Спасенные стада
ПАНЧЕНКО Павлина Ефремовна. Родилась в 1909 г. Член КПСС с 1938 г. Депутат Верховного Совета СССР первого созыва. Персональный пенсионер.
Война застала меня в Полтавской области. Отсюда я уезжала учиться в Московскую сельскохозяйственную академию им. Тимирязева, а весной 1941 г. вновь приехала сюда, в один из совхозов Полтавщины, вести научную работу.
22 июня 1941 г. меня срочно вызвали в облисполком. Когда я пришла туда, там уже собрались все члены исполнительного комитета и областного комитета КП(б)У. Быстро распределили всех по совхозам и колхозам, заводам и фабрикам проводить митинги. Мне пришлось в тот день выступать на нескольких. Рабочие и колхозники Полтавской области мобилизовали все свои силы на отпор врагу. В первые же дни войны на фронт ушли тысячи добровольцев из городов и деревень Полтавщины.
А война приближалась с каждым днем все ближе и ближе. Из западных областей к нам на Полтавщину стали прибывать тысячи коров, лошадей, овец, спасенных от фашистских захватчиков. Всю эту огромную массу скота нужно было накормить, напоить, подготовить к перегону в глубь страны. И все необходимо было делать как можно быстрее.
Стада овец и коров, табуны лошадей нескончаемым потоком двигались на восток через всю область. Были [360] случаи, что из Винницкой, Каменец-Подольской, Житомирской областей прибывал скот без проводников, без документов: просто случайные люди собирали разбежавшиеся стада колхозов и гнали прочь от наступающих немецких армий. Приходилось делать опись каждого такого стада, подбирать своих гуртовщиков, табунщиков, снабжая их медикаментами и продовольствием на все время пути до волжских степей.
Случалось и так, что скот прибывал на Полтавщину больной. Однажды из Житомирской области пригнали около тысячи голов крупного рогатого скота. На такое большое стадо — только двое сопровождающих. Как только я увидела измученную длительными переходами скотину, сразу поняла: что-то неблагополучно со стадом. Несмотря на трудность пути и жару, у коров не наблюдалось жажды, отсутствовал аппетит. Конечно, стаду в первую очередь необходим был отдых. Но и после отдыха — такая же картина. Установили карантин. Пока шло время, несколько коров пало. Нужно было срочно делать вскрытие и точно определить болезнь. В случае инфекционного заболевания грозила опасность заражения огромного количества скота. К счастью, болезнь оказалась не очень опасная, хотя и инфекционная, — лептоспироз, — известная еще под названием инфекционной желтухи.
С тех пор мы весь прибывающий скот ставили на профилактический карантин, тщательно сортировали, готовили первоочередность отправки. Большую работу провели по дезинфицированию загонов, водопоев, дорог, по которым прибывал скот из западных областей к нам на Полтавщину.
К сожалению, случаи заболевания скота не были редкими. Сказывались длительные перегоны, часто по бездорожью, большая скученность, пользование общими водопоями.
На прием, лечение и отбраковку скота, прибывавшего к нам, уходила масса времени, а ведь нужно было готовить к эвакуации поголовье коров, овец, лошадей и из нашей Полтавской области. Фашистские войска, неся огромные потери, продолжали наступать, завоевывали все новые и новые районы нашей страны. Исподволь начали разрабатывать маршруты перегонов, оборудовать сборные пункты, заготовлять сухие корма, отбирать людей для очень ответственной работы гуртовщиков.
Я в то время особенно боялась за сохранность овец [361] сокольской породы. Всего несколько тысяч овец этой породы было в нашей стране, и вывели их на Полтавщине. Красивый мех, неприхотливость отличали этих овец от других пород. Именно с ними я и работала на преддипломной практике: вела племенную книгу, через мои руки прошел каждый появившийся на свет ягненок. Я знала до третьего колена «родителей» племенных баранов. И конечно же с первых дней войны я беспокоилась о сохранности этой драгоценной породы овец.
В один из насыщенных работой дней вызвал меня Василий Сергеевич Марков, тогдашний первый секретарь Полтавского обкома КП(б)У, и сказал:
— Ну, Павлина Ефремовна, пора готовить сокольских овец к длительным перегонам.
— Что же, — отвечаю, — готовить так готовить. Сама уже думала об этом, и не только думала, но и готовила помаленьку овец к эвакуации.
А он мне на это и сказал:
— Не думайте, Павлина Ефремовна, что вы будете отвечать только за овец сокольской породы. Вам, как депутату Верховного Совета СССР, как специалисту, партия доверяет все поголовье скота нашей области.
Тут я и растерялась. «Ну, — думаю, — несколько тысяч овец сумею провести, а вот сотни тысяч голов скота Полтавской и многих других западных областей смогу ли?»
