Маршрутами победы
«Малютки» на Ладоге
День 27 января 1944 года запомнился на всю жизнь. Я находился в центральном посту, когда по трапу стремительно спустился помощник старший лейтенант М. И. Березин. Увидев меня, воскликнул:
— Сейчас по радио будут передавать важные известия.
Вокруг радиоприемника собралась большая группа экипажа. И вот мы услышали голос диктора: сообщалось об успехах наступления наших войск под Ленинградом и снятии блокады.
В отсеках воцарилась необыкновенная тишина. Мы слышали каждое слово сообщения. Девятьсот дней и ночей стоял враг у стен Ленинграда. Войска Ленинградского фронта и моряки Балтийского флота нанесли непоправимый урон врагу. И вот стоило только диктору произнести слова о том, что в честь полного освобождения Ленинграда от вражеской блокады 27 января будет произведи салют доблестным войскам Ленинградского фронта и морякам Краснознаменного Балтийского флота, как по отсекам нашей лодки разнеслось громкое «ура!».
Вечером мы были свидетелями победного артиллерийского салюта в честь доблестных освободителей. Залпы из 324 орудий озарили небо, которое давно не было над Ленинградом таким ярким.
Наступление советских войск стремительно развивалось. Фашисты продолжали яростно сопротивляться, цепляясь за промежуточные рубежи. Особое внимание они уделяли усилению блокады Балтийского флота в восточной части Финского залива. [170]
Весной 1944 года, как только растаял лед, гитлеровцы восстановили гогландский и нарген-порккалауддский противолодочные рубежи, усилили минные заграждения и активизировали действия своих военно-морских сил, значительно увеличив боевой состав кораблей и авиации. С началом летней кампании обстановка в Финском заливе оставалась сложной и подводные лодки до конца августа в море не выходили. Только на Ладожском озере в это время участвовали в боевых действиях две подводные лодки.
В начале мая капитан 1 ранга С. Б. Верховский вызвал на КП бригады командиров «малюток» Н. С. Лескового, Н. И. Карташева и меня. Сначала он поинтересовался состоянием кораблей и экипажей, нашим самочувствием и, сделав паузу, сказал:
— Нам, товарищи, выпало необычное дело. Раньше мы плавали по Балтийскому морю и Финскому заливу, а теперь совершим рекогносцировочный поход по Неве и Ладожскому озеру. Сборы были недолги. Утром следующего дня буксир «Фигаро» с командованием бригады и командирами «малюток» на борту отошел от плавбазы «Смольный», стоявшей на швартовых у левого берега Невы выше Литейного моста. Мы вышли в поход вместе с опытным лоцманом, хорошо знавшим Неву и мелководные районы Ладоги. Конечным пунктом нашего плавания была пристань рыбачьего поселка Морье на западном берегу озера, ставшего во время блокады перевалочным пунктом на Дороге жизни.
Мы шли по Неве, на берегах которой виднелись следы войны: стертые с лица земли поселки, до основания разрушенная электростанция Московской Дубровки, взорванный железнодорожный мост, распаханный взрывами невский пятачок, развалины крепости Орешек...
В Морье нас встретил начальник порта полковник интендантской службы Э. М. Чернов, в недалеком прошлом командир Кронштадтской береговой базы подводных лодок. Мы подвели первые итоги озерно-речного плавания. Наибольшую трудность для нас представляли каменистые Ивановские пороги, со стремительным течением и извилистым фарватером. После небольших дебатов пришли к выводу, что «малютки» и «щуки», при соответствующей подготовке и обеспечении, смогут самостоятельно пройти по Неве на всем ее протяжении. [171]
Через двое суток «Фигаро» поздно вечером возвратился в Ленинград. А 17 июня «М-90», «М-96» и «М-102» отдали швартовы. Стоя на мостике, я радовался погоде: она благоприятствовала переходу. Река была по-летнему спокойной и приветливой.
Преодолев бурные Ивановские пороги и стремительное течение реки у крепости Орешек, «малютки» вошли Ладожское озеро. По фарватерам мелководной Шлиссельбургской губы дошли до бухты Морье и ошвартовались у полуразрушенного от вражеских бомбежек пирса. Поход «малюток» по Неве и Ладожскому озеру вызвал у экипажей огромный интерес. Это было необычное плавание.
Конечно, озеро — это не море, но мы знали, что Ладога славится своим строптивым характером, и с первых дней относились к ней с уважением.
Не задерживаясь в Морье, с наступлением вечерних сумерек вышли в Новую Ладогу. Каждая «малютка», экономя топливо, вела на буксире по одному катеру МО. Выбор такого походного порядка объяснялся тем, что в период белых ночей фашистская авиация могла атаковать подводные лодки на переходе и нужно было обеспечить артиллерийско-пулеметным прикрытием кормовые курсовые углы, с которых обычно заходили самолеты на бомбежку.
По нашим данным, подводных лодок противника озере не было. Финны имели одну малую подводную лодку «Саукко», которая могла оказаться на озере, но сведений об этом не поступало, и поэтому атаки подводим лодок на переходе считались маловероятными. Мины здесь встречались редко, но правила противоминной обороны мы строго соблюдали.
Значительную часть северного побережья озера еще занимали вражеские войска — там базировались легкие корабельные силы, которые могли предпринять действия против наших подводных лодок, поэтому ослаблять бдительность было опасно.
Ночной переход завершился благополучно, и ранним утром, минуя остров Сухо и Волховский залив, мы вошли на рейд Новой Ладоги, расположенный в устье реки Волхов.
Наши экипажи с первой встречи ощутили внимание командования флотилии. С нами встретились начальник штаба флотилии капитан 1 ранга А. В. Крученых и начальник политического отдела капитан 1 ранга И. С. Перов. [172] Они разъяснили обстановку и особенности решения боевых задач на озере.
Войска Карельского фронта готовились к Свирско-Петрозаводской операции, в ходе которой предусматривалась высадка в тыл финских войск тактического десанта в составе усиленной морской стрелковой бригады. Командующий флотилией контр-адмирал В. С. Чероков решил: после тщательной разведки высадку десанта осуществить двумя эшелонами на участке устьев рек Олонки, Тулоксы и Видлицы. В первом эшелоне высаживались главные силы бригады и во втором — все остальные части и подразделения.
Противник ожидал наступательных действий наших сил. Используя условия местности, он создал между Ладожским и Онежским озерами оборону с хорошо защищенными флангами на побережьях. Правый фланг его обороны выходил на восточное побережье Ладожского озера.
19 июня меня вызвали на КП флотилии. Командующий поставил боевую задачу: перед высадкой десанта разведать восточное побережье на участке от устья реки
Олонка до устья реки Видлица, имея промежуточным пунктом устье реки Тулокса.
20 июня мы вышли из Новой Ладоги, рассчитывая с началом вечерних сумерек достичь траверза острова Сухо, в более темное время белой ночи пройти район фронта на реке Свирь, к утру прибыть в назначенный район, с тем чтобы в течение дня произвести разведку побережья из подводного положения.
Успех обусловливался скрытностью и внезапностью действий. Среди экипажа царило оживление, вызванное участием в таком боевом деле, как разведка в интересах войск Карельского фронта.
В точно назначенное время «М-90» прибыла в исходную точку и приступила к выполнению боевой задачи. Мы убедились: за три года войны противник сильно укрепил противодесантную оборону побережья.
Ведению разведки благоприятствовала отличная погода. Стоял теплый день. Ярко светило солнце. Легкий ветерок создавал на водной поверхности рябь, маскирующую подводную лодку, ее перископ. Лучи солнца мешали противнику вести наблюдение с береговых постов.
После доразведки на себя я понял, что шюцкоровцы наблюдения за подводными лодками не ведут, очевидно считая, что на озере их нет. Это нас устраивало. Значит, [173] наши «малютки» перешли из Ленинграда на Ладогу скрытно.
Разведка велась без противодействия вражеских противолодочных сил. После Финского залива, где без преследования не обходился ни один выход, здесь мы чувствовали себя в относительной безопасности. В то же время понимали, что нельзя поддаваться беспечности, и поддерживали высокую боевую готовность.
Нам удалось точно вскрыть элементы противодесантной обороны. Это была действительно сильно укрепленная прибрежная полоса, с хорошо продуманной системой огневых точек и наблюдательных постов, возвышающихся над деревьями. В лесной чаще просматривались замаскированные растительностью доты и брустверы окопов. Вдоль побережья, за вековыми соснами, по железнодорожной колее маневрировал бронепоезд. Он периодически мелькал между деревьями, и временами дым из его трубы поднимался над лесом. На специальных вышках дежурили наблюдатели, которые время от времени подходили к стереотрубам.
Наиболее сильно было защищено устье реки Видлица. На обоих ее берегах располагались артиллерийские батареи. У орудий постоянно находились люди. На правом берегу реки торчал деревянный пирс, к которому ошвартовалась баржа. Солдаты грузили ящики и тюки на автомашины. Еще в Новой Ладоге нам было известно, что противник использует порт на Видлице для материального обеспечения своих войск на восточном побереже озера. Наша авиация часто штурмовала порт. Один из таких налетов нам пришлось наблюдать, и надо сказать, что работой летчиков экипаж остался доволен. Мы видели, как они наносили удары с воздуха.
Помня уроки прошлых разведок, я внимательно наблюдал за поведением противника, накапливал данные старался их анализировать и сопоставлять. Все это позволило сделать вывод, что шюцкоровцы намерены оборонять побережье всерьез и уходить по собственному желанию отсюда не собираются.
Выполнив боевую задачу, «М-90» возвратилась в Новую Ладогу, где меня уже ждал катер, который доставил на КП флотилии. Следуя по рейду, я обратил внимание на скопление различных кораблей, судов и плавсредств в устье реки Волхов. Среди них выделялся выкрашенный в шаровый цвет флагманский корабль флотилии — миноносец дореволюционной постройки «Конструктор». На кораблях [174] завершалась посадка войск десанта. Шли последние приготовления к десантной операции.
