Глава вторая.

Блокада

Вынужденная стоянка

Поднявшись на мостик плавбазы, я окинул взглядом расположенные рядом улицы. Город было не узнать. Куда делась красота проспектов, строгость форм дворцов и зданий? Обледенелые дома стояли словно нежилые. Фасады с заколоченными фанерой окнами выглядели странно: из форточек высовывались трубы, из них вился жидкий дымок — в ход пошли «буржуйки». На улицах замерли безмолвные трамваи, занесенные снегом. У колонок, обросших льдом, вытянулись очереди за водой...

На этом фоне как-то сиротливо выглядели «малютки». Рядом с нашей лодкой к причальной стенке завода приткнулись «М-95», «М-77» и «М-79».

На зиму «малютки» рассредоточились в двух пунктах. Основной была стоянка на реке Малая Нева у Тучковой набережной. Здесь с плавбазой «Аэгна» находились «М-96» и «М-97». На базе разместились командование и штаб дивизиона.

На одном из построений капитан-лейтенант Гладили сказал:

— Лед сковал корабли. Теперь наша задача — всесторонне подготовиться к летней кампании. Для этого начнем ремонт подводной лодки и завершим его с отличным качеством и в короткие сроки.

Экипаж воспринял новую задачу как свое кровное дело. Краснофлотцы и старшины БЧ-5, облачившись в рабочие комбинезоны и ватники, спускались в отсеки и, не теряя времени, приступали к ремонту. Тон в работе задавал новый командир БЧ-5 инженер-старший лейтенант [67] Д. Ф. Базлов, заменивший Бубарина, назначенного на должность инженера технического отдела флота. Все тяготы блокадного судоремонта лодки легли на плечи нового командира БЧ-5. Неугомонный по характеру, Дмитрий Федорович никому не давал покоя. Как-то Базлов, встретившись со мной, посетовал:

— Нужно доставить с плавбазы материал и запасные части, а транспорта нет. Решено сделать сани.

Подходя к «Аэгне», я увидел группу краснофлотцев. Старшина инструктировал их:

— Везите аккуратно. Пусть один идет замыкающим для контроля, чтобы не растерять детали, а остальным тащить сани.

Краснофлотец Константин Шишин расплылся в улыбке:

— Эх, вспомню далекое детство, когда катался с горы. Теперь снова возьмусь за санки. Его товарищ заметил:

— Все бы ничего, но санки придется тащить через весь город. Люди подумают, что везем продукты. Ребятишки будут спрашивать: «Дяденьки, что везете?» Вот каждому и объясняй, какой у нас груз.

Провожая краснофлотцев взглядом, инженер-механик Базлов покачал головой:

— Да, ленинградцам угрожают еще два врага — голод и холод.

Прозвучал сигнал воздушной тревоги. Мы укрылись в щелях, вырытых вблизи стоянок подводных лодок. К нам подошел командир «М-96» А. И. Маринеско. Глядя на корабли, ошвартованные у стенки, он сказал:

— Подводные лодки — заметные ориентиры для противника. Надо их как-то замаскировать.

Мы побелили корпуса под цвет снега, накрыли их маскировочными сетями, но все это не обеспечивало полной скрытности. К такому выводу пришли и специалисты штаба флота, побывавшие на стоянке.

Стали думать, как надежнее укрыться. Краснофлотцы, доставлявшие доски с дровяного склада на Тучковой набережной, предложили:

— Хорошо бы лодки замаскировать под дровяной склад.

Самое мудрое всегда просто. Прикинули, начертили план и начали сооружать задуманное. Через несколько дней наши подводные лодки было не узнать. Они стояли [68] под навесом, надежно укрывающим от посторонних взглядов.

Боцман Александр Захаров, поглядывая на сооружение, приговаривал:

— Хороша выдумка. Надо же так замаскировать корабли! Никто не догадается, что спрятано внутри.

Командир бригады, осмотрев укрытие, похвалил за инициативу, но вместе с тем заметил:

— Нужно подумать и об обороне стоянки.

В районах стоянок подводных лодок мы начали укреплять узлы обороны. Две огневые точки соорудили в угловых комнатах Пушкинского дома. Огромные окна первого этажа плотно прикрыли мешками с песком и деревянными щитами.

Личный состав решал теперь новые, не свойственные ему боевые задачи. Главным стала боевая подготовка, связанная с действиями на земле. Краснофлотцы и старшины с утра до вечера — пять дней в неделю — упорно осваивали тактику уличных боев. Занятия проводили вблизи плавбаз и подводных лодок, в наиболее укрытых от вражеских снарядов местах.

Моряки привлекались к внутренней обороне города. Подводникам отводился третий боевой участок обороны реки Невы, расположенный между Республиканским и Охтинским мостами. Этот участок разделялся на четыре боевых района, закрепленных за дивизионами подводных лодок. «Малютки» включались в состав первого боевого района, который оборонял дивизион средних подводных лодок типа Щ со штабом на плавбазе «Полярная звезда», ошвартованной у гранитной набережной левого берега Невы, напротив Зимнего дворца.

Мы все больше чувствовали, что тучи над городом сгущаются. Противник захватил Тихвин, стремясь образовать второе кольцо блокады. Перерезав железную дорогу Волхов — Тихвин, гитлеровцы лишили Ленинград этой магистрали. Он стал городом-фронтом: в нем устанавливались фронтовые порядки. Подводникам выдали жетоны — жестяные четырехугольные личные знаки. Они стали своего рода визитными карточками, в которых указывались краткие данные об их владельцах.

В один из ноябрьских дней поступило распоряжение: «Погрузить в отсеки боевые зарядные отделения торпед». Мы быстро выполнили эту необычную работу. Вскоре выдали и запальные принадлежности. Обстановка [69] настолько осложнилась, что подводные лодки, на случай чрезвычайных обстоятельств, готовили к взрывам. Мы тогда не знали, что отдать такой приказ Ставке Верховного Главнокомандования было нелегко. Народный комиссар Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов впоследствии вспоминал, что, когда создавалась прямая угроза вторжения врага в Ленинград, И. В. Сталин дал ему указание — подготовить соответствующие распоряжения командующему Балтийским флотом.

Во время политбеседы, которую довелось проводить мне, я стремился полнее раскрыть сложившуюся обстановку вокруг Ленинграда. С горечью сообщил, что немецко-фашистские войска вышли на побережье Ладожского озера и кольцо блокады вокруг нашего родного города сжимается. Не лучше была обстановка и в районе Финского залива. После упорных боев советские войска в октябре эвакуировались с Моонзундских островов, а в начале декабря покинули Ханко.

Матросы и старшины слушали меня молча. Чувствовалось, что они переживали за судьбу флота, не отделяя ее от своей.

Наша нелегкая беседа приближалась к своему завершению.

— Скажу так, — выразил общее мнение краснофлотец Дзюба, — мы будем драться за нашу «Сто вторую», за Ленинград, не щадя своих жизней, до тех пор, пока руки не утратят способности держать оружие.

Защитники города Ленина, преодолев все трудности, выстояли. Вскоре фронт стабилизировался и приказание о подготовке кораблей к уничтожению было отменено.

В тот напряженный момент, когда решалась судьба Ленинграда и Балтийского флота, со всей силой проявилась огромная любовь моряков к своим кораблям. Они ухаживали за ними, бережно содержали заведования, надежно ремонтировали механизмы, системы и устройства.

А блокадная зима все больше свирепела. Стояли жестокие морозы, но подводники на трудности не жаловались. План ремонта ежесуточно выполнялся с показателями, превышающими установленные нормы. Но в феврале он несколько затормозился из-за тех работ, которые выполнялись заводскими специалистами.

Командир подводной лодки вел переговоры с руководителями завода, но те разводили руками: есть заказы более срочные и тоже для фронта. И нас опять выручила инициатива моряков электромеханической боевой [70] части. Они обратились к инженеру-механику и предложили произвести заводские работы своими силами. Командир подводной лодки, когда ему доложили о почине, вначале выразил сомнение: справятся ли люди с таким сложным делом, ведь эти работы всегда выполнялись заводом. Базлов убежденно заявил:

— Наши специалисты подготовлены хорошо. Они выполнят задание на совесть.

Капитан-лейтенант Гладилин дал «добро» на ремонт техники своими силами. Работа закипела. Личный состав, воодушевленный доверием, трудился самоотверженно. Ценный почин специалистов электромеханической боевой части мы довели до всего личного состава, рассказали о нем в боевых листках, и это еще более приободрило моряков — они усерднее принялись за выполнение сложных работ.

Героические усилия личного состава по поддержанию боевой готовности кораблей в первую блокадную зиму были сродни подвигу. В то время «малютки», находившиеся у причала судостроительного завода, лишились парового отопления. Инженер-механик Базлов, человек импульсивный, докладывая командиру о сложившемся положении на корабле, всякий раз ворчал:

— Никто не хочет понять, что сильный мороз для сложной техники просто беда — падает изоляция электрических сетей, моторов, приборов. Куда это годится — в отсеках появился лед.

Все мы понимали, что надо было предпринимать решительные меры. Посоветовавшись, пошли на крайнюю меру: установили в отсеках самодельные печки — «буржуйки», а дымовые трубы вывели через съемные листы прочного корпуса, предназначенные для погрузки и выгрузки аккумуляторов. Директор завода в порядке исключения разрешил использовать в качестве топлива деревянные модели. Проблема отопления частично решилась — в отсеках стало теплее. Ртутные столбики термометров поднялись выше нуля.

П. В. Гладилин сказал:

— Надо нам постоянно находиться на лодке. Там наши моряки делают почти невозможное.

В день по нескольку раз я спускался внутрь лодки, обходил отсеки и как мог поднимал настроение люден, помогал им решать возникающие проблемы. Остановившись как-то возле командира отделения мотористов старшины [71] 2-й статьи Владимира Миклюкова, спросил его о том, что у него с руками. Тот ответил:

— Руки-то давно отморозил, а сейчас вот к металлу никак не подступишься — прилипает к голым рукам, да и в магистралях замерзла вода; отремонтируешь механизм, а он на морозе опять выходит из строя.

Мы поговорили о делах экипажа, о трудностях, о том, что все на лодке действуют самоотверженно. Речь зашла и о семьях. Мне хотелось, чтобы наша беседа была душевной, доверительной. Думаю, что так оно и получилось.

Люди трудились, не считаясь со временем, и все же инженер-механик предлагал повысить темпы работ.

— Поджимают сроки. Дел очень много. Дорога каждая минута, а тут еще переходы с базы на лодку...

П. В. Гладилин задумался.

— А может, экипаж переселить? Правда, на лодке нет элементарных бытовых условий... — И, чуть помедлив, добавил: — Давайте посоветуемся с людьми.

Инженер-механик тут же пошел к личному составу, а когда вернулся, доложил:

— Моряки согласны переселиться. Пусть, говорят, там и неудобно, но зато больше времени будет на ремонт.

На следующий день экипаж «Сто второй» переселился на лодку. Дымок из труб, возвышающихся над аккумуляторными отсеками, вился круглые сутки. Люди трудились почти без отдыха — с небольшими перерывами для приема пищи. Ремонт корабля заметно ускорился.

Мы были тесно связаны с ленинградцами, вместе переносили трудности блокадной зимы, перебои с питанием. Какая же это была радость, когда 9 декабря стало известно, что после упорных боев советские войска освободили Тихвин. Рухнули надежды гитлеровцев взять Ленинград во второе кольцо блокады и задушить его голодом.

С напряжением работала трасса, проложенная по льду Ладоги, справедливо названная Дорогой жизни. Днем и ночью шел по ней поток автомашин, перевозящих продовольствие, вооружение, боеприпасы, топливо, войска и эвакуированное из города население. Перевозки возрастали, но трудности тем не менее оставались большими. По-прежнему недоставало продуктов, топлива и [72] электроэнергии. Не работал общественный транспорт, во многих районах замерзли водопровод и канализация.

Оскудел паек и у подводников, хотя они хлеба меньше трехсот граммов в сутки на человека не получали. Да и можно ли было требовать большего, когда рядом люди голодали? Нужно выжить — делиться тем, что у нас было, пусть и недостаточно. Моряки организованно отчисляли часть продовольствия от своих скудных пайков s пользу тех, кто получал совсем мало. Каждый день во время приема пищи, как по сигналу, стайки детей собирались у плавбаз в ожидании матросской доброты. Они не просили, а молча ждали, надеясь, что часть пайка подводников перепадет им.

Сложно решалась продовольственная проблема у тех членов экипажа, чьи семьи еще не были эвакуированы. Я, например, делил и без того скудный паек на три части: отчислял в фонд детей, семье и себе. Было трудно, но люди не ныли и держались стойко.

В одной из комнат первого этажа Пушкинского дома размещался командный состав подводных лодок «М-95», «М-97» и «М-102». Наше жилье, с наглухо заделанными окнами, напоминало пещеру с высокими сводами. Сюда не проникал дневной свет. В комнате всегда было темно. Электрическое освещение отсутствовало, так как в городе работала только одна электростанция и электроэнергию строго экономили. Когда появлялась необходимость в освещении, то включалась единственная небольшая лампочка, соединенная с переносным аккумулятором. Она светила каким-то неживым тускло-синим светом, в комнате становилось еще неуютнее и холоднее. Тишину, царившую в нашем жилище, нарушали четкие стуки метронома, исходящие из невидимого репродуктора. Пятьдесят ударов в минуту указывали на то, что в городе относительно спокойно и жители его вне опасности. Но вот ритм метронома учащался, и все настораживались в ожидании объявления сигнала воздушной тревоги или артиллерийского обстрела. Метроном стал пульсом города.

Ледовый панцирь на Неве с каждым днем становился мощнее. Обильный снежный покров укрыл белым покрывалом дощатый настил, которым маскировались подводные лодки. Сугробы завалили все улицы. Убирать снег было некому. Многие жители города отощали до того, что не могли двигаться — покидали свои дома лишь для [73] отоваривания продовольственных карточек. От недоедания увеличилась смертность.

Новый, 1942 год особой радости не принес. Как-то за обедом я высказал командиру лодки мысль, что изнуряющий труд, сложности обитания, страшный холод — все это навевает грусть. Петр Васильевич поднял на меня глаза.

— Понимаю, что все это угнетает людей, подрывает силы. Не знаю, что опаснее — холод, голод или грусть. Давай думать, как нам поднять настроение людей.

Встретить Новый год по-праздничному помог случай. В канун этого события в адрес нашего дивизиона поступили подарки от трудящихся Кировской области. Было приятно смотреть на любовно изготовленные вещи и присланные продукты питания. Кировчане вложили всю теплоту своих сердец в оформление посылок. До слез умиляли записки детей. «Дорогой боец! Прими от нас, пионеров, горячий привет и одно пожелание: убей фашиста, освободи нашу землю от врага. С Новым годом!»

Продукты разделили поровну. Было решено встретить Новый год вместе. В подготовке к празднику приняли участие все краснофлотцы и старшины. Они постарались отметить новогодний вечер с выдумкой. В кубрике нарядили елку. Разработали порядок проведения праздника. Петр Васильевич Гладилин, поздравляя личный состав с Новым годом, нашел для каждого теплые слова-пожелания.

Мы накрыли стол, уставили его блюдечками с копченой колбасой, вяленой рыбой и другими угощениями. На камельке, который смастерили краснофлотцы, сварили аппетитную кашу. В полночь символически подняли за нашу победу кружки, закусили сухарями с кашей, а колбасу и рыбу убрали со стола и припрятали для новогодних подарков детям.

