На главном направлении
Родился в 1905 году в Северной Осетии. С 1926 по 1966 год находился в рядах Советских Вооруженных Сил. В Великой Отечественной войне участвовал с первого и до последнего дня. Начал командиром разведывательного батальона в Заполярье, закончил командиром гвардейской дивизии в Восточной Померании.
Член КПСС с 1941 года.
12 октября 1944 года, поздно вечером, меня вызвали на командный пункт 99-го стрелкового корпуса. Командир его генерал-майор Семен Петрович Микульский, рассматривая карту, сказал:
— В течение ночи вашей дивизии предстоит очистить от противника район севернее Луостари, а с утра перейти в наступление в направлении на Печенгу и овладеть ею.
10-й гвардейской стрелковой дивизии, которой я в то время командовал, для усиления придавались танки.
Генерал Микульский поставил в известность, что одна бригада соседнего корпуса к исходу 13 октября должна выйти по тундре в район озера Насюкка-Ярви и перехватить дорогу Печенга — Торнет. Справа от нас в направлении на Печенгу будет наступать 131-й стрелковый корпус.
Но вернемся на несколько дней назад. Ранним туманным утром 7 октября над заснеженными сопками Заполярья вдруг разразилась артиллерийско-минометная канонада. Это перешедшая в наступление 14-я армия Карельского фронта и моряки Северного флота начали взламывать долговременную оборону противника. Приморский плацдарм, занятый гитлеровцами, с юга был прикрыт почти [67] непроходимой тундрой, с востока и севера — укрепленной линией протяженностью около сорока километров. Рубеж этот проходил по реке Западная Лица, губе Малая Волоковая и далее по перешейку полуострова Средний. Сказать, что наступать здесь было трудно, — ничего не сказать. Пути приходилось прокладывать там, где не ступала нога человека. Люди шли по колено в воде, ломая тонкую корку льда, преодолевая незамерзающие топи и болота. Мы ждали этого дня три года, готовились к нему, не давали врагу покоя, совершая дерзкие налеты на его гарнизоны, проводя частные операции по улучшению своих позиций. Неприятель за это время лишился нескольких десятков тысяч солдат и офицеров, недосчитался многих своих кораблей, потопленных в море и в базах. Сотни, а может, и тысячи фашистских самолетов были сбиты защитниками заполярного неба.
И вот теперь, сломив сопротивление 19-го горнострелкового корпуса фашистов на главной полосе обороны, наши войска овладели аэродромом под Луостари. Противник потерял и важный коммуникационный узел — дорогу, соединяющую Печенгу и Салмиярви с Норвегией, где находились оперативные резервы немцев.
12 октября 99-й стрелковый корпус в составе 65, 114 и 10-й гвардейской стрелковых дивизий занял Луостари. Наши 24-й и 28-й полки овладели северной окраиной города, а 35-й — во втором эшелоне на восточном берегу Петсамо-Йоки прикрывал правый фланг дивизии.
Остатки 2-й горноегерской дивизии и других резервных частей гитлеровцев, численностью до двух пехотных полков с артиллерией и минометами, перешли к обороне у развилки дорог в двух километрах севернее Луостари, непосредственно перед фронтом 10-й гвардейской стрелковой дивизии. От них-то и предстояло нам очистить этот плацдарм в течение ночи.
В первом эшелоне бои вели 24-й и 28-й полки, во втором — 35-й. В течение ночи на 13 октября гвардейцы 24-го полка без особого напряжения выполнили возложенную на них задачу. С рассветом дивизия перешла в наступление. У развилки дорог неприятель нанес внезапный фланговый удар с северо-запада. Мы отбили его натиск. Враг контратаковал вторично. И опять безуспешно. Однако наши попытки овладеть высотами в районе развилки дорог также потерпели неудачу. Я и командиры полков [68] недоумевали: откуда у немцев взялись на этом направлении свежие силы? Вскоре все прояснилось. Стремясь любой ценой затормозить наше продвижение и дать возможность своей группировке, находящейся восточнее Печенги, отойти на Торнет — Киркенес, фашистское командование спешно перебросило из района западнее Луостари части 163-й пехотной дивизии. Это позволило противнику задержать нас на целые сутки.
В связи с изменением обстановки командир корпуса во второй половине дня 13 октября скорректировал нашу задачу. Наступать на Печенгу теперь предстояло нам не одним, а вместе с 65-й стрелковой дивизией. Мы сорвали попытки гитлеровцев навязать нам затяжной бой. Оттеснив их в западном направлении, с утра 14 октября совместно с подошедшими танками возобновили продвижение на Печенгу.
Захваченные пленные из 2-й горной дивизии показали, что часть ее сил должна была оторваться от нас и в районе перекрестка дорог на подступах к Торнету организовать оборону. Остальным — не давать нам продвигаться. И действительно, фашисты ожесточенно дрались за каждую сопку, при всяком удобном случае пытались переходить в контратаки.
В 10–12 километрах от перекрестка к подразделениям 24-го гвардейского стрелкового полка подошли пять танков из приданной нам бригады полковника Н. Н. Юренкова. Ждать, пока подтянутся остальные машины, мы не имели возможности — дорога была каждая минута. Я приказал усилить взвод танков саперами, пехотой и направить его к перекрестку с задачей захватить его и удержать до подхода стрелковых подразделений.
Через несколько минут вновь созданный отряд во главе с полковником Николаем Николаевичем Юренковым ушел вперед.
В это время в дивизию прибыл член Военного совета фронта генерал-полковник Т. Ф. Штыков. Поначалу это смутило меня. Но постепенно чувство скованности прошло. Я начал было докладывать Терентию Фомичу обстановку, но он знал ее лучше меня и подробно рассказал о действиях соседа слева — 65-й стрелковой дивизии.
— Думаю до Печенги идти вместе с вами, — сказал генерал с улыбкой, — надеюсь, не возражаете?
Признаться, мне не хотелось, чтобы член Военного совеха [69] остался в войсках в этот напряженный момент. Всякое может случиться. Но как сказать ему об этом? Подбирал слова, потом чистосердечно сказал:
— Намерен, товарищ генерал-полковник, возразить. Очень здесь опасно. Не смогу я в вашем присутствии не отвлекаться от основных моих дел, не беспокоиться...
Штыков не рассердился и не обиделся, только спросил:
— Скажите, товарищ Худалов, где ваш начальник политотдела?
— Полковник Драгунов с самого утра в частях. Сейчас в 28-м гвардейском полку вместе с работниками политотдела.
— Так я и знал. Для Драгунова, оказывается, и опасности нет, и не стесняет он командиров частей и подразделений...
Что на это ответить? Я только пожал плечами, а член Военного совета продолжал:
— Наступает момент исключительно важный. Очевидно, еще до рассвета войска овладеют Печенгой. А это не обыкновенный населенный пункт. О Печенге весь мир знает. На протяжении столетий Печенга была часовым северо-западных границ русского государства. Через этот старый портовый город наша страна издревле вела торговлю с иноземцами. Здесь, в Печенгской области, богатейшие залежи никеля. Не случайно сюда многие рвались, в том числе вот и фашисты...
