Там, где изготовлялись танки

ЕМЕЛЬЯНОВ Василий Семенович. Родился в 1901 г. Член КПСС с 1919 г. Уполномоченный Государственного Комитета Обороны (1941–1945 гг.). Доктор технических наук. Член-корреспондент Академии наук СССР. Герой Социалистического Труда.

В первые же месяцы войны я был назначен уполномоченным Государственного Комитета Обороны по производству танков на одном из уральских заводов. Еще перед началом войны в составе группы специалистов я выезжал на Урал, с тем чтобы выбрать те из заводов, которые можно было бы быстро и без особых реконструкций, с дополнением только некоторого специального оборудования приспособить под производство танков. И вот в дни войны меня направили уже в роли уполномоченного ГКО на один из этих заводов. Приехал я на завод еще за день до получения своего мандата, но директор завода Тырышкин уже знал о моем назначении. Тырышкин, худощавый брюнет с открытым простым лицом, сразу как-то расположил к себе.

— Ну, рассказывайте, что у вас по производству танковых корпусов делается. Сколько штук в день изготовляете? — начал было я.

— А мы еще и не начинали этого производства, — как-то запинаясь и, как мне показалось, через силу проговорил Тырышкин.

— Не начинали? Как же так?

Я ожидал всего — и трудностей производства, и перебоев в работе, но не мог предполагать, что завод еще не начинал работы по изготовлению корпусов.

— В чем же дело? Что мешало начать производство? [245]

— Во-первых, на заводе нет ни одного листа броневой стали, а во-вторых — и это, пожалуй, самое главное, — мы только недавно получили штамповочный пресс. Фундамент для пресса соорудили, а к монтажу его еще не приступили. Да у нас и специалистов-то такой категории нет — на заводе никогда крупного прессового оборудования не было, — и опыта в этой области, вполне естественно, также нет. Механическую обработку деталей проводить мы, я думаю, сможем, организовать сборку корпусов и наладить сварку также сумеем. Чертеж корпуса я внимательно изучил. В конструкцию башни входит ряд штампованных деталей — без наличия мощного ковочно-штамповочного пресса их не изготовить. Вы сами понимаете.

Тырышкин замолчал и с какой-то безнадежностью смотрел на меня.

Что же будем делать? — пробежала тревожная мысль. Без пресса изготовлять танковые башни нельзя — это ясно.

Броневые листы мы во всяком случае получим. Магнитка рядом. Там, вероятно, уже наладили производство брони. Хотя как знать. Ведь Магнитогорский завод тоже этим делом никогда не занимался. Для них это тоже совершенно новое производство.

Вспомнил инженеров из Гипромеза, с которыми летел из Свердловска. Они направлялись на Магнитку, чтобы запроектировать размещение бронепрокатного стана.

На Магнитке, подумал я, только еще собираются проектировать размещение бронепрокатного оборудования, эвакуированного с Украины. Так что получение брони с Магнитки проблематично.

...На завод был назначен военный приемщик — военпред для приемки броневых корпусов. Мы познакомились.

— Все необходимо начинать с азов, — сказал он мне.

— Без листов броневой стали ни одного корпуса сделать нельзя. Пока монтируют пресс, нужно было бы завезти на завод броневую сталь и начать изготовление деталей, не требующих обработки на прессах.

— А необходимый инструмент для механической обработки на станках весь имеется?

— На первое время для начала работ как будто бы есть. А кое-что заказано в Златоусте. Во всяком случае, мне известно, что заказ на инструмент выдан, но получено [246] ли что-нибудь по этому заказу — не знаю. Не проверял, — признался военпред. — Ведь я сам-то на этот завод только перед вами приехал.

Решил вызвать начальника отдела снабжения завода и поговорить с ним. Снабженец оказался бюрократом, который умел создавать впечатление благополучия, организацией порученного дела не занимался и не умолкая говорил о сложности и трудности своей работы.

— Для броневого производства у нас на заводе все имеется, — уверенно сказал снабженец.

— Инструмент для механической обработки деталей есть? — спросил я.

— Инструмент будет. Мы послали в Златоуст заявку по секретной линии уже более месяца назад.

— А получено что-либо по этой заявке? Вы проверили состояние дел с вашим заказом в Златоусте? Для обработки броневых деталей требуется много специального инструмента. Как обстоит дело с его изготовлением? — спросил я.

