Рубежи краснопролетарцев
ТАРАНИЧЕВ Петр Федорович. Родился в 1905 г. Член КПСС с 1930 г. Директор завода «Красный пролетарий» (1938–1946 гг.). Ныне член коллегии Министерства станкостроительной и инструментальной промышленности СССР.
В памятное воскресенье 22 июня 1941 г. я мчался на завод. Несколько минут назад раздался звонок секретаря райкома партии:
— Гитлер напал на нашу страну. Война.
Несмотря на выходной день, здесь уж начинали собираться рабочие. Вскоре двор завода заполнился людьми. Затаив дыхание, краснопролетарцы слушали радио. Начался митинг. Гнев, решимость, не считаясь ни с чём, бороться до полной победы звучали в речах старых и молодых рабочих. В первые же дни войны ушли на фронт солдатами и командирами 846 работников предприятия. В начале июля началось формирование отрядов ополчения, в которые добровольно вступили 283 человека. Хотя число рабочих и специалистов значительно уменьшилось, коллектив делал все, чтобы не допустить невыполнения производственных планов. Не считаясь со временем, не щадя своих сил, краснопролетарцы старались заменить ушедших на фронт товарищей. Партийная, профсоюзная, комсомольская организации, администрация делали все, чтобы новое пополнение рабочих из числа пришедших на завод подростков и домохозяек как можно быстрее овладело необходимыми навыками.
И вот первый заказ для фронта. Это, помнятся, были ручные гранаты, прозванные фронтовиками «карманной артиллерией». Для их массового производства нашим [20] технологам пришлось как следует потрудиться. Через 8–10 дней технология их производства была разработана. Правда, она имела тот недостаток, что была рассчитана на штамповку деталей, а нужного оборудования на заводе не было. Выручила соседняя фабрика местной промышленности, которая поделилась с нами прессами. В скором времени несколько сот тысяч гранат было отправлено на фронт.
Не успели освоить гранаты, как пришло новое задание: «ровсы». Так мы называли реактивные снаряды со стабилизатором. Их мы тоже стали готовить на потоке. Технология была разработана в считанные дни. Все работы сосредоточились в восьмом цехе. Туда же я перевел свой кабинет. Тем самым я хотел подчеркнуть: в данный момент на заводе важнее цеха нет, и, значит, его заказы следует выполнять в первую очередь. Этот цех бесперебойно работал и после эвакуации предприятия на Урал.
На производстве «ровсов», как и гранат, были заняты в основном подростки и женщины. Их подвиг на трудовом фронте является и впрямь героическим. До сих пор не перестаю удивляться одаренности ребят и девушек, схватывавших на лету указания старших товарищей.
Но вот пришел заказ, который даже для такого зрелого коллектива, как наш, оказался «крепким орешком». Нам поручили изготовление направляющих для вскоре ставших знаменитыми «катюш». Это были двутавровые балки, которые надо было обрабатывать на продольно-строгальных станках. Их изготовление имело свои секреты и трудности. Главная из них — длина направляющих и необходимость по всей длине соблюдать исключительную точность обработки.
И снова на подлинно боевую вахту вступили конструкторы, технологи, руководители цехов, мастера, кадровые рабочие. Потребовалось всего несколько дней, чтобы была разработана технология, изготовлена оснастка, установлены станки. И вот уже двинулись на фронт направляющие для «катюш». Если бы на каждом снаряде, несшем гибель врагам, можно было написать имена его творцов, то наряду с изобретателями «катюш» достойное место заняли бы краснопролетарцы: инженеры Щукарев, Ростовцев, Болотин, Мирский, Бомштейн, Белоусов, мастера Найденов, Уткин, Каюков, Соловьев, Щербаков, строгальщики Кочетков и Сычев, фрезеровщик Карпихин, слесарь Игнатьев, начальник цеха Губаренко. [21]
Менялась продукция «Красного пролетария». Изменился и облик завода. Уже в первый день войны в Москве было введено затемнение. Стеклянные крыши-фонари замазали черной краской, на рабочих местах стало темней, в цехах душно. Готовились бомбоубежища, проводились усиленные занятия работников завода по противовоздушной обороне, заработали курсы медсестер и сандружинниц.
