Васильевич Мартынов не видел, как новая лавина гитлеровцев навалилась на отдельный истребительный [125] противотанковый дивизион, которым командовал его сын. Фашистские танки, легкие и средние, атаковали под прикрытием 88-миллиметровых пушек нескольких «тигров». Дальность прямого выстрела их была почти в два раза больше, чем у орудий оборонявшихся.

Мартынов был уверен, что немцы обязательно бросят в атаку «тигры», и потому приказал подпускать их на дальность прямого выстрела.

Первым по черной грохочущей, стреляющей лавине ударило орудие сержанта Калюжного. Наводчик ефрейтор Еськин (впоследствии Герой Советского Союза) со второго выстрела словно ужалил «тигра». Тот завертелся на месте, отыскивая длинным хоботом пушки подбившее его орудие, но Еськин успел влепить ему в борт еще один снаряд.

Танки, шедшие под прикрытием «тигра», обнаружили орудие Калюжного. На тупых рылах пушек засверкали яркие вспышки, но Еськин словно и не замечал их. Без пилотки и ремня, стоя на коленях, он быстро вращал рукоятки наводки орудия, казалось совсем не думая об осколках, свистевших над его коротко остриженной головой.

— Е-есть! — всякий раз вскрикивал Калюжный, когда наводчик всаживал очередной снаряд в стальную коробку с черно-белым крестом на борту.

— Заряжай! Заряжай! Заряжай! — Калюжный не подавал других команд, уверенный, что Еськин сам знает, куда надо наводить.

Перед орудием Калюжного горели четыре танка. Левее их пускали вверх клубы дыма еще два, но гитлеровцы продолжали атаку.

Видимо, заметив, что огонь нашей левофланговой (третьей) батареи несколько ослаб, они начали давить на этот участок обороны. Несколько танков, огрызаясь огнем, стали перемещаться вправо, за ними потянулись и автоматчики.

Мартынов понимал, что нужно помочь третьей батарее. Но как? Соседняя с ней, вторая, находится в более выгодном положении, но она не может стрелять во фланг маневрирующим танкам. Наводчики не видят их: мешает пригорок.

Майор выскочил из ровика и побежал на позицию второй батареи. Связи с батареями не было, и надеяться, что скоро восстановят, бесполезно. [126]

— Пушки вперед, на пригорок! — крикнул он, подбегая к комбату. — Все — на колеса! Бить по бортам, не подпускать к третьей батарее...

Откуда у людей взялись силы, но прошло несколько минут — и артиллеристы выкатили пушки, словно тачки, стволами вперед на пригорок и неожиданно для немцев открыли огонь во фланг. Фашисты удара не ожидали. Несколько танков загорелись, остальные, отстреливаясь, начали медленно отползать.

Еще одна атака противника отбита. Не менее десятка танков полыхало на поле, перед позицией дивизиона. Но было ясно, что вскоре гитлеровцы снова двинутся на прорыв. Слишком важным для врага было это направление. Прорвавшись вдоль шоссе на Иваниську, фашисты могли развить успех, дойти до переправы и отрезать советские части, находившиеся на левом берегу Вислы.

Едва закончилась третья атака, как снова позвонил генерал Червоний. Связисты чудом восстановили кабельную линию.

— Жив, борода? — По голосу чувствовалось, что генерал доволен действиями дивизиона. — Спасибо тебе и твоим артиллеристам. Большое спасибо от меня. Так и скажи всем. Что молчишь, понял?

— Понял, товарищ генерал.

— То-то. А теперь скажи, кто у тебя столько танков набил в первой батарее?

— Расчет сержанта Калюжного. Наводчик Еськин. Ефрейтор...

— Представь Калюжного к Герою. Понял?

— Слушаюсь.

— Ну, держись. На этом они не остановятся.

Генерал не ошибся. Не только днем, но и ночью (что бывало исключительно редко) гитлеровцы не раз пытались прорваться через боевые порядки 121-й гвардейской стрелковой дивизии. Но безуспешно.

