В предгорьях Кавказа
В двадцатых числах октября 1942 года я вновь оказался в штабе Закавказского фронта. Здесь произошли заметные перемены. Стабилизация фронта сказалась на всем. Возглавил штаб генерал-лейтенант П. И. Бодин, стиль работы которого резко отличался от стиля работы предыдущего начальника генерал-майора А. И. Субботина. Последний никуда не уехал, остался на должности старшего офицера Генерального штаба. Теперь генерал стал начальником офицеров Генерального штаба в войсках фронта, и мне предстояло ему представиться.
В комнате Субботина находилось еще двое. С подполковником А. В. Писаревым я был уже знаком, мы встречались в дни отступления в станице Белореченской. Другого подполковника я видел впервые: это был А. Н. Строгий, с которым мне не раз пришлось потом встречаться на фронте, а в послевоенное время долго работать вместе. Александр Николаевич обладал большими военными знаниями, полученными до войны в бронетанковой академии, где он был преподавателем.
24 октября я выехал из Тбилиси в 9-ю армию, которая действовала по ту сторону Кавказского хребта. День был пасмурный и холодный. Ветер проникал под бурку и, казалось, пронизывал до мозга костей. По Военно-Грузинской дороге я ехал впервые. Хмурое небо снижало впечатление от окружающей природы, все выглядело серым и неприятным. [111] Мысли мои были там, за хребтом: как будут развиваться события в полосе 9-й армии, прикрывающей важнейшие в то время направления на Грозный и Орджоникидзе? Об этом полезно было подумать заранее.
В Орджоникидзе мы снова встретились с подполковником Н. В. Резниковым — старшим офицером Генерального штаба при Северной группе войск Закавказского фронта. С ним мы, как помнит читатель, начинали службу в должности офицеров Генштаба в 1941 году в 38-й армии. Нелегко было в то время, не легче было и сейчас.
Старший офицер группы Н. В. Резников был человеком своеобразным, замкнутым и резким, но к делу относился с чувством большой ответственности и принципиальности. Отступлений от норм службы он, как правило, не допускал. Я знал эти особенности его характера и без труда находил с ним общий язык.
Остаток дня 24 октября мы провели в беседах на злободневные темы. Для меня в 9-й армии все было новым, и Николай Васильевич многое мне рассказал. Утром 25 октября мы расстались: мне предстояло быть в станице Орджоникидзевской, где размещался штаб 9-й армии, а он направился в Грозный, куда переместилось управление Северной группы войск.
В штабе армии я прежде всего разыскал майора И. Р. Чухно — офицера Генштаба — и с его помощью стал знакомиться с обстановкой, командованием и штармом. Это был сравнительно молодой командир, окончивший военное училище в 1937 году. Он был участником боев на Халхин-Голе в 1939 году, командовал пулеметным взводом и немного ротой, был награжден орденом Красного Знамени. По натуре майор человек скромный и объективный. Он не стесняясь признавался, что теоретических знаний у него мало и самостоятельно работать не может. Время показало, что он был прав, но работать с ним было легко: он был исполнителен и проявлял настойчивость. А это уже хорошие качества. Иван Романович прошел с 9-й армией трудную дорогу отступления через Донбасс до предгорий Кавказа. Он много знал и по моей просьбе рассказал о боевом пути армии, о ее людях.
Во второй половине дня мы побывали в оперативном отделе, начальником которого был подполковник А. К. Блажей. Он прошел через испытания, выпавшие на долю войск 9-й армии весной и летом 1942 года, накопил немалый боевой опыт. Арефа Константинович коротко проинформировал меня об обстановке. В полосе армии она стабилизировалась, [112] но как раз сегодня утром противник перешел в наступление против соседа слева — 37-й армии. Связь с ней нарушилась. Подробности событий пока не были известны. Из штаба Северной группы войск сообщили, однако, что положение в полосе обороны 37-й армии изменяется к худшему.
Меня познакомили с операторами. Блажей с похвалой отозвался о подполковниках И. М. Самылове и П. А. Дикове. Оба они лучше других владели навыками оперативной работы, хорошо знали обстановку и выполняли особые поручения командования.
В разведывательном отделе вновь назначенный на должность его начальника подполковник Борис Николаевич Яковлев только начал входить в курс дела. Он охарактеризовал противника лишь в общих чертах, от всесторонней оценки его действий воздержался. О положении в полосе соседней 37-й армии можно было только строить догадки. Очевидно, там действуют танковые соединения, перегруппированные с фронта нашей армии. Это предположение скоро подтвердилось. Наши отношения с начальником армейской разведки в последующем складывались по-деловому.
Что же я узнал от работников штаба? Армия находилась в центре оперативного построения Северной группы войск (37, 9, 44-я армии), прикрывая важнейшие операционные направления на Грозный и Орджоникидзе. Этим и определялась важность ее роли в решении общей главной задачи — закрыть противнику доступ в Закавказье.
Против 9-й армии действовала самая мощная группировка сил немецкой группы армий «А» — 1-я танковая армия под командованием генерала Э. Клейста. До первой декады октября в полосе 9-й армии шли ожесточенные бои. Начало их можно отнести еще к 25 августа, когда противник захватил Моздок, в последующем форсировал Терек и к середине сентября оттеснил войска 9-й армии от берегов реки к югу и создал для себя оперативный плацдарм. Линия фронта теперь от реки Терек отклонялась на юг и юго-запад, прошла западнее Малгобек, Сагопшин, Верхний Курп, Илларионовка и у селения Эльхотово снова выходила к Тереку, который здесь течет с юга на север. Эльхотово оказалось в руках противника, и от него линия фронта шла вдоль Терека на север. Левее оборонялись войска 37-й армии. Фронт ее шел с юга на север до станицы Пришибская, затем на Баксан, Гунделен и далее. Она прикрывала подступы к Нальчику и выход в Баксанское ущелье с востока. Правее нас оборонялись войска 44-й армии. [113]
1-я танковая армия противника оказалась на левом крыле группы армий «А» не случайно. Ее мощь и маневренность, по мнению гитлеровского командования, давали возможность успешно наступать на Грозный и Орджоникидзе, чтобы оттуда прорваться в Закавказье: на Баку и на Тбилиси, а затем далее, в Турцию и Иран. Нанесение столь глубокого удара было предусмотрено планом «Эдельвейс».
В сторону Грозного противник мог проникнуть по Алханчуртовской долине. Мы побывали в ней — она тянулась между двумя параллельными хребтами — Терским и Сунженским. Более удобное направление для наступления танковых войск трудно отыскать на всем Кавказе. Фашисты это оценили и делали все, чтобы в долину проникнуть. Но на их пути упорно оборонялись войска 9-й армии. Во всю ширину долины были отрыты рвы, заполненные нефтью. Здесь же дежурили саперные команды, которые должны зажечь нефть в случае прорыва сюда вражеских танков.
На подступах к Орджоникидзе, с места, откуда начинается Военно-Грузинская дорога, местность доступна для наступления. В районе селения Эльхотово между Тереком и горами образовался удобный проход, именуемый Эльхотовскими воротами. Сюда войска фашистов устремились сразу после взятия Моздока. Бои шли чрезвычайно тяжелые, но противник здесь не прошел.
Враг действовал не по шаблону: ловко маневрировал, внезапно наращивал силу ударов за счет резервов, переносил усилия с одного направления на другое, менял тактику действий. В первые 10–12 дней наступали мощные танковые группы, усиленные пехотой. Прорвать оборону 9-й армии им не удалось. Тогда после небольшой паузы наступление повели две пехотные дивизии, но при поддержке большого количества танков (до 180 за день). Их поддерживали бомбардировщики с воздуха. Войска 9-й армии тоже при поддержке авиации 4-й воздушной армии успешно отразили и эти атаки врага.
Несмотря на преимущество гитлеровцев на земле и в воздухе, время уже работало на нас. В конце лета и осенью 1942 года наступила та долгожданная пора, когда в действующую армию широким потоком начала поступать разнообразная боевая техника. Ее выпускали перебазированные на восток страны и вновь там построенные предприятия. Крепло единство фронта и тыла. Рабочий класс, колхозное крестьянство и советская интеллигенция, не считаясь ни с какими трудностями, отказывая себе во всем, ковали оружие, нужное для победы. Войска получали автоматы, пулеметы, [114] артиллерию, минометы. В 4-ю воздушную армию, которая поддерживала войска Северной группы, поступали новые самолеты Ла-5. По боевым качествам они не уступали немецким Ме-109. Один истребительный авиационный полк, укомплектованный самолетами Ла-5, спешно переучивался и готовился к боям. Кроме того, в воздушной армии были штурмовые дивизии, имеющие на вооружении штурмовик Ил-2.
Мы, естественно, не знали, что основная масса боевой техники и резервов шла в район Сталинграда, где развертывалась подготовка контрнаступления. Но и то, что получали войска Северной группы, намного усилило их боевые возможности, подняло моральный дух бойцов и командиров.