На командном пункте было многолюдно. Здесь шла напряженная работа. Войдя в кабинет контр-адмирала В. С. Черокова, я увидел там командующего КБФ адмирала В. Ф. Трибуца, командующего ВВС флота генерал-полковника авиации М. И. Самохина, нескольких морских и армейских офицеров. Меня представили как командира подводной лодки, только что вернувшейся из разведки, адмирал Трибуц тихим, усталым голосом сказал:
— Послушаем, что нам скажут подводники.
После того, как я доложил о результатах разведки, командующий флотом поблагодарил меня и представил командиру 70-й отдельной морской стрелковой бригады подполковнику А. В. Блаку.
— Он командир десанта, — сказал Трибуц. — Ему полезно с вами потолковать.
Передо мной стоял выше среднего роста, бравого вида подполковник с приятным открытым лицом и черными газами. В нем чувствовалась внутренняя сила и воля. Мелькнула мысль, что такой командир не подведет и успешно выполнит боевую задачу. С первого же взгляда он вызвал к себе симпатию.
Наша беседа несколько затянулась. А. В. Блака интересовало все, даже самые на первый взгляд безобидные мелочи. Мы распрощались и отправились на свои корабли.
Суда с десантниками выходили в Волховский залив, их составе шли две парусно-моторные шхуны: «Учеба» и «Практика». Вспомнился 1936 год, Онежское озеро, петрозаводский рейд и наша первая практика курсантов-первогодков на этих учебных кораблях. На них мы начали познавать азы морского дела. Шхуны повернули вправо и скрылись за мысом, поросшим смешанным лесом.
Прибыл я на свою «малютку». Члены экипажа отдыхали после трудного боевого похода. Об этом позаботился мой помощник старший лейтенант М. И. Березин.
Вскоре «малютки» приняли активное участие в обеспечении Тулоксинской десантной операции. Район высадки десанта на юго-западных подходах к острову Мантсинсари прикрывала подводная лодка «М-77», у порта Лахденпохья — «M-102» и у острова Валаам — М-96». Наша лодка занималась разведкой.
За пять дней, с 23 по 27 июня, долговременная, глубоко эшелонированная оборона противника была взломана. [176] С незначительными потерями десант высадился на побережье и, успешно развивая наступление, выполнил боевую задачу — обеспечил продвижение войск Карельского фронта в межозерном районе на олонецком направлении.
Впоследствии, когда подводились итоги Тулоксинской десантной операции, нам стало известно, что она была проведена наиболее удачно из всех десантов на Балтике.
Июньское наступление войск Ленинградского и Карельского фронтов при содействии Краснознаменного Балтийского флота вывело из строя финскую армию, которая после этих боев восстановить свою боеспособность не смогла.
2 июля 1944 года мы с удовлетворением узнали о том, что Ладожская военная флотилия Указом Президиума Верховного Совета СССР награждена орденом Красного Знамени. Нам приятно было сознавать, что в ее боевые дела внесли свою лепту и подводники.
Мы стали полностью владеть озером. Представилась возможность заняться боевой подготовкой на обширных озерных полигонах, которые были не хуже морских.
В это время на берегах Балтики продолжалось наступление наших войск. Для завершающих ударов выделялись отлично подготовленные экипажи подводных лодок. Боевую подготовку по специальной программе курса в озерных условиях начали экипажи «щук». По пути, проложенному «малютками», на Ладожское озеро перешли и средние подводные лодки — «Щ-307», «Щ-309» и «Щ-310».
К началу августа «М-90», «М-96» и «М-102» завершили отработку курсовых задач, выполнили полигонные торпедные стрельбы и возвратились в Финский залив. Они обосновались на новой плавбазе «Волхов», ошвартованной у пирса Минной гавани Ораниенбаума. Плавбазой командовал боевой офицер капитан 3 ранга Р. Л. Митурич, ранее возглавлявший экипаж тральщика на Онежском озере. Это был заботливый, честный и добропорядочный человек. Он пользовался авторитетом у сослуживцев.
Роман Леонидович командовал необычной плавбазой. Она представляла четырехугольный несамоходный железобетонный блокшив. По существу, это был не корабль, а плавучее сооружение, которым не каждый моряк согласится командовать, но Митурич гордился тем, что служит вместе с подводниками, и полностью отдавался работе. [176] Его всегда можно было видеть в делах и заботах. У меня с ним сложились дружеские отношения, которые сохранились на протяжении всей службы на флоте.
Несколько позднее в Ораниенбаум, теперь уже водным путем по реке Неве, перебазировались подводные лодки «М-77» и «М-79». Так завершилась боевая деятельность «малюток» на Ладожском озере.
В ожидании боевого приказа
Более двух лет Ораниенбаум (Ломоносов) был единственным портом приморского плацдарма Ленинградского фронта, прикрывавшего южные подходы к Кронштадту. Теперь он стал базой подводных лодок.
В Минной гавани рядом со стоянкой «малюток» у плавбазы «Волхов» находился притопленный крейсер «Аврора». В тридцатых годах легендарный крейсер был учебным кораблем и на нем проходили практику курсанты военно-морских училищ, в том числе и многие из нас. В то время он выглядел внушительно, а сейчас, после нашего возвращения в Ораниенбаум, крейсер был изранен: в его бортах и надстройках зияли пробоины, помещения, расположенные ниже ватерлинии, залиты водой, иллюминаторы и двери во многих местах сорваны с креплений. Команда «Авроры» почти целиком ушла на сухопутный фронт. Установив орудия на переднем крае обороны в районе Пулково, авроровцы продолжали сокрушать врагов нашей Родины. На корабле оставались лишь несколько матросов и старшин, несших охрану.
Я часто бродил по полузатопленному крейсеру, заглядывал в кубрик, в котором когда-то жил вместе со своими сверстниками, в корабельные помещения, где учили нас азам морского дела, вспоминал курсантские годы.
После возвращения с Ладоги нас ждало радостное событие — большой группе малюточников за участие в Тулоксинской десантной операции и в боевых действиях на Финском заливе были вручены награды Родины. Начальник штаба бригады подводных лодок капитан 1 ранга Л. А. Курников прикрепил к лацкану моей тужурки орден Красного Знамени.
«Малютки» начали подготовку к новым боевым походам. Теперь на всех трех «малютках» XII серии сменились инженеры-механики. Эта должность на лодке не только почетная, но и сугубо ответственная. От инженера-механика [177] во многом зависит успех всего экипажа, его благополучие. Хороших специалистов, стоявших во главе БЧ-5, командиры лодок всегда ценили, относились к ним с глубоким уважением.
На «М-90» командиром БЧ-5 стал инженер-капитан 3 ранга М. И. Колушенков, служивший на лодке еще в довоенное время, когда лодка осваивала подледное плавание. Прежний инженер-механик Б. С. Семенов по состоянию здоровья был переведен на другую должность.
Михаила Ивановича Колушенкова я знал еще по дивизиону «малюток» на Ханко. Он был старше меня по возрасту: его тянуло к своим одногодкам, а меня — к своим. Впоследствии я узнал его ближе. Мы подружились, и теплые отношения между нами сохранились до конца его жизни.
Михаил Иванович начал службу краснофлотцем. Пытливый и любознательный, увлеченный техникой, он рос буквально на наших глазах. Став инженером-механиком, по-прежнему продолжал учиться и учиться. Его тянуло к людям, трудился он не покладая рук. Нередко сам принимал участие в работах, выполняемых подчиненными, показывал им пример, придерживаясь принципа «делай как я».
На «М-96» инженером-механиком был назначен инженер-старший лейтенант П. М. Ильин, заменивший А. В. Новакова, которого перевели на гвардейский подводный минный заградитель «Л-3» («Фрунзевец»).
А на «М-102» вместо Д. Ф. Базлова (он перешел на гвардейскую «Щ-309») инженером-механиком стал молодой, не имеющий боевого опыта инженер-лейтенант Федор Зайцев.
Потребовалось какое-то время, чтобы новые инженеры-механики вошли в курс дела, до тонкостей освоили организацию службы, нашли полное взаимопонимание с личным составом. И, надо сказать, офицеры Колушенков, Ильин и Зайцев показали себя достойными моряками-подводниками.
11 августа подводные лодки «М-90» и «М-96» вышли из Ораниеибаума в свою маневренную базу на острове Лавенсари. Почти год мы не были в Финском заливе и сразу почувствовали перемены. Наши войска успешно наступали вдоль северного и южного побережий залива. Финляндия потерпела поражение, и в ближайшее время ожидался ее выход из войны. [178]
А в самом заливе главную угрозу по-прежнему представляли мины и нарген-порккалауддский противолодочный рубеж. Преодолеть его подводным лодкам так и не удалось, а для уничтожения не было ни сил, ни средств.
«Малютки» выводились в море для ведения боевых действий в восточной и центральной части залива до нарген-порккалауддского рубежа. На Лавенсари нашим подводным лодкам пришлось задержаться. Уточнялась обстановка, связанная с выходом Финляндии из войны. Потянулись дни томительного ожидания. Ждали боевого приказа, а он все не поступал.
Гитлеровцы предпринимали усилия, чтобы вернуть утраченные позиции. Продолжались бомбежки Лавенсари с воздуха. Стоянка кораблей у пирса по-прежнему была опасной. Все светлое время «малютки» находились под водой на грунте. К пирсу подходили только в темное время, да и то на короткий срок.
18 августа командир дивизиона объявил, что подводная лодка «М-96» с первым попутным конвоем возвратится в Ораниенбаум. В ту же ночь она покинула остров, а через два дня и «М-90» перевели в более спокойное место — Усть-Лугу.
Лужская губа, в которую впадает река Луга, изобилует множеством навигационных опасностей. Половину ее акватории занимают мелководья и каменистые банки. Суда плавают здесь по расчищенным фарватерам, которые находятся под постоянным контролем. В устье реки из губы ведет неширокий канал, песчаные бровки которого хорошо просматриваются с борта корабля.
Преимущество стоянки в Усть-Луге состояло в том, что она недосягаема для подводных лодок и надводных кораблей противника. Ее надежно защищают естественные преграды. Мы сразу же начали чуть ли не ежедневно выходить в западный район губы, где достаточны глубины и маневренное пространство, и усиленно заниматься боевой подготовкой.