Рядовой Петр Васильевич Мартынов вернулся со снарядами через два часа после того, как расстался с сыном, но Ивана на месте уже не было. Он находился во второй батарее, выкатившей свои пушки, чтобы помочь соседям. Старый солдат хотел было побежать туда, на пригорок, но голос младшего лейтенанта, командира взвода боепитания, словно пригвоздил его к месту:

— Рядовой Мартынов, назад! Каждый должен делать свое дело. [127]

...13 августа немцы прекратили атаки на участке, где оборонялся дивизион Мартынова, сосредоточив усилия левее, перед фронтом соседней армии. А противотанкистам предстояли еще бои на одерском плацдарме и под Берлином.

Зимой 1946 года подполковника Ивана Петровича Мартынова, слушателя Высшего военно-педагогического института имени М. И. Калинина, вызвали в Москву, в Кремль, чтобы вручить ему Золотую Звезду Героя за мужество, проявленное в боях с врагами, за большой и честный солдатский труд на долгой и тяжелой войне.

С марша — в бой

— Варшава, — тихо с грустью проговорил Ширяев.

Было видно, как разрушили оккупанты раскинувшийся на той стороне Вислы город. Мертвые коробки зданий с провалившимися крышами и пустыми окнами-глазницами. Нагромождение каменных глыб с ощетинившейся во все стороны арматурой. Черные извивающиеся клубы дыма и плывущие низко над домами тучи серого пепла.

Коротко прошелестела над головой тяжелая мина — стреляли из-за Вислы.

— Вас вызывают в штаб корпуса, — сообщил Ширяеву офицер связи.

Командир корпуса генерал Семен Никифорович Переверткин сообщил, что артиллерийский полк, а также минометные роты стрелковых частей 171-й дивизии передаются во временное оперативное подчинение 89-му корпусу.

— Вам предстоит совершить марш в этот позиционный район, — отыскав глазами Ширяева, пояснил Переверткин и показал на карте точку южнее Варшавы. — Будете здесь форсировать Вислу. Потрудиться придется всем, и прежде всего вам, артиллеристам.

Ширяев, как всегда, коротко ответил:

— Есть!

...Машины шли темной ночью по размытым дождями дорогам, включая фары лишь в самых необходимых случаях. Измотанные боями артиллеристы дремали в кузове на ящиках со снарядами. На рассвете разведчики доложили, [128] что по соседней дороге движется к реке колонна фашистских танков: около 30 «тигров» и «фердинандов». Сила немалая.

И все же бой надо принять, не дать танкам первыми подойти к Висле. Ширяев хорошо знал, к чему может привести малейшая заминка или минута растерянности. Он достал карту и, подсвечивая фонариком, быстро оценил местность. За годы войны Павел Николаевич убедился, как важно верно выбрать позицию, особенно когда враг имеет превосходство в силах.

Дорога, по которой двигались вражеские танки, проходила по лесу. Это было на руку артиллеристам: укрытия возводить будет некогда, а за деревьями можно укрыться. С другой стороны, стрельбу придется вести только прямой наводкой. А это значит подставить под удар свою артиллерию. Тем более танки маневреннее...

Ширяев выехал вперед своей колонны и, достигнув перекрестка, свернул на дорогу, по которой навстречу двигались вражеские танки. Они были еще далеко, кругом стояла тишина. Подполковник проехал еще немного и приказал шоферу остановиться. Здесь дорога делала крутой изгиб. Если внутри изгиба поставить орудия, фашистские танки будут как на ладони и подставят под снаряды наиболее уязвимые места...

Через некоторое время, едва артиллеристы успели занять позицию, послышался глухой, с каждой минутой нарастающий гул. Саперы уложили последние противотанковые мины и поспешили в укрытия.

Фашистская колонна двигалась неторопливо и осторожно. Впереди мотоциклисты, а затем уже танки, не включая фар, строго выдерживая дистанцию.

И вот полыхнул первый взрыв, будто огненный фонтан, — мина «пропустила» мотоциклистов и мгновенно сработала, как и было задумано, когда гусеницы «тигра» наползли на нее.

Ухнули орудия. Языки пламени заплясали там и здесь. Стало светло как днем. Оценив обстановку, гитлеровцы свернули с дороги. Но и на обочинах их ждали мины, меткие выстрелы артиллеристов.

Оглушительные разрывы, вой снарядов, натужный рев моторов, треск пулеметных и автоматных очередей — все слилось в адскую какофонию.

Фашистские «тигры» и «фердинанды», огрызаясь из [129] пушек и пулеметов, пытались выйти из-под губительного огня, но натыкались на мины и снаряды.