22 июля начались налеты вражеских самолетов на Москву, частыми стали воздушные тревоги. Вначале всех людей выводили в бомбоубежища, но вскоре рабочие отказались от этого и продолжали работать под вой сирен. Только дежурные МПВО круглые сутки, и особенно по ночам, зорко следили за небом, быстро расправлялись с «зажигалками», которые сбрасывали фашистские стервятники.
Вскоре стали приходить новые заказы: поврежденную боевую технику, сопровождаемую военными, требовалось как можно скорее привести в боевую готовность.
Еще в первые месяцы войны по решению ГКО «многие предприятия из прифронтовых и угрожаемых районов были перебазированы на Восток. В тревожные октябрьские дни, когда враг рвался к Москве, настала очередь и «Красного пролетария». Заводу приказано было эвакуироваться, оставив на месте лишь освоенное производство военной продукции.
Эвакуация! Трудное это дело, и прежде всего в техническом отношении. Тяжело было и психологически. Десятки лет люди работали на заводе, создавали его, сжились, как с родным домом; с каждым станком и верстаком, словно с живыми существами, их связывали воспоминания, привычки... Рвать с этим сразу нелегко.
Мне думалось, что я должен остаться тут, на заводе, где развертывалось производство военной продукции, которое, несомненно, будет возрастать. Я обращался в соответствующие инстанции с просьбой оставить меня в Москве и всюду получал категорическое предписание выехать на Урал. Впрочем, это было правильно: руководитель предприятия должен быть там, где будет основной коллектив, где развернется основное производство.
Подготовка к эвакуации велась напряженно, но организованно. Демонтировалось и грузилось в вагоны оборудование, материалы, задел. Особенно бережно упаковывались наиболее ценные станки и «незавершенка» специальных станков. И эта мера была исключительно дальновидной. [22]
Ведь во время эвакуации не обойтись без разукомплектования оборонных заводов. Кто, как не мы, должен восполнить брешь?
В это время «Красному пролетарию» и его людям предстояло двинуться на восток. Было получено распоряжение выдать рабочим двухмесячную зарплату. К сожалению, мы не успели этого сделать. Поезд, который вез деньги в Москву (Гознак уже давно был эвакуирован), разбомбили по дороге. Выдача денег задерживалась. Этим и воспользовались провокаторы...
В мою конторку в восьмом цехе прибежал бледный как полотно человек.
— Там, на заставе, какие-то сволочи кричат: «Тараничев всю нашу зарплату захватил и удрал...»
Через несколько минут я уже был на заставе. Я спокойно пояснил, почему задержана выдача зарплаты.
Кинулись искать провокаторов. Их, конечно, и след простыл. А через несколько дней их поймали за той же «работой:) в другом месте Москвы. Военный трибунал воздал им по заслугам.
18 октября отправился первый эшелон, а к концу месяца — последний.
Обхожу опустевшие цехи. Первый механический, сборочный — гордость завода. Они выросли в недавние еще годы пятилеток — светлые красавцы-корпуса вместо низких, дымных и темных бромлеевских. Это здесь рождались знаменитые «ДИПы» и их еще более знаменитые и совершенные потомки. Как раз к началу 1941 г. завод сконструировал 31 новый станок, и среди них были те, которые заставили побывавших на «Красном пролетарии» немецких промышленников разводить руками... Всегда полные жизни, движения, машинного гула, такого приятного слуху заводского человека, цехи теперь стояли пустынные, осиротевшие, молчаливые. Тяжело было на душе. И тут я почувствовал, что чья-то рука дружески легла на мое плечо. Я обернулся — отец! Погруженный в свои думы, я раньше его и не заметил. А он, кузнец завода им. Калинина, воспитавший большую рабочую семью, узнав об эвакуации, пришел, чтобы попрощаться.
