В калининском подполье

I

Перебирая в Калининском областном партийном архиве документы, связанные с партизанским движением в нашей области, я неожиданно наткнулся на записку, адресованную обкому комсомола. Под ней стояла подпись: Николай Нефедов. Отложив в сторону все материалы, я принялся читать ее и с первых строк понял: это то, что я искал. В записке, составленной неизвестным комсомольцем вскоре после освобождения города Калинина, рассказывалось о подпольной комсомольско-молодежной группе, действовавшей в нашем городе во время оккупации.

Эта находка — короткий рассказ руководителя группы Николая Нефедова — и послужила началом долгого и нелегкого поиска. Я задался целью во что бы то ни стало узнать все, что возможно, об этой группе, узнать имена наших отважных земляков, которые до этой поры не были известны, и рассказать о них.

Мой рассказ был бы неполным, если бы я не вспомнил о том, как шли поиски. Ведь это десятки встреч, неожиданных интересных, приносящих то радость, то огорчения. Это и десятки писем от людей, небезразличных к судьбам юных подпольщиков.

С чего начать? Конечно, с автора этой записки Николая Нефедова. Жив ли он, а если жив, то где находится?

Мне было известно, что в городе живет отец одного из активных участников подполья, Виктора Пылаева, — Михаил Ивлевич. Нахожу его. Михаил Ивлевич вспоминает несколько интересных эпизодов, рассказывает о своем сыне. Но жив ли сейчас Нефедов — затрудняется ответить. Зато у меня появляется адрес, где раньше жил Нефедов. Здесь, по словам Пылаева, была одна из явочных квартир подпольщиков. [281]

Улица Урицкого, дом № 14/28... Здесь во дворе, во флигеле, и жил Николай Нефедов. Захожу во двор.

— Вы кого ищете? — спрашивает женщина. Объясняю. И первое разочарование: флигель, оказывается, давно снесли. А вот Нефедов...

— Да вроде был в нашем дворе такой, — вспоминает Анна Иосифовна Солодова. — Невысокого роста паренек, всегда приветливый. А где он сейчас, не могу сказать. Да вот что, — радостно спохватывается она, — жили здесь вместе с Нефедовым в подвале флигеля старики Воробьевы, муж с женой — его соседи. Во время оккупации так в подвале и просидели. А когда флигель снесли, им новую квартиру дали, на Манежной улице.

С волнением переступал я порог новой квартиры, где живут Воробьевы. Узнав о цели моего прихода, старики заволновались, дороги, видно, были им эти воспоминания. Конечно, они помнят Нефедова. Еще бы не помнить! Точно не знали, но догадывались о его деятельности, очень беспокоились за него, по-настоящему, по-родительски. Был такой случай, вспоминает Воробьева. Выполняя задание, Николай сломал ногу, и после этого ребята перевели его на другую тайную квартиру. Там он долгое время скрывался у Любови Федоровны Шмуклер, которая выдавала его за брата своего мужа. Что было дальше, Воробьевы не знают. Знают только, что после освобождения Калинина от фашистов он долгое время лежал в госпитале, а потом куда-то уехал.

Был момент, когда надежда на успех стала покидать меня. А вдруг не удастся мне найти Нефедова? Ведь за эти долгие годы всякое могло случиться. Может быть, другим путем нужно вести поиски? Но вот новый адрес... Он — последняя надежда... Интересно, найду ли я Л. Ф. Шмуклер?

Нашел, а от нее услышал то, что так боялся услышать. Вскоре после выздоровления Николай Нефедов женился, жил с женой в нашем городе, а в 1947 году, после осложнившейся болезни, умер. Как найти жену Нефедова, Любовь Федоровна не знала.

Много интересного узнал я от смелой женщины-патриотки, которая, рискуя жизнью, скрывала у себя подпольщика. «Но что стоят эти рассказы? — думал я тогда, переживая неожиданную печальную новость. — Кто лучше, чем сам Нефедов, смог бы рассказать о деятельности подпольной группы, о самих подпольщиках?» [282]

Но вот однажды товарищи, заинтересованные в моей работе и много помогавшие мне, предложили ознакомиться с новыми документами. Среди них, я даже глазам не поверил, был один, написанный в феврале 1942 года рукой самого Нефедова. В нем сведения о месте рождения Николая. Узнаю, что он уроженец Удомельского района, из деревни Курьевонихи. Пишу письмо в Мстинский сельсовет. Оттуда незамедлительно сообщают, что мать Николая Нефедова умерла, а сестра его, Анна Андреевна, живет сейчас в городе Колпино Ленинградской области. Прошу сестру прислать фотографию брата и сообщить, если знает, адрес его жены.

И вот на моем столе лежит его фотография. Наконец-то я вижу лицо человека, судьбой которого интересуюсь уже много-много дней. Затем новые встречи, сначала с женой Николая, потом с его другом А. А. Дьячковым. К ним я приходил уже не с пустыми руками. Как пароль, вынимал и показывал фотографию Николая. Как много воспоминаний, интересных разговоров может вызвать обыкновенная фотография, вот такая, как эта! Товарищ Николая рассказал мне о том, что до оккупации Калинина они оба работали в слесарно-механической мастерской райпромкомбината Центрального района. Николай был мастером.

Однако мои поиски на этом не закончились. Еще рано было садиться за стол и начинать свой рассказ. Помешало этому одно непредвиденное обстоятельство. В ходе поисков, знакомясь с множеством материалов, слушая воспоминания разных людей, мне удалось установить, что в Калинине параллельно с группой Нефедова действовала и другая подпольная группа, организованная комсомольцем Константином Елисеевым. Что это за группа, действовала ли она самостоятельно или заодно с нефедовцами, кто руководил ею? На эти вопросы тоже предстояло найти ответ.

Большую помощь в новых поисках оказала мне Клавдия Павловна Бойкова, в прошлом комсомольский работник. От нее я узнал, что Костю Елисеева искать бесполезно. Его нет в живых. Но есть адрес его сестры, Елизаветы Никитичны. Началась переписка. Вскоре получил я и фотографию Кости Елисеева. А воспоминания его сестры стали замечательным дополнением к тому, что я уже смог узнать об этой подпольной группе.

Постепенно картина проясняется. Становилось очевидным, что на явочные квартиры подпольщиков с заданиями [283] через линию фронта приходили разведчики — юноши и девушки, направленные разведотделом Калининского фронта, обкомом и горкомом комсомола. Узнаю, что начальником разведотдела был майор Ф. Д. Пиманов. Он проводил большую работу по засылке в тыл врага наших отважных разведчиков-диверсантов. Конечно, много интересного может рассказать сам Федор Дмитриевич. Нахожу его адрес и пишу письмо в Орловскую область, где живет подполковник в отставке. С нетерпением жду ответа и наконец получаю его: вместе с интересными документами и воспоминаниями — доброе пожелание успеха в работе. Это прибавляет мне сил и энергии. А тут совсем неожиданно у меня появились новые помощники — юные следопыты из восьмилетней школы № 26 и средней школы № 16. Их поиски помогли прибавить к списку калининских патриотов несколько новых имен.

