На Мекензиевых горах
В севастопольские бухты мы входили под «салют» зенитной артиллерии, стрелявшей по самолетам врага.
Подплывая к берегу, корабли быстро спускали трапы, и тут же сотни и тысячи воинов сбегали по трапам на берег, тащили пулеметы, минометы, пушки.
Нараставший гул боя в горах подстегивая всех — создавалась реальная угроза потопления кораблей вместе с людьми и боеприпасами в бухте. Быстро таскали зарядные ящики, катили повозки, походные кухни; артиллеристы и минометчики сгружали снаряды, мины, тут же впрягали коней и догоняли пехоту. Несмотря на морозное утро, всем было жарко, особенно тем, кто сгружал снаряды и мины.
345-я стрелковая дивизия получила задачу занять оборону на Мекензиевых горах. 1163-му полку было приказано наступать в направлении станции Мекензиевы Горы. Правее наступал 1165-й полк. Обстановка на горах все еще была неясна. Ясно было одно: дивизия двумя полками зацепилась за твердь.
Наступавшие бойцы 1163-го стрелкового полка были задержаны пулеметным и минометным огнем.
У запорошенного снегом камня примостился молодой командир первого батальона. Это был его первый КП. Приложив бинокль, он всматривался в места, откуда строчили, вражеские пулеметы и била минометная батарея. Затем раздалась его команда поддерживающему артиллеристу:
— Прямо домик, 150 метров юго-восточнее кордона — пулеметы, а чуть севернее и правее минометная батарея. Подавить!
Внезапно накрытые огнем пулеметы и минометы замолкли, гитлеровцы стали отходить. Первая и третья роты продвинулись вперед, вошли в локтевую связь с 79-й морской стрелковой бригадой, которой командовал полковник A. С. Потапов.
79-я бригада прибыла в Севастополь двумя днями раньше нашей дивизии и также с ходу вступила в бой на Мекенвиевых горах и восточнее их. Жаркие то были [103] дни, немцы бросали свежие силы и, не считаясь с большими потерями, спешили захватить главную базу на Черном море — Севастополь и к новому году преподнести подарок фюреру. Полк, стоявший рядом, не удержал позиции, и туда устремились немцы. Они старались вбить клин между бригадами моряков. Им уже мерещилось расчленение войск четвертого сектора и разгром их по частям.
И тут, к их полной неожиданности, они столкнулись с батальонами новой дивизии.
В тот же день и почти в одно и то же время бой разгорелся в северных верховьях Графской балки. Наступавшие батальоны 1165-го стрелкового полка столкнулись с сильной группой немцев, пятая и шестая роты с левого фланга атаковали фашистов, дело дошло до рукопашной, немцы откатились к северу, оставив на поле боя трупы. Клин был срезан.
В этом бою и мы потеряли десятки бойцов и командиров. Пал смертью храбрых комиссар 1165-го полка Александр Тимофеевич Груздев.
Продвигаясь вперед, первый батальон 1165-го стрелкового полка вошел в боевую связь с моряками второго сводного батальона 8-й бригады. Моряки дрались лихо, днем и ночью отбивая яростные атаки наседавшего, врага, несли большие потери, но это не снижало их боевой удали.
К вечеру мороз стал крепчать, быстро стемнело, надвинулась ночь. Многотысячный коллектив дивизии размещался под открытым небом, на снегу, все свободные помещения были заняты тылами и штабами других частей.
Особенно трудно было на горах: в полосе наступления дивизии не было ни окопов, ни землянок, ни блиндажей, где бы можно было обогреть, хотя бы чередуясь, людей. С наступлением темноты огонь чуточку утих. Солдаты, малыми лопатами зарываясь в снег, изредка отстреливались. Мерзлый каменистый грунт малой лопатой не возьмешь, требовались лом, большая лопата, а их в каждом полку было не больше двух — трех десятков, пришлось ограничиться небольшими снежными ячейками, которые впоследствии. превратили в снежные окопы. [104]
В ходе непрерывных боев было налажено управление, связь, развертывались тылы. Командный пункт дивизии на второй день был размещен в штольне. Штольня была сырая и неуютная. Но это неприглядное подземелье сохранило жизнь многим воинам.