26 октября я представился командующему 9-й армией генерал-майору Константину Аполлоновичу Коротееву. Плотный, высокого роста, с чисто выбритой головой, он оказался человеком вежливым и общительным. Темой нашей беседы сначала были события в полосе соседа слева — 37-й армии. Было ясно, что там противник рвется к Нальчику и на этом не остановится. Но в тот день еще не хотелось верить, что врагу за 7–8 дней удастся преодолеть расстояние почти в 200 км и подойти к окраине Орджоникидзе. Поэтому генерал Коротеев перешел к другой теме и сказал мне, что нашей 9-й армии поставлена задача подготовить наступательную операцию. Штаб приступил к подготовке планирующих документов, и командарм надеялся, что дня через два с ними можно будет уже познакомиться.
Невольно генерал коснулся боевых действий в сентябре, когда враг крупными силами танков ежедневно наносил удары по войскам армии, а наши соединения и приданные полки противотанковой артиллерии с трудом сдерживали многодневный мощный натиск гитлеровских танков и мотопехоты. Как ни старалось фашистское командование, но скрыть свои замыслы оно не смогло. Нашим разведчикам и командирам удавалось разгадывать намерения противника. Как только враг начинал маневрировать танками, генерал Коротеев совершал контрманевр частями противотанковой артиллерии и ротами противотанковых ружей, ставил на вероятных путях наступления Клейста минные заграждения. Много было тогда у командарма тягостных сомнений, острых переживаний: правильно ли разгадан маневр противника, там ли будут наступать его танки, не обманул ли нас враг, не опередил ли где-то в другом месте наших стрелков и части противотанковой артиллерии, не застанет ли их врасплох? Ведь перегруппировка сил на ожидаемое направление [115] удара врага по идее является мероприятием, безусловно, правильным, но в случае просчета она дает возможность танкам противника для удара по ослабленному участку обороны.
К счастью, расчеты командования были верными и действия войск правильными, что и подтвердил достигнутый успех: враг получил отпор и не смог прорваться к городу Грозному в полосе 9-й армии Я с большим пониманием слушал рассказ генерала Коротеева, хорошо зная по сводкам, как тяжело складывалась тогда обстановка южнее Моздока.
Затем я представился начальнику штаба армии подполковнику Александру Николаевичу Коломинову. Это был молодой энергичный командир с боевым и штабным опытом работы в оперативном звене, приобретенным в годы вооруженного конфликта с Финляндией, а затем в Великой Отечественной войне в штабе 39-й армии Западного фронта. При первой нашей встрече А. Н. Коломинов, как и командарм, не смог обойти молчанием то, что пришлось пережить во время наступления противника на Грозный. Особенно запомнился ему один из боев, где гитлеровские войска предприняли несколько мощных танковых атак. Находясь на наблюдательном пункте в станице Вознесенской, Коломинов в течение дня насчитал в боевых порядках многократно атакующего противника до 410 танков.
На третий день пребывания в 9-й армии, 27 октября 1942 года, из Москвы поступили два задания. Первое требовало от меня представить доклад о работе в роли офицера Генштаба с момента назначения на должность, то есть более чем за год. Рассказать здесь было о чем.
Второе задание — доложить в Москву о состоянии войсковой разведки.
Эта тема нам — офицерам Генштаба была очень близка, вопросами разведки мы занимались ежедневно. Хорошо зная ее слабости, мы считали, что настало время заговорить о разведке в полный голос. Временная трудность для меня заключалась в том, что в 9-й армии я был новым человеком. Мне требовалось несколько дней, чтобы собрать и обобщить самые свежие данные. Примеры положительных действий разведчиков уже имелись, причем самые свежие, однако следовало еще побывать в войсках, на месте познакомиться с состоянием разведки, после чего и приступить к разработке конкретного доклада.
С майором Чухно мы составили план работы, где предусмотрели выезды в войска, характер материалов, которые [116] необходимо там получить. Работать пришлось почти круглые сутки. Обстановка в полосе армии становилась все более напряженной. Так же обстояло дело и у левого соседа — 37-й армии, где враг наносил очень сильные удары. Днем мы с Иваном Романовичем обычно были в соединениях, а ночью обобщали полученные там данные, составляли текущую информацию для Генштаба (от нее нас не освобождали) и работали над двумя докладами.
В штабе 9-й армии не только сами разведчики, но и операторы много занимались анализом действий противника и буквально болели за отдельные промахи, которые имели место при осуществлении разведывательных действий.
В докладе Генштабу о состоянии войсковой разведки были освещены только некоторые вопросы, на наш взгляд, наиболее принципиальные, являющиеся причинами недочетов в этом большом и важном деле.
Мы отметили, прежде всего, что замыслы врага и его мероприятия часто остаются неразгаданными. Это положение доклада, как и другие, подкреплялось с нашей стороны свежими примерами.
Особенно тревожила нас недооценка разведки со стороны отдельных командиров частей и соединений. Это выражалось в постоянном некомплекте людей в разведывательных органах, в использовании разведчиков не по назначению. Были случаи, когда хорошо знающие свое дело разведывательные роты соединений использовались в обороне как обычные подразделения и несли большие и невосполнимые в тех условиях потери (337 сд, 57 сбр).
Особенно плохо обстояло дело с агентурной разведкой. О ней иной раз просто забывали. Мы болезненно переживали, что подготовка разведчиков производилась подчас формально. Хорошо знающих руководителей занятий не хватало. Опыт организации и проведения разведки изучался недостаточно, а в иных случаях поверхностно. Мои товарищи, офицеры Генштаба, отмечали, что любви и ума в это дело подчас не вкладывалось. Именно с этим мы связывали факт, что за полтора месяца боевых действий в четырех соединениях разведкой не было взято ни одного пленного, случалось, разведывательные мероприятия проваливались из-за неподготовленности разведчиков.
По всем этим наболевшим вопросам разведки мы представили свои выводы и предложения в Генштаб за три дня до праздника 25-й годовщины Великого Октября.
Велика была радость, когда 7 ноября 1942 г. на мое имя поступила телеграмма за подписью заместителя начальника [117] группы офицеров Генерального штаба генерала Ш. Н. Гениатулина. В ней говорилось:
«Ваше донесение № 1782 содержательное. Вопросы, освещенные в донесении, о недочетах работы разведорганов и плохой организации разведки показаны подробно и глубоко.Добивайтесь на месте устранения указанных недочетов.
Материал донесения будет использован для обобщения, для дачи указаний частям по изжитию указанных недочетов и улучшения работы разведорганов»{22}.
Такое признание нашего скромного труда было лучшим подарком ко дню 25-й годовщины Великого Октября. Хотя мы, офицеры Генштаба, находились тогда, как обычно, в войсках, на переднем крае обороны 9-й армии, приподнятое настроение нас не покидало. Затем мы слушали по радио доклад Председателя Государственного Комитета Обороны и приказ Народного комиссара обороны И. В. Сталина. «Будет и на нашей улице праздник», — говорилось в приказе. Мы верили, что он, этот праздник, обязательно придет.
В последующем мы наблюдали, как в короткое время происходили серьезные изменения в деле постановки и организации войсковой разведки в Красной Армии. Мы понимали, что не только наш доклад, но и общее мнение фронтовиков было главным основанием для работы Генштаба по улучшению состояния войсковой разведки. Но направление работы, ее составные элементы полностью совпали с нашими соображениями. Пересмотрено было буквально все: подбор разведчиков, система поощрения, морального и материального стимулирования их нелегкой и опасной службы, содержание и методы подготовки и обучения разведчиков. Производились большие организационные мероприятия в системе организации войсковой разведки. Агентурная разведка стала средством фронтового командования. В результате принятых Генштабом мер дела разведки пошли много лучше. Наша войсковая разведка стала более активной, а сведения о действиях и намерениях противника полнее и точнее. Все это содействовало общим усилиям советских войск по созданию условий для коренного перелома в ходе войны, который близился с каждым днем.
Но вернемся к событиям 25 октября 1942 года. Утром этого дня противник в полосе соседней слева 37-й армии перешел в наступление. Ударная группировка врага, в составе [118] которой были сотни танков, обладала большой пробивной силой и хорошо обеспечивалась поддержкой крупных сил авиации. События развивались стремительно. Никто сначала не представлял, к каким приведут они последствиям.
Мы в штабе 9-й армии внимательно следили за происходящим под Нальчиком. Стало известно, что перед наступлением противник нанес мощный бомбовый удар по штабу 37-й армии в Долинском. Штаб понес большие потери, управление войсками было временно потеряно, связь с Северной группой прервана.
Затем поступили данные, что соединения 37-й армии под ударами превосходящих сил врага вынуждены были отходить к предгорьям Главного Кавказского хребта. Танковые дивизии противника устремились в образовавшуюся в обороне брешь. Надо отдать должное командарму 37 генералу П. М. Козлову: он не растерялся, собрал всех, кто остался в живых в штабе, и присоединился с ними к своим войскам. Предложение вылететь на самолете в безопасное место генерал отверг. Постепенно командарм навел порядок и восстановил управление, однако перейти к активным действиям и остановить гитлеровцев его войска пока не могли.