Встречи и открытия продолжаются. Удается встретиться с оставшимися в живых участником подпольной группы Федором Хохловым, с матерями Бориса Полева и Виктора Пылаева. Идут письма от бывшей разведчицы Вали Карасевой и многих других.

Естественно, возник вопрос: от кого Нефедов и Елисеев получили задание остаться в оккупированном городе? Или, может быть, обе группы — стихийно возникшие подпольные организации смелых мальчишек, вооруженных ненавистью к врагу и огромным желанием помочь своей Родине? Скажу откровенно: судя по характеру некоторых операций, проводимых молодыми патриотами в тылу врага, могли возникнуть и такого рода предположения. Бывший секретарь Калининского горкома комсомола Владимир Андриа-нович Никитин, проживавший в Москве, внес необходимую ясность. «По указанию партийной организации, в связи с приближением врага к Калинину, — сообщал Никитин, — обком и горком комсомола провели работу по созданию подполья. В числе оставленных для развертывания подпольной работы были комсомольцы Николай Нефедов и Константин Елисеев. В подпольной работе принимало участие до 60 юношей и девушек.»

II

14 октября 1941 года. Ревом снарядов, разрывами бомб, пламенем пожаров запомнился этот день жителям города Калинина. Горели текстильные фабрики «Пролетарка», [284] «Вагжановка», черный дым поднимался над Заволжьем и железнодорожным вокзалом. По лесным и проселочным дорогам все дальше и дальше от горящего города, от подступающего врага уходили беженцы. А враг, он был совсем рядом. А районе Мигалова, прорвав оборону, уже грохотали фашистские танки, уже расползались по улицам зеленые фашистские шинели. Вслед за ними в город нагрянули гестапо, полевая жандармерия. Над комендатурой повис фашистский флаг.

В тот день на стенах и развалинах домов, на заборах появилось множество приказов и распоряжений — фашисты заявили населению о «новом порядке». Расправу — расстрел и виселицу — сулили они всем, кто попытается проявить недовольство этим «порядком». На перекрестках улиц, на площадях, зловеще ворочая стволами орудий, стояли немецкие танки. На площади Ленина и на площади Пушкина появились виселицы.

Хмуро смотрели на фашистские бесчинства разбитые окна опустевших домов. Но город жил, набирался мужества. Приглядываясь к врагу, оценивая его силу, он готовился к борьбе.

Это было на третий день после оккупации города, когда, немного осмелев, люди стали выходить на улицы. На одной из них появился человек. Он шел, опираясь на палку, слегка прихрамывая. Пожалуй, только этим и отличался он от остальных. Человек остановился возле одного из многочисленных фашистских приказов, прочитал его, пошел дальше — мимо развалин, мимо редких прохожих. На улице, у подъездов уцелевших домов мелькали зеленые шинели. То там, то здесь раздавались беспорядочные автоматные и винтовочные выстрелы.

Внезапно внимание прохожего привлекли крики. Остановился и увидел отвратительную картину: озверевшие фашисты избивали старика. Он упирался, кричал им что-то, а они толкали его прикладами. Следом из дверей дома летели одежда, пожитки. Фашистам, видимо, приглянулась квартира, решили занять ее, а хозяина — старика — вон, на улицу.

Сжимая кулаки, с трудом сдерживая себя, чтобы не вступиться за старого, человек повернул в переулок, прибавил шагу.

— Николай, подожди, — окликнули его.

Николай оглянулся, узнал догонявшего его паренька.

— Здравствуй, Виктор. [285]

Оглядевшись по сторонам, они пошли рядом.

— Видал, что делают гады? — спросил Николай.

— Видал. А знаешь, что на площади Революции делается? Фашисты трупы таскают, немецкое кладбище хотят устроить. Это на площади-то! А виселицы на площади Ленина? Хватит ждать, чего смотрим!

— Ты вот что, — перебил его Николай, — горячиться тут нечего. Только дело испортим. Приходи-ка вечером ко мне... дорогу небось знаешь. И чтоб никакого шума, понял?

И двое случайно встретившихся людей быстро разошлись.

Но встреча эта была не случайной и не просто ради прогулки вышел на улицу этот прихрамывающий человек. Когда части Красной Армии оставили Калинин, в городе по заданию обкома и горкома комсомола остался комсомолец Николай Нефедов. Остался с заданием: подобрать группу ребят и вести подпольную работу.

Хотелось Николаю совсем другого — надеть военную шинель, взять в руки винтовку и драться с врагом в открытую, смело глядя ему в глаза. Однако об этом и речи быть не могло: что за боец — хромой, с палочкой. Но однажды в горкоме комсомола состоялся у Николая такой разговор, после которого у него словно сил прибавилось. В горкоме хорошо знали общительного, находчивого парня. Знали и о том, как нелегко переживает он свое вынужденное бездействие. И вот пришло время, когда потребовалась помощь Николая Нефедова — секретаря комсомольской организации слесарно-механических мастерских райпромкомбината.

Теперь в оккупированном Калинине он не был Нефедовым. В кармане у него лежали новые документы, оформленные на Наумова. В тот день, когда произошла эта первая встреча в захваченном врагом городе, Николай твердо решил: хватит отсиживаться, хватит глядеть на бесчинства — пора действовать. Но с чего начинать? С кем? Одну за другой он вспоминает фамилии ребят, которые должны были остаться в городе и на которых можно было положиться. Виктор Пылаев — этот не подведет. Сегодня вечером можно обо всем договориться.

Смеркалось. Николай с беспокойством прислушивался к недалеким выстрелам, осторожно выглядывал в окно: удастся ли пройти парню? Но Виктор пришел, и не один. Привел двух товарищей. Николай внимательно посмотрел на них, подумал про себя: «Совсем мальчишки». А Виктор уже бойко рассказывал Николаю о своих друзьях — Федоре [286] Хохлове и Борисе Полеве. Оказалось, что все трое учились в одной школе, восемнадцатой средней. Когда немцы подходили к Калинину, ребята решили: останемся в городе, будем бить фашистов.

Заметив недоверчивый взгляд Николая, Виктор заявил:

— На них, как на меня, можешь положиться — не подведут.

В тот вечер в подвале флигеля во дворе дома № 14/28 по улице Урицкого при свете маленькой керосиновой лампы состоялось первое совещание подпольной группы.

— Что будем делать? — спросил у ребят Николай.

— Как что? Добывать оружие и бить фашистов, — ответил за всех Виктор Пылаев. Николай улыбнулся.