Штыков помолчал с минуту, потом добавил:
— Своими глазами хочу увидеть наши войска в Печенге и порадоваться вместе с ними.
— Понимаю вас, товарищ генерал. Взять Печенгу — большая честь. Мы этого ждали три года...
— И поймите, товарищ Худалов, — продолжал Терентий Фомич, — я не храбрость свою приехал показывать. Находиться в войсках — наипервейшая моя обязанность. Конечно, я в какой-то мере стесняю вас...
— Поэтому и прошу, — уцепился я за последнюю фразу, — обстановка, сами видите, неблагоприятная. Противник, находящийся восточнее дороги, обязательно попытается прорваться на запад. Не исключен и удар с правого фланга дивизии и даже с тыла...
— Ладно, Худалов, считайте, что вы меня убедили, — согласился наконец генерал. — В Печенгу приеду утром.
Я заверил его, что город и утру возьмем. [70]
— Что еще беспокоит вас, товарищ комдив?
— Трофейные склады.
В 6–8 километрах южнее перекрестка дорог мы обнаружили склады противника с огромными запасами продовольствия и спиртных напитков. Складов было довольно много. Отходящие егеря не успевали не только эвакуировать их, но даже уничтожать. Разведчики 24-го гвардейского стрелкового полка, выставленные временно охранять трофеи, умоляли меня освободить их от этой обязанности. Они рвались в бой.
— Хорошо, утром будут здесь и работники тыла, и охрана. Самое главное, — сказал Терентий Фомич, прощаясь, — побольше внимания правому флангу. Держите его под строгим контролем.
Вскоре после отъезда Штыкова разведчики привели на командный пункт пленного. Он сообщил, что их войска получили приказ эвакуировать все запасы продовольствия и снаряжения в район Киркенеса. Но так как автотранспорт с перевозками не справляется, частям строжайше запрещено отходить...
Потому-то на нашем пути к Печенге фашисты так цепляются за каждую сопку.
Упорно пробиваемся к перекрестку дорог. Беспокоюсь за совершенно открытый с востока правый фланг дивизии. С наступлением темноты 35-й гвардейский стрелковый полк, остававшийся на восточном берегу Петсамо-Йоки, по моему указанию начинает движение в походных колоннах. Командир полка Василий Андреевич Кардаш докладывает мне о месте нахождения головного батальона через каждые 30 минут.
В районе перекрестка дорог вспыхнула сильная перестрелка. Мне доложили, что бой ведут наши танкисты и пехотинцы. Но с кем? Если это подразделения 2-й горноегерской дивизии немцев, переброшенные сюда из Луостари, мы сомнем их без труда. А если тут более крупные силы?.. Я терялся в догадках и ругал в душе дивизионную разведку, сработавшую сегодня так плохо. Вскоре выяснилось, что перед нами батальон горных егерей, оборонявшихся ранее у Большой Западной Лицы.
Как потом удалось узнать, части неприятельской дивизии во время отхода к перекрестку отклонились на запад, надеясь самостоятельно уйти в направлении Торнет. [71]
Наши передовые подразделения не заметили этого маневра горных егерей и потеряли их из виду.
Заняв оборону на прилегающих к перекрестку с юга небольших возвышенностях, гитлеровцы пытались прикрыть дорогу, ведущую с востока на запад. По ней они рассчитывали отвести с рубежа Петсамо-Йоки значительные силы. На что они надеялись? На союзницу-ночь? Ночной прорыв — их последний шанс на спасение. Если они не успеют уйти до утра, то останется одно: капитулировать или погибнуть...
Батальон горных егерей — это, конечно, не сила. Мы смяли их с ходу. К 22.00 14 октября перекресток был в наших руках. Теперь предстояло решить самую главную и трудную задачу: не дать врагу прорваться на запад.
Оценив обстановку, я приказал командирам полков усилить разведку, лично расположить батальоны, орудия прямой наводки и танки с таким расчетом, чтобы встретить врага наиболее плотным огнем. Сам поспешил в правофланговый 24-й гвардейский стрелковый полк. Вместе с командиром этой части Василием Федоровичем Лазаревым мы вышли к мосту на реке Петсамо-Йоки и определили направление, по которому должны пойти фашисты. Подразделения в это время готовились к бою: окапывались, расставляли орудия, пополнялись боеприпасами, тянули связь. На месте мы составили план действий полка. Зная, что гитлеровцы ночью обычно передвигаются кучно, с минимальными просветами между колоннами, я приказал огонь, в том числе и артиллерийский, открывать только с малых дистанций, в упор.
— Особо берегите мост, — еще раз напомнил я Лазареву. — Он нам нужен больше, чем противнику.
— Товарищ генерал, — виновато проговорил командир полка, — один пролет настила разрушен танкистами...
Меня это не на шутку встревожило. Не верилось, что единственный мост на всем многокилометровом участке реки от Луостари до Петсамо разрушили наши же воины, и в такое время, когда необходимости в этом не было совершенно. Решил удостовериться лично. Поехал. Действительно, одного пролета нет. Вызвал командира танковой бригады полковника Юренкова. Оказывается, он полагал, что сделал доброе дело, лишив фашистов переправы на западный берег. [72]
Возвращаюсь на наблюдательный пункт. Здесь тоже кипит работа. В узкой траншее копошатся связисты, артиллерийские разведчики, слышны голоса офицеров, руководящих подготовкой к бою. «Главный артиллерист» дивизии полковник Анатолий Григорьевич Седышев доложил о готовности артиллерии. Начальник оперативного отделения и начальник разведки дивизии кратко сообщили необходимое по делам своих служб. О готовности стрелковых частей донесли Лазарев, Пасько и Кардаш.
Позиции двух полков подковой, обращенной на северо-восток, перехватили все дороги. Орудия прямой наводки и танки нацелились в сторону, откуда ожидалось появление неприятеля. Местность, на которой мы заняли оборону, была господствующей, а расположение войск больше напоминало засаду, чем оборону в привычном для нас понятии. Ночь способствовала маскировке.
Гитлеровцы почти одновременно появились на восточной и северной дорогах. Их обнаружили разведчики 35-го гвардейского стрелкового полка рядовые Жулега и Виноградов.
Немцы, конечно, знали, что батальон их горноегерской дивизии разбит и уничтожен и что здесь находятся наши части. Тем не менее обе колонны шли к перекрестку, растянувшись на многие километры. В голове — самоходно-артиллерийские установки, за ними — бронетранспортеры. Это была немалая сила. Они двигались организованно.
Мы не спешили открывать огонь, ждали, когда подойдут поближе. Рассекая светом фар темноту, вражеские танки, бронетранспортеры и автомашины шли на больших скоростях. Первой дала о себе знать колонна, идущая по восточной дороге. При подходе к мосту ее головные подразделения открыли огонь из самоходных орудий. Это было сигналом и для нас. Наши орудия и танки били прямой наводкой, безошибочно поражая цели. Вспыхнувшие автомобили и бронетранспортеры осветили обе колонны. Минут через пять — десять на дорогах возникли сплошные пожары.