— Что, Петр, тяжело? — спросил он.
— Нелегко, батя, — ответил я, — сам знаешь, полжизни тут прошло, каждый винтик родным кажется.
— Помяни мое слово, скоро вернешься, — сказал отец на прощание, обнимая меня. — В добрый путь! [23]
Слова отца оказались пророческими. Завод действительно через несколько месяцев вернулся в Москву.
4 ноября я выехал в Челябинск.
Уральцы нас встретили тепло. Партийные и советские организации, дирекция Челябинского тракторного завода обеспечили нас жильем.
Оборудование было выгружено на территории Челябинского тракторного завода, который в те годы справедливо называли «Танкоградом». Корпус номер три, в котором нам предстояло расположить оборудование, а его было немало — тысяча единиц, еще не был готов. В те горячие дни решалась судьба «Красного пролетария» как самостоятельного предприятия. По правительственному решению краснопролетарцы должны были помочь челябинскому заводу в выпуске танков. Но помочь можно было по-разному: либо в качестве самостоятельного завода, либо в качестве придатка к большому предприятию. Кое-кто склонен был использовать наше оборудование для того, чтобы расширить «узкие места» челябинского завода. Но это означало бы потерю значительной части специальных станков и даже целых технологических линий.
Против этого пришлось крепко бороться. Помогло вмешательство тогдашнего секретаря Челябинского обкома партии (ныне министра внешней торговли СССР) Н. С. Патоличева. Сохранив самостоятельность завода, мы разместились в двух пролетах корпуса номер три и приступили к освоению важного узла будущего танка — коробки скоростей. Через месяц наши коробки стояли на танках. Это была настоящая победа.
Непросто за считанные недели на новом месте организовать производство довольно сложного и точного механизма, каким является коробка скоростей; находясь в неизмеримо лучших условиях, специализированные предприятия тратили на это куда больше времени. В этой связи я хочу, помимо наших инженеров и мастеров, о которых я уже говорил, назвать имена лучших токарей, таких, как Н. Смирнов, С. Павлов, В. Агафонов и многие другие. Люди показали, на что способны краснопролетарцы. Несмотря на то что и работать приходилось в промерзших помещениях, и одежда была не той, которая нужна для таких холодов, и паек скудноват, наши коробки шли бесперебойно в цех сборки.
Наряду со своей непосредственной работой краснопролетарцы по просьбе партийных организаций помогли [24] местным предприятиям освоить производство деталей для «катюш». Эта работа была отмечена благодарностью командования Красной Армии.
В декабре 1941 г. радостная весть о разгроме немцев под Москвой облетела страну. И хотя впереди были еще годы тяжелейшей войны, в сердцах людей окончательно окрепла уверенность, что наглый враг будет разбит. С этих декабрьских дней Москва и родной завод стали ближе, будто их от нас уже не отделяли тысячи километров. Припоминается характерный случай. Как-то в нашем корпусе подходит ко мне старый строгальщик-краснопролетарец и, показывая на свой станок, с этакой лукавинкой говорит:
— Смотри, Петр Федорович, станок в Москву просится.
И верно. В целях скорейшего пуска оборудования и с учетом того, что краснопролетарцы размещены здесь временно, до готовности намеченного для них цеха, станки устанавливали без закрепления на специальном фундаменте, что в некоторых случаях применялось и в мирное время. И вот незакрепленный строгальный станок словно тронулся со своего места в сторону ворот: «просился в Москву».
Поворот в ходе войны для нас, эвакуированных, помимо всего прочего, выразился в начавшемся возвращении в Москву государственных предприятий и учреждений. Настал срок и «Красного пролетария». Правда, мы сразу не могли сняться с места. Налаженное нами производство должно было продолжаться. А для этого надо было подготовить несколько сот местных рабочих. Но тут выявились дополнительные трудности.
