Впередсмотрящие

Родился в 1916 году в Зарайске (Московская область) в семье рабочего и сам работал слесарем на московском заводе «Калибр».

В 1937 году был призван в Военно-Морской Флот. Служил на подводной лодке.

Во время войны с немецко-фашистскими оккупантами командовал группой морских разведчиков Северного флота. Неоднократно высаживался в глубоком тылу противника. В 1944 году удостоен звания Героя Советского Союза. Второй медалью «Золотая Звезда» награжден за действия против японских империалистов на Дальнем Востоке.

Член КПСС с 1942 года.

В конце 1943 года командир разведотряда старший лейтенант Николай Фролов и я, его заместитель, были у командующего Северным флотом. Фролов докладывал план разведки на ближайшее время.

Внимательно выслушав его, адмирал А. Г. Головко неожиданно обратился ко мне:

— Вы, Леонов, на подводной лодке раньше плавали?

— Да.

— Вам приходилось быть впередсмотрящим?

— Конечно.

— Значит, знаете, что тот, кто выполняет эту роль, обязан видеть обстановку по курсу корабля дальше и лучше остальных?

— Разумеется, — ответил я, еще не понимая, к чему командующий обо всем этом спрашивает.

— Так вот, — продолжал адмирал, — разведотряд — это впередсмотрящий флота. Мы не все время будем стоять на месте. И должны знать, что встретим впереди, когда начнем наступать. Вы понимаете, товарищи, о чем я говорю? [158]

Только теперь до меня дошел смысл того, что сказал адмирал. Он нацеливал нас на глубокую разведку. Мы откровенно обрадовались. Улыбнулся и адмирал.

— Ну а если поняли, что от вас требуется, — действуйте. Но перед тем зайдите в штаб, там с вами побеседуют поконкретнее.

Наш старый план, само собой разумеется, пришлось перечеркнуть как никуда не годный. Срочно был составлен другой. Новые задачи, поставленные перед разведчиками, были значительно сложнее прежних. И тем не менее личный состав отряда встретил их с энтузиазмом. Каждый знал: если разведка идет вперед, значит, за нею пойдут и войска. А кто из нас не хотел скорейшего разгрома врага, освобождения родной земли от захватчиков?!

Началась подготовка групп для засылки во вражеский тыл. Наш отряд однажды уже высаживался на территорию, занятую противником. Было это осенью 1942 года. Мы получили тогда приказ найти пути на мыс Могильный, провести туда батальон морской пехоты, вместе с ним разгромить этот сильно укрепленный пункт и, забрав оперативные документы, вернуться.

Во время перехода многих пехотинцев укачало. Пока они приводили себя в порядок, утекло много драгоценного времени.

Начало светать. К этой поре надо было уже выполнить главную часть задачи — захватить опорный пункт. А мы еще только ждали сигнала к атаке. Его почему-то не было.

Группа, которой командовал я, лежала между камнями. Моряки нетерпеливо поглядывали на меня.

«Что делать?» — раздумывал я. Батальон застрял на перевале. Пока подойдет, будет совсем видно. А в светлое время немцы окажутся в более выгодном положении. Они — в укрытиях, а нам придется идти на виду. Надо было решать: или немедленно атаковать противника без морской пехоты, или возвращаться. Начинать страшно, а уходить позорно. Среди наших разведчиков свято поддерживалась традиция: не выполнил задания — не возвращайся.

Я отважился и поднял группу. Немцы нас пока не замечали, они били из орудий и минометов по перевалу. Потом минометы неожиданно перенесли огонь в долину. [159]

Кусты разрывов встали за нашими спинами, постепенно приближаясь.

— Бегом! — скомандовал я.

Заработали вражеские пулеметы, но было уже поздно. Стремительным рывком мы преодолели самую опасную зону и ворвались на позиции.

Не имея никакого представления о наших истинных силах, егеря поспешно отступили. В помощь нам через долину спешили еще три группы разведчиков. Одну вел Шелавин, другую — Кашутин, третью — Баринов. Их обстреливали минометные батареи противника. Мины с противным воем проносились над головами, рвались совсем рядом. Вот споткнулся и упал Кашутин. Не добежав до опорного пункта, свалился Шелавинн. В воздухе на разные голоса пели осколки...

Рассмотрев, что нас мало, гитлеровцы бросились в контратаку. Но разведчики держались стойко. Понеся большие потери, немцы откатились к прибрежным камням.

А батальона все не было.

Приняв на себя командование всеми четырьмя группами разведчиков, я приказал готовиться к отходу. На перешейке попали под вражеские пулеметы. Сюда успело подтянуться подразделение егерей с соседнего участка вражеской обороны. Мы оказались в окружении.

Сквозь неплотное еще кольцо можно было прорваться. Но нас связывал Федор Шелавин. Он не мог держаться на ногах.

Федор уговаривал:

— Сматывайтесь, пока не поздно. Постараюсь прикрыть вас.

Я посмотрел на него с укоризной:

— Нет, этого мы не сделаем.

— Как старший приказываю!

Шелавин действительно был старшим по званию. Однако на сей раз пришлось возразить ему:

— Нет, Федор, ты раненый, и по положению командую теперь я.

Шелавин вытащил маузер, пытаясь застрелиться. Я отобрал у него оружие.

— Пойми, Федор, если мы оставим тебя, офицера, то рядовые разведчики по праву могут думать, что в другой раз так поступят с любым из них. [160]

— Да, это правда, — согласился Шелавин. — Но мне очень тяжело, что связываю вас.