Наши войска, наступавшие по южному побережью на Таллин, нуждались в поддержке своих приморских флангов. Однако гитлеровцы всеми силами стремились воспрепятствовать проникновению наших артиллерийских кораблей в эти районы. Они минировали воды Нарвского залива, использовали различные приспособления, превращающие морские мины в ловушки.
Наше командование, чтобы разрядить минную опасность, организовало здесь боевое траление. Соединение [179] базовых тральщиков, переоборудованных из тихоходных буксиров типа «Ижорец», базировалось на Усть-Лугу. Их главные энергетические установки работали на каменном угле. В Усть-Луге, вблизи пирса, для них был создан угольный склад. Тральщики тралили в Нарвском заливе и периодически, через двое-трое суток, пополняли корабельные запасы каменного угля.
Наша «малютка» стояла рядом с местом бункеровки тральщиков, и подводники в порядке взаимной выручки всегда принимали участие в этих авралах.
А на западном берегу Кургальского полуострова в рыбачьем поселке Гакково базировались торпедные и сторожевые катера, ведущие боевые действия в Нарвском заливе. Дивизионом сторожевых катеров командовал бывший подводник капитан 2 ранга И. М. Зайдулин, а отрядом торпедных катеров — Герой Советского Союза капитан 3 ранга И. С. Иванов.
Измаила Мотигуловича Зайдулина я очень хорошо знал. Будучи военмором комсомольского набора 1922 года, он служил с моим дядей П. Д. Руссиным на подводных лодках Черноморского флота и был другом нашей семьи. Еще подростком я любовался этим бравым моряком, отличным спортсменом и прекрасным рассказчиком. Он всегда мне казался легендарной личностью. Когда в 1936 году я поступил в военно-морское училище, И. М. Зайдулин уже командовал подводной лодкой «Щ-123» на Тихом океане и совершил на ней дальний океанский поход. В 1940 году подводная лодка «Щ-423» под командованием И. М. Зайдулина совершила переход в надводном положении Северным морским путем, пройдя через арктические и дальневосточные моря за одну навигацию. Для того времени это было выдающееся плавание, сопряженное с неимоверными трудностями,
В последующие годы И. М. Зайдулин служил на подводных лодках, а затем по состоянию здоровья был переведен на надводные корабли. Измаил Мотигулович в моей судьбе сыграл важную роль. Он помог мне в выборе профессии, поэтому я питал к нему особое уважение.
Зайдулин прибыл к нам из Гакково. Он узнал меня, и мы с ним по-братски обнялись. Я сразу заметил, что Измаил Мотигулович возбужден.
— Враг не дремлет, — заметил он. — Разведка доложила, что к нашим позициям приближаются корабли противника. Так что задерживаться мне нельзя. — Вздохнув, он добавил: — Знаете, как я рад, что встретился с вами, [180] подводниками. Считаю вас своими братьями. Подводным лодкам я отдал много сил и времени. Хоть было трудно, но вспоминаю то время с душевной радостью...
Встреча была короткой. Он предчувствовал, что предстоит боевое дело. В то время три фашистских эсминца пытались под покровом ночи выставить мины в районах маневрирования советских кораблей. Их расчеты не осуществились. Все немецкие эсминцы подорвались на минах и затонули. К месту гибели заспешили катера под командованием И. М. Зайдулина. Катерники действовали энергично и вытащили из воды многих немецких моряков.
Редкий день обходился в Нарвском заливе без боя. Катерники воевали мужественно. Успех, как правило, был на их стороне, но случались и неудачи, влекущие за собой невозвратные потери.
26 августа в морском бою от прямого попадания артснаряда погиб И. М. Зайдулин. Не стало отважного командира, много сделавшего для победы в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. Эту печальную весть мы, подводники, восприняли тяжело.
Прошел месяц базирования в Усть-Луге. За это время наша «М-90» неоднократно выходила в море, выполняя различные задания командования. В последнем походе я не раз замечал, что люди изрядно устали. К концу плавания члены нашего экипажа еле держались на ногах. Командир бригады, учитывая состояние экипажа, возвратил нас в Ораниенбаум для отдыха личного состава и ремонта материальной части.
На створе ораниенбаумских маяков наша лодка разошлась на контркурсах с подводной лодкой «М-96». Мы поняли: «малютка» идет нам на смену, и пожелали ей счастливого плавания. На ее мостике находился капитан-лейтенант Н. И. Карташев. Он долго махал нам рукой. А рядом с Карташевым стоял офицер отдела подводного плавания флота капитан 2 ранга И. Н. Бутышкин. Это была последняя наша встреча: «М-96» не вернулась с задания.
Возвратившись в базу, я узнал, что днем раньше на Лавенсари перешла «М-102». На ее борту находился командир дивизиона капитан 2 ранга П. А. Сидоренко. Подводной лодке отводилась позиция северо-западнее острова Гогланд с задачей разведки и уничтожения вражеских кораблей и судов. Было решено форсировать гогландский [181] противолодочный рубеж и выйти на коммуникации вражеских морских сообщений.
«М-102» благополучно прошла рубеж и заняла намеченную позицию. Осенние штормы затрудняли плавание. Шли дни, а противник не появлялся. Как всегда, опасны были плавающие мины. Шторм срывал их с якорей и разносил по заливу. При сильном волнении моря обнаружить плавающую мину, особенно в темное время, почти невозможно.
При заряде аккумуляторной батареи «малютке» то и дело приходилось уклоняться от плавающих мин. Это от тех, которые были обнаружены наблюдателями. А сколько их прошло мимо подводной лодки не замеченными во тьме ночной!
Район назначенной позиции находился вблизи маневренной базы противника. Здесь в течение четырех лет совершенствовалась вражеская противолодочная оборона. Для безопасности подводной лодки необходима была повышенная бдительность всего экипажа.
Для командира «малютки» считалось обычным делом с выходом в море заступать на бессменную вахту. В надводном положении Н. С. Лесковой постоянно находился на ходовом мостике, а при погружении — в центральном посту, где удобно устраивался на разножке, укутавшись в меховой реглан.
Комдив П. А. Сидоренко стремился создать на корабле благоприятную обстановку, не досаждал командиру мелочной опекой. Он наблюдал за его действиями, был готов в любое время дать совет, а в случае необходимости и вступить в командование подводной лодкой. Эти два человека, отвечавшие за безопасность корабля и его действия, мужественно встретили беду. На четвертые сутки плавания лодка дважды подорвалась на минах. Не помогли ни изолирующие деревянные брусья, ни обмазка специальной мастикой. Корпусом подводная лодка где-то коснулась антенны, и сработали взрыватели мин.
По свидетельству очевидцев, события развивались так. Глубиномер показывал 35 метров, когда над подводной лодкой произошел первый взрыв. Командир скомандовал: «Стоп электромотор!» Главный старшина Н. А. Крутиков мгновенно отрепетовал ее исполнение машинным телеграфом. Без хода подводная лодка стала погружаться. Эхолот показывал под килем 20 метров. Дали малый ход вперед гребным электродвигателем. Через несколько минут раздался второй взрыв. От гидравлического удара [182] подводная лодка задрожала. Девятимиллиметровый корпус выдерживал огромные нагрузки. В отсеках полопались плафоны освещения, начал травить воздух из торпеды, находившейся в правом аппарате, в первом отсеке сорвало маховик клапана вентиляции киля, который на «малютках» является одновременно и главной осушительной магистралью; гирокомпас вышел из строя.
Подводная лодка лишилась ориентировки и легла на грунт. Положение сложилось критическое, но экипаж проявил твердость духа, дисциплину и самоотверженность. Много значили сила воли и выдержка командира дивизиона. Оценив обстановку, он спокойно сказал: «Братцы! Не тушуйтесь! Ничего страшного нет. Выполняйте команду: «Осмотреться в отсеках!»
Каких-либо других повреждений при осмотре не было обнаружено, и экипаж приступил к устранению неполадок.
Через два часа штурманский электрик доложил: «Гирокомпас в меридиане, работает исправно». Штурман уточнил место лодки и расположение миноопасного района. Раньше здесь «рогатая смерть» не отмечалась. А может быть, это были взрывы не мин, а каких-нибудь других взрывных устройств (минных защитников или подрывных патронов противолодочных сетей), которые тоже могли оказаться гибельными для «малютки»? Ведь гитлеровцы могли выставить новое минное поле или банки из нескольких мин. На основе анализа обстановки комдив и командир лодки определили ориентировочные границы опасного района.
Штурман капитан-лейтенант Н. Г. Симонов рассчитал курс отхода. «М-102» подвсплыла и, прижимаясь к грунту, начала движение в южном направлении, которое считалось наименее опасным. В это время в первом отсеке, где повреждений было больше, под руководством командира БЧ-2–3 лейтенанта Г. А. Горбунова подводники ликвидировали повреждения, причиненные взрывами, и вскоре в центральный пост поступил доклад: «Последствия взрывов в первом отсеке устранены». Подводная лодка продолжала выполнять боевые задачи.
Ночью по радио она донесла командиру бригады о случившемся и незамедлительно получила приказ — возвращаться в базу. Успешно форсировав гогландский противолодочный рубеж, «малютка» прибыла на Лавенсари и 16 сентября возвратилась в Ораниенбаум, доставив ценные разведывательные данные. [183]
4 сентября 1944 года Финляндия разорвала отношения с Германией. Финская армия и флот прекратили военные действия, но, несмотря на это, обстановка в Финском заливе оставалась сложной. Гитлеровцы стремились любой ценой сохранить свои позиции в заливе, и прежде всего острова, которые по мирному договору с Финляндией с 15 октября возвращались Советскому Союзу. Попытки силой воздействовать на финнов провалились: немецкий десант, высаженный на остров Гогланд, потерпел поражение. Остров в конце концов перешел в наши руки, и гогландский противолодочный рубеж утратил свое прежнее значение.
