В Прифронтовом Подмосковье

СМЕЛЯКОВ Николай Николаевич. Родился в 1911 г. Член КПСС с 1939 г. Заместитель главного металлурга, и. о. директора Коломенского машиностроительного завода в первые месяцы войны. Лауреат Ленинской премии. Ныне заместитель министра внешней торговли СССР.

20 октября 1941 г. в Москве было введено осадное положение. Противник был рядом со столицей.

За несколько дней до этого мы с начальником снабжения Коломенского машиностроительного завода были в Москве, заезжали в наркомат. Население Москвы жило тревожно. Немало людей неорганизованно, толпами устремлялось на восток, в частности по Горьковскому шоссе. Кто на машинах, а кто и пешком, с тележками, узлами, рюкзаками.

Но в Москве продолжал работать Центральный Комитет партии, Государственный Комитет Обороны, Советское правительство. Все знали, что в Москве работал и жил И. В. Сталин.

Через два дня после введения осадного положения мне вновь пришлось быть в Москве. Не узнать столицу. Восстановился не просто обычный порядок, а с оттенком торжественности. На улицах шагали подтянутые вооруженные солдаты в начищенных до блеска сапогах. Москва вновь обрела деловой и строгий вид. Чувствовалось: хотя город в опасности, но он готов к борьбе и ведет ее. Есть Советская власть, есть Коммунистическая партия!

В те осенние дни 1941 г. иногда над нашим заводом и железнодорожной станцией появлялись вражеские самолеты. Они кружили над мостами через Москву-реку и [230] Оку, над поселками. Фашистские самолеты вели себя довольно нагло, летали низко, часто днем, и не спешили возвращаться к себе. Ночью одиночные самолеты сбрасывали небольшие авиабомбы. Правда, не было зафиксировано ни одного прямого попадания на Коломенский завод. Бомбы падали на поселок, вблизи завода и железнодорожной станции.

Можно было предположить, что немецкая разведка располагала данными об эвакуации предприятий из Коломны и поэтому пришла к выводу, что разрушать пустые здания неэффективно. Не исключалось и то обстоятельство, что фашисты думали в ближайшее время захватить этот район и приспособить завод для обслуживания армии. Известно, что, пока вражеские войска продвигались к Москве, сопротивление Красной Армии все увеличивалось, потери военной техники у противника непрерывно росли. А такой завод, как Коломенский, можно использовать для самых различных целей. В общем, возможно, что завод гитлеровцы берегли для себя, но явно ошиблись.

С ходу Москву фашистам взять не удалось. Противнику пришлось перестраиваться и пополнять войска, потери которых были довольно существенны. Немецкое командование решило окружить Москву, блокировать ее, взять в клещи с севера и с юга.

Создалась непосредственно угроза заводам, расположенным в Коломне. Государственный Комитет Обороны принял два важных для Коломенского завода решения: первое — об организации производства танков «Т-60» в Коломне и второе, полученное буквально через несколько дней после первого, — об эвакуации завода на Восток страны, в Киров.

Когда на заводе получили это решение, никто не мог себе представить, что его действительно нужно выполнять. У нас создалось своего рода шоковое состояние. Не укладывалось в голове, что гигантский завод, вросший корнями в родную коломенскую землю, должен стронуться с места. Казалось невероятным сдвинуть всю эту махину, да еще в период, когда продукция завода так нужна фронту. Об опасности, о том, что рядом враг, мало кто думал. Верилось, что приказ об эвакуации будет отменен. Некоторые из нас лелеяли надежду, что обстановка на фронте изменится и все останется по-старому, то есть завод останется в Коломне.

Однако подобное замешательство длилось недолго. [231]

Мы отлично понимали, что на фронте положение архитяжелое, к тому же нам было известно об эвакуации на Восток, например, Ижорского, Мариупольского, Кировского заводов и других крупных предприятий, уже проделавших путь с запада на восток и успевших начать выпуск продукции на новых местах.

Нужно — значит нужно. Первое слово, как всегда, партийной организации. Она призвала коломенцев в короткие сроки демонтировать оборудование, отобрать инструмент, оснастку и, самое главное, людей, обладающих необходимой квалификацией, и перебросить все это на новое место. В Киров уехали уполномоченные завода, для того чтобы спланировать и подготовить размещение всего огромного хозяйства хотя бы на очень маленьких производственных площадях. В сжатые сроки им предстояло принять нужный комплект оборудования, инструмента, материалов, чтобы обеспечить ту последовательность, которая необходима для налаживания производства танков.