По спешившейся пехоте гвардейцы стреляли из пулеметов и автоматов, по дальним участкам колонны, с закрытых позиций, вела огонь артиллерия. Бросив технику, фашистские захватчики в панике разбегались в стороны от дорог. Были, правда, и организованные попытки прорваться. Так, до трехсот егерей попытали счастье на фланге [73] дивизии. Но 35-й гвардейский стрелковый полк полностью их уничтожил.
Я приказал командирам 24-го и 28-го полков наступать в северном направлении, а 35-му полку вместе с танками сосредоточить усилия вдоль реки Петсамо-Йоки. Под натиском 10-й гвардейской дивизии противник начал отступать. Теперь нужен был рывок, мгновенный и сильный, чтобы ворваться в Печенгу. Это мог бы сделать десант под руководством опытного и волевого командира.
— Петр Васильевич, — обратился я к своему заместителю полковнику Носову, — из 24-го полка берите батальон, сажайте его на танки и — вперед, на Печенгу.
В 2 часа ночи 15 октября во главе танкового десанта полковник Носов ворвался в город.
Бой у перекрестка закончился лишь к 5 часам утра. Люди неимоверно устали, но на душе было радостно: гвардейцы одержали большую победу, разгромив в общей сложности четыре батальона пехоты, горноартиллерийский полк и пехотную бригаду фашистов.
Часть неприятельских войск под покровом темноты все же ушла на запад, просочившись по кустарникам, болотам, горным тронам. Одиночки еще долго блуждали по тундре, но в конце концов голодные, изможденные, проклинающие судьбу и фюрера, попадались в руки наших воинов.
Утром 15 октября у перекрестка дорог собрались участники только что завершившихся боев и норвежские партизаны. Начались дружеские объятия, воспоминания, обмен сувенирами. Счастьем светились лица, погрубевшие от ветров и морозов. Радость излучали глаза, воспаленные от бессонных ночей и дыма.
Глядя на ликование бойцов, я невольно вспомнил о подобном подъеме, охватившем гвардейцев, когда накануне наступления перед ними выступил командующий Карельским фронтом генерал армии К. А. Мерецков.
Под крутыми склонами сопки тогда собрались солдаты и сержанты — представители частей и подразделений дивизии. Снайперы, разведчики, бронебойщики, артиллеристы. Опытные, бывалые воины, испытавшие в полную меру тяготы и лишения фронтовой жизни на Севере, заслуженные мастера своего дела, орденоносцы.
В тот хмурый октябрьский день со стороны Баренцева моря ветер гнал низкую серую облачность. Господствующие [74] высоты вокруг озера Чапр были окутаны серым туманом. Насыщенный влагой воздух тяжело давил на землю. В такую погоду немецкая авиация не летала, и можно было не опасаться, что место сбора такой большой группы людей может быть обнаружено.
Кратко, просто, доходчиво командующий рассказал о положении на фронтах Великой Отечественной войны, охарактеризовал военную обстановку в Финляндии. Потом повел речь о предстоящих боевых делах. Смысл его напутствия был такой: наступает долгожданный час и для 10-й гвардейской дивизии. Не сегодня-завтра войска фронта перейдут в наступление. Нам предстоит решить благороднейшую из задач: разгромить и навсегда изгнать немецко-фашистских захватчиков из советского Заполярья. В заключение Кирилл Афанасьевич сказал, что гвардейцам, не пропустившим врага к Мурманску, Военный совет фронта доверяет нанести завершающий удар и выражает надежду, что это доверие мы оправдаем с честью.
— Оправдаем! — дружно ответили все, кто слушал командующего фронтом.
Солдаты и сержанты обещали бить врага по-гвардейски, не жалеть сил, крови и самой жизни для достижения победы.
Выступления перешли в непринужденную беседу. У каждого было что-то свое, сокровенное и волнующее, и все-таки больше всего говорили о предстоящих боях. Когда начнутся они, будет ли участвовать авиация, много ли артиллерии и танков поддержат наступление, что считать конечной задачей...
Кирилл Афанасьевич обстоятельно ответил на вопросы, спрашивал сам, попутно давал советы.
Беседа длилась около часа. Прощаясь, Мерецков попросил присутствовавших рассказать обо всем, что здесь говорилось, в своих подразделениях, пожелал гвардейцам боевых успехов.
Тут к командующему протиснулись два бойца. Один из них сказал, что вот он и его товарищ уже давно не были в бане.
— Товарищи, может быть, из вас еще кто-нибудь не был в бане? — оглядывая присутствующих, спросил Мерецков.
Таких больше не было. Солдаты недавно помылись, получили новое теплое белье. [75]
Я спросил:
— А вы из какого полка? Кто у вас командир?
— Мы, товарищ генерал, из 14-й дивизии.
Этот ответ вызвал у гвардейцев веселое оживление. В адрес «пристроившихся» полетели шутки.
Мерецков сказал:
— Я когда-то командовал 14-й стрелковой дивизией. Хорошее соединение. Передайте своим товарищам все, что здесь слышали, и пожелание боевых успехов. Ну, а баньку, думаю, вам тут организуют...
Солдаты и сержанты разъезжались по своим частям с глубоким пониманием боевых задач, преисполненные чувства ответственности каждого за общее дело, уверенные в победе.
И вот теперь, спустя больше недели, я на дороге, идущей от перекрестка к Печенге. Передо мной целое кладбище разбитых и сожженных неприятельских машин. Мощным был наш удар.
Заместитель командующего фронтом генерал-полковник Фролов не то в шутку, не то всерьез пожалел:
— Надо же, сожгли все машины... А ведь для нас они были бы не лишними.
Появление норвежских партизан явилось для нас неожиданностью. Они сожалели, что не пришлось по-настоящему схватиться с фашистами. Что поделаешь, одной только ненависти еще недостаточно, нужно оружие. Поэтому борьба сводилась к отдельным небольшим стычкам. «В самой Норвегии, — говорили они, — групп движения Сопротивления много, но они разбросаны по всей стране и большей частью находятся в районе Нарвика и южнее. Рассчитывать на них пока не приходится».
Партизаны откровенно сказали нам, что норвежский народ ненавидит своего нового правителя Квислинга, несостоятельную фигуру, предлагающую свои услуги кому угодно, в зависимости от обстановки и времени. Сначала он подыгрывал англичанам, вошедшим в Норвегию, теперь немцам. Да и немцы его не терпят, только Гитлер мирится с его существованием, зная, что более продажной и более, чем он, ненавидящей свой народ личности найти невозможно.
Одним словом, норвежцы ждали нас, Советскую Армию. На нас возлагали надежды. [76]
— Когда вы придете в Норвегию? — спросили меня партизаны.