В первые дни боев на горах нашим левым соседом была 8-я бригада моряков. Командовал бригадой полковник В. Л. Вильшанский, комиссаром был назначен бригадный комиссар Л. Н. Ефименко.
Моряки дрались лихо, наступали смело, действовали решительно, одно было плохо — они не любили окапываться и почти не маскировались, некоторая часть их и на перебежки смотрела как на поклон фашистам. Все эти пренебрежения тактикой пехотного боя приводили к большим потерям, а когда выпал снег — черная морская форма на снегу представляла отличную цель для врага. 26–27 декабря остатки обессиленной бригады были сменены 1165-м стрелковым полком, часть моряков была переброшена в район 30-й береговой батареи, другая часть ушла на укомплектование Морских частей в Инкерман.
Нашим левым соседом стала 95-я стрелковая дивизия. Этой славной дивизией командовал генерал-майор В. Ф. Воробьев.
Немцы рвались к Севастополю. Главный удар они наносили на Мекензиевых горах. В обороне Севастополя Мекензиевы горы стали как бы пробным камнем, на котором проверялась прочность частей и соединений.
345-я стрелковая дивизия выдержала экзамен на прочность, она с ходу отбросила немцев в северном направлении. На дагестанской земле был сформирован прочный коллектив. Это почувствовали на своей спине гитлеровцы, многие тысячи их остались навечно в севастопольской земле. Нелегко было и нам, особенно когда стали строить окопы, землянки, командные и наблюдательные пункты.
Каждый день валил снег, его выпало до метра, старожилы говаривали:
— Такой суровой зимы не было в Севастополе лет двадцать.
В таких условиях большое значение имела массово-политическая работа. Запомнилась одна короткая беседа. Комиссар 1163-го стрелкового полка [105] В. М. Сонин вечером, прямо на снегу, накоротке разобрал прошедшие бои, поставил задачи. Потом попросил:
Расскажи, Степан, как ты уволок пулемет.
Да что говорить — обыкновенно. Вчера под вечер мы нацелились с Захаром на этот пулемет, пополз ли, он в это время, гад, бил через дорогу по морякам, а на нас и внимания не обращал. Ну я и тюкнул пуле метчика прикладом по башке, второй с криком «рус» убег. Захар схватил пулемет и потащил, но был ранен. Мне пришлось тащить пулемет и Захара, — закончил солдат,
В те дни шли жестокие бои. Обе стороны несли большие потери. Каждый метр земли поливался кровью, станция Мекензиевы Горы переходила из рук в руки по нескольку раз в день, на месте станции остались груды камня и кирпича. Под вечер следующего дня, когда немцы прорвали оборону 1163-го стрелкового полка и стали углубляться в тыл, комиссар Василий Михайлович Сонин повел резерв полка в контратаку. Атака фашистов была отбита, но комиссара Сони-на не стало, он пал смертью храбрых. А сколько Василий Михайлович вложил души и сердца, чтобы полк стал боеспособным!
Высадившись в Севастополе, дивизия оказалась в самом пекле сражения. Главный удар немцы наносили по левому флангу дивизии в направлении станции Мекензиевы Горы. Туда был введен 1167-й стрелковый полк Оголя, и он на время выправил положение, но угроза прорыва оставалась, мы вынуждены были на левом фланге оставить этот полк без одного батальона. Этот батальон и составил резерв дивизии. 29 и 30 декабря нас снова немцы потеснили, в бой был введен последний батальон. Врагу удалось прорвать позиции 1163-го стрелкового полка. Создалось критическое положение.
Это именно в эти дни гитлеровцы, изрядно хватив рому, снимали шинели и наступали в кителях, несмотря на мороз.
Во второй половине дня нами было получено распоряжение из штаба армии: комдив подполковник Н. О. Гузь, комиссар — полковой комиссар А. М. Дичугин и я, начальник штаба дивизии, вызывались к командующему армией в так называемый «домик Потапова». В мирное время это был домик [106] путевого обходчика, сейчас там помещался командный пункт 79-й морской бригады.