Руководствуясь решениями о реэвакуации «Красного пролетария», мы имели право вывезти в Москву оборудование, которое не нужно танкостроителям. Но известно, что в таких случаях очень трудно объективно определить, какой станок нужен и какой — нет. Одно могу сказать: мы, краснопролетарцы, добивались возвращения тех станков, которые не нужны были для производства танков. Для выпуска же станков они незаменимы. Конечно, не обошлось без горячей полемики с руководством челябинского завода. Все же нам удалось договориться на месте. Мы оставили токарные станки своего производства.
Началась подготовка рабочих. Это делалось силами наших высококвалифицированных работников, готовивших новых рабочих из числа питомцев челябинских ремесленных [25] училищ. Немалую роль в успехе дела сыграло и то обстоятельство, что каждый краснопролетарец знал: уедет только тот, кто подготовит достойную замену.
В конце февраля 1942 г. первый эшелон с реэвакуированными краснопролетарцами двинулся в Москву, а их место у станков заняли 600 юных рабочих. Чтобы наш отъезд не сказался болезненно на делах производства, было решено еще на полгода оставить в Челябинске 50 высококвалифицированных краснопролетарцев.
Как при эвакуации, так и при возвращении завода последним уезжает руководитель. 23 марта я вышел из самолета на московском аэродроме и сразу же направился на завод.
Нужно ли говорить, как радовала встреча с родным, хоть и опустевшим, заводом, какой волнующей была встреча с теми, кто тут оставался. Оказывается, они не только выполняли заказы для фронта, освоенные еще перед эвакуацией, но и продолжали в какой-то мере выпуск станков. Остававшийся на заводе коллектив делал все, что мог, но его возможности, конечно, были весьма невелики. Тем более что на его плечи легли и новые задачи: в цехах ремонтировали танки, продолжали выпускать «ровсы».
Сразу же после приезда включились в дело. Кое-что пришлось менять. Конечно, оставшимся не всегда на ходу удавалось налаживать производство по всем технологическим правилам: все делалось наскоро и, естественно, носило отпечаток спешки. Так, например, тяжелые 16-килограммовые мины для оснастки их стабилизаторами таскали на второй этаж. Пришлось тут же перестроить технологический процесс. Сразу облегчился труд, резко возросла его производительность.
Началась установка оборудования. Все цехи уже в начале мая зажили полнокровной жизнью. Я почувствовал это утром, когда спустился в цех. Узнал по присущей только машиностроительному предприятию симфонии звуков, радостнее которой, по-моему, для металлиста быть не может. От волнения в эти минуты даже слезы затуманили глаза...
Вот уже включились и наши станкостроительные цехи — первый и второй механический. Они стали выпускать станки. Программа же была немаленькой. Станки нужны были для заводов, выпускающих оборонную продукцию. Предстояло доукомплектовать многие станкостроительные предприятия. [26]
О темпах работы нашего завода могут дать представление такие цифры. В апреле 1942 г. мы выпустили 25 станков, а в июне того же года — уже 200.
Во втором же квартале завод получил задание выпускать ежемесячно 15 тыс. 120-мм мин. Наладили и это производство.
И вот в единственный за все эти месяцы выходной день мы решили собрать актив предприятия. Только уселись — звонок. Меня вызывают на заседание Государственного Комитета Обороны. Прихожу. Здесь уже собрались все директора предприятий, ковавших оружие. На повестке дня один вопрос:
— Сколько «изделий» выпускаете? — Услыхав ответ, председательствующий тут же называет другую, большую цифру или же спрашивает:
— Насколько можете увеличить план?
План нашего завода был 15 тыс. мин в месяц. Но когда технология уже была отработана, мы решили довести его до 25 тыс. мин. Кстати, на собрании мы должны были утвердить этот новый план. Цифру — 25 тыс. мин — я и назвал на заседании ГКО. Некоторые мои коллеги с удивлением на меня взглянули: не перехватил ли Тараничев? Но я был совершенно спокоен: краснопролетарцы еще никогда не роняли марки своего завода.
Так оно оказалось и на сей раз. Кстати, за выполнение этого задания предприятию присудили знамя ГКО, которое мы затем получали 32 раза, так никому его и не отдав.