Бой был недолгим. Всего несколько вражеских машин смогли прорваться сквозь огненный заслон советских артиллеристов.

Едва прогремел последний выстрел, Ширяев подал команду двигаться дальше. Артиллеристы своевременно вышли к Висле.

Обо всем этом в наградном листе сказано скупо, но точно: «За обеспечение своевременного сосредоточения в позиционный район, за четкую организацию контрминометной группы и всей артиллерии дивизии, за обеспечение успешного прорыва с плацдарма подготовленной обороны противника...».

Вскоре Павлу Николаевичу Ширяеву был вручен еще один (третий) орден Красного Знамени.

Рассказ о моих товарищах

Наша истребительно-противотанковая артиллерийская Верхнеднепровская Краснознаменная, орденов Суворова II степени и Александра Невского бригада носила тринадцатый номер. Однако «несчастливым» это число было не для бригады, а. для фашистских захватчиков, которые встречались на поле брани с тринадцатой противотанковой. Подтверждение этому — сотни подбитых и уничтоженных немецких танков, артиллерийских орудий, минометов и огневых точек, сожженных и выведенных из строя тягачей и автомашин. Немало и живой силы полегло от меткого огня артиллеристов.

За успешные наступательные действия, прорыв обороны противника, форсирование Днепра, освобождение Могилева бригада была награждена орденом Красного Знамени и ей присвоено наименование «Верхнеднепровская». Ордена Суворова II степени бригада удостоена за овладение городом Белостоком и проявленные при этом доблесть и мужество. А за прорыв обороны немцев севернее Варшавы она получила орден Александра Невского. С боями соединение прошло от реки Прони, что на Смоленщине, до Эльбы.

Командиром бригады был полковник Иван Иванович Килеев. В самые трудные дни непрерывных боев он оставался [130] уравновешенным, выдержанным. Всегда подтянутый, он являл собой образец кадрового офицера, опытного воина.

Авторитет Ивана Ивановича в бригаде был непререкаем. Он утвердился после первых боев, когда люди увидели комбрига в деле. Опытный командир полка, обстрелянный за эти месяцы пребывания на фронте, он пришел в бригаду зрелым офицером и разумно командовал частями и подразделениями, умело наставлял подчиненных. Конечно, определяющим для авторитета любого командира на фронте было его поведение в бою. Иван Иванович действовал всегда без суеты, без нервозности, хладнокровно оценивал обстановку, принимал решения и спокойно отдавал распоряжения и команды. Во время боя он находился на своем командном пункте или в одном из полков, на наиболее опасном направлении. При виде комбрига люди и сами становились более собранными, уверенными.

Я был тогда комсомольским работником бригады и часто докладывал командиру о настроениях людей и нуждах личного состава. Его постоянно интересовало, о чем говорят в батареях, какие вопросы задают, как ведет себя молодое пополнение, что «старички», как людей кормят, как они одеты, когда мылись. Вслушиваясь в мой доклад, уточняя то, что его интересует, комбриг в ходе разговора ставил задачи. Все у него получалось четко, конкретно, просто.

— Ты понимаешь, — обращался он ко мне, — надо приучить людей зарываться в землю. Зарываться по-настоящему. Делать это всегда и очень быстро. Ведь сколько людей мы теряем только потому, что не влезаем в землю. Мобилизуй комсомольских активистов, пусть они пример покажут, сами будут делать и других увлекут.

Запомнился случай, когда после очередного доклада я сказал ему, что у солдат плохо с рукавицами, особенно у молодых. Время было зимнее, и мороз давал себя знать, особенно при работе с металлом. Рукавицы, которые выдавались по норме, быстро изнашивались, прежде всего у подносчиков снарядов и заряжающих. А норма есть норма. Комбриг, сказав нелестные слова в адрес хозяйственников, тут же предложил:

— Знаешь, комсомол, надо организовать пошив рукавиц в батареях. Да, да, в батареях. Я прикажу выдать списанные шинели, одеяла, сделаем несколько выкроек. [131]

А коли в рукавицах больше всего нуждается молодежь, ты и возглавь это дело.

Заметив мое недоумение, добавил!

— Когда рукавицы будут у всех, тебе же скажут спасибо за инициативу и организацию дела.