В новогоднюю ночь комдив разрешил семейным посетить своих близких. Мы были под впечатлением известия о предстоящей эвакуации. Моя жена Галина с годовалым сыном Олегом и ее престарелые родители восприняли предложение об эвакуации как должное. Я о грустью распрощался с ними, все время думая о том, как сложится их судьба. А доля им выпала тяжелая. Долгие годы войны они скитались по станицам Северного Кавказа и кишлакам Средней Азии. Везде находили [74] приют, жилье и работу. Незнакомые люди встречали эвакуированных из блокадного города как родных. Имя ленинградца стало символом стойкости и героизма.

Новый комдив

В начале января 1942 года в дивизион «малюток» прибыл новый командир — капитан 3 ранга Петр Антонович Сидоренко. Капитан-лейтенант Н. К. Мохов, мечтавший о службе на средней подводной лодке, добился своего — стал командиром «Щ-317».

П. А. Сидоренко до этого командовал подводными лодками «М-90» и Краснознаменной «Щ-311». Он прошел хорошую школу подводного плавания, и мы его знали как волевого и опытного командира, требовательного к себе и подчиненным, заботливого по отношению к ним. Обращала внимание высокая морская культура, порядочность и организованность комдива. С первых дней он придерживался принципа: каждый должен отвечать за порученное дело и четко исполнять свои обязанности. Петр Антонович, много работая с командирами лодок, требовал от них, чтобы они занимались с командирами боевых частей, а те в свою очередь — со старшинами.

Мне довелось продолжительное время служить с П. А. Сидоренко, и его стремление доводить начатое дело до конца, чаще общаться с подчиненными, вникать в их нужды нам было по душе. Особенно я ценил в нем то, что он доверял людям.

При первой же встрече Петр Антонович подробно расспросил меня о положении в дивизионе (в это время я по совместительству выполнял обязанности флагманского штурмана дивизиона), о настроении людей, о проблемах, которые волнуют экипажи, а потом перевел разговор на личные темы, поинтересовался моим семейным положением. Я рассказал о своей семье, о том, что беспокоюсь, как они живут в эвакуации. Комдив внимательно выслушал меня и покачал головой.

— Сейчас всем трудно. Но невзгоды, вызванные войной, необходимо переносить стойко, не замыкаться в свои личные переживания. Тем более что наши семьи в безопасном месте.

П. А. Сидоренко показывал пример доброжелательного, внимательного отношения к людям, целиком отдавался служебным делам, много времени уделял тактической подготовке командиров подводных лодок. [75]

Он находил время поговорить о каждым, каждому дать совет, вселить надежду.

Помню, он поручил мне обойти подводные лодки и проверить состояние дел, ход ремонта, порядок на кораблях. Несколько дней я трудился на лодках и в добром расположении духа зашел к нему, чтобы доложить о результатах. Комдив дал возможность подробно высказать наблюдения. Мне показалось, что он доволен докладом. Но это было не так. Нахмурившись, капитан 3 ранга сказал:

— Вы недостаточно уделили внимания воспитательной работе с людьми. Какие настроения в экипаже, чем озабочены моряки, кто везет большую поклажу, а кто — меньшую, на кого можно положиться сполна, а за кем требуется присмотр — вот что я хотел услышать в вашем докладе.

Откинувшись на спинку стула, комдив продолжал:

— За прошедшие месяцы войны я сделал заключение: действия подводников, их успехи или неудачи зависят прежде всего от боевой выучки и нравственных качеств.

Всякий раз, бывая на докладах у комдива, я ожидал от него какого-либо вопроса, предложения, совета. И действительно, он высказывал ту или иную ценную мысль, не уставал подчеркивать, что зимний период следует полнее использовать для специальной и тактической подготовки личного состава.

— В Финском заливе, — спрашивал он, — какая главная опасность для подводных лодок? — И сам же отвечал: — Минная! Глубины здесь небольшие, благоприятные для постановки мин различных конструкций и образцов. К тому же малые глубины создают условия для активных действий против нас вражеских корабельных и авиационных противолодочных сил.

Комдив ознакомил меня со своей рабочей тетрадью. В ней были схемы минных полей, расположенные в несколько ярусов. Мины изображались кружочками, минрепы — линиями. Он постоянно пополнял эти схемы новыми данными.

В каюте П. А. Сидоренко я часто встречал комиссара Сергея Яковлевича Каткова. Образ этого человека и теперь стоит перед глазами — среднего роста, плотного телосложения, с узловатыми руками, познавшими труд с детских лет. Чуть прищуренные глаза как бы прощупывали [76] собеседника и спрашивали: «Ну как, не подкачаешь в трудный момент?»

Между командиром и военкомом сложились деловые, товарищеские отношения. Все это создавало благоприятную обстановку в дивизионе.

Во время обсуждения важных вопросов комиссар обычно сидел молча, предоставляя возможность поначалу высказаться командиру, другим компетентным специалистам, и лишь потом включался в беседу, рассматривая вопрос в строгой последовательности, подмечая существенные детали. Часто командиры говорили между собой: «А ведь правду сказал комиссар».

Как-то я принес на утверждение план тренировок личного состава. Военком, ознакомившись с планом, произнес на первый взгляд малозначащую фразу:

— Это хорошее дело. Без тренировок нашему брату, подводнику, не обойтись.

Пока комдив просматривал план, комиссар спросил меня:

— Ну и что лежит в основе тренировок, какие вопросы думаете отрабатывать?

Я ответил:

— Первоначально проверим индивидуальную подготовку, а затем будем отрабатывать боевую слаженность личного состава на боевых постах и командных пунктах.

Комиссар утвердительно кивнул, а когда комдив в принципе одобрил план, он взял его еще раз в руки и заметил:

— В принципе план-то годится, только вот маловато в нем вводных по борьбе за живучесть. А без навыков в этом нам никак нельзя. Судите сами: противник систематически обстреливает стоянки наших лодок. Случись попадание — сумеют ли подводники обеспечить живучесть своих кораблей?

Командир дивизиона, повторно перелистав план, категорическим тоном сказал:

— Непременно включить больше вводных по борьбе за живучесть. Правильно подметил комиссар!

В течение месяца на подводных лодках отрабатывались приемы борьбы за живучесть. Понятно, что мы старались избегать условностей.

Враг подверг корабли флота, в том числе и наши «малютки», массированному артиллерийскому обстрелу. И хотя меры по обеспечению безопасности кораблей были приняты, мы все же имели неприятности. [77]

Один из снарядов угодил в подводную лодку «М-77», пробил прочный корпус с левого борта, носовую палубную цистерну, разворотил ограждение боевой рубки. Масштабы разрушений не напугали экипаж. Личный состав, прошедший тренировки по борьбе за живучесть, самоотверженно включился в борьбу с повреждениями, с наименьшей затратой времени заделал пробоину, и подводная лодка осталась на плаву. Словом, ежедневные тренировки по обеспечению живучести были своевременны.

В феврале гитлеровцы произвели артиллерийский обстрел стоянки «малюток» у Тучковой набережной. Снаряды начали рваться вокруг плавбазы «Аэгна» и подводных лодок. В дивизионе объявили боевую тревогу. Под огнем вражеской артиллерии моряки стали на боевые посты и командные пункты. Экипажи лодок, стоявших возле завода, сосредоточились в кубриках плавбазы. Командир «Аэгны» капитан 3 ранга В. А. Долгов, предвидя опасность, приказал: экипажам лодок, за исключением лиц, расписанных по аварийной тревоге, немедленно покинуть плавбазу и укрыться за толстыми стенами Пушкинского дома. Приказ был отдан своевременно: едва по трапу на набережную сбежал замыкающий краснофлотец, как у контрольно-пропускного поста разорвался снаряд. Множество осколков поразили правый борт, надстройки плавбазы, проникли в корабельные помещения.

Тем временем ремонтные работы продолжались с завидным энтузиазмом. Задолго до начала кампании 1942 года все подводные лодки были отремонтированы.

Командование бригады высоко оценило труд личного состава по ремонту кораблей в суровую блокадную зиму, За самоотверженную работу многие были награждены грамотами народного комиссара ВМФ и знаком «Отличник ВМФ», а инженеру-механику подводной лодки «М-96» А. В. Новакову, особенно отличившемуся при выполнении этой боевой задачи, комбриг капитан 1 ранга А. М. Стеценко от имени Президиума Верховного Совета СССР вручил орден Красной Звезды.

Отличились на ремонте старшины и краснофлотцы нашего дивизиона В. Г. Клюкин, С. П. Леонов, М. Н. Глазунов, Н. С. Торопов, В. С. Гордиенко, Е. Г. Кураптеев, А. М. Рыбаков и многие другие.

За обеспечение судоремонта в блокадную зиму 1941/42 года автор этих строк тоже был награжден грамотой народного комиссара ВМФ. Грамоту все эти годы [78] я бережно хранил. Теперь она находится в Центральном военно-морском музее в Ленинграде.

В апреле 1942 года к нам приехали гости — посланцы Кировской области. Готовясь к их встрече, комиссар, кажется, предусмотрел все: и как принять, и чем занять гостей, и что им показать. Он организовал встречу личного состава с делегацией в одном из залов Пушкинского дома. Его теплое вступительное слово расположило подводников и гостей к откровенной беседе. Кировчане рассказали нам о целях своей поездки, о том, как трудятся их земляки, отдавая все силы для помощи фронту, как они заботятся об эвакуированных ленинградцах.

— Сейчас в тылу трудно найти семью, — рассказывал руководитель делегации, — в которой кто-либо не был бы в действующей армии или на флоте. Поистине фронт и тыл стали едины во всех отношениях.

С большим интересом слушали наши гости рассказы подводников. Они не переставали восхищаться стойкостью защитников города, воинов армии и флота.

Гости пробыли в дивизионе три дня. Они посетили подводные лодки. Там, в отсеках, завязывались задушевные беседы. На память участники встречи сфотографировались. В суете дел мне не удалось в то время получить фотографию. Долгие годы притупили память, и, к сожалению, имена посетивших нас кировчан оказались забыты.

И вот передо мной альбом, изданный к 25-й годовщине Победы советского народа в Великой Отечественной войне, — «О подвиге твоем, Ленинград». Открываю его и вижу хорошо знакомую фотографию с подписью: «Трудящиеся Кировской области в гостях у подводников КБФ, 1942 г.». Узнаю знакомые лица — П. А, Сидоренко и С. Я. Каткова, старшин и краснофлотцев: Н. И. Калугина, Н. В. Шубенина и И. А. Девушкина. А вот кто был из гостей — не указано.

Думаю, что фотография заинтересует красных следопытов. Поиск поможет открыть забытые имена.

Трудности блокадной зимы остались позади. Обстановка в городе постепенно улучшалась. Подводники развернули подготовку к выходам в море. С учетом новых вадач командование сначала сократило занятия по сухопутной [79] обороне с пяти до двух дней в неделю, а затем отменило их вообще. Люди и корабли готовились к боевым действиям в море.

Полигоны на Неве

Командир бригады капитан 1 ранга А. М. Стеценко появлялся на «малютках» всегда неожиданно. Очевидно, в этом был резон. Неожиданные проверки приносят больше пользы, чем плановые, да еще с оповещением. Когда извещают корабль о прибытии старшего начальника, экипаж вольно или невольно стремится навести марафет.

Ранней весной, когда Нева только что освободилась ото льда, Андрей Митрофанович Стеценко прибыл на стоянку «малюток». Он заслушал доклады командира подводной лодки Гладилина, командиров боевых частей, обошел отсеки корабля.

В одном из отсеков Стеценко разговорился с краснофлотцами и старшинами.

— Не разучились управлять техникой? — спросил он.

— Конечно, малость подзабыли, — ответил за всех главный старшина Александр Захаров. — Руки чешутся. Хочется покрутить рукоятки устройств. А то зимой больше занимались строевой подготовкой, общевойсковой тактикой.

Комбриг приободрил подводников.

— Теперь перейдем к плановым занятиям и тренировкам. Блокада не должна быть помехой в учебе.

Капитан 1 ранга А. М. Стеценко, посещая подводные корабли, советовался с командирами и их помощниками, с секретарями партийных организаций о том, как лучше проводить боевую учебу в условиях блокады.

Все сходились на том, что заниматься надо усиленно, без упрощенчества, используя те возможности, которыми располагаем. Главная задача — научиться преодолевать противолодочные рубежи, минные поля, находить и атаковать противника в различных, самых сложных условиях.

В то время высказывались суждения, что-де полноценная учеба экипажей возможна только в морских походах и на морских полигонах. Но как можно наладить обучение на стоянках, да еще на Неве? Тут требовались усилия всею личного состава. [80]

Мы приступили к отработке курсовых задач у плавбаз и на якорных стоянках. Мирились с множеством ограничений, хотя и старались, чтобы их было меньше.

Командиры, собираясь в классах, с интересом анализировали оперативно-тактическую обстановку на море, производили разборы боевых походов, изучали опыт торпедных и артиллерийских стрельб. Особое внимание обращалось на изучение минного оружия, применявшегося на Балтике в широких масштабах. На картах командиры отрабатывали выходы подводных лодок из баз в сопровождении надводных кораблей и авиации, встречи в море, возвращение из боевых походов.

Некоторые командиры с иронией относились к учебе в кабинетах.

— Разве можно научиться в полной мере воевать на картах? — горячился Гладилин. — Это все равно что по учебнику учиться стрелять из ружья. Мы же знаем, что теория без практики мертва.

Командование бригады приняло меры по отработке управления подводными лодками и применению оружия в условиях Невы и на Кронштадтских рейдах. Эти меры, правда, полностью не решали проблему обучения, но все же приближали занятия и учения к реальным условиям. Отсутствие морских полигонов в какой-то мере компенсировалось речными и рейдовыми.

К подбору речных полигонов в черте города привлекали штабных работников дивизионов. Группа под руководством комбрига, в которую входил и я, прибыла в район между мостами через Неву, Осмотрев район, командир бригады нахмурился. Моряк, избороздивший не только Балтийское море вдоль и поперек, но имевший опыт плавания на Тихом океане, был озадачен предстоящим маневрированием подводных лодок в таких стесненных условиях. Он хорошо понимал, что до крайности ограниченная акватория с извилистыми берегами и отмелями, быстрыми, часто меняющимися течениями, малыми глубинами, наличием на грунте различных инженерных сооружений (кабелей, трубопроводов) затруднит отработку управления подводной лодкой, но при этом не показывал и виду, что учеба окажется недостаточно эффективна.

— Как ни тяжело, будем учиться. Другого нам не дано, — сказал комбриг.

Как-то при отработке задач командир одной из подводных лодок начал жаловаться: дескать, что это за учеба, [81] когда погружаться на глубину более 10 метров нельзя, а самая большая глубина — 20 метров, и то в одном месте — выше Литейного моста, в так называемом Охтинском море. На это комбриг резко ответил:

— Надо прекратить разглагольствования о трудностях учебы. Такие разговоры наносят только вред и снижают активность личного состава.

Сложно было переломить психологический настрой подводников, связанный с трудностями учебы в стесненных условиях. И все же настойчивыми усилиями командования, коммунистов бригады это сделать удалось. С достаточно хорошими результатами проводилась учеба моряков на якорных стоянках.

Приходилось искусственно создавать возможности отрыва подводных лодок от берега путем уборки трапа, означавшей «нахождение корабля в море». Сход личного состава на берег запрещался.

Времени на боевую подготовку на якоре и с отрывом от баз мы не жалели. После отработки элементов курсовых задач на стоянке тут же приступали к отработке более сложных элементов на ходу. Как бы то ни было, но это уже было плавание. Завершив тренировки в надводном положении, приступали к плаванию под водой.

В нашем дивизионе, как мы ни старались, решения комплексных задач на учениях все же не получалось. В лучшем случае совершенствовались отдельные элементы подводного плавания.