Я тут же позвонил в штаб армии. Дежурный передал, что генерал недавно убыл вместе с начальником береговой обороны на КП-79. Мною овладела тревога. Спускались сумерки, надвигалась темнота, пошел снег. При создавшемся положении немцы могли захватить КП-79 вместе с теми, кто будет на совещании.
Резервы дивизии были израсходованы и введены в бой. Я приказал старшему лейтенанту Авербуху взять несколько десятков человек из комендантской роты и батареи зенитчиков, усилить этот отряд тремя танкетками и выбросить его на стык с моряками и к кордону № 1. Предупредил его о важности и срочности задания и приказал:
— Любой ценой не допустить прорыва немцев к «домику Потапова», дальше кордона не отходить, стоять насмерть.
Спустя некоторое время я отправился на совещание.
В обычных, так сказать, «нормальных» условиях фронта прибыть на совещание к командарму значило углубиться в тыл, попасть в относительно более спокойную обстановку. Но командарм, видимо, считал, что в нынешней обстановке нельзя отрывать старших командиров от своих частей, вызывать их в тыл.
И все же меня тревожило, что тут, у самой передо вой, собрались командующий и многие командиры и комиссары Северной стороны.
Узнай немцы об этом заседании, они бы не пожалели бросить полк с танками, чтобы захватить этот внешне, ничем не примечательный домик со всеми участниками совещания.
Я вошел в битком набитое людьми помещение. На столе горела керосиновая лампа, лежала карта, за столом стоял командующий генерал-майор И. Е. Петров, а рядом сидел командующий береговой обороной генерал-майор П. А. Моргунов.
Ни комдива, ни комиссара в домике не было — это меня удивило: комдив был человеком точным. Тут же я представился и услышал:
— Где комдив Гузь и комиссар? Я доложил:
— Они убыли на совещание часом раньше. Дорога здесь одна, но я их нигде не встретил. [107]
Как после выяснилось, у кордона № 1 им пришлось отстреливаться от просочившихся на дорогу немецких автоматчиков, им помог отряд Авербуха.
Вскоре вошли комдив и комиссар. Командарм спросил их:
— Как вы оцениваете обстановку?
Комдив вытянулся и стал докладывать, за ним комиссар…
Всегда учтивого и обходительного Ивана Ефимовича сейчас было не узнать.
— Вы должны знать, что завтра, вот здесь, на горах Мекензия, решается судьба Севастополя. Если дивизия не устоит, немцы сбросят нас в море, на корм рыбам. Этого мы не допустим и…
Вблизи разорвался снаряд и заглушил последние слова генерала.
Все мы по многу раз видели и встречали командующего на позиции и в штабе, это был удивительно приветливый, заботливый человек. Как правило, он редко повышал голос…
В домике стояла гробовая тишина, нарушаемая лишь грохотом близких разрывов. Командующий стоял, опустив взгляд на карту, лежавшую перед ним на столе, и думал минуты две — три. Прострочил пулемет, затем раздалось несколько автоматных очередей, грохнула мина. Нервный тик потряс голову генерала. Подняв голову, он резко спросил:
Полковник Хомич! Что вы можете сказать?
Положение очень тяжелое, но не безнадежное. С Мекензиевых гор уходить не думаем, — подтвердил я слова комдива. — Будем завтра драться, как и сегодня, до конца. Просьба поддержать дивизию пятью-шестью дивизионами артиллерии, полком пехоты, подбросить боекомплект снарядов, мин, патронов, гранат.
Командующий кивнул головой, как мне показалось одобрительно, и уже спокойно сказал:
— Задача триста сорок пятой дивизии: удержать Мекензиевы горы любой ценой. Завтра тяжелый артиллерийский полк Богданова будет работать на вас. Сделайте заявку в штаб артиллерии, вас поддержит дополнительно артиллерия с кораблей Черноморского флота и береговой обороны, кроме того, в полосе дивизии действует бронепоезд «Железняков». Снаряды, мины, патроны и гранаты ночью подвезет в Графскую [108] балку армейский транспорт, но не боекомплект, а меньше. Свежего стрелкового полка не дам, у меня его нет. Вы свободны. Ступайте и организуйте бой, — закончил командующий.