В связи с выпуском реактивных снарядов «М-120» вспоминается такой эпизод. При организации нового производства наиболее сложной операцией оказалась резка труб, из которых изготовлялись камеры. Наши новаторы перепробовали много пил, но трубы были настолько твердыми, что ни одна их не брала. Тогда остановились на одной, которая была без зубьев. Резала же она за счет исключительно высокого числа оборотов. С делом она справлялась отлично, но и визжала так, что ее слышно было в дальнем конце Малой Калужской. И вот звонит мне один мой приятель, проживавший неподалеку от завода.
— Уйми ты свою пилу, — говорит он с обидой, — спать не дает.
— К сожалению, — отвечаю, — при всем желании сделать ничего не могу. Я, например, те несколько часов в сутки только и сплю, когда она, голубушка, работает. [27]
Вот когда она молчит, я уже не сплю. Вскакиваю и бегу на завод выяснять, почему она стоит.
После этого разговора мой приятель больше не жаловался. Видимо, и он привык к «голосу» нашей пилы.
А впереди были новые заказы фронта. Реактивный снаряд «14–130» для еще более грозного брата «катюши» — «андрюши». Теперь, когда костяк квалифицированных рабочих и специалистов был на месте, технология производства была поставлена на прочную основу довольно быстро, кроме одной операции. Я имею в виду так называемую глубокую высадку из листа 8–10 мм. Вначале было много брака, деталь выглядела гофрированной.
Поиски велись вовсю. Сутками люди не выходили из кузницы. Нужно было из-под пресса получить яйцевидную форму снаряда. Долгое время такая форма никак не получалась. А без нее нет снаряда. Ведь именно к этому «яйцу» приваривается трубка, и все это вместе образует тот самый снаряд «андрюшу», который и приводил врагов в трепет. Побывав на полигонных испытаниях «андрюши», я убедился в этом воочию. В отличие от «катюши», «андрюша» оглушал еще и своим исключительным громобойным басом.
Проблему формы удалось решить трем нашим замечательным новаторам. Главный инженер Г. Е. Ганиченко, конструктор Б. А. Щукарев и начальник кузнечного цеха А. П. Александров нашли весьма остроумный выход, позволявший из двух половинок путем сварки получить нужную форму. Когда технология была отработана, организовали цех, обучили людей и принялись за выполнение заказа.
Нужно было внедрить много сварочных работ. На этой операции особенно отличалась сварщица Анна Алик. Она показала такой темп сварки корпуса снаряда, за которым трудно было угнаться мужчинам-сварщикам. Алик была награждена орденом Ленина.
Выпуск непосредственно военной продукции был для краснопролетарцев задачей номер один. Но и от выпуска станков нас никто не освобождал. Возобновился выпуск нашего когда-то прославленного, а теперь, правда, несколько устаревшего «ДИПа». Конструкторам виделись уже другие, более совершенные станки, и они работали над их созданием. Впоследствии их идеи будут воплощены в жизнь, а пока — «ДИП», который еще может служить предприятиям. Конечно, и тут не все давалось легко. [28] Часть оборудования осталась на Урале, восполнить его надо было собственными силами.
Как-то раздался звонок. Звонит руководитель танковой промышленности. Полгода назад он возглавлял челябинский завод.
— Это Тараничев? У меня к тебе большая просьба, — и он изложил ее.
На подведомственном ему новом предприятии пускают цех коленчатых валов.
— До зарезу нужны станки для их обработки. Штук пятнадцать. Выручай!
Станки для коленчатых валов мы изготовили в течение полутора месяцев. Скоро на одном из восточных заводов они уже работали. И помогли не только вывезенные нами станки, но и «незавершенка»: возили мы ее, оказывается, на Урал и обратно не зря.
Красная Армия научилась бить гитлеровцев и держала их на почтительном расстоянии от столицы. Шло накопление сил и оружия всех видов, чтобы вышвырнуть захватчиков со священной советской земли.