— Нет, ребята, так у нас дело не пойдет. Подпольная работа — нелегкая. Запомните: мы здесь остались не только для того, чтобы самим, своими собственными руками бить фашистов. Надо армии помогать.

Ребята приуныли, и Николай решил их приободрить: — Не огорчайтесь, дело и для нас найдется. Только ответьте мне: не струсите?

— Нет, — в один голос сказали ребята.

На этом и закончилась беседа. Каждый из них — и самый старший двадцатисемилетний Николай Нефедов, и ребята, которым только-только исполнилось по семнадцать-восемнадцать лет, — понял в тот вечер, что их четверых с этой минуты связывает не короткое знакомство, не горячий мальчишеский порыв — схватить поскорее оружие и бить врага. Отныне их соединила огромная ответственность перед народом, перед партией, перед комсомолом, перед своими земляками. Соединило желание принести как можно больше пользы своей Родине.

III

Легко сказать — раздобыть оружие. Но как это сделать, если у тебя в кармане обыкновенный перочинный нож, которым совсем недавно, сидя на уроке в школе, затачивал карандаши; если за твои семнадцать лет тебе ни разу и в голову не приходило, как это можно поднять руку на человека? На человека? Но разве у тех, кто ходят в зеленых шинелях по улицам родного города, убивают и вешают безвинных людей, разве осталось у них хоть что-нибудь человеческое? [287]

Поздно вечером двое из группы Нефедова — Пылаев и Хохлов — подкрались к зданию бывшей химшколы, где фашисты хранили оружие. Стали ждать. Они давно приметили часового, который безмятежно прогуливался возле школы. Вот сейчас, еще минута-другая, и надо решиться. Ребята переглядываются, кивком головы подбадривают друг друга: пора!

Из-за угла к часовому метнулись две тени: короткий удар ножом — часовой на земле. Операция рассчитана с точностью до секунды: ведь рядом, за другим углом, еще один часовой. Короткое промедление — и конец... Но все идет отлично. За первым часовым падает на землю второй. Без единого выстрела, без криков, без шума. Так у порога школы закончился этот первый необычный урок — урок ненависти к фашистам, урок мужества.

И все-таки к этому трудно было привыкнуть. Разве можно привыкнуть к тому, что по улицам твоего города ходят враги, ходят хозяевами, тычут в грудь прохожим тупые рыла своих автоматов? Вот и те двое. Ребята долго следили за ними из подъездов на улице Радищева. Громыхая грязными сапогами, два вооруженных фашиста вошли в подъезд. Борис быстро заглянул в окно: не идет ли кто следом за ними? На вечерней улице — никого. Затаились на лестнице. Один с ножом, другой с пистолетом. И еще два фашиста пошли в расход — так и остались лежать у подъезда. А у подпольщиков прибавилось еще два автомата. Не окажись потом этих трофеев, туго пришлось бы ребятам.

Эта неожиданная встреча произошла поздно ночью. Пробираясь по улице Володарского, ребята налетели на немецкий патруль. Ночью по темным улицам немцы ходили группами. И на этот раз их было человек десять, не меньше. Спрятаться в подъезде, укрыться во дворе? Поздно. Как команда к бою, прогремел выстрел. Это Николай Нефедов открыл огонь. Прячась в развалинах и отстреливаясь, подпольщики скрылись в темноте. Три фашиста были убиты. Всю ночь, разбуженные выстрелами, напуганные неожиданным налетом, немцы разыскивали партизан.

В конце октября, прогуливаясь, как обычно, по городу, Хохлов и Пылаев вышли на Сенную площадь. Забрели они сюда не случайно: в домах на площади разместилась немецкая воинская часть. Трудно было заподозрить в этих мальчишках тех самых подпольщиков, которых начинали побаиваться фашисты. И все-таки их задержали. Под конвоем привели в штаб, начали допрашивать, кто такие, откуда, [288] зачем здесь ходят. Ребята прикинулись простачками.

— Ищем работу, — объяснили они, — есть нечего. Не пристроите ли куда-нибудь?

Продержав ребят до вечера в холодном сарае, немцы вытолкали их прикладами на площадь и предупредили: появитесь тут еще раз — расстреляем.

Вечером собрались на явочной квартире, договорились: по двое, по трое по улицам не ходить, быть осторожнее.

— А что будем Делать дальше?

— Около химшколы стоит прицеп, — сказал Федор. — Под брезентом в ящиках знаете что? Гранаты.

— Вот это да! — обрадовался Виктор. — А на Коммунальной улице во дворе одного дома — больше десятка грузовых машин. Вот где пригодились бы нам гранаты...

В ту же ночь ребятам удалось утащить с машины около двух десятков гранат. А через три дня, ночью, заранее проверив все ходы и выходы вокруг двора на Коммунальной, ребята подкрались к машинам. Одна за другой полетели гранаты, яркое пламя осветило-весь двор — взрывались баки с горючим. Из домов стали выскакивать полуодетые немцы, началась беспорядочная стрельба. Подпольщики снова успели скрыться от погони.

Вскоре одна за другой в городе взлетели в воздух три походные немецкие кухни, так и не успевшие сварить обед для фашистских солдат. Ребята ликовали:

— Вот какую свинью мы им подложили!

Специалистом по кухням был Борис Полев. Он появлялся возле походной кухни с видом, явно рассчитанным на сострадание немецких поваров: не перепадет ли, мол, чего из объедков. Покрутится, повьется возле кухни и незаметно пихнет в печку под дрова гранату или взрывчатку. И поминай как звали.

Нет, несладко жилось фашистам в чужом городе. Город явно не желал проявлять к ним своего гостеприимства. Ночные взрывы и налеты не давали им покоя. Немцам всюду мерещились партизаны. Однажды, возвращаясь домой по улице Желябова, Николай Нефедов увидел такую картину. Мальчишка, лет семи, раздобыв где-то деревянную учебную винтовку, вышел на улицу. Увидав немца, он поднял винтовку и стал в него целиться:

— Бей фашистов! — крикнул он.

От страха и неожиданности немец даже слова не мог сказать, остановился как вкопанный. Потом, разобравшись, в чем дело, выхватил у мальчишки винтовку, набросился на [289] него. Как знать, чем бы кончился этот «партизанский» налет, если бы на улице было меньше народу. Фашист наверняка бы расправился с малышом. А тут не решился: испугался суровых, осуждающих глаз, которые смотрели на него со всех сторон.

— Ребята, — сказал вечером Николай своим товарищам, — а фрицы-то нас боятся.

В начале ноября завернули первые морозы. Посиневшие от холода немцы ходили по улицам, ежились в своих тонких шинельках, мечтая о теплой одежде. Вездесущие ребята из группы Нефедова уже разузнали, что во дворе здания ателье мод на улице Урицкого находится склад теплых вещей.

— А не устроить ли фашистам веселую зимовку? — предложил Николай ребятам.