Коломенские рабочие, инженеры и служащие единодушно откликнулись на призыв «партийной организации. Большое количество работающих жили в соседних деревнях и селах. На работу ездили на поездах, велосипедах или ходили пешком. Почти каждый имел небольшой домик, огород или сад. Годами сложился привычный уклад жизни. Рядом две реки — Ока и Москва. Там и рыбки можно было половить, и травы для коровы или козы накосить на лужках, и интересную прогулку совершить. Да мало ли прелестей в родных местах!

Люди покидали свои деревни со слезами на глазах, с болью в сердце. Но никто не помышлял ставить выше государственного дела свое личное благополучие, свои привычки. Конечно, не сама собой возникла эта сознательность. Сказались результаты воспитательной работы партийной организации и государства, любовь к Родине, сама военная обстановка в стране.

Коллектив завода уже привык по-боевому выполнять все фронтовые задания. Их было много. Потребности фронта все возрастали, а ряд промышленных предприятий в районах, захваченных врагом, перестал действовать. Коломенский завод нагружался без обычной предварительной проверки мощностей. Так было с выполнением заказа по изготовлению артиллерийских лафетов для зенитных пушек. Захват немцами Киева и эвакуация завода «Арсенал» создали реальную угрозу прекращения [232] выпуска зенитных пушек. О сроках не спорили, счет шел на часы.

Директор завода Е. Э. Рубинчик и главный инженер К. К. Яковлев были вызваны в Москву, в Наркомат вооружения. После короткого разговора дирекция завода погрузила чертежи в машину и тут же повезла на завод.

Дорогой думали, как организовать производство. Выбирали лучших, кому можно было доверить этот заказ. Машина еще мчалась в Коломну, а в директорском кабинете, предупрежденные по телефону из Москвы, уже собирались начальники цехов и отделов. Срочный заказ был выполнен.

В августе 1941 г. руководителей предприятий Москвы и Московской области вызвали в Кремль. Собрались в приемной члена Государственного Комитета Обороны, заместителя председателя Совета Народных Комиссаров Н. А. Вознесенского. Речь шла о выпуске реактивных минометов — знаменитых «катюш» и боеприпасов к ним.

Николай Алексеевич Вознесенский сообщил, что этот вид вооружения дал на фронте прекрасные результаты. «Катюша» сеяла смерть, наводила ужас и панику на гитлеровских солдат и офицеров. Затем он зачитал резолюцию, которую Сталин написал на докладе по этому вопросу: «Надо увеличить впятеро, вдесятеро и больше производство минометных установок и снарядов к ним».

После небольшой паузы Вознесенский спросил:

— Все ли ясно? Зал хором ответил:

— Ясно!

Все немедленно разъехались по предприятиям, чтобы обеспечить выполнение полученного задания.

В период освоения новой военной продукции на завод приехал заместитель наркома вооружения Б. Л. Ванников. Мне пришлось его сопровождать по заводу. Было это во второй смене. Многое слышал я об этом человеке и поэтому с большим интересом присматривался к нему. Член партии с 1919 г., Б. Л. Ванников был известен как крупный специалист промышленности. Были у него в жизни и крупные неприятности, недаром седина покрыла виски Бориса Львовича. Запомнился его внимательный взгляд, острый язык.

Я убедился: Ванникову достаточно один-два часа походить по цехам, чтобы определить, на каком уровне организовано производство, чего можно ожидать от завода. [233] Прощаясь, Б. Л. Ванников похвалил завод и порекомендовал сделать на станках стружколоматели, так как металл был очень вязким, стружка непокорно вилась в причудливые нагромождения, мешала работать, снижала производительность.

Пожалуй, самым любимым детищем нашего завода в те дни был бронепоезд. Его сооружали с особым подъемом. Проектировали его заводские конструкторы и технологи по заданию военных. Бронепоезд стал как бы боевым знаменем коллектива. Не было цеха или участка, которые оставались бы в стороне. Его строили все. Партийная организация выделяла добровольцев в состав его будущей команды. Таким образом, завод не только построил бронепоезд, но и полностью укомплектовал его добровольцами. Основным ядром, как всегда, были коммунисты.