— Все будет зависеть от правительства и народа Норвегии, — ответил я партизанам, — оказать помощь в борьбе с фашизмом — интернациональный долг Советской Армии.
Мы снабдили партизан трофейным оружием, боеприпасами и дружески с ними расстались.
В тот же день я получил приказ командира корпуса. Дивизия выводилась во второй эшелон и к ночи 15 октября должна была сосредоточиться в районе Луостари. Это означало не что иное, как подготовку к новому наступлению в глубь Печенгской области, в направлении границы Норвегии.
Небольшой перерыв в боевых делах был очень кстати. Предстояло привести в порядок полки и подразделения, дать отдохнуть уставшим бойцам, подготовиться к новым боям. На это отводилось несколько дней.
За девять суток 10-я гвардейская дивизия с боями преодолела около 50 километров, взломала позиции и опорные пункты на главном направлении, которые фашисты строили и укрепляли целых три года.
Подводя итоги, мы твердо могли сказать, что надежды и доверие Военного совета фронта оправдали.
Теперь можно было вспомнить и некоторые подробности.
7 октября батальон гвардии майора Алексея Балуткина овладел высотой Малый Кариквайвишь. Вслед за стрелками туда переместился командно-наблюдательный пункт дивизии.
На Малом Кариквайвише располагался узел обороны фашистов. Их выбила отсюда штурмовая группа гвардии лейтенанта Жаровина из батальона Балуткина. Расчет 45-мм пушки, в упор ударив по амбразуре дзота, подавил стрелявший оттуда пулемет. Под прикрытием автоматчиков саперы сделали проходы в минных полях, подобрались к укрепленной огневой точке вплотную, забросали вход в нее гранатами. Затем ворвались внутрь и в примыкавшие к дзоту траншеи, в несколько минут очистили их от противника.
Землянки, в которых укрылись гитлеровцы, уничтожались так: автоматчики держали под прицельным огнем вход в помещение, а саперы гранатами через трубу и входной тамбур уничтожали там все живое. [77]
Всего в этой схватке штурмовая группа Жаровина уничтожила около трех десятков фашистов.
Особенно смело и находчиво действовали автоматчики Москаленко, Поляков, Шадрин, Хованский, снайперы Джалилов, Кочетов, Писарев.
Несколько позже мне пришлось побывать в захваченной ими землянке. Прочная, с перекрытием в несколько накатов, она была надежным укрытием даже от прямых попаданий снарядов. Но и это убежище не спасло егерей. Гвардейцы выковыривали их из всех щелей.
При подходе к одной из высоток стрелковая рота Александра Чиркова внезапно попала под пулеметный огонь из дзота. Командир роты сосредоточил на амбразуре огонь пулеметов. Неприятель умолк, но стоило пехотинцам подняться, как плотные очереди снова прижимали их к земле. Так повторялось несколько раз.
В траншею, примыкавшую к дзоту, ворвался старший сержант Донской. В это время из дзота один за другим выскочили восемь вражеских солдат. Это не смутило гвардейца. В не успевших опомниться егерей полетели гранаты. Потом последовали автоматные очереди. Они заставили фашистов броситься на дно укрытия. Донской не давал им поднять головы.
Но пулемет врага продолжал изрыгать огонь. Что делать? Как подавить его? Воины старались что-то придумать, чтобы уничтожить пулемет.
Гвардии ефрейтор Михаил Ивченко, находившийся на правом фланге роты, опередил всех. Он быстро пополз в направлении дзота. Товарищи следили за ним, готовые в любую минуту прийти на помощь, поддержать огнем, заменить, если товарищ будет ранен или убит. Ивченко оглянулся и сделал знак рукой, чтобы никто пока не поднимался. Потом он пополз снова. Когда до дзота осталось не более 12–15 метров, он метнул в амбразуру гранату.
Пулемет на минуту умолк и... снова застрочил. Распластавшийся на земле Ивченко сжался в комок, затем вскочил на ноги и бросился к амбразуре. Кто-то крикнул:
— Стой, Ивченко, стой!
Но он не услышал. Ефрейтор был во власти порыва, когда человек не может уже остановиться на полпути.
Последняя пулеметная очередь застряла в теле героя...
Так дрались гвардейцы батальона А. Г. Балуткина. На этой высоте мы последний раз виделись с боевым комбатом, [78] воспитавшим таких героев. Несколько часов спустя Алексей Григорьевич Балуткин был смертельно ранен осколком разорвавшейся рядом мины.
Гвардии рядовой Михаил Квасников из батальона гвардии майора Сергея Кузоваткина, преследуя противника в составе своего отделения, неожиданно встретил группу отходивших прямо на него вражеских автоматчиков. Квасников быстро залег за камень, открыл огонь. Откуда-то появилась еще одна группа егерей. Не дав им опомниться, смелый и смекалистый солдат метнул в них гранату. Затем вскочил и, ведя огонь на ходу, принудил гитлеровцев сложить оружие. Восемнадцать здоровенных пленников привел Квасников к своему командиру.
А двумя днями раньше Михаил Квасников спас от пожара склад боеприпасов. От прямого попадания снаряда загорелась укупорка мин. Квасников, находясь у склада, один, под разрывами снарядов раскидал горевшие ящики и потушил пламя. Он отстоял от огня большое количество мин, с таким трудом доставленных сюда солдатами на руках...
Через пять часов после начала наступления к нам перешел один из важных укрепленных узлов обороны дивизии горных егерей — Малый Кариквайвишь.
С таким же упорством, отвагой и верой в победу наши воины били врага у реки Титовка, под Луостари, под Печенгой.
Дни подготовки к новому этапу операции пролетели быстро. 20 октября, совершив нелегкий переход по сильно пересеченной местности, 10-я гвардейская вслед за 65-й стрелковой дивизией вышла в район Ахмалахти. Форсировав пролив Бурсунд, мы сразу вступили в бой. 65-я дивизия, тесня противника, двинулась вначале на юго-запад, а 10-я, развернувшись на север вдоль фиорда, с боями дошла до Сванвика.
Киркенес теперь был недалеко. Этот небольшой городок имел исключительно важное значение для гитлеровцев. Незамерзающий порт с хорошо защищенными входами — важнейший пункт коммуникаций на суше для северной части Финляндии и Норвегии. Через него проходила так называемая имперская дорога от Печенги до Нарвика и далее в глубь Норвегии.
Из Киркенеса немцы пытались наносить удары по нашим морским коммуникациям, отсюда летали бомбить [79] Мурманск. Через Киркенес снабжали они свои войска. Прикрываемый с юга тремя фиордами, по берегам которых проходят высокие скалистые горы, Киркенес представлял собой узел сопротивления, созданный самой природой, а в сочетании с опорными пунктами и береговой артиллерией был настоящей крепостью.
