Сквозь шторм и тьму

Родился в 1912 году в селе Кимильтой (Иркутская область).

В 1933 году призван в Военно-Морской Флот. Прошел путь от штурмана подводной лодки до начальника штаба Краснознаменного Балтийского флота. В годы Великой Отечественной войны на Северном флоте командовал дивизионом торпедных катеров.

В настоящее время — первый заместитель начальника Главного штаба Военно-Морского Флота.

В первых числах мая 1944 года я получил назначение на должность командира дивизиона торпедных катеров. Подразделение это входило в состав недавно сформированной бригады Северного флота. Такое событие для меня было почти праздником. И вот почему. До войны в течение нескольких лет я плавал на подводных лодках и торпедных катерах в Тихом океане. Оттуда ушел учиться в Военно-морскую академию. Окончил ее уже во время войны. И вопреки желанию мне пришлось служить в Главном морском штабе, потом в штабе Северного флота. Я понимал, что штабное дело — важное и ответственное, но душа к нему не лежала.

Суровые климатические условия Севера не пугали. Еще в 1930 году матросом торгового флота я ходил из Архангельска в порты Норвегии. В должности штурмана одного из военных кораблей довелось совершить переход из Мурманска в Ленинград, так что нрав вечно бушующего Баренцева моря мне был уже знаком.

Беспокоило другое. Лишь немногие подчиненные мне офицеры и старшины имели специальную подготовку и опыт катерников. Большинство же прибыло с надводных [136] кораблей, подводных лодок, из авиации. А некоторые — даже из сухопутных войск.

К счастью, у меня оказались хорошие помощники. Достаточно опытным офицером был начальник штаба дивизиона капитан-лейтенант Арсений Иванович Ефимов. С ним я когда-то вместе служил на Тихоокеанском флоте. Добросовестным и трудолюбивым человеком был и мой заместитель по политчасти капитан-лейтенант Евгений Слепцов. Приятное впечатление произвел на меня также секретарь партийной организации старший лейтенант Константин Никитин. Правда, в отношении военной подготовки он многим уступал. Зато отличался общим развитием, острым политическим чутьем. А главное — что очень ценно для партийного работника — умел удивительно быстро находить общий язык с людьми. Его простота, искренность, душевная теплота сразу же завоевали сердца моряков.

Потом, когда Никитин побывал в боях и показал себя человеком бесстрашным, все у нас прониклись к нему еще большим уважением.

Дивизион состоял из двух отрядов. Во главе их стояли резко отличные по складу характера и опыту офицеры. Командир одного отряда — капитан-лейтенант Василий Михайлович Лозовский — с первых дней войны здесь, на Севере, плавал на морских охотниках, много раз участвовал в поисках подводных лодок, в обстреле позиций противника, в высадках десантов. Он хорошо ориентировался в море, не терялся ни в какой обстановке и умел всегда «выйти сухим из воды». Энергичный, требовательный, Лозовский обладал незаурядными организаторскими способностями. Подчиненные любили его, хотя командир и бывал порой не очень сдержанным в отношениях с ними.

Другим отрядом командовал капитан-лейтенант Иван Борисович Антонов. Когда-то он служил катерным боцманом на Тихоокеанском флоте. Потом окончил краткосрочные курсы и вот уже лет восемь занимает офицерские должности. В противоположность Лозовскому это был человек степенный, богатырского телосложения, чрезвычайно добрый и мягкий, чем иногда кое-кто пользовался.

Среди старшин и краснофлотцев были и умудренные жизнью, призванные из запаса «папаши», и совершенные [137] юнцы. Помню, как-то вечером к нам прибыли несколько молодых краснофлотцев. Один из них мне особенно запомнился — небольшой ростом, голубоглазый, румяный, ну чистый мальчишка. Подхожу, спрашиваю:

— Кто такой?

— Женя! — ответил.

Потом спохватился и добавил:

— Краснофлотец Евгений Малиновский, радиометрист.

Женя Малиновский оказался парнем что надо. За полгода он в совершенстве овладел радиолокационной станцией. А за отличие в бою был награжден орденом Красного Знамени.

Катера, на которых нам предстояло воевать, были американской постройки, поставленные Советскому Союзу по ленд-лизу. Двигатели, оружие, радиостанции и другая материальная часть нам были совершенно незнакомы. Документация же, поступившая вместе с катерами, давала сведения о них предельно краткие и поверхностные, да еще на неведомом большинству из нас английском языке. Пришлось положить немало труда, чтобы освоить новую технику. Все дни были заполнены напряженной боевой учебой.

Получили приказ о переходе дивизиона в другой порт. День перебазирования совпал с четвертой годовщиной оккупации Норвегии гитлеровскими войсками. Секретарь партбюро старший лейтенант Никитин предложил мне побеседовать на эту тему с личным составом. Я с удовольствием согласился. О Норвегии, где мне довелось побывать в дни своей молодости, у меня сохранились самые светлые воспоминания. Меня, как и всех советских людей, чрезвычайно тревожила трагическая судьба этой маленькой страны, населенной мужественным и гордым народом.