Еще сложнее было с вопросами кораблевождения и боевого применения оружия. В военное время, как известно, маяки не работали.

Вот почему особое значение приобретали астрономические способы определения места корабля в море. А это требовало регулярных учебных тренировок, больших навыков. Чтобы решить ту или иную задачу, связанную со взятием высоты светил, надо было видеть линию горизонта, но такой возможности на Неве не представлялось. На берегу возвышались строения, расположенные рядом с подводными лодками. Пришлось прибегнуть к хитрости и создать искусственное «море» в тарелке. Теперь уже не помню точно, кому из штурманов подводных лодок первому довелось применить этот известный мореплавателям прием, но его стали как-то сразу широко использовать для астрономических тренировок. Дело в том, что жидкость постоянно сохраняет горизонтальную поверхность, параллельную видимому горизонту, а это и [82] требуется при взятии высот небесных светил, отражение которых с помощью секстана приводилось на поверхность жидкости.

Этот способ был примитивным, но все же он обеспечивал астрономические тренировки. Места подводных лодок, определенные таким способом, из-за невязок часто оказывались на берегу, но опыт приобретался, и в море штурманы выполняли свои обязанности с большей уверенностью.

В погожий весенний день, когда наша «Сто вторая» стояла на якоре напротив Петропавловской крепости, инженер-механик Базлов поднялся на ходовой мостик. Скручивая цигарку из особого блокадного табака — смеси табачной пыли с кленовыми листьями, которые краснофлотцы в шутку называли БТЩ (бревна, тряпки, щепки), сказал мне:

— Хорошо бы меня, инженера-механика, подучили штурманскому делу. На войне всякое случается, может, пригодится.

Мысль Дмитрия Федоровича мне понравилась. В то время на «малютках» было по три офицера, и каждый занимался своим делом — о взаимозаменяемости не думали.

Я ответил:

— Дело говоришь, инженер.

На следующий день мы приступили к занятиям. Инженер-механик показал хорошие способности и усваивал науку кораблевождения успешно. Кратко изложив теоретическую часть, я объяснил ему то, что больше всего встречается на практике. Инженер-механик особый интерес проявил к учебным навигационным прокладкам. Вскоре к нашим занятиям подключился командир: прежде он был минером и решил повторить курс навигации. Занятия принесли пользу. Инженер-механик в дальнейшем со знанием дела наблюдал за работой штурмана и мог ему кое в чем помочь.

Как-то на подводную лодку прибыл флагманский штурман бригады капитан 3 ранга В. П. Чалов и застал нас за учебной прокладкой. Его, знатока штурманской службы, это обрадовало. Он доложил о наших занятиях командиру бригады, который по итогам учебы объявил командному составу «М-102» благодарность.

На «малютках» торпедисты и комендоры, штатные и приписные, в то время подчинялись штурманам, и то несли ответственность за их подготовку. [83]

Тренировки комендоров проводились ежедневно непосредственно у орудий, а при воздушных налетах фашистской авиации — с боевой стрельбой по вражеским самолетам. Недостатки в подготовке тут же устранялись. Хуже было с обучением торпедистов. С ними занятия проводились у торпедных аппаратов. Практические стрельбы производили воздухом через задние и передние крышки, реже с выпуском торпед-болванок. Общая слаженность личного состава отрабатывалась на корабельных боевых учениях, на которых, к сожалению, тоже без условностей не обходилось.

Командование бригады обращало особое внимание на подготовку командиров подводных лодок, периодически проводило состязания по выходу в торпедные атаки на тренажере. Эти состязания вызывали у меня азарт: я участвовал в них охотно и был рад, когда впервые удалось показать неплохие результаты и заслужить похвалу начальника штаба бригады капитана 1 ранга Л. А. Курникова.

Торпедный треугольник стал любимой геометрической фигурой. Мы с интересом изучали опыт торпедных атак, как губка, впитывали все новое и поучительное. И все же имеющиеся у нас материалы по торпедной стрельбе удовлетворяли не полностью, и я задумал разработать учебное пособие. Не простое это было дело. Пришлось много потрудиться, провести не одну бессонную ночь за рукописью. Труд не пропал даром. Он принес пользу мне и вахтенным командирам, с которыми довелось вместе плавать.

Маневрирование подводных лодок, их погружение и всплытие на невских плесах собирали на набережных и мостах много любопытных, что не обеспечивало скрытности. Только артиллерийские обстрелы вынуждали людей прятаться в ближайших укрытиях. Снаряды проносились над Невой и разрывались на Выборгской и Петроградской сторонах. Случались разрывы и на реке. В этих случаях подводные лодки погружались и ложились в дозволенных местах на грунт. Толща невской воды прикрывала их от снарядов и осколков.

Речных полигонов не хватало, и они были постоянно заняты. Для упорядочения их использования штаб бригады разработал специальные правила. Плавание разрешалось только в светлое время суток. Оно контролировалось наблюдательными постами, развернутыми на плавучих базах «Полярная звезда», «Иртыш», «Смольный», [84] «Ока» и «Аэгна». Использованием речных полигонов ведал оперативный дежурный штаба бригады.

В сложных условиях речного плавания случались и неприятности. Течением реки подводные лодки относило к опорам мостов, якоря цеплялись за кабели и предметы, находящиеся на грунте, тросы и цепи, когда-то сброшенные в реку, наматывало на винты.

Как-то под вечер «М-102» возвращалась с речного полигона к месту своей стоянки. Экипаж, отличавшийся хорошей сплаванностью, уверенно исполнял походную службу. У буя, ограждавшего отмель стрелки Васильевского острова, «малютка» легла на курс, ведущий под узкую разводную часть моста Строителей. Здесь течение реки наиболее сильное. Для удержания лодки на курсе нужно было иметь приличный ход. Оставалось около 200 метров до моста, когда управляющий вертикальным рулем главный старшина Захаров с тревогой в голосе доложил:

— Лодка не слушается руля!

Командир приказал застопорить ход и начал выяснять обстановку. Но тут же последовал доклад Захарова:

— Вертикальный руль в строю, предохранители, вышедшие из строя, заменены.

Подводная лодка, увлекаемая течением, быстро приближалась к мосту. Гребной электродвигатель работал назад на полных оборотах, чтобы пересилить течение. «Малютка» разворачивалась вправо. Так и прижало ее левым боротом к кустам, ограждающим опоры моста. Вскоре подошли два буксира. С трудом преодолевая напор течения реки, они оттащили лодку от моста и дали ей возможность повторить маневр.

Этот случай был для нас во многом поучительным. Причину навала корпуса лодки на опоры моста разобрали со всем личным составом. Виновники были наказаны. Пришлось пережить неприятности всему экипажу. Каждый сделал для себя вывод.

Так мы воевали и учились.

Трудности с учебой на полигонах оставались до 1944 года. Только после полного разгрома немецко-фашистских войск под Ленинградом и изгнания их из пределов Ленинградской области появилась возможность проводить боевую подготовку при соответствующем обеспечении на Ладожском озере, Красногорском рейде и в Лужской губе Финского залива. [85]

...В светлые и радостные дни праздников я откладываю все дела и навещаю мемориалы, сооруженные в честь погибших моряков-подводников, и подолгу стою возле них, всматриваясь в надписи на отшлифованном граните.

Вспоминая о минувшем, порой думаю о том, что неплохо бы рядом с фамилиями подводников начертать имена ушедших из жизни флотских ученых, которые работали над усовершенствованием систем, устройств, приборов, вооружения подводных лодок и заслужили того, чтобы их память была увековечена. Они трудились в холодных лабораториях и цехах, не имея в достаточном количестве ни электроэнергии, ни тепла, ни материалов, получали скудный паек, преодолевали все невзгоды блокады. Результаты их научных изысканий помогали фронту и тылу.

Но вернемся к весне 1942 года. В те дни вместе с моряками спускались в отсеки лодок конструкторы, изобретатели — иногда в военной форме, иногда в штатской — и решали вопросы по установке новых приборов и устройств, значительно повышающих боевые возможности подводных кораблей. Помню, на «М-96» и «М-97», уже готовых к боевым походам, были установлены стабилизаторы глубины, которые позволяли экономить электроэнергию аккумуляторных батарей, автоматически удерживать заданную глубину погружения и использовать шумопеленгаторные станции в более благоприятных условиях наблюдения.

Когда опробовали стабилизатор глубины в работе и он подтвердил высокие свойства, командир лодки «М-97» Н. В. Дьяков, пожимая руки конструкторам, сказал:

— Считайте, что в победе, которую мы одержим, будет и ваша доля труда. От имени моряков-подводников примите искреннюю благодарность.

Вскоре на наши корабли зачастила конструкторы и специалисты других профилей. Мы встречали их тепло.

За короткое время они установили устройства дистанционного управления торпедными аппаратами. Эти устройства обеспечивали беспузырную торпедную стрельбу, упрощали управление лодкой в подводном положении. Надежную устойчивость, особенно при бомбежках, придавала установка механизмов и приборов на амортизаторы. Облегчали ориентировку в темноте люминесцентные указатели, которых раньше мы не имели. [86]

Новое всегда с трудом пробивает себе дорогу. Кое-кто из подводников встречал новшества с неодобрением. Так, для защиты подводных лодок от якорных мин установили специальное устройство — кринолины. Они представляли собой штанги, откидывающиеся по бортам и соединяющиеся друг с другом тросами для отвода минрепов. Это устройство было неудобно в применении, но другого не существовало. Командир бригады приказал оснастить ими все подводные лодки, выходящие в море. Кое-кто из командиров пытался игнорировать эту новинку, но комбриг строго требовал выполнения приказания.

Приближались сроки очередных докований «малюток». В Ленинграде доков не хватало. Как выйти из положения? Выручило спасательное судно «Коммуна», которым командовал капитан 1 ранга С. И. Рябков. Этот уже немолодой моряк, но по-прежнему энергичный проявил инициативу в обеспечении докования сначала «малюток», а затем и средних подводных лодок на спасательном корабле.

«Коммуна» — судно типа катамаран, оно имело мощные гини для подъема подводных лодок, позволяющие держать их в подвешенном состоянии длительное время. Некоторые корабельные специалисты сомневались: выдержат ли гини? Инженеры произвели технические расчеты и дали ответ: выдержат.

Первая таким необычным способом доковалась «М-96», у которой был поврежден прочный корпус во время февральского артобстрела. На место пробоины наварили стальной лист. Все работы были выполнены в установленные сроки, и докование завершилось успешно.

Позднее, уже летом 1942 года, на «Коммуне» произошла смена командира. Капитан 1 ранга С. И. Рябков получил новое назначение, и в командование спасательным судном вступил капитан 2 ранга Г. А. Купидонов, который тоже приложил немало сил для обеспечения докования подводных лодок в таких необычных условиях.

Новые средства вооруженной борьбы на море вызвали разработку и внедрение на кораблях более совершенных средств защиты. Реализуя результаты научных работ известных советских физиков И. В. Курчатова и А. П. Александрова (впоследствии трижды Героев Социалистического Труда), в нашей бригаде вводилось размагничивание корпусов подводных лодок. Поначалу [87] работы по размагничиванию были трудоемкими, занимали много времени и требовали участия всего личного состава. Шло извечное состязание средств нападения и защиты. Мы не жалели сил и достигли определенных результатов. Случаи подрыва кораблей на неконтактных минах сократились.

Во вторую летнюю военную кампанию балтийские подводные лодки вступали более защищенными. Укрепилась вера людей в безопасность кораблей, в силу их вооружения, что способствовало успеху боевых действий подводных лодок.

Головные первого эшелона

Чтобы восстановить в памяти картину действий «малюток» в начале 1942 года, я перебрал в архивных фондах десятки материалов. Во многом мне помог отчет с заседания Военного совета КБФ, состоявшегося весной 1942 года. Из отчета следовало, что положение на Балтике продолжало оставаться сложным. Воспользовавшись более ранним ледоходом в западной части Финского залива, гитлеровцы сосредоточили в базах северного и южного побережья боевые корабли, в больших масштабах продолжали постановку мин, наращивали сеть корабельных и воздушных дозоров. Владея обоими берегами на всем заливе, они настойчиво вели борьбу за овладение островами. После того как наши силы оставили Гогланд и Большой Тютерс, фашисты в марте приступили к оборудованию передового противолодочного рубежа: плотной стеной ставили минные заграждения, устанавливали позиционные противолодочные сети, шумопеленгаторные станции, прожекторные установки, укрепляли береговую артиллерию и силы поддержки дозоров.

С наступлением весны бомбардировки вражеской авиацией наших кораблей, стоящих в Ленинграде и Кронштадте, участились. Состав групп атакующих самолетов заметно увеличился. Фашисты приступили к проведению воздушной операции под условным наименованием «Айсштос» («Ледовый удар»), которую готовили тщательно и продолжительное время, обещая своему фюреру (уже не в первый раз) уничтожить корабли Балтийского флота до конца зимы и не дать им выйти в море.

В конце апреля Нева полностью очистилась от ледового [88] покрова. Командование получило возможность менять стоянки кораблей и судов, использовать для этого акваторию реки Невы и кронштадтские гавани. Частая смена мест стоянок дезориентировала фашистскую разведку. Подводники развернули активную подготовку к выходам в море. Наряду с боевой учебой встал вопрос и о восстановлении физических сил личного состава подводных лодок, растраченных в блокадную зиму. В этих целях были открыты дома отдыха санаторного типа для командного состава, старшин и краснофлотцев. Двухнедельный отдых и рациональное питание быстро восстанавливали силы.

Вместе с группой помощников командиров подводных лодок, в которую входили старшие лейтенанты А. А. Кондрашев, А. А. Смольский, В. М. Филаретов, С. М. Козлов, Л. П. Ефременков, я проходил лечение в доме отдыха на Среднем проспекте Васильевского острова. Скажу прямо: все эти дни чувствовал себя неловко. В самом деле, город сражается не на жизнь, а на смерть, а ты в нем отдыхаешь. Но отдыхать надо было, и мы набирали силы.

Положение в городе продолжало оставаться сложным. Воздушные атаки противника следовали одна за другой и продолжались по нескольку часов беспрерывно. Гитлеровские летчики атаковывали цели в светлое время, стараясь достичь прицельного бомбометания по крупным кораблям, ранее выявленным воздушной разведкой.

С возрастанием активности вражеской авиации часть командного состава отозвали из дома отдыха. Наш отдых прерывался воздушными тревогами и артиллерийскими обстрелами. Мы спускались в бомбоубежище. Так полагалось установленным порядком. Тот, кто его не выполнял, считался нарушителем воинской дисциплины. К нему применялись строгие меры, вплоть до отчисления из дома отдыха.

Воздушная операция «Айсштос» продолжалась весь апрель. За это время противник сбросил 611 фугасных бомб, из которых 219 упали на пустыри и в Финский залив. Враг потерял при этом 70 самолетов, а 27 самолетов оказались подбитыми{8}. Да, итоги апрельских боев были для нас отрадными — операция «Айсштос» провалилась. [89]

Подводные лодки от налетов вражеской авиации серьезных повреждений не имели. Последний воздушный налет в светлое время суток был 30 апреля. Наши истребители и зенитчики встретили вражеские самолеты дружным огнем. Из двух десятков бомбардировщиков к юго-западной окраине города прорвалось только три.

В таких вот условиях балтийцы и вступали в летнюю кампанию 1942 года. Наша бригада насчитывала в строго более пятидесяти подводных лодок. В их числе были четыре «малютки».

Как нас информировал командир бригады, Военный совет флота принял решение в течение всей кампании обеспечить непрерывность боевых действий подводных лодок. Для этого лодки разделялись на три эшелона, которые должны были выполнять поставленные перед ними задачи в разные сроки: в июне — июле, августе — сентябре и сентябре — ноябре.