Предложение единодушно приняли. Воспользовавшись переполохом немцев, который был вызван неожиданным обстрелом города нашей артиллерией, Николай сам поджег склад. Не об этой ли теплой одежде пришлось вскоре вспоминать немцам, замерзая в снегу под Москвой?

Старики Воробьевы — Владимир Андреевич и Прасковья Яковлевна, у которых жил Нефедов, относились к парню с уважением. Однажды Нефедов разговорился с Воробьевым и с первых слов понял, что тот о многом догадывается. Владимир Андреевич, опережая разговор, положил руку на плечо Николая и твердо сказал:

— Дай бог, чтобы у всех отцов вырастали такие сыновья. А на нас со старухой можешь положиться — не подведем!

Потом дважды в квартиру Николая Нефедова приходили фашисты с обыском. Расспрашивали о нем старика. Тот отвечал:

— Больной он, наш сосед. Из дома почти не выходит.

Еще в те дни, когда три школьных приятеля — Пылаев, Полев и Хохлов — втайне договорились, если оккупанты войдут в город, остаться бить фашистов, нашелся один человек, который узнал о планах мальчишек. Это была Катя Шиленкина, подруга Бориса Полева. Как узнала она эту тайну, никому не известно. Только однажды, в тот день, когда толпы беженцев, торопясь, покидали город, она прибежала к Борису и решительно заявила: «Как хочешь, а я тоже останусь». И осталась. Да не одна, а с подругами — Тамарой Гусевой, с которой вместе работала на КРЕПЗе вальцовщицей, и Валей Макаровой, ученицей средней школы № 17. [290]

Не сразу решился Борис рассказать об этом своему командиру. Боялся, поднимет на смех: вот, мол, нашел подпольщиц! А то и отругает еще за то, что не сумел отговорить девчонок. Но сказать об этом пришлось — группе нужны были новые люди.

Было решено: на боевые операции девчат не брать, использовать их как разведчиц. Понятно, что разведка — дело тоже небезопасное, но при известной осторожности да осмотрительности...

Девчата роптать не стали, за дело взялись с охотой, хотя и завидовали ребятам: у тех в карманах оружие. Впрочем, у Кати Шиленкиной тоже был пистолет. Иногда она носила его с собой. А однажды и в дело пустила. Как-то вечером возвращались вместе с Виктором и Федором от Николая, а навстречу фашист. Не сговариваясь, все трое выхватили пистолеты и выстрелили.

В доме № 43 по Инструкторской улице, где жила Катя, подпольщики устроили новую явочную квартиру. Собирались вместе, заводили патефон, танцевали. Одним словом, вечеринка. И так под звуки патефона обсуждали планы новых операций, распределяли очередные задания. Однажды в разгар такой «вечеринки» в дом нагрянули немцы. Девчата не растерялись, побросав своих кавалеров, они потащили немцев на середину комнаты, стали уговаривать их станцевать. Те потоптались немного у дверей и оставили веселую компанию...

IV

2 ноября на одной из явочных квартир собралась вся группа. Ребята уже догадывались, о чем будет разговор, и с нетерпением ждали его. Обычно молчаливый Борис Полев на этот раз заговорил первый:

— А я, ребята, сегодня нашу прошлогоднюю демонстрацию вспомнил. Как мы со знаменем в школьной колонне по улицам шли. Разве кто-нибудь из нас тогда думал, что через год вот так, без знамен, без музыки, в такой обстановке, будем октябрьский праздник встречать...

— Почему без знамен, почему без музыки? — перебил его Николай. — Надо сделать так, чтоб и знамя и музыка — все было. А иначе какой праздник...

В тот вечер подпольная группа решила: 7 ноября поднять красный флаг над городом. Но где лучше и удобнее [291] вывесить флаг? Вот если бы на площади Ленина, в центре города, — можно представить, как переполошились бы фашисты! Но как это сделать? На площади днем и ночью ходит усиленный патруль, а накануне праздника фашисты будут смотреть в оба. А что, если на здании педагогического института? Здание высокое, а как забраться на крышу, ребята знают. Так и договорились: в ночь на 7 ноября Хохлов и Пылаев должны подняться на крышу и вывесить флаг.

— Не было в нашем городе октябрьских праздников без флага и не будет, — такими словами Николай Нефедов закончил это предпраздничное совещание.

Но выполнить задуманное ребятам не удалось. Неожиданно за два дня до праздника в дом № 43 на Инструкторской улице, где собрались подпольщики, явились фашисты. Начался обыск. Перетряхнули все: ящики стола, шкаф, вещи, раскидали по полу книги. Один из фашистов заглянул под кровать. Борис Полев замер: вот сейчас немец отвернет матрац. А на кровати между двумя матрацами Борис успел спрятать свой пистолет. Ткнув в кровать прикладом, немец отошел в сторону. «Пронесло», — подумал Борис.

Но на этом дело не кончилось. Пылаев, Хохлов и Полев были арестованы и доставлены в полевую жандармерию. А Вале Макаровой и Тамаре Гусевой, оказавшимся в квартире, было приказано не выходить из дома.

Утром следующего дня девушки были вызваны в гестапо. Допрашивали спокойно, без угроз, явно желая расположить девчат к откровенному разговору. Даже на работу предлагали устроить. Если, конечно, и девчата не откажутся кое в чем им помочь... В чем именно? А вот в чем. Вот эти ребята: Пылаев, Хохлов и Полев... Они же дружат с ними. Ну а что они собой представляют, чем занимаются? Скажем, оружие у них никто из девчат не видел? А может, кто-то о партизанах что-нибудь говорил? Что именно?

Подруги испуганно махали руками — мол, что вы, какие партизаны, они их приятели, мальчишки совсем! Нет, ничего такого они за ними не замечали. Собираются вместе, танцуют по вечерам, вот и все... Под вечер девушек отпустили, пообещав, что в ближайшее время подыщут им подходящую работу. А наутро возле дома остановилась легковая машина. Немецкий офицер повез их в штаб, якобы для разговора о трудоустройстве. Но разговор снова пошел о том же, что и накануне: о Пылаеве, Хохлове и Полеве.

— Впрочем, разговор не только о них, — хорошо говоривший [292] по-русски офицер расплылся в любезной улыбке, — но и о вас. Господа офицеры хотят предложить вам работу в нашем штабе. — Поднявшись и выйдя из-за стола, он дал распоряжение младшему офицеру, и через минуту на столе появилось вино, шоколад. — Ваша обязанность, — продолжал он, разливая в рюмки вино, — по мере возможного помогать нам... Разумеется, не даром. За добрые услуги мы умеем хорошо и щедро платить.

— Кароший награда за кароший работа, — вмешался в разговор другой офицер. — Много денег, много вина, шоколада.

Офицер, разлив по рюмкам вино, поднес их девчатам, положил шоколад перед ними.