Василий Сергеевич увидел, что я от растерянности только глазами моргаю, улыбнулся ободряюще:
— Вам в помощь дадим знающих дело людей. Выберете сами ответственных за каждый маршрут. Будут трудности — а они непременно вам встретятся, — не стесняйтесь, обращайтесь прямо ко мне. И запомните главное: если мы спасем поголовье скота, то это будет не только мясо и молоко для фронта, но и та база, на которую мы обопремся, когда возвратимся сюда. Фашисты нам ничего не оставят, а поднимать сельское хозяйство, в том числе и животноводство, после победы над врагом придется нам с вами, Павлина Ефремовна. Поймите, ваша работа — это работа не только для сегодняшнего дня, но и для будущего родной Полтавщины, для будущего всего советского народа.
Вот с этими словами я и вышла из здания Полтавского обкома КП(б)У. Хотя и ободрили меня эти слова, но с чего начинать эту непомерную, казалось, работу, я не знала. И начала я с самого, на мой взгляд, простого: достала [362] карты Полтавской, Харьковской и Ростовской областей и вместе с помощниками начала размечать маршруты движения гуртов скота для каждого района области. При этом устанавливалась жесткая очередность для всех районов. Да и карты нам достались отличные: все проселочные дороги, объезды, речные переправы, броды были на них ясно отмечены. На карте все шло хорошо, но как будет на деле, мы еще тогда не знали, хотя и предполагали, что перегон огромных масс скота на тысячи километров в военное время будет очень трудным. Ведь нам предстояло перегнать в колхозы Сталинградской области 40 тыс. голов крупного рогатого скота, 40 тыс. овец и 30 тыс. лошадей; в колхозы Поволжья — 40 тыс. крупного рогатого скота, 35 тыс. овец, 45 тыс. лошадей. Но самая основная масса скота направлялась в Западно-Казахстанскую область: лошадей — 107 тыс., крупного рогатого скота — 152 тыс., овец — 70 тыс.
Для перегона более чем полумиллиона голов скота маршруты намечались так, чтобы на всем их протяжении были необходимые корма. Бригады для заготовки кормов высылались вперед, а чтобы в сухое и засушливое лето обеспечить скот водой, эти же бригады должны были на предполагаемых стоянках вырыть новые колодцы, отремонтировать старые, построить загоны для больного скота.
Вскоре первые стада двинулись на восток. Шли днем и ночью, делая небольшие дневные стоянки, да давали отдых скоту на несколько часов ночью. После пятидневных переходов останавливались на два дня, чтобы подлечить заболевших, дать набраться сил животным для следующего длительного перехода. За эти два дня стоянки люди должны были заготовить корм для следующего за ними стада. Гуртовщики не жалели сил. Как правило, на таких стоянках всегда находилось несколько стогов сена. На каждой такой стоянке оставался один из гуртовщиков, который охранял корма, ухаживал за заболевшими животными, ремонтировал загоны. Он уходил с прибывшим стадом, а его место занимал другой. Все эти перегоны, стоянки на отдых были организованы согласно правилам перегона скота в мирное время. Скидок на войну у нас не было. Чтобы уберечь скот от гибели, мы должны были соблюдать общие правила, разработанные еще до войны.
Мне, как ответственной за все маршруты, приходилось ездить на полуторке по всем дорогам Полтавщины, наблюдать [363] и контролировать работу всех маршрутов. В те месяцы я не раз пересекала с юга на север и обратно родную Полтавщину и соседние области — тысячи километров исколесила по проселочным дорогам. Случалось всякое. Помню, где-то уже в волжских степях приехала я на стоянку, на которой по плану должны были отдыхать гурты скота после пяти дней пути, а на стоянке пусто. Сиротливо стоят стога сена, холодно сверкают большие корыта с водой, а скота нет. Побегали мы туда-сюда — никого. И только к вечеру со всех сторон степи стали пригонять на стоянку скот небольшими партиями. Оказалось, на рассвете залетел (стоянка была за 15 км от шоссе, в густо поросшей кустарником балке) фашистский самолет, сбросил несколько бомб, обстрелял из пулеметов и улетел. Хорошо, что еще бомбил вслепую: туман был, и только костер на бугре выдал стоянку. Пострадавших среди гуртовщиков не было, кроме Корнея Ивановича Никитенко, старшего гуртовщика, ему задело осколком руку. Но зато переполох в стаде был ужасный: разбежались коровы по всей степи. После того случая костры на ночевках маскировались с особой тщательностью.
Опасность подстерегала гурты скота на всех маршрутах. Бывало, приходилось срочно менять маршрут, так как на пути следования появлялись вражеские парашютисты. И пока наши бойцы уничтожали их, стада гнали в обход, зачастую и без передышек, и без воды, лишь бы быстрее миновать опасность.
А когда наступили холода, совсем стало плохо. Кормов, которые запасали по всему маршруту, стало не хватать. Сеял мелкий осенний дождик, от которого животные становились раздражительнее. Дороги превратились в сплошное месиво. А потом наступили морозные дни. И ко всему этому степные ветры, от которых невозможно было нигде укрыться.