Развертывание подводных лодок каждого эшелона планировалось поэтапно: Ленинград — Кронштадт, Кронштадт — остров Лавенсари, Лавенсари — точка погружения и далее переход в назначенный район боевых действий. В состав эшелонов входили и «малютки»: первого — «M-97» и «М-95», второго — «М-96» и «М-97», третьего — «М-102» и «М-96».

Головной первого эшелона была назначена подводная лодка «М-97» капитан-лейтенанта Н. В. Дьякова, командовавшего до этого подводной лодкой «М-94». Она первой получила задание выйти в море, открыть кампанию 1942 года. В то время когда завершалась подготовка «М-97» к выходу в море, это было в конце мая, мне довелось побывать на ней. Экипаж находился в повышенной готовности, ожидая приказа на выход. Увольнение личного состава было запрещено, и связь с берегом прервана. В беседах с людьми чувствовалось: здесь горды тем, что их «малютке» предстоит проложить путь в море последующим подводным лодкам.

В ходе подготовки к выходу в море мы особенно внимательно следили за изменением обстановки. В мае немцы вместе с финнами возобновили минные постановки на позициях «Носхорн», «Зееигель» и «Рюкьярви», которые впоследствии превратились в мощные противолодочные рубежи. Мы отдавали себе отчет и в том, что оставление нами в начале зимы ряда островов значительно осложнило плавание, пожалуй, по всему Финскому заливу. Теперь передовая маневренная база флота на [90] острове Лавенсари оказалась рядом с вражеской позицией. Да и до Лавенсари нужно было еще дойти. Путь из Ленинграда и Кронштадта проходил через множество противолодочных преград. Основную опасность по-прежнему представляли морские мины.

Сложность плавания усугублялась наступлением периода белых ночей. Вечерние сумерки быстро сменялись утренними. Мы потеряли преимущество темных ночей. Для обеспечения скрытности переходов подводных лодок командование бригады приняло вынужденное решение: на участке Кронштадт. Лавенсари плавать подводой. С Большого Кронштадтского рейда базовые тральщики, катера МО и дымзавесчики эскортировали подводные лодки до точки погружения, после чего те следовали самостоятельно в сложном районе с малыми глубинами и множеством различных подводных препятствий.

При близком знакомстве с экипажем «М-97» бросалась в глаза его высокая одухотворенность, благородное стремление с честью выполнить боевое задание. Подводники с нетерпением ждали выхода на задание.

В беседе с командиром лодки я поинтересовался, как и чем достигнут такой высокий настрой людей.

— Вчера у нас состоялось партийное собрание, — объяснил командир, — на которое мы пригласили всех членов экипажа. Обсудили вопрос, как лучше выполнить задачи похода. Выступающие коммунисты — командиры, старшины и краснофлотцы единодушно выразили желание в предстоящем походе выполнить свой долг до конца, с честью решить боевую задачу. Беспартийные полностью поддержали партийцев и высказали стремление идти в поход коммунистами. Собрание одобрило их благородный порыв.

Командир выразил уверенность, что личный состав не дрогнет в бою, выполнит любой приказ, до конца исполнит воинский долг.

Первый боевой поход «малютки» запечатлен в отчетных документах, с которыми мне довелось ознакомился сразу же после ее возвращения в базу. При докладе командира подводной лодки комдиву я сделал некоторые записи, которые изложил в хронологическом порядке. Вот запись, дающая представление о разведке: «Не задерживаясь на Лавенсари, «М-97» вышла на разведку восточных подходов к островам Гогланд и Большой Тютерс. Необходимо было выявить обстановку [91] на подходах к бухте Суркюля (Сууркюлян-Лахти), систему дозоров, направление движения кораблей и судов, наличие минных заграждений и оборудование противодесантной обороны на побережье островов. В условиях белых ночей подводная лодка выполняла задачи под водой. Для пополнения энергозапасов возвращалась на Лавенсари. Этим самым нарушалась непрерывность наблюдения, что снижало эффективность разведки. Пять раз «малютка» возвращалась на остров и выходила снова в залив, но кораблей противника обнаружить не удалось. Семь раз она пересекала линии минных заграждений противника, но, не касаясь минрепов, наличие мин определить не смогла: технических средств обнаружения их на подводной лодке не было. Так создалось ложное впечатление об отсутствии мин в районе».

Итоги первого похода мы детально обсудили в штабе дивизиона. Отметили четкие действия моряков, их самоотверженность при выполнении служебного долга. В то же время мы сознавали ограниченные технические возможности «малютки», которые не позволяли достичь большего.

Разведка минных полей и выявление системы противолодочной обороны противника на всем протяжении Финского залива выпали на долю подводной лодки «Щ-304», которой командовал капитан 3 ранга Я. П. Афанасьев. Она вышла в залив вслед за «М-97».

После возвращения «Щ-304» в Кронштадт мы встретились с командиром БЧ-2–3 этой лодки старшим лейтенантом В. А. Виноградовым. Он подробно рассказал о боевом походе лодки, целью которого была разведка в интересах подводных лодок первого эшелона.

...Плавание, свидетельствовал очевидец, проходило спокойно. Противник, скорее всего, не допускал и мысли, что в Финском заливе могут появиться советские подводные лодки в период белых ночей. Поэтому он плавал без какого-либо прикрытия. За двое суток мы трижды обнаруживали транспорты противника. Один из них укрылся в шхерах, другой был нами потоплен, его водоизмещение 2600 брт; третий уклонился от торпед, а когда «Щ-304» всплыла и открыла артогонь, с транспорта ответили стрельбой из орудий. Лодке пришлось погрузиться. При этом была нарушена скрытность: противник обнаружил подводную лодку и подверг ее длительному преследованию противолодочными кораблями, самолетами и подводными лодками. В результате бомбежек появились [92] повреждения в отсеках, ослабли заклепки прочного корпуса, внутрь лодки стала поступать забортная вода. Преодолев все трудности, «Щ-304» 30 июня прибыла на остров Лавенсари...

Слушая Виноградова, мы, малюточники, представили всю сложность положения экипажа «щуки».

Как впоследствии писала газета «Подводник Балтики», за время нахождения в назначенном районе «Щ-304» три раза обстреливалась вражеской артиллерией, семь раз подвергалась атакам самолетов, четырнадцать раз преследовалась противолодочными кораблями, имела семь встреч с дозорами, дважды была атакована подводными лодками, двадцать два раза пересекала линии мин. Противник сбросил на лодку 41 серию глубинных бомб (более 200 бомб). Из 664 часов, которые провела лодка в отведенном районе, 606 часов она пробыла под водой.

Первые походы «М-97» и «Щ-304» показали, что преодоление мощной вражеской противолодочной обороны в Финском заливе в условиях белых ночей — дело трудное, но вполне реальное.

Балтийские подводные лодки прорвали блокаду с морского направления. Гитлеровцам удалось ее снова установить через полгода — к концу кампании 1942 года, в то лишь на линии маяк Порккалан-Каллбода, остров Найссар, расположенной в центральной части залива.

7 июня мы проводили в боевой поход подводную лодку «М-95» — вторую «малютку» первого эшелона, которой командовал капитан-лейтенант Л. П. Федоров. Она шла на смену «М-97». На ее борту находился военком бригады полковой комиссар И. А. Рывчин.

Выход в море старшего начальника на подводной лодке с ограниченным торпедным вооружением свидетельствовал, что в то время разведка была главной задачей и от того, как она будет решена, зависел успех боевой деятельности подводных сил флота по нанесению ударов по судоходству противника в удаленных районах.

Кое-кто считал, что военком бригады мог и не ходить на боевое задание. И все же он поступил правильно, отправившись в море именно на «малютке». И. А. Рывчин решил изучить специфику разведки, характер районов, где должны были действовать подводные лодки, а главное — ближе узнать малюточников, приободрить их в период плавания. Он был там, где решался успех развертывания [93] подводных лодок первого эшелона, где было, всего труднее. Личным примером показал, что у коммуниста есть одна привилегия — первым идти в бой. У военкома было много забот на берегу, в бригаде, но он отложил все дела, считая, что важнее всего быть в боевом походе на борту подводной лодки, которая вела боевые действия на восточных подходах к островам Гогланд и Большой Тютерс.

Командир дивизиона капитан 2 ранга П. А. Сидоренко, находившийся на острове Лавенсари (он возглавлял там группу управления), рассказал нам впоследствии, как развивались события. 13 июня командир подводной лодки Л. П. Федоров обнаружил в перископ транспорт, стоявший у входа в бухту Суркюля (Сууркюлян-Лахти), и решил его атаковать. К перископу подошел военком бригады. Рассмотрев объект атаки, он одобрил решение командира. И вот «М-95» содрогнулась всем своим корпусом. Засвистел воздух по трубам судовой вентиляции и через открытые переборочные двери. Две торпеды, выстреленные с временным интервалом, понеслись к цели. Их след хорошо просматривался через, перископ на штилевой поверхности моря. Прогрохотали два последовательных взрыва. Перед транспортом поднялись водяные столбы. Торпеды взорвались на камнях, не дойдя до цели. Было решено уточнить обстановку и поднять перископ. Судно по-прежнему стояло недвижимым. И тут выяснилось: это был транспорт «Шяуляй», выброшенный волной на камни при уклонении от вражеской авиации еще осенью 1941 года и покинутый командой.

Сейчас легко судить командира за его ошибку, но ясно одно: он поторопился и не сумел правильно оценить обстановку. Неудачу переживали и Л. П. Федоров, и И. Л. Рывчин. «М-95» лишилась торпед и обнаружила свое присутствие в районе. Противник незамедлительно воспользовался этим. На поиск советской подводной лодки вышли финские и немецкие противолодочные катера Они обнаружили «малютку» и жестоко ее бомбили, но на этот раз «М-95» сопутствовала удача. Она успешно оторвалась от преследователей и возвратилась на остров Лавенсари.

На Лавенсарп «М-95» пополнила энергозапасы, погрузила торпеды и в ночь на 15 июня снова вышла в район гогландской позиции. Военком бригады и в этот раз находился на лодке. Он разделил с командиром неудачу [94] первого выхода. В этом просматривалась порядочность и ответственность коммуниста.

Путь к победе был тернист. Боевые успехи чередовались с неудачами, и важно было делать правильные выводы. Подводной лодке «Щ-317», которой командовал бывший комдив «малюток» Н. К. Мохов, уже известный читателям, все предсказывали успех. Вместе с Моховым, совершавшим на «щуке» свой первый боевой поход, вышел опытный подводник — командир дивизиона капитан 2 ранта В. А. Егоров. Мы не сомневались в том, что подводная лодка обязательно добьется победы. Так и получилось. Настойчиво ведя поиск противника, сравнительно за непродолжительное время «Щ-317» потопила пять транспортов общим водоизмещением более 10 000 брутто-регистровых тонн. Это была победа!

Боевой успех экипажа складывается из различных элементов. Все они играют большую роль, но все же решающее значение имеет командирская собранность, грамотность, профессиональная выучка и смелость. Правильно ли командир оценил обстановку, силы противника, сумел ли он выбрать цель, точно определить данные для атаки — от этого прежде всего зависят результаты боевых действий подводной лодки. Всеми этими качествами и обладал капитан-лейтенант Н. К. Мохов.

Готовя донесения в штаб флота, комбриг отмечал, что появление советских подводных лодок в Балтийском море стало полной неожиданностью для немецко-фашистского командования. Гитлеровцы срочно сняли с коммуникаций одиночные транспорты и перешли к проводке их в составе конвоев. Противнику потребовались новые формирования, дополнительные противолодочные силы, а главное — время для организации и ведения на море конвойной службы.

Выход в море советских подводных лодок в самом начале летней кампании 1942 года обеспечивался высокой активностью, боевой выучкой командиров и всего личного состава. В это был вложен и ратный труд экипажей «М-97» и «М-95», которые в числе первых разведывали гогландский противолодочный рубеж.

Атакует «М-96»

Среди моряков-подводников, с которыми меня свела судьба в годы войны, выделяются асы подводных глубин, признанные мастера торпедных атак. [95]

В нашей прессе уже немало говорилось об Александре Ивановиче Маринеско — командире Краснознаменной подводной лодки «С-13», известном своими подвигами на Балтике. Не хочу повторять того, что уже написано об этом экипаже и его командире. Моя задача более скромная — рассказать, каким он был в пору командирской молодости, когда служил еще на «малютке».

Старший лейтенант А. И. Маринеско уже в 1940 году был командиром «М-96», а мы, молодые лейтенанты только начинали военно-морскую службу. Имея богатый жизненный опыт, Александр Иванович умел устанавливать контакты с подчиненными, влиять на них своим авторитетом и примером, помогать им в становлении на штатных должностях. Он был строг, но в то же время заботлив и внимателен. Его требовательность воспринималась как должное.

Знали мы Маринеско как уже бывалого моряка. До учебы в специальных классах командного состава при Учебном отряде подводного плавания имени С. М. Кирова он служил в Совторгфлоте, плавал на кораблях Черноморского пароходства, отличался хорошими морскими качествами, знанием своего дела и решительностью. Ему по плечу была самая сложная работа. Трудностей не боялся и уверенно преодолевал их на своем пути.

Будучи в тридцатых годах помощником капитана парохода «Красный флот», за смелые и решительные действия в условиях штормовой погоды он был отметен благодарностью командующего Черноморским флотом и месячным окладом от пароходства{9}.

Какие чувства испытывали мы, молодые лейтенанты, видя перед собой командира подводной лодки первой линии, допущенного к самостоятельному выполнению любых, самых ответственных задач, имеющего награду от народного комиссара Военно-Морского Флота — золотые часы за отличные торпедные стрельбы, уважаемого своим экипажем и всем личным составом дивизиона «малюток»? Хотелось во всем ему подражать.

— Вот командир, на которого надо равняться, коль жизнь посвящаешь подводному флоту, — говорили мы.

Маринеско не скрывал, что он гордится званием подводника. Его суждения о военно-морской службе, о жизни и воинском долге были зрелыми, интересными, и мы [96] часто прислушивались к ним. Много внимания командир «М-96» уделял спайке экипажа, старался своевременно воздействовать на тех, кто имел недостатки, допускал проступки. Он оказывал влияние на подчиненных как бы незаметно, спокойно, без шума и разносов. Построит, бывало, личный состав и, оглядев членов экипажа, негромко скажет: «Ну, раз краснофлотец Друзев в строю, — значит, остальные на месте». Подводники улыбались, и шутка действовала на них сильнее суровых слов.

За время совместной службы в дивизионе «малюток» Александр Иванович запомнился энергичным, сдержанным, дорожащим своей честью командиром. На тренажере при выходе в учебную торпедную атаку он удивлял всех точными тактическими расчетами, безошибочной оценкой обстановки и спокойными действиями. Настойчиво готовил себя и весь экипаж к грядущим боевым походам.

Судьбой Александра Ивановича Маринеско заинтересовался писатель, с которым я крепко дружил. В то время А. А. Крон был редактором газеты «Дозор», а потом заместителем редактора газеты «Подводник Балтики». В годы войны мы часто с ним встречались, подолгу засиживались вечерами в каюте. Уже тогда Александр Александрович собирал материалы для будущей книги: беседовал с нами, подводниками, знавшими А. И. Маринеско, обращался к архивам. После войны Александр Александрович показывал мне рукопись книги «Капитан дальнего плавания» и просил как можно строже оценивать все то, что он написал.

Знакомясь с рукописью, я как бы заново пережил случай, происшедший 14 февраля 1942 года, когда во время обстрела города в полутора метрах от левого борта «М-96» разорвался тяжелый снаряд.