С выходом Финляндии из войны положение гитлеровцев на Балтийском море ухудшилось. Финны предоставили для базирования кораблей нашего флота порты Хельсинки, Ханко, Турку и Марианхамн, передали в аренду район Порккала-Удд. Советское военно-морское командование получило данные о немецких и финских минных заграждениях в Финском заливе. Теперь подводные лодки могли следовать от Кронштадта до Выборгского залива в сопровождении кораблей и далее до Абоских шхер с финскими лоцманами. Так мы получили возможность обходить грозный нарген-порккалауддский противолодочный рубеж.
Надо отметить, что финские лоцманы в большинстве своем честно выполняли свои обязанности. Они охотно знакомили советских моряков с системой фарватеров в организацией лоцманской службы в шхерах.
Выполняя договорные обязательства, финские военно-морские силы приступили к тралению мин в Финском заливе и Аландском море, охраняли открытые участки шхерных фарватеров и осуществляли противолодочную, оборону в своих территориальных водах.
Бригада подводных лодок КБФ перебазировалась в финские порты, обеспечивавшие выходы из шхер в Балтийское море, а ее штаб разместился на плавбазе «Иртыш» в Хельсинки.
Перемены коснулись и моей службы. После возвращения «М-90» из Усть-Луги комдив П. А. Сидоренко вызвал меня к себе и сказал:
— Производится очередной набор слушателей в командирские классы при Краснознаменном Учебном отряде подводного плавания (КУОПП) имени С. М. Кирова. По рекомендации Николая Игнатьевича Виноградова ваша кандидатура утверждена. [184]
Сообщение было таким неожиданным, что я вначале не нашел слов для ответа, но, собравшись с мыслями, поблагодарил за доверие. Впоследствии рассуждал: «Как же это получается, ведь адмирал обещал учебу в командирских классах после войны, а сейчас вроде бы и неудобно уходить с действующего флота».
Петр Антонович, угадав мои мысли, ответил:
— Учиться будешь по сокращенной программе — три зимних месяца и повоевать еще успеешь.
Вышел я от комдива озадаченный. Манила перспектива трех месяцев учебы в Ленинграде, куда только что возвратилась моя семья из двухгодичной эвакуации. Предстоящая встреча с ней, безусловно, радовала, а с другой стороны, не покидала мысль: как оставить родной корабль в то время, когда война еще не закончилась...
Предстояло сдать дела и расстаться с экипажем, вместе с которым делил и невзгоды и радости. Я уже упоминал о прямых и обратных взаимосвязях командира и экипажа, когда один зависит от всех и все зависят от одного. Сейчас при расставании чувство привязанности к воинскому коллективу ощущалось с какой-то необычайной силой.
Экипаж наш состоял ив замечательных людей — мужественных, умелых, ловких. Все они достойны глубочайшего уважения. Много славных дел совершили краснофлотцы, старшины, мичманы и офицеры. Впрочем, на легкую службу они и не рассчитывали. Не ради славы, а ради воинского долга шли они на самые опасные задания и выполняли их с честью. И чем больше трудностей встречалось на нашем пути, тем теснее, монолитнее сплачивался экипаж, люди становились все более собранными, душевными, отзывчивыми.
С такими мыслями я прощался с кораблем. Медленно шагал по отсекам подводной лодки, где все было до боли знакомым и привычным — от заклепки и до самых сложных механизмов и устройств. Но роднее всего были люди. «Кто же заменит меня на мостике и в центральном посту?» — думал я.
Командиром «М-90» был назначен мой товарищ, однокурсник по училищу капитан-лейтенант Георгий Михайлович Егоров (ныне Герой Советского Союза, член Президиума Верховного Совета СССР, адмирал флота, председатель ЦК ДОСААФ СССР). Он закончил командирские классы при КУОПП имени С. М. Кирова и теперь прибыл к нам в дивизион. Новый командир хорошо знал [185] Балтику, служил на Краснознаменной подводной лодке «Щ-310» и показал себя достойным боевым офицером.
И вот экипаж выстроился на палубе подводного корабля. Мы с Г. М. Егоровым доложили командиру дивизиона о сдаче-приеме обязанностей командира «М-90». После этого я медленно обошел строй и простился с каждым членом экипажа в отдельности. И, как положено поцеловал святыню корабля — Военно-морской флаг.
— Счастливого плавания вам, боевые друзья, новых удач и побед!
Снова в Балтийском море
Учеба в командирских классах явилась всего лишь эпизодом в моей биографии. Три месяца пролетели быстро. Сдав выпускные экзамены, наша группа — пять человек во главе с преподавателем капитаном 2 ранга К. Д. Дорониным отправилась в Севастополь для отработки торпедных атак. Черноморцы встретили нас по-братски, разместили на плавбазе «Эльбрус», стоявшей у причала одной из бухт, и мы приступили к решению учебных задач на обширных морских полигонах. О такой роскоши балтийцы могли только мечтать.
Через две недели мы возвратились в Ленинград. Получив удостоверение об окончании командирских классов, распрощавшись с командованием и педагогами, мы сразу же выехали в Хельсинки, где на плавбазе «Иртыш» располагались штаб и политический отдел бригады подводных лодок КБФ. Всех моих товарищей назначили старпомами на крейсерские подводные лодки, а я был определен старпомом подводного минного заградителя «Л-21», которым командовал капитан 2 ранга С. С. Могилевский.
9 февраля 1945 года я уже был в городе Турку, где вновь встретился с малюточниками Г. М. Егоровым и П. С. Лесковым, лодки которых, как и «Л-21», базировались там. В уютной кают-компании плавбазы «Полярная звезда» мы часто беседовали о боевых делах «малюток». Из этих бесед мне стало известно, что осенью 1944 года «M-90» и «M-102» перешли из Кронштадта в Ханко.
Дело было так. 16 ноября в сопровождении тральщика «Полухин» обе подводные лодки вышли в море. В Выборгском заливе они приняли на борт финских лоцманов. Далее шли по этапам — от одной лоцманской станции к [186] другой. Лоцманы исполняли свои обязанности исправно, не обижаясь на контроль со стороны штурманов, которые сверяли движение лодок по картам-планам шхерных районов. В Ханко прибыли в установленный срок.
— За три с половиной года, — рассказывал Лесковой, — в городе почти ничего не изменилось. Тот же вокал, тот же порт. Только люди были другие. Финское население занималось своими делами, обстановка была спокойная, как будто Финляндия против нас и не воевала.
Так «малютки» возвратились к своему предвоенному месту базирования.
Мне приятно было узнать об успехе бывшего малюточника капитан-лейтенанта А. А. Клюшкина. Теперь он командовал «С-4». Его подводная лодка потопила в средней и южной частях Балтийского моря три вражеских судна, в том числе два танкера — «Таллата» и «Терра». Многие сотни тонн топлива, в котором нуждались фашистские танки, самолеты и автомашины, не дошли до тех, кому они предназначались. Активная боевая деятельность подводной лодки «С-4» была высоко оценена командованием. Наград Родины был удостоен весь личный состав.
С выходом на просторы Балтийского моря успешно вели боевые действия и другие подводные лодки. Их победные торпедные залпы помогали нашим войскам на приморских направлениях.
Я усердно осваивал обязанности старшего помощника командира «Л-21»: изучал устройство лодки, особенности ее управления в надводном и подводном положении, способы применения минного оружия. Все это для меня было делом новым.
Дня не хватало, и часто приходилось, не считаясь со временем, заниматься по вечерам. Значительную помощь мне оказывали командир подводной лодки капитан 2 ранга С. С. Могилевский, флагманский инженер-механик дивизиона инженер-капитан 3 ранга В. Е. Корж, командир БЧ-1–4 А. В. Прибавив, командир рулевой группы лейтенант Н. И. Редько, командир БЧ-2–3 старший лейтенант А. И. Ососков, командир минно-торпедной группы лейтенант Б. А. Ордынец, командир БЧ-5 инженер-лейтенант Н. С. Долгополов и командир группы движения инженер-лейтенант Т. П. Ефимов. С их помощью я в короткий срок освоил свои обязанности. [187]
День 15 февраля 1945 года был для всех подводников примечательным. Мы проводили в море крейсерскую подводную лодку «К-52», которой командовал Герой Советского Союза гвардии капитан 3 ранга И. В. Травкин, возглавлявший до этого гвардейскую подводную лодку «Щ-303». Вместе с ней вышла на боевое задание подводная лодка «М-102». В этот же день мы встречали из боевого похода подводную лодку «С-13». Она медленно продвигалась во льду за ледоколом «Сампо», втягиваясь в устье реки Ауры, постепенно приближаясь к борту плавбазы «Смольный».
На ходовом мостике находилось несколько человек. Среди них я сразу узнал хорошо знакомые мне фигуры: командира лодки А. И. Маринеско и старпома Л. П. Ефременкова. Они пробыли в море более месяца и возвращались с победой.
Вечером, после того как Маринеско доложил командованию бригады об итогах похода, мы собрались в его тесной каюте. Разговор зашел о только что завершившемся походе. Александр Иванович говорил увлеченно. Его подводная лодка получила приказ занять район на подступах к Данцигскому заливу и уничтожать боевые корабли и транспорты противника.
11 января она вышла из Ханко, прошла Чекарсернские шхеры, погрузилась и начала самостоятельный переход. В это время шли ожесточенные бои в Восточной Пруссии и Померании. Советские войска приближались к Данцигу (Гданьску). Началась поспешная эвакуация частей вермахта в западные порты Германии.
Вечером 30 января «С-13» обнаружила вражеское судно большого водоизмещения, идущее в охранении эскадренных миноносцев, сторожевых кораблей и тральщиков. Начала его преследовать в надводном положении. Погоня продолжалась два часа. Выйдя на позицию стрельбы, лодка произвела трехторпедный залп. Все торпеды попали в цель. Через три-четыре минуты лайнер затонул. «С-13» погрузилась, но подверглась преследованию фашистских кораблей. Точное местонахождение подводной лодки противник установить не мог и бомбил по площади. За пять часов было сброшено 212 глубинных бомб. После этого преследование было прекращено, и вражеские корабли ушли из района. «С-13» повреждений не имела.
А. И. Маринеско, улыбаясь, сказал:
— Кого мы утопили, мы не знаем, но знаем то, что [188] отправили на дно фашистское судно большого водоизмещения.