Немецко-фашистские завоеватели создали там 16 концентрационных лагерей. В них томились сотни тысяч норвежцев, деливших свое горе с советскими военнопленными. Четверть всего народного дохода стоило Норвегии содержание оккупантов. Гитлеровцы систематически истребляли передовых представителей норвежского народа. И прежде всего, конечно, коммунистов. Нам было известно, что от подлой руки фашистов погибли секретари ЦК КПН товарищи Хенри Кристиансен, Оттар Ли, член ЦК [138] и видный профсоюзный деятель Вигго Констеен, руководитель 40-тысячной забастовки рабочих в Осло Рольф Викстрем, председатель Норвежского коммунистического союза молодежи Арно Гаусло, ректор столичного университета профессор Сейн, профессора Бреггер, Шрейнер, Мор, Френсис Булль, Фреде Кастберг и многие другие патриоты.

Зверская расправа над ними вызвала у норвежцев жгучий гнев и возмущение против насильников. Движение Сопротивления, возглавленное коммунистической партией, охватило всю страну. Десятки тысяч честных граждан объединились в сотни партизанских отрядов и жестоко мстили ненавистным захватчикам.

Бок о бок с партизанами тяжелую борьбу с оккупантами вел и отряд бежавших из лагерей советских военнопленных под командованием В. А. Андреева.

Обо всем этом я рассказал морякам своего дивизиона. Слушали они меня с исключительным вниманием.

А на другой день после перехода в новый порт к нам прибыли командующий флотом адмирал А. Г. Головко и командир нашей бригады капитан 1 ранга А. В. Кузьмин.

Адмирал осмотрел катера, поговорил с офицерами и краснофлотцами, прошелся по городку. Заглянув на камбуз, он с удовольствием съел там целую миску своей любимой гречневой каши. Кстати сказать, об этой слабости адмирала знали на всем флоте, и где бы он ни появился, его неизменно потчевали этим блюдом.

Неожиданно командующий объявил тревогу. Он проверял нашу тактическую подготовку и состояние оружия.

После отбоя командир зенитно-артиллерийского дивизиона капитан Юкаров начал хвастать, как ловко несколько дней назад обстрелял самолеты противника и якобы сбил один из них.

— А где пух-перо? — строго спросил Головко.

— Нету, товарищ командующий, обломки упали в море, — нашелся Юкаров.

— В следующий раз постарайтесь, чтобы они остались на суше. Тогда поверю...

От нас адмирал направился в Полярное. На прощание приказал комбригу и мне, чтобы через неделю дивизион был готов следовать в другую бухту. [139]

В начале июня я перевел четыре катера на полуостров Рыбачий. На нем и на полуострове Средний были советские войска. На южном и западном берегах Варангер-фиорда располагались гитлеровцы. Порты Варде, Вадсе, Киркенес и Лиинахамари они использовали как опорные пункты. Через Киркенес и Лиинахамари противник снабжал свои войска. Через них же вывозил в Германию железную руду и никель. Перед моряками стояла задача прервать эту морскую коммуникацию немцев, беспощадно уничтожать их транспорты и боевые корабли. В ее решении активно участвовали торпедные катера. Районом их действия были главным образом Варангер-фиорд и северо-восточное побережье Норвегии. Когда-то эти места принадлежали России, но незадачливые царские дипломаты в 1826 году уступили их Норвегии, лишив свою страну весьма важного участка незамерзающего побережья с удобными для портового строительства многочисленными фиордами.

Южнее полуострова Средний по мрачному скалистому хребту Муста-Тунтури проходила линия фронта. От нее до района стоянки наших катеров было менее 20 километров.

В западной части Среднего возвышается гора Земляная, покрытая, как и вся окружающая ее местность, мхом и скудной травой. С нее в хорошую погоду просматривается весь Варангер-фиорд. И командир бригады обосновал там свой командный пункт.

По соседству с нами располагалась авиагруппа, предназначенная для прикрытия дивизиона и борьбы с вражескими кораблями в море. Мы сразу же вошли в контакт с летчиками. Их командир капитан Демьян Васильевич Осыка был хорошо известен на флоте своими дерзкими атаками немецких конвоев и мастерскими ударами по аэродромам противника. Моряки и авиаторы быстро сдружились и очень успешно взаимодействовали в боях. Не один катерник сохранил свою жизнь благодаря смелости и находчивости своих крылатых друзей. А катерниками в свою очередь спасено 16 летчиков-североморцев, сбитых над студеными водами Баренцева моря.