И снова вызов в ГКО. Фронт требует мин. Нужно утроить производство и через три месяца вместо 25 тыс. выпускать 75 тыс. мин.
Говорить о том, что мы работаем на пределе, что все площади на заводе заняты, понятно, бесполезно. Шла подготовка к решающим боям на Волге.
Когда я вернулся на завод и вызвал к себе руководителей цехов, на мне, говорили они после, лица не было. Я рассказал о новом задании. Предложил к следующему дню подготовить конкретные предложения. Сам же начал обход производства.
Не очень радостная картина представилась глазам. Условия работы продолжали оставаться нелегкими. Угля не хватало, в котельной пытались использовать всякие отходы. Это была иллюзия отопления, температура в цехах все равно была ниже нуля. Время от времени рабочие подбегали к большим железным печам, которые они сами сделали и установили, обогревались немного — и обратно на рабочее место.
И все же, несмотря на эти условия, рабочие проявляли трудовой порыв, упорство, горение. Это и вселяло уверенность, что коллектив справится и с утроенным заданием.
Чтобы утроить выпуск 120-мм мин, нужно было значительно увеличить производство. Иными словами, увеличить [29] в три раза количество оборудования и число людей. Но завод не имел свободных площадей. Не было оборудования. Непросто было и с рабочей силой. Чем больше думалось о препятствиях на пути к решению задачи, тем яснее становилось, что только арифметикой ее не решишь. Требовалось что-то другое. Но что именно? Решение нашел талантливый технолог Б. А. Щукарев. Человек широкого кругозора, постоянно ищущий и с воодушевлением встречавший каждую новую прогрессивную идею в технологии, хорошо знакомый с принципами массового производства в автомобилестроении, он предложил применить этот принцип и в данном случае. Словом, нужно было перевести производство мин на поток. Идея потока, которую коллектив подхватил с воодушевлением, стала быстро претворяться в жизнь. Все скрупулезно рассчитывалось, готовилась оснастка технологического оборудования, разрабатывалась пооперационность процессов. Под руководством Б. А. Щукарева была создана бригада лучших технологов, конструкторов и мастеров. Они разработали новую планировку цеха с использованием рольгангов и специальных лотков, в которых размещалось шесть мин. Эти лотки двигались по рольгангу от одной операции к другой.
Когда главные трудности были преодолены, оставалась еще одна: выбор срока остановки цеха на реконструкцию. Ведь нужна была неделя. А цех, выпускавший мины, не мог простаивать ни одного часа. Однако так уж случилось, что ввиду отсутствия вагонов наши склады оказались забитыми продукцией. Вот тогда-то, стремясь использовать каждую секунду, мы остановили цех на неделю. За каждым начальником цеха, мастером было закреплено несколько единиц оборудования, которые лично он с несколькими рабочими должен был установить и отладить. Другая группа занималась установкой и пуском рольганга. Каждый день выполненные работы сдавались мне.
И вот минометный цех разделен на небольшие участки. Каждый из них возглавляет опытный командир. Эти маленькие коллективы имели четкий план действий: отремонтировать, расставить столько-то станков, пустить их, готовить транспортные средства...
Не прошло и семи дней, а намеченная работа уже близилась к концу. Было ясно, что перестройка удалась. Не последнюю роль в этом сыграло то, что на заводе еще в предвоенные годы стало законом все виды ремонта проводить [30] на месте. Конечно, для этого требовались мастера высокого класса, и они были воспитаны заводом.
Поточная линия готова, отлажена, опробована. Назначен и день пуска минного потока — так прозвали мы его.
С утра спешу в цех. Первая смена должна открывать конвейер. Подхожу и слышу грохот работающего конвейера. Вроде, думаю, рановато. Открываю дверь и что же вижу: юные рабочие цеха решили прокатиться на рольгангах. Как ни сурово время, а юность берет свое. Увидев меня, они растерялись, соскочили на пол, и скрывая смущение, хором проговорили:
— Это, товарищ директор, мы проверяли, хорошо ли работает конвейер. Он не подведет, и мы тоже не подведем.