С исключительным вниманием относился комбриг Н партийно-политической работе, понимал ее значение, ценил и принимал в ней непосредственное участие. Впечатляющими были его выступления на собраниях и совещаниях партийного и комсомольского актива, на семинарах. Говорил он с присущей ему простотой, четко, ясно и конкретно.

Весной 1944 года войска 2-го Белорусского фронта готовились к большому летнему наступлению. Политотдел бригады развернул активную работу по подготовке личного состава. Проводились собрания, налажен был обмен опытом. Иван Иванович выступал на семинаре парторгов батарей:

— Вы чувствуете и видите, как готовятся наши войска для нанесения врагу смертельного удара. Но противник еще силен, он будет отчаянно сопротивляться и наносить ответные удары своими разрекламированными «тиграми», «пантерами», «фердинандами», попытается создать «психологический вал», который может повлиять на слабонервных. Поэтому важнейшая задача командиров и партийных организаций — неустанно и предметно работать над воспитанием стойкости, непоколебимости. У опытного, умелого противотанкиста не может быть сомнения в том, кто сильнее. Вот и помогите своим командирам доказать это каждому солдату, вдохнуть эту уверенность в душу человека, рассеять какие-либо сомнения. Организуйте занятия, показ сильных и уязвимых мест у танков. Уничтожить «тигр» или подбить «фердинанд» сложно: у них мощная лобовая броня. Но есть борт, есть гусеница...

Приезжая, комбриг на разговор с командиром батареи обязательно приглашал парторга, интересовался, сколько коммунистов в батарее, кого за последнее время приняли в партию.

Под стать комбригу был и Сергей Иванович Конушкин, заместитель командира одного из полков по политической части. До войны он работал в Ивановском областном отделе народного образования. В числе первых пошел на фронт и стал политработником. Небольшого роста, [132] подвижный, очень общительный человек, он как-то сразу завоевал симпатии людей, их уважительное отношение. Там, где трудно, где наиболее опасно, — там обязательно появится майор Конушкин. Свалится в окоп, спрыгнет в щель, обобьет с себя землю, поздоровается, всех внимательно осмотрит и заговорит таким простым языком, так убедительно, что и страх проходит и сила у людей появляется.

Сергей Иванович был строг и не терпел оправданий. Если в батарею не привозили вовремя табак, не приносили письма и газеты, пощады виновным не было. Не дожил до победы майор Конушкин. Погиб Сергей Иванович 4 сентября 1944 года.

Помнится, наступление наше шло успешно. И хотя сказывалась усталость от огромного физического и морального напряжения, многонедельных упорных боев, радость успеха восполняла силы, давала людям неистощимый запас энергии, звала вперед. Шли бои за Остроленко — город-крепость. Гитлеровцы сопротивлялись отчаянно, часто контратаковали, беспрерывно обстреливали из орудий и минометов, бросали на нас авиацию.

Майор Конушкин постоянно находился в боевых порядках батарей, которые поддерживали наступающую пехоту, ведя огонь прямой наводкой по танкам и бронемашинам, по скоплениям живой силы. Перекатывая орудия вручную от рубежа к рубежу, расчеты действовали слаженно и четко. Пушки были важными целями для врага, и он стремился поразить их в первую очередь. Сколько сноровки, солдатского умения, фронтового опыта надо иметь, чтобы не быть уничтоженным, а, наоборот, уничтожить противника.

В момент кратковременного затишья замполит с комсоргом полка решили добраться до штаба, чтобы уточнить задачу на ближайшие сутки. Они были недалеко от штаба, когда началась отчаянная контратака немцев при поддержке авиации. Вражеские самолеты на малой скорости вынырнули из-за леса и обрушили на наши порядки смертоносный груз. Бомбы рвались вблизи штабной машины, где находилось Знамя полка. Она загорелась. Конушкин бросился к машине, чтобы спасти Знамя, но тут раздался взрыв. Политработник погиб.

В августе 1944 года бригада поддерживала части 41-го стрелкового корпуса, который закрепился на берегу реки Нарев. Гитлеровцы любой ценой стремились ликвидировать [133] плацдарм. Они отлично понимали, что отсюда советские войска будут развивать наступление на Восточную Пруссию, поэтому атаковали беспрерывно, бросали в бой авиацию, танки, самоходки. Так было и 27 августа. В 10 часов утра при мощной артиллерийской поддержке фашисты пошли в наступление. Впереди двигались танки. Истребители встретили их огнем прямой наводкой. Самоотверженно сражался личный состав 1-й батареи 649 иптап во главе со старшим лейтенантом Б. Прокопенко. Командир быстро сориентировался, оценил обстановку, четко распределил цели между расчетами и непрерывно наблюдал за полем боя, за появляющимися танками и бронетранспортерами и вновь ставил задачи. Особенно внимательно он следил за действиями расчетов, которые пополнились необстрелянными солдатами, подбадривал их, информировал о боевых делах.