Нередко мы проводили вместе и короткие часы досуга. Красивый, с роскошными запорожскими усами, Демьян Васильевич Осыка обладал приятным баритоном и частенько [140] под аккомпанемент гитары исполнял нам «Нич яка мисячна, зоряна ясна», «Чорнии брови, карии очи» и другие чудесные украинские песни. Я в такие минуты блаженно закрывал глаза, и передо мной возникал образ любимой жены. Забывалось, что идет жестокая битва не на жизнь, а на смерть. И только внезапно вылетавшее из хриплого динамика предупреждение: «Мыс Вайдагубский, два Ме-109, высота полторы тысячи» — возвращало нас к суровой действительности. Командиры деловито спешили к катерам, проверяли готовность зенитных средств.

Весь июнь 1944 года в Варангер-фиорде стояла ясная погода. В ярко-голубом небе — ни облачка, никакого ощутимого движения воздуха. В такие дни трудно выходить в точку торпедного залпа. В заливе катера были как на ладони. Их в любую минуту могли атаковать самолеты, обстрелять артиллерия. Прикрыться можно было только дымом. И все же катерники ни на минуту не оставляли врага в покое. На перехват его кораблей летали и наши самолеты, ходили подводные лодки. Одним словом, делалось все возможное, чтобы фашистские транспорты не могли свободно плавать.

28 июня меня вызвал к телефону начальник штаба Северного оборонительного района капитан 1 ранга Даниил Андреевич Туз.

— Командующий флотом приказал во что бы то ни стало найти в море сбитого в воздушном бою нашего летчика-истребителя.

— Есть! — ответил я. — А искать его где?

— Перед тем как выброситься с парашютом, пилот сообщил, что находится где-то западнее Рыбачьего.

Через несколько минут мы вышли в указанный район и метр за метром начали просматривать водное пространство. Вскоре вдали заметили какую-то точку. Приблизились. На волне качалась ярко-красная резиновая спасательная шлюпка. В ней сидел голубоглазый парень в мокром летном обмундировании. Очевидно, он еще издали разглядел на нашем катере советский флаг и поэтому встречал нас радостной улыбкой. Подобранный оказался известным истребителем Героем Советского Союза капитаном Владимиром Александровичем Бурматовым. Он сильно продрог в студеной воде, но настроение у него [141] было прекрасное. Предложили ему водки. К нашему удивлению, он отказался. Зато с удовольствием взял у моряков сухое белье.

На причале нас восторженно встретила большая группа летчиков. Они подхватили спасенного товарища на руки и унесли на берег.

По телефону я связался с командиром бригады. Доложил о выполнении задания и сразу же получил новое.

— Сегодня весь день, — сказал Александр Васильевич, — наши летчики бомбили вражеские транспорты в Киркенесе. Часть этих судов перебазируется в Печенгу. Идите к Айновским островам, наблюдайте обстановку. Если обнаружите противника — атакуйте! Я буду сообщать данные разведки и организую прикрытие с воздуха.

— Все понятно. Когда выходить?

— Сейчас же. Вы лично на каком корабле будете?

— На двести сорок первом, с Домысловским.

— Ладно! Ни пуха, ни пера!

Для порядка начальника полагалось послать к черту. Но из соображений субординации я не позволил себе этого. Быстро собрал командиров катеров, объяснил задачу. У всех даже глаза заблестели. Только командир двести сорокового старший лейтенант Виктор Бочкарев был чем-то озабочен и даже, как мне показалось, встревожен. Я спросил, в чем дело.

— Понимаете, товарищ командир дивизиона, у меня что-то с правым мотором. Не заводится, и все. Пробовал ходом — тоже не получается.

Направлять в бой неисправный катер не имело смысла.

— Куда же вы раньше смотрели?

Бочкарев молчаливо пожал плечами. Мне показалось, что у него даже навернулись слезы. В начале войны, едва успев закончить военно-морское училище, он попал на сухопутный фронт, участвовал в тяжелых оборонительных боях. Осколком мины был серьезно ранен в правую руку. Рана зажила. Офицер рвался в бой, чтобы отомстить фашистам. А тут вдруг случилась такая история.

Учитывая это, я несколько смягчился и приказал дивизионному механику немедленно заняться катером Бочкарева. Но ждать, когда он будет отремонтирован, не стал. [142]

Айновские острова — всего в четырех милях от полуострова Средний и в десяти от Печенгского залива, вход в который простреливался нашими береговыми батареями. Обычно перед проводкой конвоев немцы сильно задымляли подходы к порту. Так они поступили и на этот раз. Непроглядная завеса скрыла все, кроме верхушек скалистых гор. В такой обстановке выжидать и высматривать противника просто глупо. Немцы могли проскочить под самым носом. Решил действовать активно.

Над нами кружились наши верные друзья — истребители прикрытия. В динамике, установленном в боевой рубке катера, раздался баритон Демьяна Осыки:

— Идите спокойно, я вас прикрою!