Снабженец затвердил:

— Я у себя требования, поступающие с производства, не держу — сейчас же направляю заявки дальше на заводы, которые нам поставляют инструмент или материалы. Меня еще никто не упрекал, что я бумаги у себя задерживаю. Я все заявки послал по секретной линии.

— А не пошлют ли они вас подальше по открытой линии с вашими заявками? — в раздражении произнес присутствовавший при разговоре военпред. — Вы уже не одну работу на заводе сорвали, как мне говорили в цехах, из-за того, что вовремя не обеспечивали производство всем необходимым.

— Вы сами или кто-нибудь из ваших работников в Златоусте были? — начал я снова разговор со снабженцем. — Проверили, как идет изготовление заказанного вами месяц назад инструмента?

— А зачем это нам деньги на командировки тратить? Мы имеем указание сокращать статью «командировочные расходы», а тут я сам буду нарушать это указание. Я вам сказал уже, что все заказы я направил по секретной линии.

У меня кипело чувство раздражения против этого типичного бюрократа.

— Сейчас идите и проверьте, как выполняются в Златоусте ваши заказы, а завтра в десять часов утра доложите мне состояние по каждому виду инструмента, [247] в особенности по специальному, — стараясь быть спокойным, сказал я снабженцу.

— Немедленно заменить надо этого чиновника, он все дело может погубить, — заметил военпред, когда снабженец вышел из комнаты.

— Вот послушаем завтра, что он докладывать будет, а там посмотрим. Надо иметь подходящего кандидата на это место. А то сменяешь кукушку на ястреба. Пойдемте-ка в цех, поговорим еще с начальником цеха механической обработки деталей, — предложил я военпреду.

Зашли в конторку начальника цеха.

— Ну, где же вы ожидаете узкие места? — спросил я начальника цеха, еще довольно молодого, но «очень серьезного человека», как мне охарактеризовал его военпред.

— Обработка обычаек под танковые башни. Это, знаете, деталь, на которой вращается башня, — пояснил он. — Обычайки необходимо обрабатывать на больших карусельных станках, а у нас на заводе всего один такой станок. Он, вероятно, и будет сдерживать все производство.

Этот тип станков в нашей стране в то время был чрезвычайно дефицитным. Мне это было хорошо известно. Надо думать, как обойти эту трудность. Начальник цеха прав, что обращает внимание на недостаток карусельных станков.

Подошел Тырышкин и опять начал разговор об отсутствии на заводе специалистов по штамповке тяжелых броневых деталей.

— Ведь мы совершенно другим производством занимались до сих пор, — с тревогой в голосе произнес он. — Больше всего трудностей опасаюсь на этом участке. Конечно, пока нельзя сказать, какие затруднения еще возникнут, когда начнем производство корпусов. Надо быстрее приступать к делу, тогда обнаружатся все болячки. Но для этого нужен броневой лист и штамповщики, — резюмировал он свое заключение.

...Днем позвонили из обкома. Пришел мандат. Секретарь обкома Сапрыкин был у себя, и я прошел к нему.

— Ну вот, разрешите вручить, — и он протянул мне документ.

Получая его, я еще не понимал, какую он имеет силу. Текст мандата напомнил мне первые годы революции. В нем указывалось, что сей мандат выдан Емельянову [248] Василию Семеновичу в том, что он является уполномоченным Государственного Комитета Обороны на заводе по производству корпусов танков. На меня возлагалась обязанность немедля обеспечить перевыполнение программы по производству корпусов танков. В конце мандата была подпись Председателя Государственного Комитета Обороны И. Сталина.

— Почему я отвечаю за перевыполнение плана? А кто же отвечает за его выполнение? — произнес я, прочитав мандат.

— Видимо, директор завода, а уполномоченный ГКО, как мне думается, должен обеспечить перевыполнение тех заданий, что установлены планом. Так должно быть, — услышал я голос Сапрыкина.

...В обкоме мне сказали, что на станцию пришел состав с эвакуированными.

Может быть, встречу кого-нибудь из знакомых, подумал я и направился на вокзал. Пришел, взглянул на толпившихся у вагона людей и обомлел. Да ведь это Никонов! Безусловно он. Ну, видимо, его сама судьба сюда направила. Никонов — большой специалист по производству танковых корпусов и хорошо знает прессовое хозяйство. Но почему у него на лбу марлевая повязка?