10 февраля «С-13» встретила другое крупное судно, двухторпедный залп произвели из кормовых торпедных аппаратов. И снова торпеды попали в цель. На вражеском судне произошло три последовательных взрыва (предположительно — взрыв котлов или сдетонировал боезапас). Корабли охранения начали усиленно освещать поверхность моря прожекторами и осветительными ракетами. «С-13» оторвалась от противника и 15 февраля возвратилась в базу.
Обо всем этом нам рассказал тогда А. И. Маринеско. Было ясно, что уничтожены два крупнотоннажных фашистских судна, но ничего большего даже сам командир в то время не знал.
Спустя пять дней офицер-переводчик штаба нашей бригады майор Сойка сообщил, что в шведских газетах появилась информация: советская подводная лодка потопила крупный немецкий лайнер. А через некоторое время в руках разведчиков появилась газета «Афтонбладет» от 20 февраля 1945 года. Ссылаясь на надежные источники, она сообщала о потоплении в Данцигской бухте советской подводной лодкой лайнера «Вильгельм Густлов» водоизмещением 25484 тонны. На борту лайнера находилось 9000 (по другим источникам — 10000) человек, к том числе 22 гауляйтера польских земель и земель Восточной Пруссии, 3700 унтер-офицеров подводников, 100 командиров подводных лодок, окончивших специальные курсы усовершенствования для управления подводными лодками, предназначенными для полной блокады Англии, также вспомогательный батальон службы порта из войск СС в количестве 800 человек, высокопоставленные виновники, генералы и высший офицерский состав, подчиненный непосредственно рейхсфюреру СС Гиммлеру, спаслось 988 человек. Экипаж лайнера составлял 426 человек{16}.
В газете была помещена фотография лайнера «Вильгельм Густлов» и рядом — буксир, выводивший его из порти. Снимок был впечатляющим. На фоне зданий, примыкающих к набережным порта, красовалось огромное судно. Лайнер представлял собой последнее достижение [189] судостроительной промышленности Германии. Плавательный бассейн, гимнастический и танцевальный залы, рестораны и кафе, зимний сад, церковь, комфортабельные каюты, в том числе личная каюта Гитлера, — таким было это судно.
Как выяснилось в дальнейшем, вторым судном оказался военный транспорт «Генерал Штойбен» с войсками и военной техникой. Почти дивизии недосчитались фашисты с потоплением этого судна.
Приближалось время выхода в море «Л-21». Она шла в тот район, откуда только что возвратилась «С-13». Смена боевой позиции, что называется, переходила из рук в руки еще в базе.
Февраль был на исходе. Возвратилась с боевой позиции подводная лодка «М-102». Я встретился с ее командиром Н. С. Лесковым, думал что-либо почерпнуть полезное для нашего похода. Увы, Николай Степанович развел руками:
— Лодка, как только вышла из шхер, оказалась в штормовом море. Борьбой со стихией и завершился наш поход.
Плавание в надводном положении усложнялось обледенением. Ледяные наросты образовывались с поразительной быстротой, грозя оборвать антенны и леера. На «М-102» от перегрузок стали выходить из строя механизмы и приборы. Сказывалась их длительная эксплуатация. Это был двенадцатый боевой поход подводной лодки. Исчерпав автономность, она возвратилась в Турку и стала готовиться к очередному походу. В море росло боевое напряжение, подводных лодок не хватало, и надеяться на отдых можно было только после войны.
На подводной лодке «Л-21»
5 марта 1945 года «Л-21» вышла в свой очередной боевой поход. Мне же на этой подводной лодке пришлось идти впервые.
В общих чертах я уже знал лодку, ее боевой путь, ее устройство. И все же «Л-21» была для меня во многом «вещью в себе». Я сошелся с людьми, но не так близко, как это положено старпому. Не даром говорят: чтобы знать человека, надо вместе съесть пуд соли.
Минный заградитель «Л-21» (четвертая модификация серии «Ленинец») строился в блокадном Ленинграде. Его [190] экипаж, пока корабль достраивался, участвовал в боях на лужском оборонительном рубеже. Потом, когда фронт стабилизировался, подводники вернулись на свой корабль. Он начал участвовать в боевых походах с 1944 года, когда бригада подводных лодок из восточной части Финского залива перебазировалась в порты Финляндии.
После службы на «малютках» минный заградитель поражал мое воображение. Его автономность составляла 45 суток, экипаж — 54 человека. Лодка погружалась на глубину до 100 метров и была вооружена шестью носовыми и двумя кормовыми торпедными аппаратами, двумя кормовыми минными трубами, одним 100-мм и одним 45-мм орудиями, имела на борту 18 торпед, 20 мин и большое количество снарядов.
В походе на борту подводной лодки находились командир дивизиона капитан 1 ранга А. Е. Орел и инженер-механик дивизиона инженер-капитан 2 ранга В. Е. Корж. Мне довелось в походе ближе узнать Александра Евстафьевича, человека доступного и общительного. В первый же день, едва завидев меня, он запросто спросил:
— Ну как, осваиваешься? Давай-ка не теряй времени: сейчас не доучишься — в бою придется расплачиваться!
Або-Аландские шхеры были покрыты льдом, и до выхода на чистую воду нам прокладывал путь финский ледокол «Сису». В кильватер подводной лодке шел сопровождавший нас базовый тральщик «БТЩ-215», которым командовал мой хороший знакомый капитан-лейтенант С. И. Иванов. Мы шли по фарватеру, пробитому в сплошном, простирающемся до горизонта, ледяном поле. Был солнечный день. Несмотря на то что начался март, мороз превышал десять градусов и на встречном ветру пощипывал щеки.
На льду в различных удалениях от фарватера финские рыбаки вели подледный лов рыбы. У прорубей были сооружены вороты, которые вращались лошадьми. Так выбирались сети.
Яркое солнце и белизна снега, покрывающего ледяные поля, затрудняли наблюдение. Все, кто находился на истоке, надели светозащитные очки. Вокруг все было тихо — словно не было войны. В шхерах мы себя чувствовали защищенными от атак надводных кораблей и подводных лодок противника. Атак можно было ждать только от вражеской авиации, но немецкие аэродромы были [191] далеко — на Курляндском полуострове, так что их атаки с воздуха были маловероятны.
К вечеру корабли вышли из шхер на чистую ото льда воду в районе маяка Ньюхамн. Ледокол повернул на обратный курс и, дав три прощальных гудка, вскоре скрылся за шхерными островами. Базовый тральщик тоже передал семафором: «Желаем счастливого плавания».
Командир подводной лодки подал команду:
— По местам стоять, к погружению!
Я занял свое место в центральном посту под входным люком и отрепетовал команду. Через несколько минут «Л-21» погрузилась на безопасную глубину, произвела поддифферентовку и начала движение в южном направлении. Мы шли на позицию, которую недавно занимала «С-13», потопившая лайнер «Вильгельм Густлов» и транспорт «Генерал Штойбен», надеясь, что и нам фортуна улыбнется.
Очень важно было занять позицию скрытно, и для этого принимались все меры вплоть до затопления мусора. Ничего демаскирующего подводную лодку не должно было оставаться на поверхности моря.
Море штормило, но особенно оно разбушевалось в ночь на 8 марта. Мы вспомнили своих женщин и продолжали вахту. В надводном положении можно было идти только малым ходом. Подводная лодка то накрывалась встречной волной, грозящей смыть всех с ходового мостика, то, поднявшись на гребень волны, медленно опускалась в морскую пучину. Дифферент достигал критической отметки. Шторм изматывал людей. Появились укачавшиеся. Более выносливые работали за себя и товарищей. Все ждали рассвета, когда лодка погрузится на глубину: там качка прекращалась или была сносной.
Шторм не прошел бесследно. Командир БЧ-5 Н. С. Долгополов доложил, что дифферент на нос последнем погружении произошел из-за поломки привода кормовых горизонтальных рулей. Что делать — ввести в строй кормовые горизонтальные рули или возвращаться в базу?
Капитан 2 ранга С. С. Могилевский задумался.
— Нет, о возвращении надо забыть. Дивмех, надежда на вас и ваших специалистов, — сказал он, обращаясь к инженер-капитану 2 ранга В. Е. Коржу.
Комдив А. Е. Орел одобрил решение командира лодки и добавил:
— Ложитесь на грунт и приступайте к ремонту. [192]
Такое решение озадачило молодого инженера-механика Долгополова, и он, вопросительно посмотрев на дивизионного инженера-механика, неуверенно спросил:
— А где взять для кормовых горизонтальных рулей нужную для замены гайку-втулку?
Виктор Емельянович Корж посоветовал:
— Придется поступиться носовыми горизонтальными рулями, закрепить их в нулевом положении, снять с них часть привода вместе с гайкой-втулкой и установить на кормовые горизонтальные рули. Будем управлять лодкой в подводном положении одними кормовыми горизонтальными рулями.
Предстояла весьма сложная работа.
Нечеловеческими усилиями задание было выполнено. Моряки сделали почти невозможное. Самую трудную работу выполнили братья-близнецы Александр и Павел Григорьевы, Л. И. Заборовский, А. С. Пономаренко, И. Г. Линников, И. И. Терентьев, Н. А. Пятовский и Н. М. Градский. Их возглавил командир группы движения инженер-лейтенант Т. П. Ефимов.
Мое внимание привлекли старшина группы мотористов А. И. Григорьев и его брат, командир отделения мотористов П. И. Григорьев. Они были так похожи друг на друга, что их путали даже самые близкие друзья. Братья шли по жизни в ногу — вместе проходили военную службу и воевали рядом, бок о бок, крепко дружили. Их взаимоотношения были примером для других.
Чтобы устранить поломку, потребовалось менее двух суток. Всем отличившимся комдив объявил благодарность. Героям дня был посвящен боевой листок, который вывесили в четвертом отсеке, где размещалась значительная часть экипажа.