Снаряд пробил прочный корпус, и вода затопила четвертый и пятый отсеки. У лодки оставался небольшой запас положительной плавучести. Благодаря оперативности, проявленной мичманом Петровским и дежурным по кораблю Фролаковым, катастрофа была предотвращена. Вовремя объявлена тревога, вовремя задраены переборки, по всем правилам завели полужесткий пластырь, прекративший доступ воды.

А. И. Маринеско, который хотел выйти в море одним из первых, был потрясен случившимся. Авария была значительная, особенно для блокадных условий. Стоял даже вопрос о консервации корабля и переводе команды [97] на другую лодку. Но командир на это не пошел, он не опустил руки; наоборот, энергия его удвоилась.

Писатель приводил выдержку из беседы с бывшим помощником командира лодки Л. П. Ефременковым:

«Из-за этой зимней пробоины мы в первый эшелон не попали и пошли во втором. Одновременно с нами вы шла в свой первый боевой поход «С-13». Тогда командовал лодкой Маланченко, обеспечивающим пошел Юнаков. Нам с Александром Ивановичем и в голову не приходило, что пройдет всего несколько месяцев — и он примет «С-13»...

За этим походом, о котором речь пойдет ниже, я по долгу службы внимательно следил, вчитывался в скупые донесения командира лодки, а когда «М-96» вернулась в базу, ознакомился с отчетом — и сложный поход подводной лодки не раз вставал перед моими глазами.

А дело было так. «М-96», покинув стоянку на острове Лавенсари, начала переход в центральную часть Финского залива к полуострову Порккала-Удд, где обстановка была особенно напряженной. Гитлеровцы в этом районе создавали мощный противолодочный рубеж с целью закрыть возможности проникновения советских подводных лодок из Финского залива в Балтийское море.

Выйдя из Лавеясари, «малютка» направилась в сторону северного прохода гогландского противолодочного рубежа. Это несколько удлиняло путь следования в назначенный район, но зато, по мнению командира, обеспечивало большую скрытность движения подводной лодки.

В составе экипажа шли два штурмааа: штатный — старший лейтенант Л. П. Ефременков и приписной — старший лейтенант А. А. Кондрашев. Участие двух штурманов в боевом походе было не случайным. В море штурман выполнял большой объем работ, а подменить его для отдыха на «малютке» было некому. Вот и начали посылать штурманов с других подводных лодок, находящихся в ремонте или в стадии строительства. Это были, как правило, добровольцы, которые брали на себя дополнительные обязанности. В числе таких добровольцев оказался и А. А. Кондрашев.

«М-96» благополучно форсировала гогландский противолодочный рубеж и утром 14 августа подошла к маяку Порккалан-Каллбода. На лодке царили порядок и слаженность. Каждый старательно нес вахту. Гидроакустик [98] краснофлотец А. И. Бережной с напряжением вслушивался в шумы моря.

Проходили сутки томительного ожидания, и вот в наушниках шумопеленгаторной станции «Марс» появились еле слышные удары лопастей винта, характерные для транспортных судов. Определив направление движения цели, командир приказал лечь на курс сближения. Прозвучал сигнал боевой тревоги. Старший лейтенант Ефременков передал по переговорным трубам приказ командира: «Торпедная атака! Приготовить торпедные аппараты к выстрелу!» Старшина группы торпедистов мичман В. Г. Глазунов и старший краснофлотец А. Д. Суменков выполнили команды и доложили в центральный пост.

Конвой шел со скоростью 18 узлов. Транспорт и две шхуны, охраняемые сторожевыми катерами, торопились пройти открытый со стороны залива участок своего пути и снова укрыться в шхерах. Хорошо удифферентованная подводная лодка устойчиво держала заданную глубину погружения. Горизонтальными рулями управлял мичман П. И. Терновский — мастер своего дела. О таких специалистах говорят: он может держать глубину погружения подводной лодки по натянутой струне. Надежно вел корабль по заданному курсу рулевой-вертикалыцик старшина 2-й статьи Н. К. Козлов. Электрики старшина 1-й статьи Н, И. Сергеев и краснофлотец И. А. Потанин точно держали заданное число оборотов главного гребного электродвигателя.

Капитан-лейтенант А. И. Маринеско периодически поднимал перископ, осматривал горизонт и воздух, проверял элементы движения цели. «Малютка» выходила в атаку на фашистский транспорт скрытно. Вражеские наблюдатели не видели ее. Конвой продолжал движение прежним курсом и с прежней скоростью. Сторожевые катера шли вблизи охраняемых судов.

«М-96» легла на боевой курс. Прозвучала команда: «Аппараты, товсь!» Еще раз подняли перископ. В окуляре показался форштевень вражеского транспорта. Он все быстрее приближался к прицельной нити. Долго держать перископ в поднятом состоянии нельзя: создаваемый им бурун противник может обнаружить. Торпеды надо выстрелить точно в залповой полосе. Ни раньше, ни позже. Иначе они пройдут мимо.

«Малютка» дважды вздрогнула всем корпусом. Выстреленные торпеды понеслись к дели. Забурлила забортная [99] вода, вливающаяся по магистралям системы беспузырной стрельбы.

Боцман Терновский переложил горизонтальные рули на погружение. Выполняя приказание командира электромеханической боевой части, трюмные машинисты И. Е. Нечаев и В. С. Пархоменко принимали забортную воду в уравнительную цистерну. «Малютка» после всплытия начала стремительно погружаться.

Проходит пять, десять, двадцать секунд, и гидравлический удар большой силы, вызванный взрывом торпеды, потряс подводную лодку. Цель поражена! По отсекам прокатилось дружное «ура!», которое слилось с разрывами глубинных бомб.

Не увлекаться достигнутым, быть осмотрительным во всех ситуациях было характерной чертой капитан-лейтенанта Маринеско, которая приносила ему удачу.

Как и предполагал командир лодки, противник начал преследование. Сторожевые катера контратаковали «М-96». Очередная серия глубинных бомб разорвалась совсем рядом. Задрожали на амортизаторах приборы и механизмы, посыпалась изолирующая прочный корпус пробка, в отсеках погас свет, и в темноте стали просматриваться люминесцентные указатели, светящиеся тусклым зелено-желтым цветом.

Ориентируясь по шумам фашистских катеров, «малютка» уклонялась от преследования, стремясь иметь большую глубину погружения. Противник бомбил по площади. Умело маневрируя, командир обеспечил отрыв от вражеских кораблей.

С наступлением темноты всплыли в позиционное положение. Над поверхностью моря показалась только невысокая рубка. Осмотрелись. Признаков присутствия противника не обнаружили. Легкая волна покачивала подводную лодку, и ветер завывал в антеннах. Дали ход дизелем. Продули главный балласт. В крейсерском положении качка стала больше. Включились на винтзаряд аккумуляторной батареи. Застучал компрессор. Начало работать судовая вентиляция. В отсеках стало приятно от свежего морского воздуха, поступающего внутрь подводной лодки.

Следующей ночью «М-96» получила приказание возвратиться в базу. Переход до Лавенсари прошел относительно спокойно. Девять раз цеплялись за минрепы при форсировании минных заграждений. Девять раз [100] «малютка» испытывала свою судьбу, но она была к ней благосклонна — все обошлось благополучно.

«М-96» ошвартовалась у пирса в бухте, где с 26 августа находилась в готовности к выходу на выполнение боевого задания «М-97». Смена «малюток» проходила в базе. В это время заболел штурман (он же помощник командира) подводной лодки «М-97» капитан-лейтенант Н. И. Кириллов. Ему только что присвоили внеочередное воинское звание. Честь велика, и он это заслужил. Две средние и одна узкая золотые нашивки на рукавах выделяли его среди однокашников — старших лейтенантов. Иметь звание капитан-лейтенанта — заветная мечта выпускников военно-морского училища. Считалось, что оно открывает путь на мостик корабля, позволяет осуществить свою мечту — стать командиром.

Еще в военно-морском училище наш учитель и наставник контр-адмирал И. Н. Дмитриев говорил курсантам: «Стремление стать командиром корабля — цель похвальная, а кто, поступив в военно-морское училище, не ставит перед собой такой цели, тот глубоко ошибся и ему лучше, пока не поздно, избрать в своей жизни другой путь». Нам казалось, что за три года службы на должностях командного состава ближе всех подошел к этой цели Н. И. Кириллов. Не выйти в море ему просто было нельзя, но врачи на это своего согласия не давали. Возник вопрос: кто заменит Кириллова? Сначала выбор пал на меня, но я находился в Ленинграде на «М-102», которая готовилась к выходу в море. Моя кандидатура отпала. Вопрос решился проще. К командиру дивизиона П. А. Сидоренко обратился старший лейтенант А. А. Кондрашев с просьбой послать его повторно в боевой поход на «М-97», несмотря на то что еще и суток не прошло, как он возвратился из боевого похода на «М-96». Комдив согласился. Кондрашев доложил о прикомандировании командиру «М-97» и приступил к исполнению обязанностей.

Приближалось время выхода. Кириллов поправился и отказался остаться на берегу. Так в походе на «М-97» тоже оказалось два штурмана.

В Кронштадте с почестями, положенными победителям, в торжественной обстановке встречали «М-96». Волнующим был этот ритуал. Арка из еловых веток, обвитая кумачовыми лентами, украшенная приветственными транспарантами и флагами расцвечивания, придавала праздничный вид пирсу, на котором выстроились военные [101] моряки. Духовой оркестр играл встречный марш. Мастерски выполнив маневр подхода, «М-96» ошвартовалась у пирса. Подали сходню. Маринеско сошел с подводной лодки, доложил командиру бригады о выполнении боевой задачи и торпедировании фашистского транспорта. Комбриг обнял и по-русски трижды поцеловал его. Здесь же на пирсе, состоялся митинг. Вместо трибуны использовали ходовой мостик «малютки». Под бурные аплодисменты огласили приветствие Военного совета флота.

Мне остается добавить, что факт потопления вражеского транспорта подтвердился. Подводная лодка «М-96» отправила на дно Финского залива транспортное судно «Хелене», водоизмещением 1850 брутто-регистровых тонн{10}. В заключение митинга победителям был вручен традиционный сувенир — поросенок с огромным красным бантом.

Командование высоко оценило результаты боевого похода подводной лодки «М-96». Капитан-лейтенанта А. И. Маринеско наградили орденом Ленина, старшего лейтенанта Л. П. Ефременкова, инженер-капитан-лейтенанта А. В. Новакова и мичмана В. Г. Глазунова — орденом Красного Знамени, П. С. Фролакова, Н. И. Асоскова, А. Д. Суменкова, В. А. Кудрявцева, Н. И. Сергеева, И. Е. Нечаева и Н. К. Козлова — орденом Красной Звезды. Остальные старшины и краснофлотцы были награждены медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги».

Глубокая разведка

Петр Васильевич Гладилин, вернувшись из штаба бригады, вызвал меня и, довольный, потирая руки, сказал:

— Наконец-то... Настал и наш черед выйти в море. Но боевой поход будет трудным, очень трудным.

И он обрисовал обстановку в Финском заливе. Гитлеровцы продолжали совершенствовать противолодочную оборону. Уже после войны стало известно, что в первой половине 1942 года только в центральной части залива они выставили около 15 000 якорных мин, 6000 минных защитников и более 500 донных магнитных мин. Плотность [102] минных заграждений систематически увеличивалась, и угроза от них возрастала{11}.

Одна из боевых задач, поставленных нашему экипажу, состояла в том, чтобы установить характер действий противника и выявить районы, в которых он сосредоточил свои усилия. Для выполнения этой задачи надо было разведать, найти новые пути для форсирования противолодочных рубежей и минных заграждений, определить способы преодоления вражеской обороны.

Штаб бригады после анализа обстановки на море наметил маршруты развертывания подводных лодок, определил организацию самостоятельного плавания и встречи с обеспечивающими кораблями при возвращении в базу. Были намечены районы зарядов аккумуляторных батарей на ходу и без хода, а также разработаны указания по связи на случай преследования противником и аварий.

Мы с командиром подолгу просиживали над картами Финского залива. Петр Васильевич, откинувшись на стуле, рассуждал:

— В чем наша сложность: нам надо не только форсировать залив, но главное — добыть данные о противнике, проанализировать их и обобщить.

К предстоящему плаванию готовились с особой тщательностью: провели партийное и комсомольское собрания, доклады и беседы, организовали обучение и инструктаж специалистов, опробовали технику, проверили оружие.

Ночью 9 сентября 1942 года «М-102» вышла из Ленинграда в Кронштадт. На борту лодки находился комиссар дивизиона С. Я. Катков. Когда он спустился в отсеки, я полагал, что командир корабля не проявит особого восторга. «Кому же приятно, когда на корабле идет представитель командования?» — подумалось мне. Но мое предположение было ошибочным. Петр Васильевич, напротив, был весьма доволен присутствием на лодке комиссара дивизиона.

Подводная лодка благополучно совершила переход по Морскому каналу под прикрытием катеров Охраны водного района (ОВРа), береговой артиллерии и авиации. В Кронштадте завершили окончательную подготовку к походу и в ночь на 23 сентября вместе с подводными лодками «Д-2» и «Щ-307» в сопровождении пяти базовых [103] тральщиков и трех катеров МО вышли на Лавенсари, а потом и на боевую позицию.

Что такое разведка в открытом море и у берегов, занятых противником? Это сбор и изучение данных об обстановке, о составе и характере действий сил противника. Разведка в море — это сложный вид боевого обеспечения. Если на суше разведчики могут укрыться, замаскироваться, то в море сделать это весьма трудно. Как бы ни прятались «малютки» под водой, все равно с воздуха их можно обнаружить, тем более на перископной глубине.

Бойцам и командирам, участвующим в разведке, присущи многие качества, и прежде всего настойчивость и решительность, внимательность и инициатива, смелость и бдительность, которые сочетаются с максимальной осторожностью, с умением скрытно действовать в тылу врага. Роль разведки исключительно велика. Недаром ее называют глазами и ушами командования. Без данных разведки не принимается ни одно ответственное решение на боевые действия.

Разведчик обязан видеть все, оставаясь сам незамеченным. При этом следует помнить, что разведке всегда противостоит контрразведка. Цель разведки можно считать достигнутой, если добытые правдивые сведения о противнике своевременно доставлены командованию.

Все это личный состав подводной лодки «М-102» ясно понимал.

Проходили первые дни боевого похода. Люди трудились с большим напряжением, никто не показывал виду, что устал. Во многом это объяснялось благотворным воздействием коммунистов, военного комиссара. С. Я. Катков был человек общительный, обладающий способностью в сложные минуты помочь человеку словом и делом. Он умел распознать, уловить настроение экипажа, правильно и своевременно отреагировать, когда в этом была необходимость.

В поход я уходил с чувством беспокойства. Семья моя эвакуировалась, уехала на юг, и от нее длительное время не было вестей. Ничего не знал я и о близких. Понимал, что на войне всякое может быть, но тревога не покидала меня.

Сергей Яковлевич приметил мое состояние и как-то, улучив удобный момент, спросил:

— Смотрю я на вас, товарищ помощник, и вижу, что вы что-то хмурый, как говорится, не в своей тарелке. Какая же беспокойная мысль гложет вас? [104]

Я чистосердечно раскрыл комиссару причины моего настроения. Он внимательно выслушал, а потом сказал:

— Обстановка действительно сложная, но, как бы там ни было, падать духом нам нельзя; испытания, выпавшие на нашу долю, мы должны пережить и выдержать.

Сергей Яковлевич уверил меня, что с семьей все будет благополучно. И действительно, вскоре я получил от жены письмо, но это уже было после боевого похода.

В трудный момент для человека очень важно теплое, душевное отношение старшего товарища. В море военком нашел каждому члену экипажа доброе слово. После его беседы лица людей светлели — они отвечали на заботу и внимание достойным усердием.