Возвращались в дивизию молча. Мысли всех были обращены в завтрашний день… Комиссар направился в политотдел и тут же приступил к инструктажу тех, кто в ночь шел на передовую. Мы с комдивом вернулись на КП дивизии, размещенный в длинной сырой штольне. Здесь кипела жизнь.
Офицер-оперативник уточнял количество убитых и раненых в полках, начсандив требовал у начсанарма Соколовского дополнительных мест для размещения раненых и обмороженных; лейтенант дивизионной разведки уходил с бойцами в тыл врага и просил снабдить его группу сапером с миноискателем. Начальник артиллерии Мукинин уточнял у начарта Приморской армии генерала Н. К. Рыжи, на что может рассчитывать дивизия 31 декабря, артснабженец Скляров решал вопрос, когда и куда подать армейский автотранспорт, чтобы спланировать доставку прямо на огневые позиции снарядов, мин, гранат и патронов: машинка выстукивала параграфы приказа на 31 декабря.
Отдав приказ и распоряжения, можно было поужинать. Время было около двух часов ночи, а в пять, как обычно, мы отправлялись в горы на НП.
Ночью на позициях было относительно спокойно, только изредка взвивались и медленно оседали ракеты, освещая притихшую землю. Наша разведка пыталась проникнуть в расположение противника, однако тщетно — малейший шорох вызывал пулеметный и автоматный огонь. Дороги методически обстреливались вражеской артиллерией. Снаряды проносились через каждые пять — шесть минут.
В пять часов утра как и условились, меня разбудил дежурный. Я вышел с КП. Было зябко, темно, даже ракеты не поднимались. Немцы явно рассчитывали на внезапность.
Мы быстро собрались и отправились на наблюдательный пункт дивизии, откуда комдив руководил боем. Через полчаса подошли к железнодорожному тоннелю, где стоял бронепоезд «Железняков».
Как ненавидели этот бронепоезд фашисты, и сколько добрых, полных благодарности слов говорилось в [109] его адрес нашими бойцами и командирами. Бронепоезд налетал на противника и вел огонь с такой стремительной неожиданностью, словно ходил не по рельсам, а летал по воздуху.
Наблюдательный пункт был скрытно расположен на большой горе, почти в центре обороны дивизии. Отсюда в ясную погоду просматривалась позиция перед фронтом и далеко в тыл позиции трех полков. Но последний день сорок первого года занимался хмурым, словно и сама природа ничего хорошего от него не ждала. Тишина была такая, что, казалось, седые Мекензиевы горы спят вечным сном.
На НП тоже было тихо, настроение у всех, я бы сказал, сосредоточенно-деловое. Люди сделали решительно все, что могли, и это рождало какое-то чувство относительного удовлетворения. За ночь каждый воин был обогрет и проспал от двух до трех часов в теплой землянке. Снаряды, хотя их и было маловато, — на огневых позициях, бойцы полностью обеспечены патронами и гранатами.
Я вернулся на КП. Теперь оставалось только ждать. Начали украдкой поглядывать на часы — заспались гитлеровцы сегодня.
Как-то мгновенно разлилась серая рассветная муть, и — словно бы она сигналом была — одновременно ударили сотни орудий. Только на фронте Доводилось наблюдать такие молниеносные переходы от почти полной тишины к грохоту, от которого глохнут люди. Лавина снарядов и мин, больших и малых калибров, падала на наши позиции, взрыхляя землю, перемешивая черный грунт со снегом. Позиций скоро покрылись воронками, стольких трудов стоившие нам окопы сравнивались с землей…
А наша оборона все молчала, засекая огневые точки врага. Похоже, немцы решили, что мы покинули свой рубеж. Во всяком случае до десятка групп противника в разных местах поднялись и с криком бросились в атаку. Но тут ударили по ним пулеметы и минометы. Наконец заговорила и наша тяжелая артиллерия. Полк Богданова удачным налетом накрыл засеченные вражеские пушки. Но в бой вступили сотни немецких пулеметов, минометы, ротные и батальонные. У немцев-то хватало и орудий, и боеприпасов!