Реальная действительность оборачивалась не в пользу 9-й армии, основные силы которой были развернуты фронтом на север против группировки противника, действующей южнее Моздока. Теперь в результате вынужденного отхода и тяжелого состояния левого соседа нависла угроза открытому левому флангу и тылу нашей армии. Военный совет и штаб 9-й армии представляли размеры нависшей опасности, но никакой растерянности ни в войсках, ни в органах управления не было, все уверенно делали свое дело: миновал тот период, когда активность противника вызывала повышенную нервозность, неуверенность или страх. В штабе, где нам с майором И. Р. Чухно приходилось постоянно бывать, и на переднем крае обороны, в том числе и на угрожаемом левом фланге, чувствовались твердый порядок, готовность дать отпор врагу, уверенность в успехе. Мы не стесняясь спрашивали тогда у командиров и бойцов, почему они ведут себя совсем не так, как раньше. Нам отвечали, что успехи, достигнутые при отражении ожесточенных танковых атак противника в сентябрьских боях в районе Моздока, не прошли бесследно. Все воочию убедились, что врага можно бить даже тогда, когда он полон сил. Теперь же он стал слабее, а мы — сильнее. Да и сражаться в горах, где танки пройдут не везде, ему не так сподручно, как на равнине. Высокий боевой дух наших войск, поступавшее в части [119] новое вооружение вселяли надежду, что враг будет разбит.
Победа, однако, приходила не сразу и не легко... Повышенное внимание уделялось тогда изучению местности, поскольку в районе между городами Нальчик и Орджоникидзе она весьма своеобразна. К западу от Терека горы изрезаны многочисленными ущельями и речными долинами, в которых бурлят его левые притоки — Черек, Аргудан, Лескен, Урух, Дур-Дур, Ардон и другие. Они начинаются в горах Кавказа и текут, как правило, на северо-восток и север. Река Урух является мощным естественным препятствием и противотанковым рубежом, но к югу от Чикола она преодолима вброд и имеет относительно пологие берега. Там-то и проходила тогда линия разграничения между нашей 9-й и 37-й армиями, и как раз здесь передовые части, а за ними и главные силы противника переправились через реку, угрожая нашему левому флангу.
Прямого пути из Нальчика в Орджоникидзе, однако, нет. Поэтому, чтобы прорваться сюда, врагу приходилось создавать временные дороги и много петлять по существующим путям, что демаскировало его маневры и позволяло нам принимать контрмеры.
На левом фланге армии начались ожесточенные бои, в которые втягивались с обеих сторон крупные наземные и воздушные силы. Ударная группировка противника включала две танковые дивизии (13-ю и 23-ю), части 1-й горнострелковой дивизии (баварцев), две горнострелковые дивизии (2-ю и 3-ю) румын, моторизованный полк «Бранденбург» и другие части. Перегруппировку ударных сил врага на расстояние более 100 км и образование глубокой вмятины в линии фронта, направленной в тыл войскам 9-й армии, нельзя было расценивать только как тактический успех.
Командование Закавказского фронта, Северной группы войск и 9-й армии развило активную деятельность по сосредоточению сил и средств на угрожаемом направлении с целью остановить и разгромить врага. Командующий группой войск сделал попытку задержать наступление противника и восстановить положение прежде всего в полосе отходящей 37-й армии. Командарму 37 была поставлена задача{23} нанести контрудары, отбить у врага Нальчик и закрепиться там. Одновременно принимались меры для создания заслонов на естественных рубежах, перекрывающих направление вероятного [120] наступления гитлеровцев. Вновь сформированному 10-му стрелковому корпусу (59 и 164 сбр) было приказано прочно удерживать рубеж вдоль реки Урух как первый заслон от удара врага.
Второй заслон создавался по реке Ардон, текущей параллельно Уруху. Сюда по железной дороге уже перебрасывались части 319-й стрелковой дивизии из 58-й армии.
Для прикрытия подступов к городу Орджоникидзе был создан западный оборонительный обвод на рубеже (иск.) станция Беслан, Дзуарикау. Это был третий заслон, на рубеж которого генерал Масленников выдвинул свой резерв — 11-й гвардейский стрелковый корпус под командованием генерал-майора И. П. Рослого в составе 10-й гвардейской, 34-й и 62-й стрелковых бригад и 73-го истребительно-противотанкового дивизиона.
Не располагая автотранспортом для переброски сил и средств, 10-й стрелковый корпус не успел занять рубеж реки Урух, а части 319-й стрелковой дивизии запоздали с выходом на реку Ардон. В связи с этим дивизию передали в подчинение командира 11-го гвардейского стрелкового корпуса, которому приказали оборонять теперь два рубежа: по Ардону и западный оборонительный обвод города Орджоникидзе.
Таким образом, к 29 октября командующий Северной группой войск создал на вероятном направлении наступления ударной группировки противника три оборонительных заслона. Однако оборона по рекам Урух и Ардон была занята поспешно и не подготовлена в инженерном отношении. Мы с майором Чухно проверяли тогда прибытие войск и выполнение полученных ими приказов. На наших глазах войска выходили на указанные им рубежи, но делали это без предварительной разведки. Оценка тактических условий местности производилась из-за отсутствия времени по карте в сжатые сроки. Командиры не имели возможности лично просмотреть весь передний край обороны, где было немало не занятых войсками участков, в том числе южнее Чикола на реке Урух.
События развивались стремительно. 29 октября передовой отряд противника вышел к реке Урух на участке Александровская, Хазнидон. Возникла угроза форсирования частями противника реки с ходу с последующим их продвижением в направлении Орджоникидзе.
По распоряжению генерала Масленникова 10-й гвардейский стрелковый корпус под командованием полковника А. И. Севастьянова и 63-я танковая бригада, действующие [121] под станицей Ищерской, спешно перебрасывались в район к западу от Орджоникидзе. Корпус состоял из четырех воздушно-десантных бригад (4, 5, 6 и 7-й) и по своей боеспособности стоял выше других соединений. Танковая группа майора В. И. Филиппова в составе 52-й танковой бригады, 75-го и 226-го отдельных танковых батальонов была выдвинута на реку Дур-Дур западнее Дигора. В группе осталось около 20 танков, и выполнить роль танкового заслона, как выяснилось в последующем, она не смогла. Для обороны Орджоникидзе была привлечена также и 12-я дивизия НКВД под командованием генерал-майора В. И. Киселева, которая заняла позиции непосредственно по северо-западной окраине города.
В этот напряженный момент в Орджоникидзе прибыл командующий Закавказским фронтом генерал армии И. В. Тюленев, который оставался здесь до конца Нальчикской оборонительной операции. Он распорядился выдвинуть для прикрытия подступов к Орджоникидзе дополнительные силы из своего резерва: 155-ю стрелковую бригаду, пять истребительно-противотанковых полков и три гвардейских минометных полка. Кроме того, в первых числах ноября 276-я дивизия заняла оборону от Орджоникидзе на запад до Майрамадаг. Левее ее развернулись 43-я стрелковая бригада и части 351-й стрелковой дивизии. Все они оборонялись фронтом на север.
Одновременно принимались срочные меры на случай отражений удара противника в направлении Грозного.
Серьезные мероприятия, направленные на укрепление обороны, проводились и в полосе нашей 9-й армии. Командарм в соответствии с поставленной ему задачей начал готовить войска к отражению предстоящего наступления гитлеровских войск на Орджоникидзе. 3-й стрелковый корпус (9, 57 и 60 сбр) был сменен частями 317-й стрелковой дивизии и к исходу 2 ноября развернулся на правом берегу Терека от Карджин до (иск.) Тулатово, обеспечивая левый фланг армии. Для руководства предстоящими действиями в Кантышево создали вспомогательный пункт управления (ВПУ), где была и наша, офицеров Генштаба, землянка.
Потянулось время тревожного ожидания... Бои шли тяжелые. Разведчики доложили, что в составе наступающей группировки противника насчитывается до 150 танков. У нас же в пяти танковых бригадах (2, 15, 52, 63 тбр и 5 гв. тбр) было танков вдвое меньше, к тому же большинство их устаревших типов. Поэтому основным средством отражения танкового удара врага являлась истребительно-противотанковая [122] артиллерия. У нас имелось пять истребительно-противотанковых артиллерийских полков, три полка реактивной артиллерии и три роты противотанковых ружей. Такое мощное усиление стрелковых соединений обеспечило разгром танковой группировки врага.
31 октября подвижные части противника переправились в районе Чикола через Урух и стали быстро продвигаться на восток. К исходу дня были заняты Дур-Дур, Дигора и Ардон. Наш 10-й стрелковый корпус не сумел остановить противника и отошел.
1 ноября, развивая наступление, гитлеровцы заняли Алагир, переправились через Ардон, отбрасывая полки прибывающей в этот район 319-й стрелковой дивизии. Авиация противника весь день наносила удары по нашим частям, особенно на дорогах, и по городу Орджоникидзе.
В этот день все войска, действующие на орджоникидзевском направлении, были подчинены нашему командарму. Это была правильная и своевременная мера. Теперь войскам 9-й армии пришлось обороняться и отражать удары врага с двух направлений: частью сил — с севера, от войск противника, наступающих из района Моздока, и главными силами — с запада, откуда враг наносил танковый удар, нацеленный на Орджоникидзе. В той динамичной обстановке при ограниченных средствах связи не так просто было К. А. Коротееву управлять многочисленными соединениями и частями. Однако командарм действовал уверенно и прозорливо.