Пошли добровольцами коммунисты и из литейного цеха, где я работал до войны. Там были крепкие люди. Среди них бригадир крановщиков, член партии Лиза Кубышкина, дочь старого кадрового рабочего Коломны. Лиза была не просто бригадиром, под началом у которой работали пять-шесть или даже двадцать человек. Она руководила коллективом не только большим по количеству, но и сложным по составу. В ее бригаде было около 160 молодых женщин, работающих в литейном цехе крановщицами и вожатыми электрокар, они обслуживали 44 крана и 20 электрокар. Литейщики работали на непрерывном графике почти две полные смены, а в третью — шла подготовительная работа с помощью кранов и электрокар. Так что у Лизы Кубышкиной была не бригада, а целый цех.

Молодой и озорной народ эти крановщицы и водительницы электрокар. Нужно иметь особый талант, чтобы с ними работать, вовремя расставить их по машинам, заменить заболевших или не вышедших по разным причинам на работу, подменить на обед, не забыть послать Дусю или Марусю, наиболее квалифицированных крановщиц, к формовщикам, которые собирают самую сложную деталь — блок цилиндров. Очередность отпусков — тоже целая проблема. Молодые девчата не теряли времени зря, выходили замуж, обзаводились детьми. Сложный комплекс вопросов лежал на плечах худенькой, но боевой Лизы Кубышкиной.

Проходя по цеху, я много раз наблюдал, как быстро, хотя и с шумом, расходились по своим местам крановожатые. [234] Некоторые высказывали недовольство, но приказ есть приказ. Лиза умела заставлять подчиняться, ни разу не прибегая к помощи администрации. А между тем среди ее соратниц были одногодки, просто подруги, с которыми она проводила свободное время. Бывал, конечно, и острый разговор примерно такого содержания.

— Сегодня иди на кран в обрубный участок в первую смену и до обеда во вторую, — говорит бригадир.

— В первую пойду, а во вторую ни за что, — отвечает Даша, крановщица.

— Это почему же? — не повышая голоса, спрашивает Лиза.

— На прошлой неделе я уже так работала, а нынче мне во вторую смену некогда, — парирует Даша.

— Ничего, твой Вася и без тебя в кино сходит, а то и дома посидит, тоже невредно, — с улыбкой отвечает Лиза.

— Ты всегда меня посылаешь во вторую смену, как нарочно, — продолжает Даша.

— Ну ладно, иди работай, пора! У обрубщиков сегодня боевая смена, — категорически заканчивает разговор Лиза, поворачиваясь уже к другой крановщице.

Лиза Кубышкина могла работать на любом кране цеха. А их было по крайней мере шесть типов. Несколько лет Лиза была крановожатой. Знала многих работников цеха, всех мастеров, начальников смен и бригадиров. Ее выступления на партийных или профсоюзных, собраниях были далеко не медовыми речами. Высказывалась она с такой непосредственностью и верой в правоту своего дела, что всякий раз вызывала одобрение всего зала. Лиза Кубышкина пользовалась той степенью уважения, когда про человека говорят, что он добьется своего, но не для себя, а для других, для общего дела. Некоторые мастера боялись ее резких, но справедливых слов больше, чем выговора от начальника цеха.

Как сейчас вижу ее яркие рыжие волосы, лицо, усыпанное веснушками, серо-голубые глаза, энергичные движения, слышу ее сочные выражения, которые, как ни странно, нисколько не убавляли ее женственности. И вот эта Лиза пошла добровольцем на бронепоезд.

Рабочие и инженеры завода «выхаживали» каждую мелочь на бронепоезде, не говоря уже о главных механизмах, которыми являлись паровоз и мощное вооружение. Тщательно и умело зачищали сварные швы броневого корпуса, окрашивали все, как для парада, [235] без чего, собственно, можно было в то горячее время обойтись.

И вот бронепоезд готов. Его выкатили во двор завода. Внушительные артиллерийские башни, пулеметы, зенитные спаренные крупнокалиберные пулеметы. Бронепоезд получился красивым, слаженным. Сделано все так, как может сделать коломенский рабочий, если машина ему по душе: сработано превосходно.

Короткий заводской митинг. Коломенцы провожают своих питомцев на фронт. На митинге выступили секретарь Московского областного комитета партии Б. Н. Черноусов и известный всей планете по дрейфу на льдине И. Д. Папанин. Речь Ивана Дмитриевича была особенно зажигательной, изобиловала острыми фразами. Говоря о смелости, Папанин, между прочим, сказал, что со своими спутниками он дрейфовал, но не дрейфил.