На второй день плавания на подводной лодке произошел непредвиденный случай — вышел из строя единственный перископ. Это озадачило командира. Без исправного перископа выходить в торпедные атаки или производить разведку мы не могли. Специалисты доложили; требуется заводской ремонт. Гладилин задумался. Вся надежда была на штурманского электрика коммуниста Михаила Курганова. Это был мастер на все руки. Он не раз выручал экипаж при возникновении трудных обстоятельств.

Командир, беседуя с ним, подчеркнул:

— Перед нами два пути: первый, очень нежелательный, — это возвращение в базу для ремонта перископа; второй — отремонтировать его собственными силами и продолжать выполнение боевой задачи. Второй путь приемлем для нас, но он в решающей степени зависит от ваших усилий.

Михаил Курганов заверил командира, что приложит все умение для ремонта перископа. И тут же приступил к работе. Более суток он корпел над этим сложным устройством и со своей задачей справился. Перископ был введен в строй.

Самоотверженный поступок коммуниста довели до всего личного состава. В центральном посту появился боевой листок, посвященный герою дня — Михаилу Курганову.

Боевой поход продолжался. Экипаж разведал подходы к побережью центральной части Финского залива. Наблюдения дали ценный материал. В перископ были видны мачты, трубы и надстройки транспортов, идущих шхерным фарватером, но подойти к ним не позволяло нагромождение скал, камней и валунов. [105]

«Шхеры» — слово шведского происхождения, созвучное со словами «скала», «трудность», «помеха». Для плавания в шхерах нужно иметь специальную подготовку. Штурманы дивизиона «малюток» имели допуск к самостоятельному плаванию лишь на одном из участков — в шхерах полуострова Ханко. Речь шла только о плавании в надводном положении по известным фарватерам.

Мы знали, что плавание в шхерах вне фарватеров опасно, а в подводном положении практически невозможно. Находясь в шхерах, чувствуешь себя в какой-то загадочной обстановке и все время открываешь для себя что-то новое. На отдельных участках шхер фарватеры выходят на обширные плесы чистой воды. Кажется, нет препятствий — плавай свободно. Но это только кажется, и горе тому, кто войдет в этот район, не зная, что скрывается на глубине.

Навигационные планы и карты шхерных районов обеспечивали безопасность только на фарватерах и на отдельных рейдах. Они не гарантировали надежное кораблевождение в других местах. Нужно было иметь соответствующую гидроакустическую аппаратуру, способную скрытно освещать подводную обстановку на значительных расстояниях вокруг подводной лодки и обеспечивать безопасность ее маневрирования в окружении подводных препятствий. Возможно, это и допустимо, но в то время таких гидроакустических комплексов не было.

Уточнив обстановку в районе позиции, мы пришли к выводу, что встреча с противником наиболее вероятна у южного побережья и в районах входных фарватеров. У острова Найссара и маяка Порккалан-Каллбода обнаружили несколько катеров, буксиров и других плавсредств. Занимались они отнюдь не обеспечением проводки транспортов, а какой-то другой работой. Атаковывать их не было смысла: ценности они не представляли. Движение плавсредств в заливе привлекло наше внимание. Ночью на северном берегу и с дозорных катеров взлетали вверх осветительные ракеты. На ближних островах периодически вспыхивали лучи прожекторов. Гитлеровцы тщательно охраняли подходы к шхерам.

Позже, уже после войны, мне попала в руки немецкая карта с изображением нарген-порккалауддской позиции. Противник выставил здесь двойное сетевое заграждение под условным наименованием «Вальрос», которое не имело себе равных за все войны на море. Сети были изготовлены из стальных тросов диаметром 18 миллиметров. Каждая [106] сторона ячейки равнялась 4 метрам. Сети подвешивались к многочисленным поплавкам и удерживались тяжелыми якорями. Длина отдельного полотнища сети достигала 250 метров. Глубина моря в местах их постановки колебалась от 25 до 80 метров. На отдельных участках она позволяла пройти подводной лодке под сетью. В этих местах противник поставил более 500 донных магнитных мин. В этом районе значительно было усилено также минное заграждение «Носхорн» и увеличено количество корабельных дозоров.

Но во время нашего похода мы об этом не знали. Винтзарядки аккумуляторной батареи часто прерывались сигналом ревуна, возвещавшего срочное погружение. Преследование и бомбежки продолжались часами.

В том походе мы впервые вскрыли способ атаки вражеских корабельных поисково-ударных групп, который условно назвали «коробочкой». При обнаружении подводной лодки противник стремился определить квадрат ее местонахождения, а затем бомбил по диагоналям. Очевидно, при этом он считал наибольшую вероятность поражения. Такой способ гитлеровцы применяли неоднократно, и наши подводники быстро распознали его и противопоставили ему свои методы уклонения. От преследования противника отрывались маневрированием, стремясь кратчайшим путем выйти из опасной зоны.

С каждым днем мы убеждались в том, что противник наращивает активность противолодочных сил. Все чаще стали появляться противолодочные самолеты «Арадо-95», причем не только днем, но и ночью, когда подводные лодки находились в надводном положении. Случалось, что гитлеровцы применяли метод «засады». При благоприятной погоде гидросамолет находился на воде, по сигналу дозорных катеров взлетал и атаковывал подводную лодку.

Ясным днем 29 сентября на юго-западных подходах к шхерному фарватеру в районе полуострова Порккала-Удд командир подводной лодки в перископ обнаружил немецкий эскадренный миноносец типа «Ганс Людеман». Он шел в охранении трех сторожевых катеров по опушке шхер в направлении маяка Порккалан-Каллбода. За ними следовал транспорт. На навигационных картах входных фарватеров в этом районе не значилось. Очевидно, противник использовал какой-то секретный, который в мирное время мореплавателям был не известен.

Экипаж нашей лодки насторожился. Чтобы не создавать лишних шумов, боевую тревогу объявили голосом. [107]

Колокол громкого боя молчал. В этот раз мы находились в благоприятных условиях. Солнце склонялось к закату, ослепляя наблюдателей вражеских кораблей. Личный состав занял места по боевому расписанию. В отсеках наступила тишина. Были слышны только пение гребного винта и периодические шумы электромоторов при перекладке рулей. В наушниках шумопеленгаторной станции прослушивались шумы кораблей противника. Гидроакустик краснофлотец В. И. Климов точно удерживал на них пеленг и периодически докладывал командиру. Я подбодрил его кивком головы, мол, так держать. До флота он не знал, что такое гидроакустика, что такое классификация шумов, а на лодке не только освоил все это, но и превзошел многих мастеров, стал искусным специалистом.

В сложной обстановке неузнаваемо преобразился, стал предельно внимательным наш парторг главный старшина А. А. Захаров, управляющий горизонтальными рулями. Он был немногословен, может, поэтому каждое его слово сильнее всего воздействовало на людей. А вахта на горизонтальных рулях? Видел по лицу Захарова: ему трудно удерживать перископную глубину на самом малом ходу. Он прилагал неимоверные усилия, пот стекал с его лица, он был весь в напряжении.

Точно удерживал заданный курс рулевой-вертикальщик старший краснофлотец Н. И. Сухарев. В ожидании команд замерли у торпедных аппаратов мичман К. Н. Голанов и старшина 2-й статьи Н. И. Калугин.

Вражеские суда привлекали наше внимание, но они или находились вне сектора стрельбы торпедами, или укрывались в шхерах.

Свои наблюдения мы подробно фиксировали, стараясь добывать точные данные, а затем их анализировали. Обработка добытых данных — нелегкое дело. По движению судов, действиям сил противника надо было выявить его замыслы, тенденцию развития событий. Мы понимали сложность нашей задачи, каждый из нас выполнял свой долг, не жалея сил, был предельно собран.

Прирожденным разведчиком показал себя П. В. Гладилин. Он наставлял нас: будьте любознательны и предельно внимательны, не упускайте из виду даже мелочи. Появление плавающего предмета, масляного пятна на воде, дымка на горизонте, неопознанного шума или проблесков света — все это подчас приобретает глубокий смысл. [108]

И надо сказать — прилежность наших наблюдателей была похвальной.

Мы не поддавались первому впечатлению о действиях противника, старались десятки раз всё проверить, учитывая, что наши данные будут переданы в штабы бригады и флота. Зоркость наших моряков, их сметка, достоверность наблюдений были выше, чем у героев романов Вальтера Скотта.

1 октября «М-102», следуя в подводном положении, вошла в залив Палдиски-Лахт. Гавань и рейд были пусты. В глубине залива у берега торчали несколько рыбацких лайб, стоявших на якоре или вытащенных на пляж. Приморский городок Палдиски даже в солнечный день выглядел каким-то серым и угрюмым.

К вечеру мы отошли мористее и начали очередную винтзарядку. К ночи небо заволокли густые тучи, нависшие над морем. Поднялся ветер, пошел дождь. Резкая смена погоды в осеннее время характерна для Балтики. Морось пронизывала подводников, несущих верхнюю вахту.

В полночь, когда «малютка» подходила к острову Осмуссар, верхние вахтенные услышали шумы. Кое-кто подумал, что это обманчивое впечатление. Такое бывает, когда люди продолжительное время находятся в напряжении. Но на этот раз стучали дизели, прослушивалось своеобразное хрюканье выхлопных газов при заливании газоотвода подводной лодки набегавшей волной. Этот звук и море, занятом врагом, был приятен. Мы определили, что работали советские дизели «38-К-8».

«М-102» застопорила дизель и дала ход главным гребным электродвигателем. Обнаруженные шумы усиливались. Встречная подводная лодка приближалась. Как стало известно позже, это была «Щ-309», которой командовал известный подводник, бывший малюточник, капитан 3 ранга И. С. Кабо{12}. Мы разошлись вне видимости: подводные корабли продолжали следовать по своему назначению.

Утром начали разведку подходов к Суурупскому проливу, через который неоднократно ходили в мирное время. Погода улучшилась. Облака поднялись выше и стали реже. Заштилело море. Чайки садились на воду и покачивались [109] на волне, а это по морским приметам к хорошей погоде. У маяка Пакринем обнаружили выходящую из залива Палдиски-Лахт группу необычных судов. Морской буксир вел четырехмачтовый барк, охраняемый двумя сторожевыми катерами. Барк хотя и имел значительные размеры, но на вид казался совершенно безобидным и даже убогим судном, отслужившим свой век.

Мы берегли торпеды и на этот раз посчитали, что цель ценности не представляет. От торпедной атаки отказались. Ограничились осмотром группы неприятельских судов в перископ. Команды на буксире и барке, увлеченные судовыми работами, наблюдение за морем почти не вели, полагаясь на сторожевые катера. На верхних палубах судов мы разглядели в перископ рейдовые бочки, нагромождения цепей и тросов. О результатах наблюдения донесли командованию в очередной сеанс радиосвязи, а сами продолжали поиск противника.

5 октября у маяка Порккалан-Каллбода обнаружили еще одну группу вспомогательных судов с тяжелым рейдовым оборудованием. Погода благоприятствовала производству работ в заливе, и гитлеровцы торопились. Как мы узнали впоследствии, противник начал оборудование нарген-порккалауддского рубежа, который по замыслу должен был стать серьезной преградой для советских подводных лодок.

Шли дни. Осень вступала в свои права. Все чаще штормило. Разбушевался Финский залив. Небо покрылось свинцовыми облаками. Волны становились круче. Ветер срывал с их гребней брызги. «Малютка» шла в надводном положении, как всегда в ночное время пополняя свои энергозапасы. Наша автономность подходила к концу, и мы ждали приказания возвратиться в базу. Ждали не долго. В ту ночь радист старшина 2-й статьи И. М. Рубченко вначале доложил командиру, а затем и мне радиограмму. В ней было то, чего мы все ожидали, — приказ возвратиться в базу.

Хотя у нас, моряков, так уж принято: пока не покажутся берега родной земли, с поздравлениями воздерживаться, я все-таки поздравил Рубченко с началом возвращения в базу. Он поблагодарил меня и добродушно добавил:1

— В народе сказывают: «Не говори гоп, пока не перепрыгнешь».

— Будем надеяться, что все обойдется, — улыбнулся я радисту. [110]

Со старшиной 2-й статьи Рубченко было приятно работать и общаться. При приеме и передаче радиограмм он почти никогда не ошибался. Его «почерк» хорошо разбирали и на подводной лодке, и на берегу. Дружба с М. М. Рубченко у меня сохранилась до настоящих дней. Я уважаю его как бесстрашного подводника и человека открытой души.

«М-102» легла на курс в базу. Шторм усиливался. Волны заливали ходовой мостик, и морская вода потоками проникала через входной люк в центральный пост. Непрерывно работала трюмная помпа, откачивая воду за борт. Дул сильный встречный ветер, который хотя и грубо, но справедливо моряки называют «мордотыком». Порой казалось, что подводная лодка болтается на месте, периодами проваливаясь в морскую бездну. Сильно крепило. Подводники с трудом удерживались на ногах. Инженер-механик Д. Ф. Базлов доложил командиру о том, что в аккумуляторных ямах из баков расплескивается электролит. Уменьшили ход. Качка стала более плавной.

Среди молодых моряков появились укачавшиеся, которые с трудом выполняли свои обязанности. Не было гарантии, что они не допустят ошибок. И в этот трудный момент бывалые подводники без напоминаний пришли на помощь молодым: они подменяли их на вахте, ухаживали за ними, были к ним внимательны. В результате боевая готовность не снизилась.

К утру шторм бушевал по-прежнему. Пополнив запасы воздуха высокого давления и завершив заряд аккумуляторной батареи, командир решил погрузиться и дать личному составу отдохнуть повахтенно. Силы людей нужно было беречь не меньше, чем корабельные запасы.

Все-таки десятисуточное автономное плавание для «малюток» не случайно считалось предельным. Трудно было выдержать условия обитания — спать в душных отсеках на узких койках в две смены, экономить пресную воду, переходить из отсека в отсек только с разрешения. Каждый лишний час пребывания под водой отзывался усилением звона в ушах.

Пошли восемнадцатые сутки похода. Запасы топлива, пресной воды, провизии и средств регенерации, рассчитанные на десятисуточную автономность, подходили к концу.

Мы пользовались тем, что сумели сэкономить. Сильно лимитировала пресная вода, которую могли расходовать на все нужды из расчета не более двух-трех литров на человека в сутки. Обычной воды не хватало, и начали употреблять [111] дистиллированную, предназначенную для аккумуляторов, а для приготовления первого блюда — забортную морскую воду. Перешли на одноразовое питание. Умывание заменили обтиранием спиртом.

По счислению подошли к острову Гогланд. Уточнив место, начали форсирование противолодочного рубежа в его центральной части, прижимаясь ближе к островам Виргины. Мы знали, что на Южном Гогландском маяке противник установил подводную шумопеленгаторную станцию, и от нее старались держаться подальше.

В полночь 10 октября «М-102» возвратилась на Лавенсари. В этом походе мы установили своеобразный рекорд автономности для подводных лодок типа М XII серии, пробыв в море восемнадцать суток. Экономное расходование топлива, пресной воды, провизии и других корабельных ресурсов позволило перекрыть автономность почти в два раза. Дольше ни одна из подводных лодок этой серии в море не находилась. За время похода мы прошли в Финском заливе 985 миль, из них 520 миль в подводном положении, пересекая 41 раз линии минных заграждений без единого касания минрепа.

С прибытием на Лавенсари секретарь партийной организации А. А. Захаров обошел отсеки и объявил о времени партийного собрания.

