Девушки в шинелях

Пишет мне фронтовая подружка:

«Вспоминая о войне, я счастлива, что в те жестокие годы носила солдатскую шинель, жила в землянке, ползала под огнем противника, восстанавливая поврежденную связь. Мы наравне с мужчинами делили все тяготы фронтовой жизни. Жаль, что я не писатель! Какую интересную книгу можно написать о девушках в солдатских шинелях».

Я тоже никогда не бралась за перо, но это письмо взволновало меня, встряхнуло память и заставило написать фронтовые воспоминания.

В годы войны мне не довелось совершить героический подвиг. Я была солдатом-связистом в прожекторном батальоне. Исправным и добросовестным солдатом, а на войне это не так легко и не так просто. Об этом стоит рассказать. [81]

* * *

Деревня Левково — одна улица в восемь дворов, старая сосна, две черемухи, да звонко журчащий ручеек под горкой. Она затерялась в просторах Пермской области, вдалеке от железной дороги и промышленных городов. Это моя родина!

Родители мои по национальности коми-пермяки, работали в колхозе, растили четверых детей. Я, родившаяся в 1921 году, как и все деревенские дети, с малых лет приучалась к колхозному труду.

Училась в школе, стала комсомолкой, а после окончания девятого класса поступила на работу в исполком районного Совета в селе Юсьва. Дальше своего района никуда не выезжала и поэтому железную дорогу знала только по кино и книгам.

Однако интересы, стремления, мечты молодежи далекого края были такие же, как у наших сверстников — москвичей или киевлян.

Все мы расправляли крылья, грезили Чкаловым и Расковой, восторгались Чапаевым и папанинцами. Когда началась Великая Отечественная война, мы, комсомольцы, считали, что именно там, в огне сражений, наше место. Очень долго не было ответа на просьбу мою и подружек о призыве в действующую армию.

Только 3 июня 1942 года нас вызвали в военкомат в город Пермь. Прощай родительский кров, где прошел 21 год моей жизни! Прощай Юсьва!

* * *

В Перми группу девчат-добровольцев назначили на Краснознаменный Балтийский флот. Флотский офицер, который нам очень понравился, — статный такой, смелый, веселый, — сопровождал нашу команду до блокированного Ленинграда. Вела к нему одна-единственная дорога через Ладожское озеро.

Дыхание фронта почувствовалось уже в районе Тихвина, где зимой была разгромлена крупная группировка фашистских войск. Мы увидели сожженные деревни, торчавшие на пепелищах печные трубы, да золу вместо домов.

В Ленинград прибыли во время воздушного налета врага. Нас из вагонов быстро развели по бомбоубежищам. [82] Две недели прожила я в Ленинграде, а город так и не рассмотрела. Каждый день то воздушный налет, то артиллерийский обстрел, а то и по несколько раз в течение суток. Поэтому большую часть занятий нам пришлось проводить в бомбоубежищах.

Прислушаемся — гремит над головой. Рушит проклятый фашист дома фугасками. Думалось: «Ну, как жить в таком городе?» А ленинградцы и гарнизон жили, работали, сражались! Даже театр музыкальной комедии давал спектакли. Это на блокадном пайке и под обстрелами! В наших глазах каждый ленинградец казался героем. Так на самом деле и было.

В конце июня нас переправили в Кронштадт, где и началась моя настоящая боевая служба.

Кронштадт весь, как будто, в землю врос. Коренастый такой город, прочный. Дома невысокие, но крепко сложенные. Особенно казармы, в которых мы жили и учились: стены больше метра толщиной. Один только высоченный собор выставил свой купол над городом. Был в нем до войны кинотеатр, а потом приспособили для других надобностей.

В учебном отряде определили меня в группу связистов-телефонистов. Аппаратуру связи, работу на ней, материальную часть оружия я усвоила хорошо. В строю и на практических занятиях затруднений не испытывала. Была я девица лицом неприметная, но крепкая и выносливая. Такова уж наша коми-пермяцкая порода! Главное затруднение я испытывала из-за плохого знания русского языка, слабого владения разговорной речью.

В августе закончилось обучение в отряде и наша группа из 12 девушек прибыла для прохождения службы на форт «Красная Горка».

Ораниенбаумским плацдармом или «малой землей» называли небольшой участок побережья Финского залива от Петергофа до Кернова приблизительно 65 километров, а в глубину 20–25 километров. Этот район прочно удерживался нашими войсками. Здесь находились два береговых форта — «Красная Горка», «Серая лошадь» — и другие объекты, на прикрытии которых стояли [83] флотские зенитные части, в том числе 309-й прожекторный батальон, куда нас назначили.

В ту пору я представляла себе форт, как могучую крепость: толстые и высокие стены, громадные пушки. Но где все это? Вокруг красивый сосновый лес, солнечные поляны. Не знала я вначале, что на форту вся техника и люди укрыты в специальных подземных сооружениях. Скоро поняла, что не только на форту, а на любой боевой точке чем лучше вроешься в землю-матушку, оборудуешь в ней укрытия, землянки, тем сподручнее воевать.