Отлично действовал расчет старшего сержанта Ф. Мукшиненко, комсорга батареи. Отражая атаки противника, орудие Мукшиненко уже подбило один фашистский танк. Но вот, когда началась особенно мощная атака, заклинило замок орудия. Исправить неполадку своими силами было невозможно, да и из расчета остался один командир. Прокопенко понял, что молчат сразу два его орудия. На запросы ответил лишь Мукшиненко. Услышав, что пушка вышла из строя, Прокопенко приказал старшему сержанту перебраться к другому молчавшему орудию. Стремительный бросок — и Мукшиненко в окопе соседа. Расчет погиб, разбит прицел орудия, щиток окна панорамы заклинило попавшим туда осколком. Филипп Мукшиненко обухом топора открыл этот щиток и стал вести огонь без панорамы, наводя ствол орудия на идущие танки. Один из них он поджег с первого выстрела, но и сам был ранен в голову. Кровь заливала глаза, мешала видеть цель, но он продолжал бить по врагу. Разрывом разбило ящики с боеприпасами. На помощь были посланы командир взвода управления лейтенант Федоровский и командир отделения тяги старший сержант Пикейник. Они поднесли два ящика снарядов. Мукшиненко продолжал вести огонь и подбил еще один танк.

В расчете старшего сержанта Т. Макитюка был ранен наводчик. Прокопенко приказал поставить на его место опытного солдата рядового В. Утенкова. До этого тому приходилось лишь видеть работу наводчика. Собрав всю волю, как-то преобразившись в момент высокой ответственности, [134] Утенков твердой рукой взялся за маховики. Несколько выстрелов — и загорелся танк, потом бронетранспортер. Однако вражеский снаряд разбил пушку, товарищи погибли. Оставшись один, Василий открыл огонь из трофейного пулемета, а когда кончились патроны, стал гранатами забрасывать гитлеровцев, которые ползли к замолчавшему орудию.

Героически сражалась батарея старшего лейтенанта М. Ерофеева, члена комсомольского бюро полка. Она занимала боевой порядок на танкоопасном направлении. И вдруг на позицию пошли фашисты. Это разведка. Командир батареи принимает решение не стрелять из орудий (чтобы не демаскировать батарею), а встретить противника огнем автоматов и ручными гранатами. Артиллеристы приготовились и, когда гитлеровцы были совсем рядом, дали им бой. Не ожидавшие отпора враги отступили назад. Но им на помощь уже ползли танки и несколько «фердинандов». Вот тогда и заговорили пушки. Орудие парторга батареи старшего сержанта М. Малкова подбило два танка и два самоходных орудия.

В бою под деревней Вульки отличился орудийный расчет под командованием кандидата в члены ВКП(б) сержанта С. Сергеева. Степан Кузьмич — отважный боец, был четырежды ранен. Вступив в единоборство с двумя «фердинандами», он поджег одно немецкое чудовище и сам получил серьезное ранение, однако продолжал командовать расчетом, пока не был подбит второй «фердинанд». Атака врага захлебнулась, а боевого командира увезли в медсанбат.

Умело дрались с врагом воины бригады и в последующих боях, в частности на плацдарме, захваченном нашими войсками на западном берегу небольшой реки Пемпа. Здесь противник бросил в бой до 60 танков и пехоту на бронетранспортерах. И лишь большое мужество, выдержка, личный героизм командиров, всех воинов позволили удержать занимаемые позиции. Было уничтожено 13 танков и 6 бронетранспортеров с пехотой. Особенно отличился командир батареи лейтенант П. Савкин. Будучи раненным, он остался на поле боя. Пример командира придал новые силы бойцам. Сколько смелости и отваги прибавил каждому!

Такими были противотанкисты, мои боевые товарищи, так воевали они и этим заслужили нашу вечную добрую память о них, об их подвигах. [135]