— Ой, что вы, — Валя и Тамара стали отказываться, — нам ничего не надо. Нам на работу бы устроиться, и на том спасибо.

— Вот за это и пьем — за вашу будущую работу, — офицер настаивал на своем. — Обязанности ваши несложные: помогать нам выявлять партизан, коммунистов и других лиц, которые ведут борьбу против великой Германии, против фюрера. Именно этим вы обеспечите себе красивую жизнь. Красивые девушки должны жить красиво.

Девчата сделали испуганные глаза:

— Нам с таким заданием не справиться. Мы такие трусихи. Нам бы какую-нибудь другую работу. Может, пол прибрать или белье, если надо, постирать...

Вечером, возвратившись домой, девчата вспоминали подробности этой «теплой» встречи. Гадали: отстанут от них фашисты или снова позовут в штаб?

— Мягко стелют, — в сердцах сказала Катя Шиленкина, — сегодня конфетами угощают, а завтра пистолетом угрожать начнут. Ко всему надо быть готовым.

— Чего захотели, гады, — сердилась Валентина, — предателями задумали нас сделать!

Потом сидели молча и думали с тревогой об одном: как-то там ребята?

В подвале полевой жандармерии, разместившейся на улице Софьи Перовской, вместе с десятками других горожан, подозреваемых в диверсиях, фашисты держали их товарищей.

На допрос их вызывали по одному, задавали одни и те же вопросы: — С кем вы связаны, кто давал вам задания?

— Никаких заданий нам не давали. [293]

— Где у вас хранится оружие?

— Оружия у нас нет, а партизан мы даже в глаза не видели.

Избитые, с синяками и кровоподтеками, возвращались ребята после допроса. Неужели конец? Неужели не удастся вырваться на свободу? Здесь, в холодном подвале, в ожидании новых допросов и истязаний, о многом передумали ребята. Сожалели о том, что так мало удалось сделать. «Неужели, — думали они, — так никто и не поднимет над городом красный флаг 7 ноября?» Опасаясь, что за ними могут следить и подслушивать, ребята воздерживались от разговоров. Только однажды, уходя на допрос, Борис Полев шепнул товарищам:

— Держитесь, ребята! Будем отпираться во всем, доказательств у них никаких.

На третий день в помещение, где сидели задержанные, вошел полицай и скомандовал: — Встать!

Один за другим стали подниматься люди с пола. А Борис как сидел, так и остался сидеть. И вдруг в тревожной тишине подвала раздался его голос.

— Изменник! Предатель! — крикнул он полицаю.

Тот подскочил к парню и что есть силы ударил кулаком в лицо. Борис, пошатываясь, поднялся с пола, вытер рукой кровь с лица и тоже ударил полицая.

В тот день после ужасных пыток избитого до полусмерти Бориса бросили в одиночную камеру. Больше ему не суждено было встретиться с друзьями. Ему не пришлось больше увидеть и свою мать. Он так и не узнал, что 7 ноября над оккупированным городом все-таки был поднят красный флаг.

Это сделали за ребят их товарищи. 7 ноября, выйдя утром на улицу, люди увидели над одной из крыш красный флаг. Да, это был праздник, он пришел в оккупированный врагом Калинин, вселил в сердца людей новую надежду и веру в победу, в скорое освобождение. Люди поднимали вверх головы, осторожно смахивая с глаз слезы радости, едва заметными улыбками поздравляли с праздником друг друга.

Где был вывешен флаг? По воспоминаниям разных людей, можно предполагать, что в тот день в городе было вывешено два флага: один — над лыжной базой, а второй — над спортивным залом на улице Урицкого. Но, возможно, что речь идет об одном и том же случае. Так или иначе, ясно [294] одно: подпольщики Николая Нефедова не были одиноки. Как же дальше развивались события, что стало с ребятами? Известно, что в один из тех дней к Татьяне Георгиевне Полевой, еще не знавшей о случившемся, пришел незнакомый человек. Прикрыв за собой дверь, он проговорил:

— Уходите скорее из дому. Ваш сын Борис арестован, находится в гестапо. Не сегодня завтра могут забрать и вас.

Он рассказал, что все эти дни находился в камере рядом с Борисом и его друзьями, что после долгих пыток и допросов немцы отпустили двоих — Хохлова и Пылаева. А Борис... «Он просил передать, чтобы вы вместе с сестрой поскорее уходили из дому».

V

Однажды, это было в ноябре, к Николаю Нефедову прибежал Пылаев и рассказал, что встретил на улице хорошо знакомого Василия Павлова. Тот, зная Виктора и доверяя ему, откровенно признался, что в городе он не случайно, что уже второй раз переходит вместе с товарищами линию фронта с заданием взорвать один из важных объектов противника. Задание сложное, сказал он, и хорошо бы найти надежных помощников.

«Наконец-то, — подумал Николай, — представляется случай объединить наши силы с другой группой и действовать заодно». Решили во что бы то ни стало встретиться с Павловым. Вскоре ребята договорились, что предстоящую крупную операцию проведут вместе. Но это была первая и последняя встреча подпольщиков.

В группе Павлова находились семнадцатилетние мальчишки: Женя Логунов, Юра Иванов, Женя Карпов и Женя Инзер. В те дни, когда Пылаев, Полев и Хохлов определили свою судьбу, эти пятеро решили поступить точно так же. Нелегко было юношам добиться у родителей согласия остаться в городе среди врагов.

— Мама, ты не волнуйся, — сказал Женя Логунов матери, — я буду здесь не один. Нас много, мама!

И вот во время второго «визита» в город ребятам предстояло встретиться с группой Нефедова и провести совместную операцию.

Неожиданно выпал снег, еще страшнее и сиротливее казались улицы с коробками разрушенных зданий, с черными глазницами окон. Для задуманной операции потребовались белые маскировочные халаты. Раздобыв простыни, [295] ребята из группы Павлова собрались вечером на квартире у Жени Карпова в доме № 9 на набережной Степана Разина и принялись мастерить халаты. В это время сюда и нагрянули гестаповцы. Одному Павлову каким-то чудом удалось бежать, остальные были арестованы. Через несколько дней гестаповцы арестовали и хозяйку квартиры Марию Ефимовну — мать Жени Карпова. После жестоких пыток они расстреляли отважную женщину, так и не сказавшую ни слова.

Если, гуляя по городу Калинину, вы окажетесь на улице Крылова, то разыщите обязательно дом под номером 26. Остановитесь здесь на минуту и снимите шапку. Здесь в 1941 году в подвале немецкой комендатуры погибли бесстрашные комсомольцы — наши земляки. Запомните их имена: Евгений Логунов, Юрий Иванов, Евгений Карпов, Евгений Инзер.

