420-я батарея бьет врага
В листовке, выпущенной политотделом военно-морской базы Лиепаи, рассказывалось о боевых делах в годы Великой Отечественной войны артиллериста-зенитчика подполковника запаса Кузьмы Петровича Трифонова. Он много и часто выступал на вечерах молодежи, призывников, встречался с военными моряками. На одном из таких вечеров меня и познакомили с Трифоновым, уже немолодым человеком, выше среднего роста, с мужественными чертами лица. На штатском пиджаке, под которым угадывалась военная выправка, блестели боевые награды: два ордена Ленина, орден Красного Знамени, два ордена «Красной Звезды» и множество медалей.
Однажды я показал Кузьме Петровичу книгу писателя-фронтовика Виссариона Саянова «Ленинградский дневник». [168]
— Не читал, — признался он.
— Так прочтите, особенно вот это место.
«Белой ночью автомобиль мчит меня по набережным и улицам Ленинграда. Сегодня, в третий день войны, мне предстоит увидеть пленных фашистских летчиков.
Фронт очень далеко от Ленинграда, а в городе уже есть пленные. Интересно первым из корреспондентов посмотреть на них, поговорить с ними. «Юнкерс», на котором летели они, — первый аэроплан, подбитый зенитчиками на подступах к Ленинграду. Летчик был принужден пойти на посадку, но сел неудачно.
Пленные лежат на больничных койках и смотрят на нас растерянными, пустыми глазами.
Обращаюсь к старшему:
— С какого аэродрома вы вылетели, Ганс Тюрмайер, направляясь в Ленинград?
— Мы вылетели на прогулку, но заблудились по дороге — и вот попали сюда.
— О войне не слышали?
— Нет, о войне мы ничего не знаем.
— Почему же вы, заблудившись, попали именно в Ленинград?
— Потому что была облачная погода и на море был туман.
— А знаете вы, что было написано в записной книжке вашего радиста Ганса Леммера?
— Не знаю.
— Там было написано: «На Ленинград».
— Значит он знал, куда летим, а я не знал. Самолет наш повредили над Кронштадтом, потом мы летели недолго».
После короткого молчания Кузьма Петрович в глубоком раздумье проговорил:
— М-да... Любопытно...
— Утверждают, что это и есть первый, сбитый вашей батареей фашистский самолет?
— Может быть. Во всяком случае батарея своевременно встретила незваных гостей.
— Боевая тревога! — эта команда прозвучала на 420-й батарее 1-го зенитно-артиллерийского полка КБФ на рассвете 22 июня 1941 года.
Над Финским заливом, объятым тишиной, курился легкий туман. Где-то в стороне спал город Ленина. Но Кронштадт уже проснулся. Город-крепость ощетинился в посветлевшее на востоке небо жерлами пушек.
— Опять учеба? — спросил кто-то из молодых артиллеристов. [169]
Ему никто не ответил. Бойцы быстро и умело приводили к бою орудия и приборы.
Самолеты шли на небольшой высоте несколькими группами. Через сильные оптические приборы можно было разглядеть опознавательные знаки фашистской авиации.
— Огонь! — последовала команда.
Оглушающие залпы зениток разорвали тишину. Головной самолет задымил и скрылся в направлении Петергофа. Вслед за первой, прошла еще одна волна самолетов.
Через несколько дней на батарею пришло сообщение, что бойцы 1-го зенитного полка открыли счет сбитых вражеских стервятников. В водовороте событий, внезапно ворвавшихся в жизнь каждого бойца и командира, некогда было разбираться в подробностях; сбит, значит отвоевался фриц, не будет больше летать в нашем небе. Другие важные дела волновали батарею, в первую очередь, ее командира лейтенанта Кузьму Петровича Трифонова.
Через несколько дней после начала войны поступил приказ в течение сорока восьми часов произвести замену пушек, получить новый прибор. Быстро сдали 76-миллиметровые, а взамен получили 85-миллиметровые пушки. Разговор о новых пушках велся перед началом войны. Но вот прибор для управления зенитно-артиллерийским огнем, так называемый ПУАЗО-3 озадачил даже командира, потому что этот новый прибор раньше никто в глаза не видел.
В Кронштадте рвались фашистские бомбы. Батарея осваивала новую технику, участвуя в отражении налетов вражеской авиации. В отдельные дни выпускали по 300–350 снарядов. Стволы орудий нагревались так, что горела краска. Бойцы оставались в одних тельняшках. Но мало проку было в этой стрельбе. Самолеты врага уходили безнаказанно.
Командир батареи являлся старшим не только по званию, но и по возрасту, опыту. Когда началась война, Кузьме Петровичу было свыше тридцати лет. В зенитно-артиллерийском полку началась его служба рядовым. Потом он остался на сверхсрочную. Окончил курсы командиров, стал младшим лейтенантом, а затем и лейтенантом. Его выдвинули на должность командира батареи. [170]
И хотя батарея была на хорошем счету, в душе командира росла тревога.