— Ничего. Все равно дотемна придется здесь обороняться. А там что-нибудь придумаем...

Отбивались весь день. Враг не жалел боеприпасов: его артиллерия и минометы работали очень усердно.

Все, что вокруг нас могло гореть, — сгорело. Лопались раскаленные камни. Но деться было некуда. Разведчики лишь плотнее прижимались к земле. И конечно, отстреливались.

Наконец наступили долгожданные сумерки. Егеря, понимая, что ночью нам будет легче вырваться из окружения, бросились в решительную атаку. Нервы одного из бойцов не выдержали, и он взорвал себя гранатой. Это потрясло нас. Но еще страшнее было то, что кончились патроны. Лишь у меня оставался почти полный автоматический диск. Его я берег на самый крайний случай. И вот он наступил.

— Семен, — сказал я Агафонову, — надо захватить вон те пулеметы.

Всего несколько секунд молчал разведчик, а мне они показались часом.

— Есть! — как-то торжественно ответил Агафонов и приготовился к броску.

— Подожди, — остановил я его. — Заставлю их замолчать, тогда не зевай.

Пули рыхлили вокруг меня землю, рикошетили меж камней. Одна задела ногу, вторая обожгла плечо. Я выжидал.

Когда пулеметчики перенесли огонь правее, высунулся из-за укрытия и разрядил в них весь диск. Стрельба прекратилась. Этим воспользовался Агафонов. В несколько прыжков он достиг камня, за которым скрывались пулеметчики, и бросился на них. Я поспешил на помощь. Пулеметы с запасами лент оказались в наших руках. С тем мы и пошли на прорыв.

В жаркой схватке потеряли Карху, Белова, Шерстобитова. Когда оказались в долине, было уже темно. Мы торопились добраться до спасительных сопок. Но не одолели и половины пути, как в небе повисла осветительная ракета. Опять бросились на землю. Среди нас неранеными оставались только двое: Семен Агафонов и Алексей Каштанов. Я приказал им:

— Возьмите захваченные у противника документы [161] и пробирайтесь к мысу Пикшуев. Там свяжитесь с кораблем. Эти бумаги должны быть в штабе флота.

— А как же вы? — вырвалось у Агафонова.

— Пойдем за вами. Но вы нас не ждите!..

Агафонов и Каштанов не добрались до скал. Их сразили вражеские пули.

Ко мне подполз Юрий Михеев:

— Дайте мне связку гранат, я уничтожу блиндаж с ракетчиками. Иначе до скал никому не добраться.

У нас не было метателя лучше Юрия, и мы доверили ему последние три гранаты.

Михеев полз медленно — мешала перебитая рука. Долина освещалась ракетами, вся простреливалась. Затаив дыхание мы следили за Юрием. Следили с волнением и надеждой! Вот до блиндажа осталось уже не более 30 метров... 25... 20... И вдруг Юрий дернулся всем телом, замер.

— Все! — надрывно крикнул Павел Барышев.

Я вскочил, чтобы бежать к Михееву, но увидел, как он начал подниматься. Собрав последние силы, Михеев встал на колени и бросил связку. Раздался взрыв, разведчик медленно опустился на землю.

Догорела последняя ракета, стало темно. Я и Барышев поспешили к Юрию, приказав остальным немедля уходить в скалы. Михеев лежал с закрытыми глазами, почти перерезанный пулеметной очередью.

Похоронив товарища в камнях, мы пустились догонять группу.

Всю ночь немцы искали нас, рыская по скалам и тропинкам. Нам удалось обмануть их и пробраться к мысу Пикшуев. Там провели весь день. А ночью катер тогда еще молодого офицера, ныне Героя Советского Союза, Бориса Ляха снял нас с побережья врага и доставил в свою базу.

Через несколько дней в столовой части член Военного совета Северного флота вручил разведчикам награды. Орденом Красного Знамени были награждены Агафонов, Курносенко, Барышев и другие, в том числе и я. Тогда же мне было присвоено звание младшего лейтенанта.

Член Военного совета, поздравляя награжденных, сказал:

— Вы выполнили очень трудную задачу. Но впереди вас ждут еще более сложные. [162]

И вот это время приспело. Наши разведгруппы начали действовать в Северной Норвегии. Мы изучали оборону противника, его силы, указывали объекты для авиации и флота.

Во главе с лейтенантом Кокориным разведчики дважды удачно высаживались недалеко от Киркенеса. Пробыв там в общей сложности восемь суток, они неплохо изучили режим охраны побережья, очень убедительно доказали, что там возможна высадка и более крупных десантов. Ими было обнаружено несколько тщательно замаскированных батарей противника, установлены некоторые фарватеры и характер движения по ним каботажных и рыболовецких судов.

Успешная вылазка группы Кокорина окончательно убедила наше командование в том, что мы можем постоянно держать в тылу у немцев своих людей и знать о каждом шаге противника. Неразрешенной казалась лишь проблема снабжения разведчиков питанием. Добывать продукты на месте не представлялось возможным. Население было запугано гитлеровцами. Местные жители должны были следить друг за другом и немедленно доносить о появлении в округе любого неизвестного им человека. За укрытие неизвестных — расстрел. Поэтому наши разведчики старались не заходить в населенные пункты.