С утра 22 октября два полка, находившихся в первом эшелоне дивизии, повели наступление в направлении на Киркенес. Они сбили передовые неприятельские заслоны и завязали бои в районе Солли и высоты 127.0. Однако их продвижение вскоре застопорилось. Фашисты встретили гвардейцев сильным огнем. Особенно артиллерийским. Районы возможного сосредоточения наших войск, узкие места дорог были тщательно пристреляны, а наиболее трудные участки — минированы или перекрыты завалами.
В общем, удар по Киркенесу с ходу не получился. Очевидно, мы недооценили противника. Пришлось перегруппировать силы и средства, подождать застрявшую на переправе артиллерию. На это ушли целые сутки. Нам очень мешал старый, непроходимый лес. Он сковывал маневр, ограничивал выбор огневых позиций, строительство дорог, съездов. Много потеряли драгоценного времени, пока нашли подходящее место для наблюдательного пункта.
Утром 23 октября дивизия возобновила наступление. Ближайшие опорные пункты гитлеровцев захватили без особых усилий. Правда, предварительно они были подавлены артиллерийским огнем. Но вдоль дороги враг сопротивлялся ожесточенно. Большая часть трассы проходила по восточному берегу фиорда и была пробита в скалах. Слева от нее — обрывистый берег, справа — отвесная скала.
Невольно припомнилась дорога в Дигорском ущелье Северной Осетии, в моих родных краях. Только там протекала река Урух, а здесь был фиорд. Рассказывали, что в гражданскую войну, когда белогвардейские отряды, прижатые частями 11-й армии к Кавказскому хребту, пытались проникнуть по ущелью на юг, то местные жители, почти не имея оружия, а только используя выгодные условия местности, не пропустили их.
Так же и здесь, по пути на Киркенес, противник держал нас даже малыми силами у каждой высотки, у каждого поворота. [80]
Как только появлялась возможность, наша пехота обходила очаги сопротивления, населенные пункты, наносила фланговые удары. Чем ближе было к Киркенесу, тем злее становился неприятель. На подступах к городу укреплений оказалось больше, чем мы ожидали. Немцы использовали для обороны все, что только было можно.
Мы продвигались, постепенно наращивая силу удара. В бой уже вступили подошедшие танки 73-го гвардейского танкового полка. Артиллерия, ограниченная в маневре, поддерживала пехоту с прежних позиций.
Погода улучшилась, и на горизонте показались наши штурмовики. В эти дни они крепко поддержали «царицу полей» — пехоту. С предельно малых высот бомбами, «эрэсами», пушечно-пулеметным огнем бронированные Ил-2 выкуривали из укрытий и расщелин даже отдельных автоматчиков и пулеметчиков. Офицер-авиатор, находившийся на наблюдательном пункте дивизии, указывал им наиболее важные цели. В боевые порядки мы послали разведчиков-наблюдателей. Как только самолеты появлялись над полем боя, разведчики обозначали объект трассирующими пулями и сигнальными ракетами. Летчики по команде авиационного представителя немедленно устремлялись туда, а наши артиллеристы и минометчики в это время переносили огонь на фланги и в глубину вражеской обороны.
Отдельные танки с пехотой и саперами, выдвигаясь вперед по дороге и прикрывая на поворотах друг друга, пробивали себе путь огнем из орудий.
Под защитой авиации, артиллерии, минометов и танков гвардейцы бросками переходили от рубежа к рубежу. Используя складки местности, густые лесные заросли, наши стрелковые подразделения смело проникали на фланги и в тыл противника, устраивали засады, наводя панику и нанося внезапные удары.
Гвардии ефрейтор Лукин рассказал мне после о боевых делах взвода, в составе которого он находился.
Отходя, большая группа егерей скатилась в широкую лощину и, наткнувшись там на автоматчиков, круто повернула влево, к высоте. Но и там их встретили автоматным огнем. Не разобравшись, что перед ними всего только пять советских бойцов, группа шарахнулась вправо, к ущелью, туда, где также находилась наша засада. Бой был коротким. На снегу осталось 67 неприятельских трупов... [81]
Да, роли поменялись. В трудном для нас 1941 году я с завистью смотрел, как наступали горные егеря, как действовали их артиллерия и авиация. Теперь хозяевами положения стали мы. Наступаем. И как! Слаженно, четко, организованно, единым порывом всех родов войск. Гитлеровские войска — уже не преграда на нашем пути.
Бывший начальник штаба 20-й горной армии Герман Хелтер в своих воспоминаниях о боях на подступах к Киркенесу писал: «...Теперь, когда русские поняли, что не смогут овладеть Киркенесом фронтальным штурмом, наступая только вдоль Торнетской дороги, они вернулись к своей испытанной тактике нарастающих ударов. В этих боях противник продемонстрировал почти всю свою технику, причем в таком количестве, которое было новым для нас...»
Во второй половине дня 24 октября на наблюдательный пункт дивизии, находившийся южнее Братли, прибыл командир стрелкового корпуса генерал С. П. Микульский.
— Противник понимает, — сказал командир, — что остановить нас уже невозможно. Судьба города предрешена. Поэтому торопится вывести войска и отправить морские транспорты. Разведка установила, что неприятель отходит по имперской дороге Киркенес — Нейден — Нарвик. Паромная переправа через фиорд работает.
Микульский обвел взглядом присутствующих и неожиданно сделал вывод:
— Надо ускорить штурм Киркенеса. Одновременно обходным маневром закрыть ему выходы в юго-западном направлении.
Семен Петрович приказал послать в обход 28-й полк, который находился во втором эшелоне дивизии, назначил время для выступления: в ночь на 25 октября, без артиллерии, только с тяжелым стрелковым оружием из района Лангфиордботн через высоту 250.0. К утру гвардейцы должны были перерезать дорогу у Мункельвена.
Я немедленно отправил соответствующее боевое распоряжение командиру 28-го полка. Начальнику разведки дивизии поручил собрать данные о маршруте движения. Нам помог один из жителей Братли. Уже немолодой норвежец охотно рассказал о местности, о дорогах, даже попытался начертить подобие схемы и сам вызвался пойти проводником вместе с полком до высоты 250.0. Сделав доброе [82] дело, норвежец возвратился в сопровождении наших разведчиков.
Нелегкая задача выпала и на долю отдельного лыжного батальона: ночью на 40 автомобилях-амфибиях «форд» совершить рейд по Ланг-фиорду, выйти западнее Киркенеса и, захватив паромную переправу, отрезать пути отхода войск противника непосредственно из Киркенеса.
Основным силам дивизии совместно с 73-м гвардейским танковым полком предстояло штурмом овладеть городом, наступая с юга.
Кажется, все было продумано, учтено, предусмотрено. Не зря всю войну провели в Заполярье, многому научились, ко многому приспособились. Так думал я, довольный собой и своими помощниками, отправляя в путь гвардейцев 28-го полка. И все-таки предусмотрели не все — в последние минуты выяснилось отсутствие вьючного транспорта. Расстояние 25–30 километров, которое предстояло пройти 28-му полку до намеченной цели в условиях бездорожья с предельной нагрузкой, неожиданно превратилось в проблему.
