На подступах к «Красной Горке»

«Высота-6»

Накануне войны 11-й отдельный зенитный артиллерийский дивизион, которым командовал старший лейтенант В. П. Лежнюк, имел боевую задачу — прикрывать от возможных ударов с воздуха береговые форты «Краснофлотский» («Красная Горка») и «Серая лошадь». Предполагалось, что в случае войны задача дивизиона не изменится и поэтому позиции батарей были оборудованы как долговременные (стационарные).

Третья батарея, которой я командовал, занимала позицию приблизительно в четырех километрах к югу от форта «Краснофлотский» на высотке, официально называвшейся «Высота-6». Все элементы огневой позиции были построены прочно, хорошо и надолго. Вблизи огневой позиции располагались просторная казарма, дом, где жили офицеры и их семьи, подсобное хозяйство с [87] необходимыми постройками и баней, а также спортивные площадки.

В этом своеобразном «населенном пункте», обозначенном только на оперативных картах, имелось все необходимое для нормальной жизни, боевой учебы и выполнения поставленной задачи.

Хотя наша служба протекала на берегу, мы гордились своей принадлежностью к семье балтийских моряков, дорожили флотскими традициями, носили флотскую форму и привыкли к морской терминологии.

На батарее всегда царила настоящая флотская дружба, доброжелательность, дух соревнования и взаимопомощи. Коллектив офицеров и сержантов подобрался деятельный и дружный.

Тучи сгущаются

Весной 1941 года частые нарушения немецко-фашистскими самолетами наших воздушных границ на Западе, в Прибалтике и на Севере, сосредоточение крупных воинских соединений на границах Советского Союза, наглые, разбойничьи действия фашистов в Европе создавали тревожную обстановку.

Я и замполит Алексей Блинов не один раз доверительно беседовали о надвигающейся военной угрозе, о неизбежности войны с фашистской Германией. Чувство тревоги и ответственности перед будущим побуждали нас предпринимать дополнительные меры для улучшения выучки и боевой готовности батареи, для повышения морально-политического состояния личного состава.

Июнь был особенно напряженным. Стрельбы, марши, учения порядочно изматывали нас, но зато повышали слаженность и боеспособность батареи. Это нам очень пригодилось уже в первые дни войны.

Вечером 16 июня я отправил свою жену Тамару Алексеевну в Курск, к ее родителям. В июле ей предстояло стать матерью. Не знали мы тогда, что уже через шесть дней начнется война и только через пять долгих лет я впервые увижу своего сына. 15 месяцев прожила моя семья в Курске при фашистской оккупации, 15 месяцев переносила голод, холод и унижения...

Части флота уже несколько дней находились в повышенной готовности и зенитные батареи несли боевые дежурства. Для дежурных батарей инструкция предусматривала право открытия огня по самолетам, предпринимающим «явно враждебные действия». [88]

Залпы на рассвете

19 июня батарея прибыла на форт «Краснофлотский» для выполнения учебной стрельбы в ночное время. Здесь находился наш зенитный полигон. Развернулись в боевой порядок, тщательно подготовились к стрельбе, но к вечеру небо затянули облака и стрельбу отменили. Такая же картина повторилась 20 и 21 июня.

В ночь с 21 на 22 июня, в ожидании погоды, личный состав отдыхал у орудий и приборов. Примерно в 3 часа 40 минут командир дальномерного отделения И. Пахолков обнаружил группу самолетов, летевших вдоль финского берега в направлении Кронштадта. Различив черные кресты — опознавательные знаки фашистской Германии, — он доложил: «Курсом на Кронштадт летят немецкие самолеты!»

Подбежав к дальномеру, я убедился, что это действительно фашистские самолеты и объявил тревогу. 16–18 самолетов «ДО-215» летели на высоте 300–400 метров в кильватер на увеличенных интервалах. Подлетая к фарватеру, самолеты сбрасывали на парашютах мины, разворачивались и уходили на запад вдоль берега залива. Один из них, увидев впереди по курсу рыбацкий сейнер, обстрелял его из пулеметов.

Поскольку действия самолетов носили явно враждебный характер, я подал команду на открытие огня. Увидев разрывы по курсу, «ДО-215» отворачивали и уходили на север в сторону Финляндии.

После стрельбы, построив батарею и внимательно присмотревшись к командирам и краснофлотцам, я их почти не узнавал. Это были как будто другие люди: суровые, решительные, возмужавшие и повзрослевшие. Они, видимо, поняли, что мирная жизнь с этого часа кончилась, начиналась пора жестокой и непримиримой борьбы с немецким фашизмом.