«Л-21» заняла назначенный район боевых действий. В первую же ночь мы получили радиограмму с приказанием командира бригады контр-адмирала С. Б. Верховского: вести поиск противника и в смежном районе до маяка Штольпе (Чолпино). Крейсерство подводной лодки в обширном районе увеличивало вероятность встреч с противником и в то же время давало нам преимущества в маневре при уклонении от противолодочных сил.
Комдив А. Е. Орел, переговорив с командиром подводной лодки, объявил решение офицерам:
— Наш план таков: произведем разведку района Данцигского залива на подходах к немецкой военноморской [193] базе Хел, поставим мины и приступим к крейсерству вдоль побережья, занятого фашистскими войсками. Быть готовыми к выполнению дневных и ночных торпедных атак. — И, обернувшись к командиру, добавил: — Доведите боевую задачу до личного состава. Краснофлотцы и старшины должны знать ее.
После непродолжительного затишья опять разыгрался шторм. Заряд аккумуляторных батарей производили на большой волне. Сила шторма была такова, что домкрат, удерживавший привод носовых горизонтальных рулей в нейтральном положении, согнуло в дугу. Пришлось снова приступить к ремонту.
Работа предстояла опасная — за бортом. Необходим был доброволец — смелый подводник, хороший специалист слесарного дела. Желающих оказалось много. Выбор пал на отличника боевой и политической подготовки трюмного машиниста Николая Градского. Я хорошо за этого краснофлотца. Ему довелось участвовать в строительстве подводной лодки «Л-21», воевать на сухопутном фронте, защищая Ленинград в первые месяцы войны, затем достраивать лодку, а на заключительном этане войны участвовать во всех трех ее боевых походах.
Нарушая хронологию событий, скажу, что уже после войны, когда я возглавлял кафедру в Высших специальных ордена Ленина офицерских классах, мне показали в лаборатории уникальный тренажер — управляемую модель подводной лодки первого послевоенного проекта, которая воспроизводила в бассейне все, что свойственно настоящей подводной лодке.
Тогда я спросил начальника лаборатории, чье изобретение, и он ответил:
— Проект старшего преподавателя кафедры инженер-капитана 1 ранга Евгения Родионовича Сергеева, изготовил тренажер своими руками старший инструктор мичман Николай Михайлович Градский.
Вот уже около двух десятков лет я работаю с Градским в совете ветеранов-подводников, и наша дружба, завязавшаяся в годы войны, продолжается.
Но вернемся к дням того памятного похода. С наступлением темноты лодка всплыла в надводное положение. На носовую надстройку вышли доброволец Н. М. Градский, одетый в легководолазный костюм, и подстраховывавший его краснофлотец А. И. Расторгуев. С ними были Долгополов и я. Признаюсь, меня охватила оторопь. Кругом непроглядная темень. Смотрел на Градского [194] и удивлялся: он действовал не спеша, хладнокровно и притом шутил:
— Сейчас спущусь к Нептуну..
Градский ушел под воду. На поверхности тускло замерцали блики от герметической электролампы, которую он держал в руках. Потянулись тревожные минуты ожидания. И вот задание выполнено. Градский поднялся борт.
На следующий день шторм разыгрался с новой силой. Несколько раз от ударов свирепых волн выходило из строя сооруженное нашими специалистами крепление носовых горизонтальных рулей. Снова его ремонтировали. И вновь потребовалась помощь легкого водолаза, эту нелегкую работу Градскому пришлось повторить. И опять она была выполнена в кратчайший срок.
А две минуты спустя вблизи подводной лодки раздаюсь два взрыва. Мгновенно все, находившиеся наверху, спустились вниз. Произвели срочное погружение и ушли на глубину.
— Что это такое? — спросил дивмех у комдива.
— Бомбы с самолета. Шума от его моторов из-за ветра мы не слышали, а он нас выследил и атаковал, — ответил А. Е. Орел.
На этот раз привести носовые горизонтальные рули нулевое положение не удалось: их заклинило. Возник вопрос: как же управлять лодкой в подводном положении, особенно при торпедных атаках и минной постановке? У нас создался значительный дифферент на нос, и поначалу удержать лодку на ровном киле мы не могли. Пришлось заняться специальной тренировкой рулевых-горизонтальщиков.
Первым превзошел нормативы специалист 1-го класса мичман Георгий Демидович Ашомок, боцман лодки. Это был человек богатырского сложения, добрый, внимательный к людям. Коммунисты подводной лодки избрали его своим вожаком — парторгом первичной партийной организации. Теперь, при применении оружия подводной лодкой из-под воды, ему предстояло стать решающей фигурой.
Дождавшись благоприятной погоды, 13 марта на входе в немецкую военно-морскую базу Хел мы поставили двадцать мин. Место постановки выбрали удачно, обеспечив при этом скрытность действий. Как нам стало известно при возвращении в базу, уже на второй день на наших минах подорвались и затонули два миноносца: [195] «Т-3» и «Т-5», а еще через сутки — подводная лодка «U-367». Потеряв три военных корабля, гитлеровцы приступили к усиленному тралению района, но все мины вытралить им не удалось. Через месяц, 10 апреля, на мине подорвался новейший немецкий эсминец «С-43», который так и не вошел в строй до конца войны.
Так наш подводный заградитель, использовав минное оружие, добился значительных боевых результатов. Наш опыт еще раз подтвердил, что мины в войне на море — грозное оружие, особенно при достижении скрытности и внезапности.
После постановки мин «Л-21» вышла из Данцигского залива и взяла курс в открытое море. Нужно было пополнить энергозапасы, разведать обстановку и осмотреться. Сначала мы встречались только с противолодочными катерами. В светлое время суток уклонялись от них, погружаясь на большую глубину, а в темное время, как правило, отрывались, развивая большую скорость в надводном положении.
Ночью 18 марта я был вахтенным офицером. Как, обычно, шли в надводном положении на противолодочном зигзаге, производя заряд аккумуляторных батарей, пополняя запасы воздуха высокого давления и вентилируя отсеки. Темнота окружала нас. Не было видно ни носа, ни кормы. Случайные искры из глушителей дизелей казались факелами в непроглядной ночи. Вахтенному инженеру-механику, находившемуся в центральном посту, было приказано прекратить искрение. Через две-три минуты искрения не стало и лодку снова окружила темнота.
Была установлена боевая готовность № 2, но подвахтенные не отдыхали — все находились вблизи своих боевых постов и командных пунктов. В каждую минуту мог раздаться сигнал боевой тревоги, и личный состав, понимая это, был к ней готов.
Уже глубокой ночью вахтенный сигнальщик старшина 2-й статьи А. Ф. Овчинников громко доложил:
— Вижу огонь, слева тридцать градусов!
Все, находившиеся на мостике, начали разглядывать район, где светился огонь. Я приказал наблюдателям: старшему лейтенанту медицинской службы М. А. Воробьеву и старшине 1-й статьи Т. С. Бендерец контролировать правый борт и кормовые курсовые углы.
Действительно, низко над поверхностью моря мигал белый, едва заметный огонь. Затем появился второй, третий, [196] четвертый... Они мерцали на волне тусклым светом, словно светлячки. Это были гакобортпые или кильватерные огни. Стало ясно — мы встретились с конвоем, идущим в сторону Данцигского залива. Неожиданно из-за туч выплыла луна, и перед нами открылись силуэты кораблей. Конвой состоял из нескольких судов. С. С. Могилевский скомандовал:
— Торпедная атака надводная! По отсекам прозвучала команда:
— Боевая тревога, торпедная атака, посовые и кормовые торпедные аппараты приготовить к выстрелу!
Сильная зыбь кренила подводную лодку с борта на порт. Временами противовес кренометра достигал предельных величин. Волны одна за другой накрывали носовую часть и стремительными потоками обтекали ограждение боевой рубки. Но и в этих условиях мы произвели одну за другой две торпедные атаки. Взрывов, к нашему огорчению, не последовало. Тогда дали полный ход и на циркуляции начали выходить в точку залпа из кормовых торпедных аппаратов. Нос лодки сильно зарывался, поэтому пришлось сбавить ход до малого. Старшина 1-й статьи Т. С. Бендерец, наблюдавший за обстановкой в кормовом секторе, доложил:
— По корме три подводные лодки следуют в надводном положении на запад!
Пришлось произвести срочное погружение, с тем чтобы завершить торпедную атаку вражеского конвоя из подводного положения, используя данные гидроакустической станции. Когда «Л-21» завершила циркуляцию, концевой оказался на ее кормовых курсовых углах. Командир отделения гидроакустиков старшина 2-й статьи А. Н. Бузулуков доложил:
— Слабые шумы винтов кораблей слева сто шестьдесят градусов удаляются!
В ту ночь наша подводная лодка дважды занимала позицию для атаки, дважды в сторону врага уходили торпеды, но попаданий не было. Причиной промаха было слишком сильное волнение моря. Быть может, волна бивала с курса торпеды после их выхода из торпедных аппаратов.
Вскоре справа по корме последовало несколько взрывов глубинных бомб. Очевидно, фашисты сбрасывали их с целью не допустить подхода советских подводных лодок к транспортам. Такое профилактическое бомбометание они применяли довольно часто. [197]
22 марта с пункта управления подводными лодками, расположенного в городе Паланга, мы получили от капитана 2 ранга П. А. Сидоренко, бывшего командира дивизиона «малюток», а теперь начальника этого пункта, радиограмму о движении большого вражеского конвоя и приказ командира бригады: выйти наперехват и атаковать его. Штурман Алексей Прибавин произвел расчеты и доложил командиру:
— Если идти полным ходом, то встреча с конвоем произойдет в шесть часов тридцать минут 23 марта.
Легли на курс сближения и начали движение в расчетный район встречи. Около шести часов утра обнаружили первые транспорты и корабли охранения. Подходили к конвою с темной стороны горизонта.
В районе банки Штольпе конвой изменил курс и мы оказались между двумя кильватерными колоннами. Застопорили дизели, запустили главные электродвигатели. На ходовом мостике наступила тишина. В центре нашего внимания оказались корабли противника. Их не только видно — слышна работа их винтов. Целей много. Гидроакустик Бузулуков доложил пеленг и дистанцию до тех кораблей и судов, которые мы еще не видели. Опять последовала команда С. С. Могилевского:
— Торпедная атака надводная, старпом на ночной прицел. Боевая тревога! Приготовить носовые и кормовые торпедные аппараты к выстрелу!