За части Лазарева и Кардаша я был спокоен. Они двигались вместе, поддерживали друг с другом устойчивую связь. А вот об ушедших отдельно 28-м полку и лыжном батальоне душа болела.
К 24.00, когда 28-й гвардейский стрелковый полк перевалил высоту 250.0, связь с ним прекратилась. Вся надежда теперь была на командира части подполковника Анатолия Романовича Пасько, на его зрелость и мудрость.
В первом часу ночи прекратилась связь и с отдельным лыжным батальоном, как только он вошел в глубокий фиорд. О том, как действовали 28-й полк и отдельный лыжный батальон, нам стало известно лишь на другой день. Преодолевая сопки, болота, речки, ведя разведку впереди и на флангах, полк вышел в район 86-го километра имперской дороги. Тут он внезапно столкнулся с противником. Завязался бой. Гитлеровцы, отходящие из Киркенеса, очевидно, решили, что так далеко за линию фронта мог проникнуть лишь небольшой разведывательный отряд. Но когда батальон капитана Григория Горобца развернулся и с ходу атаковал неприятельскую колонну, фашисты почувствовали серьезную опасность и в панике отступили. [83]
В более сложном положении оказалась боковая походная застава под командованием лейтенанта Осипова. Двадцать специально отобранных для этой цели солдат и сержантов, совершая марш в стороне от главных сил полка, вышли к полевой дороге в тылу гитлеровцев. В темноте было трудно сориентироваться. Но дорога есть дорога. По ней обязательно пойдут немецкие части из Киркенеса. Лейтенант собрал группу, посоветовался. Старшие сержанты Кузьмин, Фирсов, Бехтин, Тимченко, Соловьев, сержанты Цветков, Солощенко, Шкурай, Зайцев — бывалые воины. С такими помощниками Осипову нетрудно было в короткое время организовать оборону. Взвод занял небольшую высоту вблизи от дороги, быстро окопался, стал поджидать врага.
С рассветом бойцы Осипова увидели недалеко от своих позиций остановившуюся на привал пешую колонну егерей силой до двух рот. Егеря тоже заметили гвардейцев и, развернувшись, устремились в атаку. Они приближались с трех направлений. Двигались уверенно, во весь рост. Подпустив атакующих на 40–50 метров, наши автоматчики открыли губительный огонь. Понеся большие потери, фашисты откатились в исходное положение и залегли.
Подошла еще одна вражеская колонна силой около роты. Подразделения противника предприняли новое наступление. Им удалось взять гвардейцев в кольцо. Но наши бойцы не дрогнули. Подпустив гитлеровцев поближе, они ударили наверняка и заставили немцев опять отойти. Перестрелка еще продолжалась, но соваться на позицию группы Осипова неприятель больше не посмел. Он оставил на земле полторы сотни убитых.
Кого из двадцати можно отметить особо? Каждого! Все сражались геройски. Разве только перечислить имена еще не названных участников этого необычного боя? Это сержанты Фомин и Садиков, младшие сержанты Волков и Коротяев, ефрейтор Сиволоб, рядовые Петров и Честнейших, Мухин и Сизиков.
На имперскую дорогу 28-й гвардейский стрелковый полк вышел в районе Мункельвен к утру 26 октября. Оседлав ее, он перехватил несколько неприятельских подразделений, отходивших из Киркенеса. Потеряв до 200 человек убитыми, немцы свернули с дороги в направлении побережья, где в скором времени были подобраны своими судами. [84]
Правда, рейд 28-го гвардейского стрелкового полка был несколько запоздалым, но это ни в какой мере не умаляет его роли в завершении операции. Мы убедились тогда, что подобные тактические приемы в условиях труднопроходимой местности необходимы и очень эффективны. Конечно, вертолетный десант сыграл бы еще большую роль, но вертолетами в то время мы не располагали.
Отдельный лыжный батальон майора Ивана Коношенко, как только сгустилась тьма, сел на плавающие автомобили и направился по фиорду, прижимаясь к теневой стороне берега.
Врага встревожил шум моторов. Разрывы артиллерийских снарядов, доносившиеся со всех сторон, создавали впечатление разрывов авиационных бомб небольшого калибра. Видимо поэтому противник принял гул наших автомобилей за рокот ночных бомбардировщиков и открыл стрельбу из зенитных пулеметов и пушек. Лишь разобравшись, в чем дело, он осветил прожекторами зеркало фиорда. Когда десант был обнаружен, на него обрушился огонь пулеметов и зенитных орудий.
Майор Коношенко причалил к западному берегу фиорда и высадил батальон на скалы. Карабкаясь по крутым склонам, бойцы с неимоверным трудом преодолели скалистый берег фиорда. Батальон понес потери, но большая часть его все же собралась в указанном районе. Некоторые группы не смогли преодолеть крутизну скатов и остались на них до рассвета. Амфибии, потерявшие управление, пристали к камням, а часть их течением унесло в Баренцево море.
Несмотря на неудачную высадку, разведчики сумели занять дорогу, параллельную основной, вступили в бой с егерями, преградив им путь отхода на запад.
Старший лейтенант Андрей Фролов с небольшой группой, преодолев крутые скаты Ланг-фиорда, оторвался от батальона. С наступлением рассвета по компасу и шуму боя Фролов уточнил место своего нахождения и вышел на дорогу, идущую от Киркенеса на юго-запад вдоль Нагорного плато Ланг-фиорда. Оседлав ее, он занял оборону в 150 метрах от моста и стал ожидать подхода гитлеровцев.
Прошло немного времени, и к месту засады подкатили три мотоцикла. Вслед за ними появились солдаты на автомашинах. Не замечая ничего подозрительного, фашисты [85] собрались вместе. Группа Фролова открыла по ним автоматный огонь.
Неся потери, егеря ринулись в атаку. Тогда Фролов сам лег за пулемет. Увидев, что на земле убитых и раненых больше, чем оставшихся в строю, немцы начали отходить. В это время около машин появились два офицера и начали разгонять шоферов, пытаясь рассредоточить транспорт. Фролов повернул пулемет в их направлении и шестерых сразил. После этого, оставив офицера Дмитрия Масленникова сдерживать у дороги подходящие колонны врага, Фролов с разведчиками бросился преследовать отступающих.
В этом бою старший лейтенант Андрей Дмитриевич Фролов лично уничтожил около взвода неприятельских солдат и пленил двух офицеров. А вся его группа истребила около 150 гитлеровцев, захватила одно орудие, 40 лошадей, 5 автомашин и 35 велосипедов.
В то время как 28-й гвардейский стрелковый полк и отдельный лыжный батальон дрались с фашистами вдали от своих товарищей, главные силы дивизии сражались на подступах к Киркенесу. Каждая из частей стремилась первой ворваться в город.
В наиболее трудных условиях бился 24-й гвардейский стрелковый полк на железнодорожной ветке, проходящей большей своей частью по туннелям, забитым фашистами. Выкурить их оттуда было непросто. Они отчаянно сопротивлялись, цепляясь за каждый выступ.