Итак, последний прощальный свисток паровоза. Бронепоезд плавно вышел за ворота завода.

Бронепоезд участвовал в героической обороне Москвы. В боях под Можайском он погиб вместе с большинством своей команды. Погибла и Лиза Кубышкина.

* * *

Как ни больно было расставаться с заводом, но приказ об эвакуации коломенцы восприняли подобно боевому заданию. И вот уже подан под погрузку первый поезд. Паровоз пустил клубы пара, звякнули, перекликаясь, буфера. Место погрузки — сквер против главной конторы завода, где проходила заводская железнодорожная ветка. По ней торжественно отправлялись на испытание паровозы, шли готовые локомотивы и другая продукция. А сегодня отсюда уезжали на восток люди, которые делали эту продукцию. Это была обычная для тех дней картина, хорошо знакомая нашему поколению.

Вагоны были, конечно, товарные, так называемые теплушки, в которых довольно холодно. Они заполнялись плотно, до отказа. Много провожающих, которые пытались помогать, чаще мешая и создавая сутолоку. Удивленные и любопытные маленькие ребятишки неотрывно наблюдали за происходящим. Дети постарше грузили пожитки вместе со взрослыми. Оставлены детские забавы и шалости. Их лица серьезны, движения собранны. К удивлению родителей, дети послушны. Видимо, интуиция безошибочно подсказывала ребятам серьезность момента. [236]

Поднялась и двинулась громада завода. Пошли эшелоны с оборудованием, материалами, оснасткой. Параллельно продолжалась на оставшемся в цехах оборудовании работа по заказам фронта. Их передавали заводу местные органы Комитета Обороны.

Руководящему персоналу завода пришлось разделить свои силы. Главный инженер, некоторые работники парткома и завкома, главный технолог, главный металлург и др. вслед за первой группой «разведчиков» уехали в Киров, чтобы организовать приемку и монтаж оборудования и устройство людей. Вторая группа во главе с директором организовывала в Коломне эвакуацию завода. Слаженная работа двух руководящих групп до сих пор сохранилась в памяти как пример отличного умения работать, когда этого требует обстановка.

Любая заявка из Кирова, сообщенная по телефону или телеграфу, выполнялась немедленно. Бывали, конечно, курьезные случаи опечаток в телеграммах или неправильно воспринимались слова по телефону, когда требовали грузить в первую очередь то, что вообще не нужно для производства танков. Но это были редкие эпизоды, так как все с полуслова понимали, о чем идет речь.

В то время я был заместителем главного металлурга завода. Мне поручили демонтаж и отправку оборудования кузнечного, литейного и модельного цехов, а также всего, что с ними связано.

Надо ли говорить о том, как тяжело было разбирать оборудование чугунолитейного цеха и руководить теми же людьми, которые совсем недавно, всего лишь несколько лет назад, все это любовно строили, собирали, испытывали, пускали и осваивали. Цех замер. Слышно лишь чириканье воробьев, крики галок, которые любили этот цех, жили в нем, селились, особенно зимой, поближе к теплу. Раньше их крики за гулом машин не были слышны. А теперь птицы свободно летают, галдят, как ранней весной или поздней осенью.

Не льется расплавленный металл, не стучат формовочные станки, не бегают по пролетам проворные электрокары. Мрачно высятся громады металлоконструкций землеприготовительного отделения, сиротливо лежат теперь никому не нужные стержни, из-за которых нередко учинялись споры, если они не подавались на формовку в установленное графиком время...

Жизнь шла в основном вблизи площадок погрузок, [237] где было сосредоточено все, что следовало отправлять. Рабочие и мастера в любое время суток готовы начать погрузку, лишь бы появились вагоны. Ас вагонами большие трудности. Поэтому грузоподъемность вагонов использовалась максимально, нередко даже больше допустимой нормы. Никогда в мирное время так скрупулезно не подходили к использованию подвижного состава железных дорог, как в дни эвакуации заводов.

Война, выходит дело, проверяет не только как наточена сабля, но и остроту чисто технических навыков и знаний. Эвакуация завода и его коллектива явилась экзаменом организационно-технической зрелости руководящего состава предприятия. Коломенскому заводу было легче держать этот экзамен, так как к этому времени уже имелся опыт эвакуации подобных заводов из прифронтовой полосы. Разумеется, чужой опыт нужно было не только повторить, но и творчески переработать, углубить, что мы с успехом и сделали.