В десятом часу утра враг перешел в атаку на всем [110] участке фронта. Впереди шли танки, за ними тысячи гитлеровцев. Наша артиллерия поставила отсечный и заградительный огонь, отделив танки от пехоты. Во многих пунктах танки взорвались на минных полях и были подбиты артиллеристами подполковника Веденеева. Но несколько десятков машин прорвались и стали утюжить наши позиции. Немецкая пехота ворвалась в окопы.
В бой мы ввели батальонные, а в двух полках и полковые резервы, однако положения они не восстановили: под напором во много крат превосходящего противника в центре, на стыке двух полков, образовался глубокий прорыв, оборона рухнула и подалась назад.
Каменная толща горы дышала холодом, а мне, как и другим, было жарко. В такие минуты всегда кажется, чего-то не доложат, если не увидишь сам. Только хотел выйти из укрытия, посмотреть, что творится, — зазуммерил аппарат. Звонил командир полка Петров, на участке которого прорвались немцы:
Противник прорвал оборону, обходит мой НП, разрешите перенести в тыл.
Нельзя!
Я напомнил вчерашний разговор у командующего:
— Артиллеристы поддержат.
Действительно, в этот один из труднейших моментов памятного дня нас крепко поддержала артиллерия.
В направлении станции Мекензиевы Горы командир дивизии ввел свой последний резерв: из тоннеля вы шел бронепоезд с моряками и ударил по врагу, и тут же корабли, Черноморского флота открыли губительный огонь по артиллерии и свежим колоннам противника.
Так мощно прозвучал этот массированный удар, так обрадовала четкость взаимодействия, что все мы ободрились. Не сговариваясь, все почувствовали: вот он близок, тот заветный перелом в бою, после которого много еще будет труда и крови и все-таки ясно, что враг в затруднении, и всякий сколько-нибудь опытный боец отлично это понимает.
Опять позвали к аппарату. По лицу моему товарищи поняли, что до перелома нам еще далеко. Звонил командир полка майор Мажуло: [111]
— На правом фланге накапливаются тысячи немцев с танками, позиции полка на флангах прорваны, резервы израсходованы, прошу помощи!
Я уточнил место сосредоточения немцев и передал начальнику артиллерии дивизии подполковнику Мукинину:
— Подавить!
Тотчас за Мажулой докладывает командир полка майор Оголь:
— Гору Длинную {5} обходят немцы. Прошу поддержать огнем и людьми!
Я сказал:
— Поддержим огнем двух артиллерийских дивизионов, людей нет, держитесь, уточните группировку противника и сообщите Мукинину.
Только положил трубку, вызвали из штаба армии. Услышал знакомый голос командарма:
— Говорит Петров, доложите!
Я доложил. Обстановка создавалась нелегкая: позиции всех полков прорваны, враг подводит новые резервы.
Может, потому, что я не видел лица генерала, голос его мне показался спокойным.
Командующий сказал:
— Уточните группировку и передайте генералу Рыжи: накрыть наступающих немцев огнем! Держитесь!
Сколько раз за тот день было произнесено это слово — держитесь! Но «держаться» на КП и не взглянуть своими глазами, что же делается на местности, я, уже не мог и вышел из укрытия.
Овеянное снежной и земляной пылью неровное поле было сплошь усеяно людьми. Тут и бой вели, тут и уводили и уносили раненых. Артиллерийский огонь противника несколько поутих. Однако затишье это не радовало нас.
Шквал огня вражеской артиллерии налетел на НП, снаряд упал вблизи щели, щебенка и снег запорошили глаза, трудно было понять, что происходит. Я вышел в открытый окоп. Фонтаны черной земли, смешанной со снегом, подымались ввысь, дрожала земля. Туман оседал, показалось скупое декабрьское солнце, в [112] направлении станции Мекензиевы Горы шел жаркий бой.
Третий раз из тоннеля вышел бронепоезд моряков и стал крошить гитлеровцев. В стане врага наступило замешательство, группы немцев, наступавшие в полосе железной дороги, залегли, другие, пятясь назад, стали бежать. Внезапный шквал огня армейской артиллерии накрыл врага.
Поземка била в глаза, навстречу бежал командир артполка подполковник Веденеев.