Наблюдатель краснофлотец И. В. Юденков доложил:
— Слева пятьдесят градусов, дистанция пятнадцать кабельтовых — танкер, идет вправо.
Я обнаружил цель и навел на нее прицельную линейку ночного прицела. Дистанция начала быстро уменьшаться. Командир заметил танкер и отдал приказ:
— Носовые торпедные аппараты товсь!
Командир дивизиона А. Е. Орел следил за обстановкой и контролировал действия командира, но в его решения не вмешивался. Форштевень танкера показался прорези прицела и приблизился к пеленгаторной нити. К ночному прицелу подошел командир и тут же скомандовал:
— Пли!
Три последовательно выпущенные торпеды устремились к цели. И вот раздался оглушительный взрыв. Торпеда попала в носовую часть танкера. На море стало светло, как днем. За первым взрывом последовал второй — вторая торпеда угодила в корму судна. И опять [198] огненная вспышка озарила обширный район моря. Горела нефть. Пламя начало распространяться по морской глади.
А у нас прозвучал сигнал срочного погружения. Оба главных электродвигателя работали на полный ход. Лодка уходила на глубину.
Я подошел к пульту управления гидроакустической станции «Дракон-129», взял вторую пару наушников. В них четко слышался треск металла — останки фашистского танкера погружались на дно.
Мы ждали ответной атаки вражеских противолодочных кораблей. Но на этот раз преследования не было, возможно, противник посчитал, что танкер погиб на мине. Вскоре «Л-21» легла на грунт и приступила к перезарядке носовых торпедных аппаратов.
С наступлением рассвета всплыли под перископ. Обнаружили два тральщика, которые занимались тралением.
Мы возвращались в район северных подходов к Данцигскому заливу. На переходе отметили тех подводников, кто отлично действовал во время торпедной атаки. Среди отличившихся был командир отделения гидроакутиков старшина 2-й статьи Бузулуков. Он имел отличный слух, виртуозно владел сложной гидроакустической техникой и слышал в море буквально все. Бузулуков фиксировал даже самый незначительный шум за бортом. Комдив и командир подводной лодки доверяли ему и никогда не сомневались в его докладах.
В те дни противник спешно производил эвакуацию своих войск из районов Кенигсберга, Пиллау, Данцига, Гдыни, Хела. Его перевозки в южной части Балтийского моря резко возросли. Для их обеспечения здесь сосредоточивались чуть ли не весь немецкий транспортный флот и значительное количество боевых кораблей. Словом, нам, подводникам, предстояло много дел.
К исходу 23 марта «Л-21» вышла на прибрежные коммуникации в районе Данцигского залива и начала поиск противника. Ночью обнаружили вражеский конвой. И на этот раз атаку произвели из надводного положения. Две торпеды попали в цель. Но вот что странно: противник нас снова не преследовал. Лишь на большом удалении он сбросил как бы для острастки несколько глубинных бомб. Под покровом ночи мы отошли на безопасное расстояние. Способ уклонения от преследования противника определяет, [199] как известно, командир. И успех уклонения во многом зависит от его решения. Должен заметить, что Сергей Сергеевич Могилевский довольно часто отрывался от противолодочных кораблей, не погружаясь при этом.
Но вот на подходах к маяку Хел, расположенному на оконечности одноименной косы, мы обнаружили самолет, летевший на бреющем полете. По всем признакам это был самолет противолодочный, производящий поиск. Он мог причинить нам большие неприятности, и командир решил укрыться от него на предельной глубине. Воздушный противник нас не обнаружил, и мы продолжали следовать намеченным курсом, все дальше проникая в Данцигский залив. После полудня 24 марта волнение моря и сила ветра заметно уменьшились. На лодке готовились к очередному приему пищи, но распорядок дня был нарушен. Вахтенный офицер Б. А. Ордынец приказал вахтенному центрального поста:
— Доложите командиру: вижу на горизонте дымы. К перископу подошел С. С. Могилевский. Осмотрев, поверхность моря, он попросил комдива взглянуть в перископ. Их внимание привлекли крупная паровая яхта и не менее крупный транспорт, которые шли в охранении эскадренных миноносцев и сторожевых кораблей. Сергей Сергеевич произнес:
— Да, охранение очень сильное, а паровая яхта по своим очертаниям напоминает штабной корабль.
Решение напрашивалось само собой — атаковать паровую яхту, а затем транспорт.
Объявили боевую тревогу, изготовили торпедные аппараты к выстрелу, лодка сближалась с конвоем. Управлял горизонтальными рулями боцман Г. Д. Ашомок. Он крепко-накрепко удерживал лодку с заклиненными носовыми рулями на ровном киле. Этому способствовала ювелирная дифферентовка, осуществленная нашими инженерами-механиками и старшиной группы трюмных машинистов мичманом С. Н. Огурцовым.
Легли на боевой курс и произвели залп. Четыре торпеды вышли из носовых торпедных аппаратов. Несмотря на принятые меры по удержанию перископной глубины, облегченный нос лодки начал стремительно всплывать. Нарастал дифферент на корму. Подводная лодка вышла, из повиновения, не слушалась кормовых горизонтальных рулей. Ее носовая часть на несколько секунд показалась на поверхности моря, но этого оказалось достаточно, чтобы [200] противник заметил нас. Скрытность атаки была нарушена.
Эскадренный миноносец круто развернулся и нацелился на лодку, намереваясь таранить ее. Судьбу поединка решали секунды, промедление было смерти подобно. Нужно было круто изменить дифферент с кормы на нос, заставить лодку погрузиться на безопасную глубину. Главные гребные электродвигатели работали на самых полных оборотах переднего хода. Мы приняли дополнительный водяной балласт в носовую дифферентную цистерну. Шли секунды, но они казались нам минутами. Выручила смекалка. Была отдана команда:
— Всем свободным в первый отсек!
Не занятые вахтой мгновенно переместились в носовий торпедный отсек. Так удалось переломить дифферент нa нос и загнать подводную лодку на глубину.
Над нами прогрохотали винты фашистского эсминца, поблизости раздались разрывы глубинных бомб. Теперь надо было оторваться от преследования. И экипаж успешно справился с этим.
Через несколько минут мы всплыли под перископ, осмотрелись. Вдали была видна погружавшаяся в воду паровая яхта. Рядом с ней стоял эсминец типа «Зет» и принимал на свой борт людей. Два других эсминца охраняли обреченное судно.
С наступлением темноты мы всплыли в надводное сложение, запустили дизели и начали отходить в открытое море. Шла винтзарядка, стучали компрессоры. Потоки прохладного, свежего морского воздуха врывались внутрь лодки. Корабельный кок старший краснофлотец Ф. А. Дмитриев включил электроплиту и приступил к приготовлению обеда.
Погода вновь стала портиться. Усиливался ветер, волны становились крутыми. Самописец барографа чертил крутую линию вниз. Быть шторму! С Атлантического океана надвигался очередной циклон. Так нередко бывает на Балтийском море.
На нашей лодке торпеды и мины были израсходованы, дальнейшее ее пребывание в море стало малоэффективным. Мы ждали приказа возвратиться в базу. Но именно в это время произошла встреча с поисково-ударной группой кораблей противника. В составе группы была БДБ — быстроходная десантная баржа. Оценив обстановку, мы срочно погрузились. Немцы заметили нас и начали поиск. Противолодочные корабли время от времена [201] имели с подводной лодкой гидроакустические контакты. Когда наш штурман соединил все точки обнаружения, то получилась геометрическая фигура в виде прямоугольника (конверта) с пересекающимися диагоналями.
Это была излюбленная тактика, с которой мне довелось познакомиться еще в 1942 году. Именно таким способом противник пытался преследовать «малюток». Его мы называли «коробочкой». Обо всем этом я рассказал командиру, подчеркнул суть этого способа — определить площадь нахождения подводной лодки, а потом бомбить по диагоналям, полагая, что тем самым достигается наибольшая вероятность поражения.
Нам предстояло выбраться из площади конверта-прямоугольника. На лодке установили режим максимальной тишины. Чуть слышно было лишь гудение моторов гирокомпаса. Гидроакустик Бузулуков внимательно следил за шумами.
Оторваться от «цепких рук» противолодочной группы кораблей было крайне трудно. Как только на лодке начинали работать насосы и гребные электродвигатели, разрывы глубинных бомб сразу же возобновлялись. Значит, следили за нами непрерывно. Командир попытался выйти из района преследования на зигзаге, но малая подводная скорость не обеспечивала эффективности маневрирования переменными курсами.
Пошли вторые сутки нашего пребывания под водой. С каждым часом обстановка в отсеках изменялась в худшую сторону. Становилось трудно дышать, запасы кислорода и патронов регенерации подходили к концу, до предела упала плотность аккумуляторных батарей.
К командиру подошел секретарь партийной организации Г. Д. Ашомок. Он спросил:
— Что будем делать? Что скажем личному составу?! Люди у нас надежные, сделают все, товарищ командир.
— Не торопитесь, друг, вот посоветуюсь с комдивом, офицерами и приму решение, — ответил ему С. С. Могилевский.
Прошло некоторое время. Командир подошел к динамику внутрикорабельной связи и уверенным голосом сказал:
— Слушать в отсеках! Говорит командир! Товарищи, друзья! Враг непрерывно преследует нас. Кончаются вторые сутки нашего пребывания под водой. Запасы энергоресурсов подходят к концу. Мы вынуждены всплыть в надводное положение. Объявляю вам решение, одобренное [202] командиром дивизиона: с наступлением темноты воздухом высокого давления аварийно продуть цистерны главного балласта, всплыть в надводное положение и, пользуя фактор внезапности, оторваться от вражеских кораблей.
Нас беспокоил один вопрос: как поведут себя холодные дизели и подшипники линий валов? Выдержат ли они максимальные обороты без предварительного прогрева?
Инженер-механик и мотористы посоветовались и единодушно ответили:
— Должны выдержать!