Нелегко было укрываться от глаз гитлеровцев и вдали от человеческого жилья. Сколько порой требовалось хладнокровия, хитрости и смелости, чтобы обмануть врага!..

Все мы были наслышаны о злоключениях группы под командованием старшины 1-й статьи Павла Богданова. Группа действовала в глубоком тылу врага. Немцам удалось напасть на ее след. Обычное для Заполярья ненастье, как на грех, сменилось ясными днями. Отпечатки следов на снегу предательски тянулись за разведчиками. Они пытались пробиться в скалы — не получилось. Тогда они пошли на крайний риск — направились к морю. Гитлеровцы, очевидно, полагали, что у прибрежной полосы разделаются с ними легко, поэтому особенно не активничали.

Моряки расположились так, что могли отстреливаться в любом направлении. День кончился. Начали сгущаться [163] вечерние сумерки. С материка подул ветер, поднимая снежную пыль. Она слепила глаза, затрудняла наблюдение, но в то же время и скрывала разведчиков.

Богданов разделил группу на две неравные части. Меньшей приказал беспрерывно менять позиции, создавая видимость, будто ищут слабое место для прорыва из окружения. А тем временем остальные строили плот из всего, что только могло плавать. Когда он был готов, разведчики пошли в атаку. Немцы встревожились. Они приготовились к яростной схватке. Но атакующие внезапно повернули к воде, быстро погрузились на плот и отчалили.

Разведчики торопились. Под покровом ночи нужно было преодолеть как можно большее расстояние, снова высадиться на берег и до рассвета добраться до скал.

План этот удался. Группа Богданова оторвалась от своих преследователей и долго еще продолжала действовать на норвежской земле, выполняя задания командования.

В начале декабря 1943 года командира отряда старшего лейтенанта Фролова и меня вызвал капитан 2 ранга Визгин.

— На дороге между городами Варде и Вадсе замечено оживленное движение противника, — сказал он. — Командование приняло решение высадить на мыс Лангбюнес небольшой десант для захвата пленных.

Первым с небольшой группой разведчиков должен был высаживаться я.

На нас-то и возлагалась задача добыть «языков». Главным же силам отряда во главе с Фроловым вменялось в обязанность надежно прикрыть наши действия.

Базу покинули ночью. Погода стояла морозная. Небо озаряли сполохи северного сияния. Море штормило. Торпедные катера с трудом преодолевали крутую волну.

Едва мы достигли северо-западной оконечности полуострова Рыбачий, встречный ветер настолько окреп, что нашим кораблям пришлось вернуться. Высадка не состоялась.

Неудачной была и вторая попытка. Лишь на третьи сутки нам удалось наконец добраться до мыса Лангбюнес. Но и в этот раз из-за большого наката катера не смогли спустить сходни. Пришлось прибегнуть к помощи надувных лодок. [164]

На побережье царила тишина. Пасмурная погода ограничивала видимость.

Выбрались на дорогу. Движения по ней никакого. Постучались в несколько домов — они оказались покинутыми.

Наш первоначальный план нарушался. Но у нас был еще запасной вариант. В случае неудачи на Лангбюнесе предусматривалось выдвижение группы Фролова до мыса Комогвер. Там располагалась немецкая дорожная команда. Однако Фролов медлил, надеясь, что кто-нибудь да появится на дороге. Надежда эта не оправдалась, а времени много упустили, и мы вернулись снова ни с чем.

Командующий флотом выразил недовольство нашими действиями и приказал повторить все сначала. Нам еще раз разъяснили, что нужны пленные, и обязательно с дороги.

— Теперь с отрядом пойдет Леонов, — неожиданно объявил капитан 2 ранга Визгин.

— Почему?

Этот вопрос вырвался одновременно и у меня и у Фролова.

Визгин ответил уклончиво:

— Вместе у вас ничего не вышло. Теперь попробуем послать врозь.

Перед новым походом мне захотелось выяснить: достоверны ли данные об оживлении движения на этой проклятой дороге? Попросил разрешения отправиться предварительно на остров Лилле-Эккере, где действовал маяк и, несомненно, кто-то жил. Возражений не последовало.

В 23.00 наши катера подошли к острову с юго-восточной стороны. На берег сошли две группы по пять человек. Через некоторое время пятерка, отправившаяся в северном направлении, заметила человека с ведром. Разведчики залегли и стали поджидать его. Но в этот момент на возвышенность вышла вторая пятерка и оттуда грохнул выстрел.

Человек с ведром громко вскрикнул и упал на землю.

Перед высадкой я категорически запретил стрелять без приказания. И вдруг — на тебе... Рассерженный, побежал к лежащему на снегу мужчине. Он что-то бормотал. [165]

— Куда попала пуля? — спросил я и, к удивлению своему, услышал ответ на чистейшем русском языке:

— Нет, нет... я не ранен. Я испугался.

Выстрел, как выяснилось, был случайным.

Незнакомец назвался Акселем Богдановым. Он пригласил нас к себе в дом и подтвердил, что немцы действительно что-то перевозят. Но ездят только днем.

Аксель вызвался выйти на наших катерах в море и показать протраленные немцами фарватеры. Мы согласились — и, вероятно, допустили ошибку.

Пока болтались вблизи острова, погода резко изменилась. Разразился буран. Невдалеке показался сторожевой корабль противника. Пришлось срочно скрыться. Доставить Акселя на Лилле-Эккере не удалось. На рассвете вместе с ним мы вернулись в Пумманки.

