Защищая Либаву...

С 1940 года я служил в Либаве командиром зенитной батареи. Наш 84-й отдельный Артиллерийский дивизион в составе трех зенитных батарей имел боевую задачу прикрывать от ударов с воздуха гавань, морской завод и военный городок. Батареи соседнего 43-го дивизиона располагались на позициях в южной части Либавы, а одна из них — на аэродроме Гробиня.

Весной 1941 года чувствовалось, что сгущаются тучи войны. Фашистские самолеты часто нарушали воздушное пространство и появлялись над объектами нашего побережья. В мае были запрещены отпуска. Мне, например, не разрешили даже съездить на похороны отца.

В субботу 21 июня увольнений в город не производилось. Около полночи объявили боевую тревогу, и все части Либавской военно-морской базы переводились на полную боевую готовность. Приблизительно в час ночи [21] командир дивизиона В. С. Сорока передал по телефону, что возможны провокации со стороны фашистов.

Около четырех часов утра разведчик батареи матрос Колотенков доложил:

— Шум моторов самолетов в морском секторе курсом на базу.

Донесение передали на дивизионный командный пункт.

Стоял сплошной туман, видимость плохая, однако дальномерщики и прибористы начали поиск цели. Одновременно мы услышали взрывы бомб в районе аэродрома.

Первым обнаружил цель классный специалист дальномерщик Скворцов. Затем цель поймали прибористы Гуменюк и Вельбовец. Прошло несколько секунд и батарея открыла огонь, дав три залпа по уходившим самолетам фашистов. Открыли огонь также другие батареи и корабельные зенитки. Дальномерщик Скворцов доложил, что один самолет задымил, пошел на снижение в южном направлении.

Около шести часов утра вражеская авиация произвела второй налет. Теперь ее объектами были корабли и завод Тосмаре.

Туман рассеялся. Хорошая видимость позволила нам открыть огонь еще на подходе вражеских самолетов к базе. Снаряды первых залпов разорвались в районе цели. Фашистские летчики стали маневрировать, беспорядочно сбрасывать бомбы и поворачивать на обратный курс. Один бомбардировщик загорелся, стал терять высоту и вряд ли дотянул до своего аэродрома.

Около 9 часов батарея подверглась штурмовому удару. Три «Ю-88» атаковали батарею из-за леса на высоте 300 метров. Появление их было внезапным. Огонь открыли с опозданием и понесли потери: погиб краснофлотец Пустовалов и оказалась разбитой дальномерная линейка.

В первый день войны самолеты врага налетали на объекты базы, штурмовали батарею более 15 раз. Кроме воздушных ударов, создалась угроза с суши: фашисты вплотную подошли к городу, пытаясь с ходу захватить его.

На следующий день при очередной штурмовке одна вражеская бомба взорвалась рядом с орудием. Был убит командир орудия Петров, а два бойца расчета — тяжело [22] ранены. Вторая бомба попала в штабеля со снарядами, загорелись снарядные ящики. Создалась угроза взрыва боезапаса.

Старшина комендоров Петр Иосифович Хан с краснофлотцами Мирошниченко и Федоренко, действуя смело и энергично, сбили пламя и предотвратили катастрофу.

24 июня одновременно с ударами с воздуха враг открыл по батарее ураганный минометный огонь, но зенитчики продолжали бой с авиацией.

Хочется отметить самоотверженность и отвагу, проявленные в боях командирами орудий Петровым, Шапаря, Федоренко, Барабукой, старшиной комендоров П. Ханом, командирами отделений Пилипенко, Скворцовым, Калеником, краснофлотцами Гуменюком, Кулешом, Вельбовцом, Мирошниченко. Добрых слов заслуживают мои помощники: политрук И. И. Савчук, который словом и личным примером цементировал волю бойцов в особенно тяжелые первые дни боев, лейтенанты И. Г. Кирпичный и Дубровин, показавшие стойкость в боях и хорошее знание артиллерийского дела. Они погибли смертью храбрых при выходе из окружения 27 июня.

Хочется отметить фельдшера батареи Ивана Моисеевича Черненького, бывшего подводника Тихоокеанского флота. Этот бесстрашный и честный человек всегда находился там, где труднее. Он ни на минуту не оставлял огневой позиции, своевременно оказывал медицинскую помощь раненым. Однако его главное достоинство состояло в умении крепить дружбу, вселять веру в победу.

В самые трудные первые дни войны моральный дух бойцов оставался высоким. Непрерывные налеты не позволили ни нормально спать, ни обедать. В перерыве между налетами бойцы садились у приборов и орудий, дремали, наскоро кушали. Стоило только скомандовать «К бою!», как все мгновенно занимали свои посты и четко выполняли обязанности по боевому расписанию. Даже такое сверхнапряжение не поколебало духа зенитчиков. Как в боях за Либаву, так и при прорыве из окружения не было у нас трусов, паникеров, нытиков. Все сражались с врагом до последних сил — и те, кто пал в боях, и те, кто вырвался из окружения и продолжал воевать на других участках.