С кем, как не с комиссаром поделиться бы своими сомнениями, тревогами, планами. Политруку Петру Сергеевичу Яровому командир доверял. Комиссаром батареи его назначили тоже незадолго до начала войны. В свое время он служил старшиной зенитного орудия на линкоре «Марат». Потом окончил курсы политработников. Главное, что ценил в нем командир батареи — это сочетание знаний зенитного дела с умением работать с людьми.
— Что будем делать, комиссар? — сказал однажды Трифонов Яровому. — Необходимо людей учить.
— Надо учить, — согласился комиссар. — Учить, не считаясь со временем.
Зенитчики каждый раз, как только появлялись вражеские самолеты, открывали огонь. Но долгое время не удавалось сбить врага. Однако люди не отчаивались, верили в новую технику и шлифовали свое мастерство. Заканчивалась боевая стрельба и тут же приступали к разбору действий каждого бойца. Все свободное время отрабатывали приемы наводки, ведения стрельбы.
Скоро новый прибор стал послушным в умелых руках, показал свою точность. В мае 1942 года над батареей появился «мессершмитт». После двух метких залпов он рухнул в залив.
— Ожидаются массированные налеты вражеской авиации. Будьте начеку! — предупредили командование батареи.
На южном берегу Финского залива фашистское командование сосредоточило около двухсот самолетов. Операцию по минированию фарватеров гитлеровцы приурочили к периоду белых ночей, когда действия противовоздушной обороны сильно затруднялись. Самолеты к месту минирования выходили со стороны Петергофа, занятого фашистскими войсками.
Около полуночи в конце третьей декады мая 1942 года во всех батареях и пулеметных ротах раздался сигнал боевой тревоги.
К этому времени батарея лейтенанта Кузьмы Трифонова перебазировалась на новое место. Она оказалась в эпицентре действий вражеской авиации. Артиллеристы батареи основательно подготовили свой рубеж, глубоко врылись в землю, надежно замаскировали орудия. [171]
«Хейнкели» и «юнкерсы» шли через короткие интервалы на высоте 700–1000 метров.
— Батарея, к бою! — прозвучала команда лейтенанта Трифонова. — Огонь!
Все смешалось — непрекращающийся гул артиллерийских залпов, разрывы снарядов, треск пулеметов и взрывы падающих с самолетов мин.
— Падает! — раздался над самым ухом Трифонова голос комиссара.
Командир батареи, оторвавшись от прибора, взглянул на посветлевшее небо. Объятый клубами черного дыма, стремительно падал «Хейнкель-111». Несмотря на плотный огонь батарей, фашистские стервятники волна за волной рвались к фарватеру залива.
— Парашютисты! В воздухе парашютисты!.. — крикнул батарейный разведчик.
Но вот «парашютист» упал на землю. Им оказалась мина. Раздался грохот взрыва. Одна из таких мин упала рядом с батареей.
Два с половиной часа длился бой.
Налеты вражеской авиации продолжались и в последующие дни. Гитлеровское командование не отказалось от минирования фарватеров, хотя летчики натолкнулись на сильное противодействие противовоздушной обороны, в том числе и истребительной авиации. «Урожайными» для зенитчиков Трифонова оказались эти дни. Восемь вражеских самолетов вогнали они в землю.
— Садись, ребята, — сказал политрук Яровой, разворачивая газету. — Тут и про нашу батарею пишут.
«Мы гоним немцев с нашей земли, — громко читал политрук. — Мы гоним их с нашего неба. Честь и слава зенитчикам: верным огнем они помогают нашей пехоте.
Немцев уже гонят на юге. Немцев уже гонят от Великих Лук. Вскоре взвоют фрицы вместе со своими наемными босяками под Ленинградом. Довольно они глядели погаными бельмами на наш священный город! Довольно они терзали его дворцы и дома! Довольно эти летучие колбасники тревожили сон Ленинграда! За дело, за дело, друзья зенитчики!
Кто не знает про труды старшего лейтенанта Кузьмы Трифонова и его славных зенитчиков?
Летом за две недели они сбили двенадцать вражеских самолетов. Фрицы трудились, корпели, делали машины, учили летчиков, а зенитчики командира Трифонова сказали: «Зря, фрицы, стараетесь», и фрицы полетели наземь». [172]
В стороне стоял и слушал командир батареи старший лейтенант Трифонов.
— Здорово сказано! — раздался возглас, как только окончил чтение Яровой. — А кто написал про нас?
— Писатель Илья Эренбург.
Добрая слава шла о зенитчиках 420-й батареи на флоте. Выполнена поставленная командованием задача — сделать батарею снайперской. К этому надо добавить, что у зенитчиков батареи, как и у артиллеристов всего 1-го зенитно-артиллерийского полка, было налажено взаимодействие с летчиками истребительной авиации.
... Краснозвездные истребители выгнали из облаков два «Фокке-Вульф-190». Стервятники старались уйти из-под удара. Наши истребители отвалили в сторону, набирая высоту для атаки. Вражеские самолеты появились в зоне обстрела батареи. Можно действовать! Старший краснофлотец Федор Умнов точно определил высоту цели, а Михаил Коротин уже передал данные на прибор. Наводчики Чикличеев и Ковалев тщательно вели цель. С таким же мастерством управляли механизмами орудийные расчеты.