От Акселя узнали, что к острову раз, а иногда и два в неделю подходит катер, высаживает патрулей. Мы обсудили, как захватить патрульных, а возможно, и катер. Смущало только то, что в ночь, когда мы были на острове, брат Акселя — смотритель маяка — убыл на материк за продуктами. Днем он мог вернуться и, обнаружив внезапное исчезновение Акселя, сообщить об этом немцам.

На следующую ночь по флоту объявили штормовое предупреждение. Целые сутки пережидали.

Наконец море поулеглось. Добравшись до Лилле-Эккере, мы внимательно осмотрели побережье. Признаков появления здесь немцев не заметили. Высадили шестерых разведчиков. Катера легли в дрейф. Существовала договоренность, что плавсредства не уйдут от острова до получения от высаженной шестерки сигнала «Все в порядке». Но вместо этого сигнала последовал другой: разведчики просили катерников приблизиться к берегу.

Приблизились. По сходне поднялся Аксель. Он торопливо объяснил, что дом его забит досками, на острове никого нет, и умолял вывезти его с острова, даже если высаженная группа останется здесь в засаде. Наш замысел опять рушился.

Уже в двух пунктах мы оставили свои следы, а задание не выполнено. Для нас по-прежнему было загадкой, что за войска, куда, с какой целью передвигаются по дороге. [166] Пленные, только пленные могли ответить на этот вопрос.

И мы решились...

Еще засветло взяли курс на полуостров Варангер. Корабли вел опытный моряк, ныне дважды Герой Советского Союза, Александр Осипович Шабалин. Противник нас заметил, но почему-то не стрелял. Все внимание мы сосредоточили на дороге, тянущейся вдоль побережья. По ней с интервалом в тридцать минут одна за другой двигались автоколонны. С наступлением сумерек выход машин из Варде прекратился. Шабалин посмотрел на часы. Они показывали 19.00.

— Думаю, что сегодня немцы поставят на этом точку, — сказал Александр Осипович.

Решили пойти на перехват последней колонны.

Сделав вид, будто возвращаемся в базу, свернули к мысу Лангбюнес. Добрались до него уже в сплошной темноте. Моторы работали на подводном выхлопе.

У скалистого полуострова Варангер море буквально кипело. Несколько раз Шабалин пытался подвести катер к берегу и подать сходню. Но волны швыряли кораблик, как скорлупу, грозя разбить о прибрежные камни.

— Не получается, — сказал Шабалин.

У меня от этих его слов даже сердце похолодело. Как же можно в пятый раз возвращаться без «языка»!..

Приказал спускать на воду надувные лодки. Пользоваться ими в такую погоду было почти невозможно. Попробуй одолей такую волну! Но мы все же одолели. На берег вышли уставшие и промокшие до нитки. И тут вдруг мичман Никандров объявил:

— Вижу фары автомашин.

До дороги было примерно три километра. Я скомандовал:

— Бегом!

Пожалуй, не все спортсмены с такой настойчивостью борются за каждую долю секунды, как боролись в тот раз мы. Финишем была дорога. Успеем к ней раньше машин, — значит, задачу выполним, нет — снова упустим врага.

Бойцы на ходу освобождались от рюкзаков, сбрасывали одежду, напрягались до предела. И успели. Заблаговременно заняли места. Группы Баринова и Никандрова выдвинулись несколько вперед и расположились слева [167] и справа от трассы. Я с оставшимися разведчиками укрылся за валунами у дорожного изгиба. Огонь условились открывать по сигналу Баринова.

Долго ждать не пришлось. Горизонтальные двоеточия светящихся фар свалились куда-то вниз. Некоторое время их не было видно. Потом они внезапно появились совсем близко. Гул моторов нарастал.

Вот один из грузовиков прошел боковые засады, поравнялся с нами. Затем проследовал второй, третий... Я насчитал уже восемь машин, а Баринов все не подавал сигнала.

Стал волноваться: не случилось ли там чего? И тут прогремел долгожданный взрыв. Машины, наскакивая одна на другую, образовали затор. С обочин на дорогу полетели гранаты. Оттуда раздались автоматные очереди. Начался бой.

Расправившись с шофером крытого грузовика и егерем, который в нем находился, Гугуев занялся исследованием груза. Мы с Андреем бросились к автобусу. Несколько немцев успели выскочить из кузова и из-за колес открыли огонь. Брошенная «лимонка» прервала стрельбу. На снежный вал у дороги кинулся здоровенный егерь. Я успел схватить его за полу шинели и потащил вниз. Он вскинул автомат. На какую-то долю секунды мне удалось опередить его: ударом левой руки отбил оружие в сторону, и пули прошли мимо. Я уже считал, что егерь «мой», но он оказался с характером. Мгновенно перевернулся на спину и нанес мне удар каблуком в лоб. Перед глазами поплыли разноцветные круги. Егерь воспользовался этим и всей своей огромной тушей навалился на меня, потянулся руками к горлу.