Около трех часов ночи начальник штаба 24-го полка подполковник Ненахов и начальник штаба 35-го полка майор Шубаков одновременно доложили, что их полки ворвались на южную окраину Киркенеса и ведут бой в районе металлургического завода.
Оба начальника штаба — Сергей Васильевич Ненахов и Макар Фомич Шубаков — ветераны дивизии. Начали службу в должностях командиров взводов. Скромные и трудолюбивые, они уверенно теперь руководят штабами, пользуются авторитетом. Ничуть не сомневаясь в достоверности их сообщений, я тут же доложил командиру корпуса. Семен Петрович сказал:
— Если все верно, отправьте в штаб корпуса письменное донесение.
Хитроватая улыбка комкора смутила меня. Не желая попасть впросак, я решил проверить полученные сведения [86] через артиллеристов. Поручил командиру 29-го гвардейского артполка Г. И. Дейчу уточнить место пехоты через передовые наблюдательные пункты. Дейч подтвердил, что оба полка действительно находятся на южной окраине Киркенеса. Только после этого я подписал оперативный документ.
Неожиданно в районе НП появились двое сравнительно молодых норвежцев. Их сопровождали разведчики. Переводчик объяснил, что пришедшие просят оказать содействие в возвращении им легковой машины.
Когда немцы начали в Киркенесе все предавать огню, молодые люди вывели свой автомобиль за город и спрятали в складках местности. Машину ночью нашли гвардейцы Лазарева. Норвежцы просили отдать легковушку.
Этот маленький эпизод немного развлек нас, разрядил напряжение. Я позвонил командиру полка и попросил его не чинить препятствий в возвращении автомашины, не считать ее трофеем. Норвежцы были очень довольны исходом встречи с русским командованием и в знак благодарности сообщили нам некоторые сведения о противнике. Однако ценности они для нас уже не представляли.
К рассвету части дивизии овладели районом металлургического завода. К тому времени в город вступили и наши соседи, наступавшие на Киркенес с востока. Почти весь день в жестоких уличных схватках очищались квартал за кварталом. А к вечеру над разрушенным Киркенесом был поднят национальный норвежский флаг.
Во второй половине дня 25 октября гвардейцы форсировали Ланг-фиорд, преследуя отходящего неприятеля по дороге на Нейден.
Поздно вечером 26 октября 24-й и 35-й полки с боем овладели аэродромом Хебугтен — в 15 километрах западнее Киркенеса. Это был вполне оснащенный по тому времени аэродром, с подземными пультами управления, с бетонированной взлетно-посадочной полосой, пригодный для базирования всех типов тяжелых бомбардировщиков. В тот же день 28-й гвардейский стрелковый полк, совершивший обходный маневр, вышел в район населенного пункта Мункельвен, в коротком бою овладел им и перешел к обороне. А несколько позже присоединился к дивизии.
Овладением аэродрома Хебугтен и населенного пункта Мункельвен 10-я гвардейская дивизия завершила наступательные бои, успешно выполнив свою боевую задачу. Это [87] была большая победа. Действуя в условиях начинающейся зимы на труднодоступной местности, преодолевая топи, болота, скаты, воины соединения стойко перенесли трудности и лишения, сохранив бодрость, проявив стойкость и героизм. Приказами Верховного Главнокомандующего нам были объявлены четыре благодарности. Дважды — 15 и 26 октября — в честь нашей победы салютовала столица Родины — Москва. Президиум Верховного Совета СССР наградил 10-ю гвардейскую дивизию орденом Красного Знамени. Она стала именоваться Печенгской, а 24-й и 28-й гвардейские стрелковые полки — Киркенесскими.
1200 воинов дивизии, отличившихся за этот период в боях, удостоились орденов и медалей СССР. Высокое звание Героя Советского Союза было присвоено гвардейцам майору Ивану Петровичу Зимакову, капитану Алексею Петровичу Генералову, ефрейтору Михаилу Лаврентьевичу Ивченко, рядовым Михаилу Савельевичу Квасникову и Павлу Васильевичу Стрельцову.
К 1 ноября 1944 года, после глубокого преследования отходящих войск противника в западном и южном направлениях, Петсамо-Киркенесская наступательная операция была завершена на всех участках армии.
Объединенными усилиями наземных войск, авиации и Северного флота 20-я горная армия немецко-фашистских войск была разгромлена, полностью освобождены советское Заполярье, Печенгская область и северная часть Норвегии.
Но это я несколько опередил события. Вернемся к боям за Киркенес. Когда части дивизии ворвались в город, мы увидели жуткую картину. Город был разрушен дотла. Дымились развалины бывших улиц. Голодные, изможденные жители, выйдя наконец из укрытий, оплакивали потери близких, гибель родных очагов. Тяжело видеть горе людей. Мне подумалось: «А сколько наших, советских людей осталось без крова, лишилось родных и близких! Извергам, разрушителям и убийцам, причинившим столько страданий многим народам, нет прощенья».
Все мы потом читали признания начальника штаба 20-й горной армии Германа Хелтера. Разрушить Киркенес и все, что находится севернее Ланген-фиорда, гитлеровцы считали своей задачей.
24 октября они начали взрывать портовые сооружения, жилые дома, общественные учреждения, склады. Мне доводилось [88] читать воспоминания немецких генералов. Они жалеют норвежцев, уверяют, что солдатам было тяжело разрушать построенное народом, лишать население крова. Какое сочетание подлости и лицемерия!
Под Киркенесом к нам приехал член Военного совета фронта генерал К. С. Грушевой.
Утром 25 октября части дивизии во взаимодействии с 14-й и 45-й стрелковыми дивизиями ворвались в Киркенес. Более чем пятитысячный вражеский гарнизон был полностью уничтожен.
Войдя в Киркенес, мы, советские воины, не заняли ни одного уцелевшего здания как в самом городе, так и в его окрестностях. Мы даже отказались от уцелевших немецких бараков, предоставив их оставшимся без крова норвежцам. По распоряжению генерала К. С. Грушевого наши войска передали местным жителям трофейные продовольственные склады, снабдили медикаментами, помогли в перевозке имущества, в расселении людей, в восстановлении причалов и других портовых сооружений.
Завершив боевые действия, дивизия приводила себя в порядок, ремонтировала разбитые гитлеровцами дороги, [89] помогала норвежцам восстанавливать разрушенное коммунальное хозяйство. Граждане освобожденной Норвегии воспрянули духом. Почувствовав помощь друзей, они прониклись симпатией к нашим воинам и стали относиться к ним с необыкновенным радушием.
Однажды мне довелось беседовать с шестидесятилетним стариком. Он сказал, что с самого начала войны его соотечественникам пришлось работать на немцев. Все испытали: нечеловеческий труд, зверское отношение. Не все выдерживали. Пожилые умирали, молодые бежали в Англию. Кроме стариков и детей, почти никого не оставалось.