Слова ребят не разошлись с делом. В тот же день конвейер заработал. Сначала робко, но с каждым часом все уверенней действовали его хозяева — юноши, девушки, бывшие домохозяйки.
Каждое прогрессивное новшество, как правило, влечет за собой изменения и в организации дела. Так было и с нашим потоком. Работал он неплохо, но что-то в нем не было завершено. Каждый час с него сходило неодинаковое количество изделий — то больше, то меньше. Приглядевшись, плановик цеха Мария Федоровна Кольцова уловила, в чем тут дело: нужно сменный график разбить на часовой. Это позволит не в конце смены, а ежечасно выравнивать отклонения от графика, если они будут. Просто поразительно, какой эффект дал часовой график, правда, в сочетании с еще одним мероприятием.
Когда рабочие на конвейере стали перевыполнять задание еще до конца рабочего дня, родилась резонная мысль: стоит ли их держать в цехе до окончания трудового дня? Не лучше ли их отпустить домой. Для молодежи высвобождались часы для учебы, для домохозяек — для домашних дел, работы на огородах. Мы начали обсуждать вопрос о том, чтобы для тех, кто перевыполнил норму, предоставить право такого сокращенного рабочего дня. Были у нас и противники такого начинания. Они не хотели понять, что от досрочного выполнения задания выигрывает завод, фронт, сами рабочие. Ведь хорошо отдохнув, коллектив конвейера на следующий день показывал вновь высокую производительность.
И все же победила прогрессивная точка зрения. Ее активным пропагандистом стал секретарь партийной организации [31] завода Александр Иванович Елкин, бывший термист, человек тихий, мудрый и твердый там, где этого требуют интересы дела.
Результаты нашей перестройки не замедлили сказаться. Еще в марте — первом месяце перехода на новый, повышенный план — 75 тыс. мин были отправлены на фронт.
Как-то после районного партийного актива нам был показан небольшой кинофильм «Производство мин на потоке». В нем демонстрировались наши достижения. Зрители были удивлены темпами работ на потоке, кое-кто не верил этому. Я предложил им посетить наш завод и лично убедиться в том, что такие темпы уже не предел.
Еще одна грань часового графика — его наглядность. Каждый рабочий знает, чего он достиг в продолжение часа. Однажды в три часа ночи прихожу в цех номер девять. Станки стоят, тихо. Ребята почему-то не работают. А дежурный инженер с криком носится по цеху. В чем дело? Оказывается, он знал только одно средство воздействия на молодежь — крик. Я предложил отметить на табличках итоги выполнения часового графика. Обошел станки и без слов показал каждому на его табличку. Задал при этом только один вопрос: «Так ли выполняют фронтовой заказ?» Утром начальник цеха позвонил: «Ребята выполнили свои задания».
Одно время нас лимитировало литье. Помогал нам «выколачивать» его секретарь Московской партийной организации Г. М. Попов. Он, между прочим, и первым обратил внимание на наши разительные успехи. А узнав о наших новшествах, крепко пожурил за «скрытность». Мне было предложено сделать доклад о поточной линии и часовом графике на бюро МГК.
После этого многие московские предприятия перевели производство разных видов военной продукции на поток.
Став в какой-то мере застрельщиками передовых методов среди московских предприятий, краснопролетарцы не могли допустить у себя ни малейшего перебоя. Но однажды, не по нашей вине, а все из-за того же литья, такая угроза нависла над одним из цехов. Прихожу туда. Подозвал ребят, спрашиваю:
— Кто из вас, ребята, хорошо пишет?
— Виктор, Виктор, — раздались голоса, но, чувствую, ребята недоумевают.
— Ну садись, Виктор, будем составлять вместе письмо. Пиши: «Бойцам Сталинградского фронта! Мы, рабочие [32] завода «Красный пролетарий», сообщаем вам, что не успеем к сроку выполнить заказ фронта...» Гляжу, ребята нахмурились, молчат.
— Что же не подписываетесь под письмом? — говорю им.