Тем не менее линия фронта постепенно приближалась к Орджоникидзе. Мы с майором Чухно в светлое время дня находились, как правило, в зоне боевых действий передовых частей армии, наблюдая за ходом сражения. Вечером возвращались в штаб и знакомились с данными обстановки на тех участках обороны, где не смогли побывать. Ночью у себя в землянке писали доклады-отчеты в Москву о своей работе и заканчивали разработку соображений по войсковой разведке. Дел было по горло, обстановка накалялась все сильнее, но надо было поспевать всюду.
Следующий день, 2 ноября, был еще более трудным. С рассветом около 100 танков противника и мотопехота завязали бой с частями 11-го гвардейского корпуса на внешнем оборонительном обводе Орджоникидзе. Сосредоточив основные усилия на узком фронте Фиагдон, Дзуарикау, противник рвался к городу. В воздухе висели десятки фашистских самолетов. В бой вступили курсантские батальоны 34-й стрелковой бригады под командованием полковника [123] А. В. Ворожищева. Курсанты сражались геройски, не отдавая врагу без боя ни пяди родной земли.
Начальник штаба Закавказского фронта генерал-лейтенант П. И. Бодин в этот день проезжал через Орджоникидзе как раз в то время, когда гитлеровская авиация бомбардировала город. Павел Иванович вышел из машины и стал наблюдать за самолетами противника. Ему надо было лечь на землю, как это сделали другие, но он стоял посреди широкого шоссе у своего автомобиля. Это стоило ему жизни. Погиб один из лучших начальников штаба, один из уважаемых и нужных нашей армии людей. Его знали все, хотя многие никогда с ним не встречались.
3 ноября противник продвинулся на восток до рубежа Гизель, Н. Саниба. Здесь разгорелись жестокие бои. Соединения армии стойко отбивали многочисленные атаки танков и пехоты врага. Основные силы наступающей группировки противника были остановлены, однако на одном из участков, создав танковый таран, его передовому отряду все же удалось прорваться в сторону Орджоникидзе. Отряд вышел на западную окраину города, но здесь встретил решительный отпор: этот участок был заблаговременно подготовлен к обороне, и занимали его подразделения 26-го пограничного полка 12-й дивизии НКВД. Весь день на окраине города шел ожесточенный бой. Авиация противника группами по 15–20 самолетов поддерживала атаки своих танков, но пограничники стояли насмерть и не пропустили танки врага в город и на Военно-Грузинскую дорогу.
Тем временем накал боев в районе осетинских селений Гизель и Н. Саниба усилился. Это было совсем близко от столицы Северной Осетии, и исход сражения здесь решал судьбу Орджоникидзе, что понимали и воины и местные жители. Высокое боевое мастерство и неодолимую стойкость показали тогда истребительно-противотанковые артиллерийские полки, гвардейские минометы и роты противотанковых ружей. Огонь артиллеристов и бронебойщиков то там, то здесь выводил из строя танки и бронетранспортеры врага. Мы наблюдали, как боевые машины противника внезапно вздрагивали, останавливались или загорались. Экипажи подбитых машин, в черных комбинезонах, вываливались наружу через люки и, отстреливаясь, пытались отойти к своей мотопехоте. Темпы танковой атаки гитлеровцев в таких случаях снижались. Наши стрелки и артиллеристы использовали эти заминки, усиливали огонь и шли в контратаки. Могучее «ура» слышалось тогда сквозь грохот боя. Обстановка иной раз менялась столь быстро, что нам с майором [124] Чухно не всегда удавалось разобраться в точности, что же на этом участке произошло.
При анализе событий в районе Гизель, Н. Саниба у нас возникла все-таки тревога за фланг действующих в этом районе войск. Дело в том, что от Майрамадаг тянулось ущелье, по которому танки и мотопехота противника могли проникнуть на Военно-Грузинскую дорогу. 2 ноября по возвращении из района Гизель мы пошли к начальнику штаба армии подполковнику А. Н. Коломинову и высказали ему опасение за левый фланг к югу от Майрамадаг. Коломинов сообщил, что он тоже озабочен сложившейся в этом районе ситуацией, но меры уже были приняты — туда выдвигался батальон моряков-каспийцев. Последующие события показали, насколько эта мера была правильной и своевременной.
Двое суток шли упорные бои в районе Гизель, Н. Саниба. Передовой отряд противника, прорвавшийся на западную окраину Орджоникидзе, был вынужден отступить. Ночью он присоединился к своим главным силам. Отход гитлеровцев был первым признаком успеха наших войск, предвестником поражения врага.
Командующий Северной группой войск, заметив заминку в действиях противника, поставил соединениям 9-й армии активную задачу: 3 ноября нанести контрудар по главной группировке противника, наступающей на Орджоникидзе с запада. Для нанесения контрудара привлекались солидные силы{24}. Однако нанести контрудар не удалось: противник еще располагал большими силами и при поддержке авиации продолжал наступать, теснил наши войска на восток. Перелома в обстановке на этом участке фронта в тот день создать не удалось.
Напряженность боев в районе Гизель, Н. Саниба возрастала все больше. 4 ноября противник вновь попытался прорваться в район Орджоникидзе главными силами. Одновременно гитлеровцы продолжали рваться в направлении Архонской и Нагир. Части нашего 11-го гвардейского стрелкового корпуса героически отбивали атаки. Большие потери не останавливали врага: удары повторялись многократно, но нигде не принесли ему успеха. Были также отмечены попытки гитлеровцев прорваться из района Майрамадаг в южном направлении, но все они тоже закончились неудачно.
Рассвет 5 ноября был необычным. На фронте стояла непривычная тишина. Враг прекратил атаки. Невольно подумалось: нет ли со стороны гитлеровского командования какого-нибудь [125] подвоха? Но время шло, наступление не возобновлялось... Гитлеровцы были остановлены.
Резкое изменение обстановки в нашу пользу было учтено командующим войсками Закавказского фронта. Он потребовал не позднее 6 ноября нанести контрудар силами соединений 9-й армии. Для этого складывались благоприятные условия. В результате боевых действий в районе Гизель, Н. Саниба противник оказался в узком мешке, имея уязвимые, недостаточно защищенные фланги. Отказавшись от наступления, он еще не успел организовать надежную оборону и оборудовать позиции в инженерном отношении. Оборона создавалась поспешно и держалась в основном на танках. Этим и попыталось воспользоваться наше командование. Наступление назначили на утро 6 ноября.
Утром 6 ноября 1942 года, в канун 25-летия Великого Октября, войска 9-й армии готовились нанести удар по врагу. День обещал быть ясным и прохладным. Под первыми лучами солнца все окрест засверкало. Казалось, что сейчас солнце светит только для нас. Мы еще не успели выйти из землянки, чтобы отправиться на передовую, как вошел майор В. Г. Китаев — офицер Генерального штаба при 4-й воздушной армии. Познакомились. Это была наша первая встреча. В дальнейшем мы с Василием Григорьевичем вместе работали и воевали. Он рассказал мне об использовании авиации в бою, о тактике ведения воздушного боя и многих других авиационных проблемах.
На передовую выехали втроем. На пути к району боев сделали короткую остановку, явственно доносился гул уже разгоревшегося боя: разрывы снарядов и бомб, трескотня автоматов и пулеметов, рокот авиационных моторов. Наше внимание привлекла необычная картина: над районом сражения кружились самолеты 4-й воздушной армии, а с земли от разрывов бомб поднимались освещаемые алыми лучами солнца причудливые клубы пыли и дыма.
То одна, то другая группа самолетов, отбомбившись, улетали, а их место занимали новые. Гул боя не затихал ни на минуту. Повсюду были видны очаги огня и дыма.
К 8 часам, когда ударные группировки 9-й армии атаковали противника, захватившего Гизель и Н. Саниба, мы были уже в передовых частях. С севера наносили удар 57-я и 60-я стрелковые бригады, вошедшие в состав 11-го гвардейского стрелкового корпуса. Они наступали при поддержке трех танковых бригад (5-й гвардейской, 15-й и 63-й). С востока наступала 4-я гвардейская стрелковая бригада 10-го [126] гвардейского корпуса, усиленная 2-й и 52-й танковыми бригадами.
Противник оказал упорное сопротивление, и первый день наступления успеха не принес. 7 и 8 ноября наступление продолжалось, и давление частей 10-го гвардейского стрелкового корпуса постепенно возрастало: в эти дни были введены в сражение 6-я и 7-я гвардейские стрелковые бригады. Кроме того, с юга перешли в наступление 276-я стрелковая дивизия и 155-я стрелковая бригада, нанося удар в направлении Гизель, Майрамадаг. Приказ на наступление получила и 351-я стрелковая дивизия, которой командовал генерал-майор В. Ф. Сергацков. Она действовала лишь небольшими отрядами и решала ограниченную задачу, сохраняя главные силы на случай атаки врагом Мамисонского перевала.
Удары 57-й и 60-й стрелковых бригад с севера с каждым днем становились все сильнее и сильнее. Из района Кирово наступали два полка 319-й стрелковой дивизии, из района Карджин на Ардон — 275-я стрелковая дивизия.
Враг умело оборонялся, маневрировал резервами, контратаковал, но попыток возобновить наступление не предпринимал. Упорная борьба шла за шоссе Орджоникидзе — Алагир. Как потом выяснилось, у противника это была основная магистраль для эвакуации войск и техники. Гитлеровцы создали вдоль шоссе районы обороны, в состав которых входили несколько танков, противотанковые орудия и группы автоматчиков. Здесь фашисты оказывали упорное сопротивление наступающим с юга и с севера войскам нашей армии. Неоднократно подразделения 155-й стрелковой и 63-й танковой бригад захватывали отдельные участки шоссе, но всякий раз враг контратаковал их силами танковых групп и автоматчиков, сбивал еще не успевшие закрепиться наши батальоны и восстанавливал положение...