Ночью подводная лодка всплыла. Командир и я вышли на мостик, осмотрелись. Море было спокойное. Светила луна. Вдали, на освещенной лунной дорожке просматривалась группа вражеских кораблей, лежащих в дрейфе. Кругом стояла тишина. И эту тишину нарушил, как взрыв, выхлоп запущенных дизелей. Подводная лодка вздрогнула всем своим корпусом — оба дизеля набирали обороты до максимальных, обеспечивающих самый полный ход.
Некоторое время фашистские корабли еще стояли неподвижно. Очевидно, всплытие «Л-21» явилось неожиданным для них. Но вот грохот дизелей всполошил гитлеровцев. Они ринулись в погоню, ведя беспорядочный артиллерийско-пулеметный огонь, в воздухе начали разрываться одна за другой осветительные ракеты. Однако «Л-21» уходила все дальше на север. Вскоре она находилась вне досягаемости огневых и осветительных средств противника.
В дизельном отсеке повысилась температура, из-за стука клапанов стоял сплошной шум. Мотористы изъяснялись между собой только жестами. Отработавшие газы попадали в отсек. В сизой дымке тускло светили лампочки электрического освещения. Правым дизелем управлял старшина группы мотористов А. И. Григорьев, за пультом управления левым дизелем стоял командир отделения мотористов П. И. Григорьев, его брат.
Теперь успех «Л-21» зависел от мастерства мотористов, возглавляемых братьями-близнецами. Им помогали старшие мотористы И. А. Сидоров и А. Ф. Воробьев, мотористы В. А. Голубев и М. И. Нарышкин. В трюме на упорных подшипниках несли вахту краснофлотцы А. Е. Вус и Б. В. Сабо.
На вторые сутки после отрыва от вражеских кораблей [203] мы подошли к опушке Або-Аландских шхер, где нас встретили корабли ОВРа. 29 марта «Л-21» возвратилась в Турку. На ее рубке появилась красная звезда с цифрой «шесть»{17}.
Это был мой тринадцатый боевой поход на балтийских подводных лодках. Поход счастливый.
За успешное выполнение задания весь личный состав подводной лодки был награжден орденами и медалями, также медалью «За взятие Кенигсберга». Командир дивизиона капитан 1 ранга Александр Евстафьевич Орел и командир подводной лодки «Л-21» капитан 2 ранга Сергей Сергеевич Могилевский были удостоены ордена Ушакова I степени.
В числе награжденных орденом Красного Знамени были я и мой друг Николай Михайлович Градский.
Подводное братство
Весна вступила в свои права. Ярко светило солнце. Его лучи, отражаясь в свежеокрашенных бортах подводного корабля, слепили глаза.
Мы собрались на пирсе, чтобы проводить в боевой поход «М-102». Война подходила к концу. Невольно подумалось, что для «малютки» этот поход может стать завершающим. Командир лодки капитан-лейтенант Лесковой сказал:
— Наша лодка уходит в тринадцатый поход. Число-то какое — чертова дюжина! Но не будем суеверными... Мы шутили, настрой у всех был боевой. Лесковой легко взбежал по трапу на лодку, и она, отдав швартовы медленно покинула бухту.
Я всегда провожал друзей, идущих в море, с какой-то грустью и завистью. А теперь, провожая экипаж, с которым вместе прослужил почти два года, эти чувства особенно обострились. Хотелось самому как можно скорее выйти в поход. Но штормы изрядно потрепали «Л-21» и она находилась в межпоходном ремонте.
Пролетел апрель и начался май. «М-102» успешно выполнила боевую задачу и возвратилась в базу. Она пробыла в море пятнадцать суток. Такая автономность «малюток» XII серии была теперь уже узаконена. Экипажи доказали, что в условиях Балтийского моря лодки [204] этого типа способны пробыть в отрыве от базы в полтора раза дольше, чем им отводилось конструкторами при постройке.
День Победы мы встретили вдали от родных берегов — в финском порту Турку. Трудно передать те чувства, которые охватили нас, подводников, да еще вдали от родной земли. Мы обнимались, бросали вверх фуражки, стреляли из ракетниц. Финны, по своей натуре люди сдержанные, тоже не скрывали своего восторга.
Родина отметила своих героев и воинские коллективы. Балтийская бригада подводных лодок стала Краснознаменной. Ею командовал теперь капитан 1 ранга Л. А. Курников. Командир дивизиона «малюток» капитан 2 ранга П. А. Сидоренко стал начальником штаба бригады.
За время войны подводные лодки Краснознаменной бригады совершили 196 боевых походов, потопили 125 вражеских судов общим водоизмещением 360 000 брутто-регистровых тонн и 23 военных корабля{18}. Балтийские «малютки» совершили 59 боевых походов. Как уже отмечалось, они успешно выполняли задачи разведки, обеспечивали развертывание в Балтийском море лодок с большим радиусом действия, несли дозорную службу, производили высадки на побережье, занятое противником, разведывательных групп. На морских сообщениях залива «малютки» имели шесть встреч с кораблями и судами противника, выполнили четыре торпедные атаки, уничтожили два транспорта и торпедировали одну быстроходную десантную баржу общим водоизмещением около 7000 брутто-регистровых тонн.
Балтийские «малютки» делали все от них зависящее. Многие офицеры этих лодок, получившие впоследствии назначение на подводные лодки с большими боевыми возможностями, приумножили успехи малюточников. Мы с восхищением следили за действиями подводных лодок капитана 3 ранга А. И. Мыльникова, капитана 3 ранга Н. К. Мохова, капитан-лейтенанта Ф. И. Иванцова, капитан-лейтенанта А. А. Клюшкина, капитана 3 ранга Л. Н. Костылева, потопивших 17 кораблей и транспортов противника общим водоизмещением 45 000 брутто-регистровых тонн.
Напомню и о том, что Александр Иванович Маринеско, командовавший «малюткой», стал командиром «С-13» [205] и потопил за годы войны четыре вражеских судна общим водоизмещением 52 884 тонны. Такой выдающийся результат позволил назвать А. И. Маринеско подводником № 1.
Когда над седой Балтикой отгремели последние залпы войны, перед балтийцами встали новые задачи. Нужно было наряду с поддержанием боевой готовности кораблей и частей обеспечить безопасность мореплавания. В балтийских водах таилась огромная минная опасность. Только в Финском заливе, где в годы войны в основном и вели боевые действия «малютки», находилось около 70 тысяч мин{19}. Работа по очищению фарватеров от мин была настолько велика, что она при затрате больших усилий флота завершилась в основном только в 1953 году. Потребовалось восемь лет непрерывного траления, чтобы обезопасить балтийские воды от мин. Еще восемь лет подводные лодки, как и другие корабли, подвергались минной опасности. И на море отзвуки минувшей войны разносились долгие годы.
Мне запомнился (это было уже в пятидесятых годах) День Военно-Морского Флота в Ленинграде. На Невском рейде выстроились разукрашенные флагами расцвечивания боевые корабли. В одном строю стояли новейшие подводные лодки и видавшие виды «малютки», противолодочные корабли, эскадренные миноносцы, тральщики, ракетные и торпедные катера.
Внимание группы горожан привлекли две малые подводные лодки, хотя и выкрашенные, но все же носившие на себе следы войны — вмятины и наварные листы, скрывавшие повреждения.
Один из парней с удивлением воскликнул:
— Неужели и эти лодки воевали? Стоявший рядом седой офицер, прослуживший на подводных лодках этого типа всю войну, ответил:
— Да еще как воевали! Решали сложнейшие боевые задачи.
«Малютки» проявили себя не только в боях. Велика их заслуга в подготовке кадров подводников — как в период войны, так и в послевоенные годы. Они поистине являлись кузницей высококвалифицированных специалистов для подводного флота, способного защищать интересы Советского государства на морских и океанских просторах. [206]
Многие видные военно-морские начальники, командующие флотами и флотилиями, командиры соединений боевых кораблей, крейсерских, больших и средних подводных лодок прошли надежную школу «малюток». В их числе Герои Советского Союза адмиралы флота Г. М. Егоров и Н. И. Смирнов; адмиралы А. Т. Чабаненко, И. И. Виноградов и И. И. Байков; Герои Советского Союза вице-адмиралы Г. И. Щедрин и В. Г. Стариков; вице-адмиралы Ю. С. Бодаревский и Я. Н. Глоба, контр-адмиралы Н. И. Морозов, Н. Е. Егоров, В. М. Прокофьев, Г. А. Субботин; Герои Советского Союза капитан 2 ранга М. И. Гаджиев и гвардии капитан 2 ранга И. И. Фисанович, капитаны 1 ранга М. В. Грешилов, Я. К. Иосселиаии, М. И. Хомяков и А. Н. Кесаев; капитаны 1 ранга Е. Г. Юнаков, П. А. Сидоренко, И. С. Кабо, С. Н. Хаханов...
Школа «малюток»!.. Это, можно сказать, начальная школа подводников, дающая превосходные навыки для их дальнейшей службы на средних, больших и крейсерских подводных лодках. Это школа сложной, трудной, весьма ответственной, но вместе с тем почетной службы на подводном корабле. Все, чем обогащает человека корабельная служба — сплоченность, дружба, взаимовыручка, четкость, исполнительность, инициатива, чувство беспокойства за дела экипажа, — все это на «малютках» проявлялось с особой силой. Нигде так не сближались моряки, как на «малютке», нигде они так не проникались единым духом, единой командирской волей, как на этом корабле. Нигде так не ощущалось чувство локтя и ни на каком другом корабле в походе моряки не испытывали столь сильного влияния воинского коллектива, как на «малютке». Человек, прослуживший на «малютке» несколько лет, проходил через горнило величайшей закалки, теснейшего единения командного и рядового состава, разумеется, при сохранении уставных отношений.
Говоря о малых подводных лодках, надо иметь в виду прежде всего высокие моральные качества личного состава — людей непреклонной воли и решимости, не знающих страха в борьбе, не пасующих ни перед какими трудностями, людей, объединенных в такую прочную семью патриотов, которая формируется не сама по себе, а под воздействием экипажа, его командира, партийной и комсомольской организаций корабля. [207]