В указанный час собрались члены и кандидаты в члены партии. Еще вчера они несли вахту в боевом походе у дизелей, торпедных аппаратов, на горизонтальных рулях, стойко переносили трудности сверхдлительного автономного плавания. На партийном собрании обсуждались предварительные итоги похода. С докладом выступил командир лодки П. В. Гладилин. Он говорил не спеша, отметил, что весь личный состав подводного корабля свой долг выполнил добросовестно, подробно охарактеризовал действия каждого коммуниста. Успешному выполнению задач разведки предшествовала целенаправленная предпоходная подготовка.

Слушая доклад, я еще более сознавал, сколь значительной была в походе роль военкома дивизиона. С. Я. Катков осуществлял непосредственное руководство всей партийно-политической работой. Прилежно выполнял свои обязанности и секретарь партийной организации главный старшина А. А. Захаров, который еще перед выходом в море побеседовал не только со всеми коммунистами, но и с комсомольцами и беспартийными. А необходимость в этом была острая. Ведь у многих членов экипажа родные [112] и близкие сражались на фронте, а кое у кого находились на временно оккупированной врагом территории. Надо было укрепить у подводников непоколебимую уверенность в победе.

Молодые члены нашей партийной организации Н. И. Сухарев, Н. И. Калугин и К. И. Шишин равнялись на политически закаленных опытных коммунистов А. А. Захарова, А. М. Капалина и Г. И. Бондарева. Молодежь училась у своих старших товарищей.

Председатель собрания сообщил, что перед выходом в море в партийную организацию поступили заявления краснофлотцев В. И. Климова и И. А. Девушкина, которые изъявили желание идти в боевой поход коммунистами. Партийное собрание единодушно приняло их кандидатами в члены партии. Так в тот вечер произошло в жизни этих двух подводников важное событие — они становились бойцами ленинской партии.

Дела у нас пошли лучше. Повысилась действенность организаторской и политико-воспитательной работы, которая имела на «малютках» свои особенности. Дело в том, что на лодках этого типа не было штатного политработника: он был в дивизионе. Вся тяжесть партийно-политической работы ложилась на плечи командира лодки и секретаря партийной организации. Учитывая эту специфику, политическое управление КБФ издало специальное руководство под названием «Партийно-политическая работа на подводных лодках». В этом документе содержались практические советы, как строить живую работу с людьми. На лодке заранее был разработан план партийно-политического обеспечения боевого похода. В соответствии с этим планом проводились как групповые, так и индивидуальные беседы с личным составом. Были выделены и проинструктированы агитаторы. Работа с людьми в отсеках поручалась коммунистам Н. И. Калугину, А. М. Капалину, А. А. Захарову, М. Д. Курганову и другим.

На «малютках» личный состав нес двухсменную ходовую вахту. Каждый подводник выполнял свои обязанности по 12 часов в сутки, а с учетом боевых тревог и того больше. Физические и психологические нагрузки были велики. Для обеспечения непрерывной политической информации радист ежедневно принимал сводки Совинформбюро и последние известия, которые записывались в специальную тетрадь, передававшуюся по отсекам. Важное значение имели боевые листки, которые выпускались ежедневно. В особых случаях выходили листки-молнии. [113]

Но вернемся к нашему походу. Вместе с нами на Лавенсари возвратилась с моря подводная лодка «Щ-310» под командованием бывшего малюточника капитана 3 ранга Д. К. Ярошевича. Она добилась боевого успеха, потопив транспорт, но сама при форсировании северного прохода гогландского противолодочного рубежа подорвалась на мине и получила повреждения.

Оба экипажа одновременно сходили по трапам на берег и не узнавали друг друга. Усталые, заросшие подводники выглядели в своих комбинезонах и черных пилотках словно пришельцы с другой планеты. Несмотря на то что боевые походы «М-102» и «Щ-310» были трудными, люди старались держаться бодро, хотя шагали неуверенно, казалось, разучились ходить. Мы стискивали друг друга в объятиях: многие были давно знакомы. Малюточники и щукари вспоминали детали походов, курьезные случаи и от души смеялись.

Встреча на пирсе через какое-то время была продолжена в кают-компании лодки «Щ-310». Люди собрались сюда переодетыми, и их снова было не узнать. Куда девались гарибальдийские бородки и запорожские усы!

За ужином мы, малюточники, поздравили членов экипажа «Щ-310» с победой. Отвечая на поздравление, капитан 3 ранга Д. К. Ярошевич говорил:

— В нашем успехе есть ваша доля. Малюточники обеспечивали нас необходимыми разведывательными данными, прокладывали нам путь. Скажу больше: многие из нас выросли на «малютках». Признаюсь откровенно: тот, кто служил на них, подготовил себя к серьезным испытаниям. Я это проверил на своем личном опыте.

Несколько нарушая хронологию событий, считаю своим долгом рассказать о Д. К. Ярошевиче. Служба неоднократно сводила меня с этим замечательным человеком.

Он прошел большой путь на подводных лодках и надводных кораблях, занимая различные командные должности. Его способности ярко проявились и в послевоенный период, особенно на посту начальника штаба Краснознаменного Тихоокеанского флота. Дмитрий Климентьевич всегда был примером для подчиненных, умел сплачивать людей, относился к ним с исключительным вниманием. Он умел создавать здоровый настрой и моральный климат в воинском коллективе, не допускал каких-либо послаблений во взаимоотношениях между старшими и младшими. Мне довелось служить под его началом. Скажу без преувеличения: [114] влияние Д. К. Ярошевича оставило глубокий след в моей службе на флоте.

Но вернемся к осенним дням 1942 года.

Смотрел я тогда на своих товарищей по оружию и думал: «До чего же наш брат подводник неприхотлив в жизни, что даже рад небольшим земным утехам: стоило после боевого похода собраться вместе за столом, чуть-чуть расслабиться, ощутить облегчение от постоянной настороженности, попробовать земную пищу, как все пережитое, все тяготы забылись».

Эту мысль я высказал капитану 3 ранга Д. К. Ярошевичу. Он подумал и сказал:

— Нет, дорогой, все, что мы испытали и пережили, никогда не забудется. Пройдут годы, окончится война, а боевые походы будем вспоминать с грустинкой, как самые яркие события в жизни. Уверен: своей судьбой мы будем гордиться, будем рассказывать о ней своим детям и внукам...

Слова старшего товарища оказались пророческими.

Вечером 12 октября 1942 года эскорт в составе подводных лодок «Щ-310» и «M-102», четырех БТЩ и пяти катеров МО вышел в Кронштадт. Шли через Копорскую губу, оставляя Деманстенские банки к северу. Обогнули мыс Шепелевский и вышли на Красногорский рейд. До Большого Кронштадтского рейда оставалось ходу не более часа, когда нас атаковали вражеские катера. Начался ночной бой. Белые, зеленые и красные трассы снарядов расчертили темноту ночи. Корабли охранения под командованием командира дивизиона базовых тральщиков капитана 3 ранга М. А. Опарина, умело маневрируя и ведя артиллерийский огонь, отсекли атакующие катера и прикрыли подводные лодки, отходившие полным ходом на створ кронштадтских маяков. Катера противника, не устояв перед контратакой наших сил, отошли к мысу Сейвесте под прикрытие своих береговых батарей.

На рассвете «Щ-310» и «М-102» ошвартовались у пирса в Купеческой гавани Кронштадта.

Мы доставили командованию разведывательные данные: уточнили обстановку в центральной части Финского залива, в заливе Палдиски-Лахт, на подходах к Таллину и полуострову Порккала-Удд, выявили характер судоходства на линии Хельсинки, Таллин, ранее неизвестный западной части шхер, наличие в финских [115] шхерах эскадренного миноносца типа «Ганс Людеман», состав охранения обнаруженного транспорта и барка, линии и состав корабельных дозоров на подходах к Таллину, Палдиски и полуострову Порккала-Удд, состав атакующих поисково-ударных групп и способ их действий.

По оценке штаба бригады, «М-102» задачи разведки выполнила успешно.

Мы сошли на берег, и снова потекли базовые будни, насыщенные подготовкой к предстоящим боевым походам. В этих буднях были и солнечные, и ненастные дни: мы чествовали друзей, которым были вручены награды, присвоены очередные воинские звания. Вместе с тем делили пополам горестные вести, приходившие с фронта.

В один из дней сослуживцы и друзья поздравили С. Я. Каткова с присвоением ему воинского звания капитана 3 ранга. Это было связано с тем, что 9 октября 1942 года Президиум Верховного Совета СССР принял Указ «Об установлении полного единоначалия и упразднении института военных комиссаров в Красной Армии». Положения указа были вскоре распространены и на Военно-Морской Флот. На кораблях, в частях и соединениях вводились должности заместителей командиров по политической части. Политработникам устанавливались общевойсковые и общефлотские воинские звания. Несмотря на это, мы еще долго по привычке называли Сергея Яковлевича комиссаром.

Тем временем наш бывший командир дивизиона капитан 2 ранга Е. Г. Юнаков, оправившись от ран, продолжал командовать дивизионом подводных лодок типа С («Сталинец»). Инженером-механиком этого дивизиона стал И. Р. Рамазанов, до этого плававший на «малютках».

В том же году А. И. Мыльников, до этого командовавший «М-97», был назначен командиром подводной лодки «С-9».

Связи между дивизионом Юнакова и дивизионом «малюток» заметно оживились. Налаживался обмен опытом, проводились встречи офицеров. Интересная встреча с Е. Г. Юнаковым состоялась в начале ноября. Он только что вернулся из боевого похода на подводной лодке «С-13», на которой обеспечивал молодого командира капитан-лейтенанта П. П. Маланченко. Поход был удачный. Боевая задача для «эски» была необычная: нужно было прорваться в Ботнический залив и вести там действия по нарушению морских сообщений противника. «С-13» совсем недавно вошла в строй боевых кораблей, выходила в [116] свой первый боевой поход, при этом часть времени в море планировалось использовать для подготовки экипажа.

5 сентября «С-13» вышла из Лавенсари. Преодолев минные поля и противодействия противолодочных катеров в Финском заливе, она форсировала пролив Седра Кваркен (Южный Кваркен) и приступила к выполнению боевой задачи. В ночь на 11 сентября произошла первая встреча с противником. В результате применения торпед и артиллерии был уничтожен финский транспорт «Гера». «С-13» открыла свой боевой счет. Во вторую ночь уничтожила еще один транспорт — «Юсси X» и через шесть суток тоже в ночной атаке третий — «Анна В».

Когда «С-13» вернулась в базу, мы пригласили Е. Г. Юнакова к себе. В беседе принял участие А. И. Мыльников, недавно вернувшийся из Ботнического залива. Он рассказал о победах подводной лодки «С-9», в командование которой вступил всего несколько месяцев назад. Первый успех «С-9» выпал 27 сентября: она потопила в районе Васа вражеский транспорт. На следующий день возле причала порта Кристина лодка обнаружила германский танкер «Миттельмер». По нему была выстрелена одна торпеда. Атаку завершила артиллерия. Танкер загорелся и затонул.

Две «эски» уничтожили пять вражеских судов. Малюточники доказали на деле, что воевать они умеют и на средних лодках.

Один из командиров, участвовавших в беседе, задал вопрос:

— Как «эски» достигли таких результатов?

— Во-первых, тщательной, всесторонне продуманной подготовкой экипажей к боевым действиям, — ответил комдив, — во-вторых, обеспечением скрытности и внезапности, а также решительными действиями командиров.

Наш дивизион «малюток» представлял собой дружную боевую семью. На береговой базе мы жили сообща, и только когда уходили в море, на время оставляли своих боевых товарищей с других подводных лодок. Все, что делалось в дивизионе, становилось известным всем. Если кто уходил в боевой поход или возвращался в базу, то провожали и встречали всем дивизионом.

И так было, когда отправлялась в очередной боевой поход подводная лодка «М-96» под командованием А. И. Маринеско. На ней выходил командир дивизиона капитан 3 ранга П. А. Сидоренко. В присутствии старшего начальника Александр Иванович держался независимо [117] и в то же время с почтением. Друзья обратили внимание на то, что он был более собран, чем обычно. Предстояло выполнить сложное боевое задание, и подумать было о чем. В Нарвском заливе у поселка Айсери (Азери) экипажу надлежало высадить на побережье разведывательную группу и после выполнения задания принять ее обратно на борт подводной лодки. На это отводилась всего одна ночь.

Обстановка в Финском заливе усложнялась. Условия плавания осенью 1942 года нельзя было сравнивать ни с весенними, ни с летними. Дело в том, что успешные действия наших средних подводных лодок на коммуникациях Балтийского моря вынудили противника принять дополнительные меры. Теперь с каждым месяцем увеличивалась минная опасность и возрастала активность гитлеровских противолодочных сил.

Мне довелось восстановить картину похода лодки Маринеско при подготовке доклада о выполнении боевых задач дивизионом «малюток» в кампании 1942 года. Я ознакомился тогда с вахтенным журналом этой лодки. Осенний поход «М-96» и теперь стоит у меня перед глазами.

4 ноября «М-96» вышла в море. «Малютке» пришлось выполнить боевую задачу в районе, особенно насыщенном минами. Только на курсе подхода к берегу она трижды касалась минрепов. Взрыв мог произойти в любое время, но подводная лодка настойчиво продвигалась к месту высадки. Разведывательная группа вышла на берег скрытно. Разведчики действовали смело и до рассвета выполнили задание.

12 ноября «М-96» возвратилась на Лавенсари и следующей ночью перешла с конвоем в Кронштадт. Это был последний боевой поход известного подводника А. И. Маринеско на «малютке». С возвращением в базу ему было присвоено звание капитана 3 ранга, он был принят кандидатом в члены ВКП(б). В апреле 1943 года его назначили командиром подводной лодки «С-13». В дивизионе, в который входила лодка, А. И. Маринеско встретился со своим другом — командиром подводной лодки «С-9» А. И. Мыльниковым. Опять два Александра Ивановича, связанные одной военной судьбой, стали служить вместе.

Завершилась летняя кампания 1942 года. Ее итоги были подведены на совещании командно-политического состава бригады. Подводники потопили 49 кораблей и транспортов противника. Определенный вклад в боевой [118] успех внесли и «малютки», выполнявшие прежде всего задачи разведки. Малюточники первыми начали прокладывать маршруты в море для средних лодок, имевших большие боевые возможности. О трудностях, с которыми сталкивались лодки нашего дивизиона, свидетельствуют хотя бы такие факты: за летнюю кампанию «малютки» 230 раз пересекали линии минных заграждений; каждая лодка за поход подвергалась в среднем четырем атакам кораблей и авиации противника.

Расчеты гитлеровцев на блокаду подводных сил нашего флота в восточной части Финского залива провалились. Прорыв подводных лодок в Балтийское море оказался для противника полной неожиданностью. Он вынужден был развернуть силы для охраны своих морских коммуникаций, ввести систему конвоирования, усилить противолодочную оборону, наладить светомаскировку, двигаться на переходе морем противолодочным зигзагом, следовать по малым глубинам. Фашистам пришлось расходовать больше сил и средств для борьбы против советских подводных лодок.

«М-90» вступает в строй

Осенью 1942 года я был назначен на должность флагманского штурмана дивизиона «малюток». Мне было приказано сдать дела А. М. Капитонову. Еще в предвоенные годы Алексей Михайлович закончил Ленинградское мореходное училище, проходил службу на «М-102» в качество командира отделения рулевых и сигнальщиков, затем плавал на подводных лодках других типов, учился в классах подводного плавания и был зачислен в командный состав, ему было присвоено звание младшего лейтенанта. Я хорошо знал его по предыдущей совместной службе. Везде, где бы он ни служил, выполнял свои обязанности исправно и назначение на должность штурмана «малютки» вполне заслужил.