В конце октября в штаб 9-й армии поступили приказы Народного комиссара обороны. Это были очень важные приказы, в которых были изложены новые взгляды по вопросам организации и ведения общевойскового боя. В одном приказе решительной критике было подвергнуто существующее до сих пор построение боевых порядков подразделений, частей и соединений в наступлении. Это было правильно и своевременно, поскольку групповые боевые порядки уже не отвечали требованиям войны. Вместо групповых боевых порядков предлагалось: отделение и взвод развертывать в цепь, роту и батальон иметь в одном эшелоне и в одну линию (все взводы и роты рядом) или уступом (вперед, назад, влево, вправо). Стрелковые полки в боевом порядке дивизии [127] располагать также в одном эшелоне (все полки к началу боя рядом). Для решения внезапно возникающих задач приказывалось иметь резервы: в батальоне — усиленный взвод, в полку — усиленную роту, в дивизии — усиленный батальон. Таким образом, подразделения, части и соединения должны были во всех случаях наступления иметь одноэшелонное построение сил и средств. Двухэшелонное построение войск предусматривалось только для армии.
Обосновывались такие боевые порядки неглубоким, якобы линейным построением обороны противника. Эта рекомендация приказа практикой боевых действий вскоре была исправлена, так как противник создавал обычно глубоко эшелонированную оборону.
Другой приказ обобщал опыт боевого применения бронетанковых и механизированных войск за истекший период войны. В нем вскрывались существенные недостатки в этом важном деле, причем в качестве главного недостатка отмечалось отсутствие устойчивого и хорошо организованного взаимодействия между пехотой, танками и артиллерией на всю глубину задачи дня. Нередко танки отрывались от пехоты или отставали от нее. Пехота, танки и артиллерия взаимно не поддерживали друг друга, каждый род войск действовал на поле боя как бы сам по себе. Это часто и приводило к неудаче наступления. Кроме того, отмечалась вредная поспешность перехода в наступление, когда разведка не успевала вскрыть систему противотанковой обороны противника, в результате чего последнюю не полностью и ненадежно подавляли огнем артиллерии и танки несли большие потери.
Выполнение войсками приказов мы взяли под свой контроль и выезжали по этому вопросу в части 10-го и 11-го гвардейских стрелковых корпусов, наблюдая за ходом их боевых действий.
Выполнением войсками приказов интересовался и старший офицер Генштаба при Северной группе войск подполковник Н. В. Резников. В период боев в районах Гизель и Н. Саниба он был в нашей армии. Я доложил Николаю Васильевичу, как в этих боях применяются танки, на основе своих личных наблюдений за истекшие 2–3 суток. Главный недостаток, отмеченный приказом, а именно — плохая организация взаимодействия танков, пехоты и артиллерии, имел место и у нас. Боевую задачу танкам наши командиры ставили буквально накануне боя. Поэтому танкисты не располагали временем, чтобы совместно с командирами стрелковых подразделений и артиллеристами провести рекогносцировку местности и организовать взаимодействие. Этот [128] недостаток превратился в хроническое явление, что, на мой взгляд, серьезно мешало командованию Северной группы войск и 9-й армии правильно применять в боях танковые подразделения и части.
В качестве примера я привел бой 8 ноября за Гизель, который мы наблюдали совместно с майором Чухно. На северную окраину поселка наступали подразделения 4-й гвардейской стрелковой и 2-й танковой бригад. Огневые точки противника — несколько пушек, пулеметов и восемь вкопанных в землю танков — открыли по ним огонь. Наша пехота залегла, но танки продолжали атаковать. Артиллерия же не смогла быстро подавить огневые точки врага: ее огневые позиции были значительно удалены от рубежа атаки, огонь велся не по целям, а по площади, передовых наблюдательных пунктов не было, сигналов вызова и прекращения огня не установлено. Противник не замедлил воспользоваться таким положением и всей силой огня своих противотанковых средств обрушился на наши танки, подбил восемь машин, остальные вернулись в исходное положение. Орудий сопровождения танков тогда вообще не выделяли, а огневые позиции истребительно-противотанкового полка, прикрывающего 2-ю и 52-ю танковые бригады, находились далеко позади атакующих танков.
Танки наступали по-прежнему на малых скоростях, артиллерийского и пулеметного огня на ходу не вели, маневра на поле боя почти не выполняли. Постоянной связи в ходе боя между пехотой, артиллерией и танками не было организовано. Наблюдая за ходом боевых действий и выявляя недостатки, мы с И. Р. Чухно обязательно докладывали о них командирам частей, соединений и командарму генералу К. А. Коротееву. И сегодня, совместно обсудив результаты наших наблюдений, мы с Резниковым зашли к генералу Коротееву и подробно доложили ему все, что видели. После этого Н. В. Резников составил донесение и отправил его в Генеральный штаб{25}. Командарм тогда вызвал к себе соответствующих начальников и потребовал от них резко улучшить работу по выполнению приказов.
В результате больших усилий и упорства действующих под Гизель и Н. Саниба войск оба населенных пункта 12 ноября были полностью освобождены от противника. Для того времени это было большим успехом.
На исходе дня 12 ноября в оперативном отделе штарма в моем присутствии происходила углубленная оценка обстановки, [129] сложившейся в результате освобождения Гизель и Н. Саниба. Из соединений доложили, что шоссе Орджоникидзе — Алагир находится в наших руках. Получалось, что войскам противника, пытавшимся совсем недавно прорваться на Военно-Грузинскую дорогу, теперь отрезаны пути отхода на запад и они попали в окружение. Было также известно, что враг неоднократно пытался прорваться на Алагир, но его атаки были отбиты войсками 11-го гвардейского стрелкового корпуса. По данным разведки, мелкие группы гитлеровцев пытались уйти на юг, в горы.
Возможность полного разгрома окруженного противника прямо-таки ошеломляла... Мы сгрудились у карты и элемент за элементом снова и снова изучали обстановку и делали выводы и прогнозы... Настораживало настойчивое стремление врага прорваться не на запад или север, а на юг. Советские войска, действующие с юга, не были подчинены нашей армии, взаимодействие с ними поддерживалось весьма слабое, можно сказать, только на бумаге. Связь имелась лишь периодическая, очень к тому же неустойчивая из-за горных условий. Естественно, возникало опасение, что войска противника могут все-таки найти лазейку и выбраться из мешка.
Чтобы не допустить этого, на исходе дня 12 ноября пришлось послать в Генеральный штаб специальное донесение{26}. В нем докладывалось о взятии Гизель и Н. Саниба. В то же время высказывалось пожелание, чтобы Генштаб максимально активизировал действия войск с юга с целью не допустить выхода противника в этом направлении.
Сомнения и волнения разрешились на следующий день, когда к нам снова приехал майор В. Г. Китаев — офицер Генштаба при штабе 4-й воздушной армии. Он рассказал, что авиаразведка обнаружила южнее шоссе Орджоникидзе — Алагир ранее нам неизвестный колонный путь, по которому происходило интенсивное движение войск противника на запад. Теперь в поведении гитлеровцев многое стало ясно: они отказались от наступления, но не собирались обороняться в захваченном ими районе и начали эвакуацию своих войск и боевой техники. Поскольку по шоссе Орджоникидзе — Алагир враг не мог отходить безнаказанно, то ему пришлось проложить колонный путь вне зоны воздействия наших артиллерии и авиации. Здесь и пошли его главные силы. Правда, неясности все же оставались и теперь. В частности, мы не знали с абсолютной точностью, [130] действительно ли отходят войска противника или совершают маневр для нового удара. Если враг отходит, то куда и где накапливает он свои силы? Все это надо было бы выяснить. Мы же знали пока мало: что активности противник не проявляет, операция не завершена, каждая сторона продолжает боевые действия, результат которых не поддается определению.
Чтобы разобраться в обстановке, 13 ноября я выехал в 10-ю гвардейскую бригаду на заходящем правом фланге армии. До наступления темноты оставалось не более часа. Когда прибыл на место, командир бригады находился впереди на наблюдательном пункте, куда в светлое время проехать было нельзя. Пришлось задержаться в штабе. Неожиданно комбриг по телефону передал, что пехота и танки противника перешли в контратаку севернее шоссе Орджоникидзе — Алагир, вдоль которого развивались боевые действия, что подразделения бригады вынуждены отходить. Танки противника двигались в направлении нашего командного пункта.
На КП объявили тревогу, но другого вооружения, кроме винтовок и нескольких автоматов, у нас не было. Не было ни орудия, ни танка или противотанкового ружья, только горстка людей — начальник штаба, его заместитель по политчасти, несколько штабных командиров и красноармейцев. Замполит заметно волновался, поскольку штабу грозили большие неприятности. Штаб располагался в землянках, врытых в скат неглубокой, с ровным дном лощины. Достаточно танку задеть землянку корпусом, как там будет все раздавлено. В такой момент уезжать было нельзя, и я остался в штабе.