Я через толпу людей пробрался к Никонову.

— Вы какими судьбами сюда попали? — спросил я, здороваясь с ним.

— Вот в эвакуированных оказался. На Волгу направляют. Там теперь военной техникой придется заниматься. Ведь я не один, а с целой бригадой, нас семнадцать человек, да восемнадцатая в придачу медицинская сестра.

— Что это с вами? Ранены? — спросил я.

— Так, пустяки. Слегка царапнуло. Под огнем выезжали с завода. Последние дни под снарядным обстрелом программу выполняли. А когда работать совсем уж нельзя стало, получили указание выехать и на другом заводе в тылу продолжать действовать. Наша бригада получила назначение на восток, а так как каждый из нас хоть и небольшую, но все-таки царапину имеет, то нам медицинскую сестру прикомандировали, раненые все-таки. Без присмотра, говорят, вас оставить нельзя. Такой, говорят, порядок. Ну, мы не против порядка. Вот так и добрались до Челябинска, а завтра дальше тронемся, — говорил Никонов спокойно.

Ну зачем ему ехать? Он здесь нужен, подумал я. Он [249] может организовать работу по монтажу пресса и наладить штамповку броневых деталей.

— Знаете что, Никонов, оставайтесь здесь со всей бригадой, танки делать будем. — И я кратко изложил ему, что конкретно необходимо организовать на заводе.

— Мне-то все равно, где работать. Но согласовать это надо с моим начальством.

— Я обо всем договорюсь. Это я беру на себя. Пойдемте на завод. Там все сами на месте посмотрите, что делать нужно.

И прямо с вокзала я забрал всю бригаду вместе с медицинской сестрой. Она никак не соглашалась оставить их.

— Как же я их оставлю? Ведь с самого начала вместе передвигались. Меня тоже куда-нибудь пристройте, да и за ними все-таки присматривать необходимо, хоть и легкораненые, но повязки-то менять все равно надо, пока не подживет как следует.

...За несколько дней до встречи с Никоновым в Челябинск прибыл еще один эшелон с эвакуированными учениками ремесленного училища. Часть учеников направили к нам на завод, и они уже работали в цехе механической обработки снарядов.

Когда мы с бригадой Никонова прибыли на завод, то я, чтобы сократить путь к месту, где должен был монтироваться пресс, решил провести их через цех механической обработки снарядов. В этом цехе работал подросток, прибывший вместе с учениками ремесленного училища. Он был мал ростом, и, чтобы помочь ему дотянуться до станка, обрабатывавшего снарядные заготовки, ему поставили скамеечку. Все это время с первого дня прихода в цех мальчик выполнял суточную норму, установленную для взрослого рабочего, на 120%.

По дороге на завод я рассказал Никонову об этом мальчике, а когда мы вошли в цех, подвел его к станку, где он работал.

Никонов поглядел на него и спросил:

— Андрей, как ты сюда попал?

Мальчик повернул голову и, увидев Никонова, спрыгнул со скамеечки и бросился к нему. Его лицо озарила светлая улыбка, а затем исказила гримаса боли, и он отвернулся.

Я видел, как по неумытой щеке паренька пробежала крупная слеза.

— Вы его знаете? — спросил я Никонова. [250]

Никонов кусал губы и вместо ответа только кивнул головой. Андрей рукавом рубахи провел по щеке, не оборачиваясь, поднялся на скамеечку и опять наклонился над обрабатываемой снарядной заготовкой. Мы с Никоновым пошли дальше. Но он все время оглядывался назад, на станок, за которым работал Андрей, потом вдруг остановился и, потянув меня за руку, сказал:

— Подождите, я сейчас вернусь.

И быстро зашагал к Андрею. Он взял его за плечо, наклонился к нему и, по-видимому, что-то сказав, вернулся к нам.

Никонов был сильно взволнован.

— Я давно знаю эту семью. В Ленинграде мы жили в одном доме, в одном подъезде. Собственно, от семьи-то он один и остался. Отец погиб на фронте, а мать вместе с дочкой нашли смерть при бомбардировке города, — глухо произнес Никонов. — Мы скрывали от Андрея эту трагедию, но он, видимо, уже все знает.