В 12 часов дня, уже на основной огневой позиции, мы с напряженным вниманием слушали правительственное сообщение о том, что фашистская Германия, вероломно нарушив мирный договор, внезапно напала на нашу Родину. Мы понимали, что война с гитлеровской армией будет трудной и кровопролитной, но не предполагали, что она потребует неисчислимых страданий советского народа, таких колоссальных жертв, а для достижения победы понадобятся 1418 дней и ночей. [89]

В ночь с 22 на 23 июня фашистский «юнкерс» вел разведку в районе фортов на южном берегу Финского залива. Батареи дивизиона несколько раз открывали огонь. Расчеты нашей батареи работали слаженно и быстро. Зенитчики прямым попаданием снаряда сбили «Ю-88». Он упал в залив и затонул. Сбитого фашиста записали на счет третьей батареи. Заместитель командира дивизиона по политчасти Иван Яковлевич Сидоренко поздравил по телефону батарею с первой победой.

Тяжелый труд прошедших месяцев, недосыпание, пот, который мы проливали на учениях, учебных стрельбах и в часы боевой подготовки, принесли свои плоды.

С каждым днем все чаще стали появляться фашистские «юнкерсы», летавшие на разведку фортов и объектов южного берега Финского залива, Кронштадта и Ленинграда. Летали они на высоте 8000–9000 метров, при скорости свыше 450 км в час.

На новые позиции

1 сентября 11-й зенитный дивизион получил приказ срочно передислоцироваться в район деревни Ручьи для усиления воздушного прикрытия стоявших в Лужской губе кораблей Балтийского флота. Совершив 100-километровый ночной марш, наша батарея утром заняла огневую позицию севернее деревни.

Часов в 11 дня, вдоль приморской дороги, на малой высоте пролетел «Ю-88». Заметив двух краснофлотцев, шедших по дороге, фашистские летчики начали обстреливать их из пулеметов. Как только самолет вошел в зону огня батарея открыла стрельбу. «Юнкерс» устремился на батарею, ведя огонь из всех бортовых пулеметов. Пули вспарывали землю, впивались в ящики с боеприпасами, со звоном рикошетировали от металлических частей орудий.

Все орудия стреляли с максимальной скорострельностью. Длинными очередями вели огонь обе счетверенные зенитно-пулеметные установки. Пули пронизывали фюзеляж. Один из снарядов разорвался рядом с самолетом. От хвостового оперения и фюзеляжа полетели куски обшивки. «Юнкерс» покачнулся и, переваливаясь с крыла на крыло, почти касаясь верхушек деревьев, потянул к линии фронта. Оказавшаяся на его пути пушка добавила несколько очередей и фашистская [90] машина свалилась в воду. Двое из экипажа, подобранные в воде сторожевым катером, оказались пьяными. Возможно, этим и объяснялась чрезмерная наглость и ухарство фашистских летчиков.

Этот первый поединок с вражеским самолетом, штурмовавшим батарею, мы выиграли без жертв и материальных потерь, но выводы для себя сделали: заняв огневую позицию, как можно быстрее оборудовать укрытия.

Часов в 13–14 с дальномера доложили:

— В Усть-Луге, в районе моста идет бой.

Правда, до Усть-Луги от нас далеко, километров 16, но через многократную оптику дальномера ясно были видны разрывы снарядов, мин, движение людей и танков.

Позже выяснилось, что фашисты внезапным ударом захватили мост через реку Луга, и колонны его войск двинулись на Котлы и Копорье с целью перерезать приморскую дорогу, окружить и уничтожить находившиеся в этом районе наши войска.

В ночь на 3 сентября дивизион в полном составе по приказу снялся с позиций и отошел в район деревни Старое Калище.

«Ни шагу назад!»

Именно так сказал мне командир дивизиона В. П. Лежнюк утром 3 сентября при отдаче боевого приказа на развертывание огневой позиции в районе деревни Долгово.

Мы и сами понимали, что отступать некуда, позади форты и Кронштадт, которые нельзя отдать врагу ни при каких обстоятельствах.

Местность в районе деревень Старое Калище — Долгово, где развернулись батареи нашего дивизиона, болотистая, покрытая густым лесом. Единственная дорога с твердым покрытием вела от Копорья через деревню Долгово к фортам, в Лебяжье и Ораниенбаум. Эта дорога могла служить и хорошим ориентиром для авиации фашистов. Таким образом, огневая позиция третьей батареи оказалась «на бойком месте».

Место для огневой позиции мы выбрали на небольшой возвышенности. С этой высотки открывался хороший обзор; просматривались приморская дорога, поле и лес — наиболее вероятные направления наступления врага.

Батарея развернулась для боя. Личный состав принялся [91] за организацию наземной обороны и инженерное оборудование позиции.

В 9 часов утра подключили телефонную связь с КП дивизиона. Командир В. П. Лежнюк, выслушав мой доклад о готовности батареи, предупредил, что не исключено внезапное появление фашистов с юга, со стороны Керново, и приказал батарее обороняться до последнего человека, но не пропустить врага на север.