Не задерживаясь у Айновских островов, наши катера приблизились к дымзавесе. И не зря. Недалеко от нас из черно-сизой пелены вынырнуло несколько немецких «шнеллъботов» (сторожевых катеров). Мы обстреляли их, и они снова скрылись в непроглядной мути.

«Неспроста эти тут вертятся», — подумал я и скомандовал на ведомые катера курс и скорость. Вошли в полосу дыма. Сразу стало темно. Ноздри раздражал едкий запах хлорсульфановой кислоты. К счастью, скоро оказались на чистой воде вблизи скалистого берега. Я знал, что глубины моря здесь большие, и поэтому не опасался на что-либо налететь. Начали поиск вдоль дымзавесы. С катера лейтенанта Юрченко услышал доклад:

— Вижу мачту над дымом.

Не долго раздумывая, скомандовал:

— Атакуй!

Подул легкий ветер, завеса начала расходиться. В ее разрывах мы увидели немецкий транспорт. Его атаковал катер Юрченко. С дистанции около 2 кабельтовых{1} он выпустил две торпеды. Одна из них попала в середину транспорта. Раздался взрыв. Вверх взметнулся огромный султан воды. Судно противника, разломившись пополам, начало тонуть. А комендоры катера Гребенец, Казаков и Воробьев в это время уже стреляли по «шнелльботу» и подожгли его. Однако тому все же удалось скрыться за остатками дымовой завесы.

Через некоторое время мы обнаружили танкер и тральщик. Я приказал старшему лейтенанту Шуляковскому [143] (там же находился командир отряда капитан-лейтенант Лозовский) атаковать тральщик, а сам нацелился на танкер. В эфире в этот момент царила неразбериха. Получилось так, что наши и немецкие радиопередатчики работали на одних и тех же частотах. Были слышны все переговоры противника. Немецкие моряки отчаянно ругались и требовали скорее выслать истребителей. Нам надо было спешить. Катер Шуляковского стремительно понесся к цели. Команда тральщика заметалась по палубе. Некоторые прыгали за борт. Шуляковский выстрелил двумя торпедами. Пауза — и над водой прокатился гром. В воздухе мелькнули обломки, от места взрыва во все стороны побежала торопливая волна.

Но и катер Шуляковского получил повреждения. Один вражеский снаряд попал в носовую стенку рубки, другой [144] — в моторный отсек и перебил масляную магистраль. Мотор сбавил обороты. Катер начал медленно отходить от места боя. Над ним, точно стая хищников, закружилась шестерка «мессершмиттов». К счастью, подоспели наши «ястребки». Началась ожесточенная схватка в воздухе. Она длилась двадцать две минуты. Мы следили за ней с напряженным вниманием. Наконец один «мессер» задымил и, круто снижаясь, потянул к берегу. Потом были подбиты еще два немецких самолета. Остальные поспешили ретироваться.

Пока Шуляковский расправлялся с тральщиком, флагманский катер сблизился с танкером. Лейтенант Виктор Домысловский, поймав его в визир прицела, ждал моей команды.

— Залп! — сказал я и надавил кнопку секундомера, желая проконтролировать ход торпед. Словно две огромные рыбы, плюхнулись они в воду и, оставляя пузырчатый след, понеслись к цели. Мне казалось, что стрелка секундомера движется чересчур медленно, что давно пора бы раздаться взрыву.

Закралось сомнение: «А вдруг промах? Ведь это первая боевая атака лейтенанта Домысловского». Но нет. Гигантский черный столб поднялся к небу. Танкер треснул, как гнилой орех. Вспыхнул пожар. Среди разлитой горящей нефти некоторое время маячили труба и кормовая мачта судна. Затем и они скрылись под водой. Моряки поздравляли друг друга с успехом. Мы с Домысловским тоже поддались общему настроению и даже расцеловались.

Развернувшись, догнали катер Шуляковского. Он шел малым ходом. Мотористы самоотверженно боролись за восстановление масляной магистрали. Краснофлотец Геннадий Жуков руками зажал перебитый маслопровод, терпел адскую боль, пока старшина группы Витренко накладывал заплату. В конце концов повреждение было устранено, и корабль дал полный ход.

Через полтора часа мы возвратились. Команды возбужденно обменивались впечатлениями о прошедшем бое. Мрачным и удрученным был только экипаж с двести сорокового. Виктор Бочкарев сумел устранить неполадки, но выйти в море так и не успел.

На другой день перешли в Полярный. Там был и адмирал А. Г. Головко. Арсений Григорьевич с пристрастием [145] расспрашивал о наших действиях в районе Айновских островов, одобрил их и приказал комбригу представить отличившихся к наградам. А мы, пополнив запасы, вновь отправились на «позицию». Задача оставалась прежней — активно искать и топить немецко-фашистские корабли.

