В отряде прикрытия

В начале ноября меня и некоторых других товарищей вызвал к себе командир 8-й отдельной стрелковой бригады Н. П. Симоняк. Он ознакомил собравшихся с решением об эвакуации гарнизона военно-морской базы Ханко. Далее речь пошла о конкретных задачах. Командиру 219-го полка было приказано приступить к минированию тыловых позиций передовой линии обороны. Полоса минных полей должна была иметь ширину в один километр и тянуться от берега к берегу, через весь полуостров. Для вывода наших войск с переднего края обороны следовало оставить всего один-два прохода, которые потом также надлежало заминировать.

Отряд прикрытия из ста десяти красноармейцев и сержантов предстояло возглавить мне.

Войска не знали, когда и в какой последовательности им придется покинуть полуостров. Воины, входившие в состав отряда прикрытия, знали все. Но эти важные сведения мы, конечно же, сохраняли в тайне.

Нашим главным оружием была хитрость. Нельзя было позволить врагу распознать наш маневр. Что же делалось для этого?

По противнику интенсивно вела огонь наша береговая артиллерия. Комендоры батарей так пристрелялись, что чуть ли не с первого залпа уничтожали [347] огневые точки противника. Если бы противник пошел на группу прикрытия в атаку, батареи поставили бы перед ними непроницаемую огневую завесу.

Утром 2 декабря начался в полном смысле слова день психологической борьбы с противником, во много раз превышавшим наши силы, оставшиеся на передовой. На важнейших пятидесяти огневых точках находилось теперь всего по два бойца. Каждая из этих точек была соединена телефонным проводом с командным пунктом, на котором находились я и мои ближайшие помощники — заместитель, телефонист и связной.

Между огневыми точками накануне были протянуты куски проволоки. На них висели солдатские каски. Время от времени кто-либо из нас дергал за эту проволоку. Каски покачивались, и создавалась видимость движения солдат в траншеях. Рядом бойцы протянули провод с подвешенными на нем пустыми консервными банками. Три раза в день (время завтрака, обеда и ужина) мы трясли этот провод, и банки издавали звуки, похожие на стук ложек в котелках.

Пулеметные огневые точки должны были время от времени вести огонь очередями даже после нашего ухода с полуострова. Как это было сделано? Мы применили нехитрую технику — пять старых патефонов, найденных в пустующих домах. С помощью реле и специальных рычажков мне удалось изменить назначение патефонов. Теперь они могли воспроизводить не только музыку.

На самых больших граммофонных пластинках мы закрепили металлические клеммы. К адаптерам подвели электрический ток от аккумуляторов, снятых с грузовых автомашин. Подвели электричество и к пулеметам, снабженным дополнительным простым устройством. Пулеметы и патефоны были включены в общую цепь. Когда патефонные пластинки начинали прокручиваться, иголки касались клемм, электроцепь замыкалась, рычаги устройств, установленных на пулеметах, нажимали на гашетки, и раздавались короткие пулеметные очереди.

Не обслуживаемый бойцом пулемет мог работать почти полчаса и расходовать за это время до полутора тысяч патронов (пулеметные ленты были соединены).

Пяти таких огневых точек было маловато для всего участка передовой. К десяти пулеметам были привязаны собаки. На некотором расстоянии от животных висели [348] куски свежей конины. Псы рвались к мясу. Цепи натягивались, дергали за рычаги, а те нажимали на гашетки пулеметов. Шла стрельба короткими, прерывистыми очередями...

Уйдя с передовой и собравшись в условленном месте, бойцы моего отряда на слух проверили работу всех пятнадцати пулеметов. Все было в порядке, пулеметы вели огонь.

В порту группу прикрытия ожидал у стенки тральщик. Он принял нас на борт. Прозвучала команда отдать швартовы. Корабль покинул Гангут. На берегу горели автомашины, озаряя пристань трепещущими, как факелы, огнями. Тральщик, погружаясь в сгущавшуюся ночную мглу, уходил все дальше и дальше от берегов полуострова. [349]