Обороняла Либаву и базу с суши 67-я стрелковая дивизия. [23] Она была не в силах сдержать натиск превосходящих сил врага и с тяжелыми боями отходила к границам города. Оборона самого города строилась в трех боевых участках: северном, восточном и южном. Каждый участок обороны делился на секторы. Береговая и зенитная артиллерия базы была закреплена за участками обороны. Перед артиллеристами стояла задача — поддерживать огнем сухопутные войска, уничтожать танки и огневые средства фашистов.

Моя 841-я батарея действовала в восточном секторе. Местность здесь пересеченная. Возле деревни Аспоясбирзе расстилалось озеро Тосмарское. С востока в город вели железная и шоссейная дороги. С огневой позиции открывался хороший обзор на юго-восток и северо-восток. На восток от нас находилось болото, покрытое кустарником и лесом.

На оборонительных участках плечом к плечу сражались воины 67-й стрелковой дивизии, пограничники, курсантский батальон училища ПВО, отряды матросов с кораблей и частей базы, рабочие-ополченцы. В районе нашей батареи держал оборону отряд краснофлотцев с эскадренного миноносца «Ленин». Нам пришлось снабжать его и боеприпасами, и питанием.

841-я батарея, помимо выполнения своей основной задачи прикрытия войск с воздуха, оказывала огневую поддержку курсантскому батальону училища ПВО, которым командовал полковник А. А. Томилов.

Начиная с 23 июня, батарея неоднократно открывала огонь по наземным целям. Особенно напряженной была обстановка 25 и 26 июня. В эти дни батарея стреляла по наземным целям прямой наводкой, израсходовав более 500 снарядов. Так же активно действовали и другие батареи дивизиона.

К исходу дня 26 июня начальник штаба дивизиона приказал сняться с огневой позиции. Ночью батарея совершила переход в новый район. Однако здесь мы никого не встретили. Попытки связаться с командиром дивизиона остались безрезультатными.

Местность здесь ровная, поросшая кустарником. На всем обозримом пространстве разбросаны хутора, а возле них сады.

По приморской дороге на север двигалась пестрая масса, точнее сказать, поток людей. Шли военные и гражданские, старики, женщины, дети. За плечами — [24] котомки, многие тянули тележки со скарбом и маленькими детьми.

Над дорогой на высоте 100–150 метров летали фашистские самолеты, расстреливая беззащитных людей.

Увидев все это, мы не могли бездействовать. Я приказал развернуть орудия и пулеметную установку к бою и батарея открыла огонь по вражеским штурмовикам. Но батарее тоже надо было двигаться вперед. Я разделил ее на два взвода по два орудия в каждом и приказал двигаться перекатами: один взвод ведет огонь, второй делает бросок вперед на 500–600 метров и открывает огонь. Таким порядком батарея сделала два — три броска. Фашисты навалились на передвигавшиеся орудия. Тягачами у нас были тихоходные тракторы «ЧТЗ» с максимальной скоростью семь километров в час. На такой скорости от самолета не уйдешь. Вскоре прямым попаданием бомбы был разбит трактор и повреждено орудие.

К полудню обстановка еще более ухудшилась. Гитлеровцы усилили натиск, стремясь прижать нас к морю и принудить к сдаче. Но мы сумели прорваться из замыкавшегося кольца окружения и выйти в район южнее мыса Акменрагс.

Вспоминается такой эпизод. Под сильным минометным огнем врага наши колонны, двигавшиеся по дороге, залегли. Надо было немедленно подавить минометную батарею. Я приказал лейтенанту Дубровину открыть огонь, а сам на машине с пулеметной установкой проскочил к хутору, вблизи которого стояли фашистские минометчики, рассчитывая уничтожить их огнем счетверенных пулеметов.

Как только наша машина развернулась у хутора и открыла огонь, минометы начали бить по нашей машине. Прямым попаданием ее разбило, был убит шофер Оленик, тяжело ранен командир пулеметной установки Падельнюк, получил рану в плечо и я. Раненых из машины вытащили, фельдшер И. М. Черненький оказал нам первую помощь.

Затем фашистам удалось поджечь второй тягач. Мы полностью лишились транспорта. Оставшиеся два орудия пришлось подорвать, а зенитчики, имея только личное оружие, продолжали продвигаться дальше.

По пути мы натолкнулись на фашистскую засаду с крупнокалиберным пулеметом. Старшина Синкевич и [25] несколько бойцов подползли к пулемету с тыла и уничтожили трех пулеметчиков.

Прошли мы в этот трудный день с кровопролитными боями около 20 километров. Вечером нас догнала наша прожекторная машина, в которую начальник штаба дивизиона посадил всех раненых, в том числе и меня.

На следующий день в Кульдиге я увидел командира дивизиона старшего лейтенанта В. С. Сороку и группу бойцов нашего дивизиона. Он приказал начальнику штаба А. З. Ткаленко на прожекторной машине сопровождать раненых до госпиталя в Лебяжье, куда мы и прибыли 30 июня.

Оценивая боевые действия гарнизона Либавы, командующий КБФ В. Ф. Трибуц в книге «Балтийцы вступают в бой» писал:

«В неравных боях защитники Либавы проявили беззаветное мужество и героизм, показав свою нерушимую верность Коммунистической партии и Советской Родине... В боях под Либавой враг понес значительные потери и был сбит темп его наступления на Ленинград».

В этот ратный подвиг вложили весомую долю и зенитчики. [26]