Их было много, мужественных, отважных патриотов, вставших с оружием в руках на защиту своего города. Это чувствовали фашисты. Об этом догадывались и жители города; многие из них, с радостью узнавая о новых диверсиях подпольщиков, искали возможности с ними встретиться. Особенно нелегко было мальчишкам — тем, кто, по каким-то причинам оставшись в городе, сидел дома. Вот так, как Геня Артемьев, ученик ремесленного училища № 1. В городе он остался с больной матерью, жил на улице Бебеля. В те дни, когда наши войска с боями уходили из города, Геннадий нашел пистолет. «Пригодится», — решил он тогда и спрятал его в надежное место.

И вот в конце октября, так и не дождавшись случая встретиться с подпольщиками, он решил действовать один. Утром забрался в пустовавшую квартиру на улице Бебеля, взвел курок пистолета и, затаившись возле окна, стал ждать. Со второго этажа улица была видна как на ладони. Дождавшись, когда группа фашистов поравнялась с окном, Геннадий открыл огонь. В ответ раздалась беспорядочная стрельба. Геннадий пустился бежать по дворам, по огородам. Но пуля фашиста все-таки догнала его. Раненный в ногу, он с трудом добрался до дому.

Весь день по улицам рыскали фашисты, искали смельчака. А наутро к Артемьевым явились два гестаповца. Тут же на глазах у больной матери они избили подростка и увели его с собой. О судьбе Геннадия узнали уже после освобождения города Калинина.

После неудачи, постигшей группу Павлова, Нефедов [296] наладил связь с другой группой подпольщиков, оставшихся в городе и действовавших самостоятельно по специальному заданию. Этой группой руководил Константин Елисеев, двадцатишестилетний комсомолец, бывший заведующий книжной базой Калининского отделения Военторга. Очень похожими были судьбы этих молодых людей. Как и Нефедов, Константин настойчиво добивался возможности попасть в действующую армию, но здоровье не позволило ему сделать это. С радостью взялся Константин за поручение.

В отличие от группы Нефедова, перед Константином стояла другая задача: вести разведывательную работу. Это требовало от руководителя и всех подпольщиков особой осторожности, строгой конспирации. Группа имела несколько явочных квартир. Многие состоявшие в ней комсомольцы даже не знали друг друга.

Елисеев имел постоянную связь с разведотделом штаба Калининского фронта и горкомом комсомола. Через линию фронта в город на явочные квартиры приходили разведчики, связные. Обо всем, что происходило в городе, почти в тот же день узнавали в штабе фронта. Чаще всех на квартиру Елисеева в дом № 32 в Холодильном переулке приходил связной Сережа Оспельников, ученик десятого класса средней школы № 1. Семь раз пересекал он линию фронта с заданием, не раз попадал в лапы фашистов, но ему удавалось ускользать от них. В начале декабря, когда наши войска готовились к наступлению, Сережа получил срочное боевое задание. И снова он переходит линию фронта, встречается с Елисеевым, получает от него необходимые разведывательные данные. Но вернуться обратно в штаб он не сумел — погиб...

В материалах, рассказывающих о деятельности группы Елисеева, упоминаются еще два юных разведчика: Нине ль Курков и Сережа Васильев. Вот что известно об этих ребятах. Жили они на улице Советской, в доме № 30/32. Один из них учился в средней школе № 1, другой работал на прядильной фабрике «Пролетарка». Были они друзьями. Оба увлекались конным спортом, по вечерам ходили на ипподром, где занимались в школе ворошиловских всадников.

Три раза ребятам удавалось переходить линию фронта и доставлять разведывательные данные воинским частям. В конце ноября, перейдя в четвертый раз линию фронта, друзья появились в городе. Забежали домой, чтобы отогреться с дороги. Но фашисты будто ждали разведчиков.

2% [297] Они тут же ворвались в квартиру и арестовали их. В тот день многие видели, как двое парнишек с гордо поднятыми головами в сопровождении пятерых гестаповцев шли по улицам города. Их вели в полевую жандармерию на улице Софьи Перовской, где несколькими неделями раньше фашисты пытали трех подпольщиков из группы Нефедова. Больше им не пришлось ходить по этим улицам.

Известны и другие имена юных патриотов-школьников. Среди них были не только комсомольцы, но и пионеры. Бойцы одной из воинских частей, которая стояла за вагоностроительным заводом, знали невысокого мальчугана Васю Каширина, шестиклассника средней школы № 25. Вместе со своим школьным товарищем Витей Егоровым они выполняли задания воинской части: приносили сведения о расположении военной техники противника в Заволжской части города, о перемещениях немецких воинских частей.

У смышленых и смелых мальчишек был свой «почерк», своя особая манера, которая безотказно помогала им, — появляясь перед носом у немцев, не вызывать у них подозрений, запоминать и замечать все, что было интересно. Заплаканные, испуганные, растирая руками слезы, они шли по улицам, шарахаясь в стороны при виде немецких солдат. Когда немцы обращали на них внимание, один из них — Витя Егоров принимался реветь и звать маму, Вася начинал его успокаивать. Немцы тут же отходили прочь от перепуганных мальчишек, а им только этого и нужно было.

Однажды, вернувшись из города, ребята рассказали командиру, что на нейтральной полосе стоит брошенное зенитное орудие. Подойти к нему так, чтобы немцы не заметили, было невозможно: те сразу открывали огонь.

— А я знаю, как немецкую зенитку увезти, — сказал однажды Вася командиру. И тут же выложил свой план: в части есть грузовик, и если один конец каната привязать к грузовику, а другой зацепить за орудие, то... Дерзкая идея юного разведчика понравилась командиру, но как и кто подползет к зенитке с канатом?

— Так ведь я вам и говорю о том, что никому, кроме меня, к этой зенитке не подобраться, — тут же заявил Вася. — А я, сами видите, как мышонок. В любую щель...

И вот что вышло из этой затеи. Средь бела дня на глазах у растерявшихся фашистов пушка, стоявшая на пустыре, вдруг вздрогнула и поехала в сторону нашей передовой. Сообразив в чем дело, немцы открыли беспорядочную стрельбу. Но было уже поздно. Из-под самого носа у фашистов [298] ушла полевая пушка. В части ее так и называли — «пушка Васи Каширина».

Незадолго до освобождения Калинина, выполняя задание, Вася был ранен в ногу. Добраться до своих ему помог Виктор Егоров.

Кому не знакомо это чувство — чувство человека, возвращающегося в родной город? Разные бывают возвращения — и радостные и грустные, но всегда какая-то непонятная сила зовет человека: скорей бы, скорей бы домой!

...У этих людей тоже был свой дом. И было очень много причин, которые заставляли их, рискуя жизнью, сквозь свист пуль и огонь пробираться к родному дому, на пороге которого стоял враг. Это были очень трудные возвращения, но скажи тогда им — Вале Карасевой и Зине Моисеевой: «Не возвращайтесь, подождите», — они все равно пошли бы. Потому Что были разведчицами. Потому что с любви к родному дому начиналась у них большая любовь и верность своей Родине.