Построили нас у подземного командного пункта. Вышел перед строем капитан с бритой головой и грозный на вид — командир нашего батальона Павел Петрович Ковкин. Он поздравил нас с прибытием и сказал, что мы должны заменить на боевых постах парней-матросов и воевать не хуже их, быть смелыми, бесстрашными бойцами. И никаких скидок!

Воевать не хуже парней-моряков! Меня и подружек моих распирало от гордости. Мы не сомневались, что оправдаем доверие.

Так и командир сказал:

— Я вам верю. Вы не опозорите высокого звания моряка!

Расписали нас по ротам и «точкам». Точками назывались позиции прожекторных станций. От «точки» до «точки» километра три-четыре и так по всему побережью «малой земли».

На «точки» назначили Алю Козловскую, Зою Тюрекову. Мы, связисты, им завидовали. Вот это настоящее дело — держать в луче самолет врага! Видеть, как мечется он под огнем зенитных батарей, а потом, подбитый снарядом, падает в залив.

Меня и Валю Волосникову назначили на узел связи батальона. Наше дело на первый взгляд казалось скучным. Сидишь на телефонах, передаешь приказы, донесения, проверяешь связь.

— Тула! Тула! Где ты, Тула?

А если вдумаешься, так без нас и «точки» не сработают. Связь — это нервы! Вскоре меня и Валю перевели на командный пункт первой роты. Здесь условия более суровые. Жили в землянках, освещались коптилками, сделанными из снарядных гильз. Работа у прожектористов ночная. Не напрасно нас лунатиками называли. [84] Хорошо, если связь всю ночь работала исправно. А если обрыв? Надо восстанавливать как можно скорее.

Запомнился мне один случай, хотя подобных было немало. Оборвалась связь с «точкой». Отделяло нас от нее «ничейное» болото. Неудобное оно было для расположения войск. Поэтому и не заняли его ни наши войска, ни фашисты.

Огоньку туда подсыпали обе стороны порядочно, чтобы разведчики и связисты действовать не могли.

Связь с «точкой» была проложена напрямую, через болото. И вот, она оказалась нарушенной. А где? Надо искать. Послали меня и Валю с приказом: «Восстановить связь».

Поползли мы вдоль провода через болото. Фашисты точно почуяли недоброе: кидали мины в болото, пули свистели над нами, осенняя ночь — ничего не видно. Где свои, где враг? Один ориентир — телефонный провод.

Долго ползли под огнем. Промокли до нитки. Наконец, обнаружили обрыв. В нескольких местах починили провод. Подключили контрольный аппарат, проверили связь в оба конца. Можете представить, что значило для нас услышать в трубке голос начальника прожекторной точки старшины второй статьи Ивана Демичева, когда сидишь ночью в болоте, а вокруг пули свистят?

— Все в порядке, Ваня, родной ты мой! — только и скажешь, а сама обратно, где согнувшись, где ползком на свой ротный КП.

Вернулись усталые, мокрые, руки в кровь разодраны, а тут землянку грунтовые воды затопили — надо воду выкачивать.

После этого случая Валя долго болела...

Есть пословица: «Друзья познаются в беде». А если беда общая, да еще смерть разгуливает рядом, такая дружба перерастает в нечто большее, в братство, что-ли?

«Сам погибай, а товарища выручай!» — закон нашей фронтовой семьи! [85]

С любовью и нежностью я вспоминаю наших офицеров П. П. Ковкина, А. Мерзлякова, В. П. Маслова. Они были и суровыми и требовательными, но очень человечными. Без всяких напоминаний хотелось как можно лучше выполнить их любое приказание. Таким же помню и нашего старшину, моего однофамильца, Ивана Гавриловича Баяндина. Соберет он нас на занятие в землянку, развернет чертежи аппаратуры связи и скажет:

— Слушайте внимательно. Много раз повторять некогда — враг не разрешает, так что запоминайте с одного раза.

А коптилка чуть светится, еле-еле чертежи видны. Однако, действительно с первого раза все запомнилось.

Между боями и учебой любили пошутить и посмеяться. А какими плясунами были наши прожектористы! Таких поискать надо. Например, старшина Баранов такие коленца выкидывал, что понять нельзя, как это у него получалось. Говорят, он и теперь превосходно пляшет, хотя ему шестой десяток идет. Живет, кажется, в Таллине.

В 1944 году двинулись и мы на запад. Батальон развернулся на позициях в районе Усть-Луги. Входил батальон тогда в состав 140-й бригады, а командовал им капитан П. А. Богачев. Здесь наша часть отметила свой пятилетний юбилей (батальон был сформирован в 1939 году).

Когда наши войска освободили Эстонию, батальон передислоцировался в окрестности Таллина в район Рокка-аль-Маре). Здесь в 1945 году я стала коммунисткой и встретила День Победы.

В августе 1946 года после демобилизации вернулась на свою родину. Погостила под родительским кровом и уехала работать в окружной центр г. Кудымкар. В 1950 году вышла замуж. Воспитала сына и своего маленького братишку. Сейчас оба женаты, один старший зоотехник совхоза «Уралец», а второй — техник по хлебопечению в Караганде. Горжусь, что вывела их в люди.

В настоящее время работаю в Юсьвенском райкоме партии. Заведую сектором партийного учета. Здоровье мое уже пошаливает, как и у всех моих друзей, прошедших трудные дороги войны. [86]