В главном магазине, как именовался склад различных материалов, полуфабрикатов и комплектующих изделий, имелись залежи ценных вещей, которые были весьма нужны в военной обстановке. Чего там только не было! Отыскалась даже медвежья шуба с бобровым воротником, принадлежавшая прежнему хозяину завода. Особенно мы были рады запасам цветных металлов, кабеля, шлангов, электрооборудования и т. п., которые, безусловно, должны были пригодиться для устройства завода на новом месте.

В те тревожные дни мы заботились о каждом килограмме цветных металлов в любом виде. Готовые изделия, полуфабрикаты, заготовки, отходы — все собиралось, сдавалось и отправлялось к новому местонахождению завода. В цех, руководство которого докладывало директору, что весь цветной металл собран и сдан, посылались контролеры. Каждый раз после их посещения начальник цеха вынужден был отзывать свой рапорт о завершении сбора цветных металлов и начинать действовать заново. И это совершенно естественно. Убирая, так сказать, верхние отложения, обнаруживали новые вкрапления цветных металлов. Часто находили крупные детали и заготовки, которые были оставлены раньше без внимания по различным причинам, в том числе и из-за бесхозяйственности.

События между тем развивались стремительно. Деятельность завода в прифронтовой полосе носила особый [238] характер. Темп жизни иногда опережал наши мысли. Приходилось беречь каждый час, каждую минуту. Эвакуация завода подходила к концу. Около 15 тыс. рабочих, служащих и членов их семей уже уехали на новое место. Основное оборудование, материалы и люди еще были в дороге, но многое уже прибыло в Киров. К этому времени там выпал снег и ударили морозы. В трудных условиях, в невиданно сжатые сроки коломенцы начинали производство танков. Сложность прежде всего заключалась в том, что работать приходилось на производственных площадях, которые были вшестеро меньше, чем в Коломне. Но не зря говорится: в тесноте, да не в обиде. Партийная организация и руководство завода сумели сплотить многотысячный коллектив на решение самой главной задачи — дать фронту грозные боевые машины. Этому была подчинена каждодневная деятельность всех коломенцев в Кирове.

Коломенский завод продолжал жить и на старом месте. Около 3 тыс. человек трудились в меру своих сил и возможностей. Партком завода в то время возглавлял Константин Николаевич Слонов, замечательный боец за государственное дело, обаятельный человек, в прошлом комсомольский работник. Меня назначили исполняющим обязанности директора базового завода.

В заказах для фронта недостатка не было. На базе эвакуированного завода организовались новые цехи по производству ружейных гранат, сварке так называемых противотанковых ежей и многого другого.

Коллектив завода не ждал заказов, он сам искал сферу приложения своих сил. А силы эти были не такие уж маленькие. Оставались котельная, электростанция, небольшая кислородная станция, сварочное оборудование, некоторое количество металлорежущих станков, молот свободной ковки и др. Сохранилась одна мартеновская печь из четырех, формовочный пролет с краном. И, конечно, часть рабочих, мастеров, инженеров. Среди них главным образом были люди пожилые или с плохим состоянием здоровья. Собственно, не всех нужно было эвакуировать, хотя каждому давалось право выехать в Киров.

Время от времени из Кирова поступали запросы: командировать того-то, отгрузить то-то. Делалось все незамедлительно. Хотя эвакуация в основном закончилась, сразу все вывезти было невозможно. Кроме того, кое-что пропадало или гибло в пути от вражеских бомбежек, [239] в результате ошибок (они, пожалуй, были страшнее) — засылки эшелонов, а чаще всего отдельных вагонов с оборудованием или материалами не по назначению. Догружалось кое-что из материалов, оснастки, даже документации, оборудования.

Завершив эвакуацию, мы разработали конструкцию и освоили производство стальной литой башни (она имела вид колпака) для долговременных огневых точек с амбразурами для оружия и наблюдения. Эти башни пригодились при организации обороны Москвы. Башни делали круглосуточно. Это не была, конечно, броневая сталь. У нас не было ни никеля, ни хрома, чтобы получить такой металл. Не было также термической обработки. Но и обычная сталь, которая в лобовой части башни достигала толщины около ста миллиметров, представляла для бойца защиту от пулемета или автомата противника, от осколков снарядов, мин, от взрывной волны. Во всяком случае, военные их забирали у нас немедленно.