После двенадцати часов дня со стороны Керново в направлении на Ораниенбаум прошли отходившие части двух наших дивизий. Многие из красноармейцев и командиров были ранены и все выглядели до предела уставшими и изнуренными. Так группами по 15–20 человек они почти до вечера двигались мимо нас. Последней прошла легковая автомашина «М-1». Находившийся в ней старший лейтенант сказал, что впереди наших войск больше нет и к Керново скоро подойдут фашисты.

Часов в 18 в направлении Керново прошла большая колонна автомашин с краснофлотцами. Это был сводный отряд из курсантов школы береговой обороны и других частей Ижорского сектора, — человек 250–300, рослых, здоровых, хорошо вооруженных парней. Они успели занять Керново раньше фашистов. Как потом стало известно, в это же время к Керново подошли остатки второй отдельной бригады морской пехоты, с боями отходившей от Копорья.

Таким образом, по северному берегу реки Воронка и на приморской дороге был создан заслон. К вечеру у Керново завязался бой, но фашисты получили крепкий отпор от морских пехотинцев и затихли до утра.

С рассветом у Керново вновь разгорелся бой. Враг упорно атаковал мост, пытаясь прорваться через реку Воронка, захватить форты и выйти на побережье Финского залива. Морским пехотинцам, как и нам, было ясно, что отступать некуда. Здесь надо стоять насмерть. Мы быстро договорились с морской пехотой о взаимодействии и установили между собой телефонную связь.

До Керново было меньше четырех километров, так что мы могли вести огонь не только по переднему краю врага, но и по его ближайшим тылам. На этом участке в те дни не имелось других наших артиллерийских частей, поэтому на долю нашей батареи выпала задача поддерживать своим огнем морскую пехоту.

С командного пункта моряков передали: «Фрицы сосредоточиваются [92] для атаки. Дайте огонька по цели № 1». Я произвел быстро пристрелку одним орудием и скомандовал:

— Батареей, беглый, три снаряда на орудие, огонь!

Расчеты действовали настолько быстро, что выстрелы почти слились в непрерывный гул. Медленно тянулись секунды ожидания. Но вот связист доложил:

— Товарищ командир батареи, моряки передали, что стреляли отлично, просят дать еще огоньку.

Дали еще два залпа. С КП передали:

— Спасибо, фрицам вы здорово всыпали, сейчас в атаку не полезут.

В тот же день к вечеру морские пехотинцы попросили нас уничтожить или подавить артиллерийскую батарею, которая не давала им покоя. Тщательно произвели пристрелку, а накрыв цель, обрушили на нее шквал огня. Снарядов для этого не жалели. Нам сообщили, что многие снаряды рвались прямо на вражеской позиции и огонь батареи подавлен.

Редко выпадали такие дни, чтобы мы не открывали огня по наземным целям. Опыт первых стрельб показал, что на переднем крае надо иметь свои корректировочные посты. Начальниками постов мы назначили младших командиров Косенкова и Пятернева. Корректировщики быстро научились разыскивать цели на местности, определять их координаты, наблюдать и корректировать разрывы снарядов. Это сразу же положительно сказалось на результатах стрельб. Мы хорошо пристреляли основные ориентиры и многие цели на переднем крае, а также в ближайшем тылу врага.

С каждым днем росло мастерство личного состава батареи, повышалась точность наших стрельб. Морская пехота ежедневно находила для нас работу. Обнаружив вражескую минометную или артиллерийскую батарею, колонну автомашин или повозок, наблюдательный пункт, склад или другую цель, моряки сразу же вызывали огонь батареи. Особенно много стрельб мы провели по району моста через реку Воронка, помогая отражать атаки фашистов.

Надо сказать, что в трудные моменты решающую помощь морской пехоте сокрушающим огнем своих мощных 130 и 305-мм батарей оказывал форт «Краснофлотский». О нашем главном враге — авиации мы тоже не [93] забывали ни на минуту. За воздухом постоянно вели наблюдение два-три разведчика, дальномерщик и по одному вахтенному наблюдателю от каждого отделения.

Подступы к батарее почти со всех сторон закрывались лесом, что значительно осложняло своевременное обнаружение, особенно низколетящих вражеских самолетов, а фронт находился рядом — оповещать нас было некому. Чего греха таить, и у нас, и у других, батарей бывали случаи, когда по низколетящим, внезапно появившимся самолетам открывали огонь с опозданием или вообще не успевали обстрелять.

В первую половину сентября самолеты фашистов в нашем районе появлялись довольно часто. В отдельные дни батарея по 10–12 раз вступала в бой.

... Разведчики обнаружили «Ю-88», летевший на высоте около 5000 м. Открыли огонь. Третьим или четвертым залпом самолет был подбит и, оставляя след черного дыма, ушел с резким снижением. Мы проследили его полет до переднего края, где он скрылся за лесом и упал на землю.