Бой между тем приближался, однако через полчаса постепенно затих. Командир бригады передал, что контратака отбита, а танки противника отошли. Тем временем стемнело.
Мы попытались осмыслить все то, что произошло. Вероятно, состоялась последняя в этот день контратака противника, организованная им с целью удержать за собой шоссе Орджоникидзе — Алагир и одновременно отвлечь внимание от колонного пути, по которому проходил отход главных сил. Контратакуя, противник создавал также видимость решимости вести упорную борьбу за удержание шоссе. Контратака была короткой, так как враг обладал для этого ограниченными силами.
На следующий день в армию приехал подполковник Н. В. Резников, и мы втроем побывали в бригадах 10-го гвардейского стрелкового корпуса. В 6-й бригаде произошла [131] приятная встреча с товарищем по учебе в академии Героем Советского Союза подполковником Гавриилом Тарасовичем Василенко, который командовал этим соединением. Война, казалось, не изменила характера этого красивого и жизнерадостного человека. Он встретил нас доброй улыбкой. Правда, для хорошего настроения были и основания — бригада наступала весьма успешно. В войне с Финляндией Гавриил Тарасович командовал батальоном, был ранен пулей в грудь навылет, но не оставил поле боя, пока не получил приказа командира полка отправиться в медсанбат. В медсанбат он пошел в одиночку и по пути отразил нападение прорвавшейся к нам в тыл группы автоматчиков противника.
Подполковник Василенко рассказал, что у противостоящего бригаде противника имелось много танков, которые искусно применялись. Отбить их атаки помогли артиллеристы — истребители танков. Без них бригада не добилась бы успеха.
В это время в землянку зашел еще один подполковник, тоже наш однокашник по академии, Герой Советского Союза Давид Маргулис. Истребительно-противотанковый полк, которым командовал Маргулис, вместе с десантниками 10-го гвардейского корпуса отражал атаки танков врага. Много вражеских танков подбили герои-артиллеристы и помогли гвардейцам-десантникам освободить от врага Гизель и Н. Саниба. Дружеская беседа об отгремевших боях тогда затянулась.
Во второй половине дня в штабе 10-го гвардейского стрелкового корпуса у нас состоялась встреча с его новым командиром полковником Василием Васильевичем Глаголевым. Разговор был коротким: полковник только принял корпус. Но уже тогда стало ясно, что Глаголев глубоко вникает в сущность событий, хорошо понимает обстановку и обладает широкой командирской эрудицией.
15 ноября 1942 года на фронте стояла тишина. После многодневных тяжелых боев люди нуждались в отдыхе больше, нежели в чем-либо ином. Нам, офицерам Генштаба, следовало воспользоваться затишьем, чтобы побывать на месте боев и глубже осмыслить все, что здесь произошло. С майором Чухно мы посетили Гизель, затем Н. Саниба и другие освобожденные населенные пункты, многое увидели и поняли. На территории поселков оборонительных сооружений врага почти не было: окопы, траншеи отрыты вокруг них. Напрашивался вывод о том, что противник в основном находился вне населенных пунктов, вероятно, избегал потерь [132] от огня нашей артиллерии и «катюш», которые несколько дней обстреливали Н. Саниба и Гизель.
Генштаб должны были интересовать потери гитлеровских войск в технике. Поэтому мы осмотрели местность в районе Гизель и Н. Саниба и увидели хаотичное нагромождение автомашин, бронетранспортеров, танков, орудий и другой брошенной техники, вооружения, предметов амуниции противника. Мешки и ящики с каким-то имуществом усеяли неглубокие балки и овраги. Но было примечательно, что ни одного убитого гитлеровца не осталось на поле недавнего боя. Теперь стало окончательно ясно, почему противник так упорно сражался за шоссе Орджоникидзе — Алагир, а на других участках фронта большой активности не проявлял: ему надо было организованно эвакуировать основные силы войск, всех раненых и убитых, а также и боеприпасы.
Осматривая поле сражения, мы, конечно, пожалели, что враг сумел вывести основные силы из-под удара, но все-таки гитлеровцы потерпели серьезное поражение, и у нас были все основания радоваться. К тому же трофеи оказались не лишними, наши полки и бригады пополнили свой автотранспорт трофейными автомашинами, а в городе Орджоникидзе на одной из площадей была организована выставка захваченной боевой техники и вооружения врага.
В последующем мы убедились, что несколько приуменьшили успех советских войск, достигнутый под Орджоникидзе. Дело было не только в том, что замысел врага проникнуть в Закавказье был окончательно сорван. Оказалось, что гитлеровские дивизии понесли более существенные потери в живой силе, чем мы определили на поле боя под Гизель и Н. Саниба. По документам противника, которые попали в руки нашей разведки, его потери составили несколько тысяч человек. Наиболее серьезные потери нанесли гитлеровцам наши авиация и артиллерия. Большой урон, как было видно из документов, потерпела 13-я танковая дивизия, которая прикрывала отход главных сил 1-й немецкой танковой армии. Нам стало известно также, что гитлеровцы при отступлении были бесцеремонны со своими союзниками — румынами, отнимали у них автомашины, чтобы эвакуировать собственную пехоту. Это вызвало негодование румын, о чем мы узнали через пленных.
Успех советских войск на Кавказе был значительным и неоспоримым, но он имел, конечно, только оперативное значение. Дальнейшее развитие событий, в первую очередь под Сталинградом, где решалась судьба войны, а затем и на [133] других участках обороны Кавказа, привело к результатам стратегическим. Немецко-фашистские войска были вынуждены отказаться от наступления под Орджоникидзе, а затем на участке обороны 18-й армии под Туапсе и Новороссийском. Это означало переход гитлеровских агрессоров к стратегической обороне на всем Кавказе от Каспийского до Черного моря. Была и обратная связь между событиями: успехи советских соединений на Кавказе в свою очередь оказали весьма благоприятное влияние на действия наших войск под Сталинградом.
Для войск и штабов 9-й армии период боев под Орджоникидзе был временем особо напряженного ратного труда. Возвращаясь из поездок в части, я заходил с докладом к командующему армией или начальнику штаба и всегда заставал их за работой. Для работников штаба ночью тем более не было передышки. Генерал-майор К. А. Коротеев был человеком простым в общении с подчиненными, обладал большой выдержкой и терпимостью. Если командиры соединений и начальники родов войск докладывали ему свои соображения, он внимательно прислушивался к ним, полезную инициативу поддерживал. Для подчиненных он был и начальником, и старшим товарищем.
Начальник штаба подполковник А. Н. Коломинов по военной специальности был артиллеристом. Часто А. Н. Коломинов сам докладывал командарму по вопросам использования артиллерии в бою. Командарм и начальник штаба, как правило, вдвоем определяли замысел операции, характер использования в ней сил и средств. Начальники родов войск обычно только уточняли детали их решения. Коломинов по праву занимал руководящий пост среди опытных помощников, более старших по возрасту и воинскому званию.
Четкая, слаженная работа управления армии принесла хорошие результаты. На командном пункте начальники родов войск располагались рядом с командармом и по первому его требованию являлись к нему в блиндаж, где царила деловая, творческая обстановка. Артиллерией армии в те дни командовал полковник А. Ф. Денисенко, спокойный, немногословный, хорошо знающий свое дело специалист. Начальник инженерных войск армии полковник А. Н. Баженов был командиром весьма эрудированным. Инженерно-саперные части армии под его руководством активно участвовали в отражении немецких танковых атак. Материальным обеспечением армии руководил генерал-майор интендантской службы И. В. Сафонов. Работники армейского тыла под его командованием [134] внесли большой вклад в победу наших войск под Орджоникидзе.
Под ударами войск 9-й армии противник из района Гизель, Н. Саниба отошел на реку Фиагдон, но закрепиться не сумел и был вынужден отступить далее на рубеж реки Ардон. По всему чувствовалось, что он жаждет передышки, нужной для перегруппировки сил и средств. Что же он намеревался делать дальше? Этого пока никто не знал, но прочной обороны полевого типа противник еще не создал, и поэтому самое время было воспользоваться этим, сбить его войска с рубежа реки Ардон и преследовать до полного разгрома.
Такой ход событий, к сожалению, существовал только в наших замыслах. Практически же на организацию удара и преследование требовалось время для перегруппировки сил и средств, чего на ходу нам сделать не удалось. Тогда в ходе боевых действий наступила небольшая пауза, которую умело использовал противник и организовал оборону на рубеже реки Ардон, усилив ее танками. Вкопанные в землю танки — это большая сила. В итоге войска 9-й армии не смогли с ходу нанести мощный удар и наступали в той же группировке, в которой брали Гизель и Н. Саниба. Частичные перегруппировки, которые осуществлялись в армии ежедневно, не могли внести решающих изменений.
Чтобы сломить оборону 1-й немецкой танковой армии, нужно было капитально подготовить новую наступательную операцию. Особенность обстановки состояла в том, что обороняющийся противник превосходил нас в танках и в авиации.
Во второй половине ноября из Москвы поступило задание начальника группы офицеров Генерального штаба генерала Н. И. Дубинина проверить наличие в войсках опознавательных полотнищ и их применение для взаимодействия с авиацией. В это время войска армии готовились к проведению наступательной операции. До ее начала — 27 ноября — оставалось около трех дней. Знакомясь с подготовкой войск к наступлению, мы с И. Р. Чухно проверили в соединениях и наличие опознавательных полотнищ, которых оказалось всего несколько комплектов, причем никто их не применял.