Работники сталелитейного цеха трудились с необычайным воодушевлением. Сутками никто не уходил из цеха, хотя специального приказа на этот счет не существовало.

Всякий раз, когда я вспоминаю ту пору, на память приходит замечательный коммунист начальник железнодорожной станции Голутвин Федор Илларионович Михин, который был инициатором создания бронепоезда.

Хочется рассказать об одном эпизоде той давней поры. Связь завода с этой станцией была самой тесной еще с довоенной поры. В дни эвакуации завод и станция были единым организмом, усилия которого были направлены на выполнение общей задачи. Общение и личные контакты руководителей завода и станции были часты и полезны.

Станция работала с максимальным напряжением, четко. Начальник станции любил порядок и... оружие. Видимо, любовь к оружию осталась у Михина со времен гражданской войны, участником которой он был. В порядке подготовки к защите своей любимой станции Михин собирал самое различное оружие самыми разнообразными путями и средствами. Через станцию проходило в день несколько воинских эшелонов. Если они останавливались в Голутвине, то коллекция оружия станционного начальника неизменно пополнялась. Он выпрашивал у начальников эшелонов и других командиров [240] оружие обязательно с боеприпасами. Чего только не было у него в сейфе, столах и шкафах! Тут и наган, и маузер, и «вальтер», и парабеллум, и гранаты-лимонки, и многое другое.

Но это не все. У Михина оказалось восемь пушек калибра 152 мм. Они стояли в тупике на платформах, пришли без документов, и вот уже более двух недель ими никто, к удивлению, не интересовался. Начальник станции запрашивал центр, но определенного ответа не последовало.

Между тем продолжалось наступление на Москву. Слышна была стрельба со стороны Каширы. Как раз в это время мне позвонил Михин и пригласил посмотреть застрявшие на станции пушки и заодно подумать, как их можно использовать для защиты железнодорожной станции.

Он так охранял свою станцию, что категорически отказался демонтировать устройство автоблокировки, несмотря на строгое предписание. Он доказывал, что в случае прихода фашистов автоматику вместе со станцией можно вывести из строя в течение нескольких минут. Все это было подготовлено, то есть заминировано, так же как и на Коломенском заводе были заминированы мартеновская печь, электростанция и прочие объекты. Все было готово к уничтожению с помощью взрыва по первому сигналу. На нашем заводе действовала команда специалистов-минеров. Они следили за исправностью электрической подводки к запасам взрывчатки, разложенной по объектам.

После звонка Михина я отправился на станцию и застал там председателя местного комитета обороны, первого секретаря горкома партии М. К. Плужникова. Мы осмотрели пушки. Каждая из них была установлена на вращающемся постаменте. Пушки не новые, но исправные. Видимо, их демонтировали с корабля или какой-то крепости. Нашлись и снаряды. Вагоны с ними были на артиллерийском полигоне в пяти-шести километрах от станции, на другом берегу Оки. Начальник станции впрямь оказался предусмотрительным человеком.

Михин предложил приспособить платформы и установить на них пушки, обложив орудия мешками с песком, и приготовиться таким образом к встрече фашистов.

Предложение начальника станции было принято. Заводу поручили выполнить всю нужную работу, а команду [241] бойцов, умеющих обращаться с артиллерией, должен был подготовить районный военный комиссар.

Сказано — сделано. Через час — полтора пушки были уже на заводе, и в кабинете директора завершилось составление плана действий. На заводе оставалась небольшая группа конструкторов и технологов, которые по разным причинам не выехали в Киров. Это были настоящие мастера и энтузиасты своего дела, люди, обладавшие огромными знаниями и опытом. Вокруг этого ядра организовалось довольно сильное и удивительно универсальное конструкторское и технологическое бюро. Работники его не страшились никакой работы. Они не удивлялись заказу на подковные гвозди, изготовляли чертежи для ремонта танков, они и сконструировали бронепоезд — теперь уже за номером два.

Заводские конструкторы встретили с большим интересом задание по устройству артиллерийских платформ. Вместо мешков с песком они, естественно, предложили невысокие металлические борта и металлический настил пола платформы на усиленных балках, которых в обычном вагоне нет. Потребовалось сконструировать захваты в виде мощных клещей, которые должны скрепить платформу с рельсом, иначе платформа при стрельбе опрокинется. Была определена конструкция артиллерийских металлических ящиков, оборудованных гнездами для снарядов.