Не представляю, как мне удалось извернуться и вскочить на ноги. Подхватился и противник. В руке у него блеснул нож. Я выхватил из-за пазухи маузер. К сожалению он был пуст. Однако я рассчитывал, что немец испугается оружия. Не тут-то было. Противник бросился на меня. Я успел от него уклониться и, в свою очередь, нанес ему удар рукояткой маузера по голове. Егерь охнул и стал опускаться. Подбежали Барышев, Тихонов и Пшеничных. Им тоже удалось пленить одного. Я приказал тащить пленных к берегу, а сам еще с одним разведчиком задержался у машин, стал разыскивать документы. [168]

На дороге показались новые автомашины. Не доезжал до нас метров 500, они остановились. Ехавшие на машинах немецкие солдаты открыли стрельбу. Где-то на высоте вспыхнули прожекторы. Медлить было нельзя. Забрав, что можно было, мы бросились к катерам и благополучно отвалили от берега.

В своих сводках немцы писали тогда, что в Северной Норвегии с целью ее оккупации русские высадили крупный десант, который якобы «был частично уничтожен, частично сброшен в море».

Десант был действительно «крупный» — тридцать три человека. Потерь же у нас в этот раз не было совсем.

В Полярный прибыли на второй день. Прямо с пирса направились к горному озеру, где разыгрывался приз открытия зимнего сезона.

Еще при подходе к базе мы по радио сообщили в отряд, чтобы к месту старта принесли лыжи. Разведчики горели желанием принять участие в соревнованиях. Однако судейская коллегия не хотела нашу команду включать на том основании, что в заявке не значилось фамилий спортсменов.

Спасибо, заступился командующий флотом адмирал А. Г. Головко. Он неожиданно появился на старте и, разобравшись, в чем дело, сказал:

— Пусть идут, раз желание есть. Сегодня для них можно сделать исключение. Заслужили.

И что вы думаете? Ребята наши прошли дистанцию лучше всех, завоевали первое место.

Это был двойной успех отряда: боевой и спортивный.

* * *

Постепенно разведчики все больше «обживали» территорию Северной Норвегии. Их засылали во многие районы и самыми разнообразными способами. Так, старшина 1-й статьи Владимир Лянде, старшина 2-й статьи Михаил Игнатов и матрос Михаил Костин были выброшены на полуостров Варангер с самолета. Приземление они совершили при сильном ветре. Владимир Лянде так обо что-то ударился, что, как он потом рассказывал, потемнело в глазах. Непогашенный парашют потащил его по камням. Вскочив на ноги, Владимир почувствовал резкую боль в левой ступне.

Игнатов и Костин спустились удачнее. Пока Костин [169] оказывал помощь Лянде, Игнатов разыскал тюк с лыжами и теплым обмундированием. Больше не нашли ничего.

Над разведчиками появился немецкий самолет и сбросил осветительную бомбу. Высадку их противник, видимо, засек. Нужно было побыстрее удаляться от места приземления, уходить, пока темно, пользоваться тем, что сильный ветер заметает следы. Но как это сделать, если Лянде еле двигался?

Прибегли к хитрости: на голом месте зарылись в снег. За ночь следы их совсем замело.

На рассвете слышали, как прошли мимо лыжники противника. Они внимательно обследовали нагромождения валунов и расщелины, а на открытую местность даже не взглянули.

Дождавшись темноты, Лянде, Костин и Игнатов перебрались в прибрежные сопки. Радист связался со своими и сообщил о выходе к морю. Штаб флота запросил о состоянии группы и возможности принять груз. Разведчики ответили, что сейчас не могут.

На третьи сутки они увидели в открытом море три транспорта и свыше двадцати кораблей охранения. Лянде передал об этом донесение по радио. Буквально через час над нами появился немецкий самолет. Стало ясно, что противник запеленговал работу рации. Утром на сопках опять замелькали фигуры вражеских лыжников.

— Надо убираться, — сказал Владимир Лянде.

— И немедленно, — поддержали его товарищи...

Уже из нового района Костин передал в эфир просьбу сбросить продукты и вторую рацию с двумя комплектами питания. Ответная радиограмма гласила, что самолет будет в два часа. И он действительно появился. А затем прискакали и немцы с собаками. Они шныряли всюду, освещая район ракетами. Сброшенный груз так и не дали подобрать. Потянулись голодные дни. Семь суток бродили разведчики по сопкам, добывая из-под снега замерзшую клюкву, чернику и мох.

Условия для работы сложились чрезвычайно тяжелые. По радио приняли разрешение выбраться к морю и ждать подводную лодку. Но Лянде, Костин и Игнатов понимали, что командованию необходимы сведения о противнике из этого района, и не спешили покидать норвежскую землю. [170]

Проснувшись как-то утром, Михаил Игнатов заметил поблизости лису. Она спокойно искала что-то в снегу. Не раздумывая, старшина застрелил ее. Появился приличный запас мяса. Конечно, не первосортного. Но мороженая струганина из лисятины, даже без хлеба и соли, показалась наголодавшимся разведчикам очень аппетитной.

Петляя по южной части полуострова Варангер, группа Владимира Лянде провела в тылу врага девять месяцев. Больше двухсот семидесяти дней постоянного нервного напряжения, недоедания, большой физической нагрузки!

Разведчики ни разу не заходили в населенные пункты, совсем не видели горячей пищи. Но их рация работала бесперебойно. Штаб флота получал от них обширную информацию о действиях противника на земле, на море и в воздухе. Лишь в августе 1944 года, когда необходимость пребывания моряков на полуострове Варангер отпала, они были сняты нашими кораблями.

* * *

Адмирал А. Г. Головко опять вызвал меня и сказал:

— Нужно кое-где потревожить противника. И посильнее. Хорошо бы высадиться вам в районе мыса Скальнеса. Там гитлеровцы проявляют большую активность.