Было от чего растеряться юным разведчицам, когда им удалось перейти линию фронта с первым боевым заданием и пробраться в оккупированный город. Руины домов, виселицы на площадях, суровая скорбь в глазах людей. И наглые лица «новых хозяев».

Маленькие, незаметные, в рваных одежонках, шли девушки по улицам, на редкие вопросы отвечали одно и то же: «Потерялись, родителей разыскиваем». Но искали другое. Зоркие глаза подмечали: вот здесь, на ипподроме, сосредоточена техника врага, за линией железной дороги — вражеский аэродром. А здесь немецкие воинские части, здесь — орудия.

Вскоре, покидая город, унося с собой немало важных сведений, оглянулись девчата назад, и каждая про себя по думала:»Мы еще вернемся, мы обязательно вернемся!»

И они возвращались сюда еще не раз. Обычно после их «визитов» в городе взлетали на воздух фашистские оборонительные сооружения, а с аэродрома, накрытого снарядами нашей артиллерии, больше не поднимались самолеты.

Несколько раз для выполнения разведывательного задания штаба Калининского фронта в город приходили и другие две девушки — Шура Жолобова и Люба Королева. Несколько раз на их след нападали фашисты, но девушкам удавалось ускользнуть из-под самого их носа.

Интересен случай, о котором в те дни не раз вспоминали бойцы Калининского фронта. [299]

Шли бои, над Волгой стоял сплошной артиллерийский гул. И вдруг на передовой появились две девушки. Нашли командира и потребовали:

— Переправьте нас срочно на тот берег. У нас боевое задание.

Проводив девушек, командир собрал бойцов и рассказал им о двух бесстрашных патриотках, которые ушли в тыл врага.

После удачной разведки холодным ноябрьским вечером подруги возвращались к своим. Хотелось быстрее добраться в штаб и сообщить важные сведения. Подкрались к железной дороге, оставалось перебежать через полотно. И тут рядом рванула мина.

Они все же добрались. О выполнении задания докладывала одна Королева. Шуру Жолобову отправили в госпиталь — осколком мины ей перебило ступню.

Бойцами невидимого фронта называли в ту пору тех, кто вел разведывательную и подпольную работу. Подлинные имена тех людей обычно знали немногие, а меру их заслуг перед Родиной мы узнавали подчас лишь после войны.

В полевой фашистской жандармерии, размещавшейся на улице Софьи Перовской, служила переводчицей Оля Баранова, до войны студентка Калининского педагогического института. Сегодня мы многое знаем о ней. Мы знаем, как невыносимо трудно было ей ходить в те дни по улицам родного города. Шагать рядом с гитлеровским офицером и улыбаться, любезничать с ним, идти и чувствовать на себе полные презрения и ненависти взгляды своих земляков, тех, кого встречала она на улице, кто следил за ней из-за прикрытых занавесок. Теперь-то мы знаем цену этим ее улыбкам, а тогда...

Полевая фашистская жандармерия занималась выявлением оставшихся в оккупированном городе коммунистов и комсомольцев, охотилась за партизанами, за теми, кто имел или мог иметь с ними связь, кто словом или делом выказывал недовольство «новым порядком». Работая в фашистском логове, Ольга видела и слышала многое. Хорошее знание немецкого языка, разумеется, помогало ей в этом. Насилия и убийства в полицейских застенках, бесчинства солдат и офицеров гитлеровской армии, суетливое, жалкое пресмыкание перед своими хозяевами одиночек-предателей — сколько силы, воли, мужества потребовалось ей, чтобы, видя все это, не выдать себя, чтобы, кокетничая с гитлеровским офицером, успеть пробежать глазами и запомнить [300] текст лежавшего перед ним на столе приказа о мерах борьбы против партизан. Через день содержание приказа уже было известно нашим.

Однако при всей осторожности Ольги немцы что-то заподозрили. После трех дней и ночей, проведенных в холодной камере, Оля Баранова была вызвана на допрос. Ее пытали жестоко, зверски, каждый раз задавая одни и те же вопросы:

— Кем послана в город? Через кого поддерживала связь с партизанами?

6 декабря 1941 года, за десять дней до освобождения Калинина, она погибла в фашистском застенке. Вместе с ней была расстреляна и другая разведчица — Надя Ахматова.

...В немецкий госпиталь устроился на работу доктор Петров Николай Яковлевич. Ни у кого из гитлеровцев не возникало подозрения, что 70-летний врач может оказаться разведчиком.

В военный госпиталь поступали раненые солдаты и офицеры. Кто они, откуда прибыли, каких родов войск, вовсе не обязательно вступать в разговор. Надо уметь слушать, запоминать. И доктор Петров, хорошо знавший немецкий язык, слушал и запоминал. Вскоре смог представить довольно ясно численность и расположение гитлеровских частей в городе и на фронте, планы боевых действий.

В установленный день и час, в определенном месте доктор Петров встречал связную, которая приходила в город из-за линии фронта. Ей он и передавал всю разведывательную информацию. Встречи были короткими, без разговоров, без лишних слов.

Вспоминая о докторе Н. Я. Петрове, начальник разведотдела штаба фронта Ф. Д. Пиманов написал:

«Сведения, которые мы получали в те дни от Петрова, были полностью использованы штабом фронта при разработке операции по освобождению города Калинина. В числе тех, кто обеспечил успех этой операции, имя доктора Петрова должно стоять одним из первых».

В те дни в почтовых ящиках и под дверями квартир многие люди находили листовки «Вести с советской Родины», долгожданные газеты, а в них — мужественные, правдивые слова, призыв к борьбе с врагом и вере в нашу победу. На полях листовок и газет значилось: «Прочитай и передай другому». Это писала бывший инструктор горкома комсомола Таня Виноградова. Сколько таких «Вестей» расходилось [301] тогда по городу! Разносили их Танины друзья и помощники — ребята из подпольных групп Нефедова и Елисеева.

За боевыми действиями разведчиков и связных внимательно следили не только в штабе Калининского фронта. Работники обкома и горкома партии и комсомола постоянно руководили через них подпольной пропагандистской работой в тылу, инструктировали разведчиков, давали им советы, как вести эту работу в оккупированном городе.

Час расплаты приближался. Понимая и чувствуя это, оккупанты с каждым днем усиливали репрессии против мирных советских граждан. Начались массовые аресты. Тюрьма была переполнена. По любому, даже самому малому подозрению в связи с партизанами каратели расстреливали на месте. Каждую ночь за Московской заставой раздавались выстрелы: туда увозили арестованных.

VI

Что стало с Борисом? Удалось ли фашистам хоть что-нибудь узнать от него? Вот о чем думали ребята из группы Нефедова после того, как Хохлов и Пылаев смогли вырваться из жандармерии. Мысли о том, то под пытками парень не выдержит, проговорится, они прогоняли прочь. Нет, не на того напали. Ведь, уходя в последний раз на допрос, он сам шепнул им: «Держитесь, ребята!»