13 июля нашей авиацией у северо-западных берегов Норвегии был обнаружен небольшой конвой. Вероятнее всего, он направлялся в Варангер-фиорд. Корабли противника, как обычно, держались поближе к берегу. В случае опасности они могли быстро укрыться в любом из многочисленных фиордов.

К этой группе присоединились другие транспорты и корабли охранения. Днем позже конвой уже насчитывал более двух десятков единиц.

Ясная погода начала портиться. Над побережьем нависла низкая облачность. Она мешала нашим летчикам следить за противником или атаковать его. На какое-то время вражеские корабли были совсем потеряны из виду. Но утром 15 июля их обнаружила западнее Тана-фиорда подводная лодка «С-56», которой командовал капитан 2 ранга Григорий Щедрин. Ей удалось потопить один миноносец из состава охранения. До ухода на глубину Щедрин успел передать координаты вражеского конвоя. Туда полетели наши самолеты. Высота облачности в районе цели не превышала 25–30 метров. В такую погоду маневрировать вблизи высоких скалистых берегов чрезвычайно опасно. И все же летчики снижались чуть ли не до самой воды.

С бреющего полета лейтенант Богданов обнаружил конвой северо-западнее Варде. В строю двух кильватерных колонн шли шесть крупных транспортов. Их сопровождали три эсминца и около двух десятков сторожевиков, тральщиков и «шнелльботов». Богданов немедленно передал эти данные по радио, а затем и сам вернулся на аэродром.

Я к тому времени был уже на Рыбачьем. Подробно расспросил летчика о всем виденном и задумался. Силы противника довольно внушительные — более тридцати вымпелов. Из них свыше трех четвертей — быстроходные и высокоманевренные боевые корабли, вооруженные скорострельной артиллерией. В условиях полярного дня, при большой горизонтальной видимости справиться с таким [146] конвоем нелегко. Как же быть? Какую тактику избрать?

Решил стремительно сблизиться и атаковать с максимально короткой дистанции.

Катера стояли на внутреннем рейде в ожидании приказа. И я отдал его.

На этот раз в качестве флагманского избрал катер старшего лейтенанта Александра Горбачева. И вдруг в самый последний момент выяснилось, что именно на этом корабле вышел из меридиана гирокомпас. Магнитный был исправен, но он неустойчив на волне. Однако переходить из-за этого на другой катер я воздержался: это могло вызвать нежелательную реакцию у экипажа.

На рейде обошел корабли и через мегафон отдал последние указания о порядке действий. Катера построились в кильватер и покинули базу.

Облачность несколько разошлась. Комбриг приказал поднять две пары истребителей. Они прикрывали нас и вели наблюдение за морем.

Примерно через час мы достигли полуострова Стуре-Эккерей. Здесь и рассчитывали перехватить конвой. У берега держалась плотная серо-голубая дымка. Подал команду: «Убавить ход!»

Полуостров Стуре-Эккерей значительно выше материковой части. С моря он выглядит как остров. Хорошим ориентиром на нем был далеко видный черный триангуляционный знак. Пошли вдоль хмурых норвежских скал, то и дело рискуя попасть под обстрел береговых батарей противника.

Видимость все время менялась. То прояснялось, то вдруг откуда-то наплывал редкий туман. С одной стороны, это затрудняло наблюдение, а с другой — помогало нам.

Вражеский конвой первыми обнаружили летчики и сообщили нам точное его местонахождение. Катера изменили курс.

С берега нас заметили. Неприятельская артиллерия открыла сильный огонь. Катер лейтенанта Ивана Никитина поставил дымзавесу.

Через несколько минут мы увидели силуэты больших кораблей. Они вытянулись в одну кильватерную колонну и, очевидно, готовились зайти в Бек-фиорд. По моей команде катера прибавили ходу. И почти в тот же миг [147] корабли противника начали обстреливать нас из всех калибров. Мы оказались в весьма невыгодном положении. Но выбора не было. Транспорты находились недалеко от фиорда и могли улизнуть.

Я принял решение на максимальной скорости, постепенно сходящимися курсами выйти на центр конвоя. Затем повернуть «всем вдруг» вправо на 90 градусов и широким фронтом, наподобие кавалерийской лавы, разом ударить по крупным кораблям. По радио быстро распределил цели и дал команду атаковать гитлеровцев. Идя на зигзаге, катера беспрерывно ставили дымзавесы. Вокруг звенело, гудело, стонало от разрывов. Вода кипела от тысяч осколков. Они как град стучали по защитным бронеплитам. А мозг сверлила одна мысль: «Только бы успеть выйти на дистанцию... Только бы точно выпустить торпеды...»