— Нет, этого подписывать не будем.
— А что же будем делать?
И тут все сгрудились вокруг Виктора и, подсказывая, споря, сочинили другое письмо:
«Товарищи бойцы Сталинградского фронта! Несмотря на то что литье нам задержали, мы программу завершим вовремя. Смелее бейте фашистов».
В конце месяца эти же ребята пришли ко мне радостные, воодушевленные, и тот же Виктор от имени молодежи цеха отрапортовал:
— Товарищ директор! Задание правительства выполнено.
Не менее обрадованный, чем они, я горячо поздравил и поблагодарил ребят за поистине доблестный труд.
Прошли десятилетия с тех пор, а картины жизни завода в эти незабываемые годы не меркнут в памяти.
В моей памяти живут имена целой плеяды юных рабочих и работниц, истинных патриотов своей страны. Это и Вера Мнхлина, и Маша Янкина, и Клава Кургина, и Валя Зубаренкова, и Валя Каулина, и Юра Морозов, и Витя Веденеев.
О Викторе Веденееве, 16-летнем токаре из восьмого цеха, так и хочется сказать словами поговорки: «Мал золотник, да дорог». Из-за небольшого роста работать ему приходилось, стоя на подставке. Это не мешало, однако, опережать в труде более взрослых ребят.
Отлично работал и Виктор Ермилов, ставший известным всей стране слесарем-виртуозом, Героем Социалистического Труда.
Здесь названа лишь небольшая часть замечательных молодых рабочих завода «Красный пролетарий», воспитанных его партийной организацией, комсомолом.
В самых тяжелых условиях прославленный коллектив ни на один час не забывал о своем долге станкостроителей. На протяжении всей войны завод перевыполнял планы по станкостроению. И более того, продолжал совершенствовать производство. Знаменательным событием в истории завода стал перевод производства станков на поточный метод. Это произошло в 1944 г. К этому времени на смену станку «ДИП-200» пришел модернизированный [33] «ДИП-200 М». Его создателями были тогдашний главный инженер завода Г. Ганиченко, конструкторы Э. Аненберг, В. Левшунов, А. Федоровский и уже известные читателю технологи Б. Щукарев, А. Болотин.
Сущность самого потока в станкостроении заключалась в создании групповых и индивидуальных поточных линий. Для этого потребовалась реконструкция самых крупных наших цехов — первого механического и первого сборочного. Реконструкция велась, понятно, на ходу, без снижения выпуска станков. Эта многоплановая работа, включавшая в себя изготовление и внедрение новой оснастки и установку оборудования по-новому, была выполнена силами рабочих завода.
Нельзя в связи с этим не вспомнить добрым словом наших соседей — коллектив завода им. Орджоникидзе, который помог нам агрегатными станками, и автомобилестроителей, возглавляемых И. А. Лихачевым, поставлявших нам литье для конвейеров.
Как я уже говорил, краснопролетарцам за годы войны 32 раза присуждалось знамя Государственного Комитета Обороны. На знамени из красного шелка, обрамленном золотистой бахромой, под изображением Государственного герба СССР начертано: «Победителю во Всесоюзном социалистическом соревновании — станкостроительному заводу».
Знамя оставлено на заводе на вечное хранение. Это высокая оценка труда героического коллектива, который всегда в строю, готовый выполнить любое задание Коммунистической партии и Советского правительства.
В военные годы и в период послевоенного восстановления завода большую помощь оказывали нам Московский городской и районный комитеты партии.
Прошло много лет. Но нельзя забыть День Победы. После часу ночи раздался телефонный звонок. Звонил секретарь Московского горкома партии Г. М. Попов и поздравил коллектив и меня с победой. Потом позвонил нарком станкостроения А. И. Ефремов и сказал:
— Собирай митинг. Мы с секретарем горкома приедем к вам на завод.
Ровно через 30 минут после звонка они были на митинге, посвященном победе советского народа над фашистской Германией.
Сколько было радости, счастья! Этого нельзя забыть. [34]