Я взглянул на Никонова. Лицо у него стало каким-то каменным, взгляд сосредоточенным, скулы выдались, а кожа на лбу собралась в глубокие складки.

Вплоть до цеха, где необходимо было монтировать пресс, мы шли молча. Зашли в контору начальника цеха, и я их познакомил. Небольшое помещение сразу заполнилось прибывшими с Никоновым людьми.

— Ну что вам объяснять сложившуюся в стране ситуацию. Вы и без меня всё хорошо представляете. Немцы под Москвой. Нужны танки. Вы хорошо знаете, что ряд деталей танковой башни изготовляются штамповкой. Вы их сами штамповали. Без пресса их не изготовить. Фундамент под пресс уже забетонирован, но к монтажу пресса еще не приступили. Нам необходимо знать, знать точно, когда наш завод сможет начать поставку броневых танковых корпусов заводу, выпускающему готовые к бою танки. Другими словами, нам нужно знать, когда мы сможем начать работу по штамповке броневых деталей — без них, как вы знаете, танкового корпуса не изготовишь. Нам необходимо точно знать, когда будет смонтирован пресс.

Никонов, казалось, меня не слушал, а о чем-то напряженно думал, опустив голову. Когда я закончил свое краткое объяснение, он поднял голову и произнес:

— Оставьте нас одних минут на двадцать. Нам посоветоваться нужно с членами бригады.

Я вышел и направился в свою каморку, выделенную [251] мне в бытовых помещениях цеха, предназначенного для изготовления танковых корпусов.

Сколько же времени они будут его монтировать, думал я. Еще до войны мы, составляя графики монтажных работ такого типа прессов, устанавливали срок в четыре — шесть месяцев. Но у меня язык не поворачивался называть такие сроки теперь, в дни войны.

Что же все-таки скажут монтажники?

Через двадцать минут я вернулся в цех. Вся бригада вместе с Никоновым была на площадке около фундамента под пресс. Никонов, когда я подошел к нему, произнес:

— Распорядитесь, чтобы нам несколько лежаков поставили, вон там, что ли, в бытовках или около них. Спать не придется, отдыхать будем тогда, когда без сна невозможно будет выдержать — инструмента не удержишь, из рук вываливаться будет. Скажите также, чтобы еду из столовой нам тоже сюда доставляли, а то времени много терять будем — туда-сюда ходить. Если эти два условия выполните, то мы монтаж пресса закончим через семнадцать дней.

— Так что ли, товарищи? — спросил Никонов, обращаясь к бригаде.

— Так, так, — раздалось несколько голосов.

Я не верил своим ушам. Это выходило за пределы всех инженерных расчетов и сложившегося опыта. Я заявил, что все, что они просят, будет сделано.

— Ну, тогда нечего зря и время терять, надо приступать к монтажу.

На следующий день, когда я пришел на место монтажных работ, то увидел, что они идут полным ходом. Нигде и никогда ранее мне не приходилось видеть так интенсивно работающих людей. Мне казалось, что действует единый человеческий организм — так были согласованы движения и действия. Без слов, каким-то внутренним чутьем каждый понимал, что ему следует предпринимать.

Слышен был только время от времени лязг железа да звуки падающей детали или инструмента.

Ну, здесь дело пойдет. Оно в верных руках, подумал я. Теперь надо металл доставить. По телефону связался с Тевосяном и, сообщив ему о ситуации на заводе, сказал, что сегодня собираюсь вылетать на Магнитку.

— Распоряжение об обеспечении производства танков броневым листом Магнитогорский завод уже получил, — сказал мне Тевосян. — Они уже начали отливку слитков. [252]

Может только задержать прокатка их. Бронепрокатный стан только что на завод поступил. Теперь необходимо все силы бросить на монтаж его. Мы направили им в помощь крупных специалистов-проектировщиков из Гипромеза.

— Я знаю. Я встретил их в Свердловске. До Челябинска мы вместе летели.

Тевосян просил меня немедленно сообщить ему по приезде на Магнитку, как идет на заводе подготовка к производству броневой стали, и обещал со своей стороны оказать всю необходимую помощь.

...Магнитогорский завод я знал плохо, но, прибыв туда, встретил немало знакомых инженеров.