Сближение продолжалось около десяти минут. Они показались вечностью. Противник всеми мерами пытался дезорганизовать нашу атаку. Вот три «шнелльбота» устремились навстречу флагманскому катеру. Но Александр Горбачев стреляный воробей. Ловким маневром он увернулся от удара, поставил дымзавесу и снова пошел на цель. Ею был вооруженный двумя пушками и несколькими пулеметами крупный транспорт. Он отчаянно отстреливался. Один из снарядов разорвался в непосредственной близости от кормы катера, обрушив на палубу целый каскад воды; другой разбил баллон дымаппаратуры и воспламенил несколько шашек. Катерный боцман Сергей Огурцов, пренебрегая ожогами, сумел быстро сбросить за борт и баллон, и шашки. Тем временем дистанция до транспорта сократилась до 4 кабельтовых. Еще десять секунд — и я командую:

— Залп!

Под ногами вздрогнула палуба — это из обоих аппаратов выскочили торпеды. Пускаю секундомер. Стрелка его едва успела пройти семнадцатое деление, как мостик транспорта скрылся за высоким столбом черного дыма, смешанного с серыми клубами пара. Переломившись пополам, вражеское судно пошло на дно Баренцева моря. А мы легли на курс отхода.

В дыму беспрерывно натыкались на вражеские корабли, вступали с ними в короткие артиллерийские перестрелки. Наконец вырвались на чистую воду. [148]

Воспользовавшись некоторой паузой, решил разобраться в обстановке.

На нашем катере осколком снаряда смертельно ранен в голову радист старшина 1-й статьи Тертычный — человек уже пожилой, призванный из запаса. Около него хлопотал корреспондент флотской газеты писатель Александр Ильич Зонин и помощник командира катера молоденький светловолосый лейтенант Владимир Барбашов — тоже раненый. Другие члены экипажа устраняли многочисленные, но не очень серьезные повреждения корабля.

А бой продолжался. Катера старших лейтенантов Лихоманова, Чепелкина, Бочкарева попали под губительный огонь двух эсминцев, охранявших большой транспорт. Бочкарев скрылся за дымзавесой, а потом неожиданно выскочил из-за нее и удачным торпедным выстрелом оторвал одному эсминцу полубак. Корабль перевернулся и стал тонуть. Лихоманов вступил в тяжелый поединок с другим эсминцем. И тоже вышел победителем. Используя благоприятную обстановку, Чепелкин с короткой дистанции атаковал и потопил транспорт.

Не повезло лейтенанту Ивану Никитину. В его катер попал снаряд и нанес большие повреждения. Среди экипажа есть убитые и раненые. Однако Никитин идет в атаку на сторожевик и успешно завершает ее.

В гораздо худшем положении оказался лейтенант Виталий Юрченко. Обнаружив в хвосте конвоя небольшой танкер, он выпустил в него одну торпеду и промахнулся. Но не таков Юрченко, чтобы смириться с неудачей и упустить врага. Командир катера принял дерзкое решение — взять судно на абордаж. Катер приблизился к танкеру, несколькими пулеметными очередями принудил его остановиться и высадил абордажную группу. Команда разбежалась по судовым помещениям и заперлась. Забрав документы из штурманской рубки, абордажники заложили в машинное отделение несколько подрывных патронов, подожгли фитиль и быстро отошли. Обо всем этом Юрченко доложил по радиофону.

— Взорвался танкер! — воскликнул он. — Ох и красиво взорвался!

И далее уже деловито:

— Потерял ориентировку, не могу сообщить своего местонахождения. [149]

Я дал ему указание следовать в южном направлении.

Район боя был так сильно задымлен, что определить, где свои, где чужие, да еще под интенсивным артиллерийским огнем, было чрезвычайно сложно. Юрченко едва не столкнулся с вражеским сторожевиком, и тот сделал по катеру несколько пушечных выстрелов. Катер резко сбавил ход, но успел все же подвернуть на боевой курс и выпустить последнюю торпеду. Сторожевик взорвался и затонул. Однако и корабль Юрченко едва держался на плаву. Снарядом ему разворотило корму. В образовавшуюся пробоину хлынула вода. А из-за дыма выскочили вдруг четыре немецких «шнелльбота».

По радио мы услышали последний доклад Виталия:

— Расстреливают в упор! Прощайте, това...

Я распорядился всем искать Юрченко и оказать ему помощь. Но попытки спасти попавшего в беду товарища оказались безуспешными.

Сторожевики и охотники противника стали преследовать нас. С берега посты ПВО предупредили, что в воздухе появилась большая группа истребителей противника. На нашу беду, облачность окончательно рассеялась. Когда мы добрались до середины Варангер-фиорда, в ясном небе уже шел воздушный бой. Около трех десятков самолетов кувыркались на разных высотах. Наши летчики не допускали «мессершмиттов» к катерам.

Возвращались мы с победой. Шутка сказать, потопили девять немецких кораблей: два эсминца, четыре крупных транспорта, танкер и два сторожевика. Тем не менее настроение у меня было невеселое. Я очень тяжело переживал потерю катера Виталия Деомидовича Юрченко со всем его экипажем. Не радовали даже поздравления командующего флотом и комбрига.