Проверяя, как войсковые командиры организовали совместные с авиацией боевые действия, мы поехали в штаб 3-го корпуса. Чтобы не попасть под удар с воздуха, за действиями немецко-фашистской авиации кое-как наблюдали. О своих же самолетах и не думали: наблюдения за ними в [135] штабе корпуса не вели, о корректировании усилий с пехотой и речи не было.
Вернувшись из корпуса в штаб армии, мы встретились с А. Н. Коломиновым, рассказали ему о том, что линия нашего фронта пехотой не обозначается, так как опознавательных полотнищ в войсках нет, что за действиями авиации в войсках никто не наблюдает, а данные воздушной разведки поступают в армию с большим опозданием и вследствие этого не могут быть использованы в полную меру. А. Н. Коломинов обещал сам заняться вопросами боевого применения авиации.
После этого разговора мы продолжили изучение действий авиации сторон в воздухе, и все, что видели, было изложено в докладе на имя начальника группы офицеров Генштаба. В нем говорилось следующее. В полосе армии действовали истребители противника Ме-109ф. Погода была летная, и «мессеры» парами патрулировали над полем боя. Против группы советских истребителей они в бой не вступали, но те самолеты, которые отрывались от общего строя, решительно атаковывали, и тоже только парой. Второй истребитель прикрывал хвост первого и действовал в том случае, если первый промахнулся. Боевая слаженность пар была очень хорошей. В конце дня, когда наша авиация наносила последний удар, противник поднимал в воздух три пары истребителей и сбивал наибольшее количество советских самолетов. За два дня боев у нас оказалось сбито 15 самолетов. Потери противника были значительно меньше.
Величина потерь объяснялась несколькими факторами: скорость наших самолетов была ниже, вертикальным маневром они не обладали, боевая выучка большинства летчиков была недостаточна. Они не летали парами и, следовательно, не имели взаимной страховки, часто отрывались от строя. Таких и сбивали.
Наши штурмовики Ил-2 даже при отсутствии сильного зенитного прикрытия противника вели огонь по наземным объектам гитлеровских войск с большой высоты, до 1000 м. Эффект такого огня был незначительным. Наша бомбардировочная авиация действовала аналогично.
Доклад в Генштаб о действиях авиации сторон заканчивался выводами и предложениями:
«1. Взаимодействие с авиацией нужно организовать в штабе того стрелкового корпуса, который действует на главном направлении...2. Это возможно, если пехота первой линии будет обозначать себя, выкладывая опознавательные полотнища или применяя [136] другие условные обозначения по договоренности с авиацией... Пользование ракетами для этих целей запретить.
3. К моменту рекогносцировок и организации взаимодействия на местности командиры рот, батарей и выше должны иметь фотосхемы обороны противника тех направлений, где им предстоит наступать. Только в этих условиях будут эффективно поставлены задачи всем огневым средствам...
4. На наблюдательном пункте командира стрелкового корпуса главного направления иметь ответственного представителя 4-й воздушной армии, который по радио будет принимать от командиров авиационных подразделений в воздухе все данные о положении и поведении противника, докладывая о них непосредственно командиру стрелкового корпуса. Этот представитель должен контролировать и направлять действия своей авиации в воздухе, а в случае необходимости и перенацеливать ее.
5. Целеуказание в системе стрелкового корпуса для авиации должно осуществляться крупнокалиберной артиллерией, применяющей снаряды, разрывы которых хорошо видны с воздуха...
6. Потребовать, чтобы наши штурмовики снижались для штурмовки максимально, повторяя залеты на цели несколько раз и наблюдая за целеуказаниями пехоты.
Истребительной авиации овладеть техникой полета парами и надежно прикрывать штурмовую и бомбардировочную авиацию с воздуха»{27}.
На докладе появилась следующая резолюция:
«Т. Глущенко. Серьезный доклад. Разослать т.т. Вечному и Иванову из ВВС.18.12.42. Дубинин».
Признание доклада серьезным, заслуживающим того, чтобы о нем знали авиаторы Генерального штаба (полковник А. И. Иванов — занимался авиационными вопросами в оперативном управлении, генерал-лейтенант П. П. Вечный — начальник отдела по использованию опыта войны), — это было самым главным.
Работая вдвоем с майором И. Р. Чухно, я не всегда мог побывать там, где этого требовала обстановка. С включением в состав армии 10-го гвардейского стрелкового корпуса силы группы возросли: офицером Генштаба в корпус был назначен майор Зиновий Никитович Приходько. Мы с ним уже работали вместе в 56-й армии, и поэтому между нами сразу же установилось полное взаимопонимание. В конце [137] ноября прибыл капитан В. И. Филиппенков, назначенный офицером Генерального штаба в войска 11-го гвардейского стрелкового корпуса. Василий Иванович хорошо знал войска, очень много времени проводил на передовой, быстро освоился со своими обязанностями. Он был смелым и способным человеком, его информация была всегда интересной и правдивой. За короткое время Филиппенков приобрел всеобщее уважение. Первым об этом сказал мне начальник штаба корпуса подполковник Михаил Варламович Глонти. Для молодого офицера такое признание было очень почетно.
Наступательная операция войск 9-й армии, начавшаяся 27 ноября, успеха не имела и через два дня была прекращена. Развернулась подготовка к новой наступательной операции и необходимая перегруппировка сил и средств.
Противник тоже не терял времени. Он усиливал и совершенствовал оборону. С другого участка фронта в район Ардона была переброшена дивизия СС «Викинг». Плотность обороны противника возросла. В штабе армии это расценили как показатель того, что противник считал данное направление особо опасным, поскольку усиление его происходило за счет ослабления других участков обороны.
К рассвету 4 декабря 1942 года, когда должно было возобновиться наступление 9-й армии, все четыре офицера Генерального штаба находились на передовых наблюдательных пунктах соединений, чтобы отсюда следить за ходом боевых действий. В назначенный час загрохотали в горах первые залпы нашей артиллерии. Не могу сказать, о чем думали и что переживали мои товарищи, но сам я ликовал в душе и слушал этот грохот, как музыку. Ведь если ранее голос пушек возвещая обычно о наступлении врага, то теперь он означал, что положение на фронте в корне меняется, и не в пользу гитлеровских генералов, а в нашу.
В этот день, однако, нам не удалось быть свидетелями разгрома противника и наступления в том виде, как это знали фронтовики: боевые действия свелись к артиллерийской дуэли, атаки пехоты и танков не отличались активностью.
Положение складывалось ненормальное. Находясь на НП, я недоумевал и, как только удалось вернуться в штаб, поспешил выяснить причины неудовлетворительного действия пехоты.
Утром 5 декабря на фронте произошло то же самое, что было накануне: артиллерийская подготовка и дуэль. Атака пехоты была неуверенной и результатов не достигла.
5 декабря вечером я пригласил к себе майора Чухно, Приходько и капитана Филиппенкова, изложил им результаты [138] своих наблюдений. Они подтвердили их и дополнили данными своих наблюдений. Было решено, однако, не торопиться с выводами, а на следующий день, 6 декабря, рано утром всем выйти еще раз на передовые наблюдательные пункты, чтобы одновременно вести наблюдение за боем во всей полосе армии. Так и было сделано.
Весь следующий день мы вели наблюдение. Как и ранее, в назначенное время началась артиллерийская подготовка, после этого состоялась артиллерийская дуэль, длившаяся весь день. Пехота же долго оставалась на своих позициях, а затем перешла в атаку не на всех участках и разновременно. Организованного и активного ее наступления не наблюдалось. Потери же от огня противника были значительными как в пехоте, так и у танкистов.
Вечером 6 декабря мы все четверо снова собрались и подробно обсудили все, что каждый видел на своем участке фронта. Картина была ясна — войска армии наступали нерешительно и поставленной задачи не выполнили. Причины пассивности пехоты мы усмотрели в крайнем физическом переутомлении бойцов, недостаточно четкой и поспешной организации боя. Закончив обсуждение, подвели итоги нашей работы и наметили содержание предстоящего по этому поводу донесения в Генеральный штаб.
В донесении говорилось:
«Наступление, проведенное 27–29 ноября, окончилось неуспехом... Вновь предпринятое 4 декабря и продолжающееся сегодня ни в какой степени не отвечало требованиям Главного командования. Проверкой и наблюдением установлено, что пехота на некоторых участках не поднимается в атаку и не развивает успеха артиллерийской подготовки... Наша артиллерия ведет огонь целый день. Ружейно-пулеметный огонь имеет место лишь на отдельных участках, и то редкий.Противник, уступая нам по количеству артиллерии, применяет ее редко и, как правило, там, где чувствует активность нашей пехоты.