Некоторых я знал еще в студенческие годы, других — по Наркомату черной металлургии. На мой вопрос главному инженеру завода, как обстоит дело с производством броневой стали, он ответил:

— Начали катать листы, не дожидаясь пуска броне-прокатного стана.

— На чем же? — удивился я.

— На блюминге. Поставили гладкие валки и катаем.

— На блюминге? — переспросил я. — Никто в мире на блюмингах листовую сталь никогда не катал.

— Мы сами сомневались, — продолжал главный инженер. — Но что было делать. Танковым заводам уже сейчас нужен броневой лист, ждать, когда будет введен в действие бронепрокатный стан, они не могут. Фронту нужны танки не потом, а сейчас, уже сегодня. Пошли на риск. Надо же было находить выход из положения. Опыт удался. Получается. Хотя управлять станом и нелегко. Первые листы уже сегодня отправили к вам на завод.

От главного инженера завода я уходил взволнованный нахлынувшими воспоминаниями.

Всего девять лет назад, в 1932 г., я находился в Германии на заводе Круппа. У нас в то время с заводом был договор о технической помощи. По этому договору мы направляли наших металлургов на завод для изучения технологии производства. И вот тогда с одного из наших заводов приехали двое — инженер и мастер-прокатчик. На их заводе устанавливался блюминг, а специалистов, имевших опыт работы на таких станах, совершенно не было. Мне пришлось договариваться с мастерами крупповского завода об обучении нашего прокатчика работе на блюминге.

Вспомнилось, с какой робостью наш мастер подходил [253] к механизмам управления станом и как немец-мастер клал на его руку свою и объяснял, как следует вводить в действие стан. Ведь прошло всего каких-нибудь девять лет. И какие невероятные перемены! Люди, которые еще так недавно робели подходить к такому оборудованию, теперь не только овладели сложной техникой, но буквально потрясают своими дерзаниями.

Мы быстро договорились о дальнейшей поставке листов, и я возвратился в Челябинск.

Когда я проходил по заводскому двору, то уже издали увидел разметчиков и резчиков металла, хлопотавших у разложенных на земле толстых стальных листов.

...Встретил военпреда по танковым корпусам.

— А вы знаете, пресс смонтировали и вчера на нем уже штамповали первые детали, — сказал мне военпред.

Вместе с ним мы пошли к прессу. Я увидел Никонова. За эти дни он осунулся, но на утомленном лице светилась радость. Мы поздоровались.

— Ну вот и закончили, как обещали.

— Даже значительно раньше, — сказал военпред.

— Это у нас уже в кровь и плоть въелось — перевыполнять планы.

Ну теперь как будто бы все для начала производства имеется. Первые броневые листы с Магнитки пришли. Пресс работает. Теперь дело пойдет. По механической обработке деталей завод имеет большой опыт, но все же успокаиваться пока нельзя. Вот когда будут изготовлены первые корпуса танка, тогда можно будет определить, все ли необходимое для их производства имеется на заводе. Тогда встанет другая задача — наращивать темпы производства. Но с такими людьми любые задачи можно решать, как бы сложны и трудны они ни были.

В годы войны творчество людей, их изобретательность и неистощимая энергия, казалось, были безграничными и неиссякаемыми. И несмотря на то, что непрерывно возникали все новые и новые сложные проблемы, способы их решения всегда находились.

Вспоминая многие случаи решения сложнейших технических вопросов, мне порой трудно установить, кто же первым высказал то или иное смелое предложение. Часто одного автора даже и не было. Нужное решение, как правило, было плодом коллективного поиска людей, сознававших опасность, нависшую над страной, и отдававших каждую частичку своего «я» делу борьбы с врагом. [254]

В эти дни огромное большинство работало с невероятным напряжением, и физическим, и умственным. Мне казалось, что даже мозг людей действовал со скоростью современной счетно-решающей машины.

Требования фронта росли, возникали новые вопросы, требующие незамедлительного решения.

...В броневом корпусе танка была одна небольшая деталь с длинной узкой щелью, через которую, используя систему зеркал, водитель мог просматривать местность. Эту щель называли визирной щелью. Механическая обработка этой детали была очень сложной операцией. Bo-i первых, требовалось вначале рассверлить очень толстую деталь из высокопрочной стали, а во-вторых, тщательно обработать на конус внутреннюю поверхность щели длинной фрезой особой формы, носившей название пальчиковой фрезы. Этот инструмент до войны изготовлялся московским заводом «Фрезер» и даже тогда считался дефицитным.