К утру, примерно через семь-восемь часов после рождения идеи, проект был готов, а в цехи спущены рабочие чертежи. Спустя два дня все было сделано, осмотрено, проверено.

По времени это происходило в момент затишья перед вторым этапом наступления фашистов на Москву — во второй половине ноября 1941 г. Завод имел время для того, чтобы улучшить конструкцию артиллерийских платформ, и, более того, появилась мысль соорудить настоящий бронепоезд, подобный бронепоезду номер один, который мы построили летом. Инициатива завода была одобрена местным комитетом обороны и горкомом партии.

Завод в короткое время завершил проектирование и начал строительство бронепоезда. Люди на заводе преобразились. Да и как же иначе: перед нами была поставлена важная задача и ее требовалось решить в наикратчайшее время.

Пришлось доставать дополнительное количество [242] платформ, переделывать их. Предстояло найти паровоз — отдали заводской, самый лучший. Его одели в броню. На платформах появились своеобразные башни, из которых смотрели внушительные жерла пушек. Между платформами провели телефонную связь. Захваты, скрепляющие платформы с рельсами, переделали: не нужно было выходить наружу, чтобы привести их в действие, предусмотрели управление ими из внутренних отсеков бронепоезда, что намного быстрее и безопаснее. Следует подчеркнуть, что в процессе переоборудования бронепоезд всегда оставался в боевой готовности к выходу на позицию.

Из Москвы на завод прибыли военные. Среди них были артиллеристы и специалисты по бронепоездам. Их появление никого не удивило, все ясно: очередные заказы. Военные заинтересовались самодельным бронепоездом и обещали помочь вооружением и укомплектовать команду.

— Бронепоезд в основном уже закончен, — сказал главный инженер завода.

— Вот и хорошо. Давайте его посмотрим, — ответили военные.

После осмотра специалисты пришли в восхищение. Они не ожидали, что такие мощные пушки можно столь удачно расположить на обычных платформах. Им также понравилось оригинальное устройство башен и захватов. Была отмечена добротность сварочных и монтажных работ.

Мы рассказали приезжим, что, хотя завод нашел броневую сталь (это были остатки от танкового производства), термическую обработку стали не производили, так как нет ни нагревательных печей, ни ванн для закалки и отпуска, ни, самое главное, времени.

Побывавшие у нас артиллеристы добились в Москве, чтобы заводу выделили зенитные крупнокалиберные пулеметы, танковые пулеметы с шаровыми опорами, новые, более совершенные телефоны и средства наблюдения. Наш самодельный бронепоезд превратился таким образом в узаконенную боевую единицу. В середине декабря на завод приехала военная команда. Бронепоезд был сдан с хорошей оценкой. Короткие проводы — и крепость на колесах ушла на фронт.

По внешнему виду второй бронепоезд, конечно, уступал первому, над которым трудился более сильный коллектив. Второй бронепоезд носил следы спешки, казался [243] угловатым, как бы нескладным. Однако на фронте он показал блестящие результаты. Сказались его огневая мощь и хорошо обученная команда. Нам рассказывали, что его экипажу было присвоено звание гвардейского. Почти все бойцы и командиры бронепоезда были награждены орденами и медалями. Кстати сказать, бронепоезд приходил на завод для ремонта и затем вновь отправился воевать.

Завершились бои за Москву. Гитлеровцы потерпели полный провал. Красная Армия перешла в наступление и отбросила фашистов на сто — двести пятьдесят километров от Москвы. Рабочие и жители Коломны воспрянули духом. Завод стал заметно лучше работать, не теряли времени даром и наши товарищи в Кирове. В ноябре и декабре 1941 г. на новом месте монтировалось оборудование, готовилось производство танков. Хотя корпус и башня были освоены еще в Коломне, дело для кировчан нисколько не упрощалось. Серийное производство танков — очень сложная задача даже на действующем заводе, не говоря уже о том, когда завод на новом месте еще не сформировался.

В январе 1942 г. были выпущены первые пять танков. В феврале завод перевыполнил план по танкам. Государственный Комитет Обороны прислал сообщение следующего содержания: «Ваша телеграмма о том, что Коломенский завод перевыполнил план февраля 1942 г. по танкам, нами разослана всем директорам и парторгам ЦК ВКП(б) танковых заводов». В марте завод удвоил выпуск танков по сравнению с февралем и дал фронту сотни танков «Т-60». Таким образом, оба завода в разных местах жили одними целями, одними задачами, работали в едином порыве. [244]