Пехота отходит и покидает пушки, связь не работает, если сейчас не оттянуть пушки в тыл, немцы захватят все.
Отходить нельзя и некуда, если вы ослабите огонь и начнете перемещать артиллерию, немцы нас сомнут и тогда уж наверняка захватят ваши пушки. Любой ценой задержать пехоту и прикрыть артиллерию. Пушкам прямой наводкой расстреливать танки и наступающих гитлеровцев.
Подполковник козырнул и бегом двинулся назад — к своим пушкам.
Только вернулся на КП — звонит командир полка Оголь, просит прислать ему батальон или хотя бы роту — обходят немцы.
— Вашу заявку передайте Мукинину, только точнее передайте цели, он накроет их огнем.
Снова звонил Мажуло, докладывал о большой группировке танковой пехоты.
— Очень опасаюсь за фланг с моряками, — сказал он.
Удары артиллерии кораблей и береговых батарей потрясли землю. Мы почувствовали явное замешательство врага. Вскоре в его стане поднялся дым на фронте не меньше километра. Серая густая пелена ползла, закрывая поле.
Дым подошел почти к нашему КП. Кто-то крикнул: «Газы!» Все стали надевать противогазы.
Теперь видно было, что идет дымовая завеса, а не газовая волна, но противогазы люди не снимали. Только после боя мы поняли, что под прикрытием дымовой завесы немцы начали свой отход… А сокрушительный беглый огонь нашей артиллерии продолжался. Сражение раздробилось на отдельные бои. Части и подразделения дивизии выбивали залегших гитлеровцев с их позиций. [113]
Во второй половине дня батальон 1165-го стрелкового полка и рота 1167-го полка заняли станцию Мекензиевы Горы. Уже в который раз эта станция переходила из рук в руки. Самой станции давно не было, там, где она стояла, виднелась небольшая уцелевшая часть стены, битый камень, кругом были воронки от снарядов и мин, кое-где сиротливо торчали дымоходные трубы. На железнодорожном полотне, почти рядом с платформой, лежали тела пленных краснофлотцев, расстрелянных гитлеровцами при отступлении.
В низинах, в кюветах и укрытиях остались тысячи трупов гитлеровцев.
Медленно сползал с гор едкий дым, его гнал северный ветерок в тыл, к Северной бухте. В поредевших полках не прошла еще нервная дрожь ожесточенной борьбы, а с НП дивизии Николай Олимпиевич Гузь уже передавал циркулярное распоряжение: 1163-му и 1165-му стрелковым полкам выделить отряды преследования немцев за Бельбек!
В центре полка Мажулы солдаты вышибли гитлеровцев из своих окопов, из уст в уста передавалось распоряжение подготовиться к атаке и преследованию врага. В переломе настроения большую роль сыграл новый мощный огневой налет артиллерии и бронепоезда моряков, который, внезапно появляясь из тоннеля, прошивал своим огнем врага, а когда начинали по нем пристреливаться, так же внезапно исчезал.
После беспрерывного артиллерийского гула и пулеметной трескотни наступило некоторое затишье, передовые части ушли преследовать врага. Изредка слышен был пулеметный и автоматный огонь, кое-где бухали отдельные пушки, артиллерия, меняя огневые позиции, передвигалась вперед.
Вторично позвонил командующий.
Я доложил:
— Теперь уже виден перелом, напряжение спадает, снова заняты железнодорожная станция и окопы. В двух полках создаются отряды преследования, полк Оголя переводим во второй эшелон, создаем гарантию на случай неожиданностей. Нужен подвижный кулак для окончательного разгрома фашистов.
Генерал выслушал, сказал: передайте комдиву — молодцы, что устояли, теперь гоните за Бельбек. Затем от имени Военсовета армии он объявил всей дивизии [114] благодарность и приказал представить к правительственной награде отличившихся.
— Для ускорения награждения представьте список, не заполняя длинных реляций. Завтра награжденные будут объявлены в армейской газете…
План врага — захватить Севастополь к Новому году — был сорван. Фашисты понесли большие потери и были выбиты со своих исходных позиций. В течение нескольких месяцев гитлеровское командование не смогло предпринять под Севастополем крупных наступательных операций. [115]