Отступая под натиском Советской Армии, фашисты, несмотря на просьбы жителей сохранить им кров, без жалости разрушили город. Они не только не открыли двери продовольственных складов для голодающих, наоборот, предпочли уничтожить их. Даже зерно, хранившееся россыпью в открытых бунтах как фураж, и то сожгли, предварительно облив бензином.
В Северной Норвегии и Финляндии немцы располагали и продовольствием, и имуществом, и горючим.
Норвежцы встречали нас восторженно, помогали, если была возможность. В одном из населенных пунктов совсем уже пожилая женщина, не зная русского языка, долго объясняла нашим саперам о заминированном немцами участке местности. Убедившись, что солдаты не понимают ее, женщина сама повела их к минному полю. Конечно, рано или поздно мы обнаружили бы его и сами, но трудно сказать, сколько могло быть напрасных жертв до того, как к минному полю пришли бы саперы.
А можно ли забыть благородный поступок доктора Алла Пальмстрема и его жены Свеа Пальмстрем, по своей инициативе устроивших небольшой полевой лазарет для наших воинов. Им благодарны не только раненые, но и наши врачи.
Еще факт. Его рассказал мне один из сержантов.
— Взвод наш, — говорил он, — совершал ночной марш по сильно пересеченной местности. Темнота — хоть глаз коли. Сбившись с пути, мы решили ждать до рассвета. А время дороже золота. Случайно наткнулись на избушку в горах. Как ни странно, она была обитаемой. В ней ютились двенадцать норвежцев. Их дома фашисты сожгли вместе со всем имуществом. [90]
Узнав, кто мы такие, беженцы очень обрадовались. Сержант Инкуев, знающий финский язык, разговорился с ними. Старик норвежец объяснил, где мы находимся, с какой стороны надо опасаться немцев, показал дорогу к намеченной цели и даже перевез нас через горную речку. Как могли, мы поблагодарили добрых людей, на прощание поделились с ними продуктами и махоркой.
О благородной миссии советских войск, вступивших в Северную Норвегию, писала и иностранная пресса. Вот выдержка из шведской газеты «Гетеберг Пост» от 6 декабря 1944 г.: «Норвежец, занимающий видное место в движении Сопротивления и прибывший недавно в Швецию, рассказывает, что русские относятся к населению Северной Норвегии очень дружелюбно... Русские войска выдавали населению продовольствие из своих запасов и вообще помогали, чем могли... Оставшиеся дома русские предоставили и распоряжение населения. Сотрудничество между русскими и норвежцами отличается особой сердечностью. [91] Русские пришли как настоящие освободители, и их встречают с большим воодушевлением...»
Мы встретили в Норвегии и наших, советских людей, вывезенных немцами из Ленинградской, Новгородской и Калининской областей. Никогда не забуду стариков и детей, измученных и истощенных до невозможности. Женщины из Чудова и Тосно поведали нам о зверствах фашистов в концлагере.
Позднее, уже в Германии, мне приходилось бывать во многих гитлеровских концлагерях, где томились военнопленные, в том числе и советские. Но то, что увидел здесь, поражало особенно. Лагерь находился недалеко от аэродрома Хебугтен, на голом гранитном плато. Вблизи ни единого кустика. За тройным рядом проволочных заграждений высотой 2,5–3 метра ютились неказистые обитые картоном бараки. Сверху заграждений — крыша из металлической сетки. В ночное время к ней подключался ток. Кругом по периметру — вышки для наблюдения, прожекторы, будки с овчарками. Ужасающая бесчеловечность по отношению к безвинным людям...
Один из военнопленных этого лагеря Багакирим Гусейналиев после освобождения рассказал:
— Мы не получали никакой медицинской помощи. Изредка в барак заглядывал обер-арц Ляйзен, врач, но больше для того, чтобы поиздеваться над нами. В лазарете было хуже, чем в бараке. Унтер Штауб, начальник лазарета, и обер-арц били больных почти на каждой проверке. Утром отправляли их на работу вместе со всеми. Отставшего истязали конвойные, упавшего тут же расстреливали. Перед отступлением охранники запрягли вместо лошадей 132 больных, предназначенных для расстрела...
Таковая сущность фашистов, их принципы, их человеконенавистнические идеи.
«Теперь это все позади», — думал я, радуясь вместе с освобожденными. Отныне весь Крайний Север Европы снова дышит воздухом свободы и мира. Но победа наша была нелегкой. Мы шли к ней три долгих года, мы одержали ее в пламени ожесточенных боев и в борьбе с суровой природой, мы достигли ее великим трудом и мужеством.
В 1941 году Гитлер «доверил» взять Мурманск одному из своих любимцев герою Нарвика Эдуарду Дитлу, командовавшему [92] в то время горнострелковым корпусом «Норвегия». Гитлер называл Дитла образцом национал-социалистского командира. В награду за Мурманск этот «образцовый» генерал обещал своим егерям по тысяче марок, месячный отпуск и в качестве особой награды трехдневный грабеж города. Трижды назначал нетерпеливый Дитл дату вступления в Мурманск и трижды его надежды кончались полнейшим крахом. Постепенно планы по захвату Мурманска все больше и больше расстраивались и наконец рухнули окончательно. Причем это было в 1941-м, когда мы только оборонялись. 6 июля 19-й горнострелковый корпус гитлеровцев прорвал оборону в районе 61-го километра. В течение трех дней дивизии этого корпуса форсировали Большую Западную Лицу и вышли к перевалу в районе командного пункта 52-й стрелковой дивизии. Но за эти три дня в результате активных контратак воины 52-й дивизии, которой командовал генерал-майор Н. Н. Никишин, обескровили и измотали фашистов и, собравшись с силами, отбросили их на исходные позиции.
12 июля противник форсировал Большую Западную Лицу в районе средних порогов и нанес нам удар с фланга, вдоль дороги на Ура-Губу и далее на Мурманск.
С 15 по 17 июля 52-я стрелковая дивизия во встречном бою разбила передовые части 2-й горнострелковой дивизии восточнее высоты 314.9, затем оттеснила за реку.
В этих боях фашисты потеряли свыше 1500 своих солдат и офицеров. С того времени перевал стал называться Чертовым, а долина реки Большой Западной Лицы в районе средних порогов — Долиной смерти. Так именуются они и на современных картах.
Тогда мы только оборонялись. Наступать не могли, не было сил. Мы копили их, охраняя Мурманск. Прошло три года, и вот осенью 1944 года мы окончательно разрушили арктическую затею врага, рассчитанную на установление господства здесь, в Заполярье, на «крыше» Европы.
Оставшимся в живых фашистским захватчикам ничего не оставалось, как отступать к западному побережью Норвегии, отступать поспешно, не оглядываясь, молиться святому Петру, чтобы он ниспослал хорошую погоду да лунное сияние. Полуночное солнце, светившее им в 1941 году, закатилось. Закатилось окончательно и бесповоротно. [93]