Позже мы узнали, что несколько раненых моряков из команды погибшего корабля, в том числе и сам Юрченко, были подобраны немцами и отправлены в лагерь военнопленных под Киркенес. Там их держали недолго. Как только у советских моряков поджили раны, их переправили в Тромсе.

Местные жители доброжелательно относились к нашим людям. В гитлеровском концлагере судьба свела Виталия Юрченко с потомком русского переселенца. Вдвоем они совершили дерзкий побег из лагеря. За несколько дней они перебрались через Скандинавские горы [150] в Швецию и оттуда с помощью советского посольства Виталий Деомидович возвратился на родину. За героическое поведение в бою и в плену командующий флотом адмирал А. Г. Головко наградил его орденом Красного Знамени.

А тем временем наступила заполярная осень. С ней пришли свирепые штормовые ветры, снежные бураны и бесконечно длинные ночи. В кромешной тьме мы продолжали бороздить бушующее море, выслеживая вражеские корабли.

В октябре 1944 года в Заполярье развернулись решающие события. Войска Карельского фронта и Северный флот начали большую наступательную операцию.

Наша бригада должна была принять участие в высадке десантов. В укромных бухточках Кольского залива бойцы морской пехоты уже тренировались в посадке на катера, высадке на необорудованное морское побережье.

За несколько дней до начала десантных действий я получил приказание перебросить роту солдат в бухту Большая Волоковая. Переброска совершалась ночью. Луны не было. Дул холодный ветер. Беспрерывно хлеставшие [151] в корпуса катеров встречные волны поднимали тучи брызг. Это затрудняло наблюдение. Мы шли вдоль северного побережья Рыбачьего, имея на каждом корабле по взводу нехоты с оружием и боеприпасами. Вдруг за кормой одного из катеров раздался взрыв. Оказывается, наскочили на плавающую мину. Кормовую часть корабля как топором отрубило. Погибло пять человек.

Потом наш дивизион участвовал в высадке подразделений 63-й бригады морской пехоты в тыл врага. Командование создало три десантных отряда: первый — в составе дивизиона малых охотников под командованием капитана 3 ранга С. Зюзина; во второй вошел дивизион больших охотников во главе с капитаном 3 ранга Н. Грицуком, а в третьем оказался наш дивизион торпедных катеров.

9 октября отряды, погрузив десантников, с небольшими интервалами во времени вышли из бухты Большая Волоковая. Нами были приняты, казалось, все меры скрытности. Однако едва подошли к мысу Земляной, как оказались в лучах прожектора, расположенного у входа в Печенгский залив. Тотчас же над нашими головами начали рваться осветительные снаряды. Затем береговые орудия противника открыли огонь на поражение. Наши артиллеристы с полуострова Средний ответили им. Завязалась контрбатарейная борьба.

Мы воспользовались этим и, прикрываясь дымовыми завесами, устремились в залив Матти-вуоно. Недаром потратили много времени на тренировки. Люди действовали уверенно, согласованно и самоотверженно. Во время высадки многим морякам пришлось стоять по грудь в ледяной воде и поддерживать трапы, по которым выходили на берег десантники, выгружалось оружие и боеприпасы.

К часу ночи вся 63-я Краснознаменная бригада морской пехоты почти без потерь была высажена в заданном районе и стала быстро продвигаться в глубь побережья. Застигнутые врасплох, гитлеровцы не сумели оказать ей серьезного сопротивления.

В ту же ночь группа малых охотников под командованием старшего лейтенанта Бориса Митрофановича Ляха восточнее входа в Печенгский залив высадила разведывательные отряды капитана И. П. Барченко-Емельянова и старшего лейтенанта В. Н. Леонова. [152]

Разведчики вышли к мысу Крестовый и в жестокой рукопашной схватке овладели расположенной там артиллерийской батареей. Этим было снято главное препятствие для следующего десанта, который должен был прорываться непосредственно в порт Лиинахамари.

А на рассвете другая бригада морской пехоты (12-я) после мощной артиллерийской подготовки начала прорыв обороны противника на хребте Муста-Тунтури. Там было сосредоточено около девяти тысяч немецко-фашистских войск и много огневых средств.

Поддержанные активными действиями флотской и фронтовой авиации, обе бригады наступали успешно и к вечеру 11 октября вышли на подступы к Печенге. Войска 14-й армии также взломали оборону противника и продвигались к Печенге из района Луостари.

В ночь на 12 октября я с группой катеров опять вышел в море. Задача была обычная: найти и уничтожить конвой противника, который еще днем обнаружила наша воздушная разведка у северных берегов Норвегии. Темень стояла непроглядная. Только при разноцветных сполохах мы угадывали скалистые острова Варде. Вспомнились слова из стихов Нурдаля Грига:

Вражеский конвой как в воду канул. Совместно с нами в поиске участвовал самолет-разведчик. Я периодически запрашивал летчика по радиофону, что он видит. В ответ все время слышалось одно и то же:

— Пока ничего.