— Есть!

Мы добрались до мыса привычным для нас способом — на торпедных катерах. Почти у самого уреза воды проходила дорога. Здесь я оставил в засаде несколько человек под началом главстаршины Баринова. Строго предупредил их: пока будем уточнять, где тут находится фашистский наблюдательный пост, одиночные машины не трогать.

Осторожно вошли в населенный пункт. Постучались в дом. Там оказались мужчина, женщина и парнишка лет четырнадцати — пятнадцати. С их помощью установили, что пост, которым мы интересовались, стал подвижным. Свое место он менял каждую ночь. Паренек порывался пойти показать нам, где его видели прошлой ночью.

Во время этой беседы мне доложили, что на дороге замечен свет фар. Я хотел дать Баринову сигнал задержать машину, но опоздал. Она уже проскочила засаду. [171]

Через некоторое время на побережье показалась автоколонна.

Решили уничтожить ее.

Все произошло почти так же, как и на Лангбюнесе. В плен взяли четырех солдат. Вместе с документами их отправили на катера. О том, как двоих из них конвоировал Алексей Каштанов, мне рассказывал потом лейтенант Аркадий Яковлев:

— Смотрю, подходят трое к берегу. Один маленький и двое длинных, упитанных. Маленький засуетился, распоряжается. В руках у него автомат. Верзилы надувную лодку на воду спускают. Садятся. На веслах — длинный. Управляется с ними неумело. Первая же волна выбросила посудинку на берег. Попытались еще раз. Опять неудача. Тогда за весла взялся коротыш. Автомат забросил за спину. Один детина у него спереди, другой сзади. Так и отчалили. Течением отнесло лодку в сторону. Мы в это время принимали на борт наших ребят, и я упустил ту троицу из виду. Ну, думаю, утонули. Вдруг слышу голос Алексея Каштанова: «Принимайте, подхожу к левому». Взглянул, а это та самая лодчонка. В ней Каштанов и два здоровенных немца. Как они его не ухлопали в море, не знаю...

Мичман Никандров, ныне Герой Советского Союза, напустился тогда на Каштанова:

— Как же ты сам весла взял? Ведь запросто могли шарахнуть тебя по голове, и — до свидания!

Каштанов объяснил с присущим ему простодушием:

— Разозлился я, что отойти не могут, вот и схватился сам... Потом сообразил, что дурака свалял, но уже поздно было отступать. Хорошо, что немцы еще на дороге сильно напуганы были. Никак прийти в себя не могли. А я тем временем и доставил их по назначению...

* * *

К октябрю 1944 года Северный флот вместе с 14-й армией Карельского фронта был готов к удару по немецко-фашистской группировке на Крайнем Севере. Разведывательному отряду штаба флота вместе с подразделением Северного оборонительного района предстояло высадиться в районе Лиинахамари. Там у противника были две батареи, которые своим огнем закрывали узкий вход в [172] Печенгский залив. Нужно было заранее вывести их из строя.

В ночь на 10 октября мы вступили на побережье между заливами Печенгский и Малая Волоковая. По карте до мыса Крестовый, где располагались огневые позиции батарей, было примерно 30 километров. Но это по карте, а если учесть характер местности, то, пожалуй, 60 наберется.

Двое суток без сна и отдыха пробирались через тундру, горы. Днем нас поливал дождь, по ночам засыпал снег. На третьи сутки подошли к Крестовому. Здесь десант разделился. Разведчикам выпало уничтожить четырехорудийную 88-миллиметровую батарею, отряду Северного оборонительного района — 150-миллиметровую.

Ночью по расщелине мы начали незаметно пробираться на огневые позиции. Темнота — хоть глаз выколи. Шли на ощупь, плотно, почти касаясь друг друга. Вдруг передний шарахнулся назад, почувствовал, что наскочил на проволоку. Но было поздно. Тотчас же в небо взлетела сигнальная ракета. В ее свете метрах в 40–50 от нас я увидел орудия, а совсем рядом — часового. Мгновенно дал очередь — гитлеровец упал.

А вверх взметались все новые огневые шары. Поднялась стрельба. Нас поливали свинцом из дотов и землянок, забрасывали гранатами. Освещенные ракетами, мы находились у проволочного заграждения. Я приказал преодолеть препятствие.

Первым подхватился Володя Фатькин, он сорвал с себя куртку и накрыл ею спирали. За ним поднялись другие. Все, что можно было снять с себя, полетело на проволоку. Моряки дружно кинулись на позицию немцев.

Володе Фатькину не повезло. Метрах в восьми от него неожиданно застрочили сразу два пулемета, до этого почему-то молчавшие. Разведчик свалился замертво.

Командир группы Александр Манин с гранатой в руке налетел на вражеских пулеметчиков и уничтожил их. Но от взрыва погиб и сам.

Отрядный богатырь Иван Лысенко, положив на голову свернутый бушлат, подлез под металлическую крестовину. Поднявшись во весь рост, крикнул:

— Пролазьте, пока стою!

Немцы полоснули по нему очередью из автомата. Он устоял. [173]

— Давай, давай, — гремел Лысенко, — не задерживай!

Но вот в его тело впилось еще несколько пуль, и богатырь свалился. На нем насчитали потом более двадцати ран.

Бой на огневой позиции батареи становился все ожесточеннее. Артиллеристов было в несколько раз больше, чем разведчиков. Все же нам удалось овладеть орудиями. Ими мы начали разрушать блиндажи.

