Добрые крылья
Родился в 1914 году в городе Пскове. По окончании средней школы поступил в Ленинградский Коммунистический институт журналистики. В 1939 году по путевке комсомола отправился в Мурманск, в газету «Комсомолец Заполярья».
С первого и до последнего дня боев за освобождение Советской Карелии и Северной Норвегии от гитлеровцев работал в газетах 1-й смешанной авиадивизии и 7-й воздушной армии. Удостоен семи правительственных наград.
Член КПСС с 1943 года.
В 1960 году ушел в запас.
Октябрь 1944 года пришел в Заполярье с ветрами, туманами, снегом и морозом. Но именно в это ненастье у нас начались самые жаркие дни. Войска Карельского фронта и Северный флот перешли в наступление.
На заснеженных аэродромах, расположенных у подножия лысых сопок, выстроились в боевой готовности истребители, штурмовики, бомбардировщики. Глядя на них, я невольно вспомнил первые месяцы войны. Тогда мы могли противопоставить фашистским «мессершмиттам», «хейнкелям» и «юнкерсам» лишь И-16, И-153 да СБ. Теперь же передо мной грозные шеренги скоростных «яков» и «лагов» с мощным пушечным и пулеметным вооружением. Бомбардировочные части оснащены современными пикирующими бомбардировщиками Пе-2.
Когда наземные войска и военные моряки двинулись на прорыв немецкой обороны, густой туман, будто назло, до полудня висел над районом базирования основных сил нашей авиации. Лишь кое-где в облаках над полем боя, как в прорубях вода, голубело высокое небо. Туда устремились штурмовики. Двенадцать раз вместе с ними поднимались в тот день и летчики Краснознаменного гвардейского истребительного полка под командованием Героя [193] Советского Союза гвардии майора Павла Степановича Кутахова. Они провели шесть воздушных боев и сбили одиннадцать вражеских самолетов.
Особенно напряженным был первый вылет. «Илы» уже подходили к цели, когда их внезапно атаковали «мессершмитты». Истребители ринулись им навстречу. Соотношение сил было слишком неравное. Наших — восемь, противника — восемнадцать. Но тут был сам Кутахов. Он первым свалил одного Ме-109. Другие наши летчики расправились еще с четырьмя вражескими самолетами.
Высокий, подтянутый, с открытым взглядом улыбающихся глаз, спокойный и неторопливый на земле, Павел Степанович преображался в воздухе. Неистовы были его атаки, изумительно мастерство маневра.
— Если Кутахов в воздухе — фашист будет на земле, — говорили гвардейцы.
И каждая воздушная встреча с врагом лишний раз подтверждала это. Коммунист Кутахов сбил тринадцать вражеских самолетов лично и двадцать восемь — в групповых боях.
Под стать командиру полка был и его воспитанник — замполит эскадрильи гвардии капитан П. З. Кочегин. Никогда не унывающий, энергичный, с характерным уральским говорком, Павел Захарович действительно являлся душой своего подразделения.
В дни наступления он летал, не зная устали. Бои, патрулирование, поиски аэродромов в тылу противника, снова бои...
Однажды Павел Кочегин не вернулся с боевого задания. Он потерялся где-то над норвежской территорией. Его ждали несколько дней, во все части посылали запросы. Тщетно. Летчик как в воду канул.
К этому времени на землю Норвегии вступили наши сухопутные войска. Навстречу русским солдатам из лесов выходили местные жители. На их лицах написана была радость. Они горячо приветствовали своих освободителей. Происходило много волнующих и трогательных встреч. Одна из них для нас, офицеров 7-й воздушной армии, была особенно радостной.
Едва советские разведчики вошли в поселок Сванвик, несколько мужчин жестами стали приглашать их следовать за собой. Командир разведроты старший лейтенант [194] Черепанов недоумевал: куда и зачем их так настойчиво зовут? Норвежцы, показывая в глубь улицы, с трудом выговаривали слова:
— Советэн.
— Авио.
— Руссиск флюгер.
— Туда...
— Туда, — опять сказал один из норвежцев и открыл входную дверь.
В этом здании оказался наш боевой друг гвардии капитан Павел Захарович Кочегин. Он был ранен. Четыре дня жители Сванвика укрывали его от немцев. На русского героя приходили посмотреть многие. О том, что он находился здесь, знали почти все. Конечно, кроме гитлеровцев. Среди населения Сванвика не нашлось доносчика.
А какая радость стояла в боевой семье гвардейцев, когда в родной полк вернулся Кочегин! Какой салют устроили в его честь!
— Как вы попали к норвежцам? — спросил я Павла Захаровича.
— Бой был неподалеку от этого городка. Схлестнулись мы с «фоккерами» и «мессерами»...
Слово за словом, и он рассказал мне вот что.
Когда напарник Кочегина был подбит и вышел из боя, капитан остался один против четверых немцев. Уверенные в победе, два «Фокке-Вульфа-190» и два «Мессершмитта-109» набросились на его истребитель. Кочегин не стал уклоняться от боя. Развернув машину, он пошел навстречу первому Ме-109. Самолеты стремительно сближались. Павел Захарович твердо решил не отворачивать. Ни в коем случае! Гитлеровец тоже упорствовал. Лишь метров за сто он не выдержал и попытался выйти из атаки. На какое-то мгновение в перекрестье прицела показалось брюхо «мессера». Кочегин успел послать в него очередь. Ме-109 перевернулся через крыло, вошел в крутую спираль и на каком-то витке упал в озеро.