Причинами этого является: бойцы и командиры сильно переутомлены непрерывными боями; командиры подразделений часто не имеют конкретных боевых заданий, их действия не контролируются. Стоящие выше командиры не проверяют действительного положения своих войск и дублируют донесения подчиненных; усилия командования не направляются к тому, чтобы сосредоточить преобладающее количество средств и сил на каком-либо узком участке, проложить дорогу пехоте и выходом в тыл противнику добиться решающего успеха; [139] наступление ведется по всему фронту, нет подбора пехоты для удара на главном направлении. Отсюда колоссальный расход снарядов, большие потери в людях и танках; излишняя поспешность в подготовке к наступлению приводит к тому, что подразделения не знают местности и системы огневых точек противника, взаимодействия не организовано, цели артиллеристами не изучены, стрельба прямой наводкой, как правило, отсутствует, уступая место стрельбе по закрытым целям»{28}.
Донесение было отправлено утром 7 декабря за двумя подписями — моей и майора И. Р. Чухно.
Утром 7 декабря состоялся мой доклад командующему армией генералу К. А. Коротееву. Я доложил все, что мы наблюдали в эти дни, и содержание донесения в Генеральный штаб. Командарм выслушал доклад внимательно и, не задавая вопросов, спросил, не буду ли я свободен вечером и не смогу ли прийти к нему.
В назначенное время у командарма состоялось совещание, на котором были командиры корпусов и их заместители по политчасти. Совещание началось с того, что командиры корпусов поочередно коротко доложили, как проходили боевые действия и причины их неудачи.
Когда командиры корпусов закончили свои доклады, командарм объявил:
— А теперь послушаем доклад беспристрастного человека. Пожалуйста, товарищ Салтыков.
Мой доклад длился почти 20 минут. Присутствующие выслушали его сосредоточенно и молча: все хорошо знали, что это была правда. Вопросов никто не задавал. Генерал Коротеев тогда не стал разжигать страсти и только спросил, сколько командирам корпусов нужно времени, чтобы хорошо подготовиться к наступлению. Собравшиеся стали называть разные сроки: два, четыре дня и даже неделю. В заключение командующий объявил, что дает на подготовку пять дней, отдал необходимые распоряжения и на этом совещание закончил.
Я долго оставался под впечатлением всего услышанного. Было над чем задуматься. Войска привыкли к активной обороне, в ходе которой неоднократно наносили контрудары по врагу, то есть переходили в наступление. Но тогда инициатива все же была на стороне противника. Сейчас же обстановка была существенно иной: противника вынудили отказаться от наступления и перейти к обороне. Это произошло [140] месяц назад, и с тех пор наши попытки наступать не принесли успеха. Вот это и настораживало нас, офицеров Генерального штаба. Теперь к наступлению надо было отнестись иначе, поскольку оборона гитлеровских войск была необычной: она была насыщена танками и представляла собой по качеству нечто близкое к укрепленному району. Такую оборону неизмеримо труднее прорывать, и к прорыву надо тщательно готовиться. А что сделал командарм? Он выслушал предложения командиров корпусов и дал им свои пять суток. Могли ли эти пять суток решить назревающую проблему? Время показало, что нет.
Заслуга соединений 9-й армии состояла в том, что, обороняясь на Тереке, они блестяще решили свою нелегкую задачу. В сентябре остановили армаду фашистских танков численностью более 400 боевых машин, тогда немцы пытались прорваться на Грозный и на Баку. В ноябре эта же армия отразила удар противника, нацеленный на Орджоникидзе с задачей прорваться на Военно-Грузинскую дорогу, окружила его группировку и нанесла ему поражение. В этих боях было все: героизм, удаль, стойкость, высокий патриотизм, беспредельная преданность Родине. Пехотинцы, артиллеристы, саперы, танкисты, связисты, летчики стояли насмерть. Все знали грозного врага, знали, что он сильнее и будет наступать, и били его с большим умением. Единый, монолитный фронт обороны войск 9-й армии не уступил ни силе, ни наглости врага. Так было. А что же теперь? Теперь положение изменилось. Противник отказался от наступления и перешел к обороне. Но оборона его была, как я уже говорил, усилена танками. Такую оборону прорвать во много раз сложнее.
За отведенный срок в данной ситуации невозможно было дать передышку войскам и подготовить их к выполнению новых задач. Главное, пожалуй, заключалось не в перегруппировке сил и средств, не в обеспечении войск всем необходимым, хотя все это было очень важно, а в другом — в перестройке сознания воинов, ранее привыкших обороняться, а теперь обязанных наступать. Для этого каждому надо было знать, что и как следует делать в новых условиях, хорошо понимать свою задачу, знать местность, на которой будет действовать, характер обороны противника. Надо было сверху донизу по-новому организовывать взаимодействие пехоты с танками, артиллерией и авиацией, обеспечивать его устойчивость в ходе наступления. Штабам надо было спланировать предстоящие действия и организовать четкое и непрерывное управление войсками. [141]
За пять суток трудно было перестроиться и выполнить такую огромную подготовительную работу. Этими мыслями я поделился с Иваном Романовичем Чухно. Мы еще и еще раз обсуждали все, что нам казалось важным в сложном деле подготовки наступательной операции. Уверенности, что все недостатки будут устранены, у нас не было. Переосмысливая все заново, мы пришли к выводу, что войсковые инстанции не могут дать необходимой правильной оценки действий войск армии. Необходимо прямое вмешательство Генерального штаба. Только он на основе наших донесений может принять самые решительные меры и указать войскам на их ошибки. Руководствуясь этим, я составил и отправил в Генеральный штаб второе донесение. В нем, после того как были снова изложены некоторые причины неудачного наступления войск 9-й армии, докладывалось следующее: «...Со своей стороны считал бы целесообразным на определенный отрезок времени наступательные действия войск 9-й армии прекратить».
Много лет спустя в делах архива я нашел многие из своих докладов и донесений, в том числе и указанные донесения от 7 и 8 декабря 1942 г. На последнем имелась резолюция: «Тов. Елисееву. Учесть. Наступление 9-й армии прекращено. Издан приказ фронта... и дана директива Ставки... 13.12.42. Штеменко»{29}.
В том же деле мною было обнаружено донесение старшего офицера Генерального штаба Закавказского фронта генерал-майора А. И. Субботина от 7 декабря 1942 г. В нем говорилось о безрезультатных наступательных действиях войск 9-й армии в направлении на Арден и войск 44-й армии в направлении станицы Ищерской. В связи с этим генерал Субботин вносил предложение наступательные действия указанных армий временно прекратить. Это значило, что он соглашался с нашим мнением и его поддерживал.
Итак, наступление войск 9-й армии временно было прекращено, а вскоре поступил приказ войскам фронта от 11 декабря 1942 г. «О недочетах в организации и управлении наступательными операциями Северной группы войск». В приказе говорилось:
«Наступление Северной группы войск в течение более 10 суток (с 27.11 по 7.12) существенных результатов не дало. Основной причиной неуспеха явилась совершенно неудовлетворительная подготовка операции и боя во всех звеньях войсковых штабов и управления. Руководство боем со стороны командиров корпусов и их штабов [142] в значительной мере свелось лишь к фиксированию положения частей, и совершенно не чувствовалось непрерывного руководства и влияния на ход боя».
Во второй части приказа говорилось:
«1. Всем штабам тщательно проверять готовность войск к проведению намеченных операций, при этом особое внимание уделить организации взаимодействия войск.2. Коренным образом улучшить разведку противника и ни при каких условиях не допускать потери соприкосновения с ним.
3. Ввести в систему перед каждой наступательной операцией проведение совместных учений с танковыми частями.
4. Систематически проводить разборы боевых операций, детально вскрывая ошибки в работе штабов и войск.
5. Использовать придаваемые истребительно-противотанковые артиллерийские полки для непосредственного сопровождения танковой атаки, обеспечивая ее, кроме того, своими артиллерийскими средствами»{30}.
В заключение предлагалось приказ довести до командиров дивизий и бригад, а в частях и подразделениях на конкретных фактах разобрать положительные и отрицательные примеры проведения наступательного боя.
Во второй части приказа было много нового и полезного. Это относилось и к вопросу о проведении перед наступательной операцией совместных учений. Вскоре такие учения превратились в обязательное правило подготовки наступления. На основе приказа совершенствовалось боевое обеспечение и управление войсками.
Возвращаясь к пережитому, вспоминаю то беспокойное и героическое время, когда наша Родина и ее Вооруженные Силы стояли на пороге исторических событий, положивших начало коренному перелому в ходе Великой Отечественной войны. Здесь, на Кавказе, первые признаки близкого перелома обозначились в начале ноября 1942 года. Однако главное, что остановило врага, это — Сталинград, где 19 ноября 1942 года советские войска перешли в контрнаступление и разгромили отборную группировку вермахта. Успех, достигнутый в битве на Волге, надломил военную машину противника.
Подробности о Сталинградской операции мы узнавали постепенно; узнавая же, поражались ее размаху, смелости замыслов, высочайшему искусству их осуществления. Все в этой операции было продумано и взвешено, а героизм и решительность [143] личного состава служили примером воинской доблести и советского патриотизма. Через расстояние в сотни километров чувствовалась уверенная рука ЦК партии и Государственного Комитета Обороны, направлявшая усилия народа к одной цели — победе над врагом. Скоро стало известно, что Ставка Верховного Главнокомандования руководит битвой через своих полномочных представителей, наших выдающихся полководцев Г. К. Жукова, А. М. Василевского, Н. Н. Воронова. Значит, где-то там, в степях, работали и наши товарищи, офицеры — представители Генерального штаба. Мы в горах Кавказа помнили о них и желали им успехов на общее благо.