К рассвету, разобравшись в обстановке и установив, что в нашем отряде менее ста человек, немцы контратаковали нас. Контратаку их поддерживала вторая батарея, еще не занятая отрядом Северного оборонительного района. Некоторое время мы отбивались.

А когда силы стали иссякать, вытащили из захваченных пушек замки и отошли на ближайшую сопку.

Гитлеровцы организовали преследование. Мы залегли. Наша позиция казалась надежной. Беспокоила небольшая ложбина, где, как мне доложили, противник пытался накопить силы для новой атаки. Я пошел проверить, так ли это. Навстречу из-за камней выскочил раненый старший матрос Мальцев.

— Немцы, — закричал он. — В камнях немцы!

Невероятно! Я считал, что по крутой и высокой стене обрыва подняться на сопку нельзя, но враг поднялся.

Своему помощнику Змееву я приказал собрать раненых, взять рацию и отходить. Остальных повел в рукопашную. Отступать егерям было некуда: сзади — пропасть, и штыки скрестились. Разведчики сражались самоотверженно, но к немцам все время подходило подкрепление.

Постарался пробиться к краю расщелины, чтобы гранатами приостановить гитлеровских солдат, карабкавшихся вверх. Впереди увидел Андрея Пшеничных. Его тонкое, чуть рябоватое лицо было бело, узкие черные глаза блестели. Он наносил штыком удары, от которых не было спасения. Но вот, наступив неловко на камень, Андрей поскользнулся и упал. Над его головой взметнулся приклад. Я рванулся на выручку. Дорогу преградили два немецких штыка. Нырнув вниз, я успел убить одного из егерей. Рядом появился Павел Барышев:

— Держись, ребята!

Пшеничных увернулся от удара. Винтовка егеря хрястнула, ударившись о гранит. Удивленный солдат выпустил [174] ее из рук и тут же грохнулся на землю. Его свалил Андрей Пшеничных.

На помощь нам подоспела группа мичмана Никандрова. Немцев удалось сбросить вниз. После этого они чуть приутихли. Однако положение наше оставалось тяжелым. Самое страшное состояло в том, что кончался боезапас.

Ночью сюда должны были подойти наши катера. Но на всякий случай я послал Пшеничных и Гугуева отыскать путь отхода с мыса.

В заливе показался немецкий корабль с десантом. Он медленно приближался к занятой нами горе. Наш плотный пулеметный огонь заставил его изменить курс и поискать другое место для высадки десанта. Но и в новом месте из прибрежных кустов десантников встретили автоматным огнем. Сообразив, что это действуют Пшеничных и Гугуев, я послал на подмогу им мичмана Александра Никандрова вместе с его группой.

Катер снова вынужден был отойти от берега.

Ночью мы прорвались на перешеек и там держались до рассвета. Потом перешли в решительную контратаку и погнали немцев по всему мысу до самой его оконечности.

Не знаю, сколько мы их побили, но в плен взяли 117 егерей. С нашей стороны потери убитыми составляли семь человек.

Войска 14-й армии, взаимодействуя с кораблями и частями Северного флота, успешно продвигались в глубь Северной Норвегии. Остатки разбитых немецких дивизий, отступая, зверствовали. Взлетали на воздух заводы, разрушались рудники, электростанции, горели города и поселки. Население немцы угоняли с собой.

Чтобы хоть как-то помешать этому варварству, командование флота решило высадить в тыл противника большой морской десант. Наш разведотряд должен был захватить для этого хороший плацдарм в районе Вадсе.

План действий был принят такой. Первоначально на полуостров Варангер забрасываются самолетом десять человек во главе с капитаном 3 ранга Лобановым. Они выбирают на побережье подходящее место для высадки разведотряда. Отряд продвигается в район Вадсе, обеспечивает высадку там главных сил десанта.

Но с самого начала план этот пошел кувырком. [175]

Сброшенные на Варангер в ночь на 27 октября парашютисты радировали, что ветер сильно рассеял группу. После этого рация замолчала.

Это было более чем странно. Ведь выброской руководил начальник парашютнодесантной службы флота полковник Орлов. Он считался у нас очень опытным парашютистом и хорошим организатором. По возвращении с задания Орлов докладывал, что группа капитана 3 ранга Лобанова десантировалась нормально.

Восстановить связь с парашютистами не удавалось. А время шло.

Тогда последовал приказ перебазировать наш отряд из Полярного на полуостров Рыбачий и держать его там в готовности к высадке. Туда же прибыл капитан 1 ранга Бекренев с группой радистов. Они дублировали радиограммы из штаба флота для Лобанова и беспрерывно находились на приеме. Медленно тянулись часы ожидания.

Утром 29 октября из Киркенеса Бекреневу поступило донесение, что в порт на норвежском мотоботе прибыли разведчики Агафонов и Пшеничных, прыгавшие вместе с Лобановым. Бекренев приказал немедленно доставить их на Рыбачий. Но раньше в Пумманки пришел другой норвежский мотобот из Вадсе, на борту которого находился еще один парашютист той же группы — матрос Михаленко. Он рассказал, что после приземления никого не смог обнаружить поблизости от себя. У места сбора тоже не было ни души. Прождав три часа, Михаленко стал пробираться к побережью. К морю вышел в районе Вадсе. Убедившись, что немцев рядом нет, он установил связь с норвежцами. Они согласились перебросить разведчика через Варангер-фиорд в Пумманки.