... В один из дней стояла пасмурная погода. Небо затянулось сплошными облаками, высота которых не превышала 200 метров. С запада послышался слабый звук авиационных моторов. По команде все орудия и приборы развернулись в сторону звука. На расстоянии около 700 метров из облаков выскочил «Хейнкель-111».

Подана команда: «По штурмовику!»

Один снаряд разорвался рядом с самолетом. «Хейнкель» неуклюже развернулся на запад и скрылся в облаках. Минуту спустя, звук моторов внезапно оборвался, видимо самолет упал.

Активные действия нашей батареи «не устраивали» фашистов и они почти ежедневно обстреливали нас артиллерией и минометами. К 20 сентября большая часть домов в Долгово была разрушена, а пространство вокруг батареи перепахано разрывами снарядов и мин.

... Днем 21 сентября батарея вела успешный огонь по скоплению вражеских автомашин на приморской дороге. Только что закончили стрельбу, как обнаружили «Хе-126», шедшего курсом на батарею. Мы поставили перед самолетом завесу огня. Увидев разрывы впереди по курсу, «Хе-126» развернулся, удалился на юг на 15–16 км, а затем снова полетел на батарею.

Таким образом он три раза заходил на батарею и три [94] раза по его курсу мы ставили завесу огня. Было ясно, что фашистский летчик-наблюдатель уточнял наши координаты и следовало ожидать артиллерийского налета.

Действительно, метрах в 200 южнее батареи разорвался крупнокалиберный снаряд. Вторая глубокая воронка образовалась севернее батареи. Нам, артиллеристам, стало ясно, что батарея взята в «вилку» и следующий залп накроет нас.

Командую: «В укрытия!»

Только успели спрыгнуть в щели, как один за другим на батарею обрушились снаряды нескольких артиллерийских залпов. От разрывов дрожала земля. Над батареей встала стена огня, земли, дыма и осколков. Наконец все стихло. Когда мы вышли из укрытий наша позиция, в которую вложили столько труда, предстала перед нами вся в дыму и копоти, растерзанная снарядами. Зияли глубокие воронки, некоторые дворики оказались основательно разрушенными. Одно орудие неестественно наклонилось и выведено из строя, дальномер сорвало с креплений, бросило на землю и разрушило оптику. Повреждены некоторые приборы и кабельное хозяйство. Личный состав, к счастью, остался невредимым. Глубокие узкие щели, которые мы заблаговременно вырыли, надежно укрыли людей от осколков и ударной волны.

Я доложил командиру дивизиона, что батарея не боеспособна и по его приказу 23 сентября мы ушли в тыл — в деревню Новое Калище залечивать раны.

У деревни Долгово батарея выполнила свой долг до конца. Мы здесь получили хорошую закалку, возмужали, накопили боевой опыт. Заметно выросло боевое мастерство личного состава. Трудная и напряженная жизнь сцементировала наш коллектив. Особенно за это время вырос сержантский состав.

Снова в строю

Специалисты технических служб дивизиона и полка днем и ночью ремонтировали материальную часть и постепенно вводили ее в строй. Люди с батареи помогали им. Вместо поврежденного четырехметрового дальномера, нам дали двухметровый, устаревшей конструкции.

К 1 октября батарея была снова в строю и развернулась на позиции у деревни Новое Калище.

Инженерное оборудование позиции проводили с учетом [95] накопленного опыта в Долгово и с учетом предстоявшей зимовки. Таких прочных огневых позиций нам еще не приходилось строить и мы гордились результатами своей работы.

Здесь, в Новом Калище, пользуясь продолжавшимся затишьем, надо было обобщить накопленный боевой опыт, разобраться в допущенных ошибках и тщательно подготовиться к новым боям.

Сейчас, когда вспоминаю о боевом пути батареи в первые месяцы Великой Отечественной войны, я не могу не написать о том, что большую помощь в выполнении задач, стоявших перед батареей, оказывали партийная и комсомольская организации. В самом начале войны партийная организация насчитывала всего четыре коммуниста, но зато 70 комсомольцев составляли костяк батареи и служили примером для всего личного состава.

Я считал своим долгом постоянно советоваться с комсомольским активом и он всегда оправдывал мои надежды. Это особенно касается тех периодов, когда от личного состава требовалась большая физическая и моральная нагрузки.

Партийная организация батареи к концу года выросла в два раза. Первыми были приняты кандидатами в члены партии комсомольцы младшие командиры Пахолков, Щербаков, Косенков и Акинин. Стал коммунистом и я.

Самыми добрыми словами вспоминаю тех, кто цементировал личный состав, кто был его авангардом, душой и совестью — коммунистов и комсомольцев третьей батареи. [96]