Завод «Фрезер» был эвакуирован из Москвы, а на новом месте еще не успел смонтировать все оборудование и наладить производство.

У нас на заводе оказались всего две пальчиковых фрезы, причем одна из них была, по существу, негодной к употреблению. А без детали с визирной щелью танковые корпуса изготовлять нельзя. Это было для всех очевидно. Как же быть?

Собрали инженеров и мастеров. Стали советоваться. Достать где-то на других заводах пальчиковые фрезы — дело безнадежное. Следовательно, или надо их самим изготовлять, или придумать какой-то новый метод изготовления детали, не требующий злополучной фрезы.

После длительной и жаркой дискуссии кто-то высказался за то, чтобы попробовать отливать эти детали. Если изготовить точные формы и постараться улучшить технику литья, может быть, и удастся уложиться в заданные размеры. Мысль об изготовлении этой трудной детали без механической обработки — путем отливки — захватила всех. Если бы удалось отливать эти детали вместе со щелью, это сразу же решило бы много сложных вопросов. На заводе были прекрасные литейщики, может быть, следует посоветоваться с ними.

— Детали с визирной щелью следует отливать, только отливать! — таково было единодушное мнение участников совещания. Первые же отлитые детали показали, что избранный путь является реальным. [255]

Но выдержат ли детали положенные испытания? Качество броневых изделий проверялось помимо обычных для металлических изделий методов еще путем обстрела их на полигоне. Полигонные испытания были конечными. Если детали выдерживали обстрел, они военпредом принимались. Немедленно несколько отлитых деталей отправили на полигон. Он был тут же, вблизи завода. Расстреляли по установленным правилам.

Результаты отличные!

Здесь же, на полигоне, принимается решение: изготовлять детали с визирной щелью путем отливки, пальчиковые фрезы больше не нужны. Все повеселели.

...А с фронта непрерывно шли разного рода запросы и информация о том, какие части танка следовало бы улучшить или изменить. Стали поступать также танки и для ремонта. Как-то мы, внимательно осматривая танк, прибывший с фронта, на днище у места водителя увидели солдатскую медаль «За отвагу». На ленточке было небольшое пятно засохшей крови. Все стоявшие около танка, как по команде, сняли шапки.

Старший мастер пролета по механической обработке деталей Зверев с каким-то надрывом проговорил:

— Вот если бы меня сейчас насквозь прострелили, и то бы, кажется, легче было. Стыд сжигает все изнутри, так и кажется, что не все делаешь, что надо.

Зверева, с огненно-рыжей шевелюрой, я видел у станков и днем и ночью. Когда где-нибудь не хватало деталей, он неизменно подходил ко мне и говорил:

— Опять деталей нет! Чем так работать, лучше на фронт идти.

И вот теперь я увидел снова Зверева. Вот и узнай человека! Ходишь рядом, и не видишь в нем ничего особенного, и только вот в такие минуты потрясений узнаешь, что у него не только волосы на солнце светятся, но и весь он наполнен внутренним огнем.

Это было время, когда для огромного большинства советских людей не требовалось ни поощрения, ни принуждения, чтобы они трудились высокопроизводительно. Люди полностью сознавали свой долг и свою ответственность.

...Получили сообщение, что фашисты обнаружили в наших танках слабое место — стык между башней и корпусом. В захваченных немецких танках нашли отпечатанную инструкцию с эскизом нашего танка с указанием, что стрелять следует в место стыка башни с корпусом. [256]

Снаряды заклинивали башню, и она не могла вращаться.

Надо было быстро ликвидировать это слабое место. Я уже не помню, кому пришла мысль, как устранить этот недостаток. Предложение было удивительно простым. На корпус танка перед башней закрепили броневые детали особой формы, позволяющие башне вращаться и вместе с тем полностью устраняющие возможность ее заклинивания.

Немедленно все корпуса стали выпускаться с этими дополнительными деталями, а на фронт направили комплекты деталей для установки их на танках, находящихся в частях. А сколько таких предложений возникало у советских людей, работавших в тылу! Вот эти люди, взаимодействуя с фронтом, и обеспечили историческую победу нашей Родины. [257]