Матрос рассказал, что прыгали они при очень сильном ветре. Поэтому, вероятно, многие во время приземления получили серьезные травмы. Самого Михаленко постигла именно такая участь. Он сильно побился о камни и передвигался с трудом.

Норвежцы добавили, что фашисты собираются уходить из Вадсе и готовят к взрыву все жилые дома. Жителям предлагают немедленно эвакуироваться на запад. От имени населения Вадсе норвежцы просили помешать гитлеровцам осуществить это злодеяние.

В ночь на 30 октября наш отряд был высажен на мыс Лангбюнес. После марша я и капитан-лейтенант [176] Сутягин, исполнявший в этом походе должность начальника штаба отряда, взяли с собой трех моряков и стали подниматься на сопку, с которой хорошо просматривалась вся окрестная местность. По пути почуяли запах дыма. Осмотревшись, увидели хижину. В ней оказались разведчики из группы Лобанова. Не было только самого Лобанова. Рация разбита. Радисту просто чудом удалось передать тот кусочек радиограммы, который мы приняли.

Николая Лобанова нашли только к обеду 31 октября. Он был мертв — расшибся о камни.

Около полуночи прибыли в поселок Комагвер. За 48 часов пребывания на норвежской земле мы преодолели расстояние в 80 километров. В Комагвере намеревались отдохнуть. Население поселка, узнав о прибытии советских бойцов, высыпало на улицы. Норвежцы откровенно радовались, что мы прогоняем немцев, угощали разведчиков, чем могли. Один пожилой мужчина принес полный ящик сигарет. Сигареты были каирские.

— Откуда такие? — удивился я.

Он торжественно ответил:

— Еще довоенные. Этот ящик я приберег для самого радостного дня. Сегодня он настал.

Я предложил закурить на радостях всем вместе.

Предложение понравилось. К ящику потянулись одновременно руки русских и норвежцев.

Жители поселка вызвались забрать наших бойцов по домам, накормить, уложить на отдых. Это было очень кстати. Но тут мне вручили радиограмму. Отряду предлагалось срочно выступить в район Варде.

Через десять минут мы уже выступили.

Благодарные жители Комагвера натащили нам всяких продуктов, предложили теплую одежду. Мы благодарили их, но от продуктов отказались. Зато оставили им под временный присмотр четверых моряков из группы Лобанова, которые не могли выдержать похода. Посельчане охотно приютили их, а с нами отправили в качестве проводников троих молодых парней, хорошо знавших местность.

Отряд проходил через многие населенные пункты. И буквально везде местные жители встречали нас с исключительным радушием. Всюду нам предлагали остановиться передохнуть. Но мы спешили. А к отряду присоединялись все новые и новые молодые парни. Вначале [177] моряки шутили: идем, мол, с почетным эскортом. Потом стали даже волноваться: наш «эскорт» принял слишком внушительные размеры. В случае встречи с врагом эти безоружные неорганизованные люди могли попасть в большую беду. Стали советовать норвежцам вернуться. Они слушали, согласно кивали головами, но от нас не отставали. На подступах к Кибергу — крупному укрепленному пункту немцев на побережье полуострова Варангер — уже трудно было понять, что, собственно, движется по дороге: воинская часть или колонна демонстрантов.

Нас опережала молва о выдвижении к Варде несметного количества русских солдат и матросов. На противника это возымело действие — гитлеровцы оставили Киберг без боя.

Здесь мы погрузились на большой мотобот, любезно предложенный нам местным жителем, и продолжали свой путь к Варде морем. А наш «боевой эскорт» все двигался по побережью.

Встречные рыбаки сообщили, что гитлеровцы из Варде переправляются на материк. Все здания минируются.

Часам к двенадцати мы высадились у разрушенного причала.

Сопротивления и здесь не встретили. Находившиеся в порту немецкие подрывные команды при нашем приближении бежали. Но кое-что они все-таки успели натворить. Особенно пострадал центр города. Везде выбиты окна, двери. Магазины разграблены. Разрушена была и часть причалов.

В складах порта осталось много груза, в том числе мяса и консервов.

Норвежцы проявили исключительную дисциплинированность. Мы не видели, чтобы кто-нибудь из населения что-то брал. Они считали все брошенное немцами нашей военной добычей. Но мы отказались от этих трофеев в пользу местных жителей.

К нам непрерывно шли люди. И не только из Варде. Приезжали из других районов. Предлагали свою помощь, просили защиты от гитлеровцев. Люди, прибывшие 1 ноября из Альтен-фиорда, сообщили, что группа фашистских кораблей находится совсем недалеко от Варде и, возможно, ночью сделает попытку ворваться в порт. Против корабельной артиллерии у нас нечего было выставить, [178] да и высадке крупного десанта тоже вряд ли мы могли противостоять. Однако оставлять Варде не собирались. Часть трофейного оружия раздали населению. И нужно было видеть радость тех парней, которым посчастливилось получить автомат или винтовку!

Нас много расспрашивали о жизни в Советском Союзе. Но были и другие вопросы. Один молодой человек спросил:

— Зачем вы пришли в Норвегию?

— Только затем, чтобы добить немецко-фашистских оккупантов, — успел ответить я. Дальнейшее разъяснение взяли на себя сами норвежцы.

На следующее утро мы покинули Варде: из штаба флота поступило распоряжение срочно вернуться в Полярный. [179]