Но, несмотря на все трудности пути, к осени в Сталинградскую область, где скот должен был быть оставлен на зимовку, была доставлена большая часть всего поголовья скота Полтавщины. А вскоре туда же прибыли партийные и хозяйственные руководители Полтавской области, и я сдала им все стада по описи. И буквально на другой день меня вызвали в Москву — защищать диплом зоотехника.
До сих пор меня поражает этот факт: трудные военные дни ноября 1941 г., враг у стен Москвы, а занятия в учебных заведениях продолжаются. Не укладывалось это [364] в голове: кругом война, смерть, разрушение, а мы защищаем дипломные проекты.
Сразу же после защиты я стала работать старшим зоотехником в Главном управлении свиносовхозов Наркомата совхозов СССР. А в конце июня 1942 г. меня и других специалистов вызвали в сельскохозяйственный отдел ЦК ВКП(б). Дело в том, что в начале лета 1942 г. наши войска освободили город Ростов и значительную часть области и там необходимо было организовать в самый кратчайший срок восстановительные работы. Нас разделили на бригады и послали в Ростов. От нас не скрывали, что трудности предстоящей работы огромны, что нам предстоит начинать работу, по сути дела, на пустом месте.
3 июля 1942 г. я выехала из Москвы. Моим помощником по бригаде ЦК был Евгений Иванович Бугримов. Мы и не знали, что фашистские армии, перегруппировав свои силы, вновь начали наступление, и именно там, на юге.
Из-за сильной бомбежки в Ростов нас сразу не пустили. Но, попав туда, мы, наскоро умывшись в гостинице, в которой нас поселили, сразу отправились в обком ВКП(б). Шли с инструкциями, привезенными из Москвы, но по всему было видно, что они нам не пригодятся. Так оно и случилось. Положение на фронте изменилось: фашистские войска, подтянув резервы, всей мощью обрушились на оборону юга страны. Приходилось вновь оставлять районы, с таким трудом недавно отвоеванные у врага.
На первый план вставала эвакуация всего поголовья скота Ростовской области. И не только области. Дело в том, что в ее восточных районах скопились сотни тысяч коров, лошадей, овец с Украины, Молдавии...
Вторая моя эвакуация начиналась точно так же, как и первая. Все было одинаково: и разработка маршрутов, и организация стоянок для отдыха. Вместе с тем было труднее. Во-первых, не было времени на детальную разработку маршрутов, во-вторых, не хватало опытных гуртовщиков, в-третьих, половина скота была истощена длительными переходами, недоставало кормов и т. д. В то лето скот постигла беда и другого рода — ящур. Бескормица, общие водопои, большая скученность — все благоприятствовало возникновению болезни. Надо отдать должное нашим ветеринарным врачам: в невероятно трудных условиях, при острой нехватке медикаментов они [365] сделали все возможное, чтобы вспышка ящура была быстро погашена.
Ко всем этим трудностям следует прибавить главную опасность — близость фронта, частые налеты фашистской авиации. Но как ни было тяжело, гурты овец, стада коров, табуны лошадей день и ночь шли на восток, и уже к исходу лета большая часть скота скопилась у переправ через Волгу.
Страшное это было место — переправа через Волгу. Особенно мне запомнилась одна из них — Черный Яр. Фашистские самолеты висели над ней день и ночь. Кроме бомб они набросали мин прямо в Волгу. А вода в реке покрыта тонкой пленкой нефти, мазута, бензина; небольшая вспышка огня — и вся река запылает.
От непрестанных бомбежек на переправе гибло много скота, поэтому по нашей просьбе военное командование поставило у Черного Яра зенитную батарею. Фашисты присмирели — стали бомбить реже, да и с большей высоты, что снижало эффективность бомбежки.
К сентябрю 1942 г. весь скот был переправлен через Волгу в колхозы и совхозы Приуралья, Казахстана и Западной Сибири. Я собиралась ехать в Сталинград докладывать представителю ЦК ВКП(б) о выполнении задания, но заболела. Видимо, организм не выдержал перегрузок последних месяцев, и я свалилась в горячке. Самолетом меня отправили в Москву,
Очнулась я в палате столичного госпиталя. За ширмой, отделяющей столик медицинской сестры от больничных коек, гудели мужские голоса. Из обрывков фраз я поняла, что какой-то женщине необходимо срочно делать трепанацию черепа. Потом... опять беспамятство. И только позднее я узнала, что трепанацию черепа собирались делать мне, но не сделали.
Спустя месяц я уже могла ходить, а через полтора приступила к работе в отделе кадров Главного управления свиносовхозов Наркомсовхозов СССР.
Впереди были годы изгнания фашистских захватчиков с нашей земли, годы восстановления народного хозяйства, годы, по существу, создания заново сельского хозяйства в освобожденных районах.
Наша работа по спасению миллионов голов скота западных районов страны была необходима для победы над врагом, для послевоенного восстановления нашего сельского хозяйства. [366]