Прошло около двух часов, и вдруг из динамика раздался радостный возглас:

— Вижу!.. Конвой под берегом!.. Осветить?

Что поймешь из такого донесения? Где конвой? На каком от нас удалении? Каким курсом идет?

Я потребовал:

— Точно определите место.

Катерам приказал сбавить ход, построил их в строй фронта и развернул в сторону, где, по моим расчетам, мог находиться противник. В составе нашей группы был один катер с радиолокационной станцией. На мой запрос [153] командир этого катера старший лейтенант Косовнин ответил:

— Кроме береговой черты, ничего не наблюдаю.

Летчик же настойчиво утверждал, что видит конвой, но точно определить его координаты не может. Он вновь попросил разрешения сбросить над кораблями противника осветительную бомбу.

— Разрешаю, — ответил я.

Каково же было наше удивление и досада, когда осветительные бомбы повисли у нас над головами. Оказывается, летчик принял нас за противника. В сердцах я отправил самолет на аэродром и продолжал поиск без него.

Но на том наши злоключения не кончились. Через некоторое время старший лейтенант Ганкин в свете полярного сияния увидел перед собой остроконечную скалу и, посчитав, что это корабль, атаковал ее. Взрывы двух торпед взбудоражили ночь. Какой конфуз!..

Командир бригады услышал наши радиопереговоры и недовольным голосом спросил:

— Что у вас там за возня?

Пришлось объяснять. [154]

Продолжая поиск, мы повернули на юг и пошли вдоль берега. Тут только наш радиолокатор обнаружил противника. Проверив несколько раз данные, Косовнин донес, что три крупные цели идут в кильватерном строю курсом около 220 градусов. Мористее их двумя группами следует охранение.

Мы оказались между берегом и конвоем. Отсюда противник никак не мог ждать нападения. Стараясь не обнаружить себя раньше времени, пошли на сближение самым малым ходом. Потянулись напряженные минуты. Вот на фоне неба смутно замаячили силуэты трех транспортов. Подаю сигнал атаки.

Катер, на котором находился я сам, атаковал большой двухтрубный пароход. Противник заметил нас, только когда мы вышли уже на позицию залпа. В воздух взвилось несколько зеленых ракет. На короткое время они осветили всю неприятельскую армаду. По нас открыли ураганный огонь. Но поздно! Прозвучали команды:

— Аппараты, товсь!.. Залп!

Все катера, выпустив торпеды, легли на курс отхода.

Корабли охранения продолжали вести огонь. В наш катер попало несколько снарядов. К счастью, двигатели не получили повреждений.

А с берега батареи противника стреляли осветительными снарядами. Пользуясь этим, два или три быстроходных вражеских кораблика попытались прижать нас к берегу. Пулеметчик Першин отгонял их меткими очередями, хотя сам уже получил ранение и буквально истекал кровью.

В моторном отсеке были смертельно ранены старший краснофлотец Кормич и старшина 1-й статьи Войнаровский. Задетым оказался и находившийся в рубке дивизионный штурман старший лейтенант Александр Мотрохов. Но все они оставались на боевых постах и выполняли свои обязанности.

Катер получил серьезные повреждения. Положение становилось отчаянным. Невзирая на сильный огонь, я решил все-таки прорваться в открытое море. Часто меняя курсы и сбрасывая в воду дымовые шашки, мы на самой большой скорости понеслись прямо сквозь вражеский строй. Противник то ли потерял нас в дыму, то ли не стрелял, боясь попасть в своих, — не знаю. Но нам удалось вырваться на простор, установить радиосвязь [155] с остальными катерами и вместе с ними благополучно вернуться в базу.

В этом бою мы потопили три вражеских транспорта.

А в следующую ночь — на 13 октября — два дивизиона торпедных катеров под командованием Героя Советского Союза капитан-лейтенанта Александра Шабалина и капитана 3 ранга Сергея Коршуновича вместе с малыми охотниками капитана 3 ранга Сергея Зюзина ворвались в порт Лиинахамари и высадили там еще один десант морской пехоты. После упорного боя десантники овладели портом и городом. На мою долю в этой операции выпало сперва нести дозор на подходах к Печенгскому заливу и не допускать противника к району десантирования, а потом высаживать пехоту на входные мысы для захвата береговых батарей.

Обе задачи были решены.

25 октября после мощной артиллерийской подготовки войска 14-й армии во взаимодействии с флотской авиацией и морскими десантами штурмом овладели городом [156] и военно-морской базой Киркенес. Север Норвегии вновь вздохнул полной грудью. Немецко-фашистские завоеватели были разгромлены.

Своим спасителям — советским солдатам и матросам местные жители воздвигли впоследствии памятник. На монументе начертали знаменательные слова:

«Норвегия благодарит вас». [157]