Павел Захарович взглянул на приборную доску. Горючее кончалось. Пора уходить. Но как? Три фашистских летчика стерегут его. Пришлось укрыться за облаками. В верхнем их ярусе, когда над головой показалась уже синева, Кочегин услышал за спиной глухие удары пушечной очереди, прошившей фюзеляж. Машину сильно тряхнуло, и она сразу же потеряла управление. [195]
Выбора не оставалось: надо прыгать с парашютом. Летчик откинул фонарь и выбросился.
Опустился на болото. В момент приземления повредил ногу. Боль почувствовал не сразу. Первое, что услышал, был треск автоматов. К нему приближался немецкий солдат. Летчик быстро освободился от парашютных лямок, отполз в сторону и залег. Появились еще два гитлеровца. Автоматчики пытались подобраться к Кочегину, но безуспешно: советского летчика и немцев разделяла трясина.
Солдаты долго стреляли. Кочегин все это время ничком лежал в болотной жиже. Решив, очевидно, что он убит, фашисты ушли.
Павел Захарович пробыл на болоте около полутора суток. Лил дождь. Знобило. Когда стемнело, с трудом выбрался из гиблого места, кое-как доковылял до дороги и прилег у обочины. Что делать дальше, он не знал. А пока просто отдыхал, набирался сил и думал.
Через некоторое время вдали за перелеском замелькали два электрических огонька, послышалось шуршание велосипедных шин. Кочегин отполз подальше и стал всматриваться. Двое мужчин в пальто и шляпах, громко разговаривая, шли по дороге и вели рядом с собой велосипеды. Кочегин прислушался к незнакомой речи. Убедившись, что беседа ведется не на немецком языке, он приподнялся.
Пешеходы остановились. По форме одежды и по состоянию Кочегина они догадались, что перед ними раненый русский офицер.
Мужчины заговорили, часто повторяя слово «норге». У Кочегина сразу отлегло от сердца: норвежцы! Они кое-как объяснили, что готовы оказать ему помощь.
Павел Захарович доверился им. Пропустив велосипедистов вперед, сам потащился сзади, сильно припадая на поврежденную ногу. Силы оставляли его. Закружилась голова, и он впал в забытье.
Очнулся в небольшой, слабо освещенной комнате. Кто-то перевязывал рану. Хотелось пить. К губам поднесли бутылку. Кочегин глотнул. Горло чем-то обожгло, по всему телу разлилось тепло. Летчика сковал крепкий сон.
Проснулся Кочегин под утро. Привычным движением потянулся к кобуре. Пистолет был на месте. И сразу же [196] к нему склонилась трое. Двоих он узнал. Это были вчерашние встречные. Один из них — Сигурд Ларсен — хозяин дома. Его спутник назвался Биарием Педари. Третий, которого летчик видел впервые, заговорил с ним по-русски, но произносил слова как-то очень непривычно.
— Где я? — спросил Кочегин.
— Вы в Сванвике, у норвежцев.
Незнакомец оказался местным инженером Харальдом Кнутсеном. Кочегин узнал от него, что в поселке немцев мало. Только трое полицейских. Но через Сванвик проходят отряды нацистов. Поэтому надо быть предельно осторожным.
— Я уйду, — сказал Кочегин.
— Нет, нет, — запротестовал норвежец, — я не к тому. Но днем здесь быть нельзя. Мы перевезем вас в безопасное место.
Утром Кочегина в маленькой тележке отвезли по проселочной дороге в лесную глушь и поместили в заброшенном домике.
Вечером за ним приехали.
В уже знакомой комнате его ожидал ужин. Только успели перекусить, как послышался стук в дверь. Кочегин потянулся к пистолету и попытался вскочить. Ларсен жестом успокоил его.
Комната стала наполняться людьми. Входили и пожилые люди, и молодежь. Каждый вежливо кланялся летчику и хозяевам. На столе возле Кочегина постепенно стала вырастать горка скромных подарков — табак, сигареты, трубка. Чинно усевшись на скамье против советского офицера, норвежцы молча рассматривали его. По дружелюбным улыбкам Павел почувствовал, как постепенно уходят томившие его в эти дни настороженность, одиночество.
Ночь прошла спокойно, а на рассвете Кочегина опять отправили в лес, чтобы в сумерках доставить в поселок. Вечером вновь собрались жители Сванвика. Пришел инженер и рассказал, что двое горожан пытались проехать в Киркенес, но возвратились, потому что дороги уже перерезаны русскими. Потом он подвел к летчику мужчину лет сорока.
— Петр Лехто, — представился тот и крепко пожал руку Кочегину. Затем подозвал молодую женщину, стоявшую в стороне. [197]
— Милли Веддари, — поклонилась она.
— Эти люди наблюдали ваш бой, — сказал Харальд. — Они работали в огороде, когда вы дрались с четырьмя фашистами. Они видели, как вы избавили нас от одного из наци, и хотят выразить вам свою признательность.
— Крылья с красными звездами — добрые крылья, — добавил Петр Лехто.
Все дальше на северо-запад удалялся гул артиллерийской канонады. Летчики 7-й воздушной армии и Северного флота безраздельно господствовали в северном небе. Освободительный поход советских войск в Заполярье завершался.
Последняя военная зима выбелила снегом берега Баренцева моря, камни и скалы фиордов, сопки, где еще недавно занимали оборону гитлеровские егеря, разрушенные ими города и поселки. Холод сковал реки и озера. Временами над норвежской землей, над всем Заполярьем проносились сильные бураны. Но в их порывах уже угадывалось далекое дыхание необычной весны. Весны победы... [198]