Очень хотелось помочь товарищу, спасти его. Но как? Конечно, можно сказать Виктору Пылаеву: «Подожгли или подорви здание жандармерии!» — и тот, ни слова не говоря, уйдет выполнять задание. И подожжет. Этот готов на все. Но стоит ли рисковать? И поможет ли это товарищу?.. Так или иначе, было ясно одно: надо продолжать диверсии, надо усилить их. Пусть враг поймет, что в городе не один, не два, а много, очень много подпольщиков. Может быть, это поможет отвести подозрение фашистов от Бориса?

И группа снова, на этот раз с большей осторожностью, начала действовать. Во время одной из операций Николай повредил больную ногу, и ему пришлось отказаться от дальнейшего участия в них. А Пылаев и Хохлов каждое утро докладывали своему командиру: на улице Вагжанова убито еще два фашиста, на Бурашевском шоссе уничтожен мотоциклист — вот его сумка с документами. На Сенной площади взорвали бак с бензином, а около поселка Перемерки — мост на дороге.

По улицам города началось беспорядочное движение. [302] Ясно было: что-то неладно у фашистов. Из сообщений разведчиков, из листовок ребята узнали, что заставило немцев так нервничать: под Москвой развертывалось крупное наступление советских войск. А вскоре всем стало ясно: фашисты готовятся к отступлению.

— Надо устроить им проводы, — сказал ребятам Николай Нефедов.

Под вечер 15 декабря подпольщики, вооруженные автоматами, пробрались в конец Советской улицы и возле здания городской больницы устроили засаду. Ребята знали, что, уходя, фашисты будут сжигать и взрывать уцелевшие от бомбежек и обстрелов дома. Надо было помешать врагу. И вот в наступившей темноте во дворе появилось несколько гитлеровцев с зажженными факелами в руках.

— Поджигать задумали, гады! — зло сказал Виктор и дал очередь из автомата по черным силуэтам. Один за другим падали на землю фашистские факельщики.

Всю ночь отважные подпольщики держали под обстрелом дорогу, по которой, трусливо озираясь по сторонам, убегали фашисты.

...Пять десятков лет отделяют нас от тех далеких, незабываемых дней. В обелисках, в названиях улиц и в наших сердцах живет память о многих отважных героях. Но есть в городе Калинине улицы, которые, сохранив свои прежние названия, еще и сейчас могут рассказать о людях, достойных вечной памяти.

В доме № 17 на улице Софьи Перовской, где в дни оккупации находилась жандармерия, были зверски замучены десятки советских людей. После освобождения города здесь были найдены и опознаны тела подпольщика Бориса Полева, разведчиков Сергея Васильева и Нинеля Куркова. На петличках найденной шинели удалось разобрать буквы «РУ». В этой шинели был доставлен в жандармерию и замучен здесь Геня Артемьев, бесстрашно вступивший в единоборство с группой фашистов. А многих людей так и не удалось опознать: страшные пытки сделали их неузнаваемыми.

Те же трудности возникли и при опознании трупов, найденных в развалинах сожженного дома № 25 на. улице Вольной (ныне Крылова). Пытаясь скрыть следы своих преступлений, фашисты забросали бревнами и камнями подвал, где были замучены и расстреляны советские люди, и подожгли дом. Лишь по документам, найденным в кармане одного [303] из них, было установлено, что это учащийся средней школы № 16 комсомолец Юрий Иванов. Удалось опознать и другого — Евгения Логунова, товарища Юрия по учебе и по подпольной работе. Это были те самые ребята, которые так и не успели провести свою совместную операцию с группой Николая Нефедова.

В Первомайском поселке в трех ямах нашли трупы 67 зверски замученных людей. Среди них была и Антонина Шпарина — бывшая работница отделочной фабрики «Пролетарка», разведчица штаба 252-й стрелковой дивизии.

В Московском районе города есть братская могила. На скромном обелиске знакомые имена: Б. Полев, Е. Логунов, Ю. Иванов, Н. Курков, С. Васильев. Сюда на братскую могилу были перенесены и останки подпольщика Виктора Пылаева, погибшего в 1943 году в тылу врага при выполнении боевого задания.

А как сложилась судьба других подпольщиков? После освобождения города Виктор Пылаев, Федор Хохлов, Василий Павлов, Екатерина Шиленкина, Тамара Гусева и доктор Николай Яковлевич Петров, как уже имеющие опыт диверсионно-разведывательной работы, разведотделом штаба Калининского фронта были направлены в тыл противника. Они активно действовали в западных районах Калининской области, еще оккупированных врагом.

Не всем удалось дожить до светлого дня победы. В начале 1944 года мать Виктора Пылаева — Ольга Гавриловна получила извещение о том, что ее сын Виктор, верный военной присяге, проявив геройство и мужество, погиб в Идрицком районе.

Погиб при выполнении боевого задания Василий Павлов. При блокаде немцами Вадинских лесов погибли подруги Шиленкина и Гусева.

В живых остались Федор Хохлов и Николай Петров. Хохлов был отличным разведчиком, награжден боевыми орденами, в восемнадцать лет, находясь в тылу врага, вступил в ряды партии. После окончания войны работал на Конаковской ГРЭС, умер в 1989 году.

Доктор Петров, несмотря на свой преклонный возраст, будучи в тылу противника, успешно выполнял боевые задания, был награжден орденом Красного Знамени. После окончания войны в течение одиннадцати лет возглавлял районную больницу. В 1951 году Указом Президиума Верховного Совета за долголетнюю безупречную работу был награжден орденом Ленина. Ушел на пенсию в возрасте 83 [304] лет. Умер в 1957 году. Таким был коммунист Н. Я. Петров, до войны — главный врач дома отдыха «Тетьково» Кашинского района.

Бывшая разведчица Александра Жолобова, окончив Высшую партийную школу при ЦК КПСС, работала преподавателем в Калининском педагогическом институте, стала кандидатом исторических наук, сейчас на пенсии, живет в Калинине. Ее подруга — разведчица Любовь Королева некоторое время работала в обкоме комсомола, в связи с болезнью ушла на пенсию. Валентина Карасева — на пенсии, живет в Винницкой области. Татьяна Виноградова после освобождения Калинина работала инструктором Калининского горкома партии, умерла в 1947 году.

Руководители подпольных групп Н. А. Нефедов и К. Н. Елисеев после обострившихся болезней умерли вскоре после окончания войны.

Пройдут годы, десятилетия. Еще краше станет город Калинин. Много славных дел и удивительных открытий совершат наши земляки. Но в сердцах людей новых поколений будет вечно жить память о патриотах, мужественно защищавших от врагов свой родной город.