— Огонь!
Первый залп... Второй... Третий.
— Стой! — командует командир батареи.
Вражеский летчик старался выровнять машину, неумолимо шедшую на снижение. И на глазах у артиллеристов самолет, объятый дымом, упал на землю. Второй фашистский самолет вырвался из зоны огня. За ним устремились наши истребители, поджидавшие его.
— Это трифоновцы дают фрицам огоньку! — восхищались моряки чистой работой зенитчиков.
И было чем восхищаться! Губительный огонь зенитчиков вносил свои коррективы в характер боев. Большие потери в авиации заставили фашистское командование поднимать потолок полетов. Правда, гитлеровцы не отказались от минирования фарватеров Финского залива, стремясь сковать действия наших кораблей и подводных лодок. Но многие мины падали на мелководье и на берег. Попав под плотный прицельный огонь, вражеские летчики меньше всего думали о прицельном сбрасывании своего смертоносного груза. Они стремились быстрее освободиться от него и выйти из-под обстрела зенитчиков. [173]
Можно представить, какой урон могли нанести сбрасываемые с вражеских самолетов мины, если бы не действия наших летчиков и зенитчиков. Однажды на глазах у артиллеристов батареи взорвался один из наших тральщиков, напоровшись на мину. Огромный столб огня, воды и дыма взметнулся над заливом.
... Почтальон доставил на батарею свежие газеты, письма.
— Товарищ командир! — воскликнул кто-то из зенитчиков. — Вас наградили! Орденом Ленина!
И вот уже из рук в руки переходила газета с приказом командующего Краснознаменным Балтийским флотом. От имени Президиума Верховного Совета СССР командир батареи и комиссар награждены орденами Ленина.
Вскоре на батарею приехал командующий береговой обороной генерал-лейтенант И. С. Мушнов.
Первыми получают высокие награды Родины командир батареи и комиссар. Из строя вызывается краснофлотец Григорий Бойко — он награжден медалью «За отвагу».
— Служу Советскому Союзу! — отвечает краснофлотец.
Награды получили краснофлотцы Геннадий Петров, Алексей Мельников, младший сержант Василий Горбатенков. Потом, после сердечных поздравлений командующего береговой обороной, с ответным словом выступил комиссар батареи политрук Яровой.
— Будем бить врага беспощадно! — таким был смысл его ответного слова от имени награжденных, от имени зенитчиков всей батареи.
И зенитчики батареи, как и прежде, стерегли небо над старинной крепостью Кронштадтом.
... На батарее идет партийное собрание. Секретарь партийной организации заместитель политрука Мякушин зачитывает заявление краснофлотца Григория Бойко: «Обещаю высоко нести звание члена Коммунистической партии. Буду до последнего дыхания сражаться с ненавистным врагом...»
Григорий Бойко, крепыш с обветренным лицом, решительный и смелый в бою, немного тушуется перед собранием.
— Принять! — дружно взметнулись вверх руки коммунистов. [174]
В партийной организации, когда батарея поставила своей задачей стать снайперской, насчитывалось семь коммунистов, И вот в ее рядах уже свыше тридцати бойцов и командиров. Это — проверенные в боях с врагом люди, преданные партии, Родине. А вообще почти весь состав батареи можно считать партийно-комсомольским. Высок авторитет и комсомольцев. Много раз показывал пример в бою секретарь комсомольской организации командир пулеметного расчета младший сержант Никитин.
... С задания возвращался наш бомбардировщик. Над Финским заливом его атаковали два «мессера». Один из вражеских самолетов начал набирать высоту, чтобы атаковать сверху, второй пристраивался к хвосту. Советский летчик пошел на снижение в сторону батареи. И зенитчики пришли на помощь летчику.
Командир пулеметного расчета Никитин двумя-тремя меткими очередями полоснул по фашистскому «мессершмитту», уже пристроившемуся к хвосту нашего самолета. И стервятник рухнул в залив. Второй вражеский стервятник бросился прочь.
Летом 1944 года бойцы отметили 25-летие своего зенитного артиллерийского полка, летопись которого началась в годы гражданской войны. В матросском клубе в Кронштадте состоялось по этому поводу торжественное собрание. Добрым словом вспомнили на этом собрании зенитчиков батареи Трифонова, сбивших к этому времени семнадцать вражеских самолетов.
То в матросском кубрике, то на собрании молодежи часто можно было встретить подполковника запаса Кузьму Петровича Трифонова. Многие годы он прожил в приморском городе Латвии Лиепае, городе со славным революционным прошлым. Он рассказывал молодежи о суровых годах войны, о друзьях-товарищах, с которыми ему довелось охранять от фашистских стервятников советское небо.
А где же друзья-однополчане? Бывший комиссар Петр Сергеевич Яровой живет и работает в Ленинградской области. В Ленинграде живут и работают бывший секретарь партийной организации батареи Мякушин, командир орудия Федор Антонович Степанов. [175]