Я находился в приподнятом настроении. Новое назначение, повышение в должности рассматривал как высокую оценку моего труда. Но все же самый волнующий момент при сдаче дел — это прощание с экипажем, с которым породнился за время боевых походов. Я обходил строп моряков, и многие из них — это было видно по глазам — расставались со мной с сожалением.

Трогательным было расставание о командиром Петром [119] Васильевичем Гладилиным. Он часто приглаживал волосы — первый признак, что волновался.

— Жаль расставаться с тобой, Юрий Сергеевич. Когда спросили мое мнение относительно твоего выдвижения, так и подмывало сказать — «не переводите с нашей лодки», но подумал — надо же и тебе расти. Так что рад, что ты назначен на более высокую должность. В советах ты не нуждаешься, но все же пожелаю тебе не задерживаться ни в званиях, ни в должностях, всегда взваливай на себя более трудную ношу. Ведь только тогда человек растет, закаляется...

Я покинул «М-102» и теперь бывал на ней как флагманский специалист дивизиона, в состав которого она входила. Уже отмечалось, что флагманский штурман одновременно являлся и внештатным начальником штаба дивизиона. Словом, объем моих обязанностей заметно возрос. Начальнику штаба надлежало вникать в жизнь и деятельность каждой «малютки». Должен отметить, что отношения между штабом и подводными лодками сложились деловые и взаимно уважительные, что помогало в работе.

Одна из главных задач штаба состояла в обеспечении боевых походов, в повышении боеготовности экипажей подводных лодок. Вот почему мы в первые же дни проанализировали уровень боевой готовности дивизиона.

В пределах Финского залива боеспособность дивизиона в то время определялась двумя подводными лодками — «М-96» и «М-102». Подводные лодки «М-77» и «М-79» ввиду технических ограничений в эксплуатации к боевым действиям не привлекались. А «М-90» все еще продолжала стоять на стенке завода.

Территория судостроительного завода имени А. А. Жданова оказалась в зоне досягаемости огня не только артиллерии, но и минометов противника. Место стоянки «малютки» отделяло от передовой позиции фашистов, «копавшихся в районах городской больницы и завода «Пишмаш», всего лишь три километра. Было предпринято несколько попыток подвести к лодке плавучие краны с высокими стрелами, но успеха эти попытки не имели, так как всякий раз начинался артиллерийско-минометный обстрел. Краны приходилось уводить в укрытие. При этом «М-90» получала все новые и новые повреждения от осколков снарядов и мин. Словом, хлопот с лодкой было много. Мне приходилось ежедневно заниматься проблемой спуска лодки на воду. [120]

Осложнялась она тем, что в большинстве своем сотрудники конструкторского бюро завода были эвакуированы из Ленинграда. Многие из них сражались в рядах народного ополчения, другие не вернулись с оборонных работ, погибли от голода и болезней в первую блокадную зиму. Получилось так, что к середине 1942 года в конструкторском бюро осталось всего лишь тринадцать человек. Они нуждались в помощи и вскоре ее получили со стороны бригады подводных лодок, направившей на завод группу военных инженеров. Это были крупные специалисты и замечательные люди, которых возглавил флагманский инженер-механик Е. А. Веселовский.

Евгений Александрович — ветеран подводного флота. Он длительное время служил на Дальнем Востоке, принимал участие в становлении подводных сил Тихоокеанского флота.

Под стать ему были и его помощники. Александр Кузьмич Васильев, возглавлявший электромеханическую часть, умело руководил специалистами подводных лодок, проявлял заботу о содержании аккумуляторных батарей и электрооборудования, контролировал специальную подготовку электриков, помогал им в вопросах обслуживания техники и ее ремонта.

Борис Дмитриевич Андрюк — талантливый инженер-механик. Сначала он был флагманским инженером-механиком дивизиона, а затем помощником флагманского инженера-механика бригады, ведающим вопросами борьбы за живучесть кораблей, оружия и технических средств. Внимательный к людям, он ревниво исполнял свои служебные обязанности, был требователен, справедлив, и за это подводники его уважали.

С энтузиазмом включились в работу И. Р. Рамазанов, И. И. Мамонтов, Б. С. Семенов.

Близкие отношения у меня сложились с Ибрагимом Рамазановичем Рамазановым, с которым я был знаком еще с довоенного времени, когда мы служили вместе на «малютках» в Ханко. В то время он был уже инженером-механиком дивизиона подводных лодок типа С. Я многому научился у него. Он обогатил меня знаниями, ставшими основой для последующего освоения многих типов подводных лодок.

И вот теперь Рамазанов вместе с другими инженерами горячо взялся за подготовку «малютки» к спуску на воду.

Главный инженер завода В. И. Дубовиченко поручил [121] конструкторам изыскать возможность спуска подводной лодки на воду без плавучих кранов. Было предложено несколько вариантов. Лучшим из них оказался проект руководителя конструкторского бюро Ореста Федоровича Якоба, талантливого специалиста и умелого организатора. Но первая попытка спуска не принесла успеха. И тогда межведомственная комиссия, в которую входили военные моряки и судостроители, пришла к выводу: «М-90» замаскировать на территории завода до лучших времен... Но поиски способов спуска лодки на воду продолжались. Было досадно, что в дни, когда решалась судьба Ленинграда, исправная лодка бездействовала. Ее нужно было во что бы то ни стало ввести в строй боевых кораблей.

О. Ф. Якоб предложил: подтянуть подводную лодку к кромке пирса, произвести герметизацию и с помощью специального устройства сбросить ее на воду. Произвели расчеты, выполнили эскизы. Но просто было только на бумаге и весьма сложно — на практике. Как-никак в воду предстояло сбросить со значительной высоты почти двести тонн. Предложенный вариант являлся уникальным в практике подводного флота. Когда приступили к делу, то оказалось, что конфигурация стенки, имеющей у самой воды уступ, и сваи, оставшиеся в воде после строительства, не позволяли осуществить замысел. Тогда инженеры предложили подвести к пирсу баржу, упереть в нее своего рода дорожки и спустить подводную лодку на воду боковым способом. Этот проект был утвержден.

Подготовка к столь необычной операции развернулась полным ходом. Основная тяжесть легла на плечи экипажа «М-90» во главе с ее командиром капитан-лейтенантом С. М. Эпштейном. Завод выделил непосредственных руководителей работ — строителя-инженера В. А. Абрашкевича и старшего мастера А. С. Щедрова. Инженер-механик дивизиона «малюток» Н. И. Мамонтов, скромный, исполнительный, влюбленный в свое дело офицер, большую часть времени находился на заводе. Зачастили на «М-90» и другие флагманские специалисты, которые нередко трудились рука об руку с краснофлотцами. Работали с раннего утра до позднего вечера, а зачастую и ночью, маскируя тусклое внешнее освещение от наблюдателей противника.

Наконец 23 октября 1942 года все подготовительные работы завершились. День был пасмурный и дождливый, видимость скверная, и фашистские самолеты в воздух не [122] поднимались. Над позициями врага нависла туманная пелена. Все это способствовало скрытности действий.

Ранним утром все, кто должен был участвовать в спуске, прибыли на завод. Инженеры проверили последние приготовления.

Настал волнующий момент. Как только были убраны упоры и обрублен основной трос, «малютка» начала движение по спусковым дорожкам. Качнув и накренив баржу, она плюхнулась на воду с высоты трех метров, подняв огромный водяной вал и тучи брызг. Прошли секунды — и вот уже лодка раскачивается на волнах. Многомесячная работа завершилась успешно.

В блиндаже, оборудованном под большим стапелем, в честь участников спуска состоялся скромный обед. Командир дивизиона тогда сказал:

— Тем, что подводная лодка «М-90» вступила в строй, будет плавать и воевать, мы обязаны прежде всего инженерам и рабочим завода, и в первую очередь начальнику конструкторского бюро Оресту Федоровичу Якобу, и если нам удастся нанести урон противнику, то в этом будет и их заслуга.

Будучи тогда на обеде, я не знал, что пройдет полгода, и командовать этой лодкой будет доверено мне.

Народный комиссар судостроительной промышленности СССР своим приказом за спуск подводной лодки «М-90» объявил заводу имени А. А. Жданова благодарность, отметил группу инженеров, проявивших инициативу в разработке технически смелого проекта спуска без помощи плавучих кранов.

Для того чтобы окончательно ввести «М-90» в строй боевых кораблей, потребовалось немного времени. Экипаж упорно и настойчиво готовил ее к выходу в море. Не проходило дня, чтобы комдив П. А. Сидоренко не побывал на этой подводной лодке. Уместно напомнить, что Петр Антонович командовал «М-90» еще в предвоенные годы, когда наши подводные корабли стали ходить в дальние походы и много плавать, в том числе и подо льдом.

Плавание подо льдом... Ныне атомные подводные лодки совершают длительные арктические походы. И это никого не удивляет. Но когда-то очутиться под толщей льдов казалось чем-то невероятным.

Мне довелось слушать интересные, во многом поучительные рассказы контр-адмирала А. Т. Заостровцева, служившего в бригаде подводных лодок Тихоокеанского флота, о первых подледных плаваниях. Он и его старший [123] помощник Н. П. Египко, уже знакомый читателю как первый командир объединенной бригады подплава КБФ, в 30-х годах были пионерами походов подо льдом.

В то время возможности подледного плавания обусловливались тактико-техническими данными дизель-аккумуляторных подводных лодок, которым для пополнения энергозапасов, заряда аккумуляторных батарей, для проветривания отсеков нужен атмосферный воздух. Такие подводные лодки вынуждены плавать попеременно над водой и под водой, а поэтому их называли ныряющими. Время их плавания подо льдом определялось подводной автономностью и не превышало двух-трех суток.

В историю флота вписаны имена подводных кораблей, которые прокладывали пути подо льдом. Среди них подводная лодка «М-90» под командованием П. А. Сидоренко. Она принимала участие в освоении подледного плавания на Балтике. Основная сложность заключалась в том, что затруднялось наблюдение за внешней обстановкой. Долго шли поиски средств, которые бы обеспечивали визуальное наблюдение из-подо льда, заряд аккумуляторной батареи, пополнение запасов воздуха высокого давления из атмосферы, вентилирование отсеков, а в случае необходимости и пробивку льда для всплытия в надводное положение.

Капитан-лейтенант А. В. Лепешкин, с которым мне довелось служить, рассказывал, как начинались испытания лодок для подледного плавания. В 1939 году он предложил проект устройства для использования перископа из-подо льда. Приказом народного комиссара ВМФ была, создана комиссия под председательством командира бригады «малюток» капитана 2 ранга Н. И. Виноградова. Для проведения испытаний выделили подводную лодку «М-90». Выбор имел основание. В 1938 году она заняла первое место по боевой и политической подготовке на флоте. Командир П. А. Сидоренко и инженер-механик М. И. Колушенков были поощрены.

Советско-финляндская война ускорила необходимость подледного плавания. На тумбе перископа подводной лодки установили гидробур, а на носовой и кормовой оконечностях надстройки — металлические стыки, предохраняющие от ударов об лед. Испытания подо льдом дали положительные результаты. Гидробур без затруднения проделывал во льду отверстие, в которое входил перископ. [124]

Спуск «М-90» на воду воскресил в нашей памяти эти страницы истории, и мы гордились тем, что наш комдив принимал участие в подледных плаваниях на этом корабле. После спуска на воду «малютка» перешла к плавбазе «Аэгна» на Тучковую набережную Малой Невы.

В ноябре 1942 года произошло незабываемое в моей жизни событие — меня приняли в члены партии. То, о чем я мечтал всю свою сознательную жизнь — быть коммунистом, свершилось. Партийцы, обсуждая вопрос о моем приеме в партию, говорили больше всего о том, как я вел себя в боевых походах. Это и понятно. Ведь партия требовала от коммунистов примерности, мужества и стойкости в боях за Родину. Я перебирал в памяти походы на «М-102», превосходившие сроки автономности, прорывы лодкой противолодочных рубежей, вспоминал боевых друзей, мужественно смотревших смерти в лицо.

Выступления на собрании были лаконичными: «Достоин быть в рядах партии». И вот голосование и единодушное решение — перевести из кандидатов в члены партии.

А через несколько дней дежурный по бригаде объявил о вызове в политотдел. Я переоделся в выходную форму и с чувством волнения отправился за получением партбилета. Многое запомнилось в деталях. В каюте начальника политотдела я словно заново ощутил великую ответственность за дело партии. Начальник политотдела капитан 2 ранга М. Е. Кабанов посмотрел внимательно мне в глаза, как бы спрашивая: «Ну, не подведешь?» Он сказал:

— Партийная организация единодушно высказалась за принятие вас в партию. Значит, верит вам. Надеюсь, и в дальнейшем будете высоко нести звание члена партии, — и протянул мне красную книжицу партийного билета.

Итак, после двухгодичного кандидатского стажа я стал членом ВКП(б). Произошло это в блокадном Ленинграде. А спустя несколько дней на плавбазе «Полярная звезда» командующий Краснознаменным Балтийским флотом вице-адмирал В. Ф. Трибуц вручал правительственные награды подводникам. Он улыбался и, вручая ордена, шутил, говоря многим: «Верю, что это не последняя награда» или «Надеюсь, будем вас встречать из боевых походов салютами и поросятами на подносе».

В тот день мне была вручена первая награда Родины — орден Красной Звезды за № 74868. Позже, [125] 22 декабря 1942 года, Президиум Верховного Совета СССР принял Указ об учреждении медалей за оборону Ленинграда, Сталинграда, Одессы и Севастополя. В нашем дивизионе с большим подъемом прошел митинг личного состава. Вскоре начальник политотдела бригады от имени Президиума Верховного Совета СССР вручил малюточникам медаль «За оборону Ленинграда».

Ночь, полная тревог

В конце апреля 1943 года меня заранее предупредили, что в канун 1 Мая заступаю дежурить на командном пункте бригады. Дежурили в основном флагманские специалисты. Дело это было беспокойным и ответственным, и к нему мы готовились всесторонне. Перед праздником для инструктажа меня вызвал к себе начальник штаба бригады капитан 1 ранга Л. А. Курников. Когда я прибыл к нему в кабинет, он отложил все дела и ввел меня в обстановку. Отметил, что враг усилил бомбежки с воздуха и артиллерийские обстрелы Ленинграда и Кронштадта, а также островов Лавенсари и Сескар. Активизировали боевые действия вражеские катера, укрывшиеся в шхерах. В этих сложных условиях каждый выход подводной лодки из базы и ее переход морем требовал боевого обеспечения всеми силами флота.

На Балтийском море противник продолжал осуществлять морские перевозки стратегического сырья, вооружения и продовольствия. Для защиты своих морских сообщений гитлеровцы кроме гогландской и нарген-порккалауддской позиций оборудовали в ряде районов противолодочные рубежи. Для противодействия выходу подводных лодок противник продолжал постановки магнитных мин с самолетов в районах Невской губы и кронштадтских рейдов. Постановка мин осуществлялась без перерыва — выставлялось в среднем по 600 мин в месяц.

Фашисты широко применяли специальные приспособления — ловушки различных конструкций. К взрывным устройствам мин на тросах прикреплялись поплавки, что увеличивало во много раз площадь встречи с ними, а следовательно — и вероятность подрыва. К 1943 году общее число мин, выставленных гитлеровцами в Финском заливе, составляло 45 000.

Подводники, находившиеся в Ленинграде, по-прежнему входили в состав ВОГ — Внутренней обороны города, [126] охраняли места стоянок подводных лодок и плавучих баз. Экипажи продолжали выходить на боевую подготовку на речные полигоны. Большим подспорьем являлся морской полигон на одном из рейдов, на котором подводные лодки отрабатывали элементы курсовых задач под прикрытием береговой артиллерии фортов и кораблей охранения.

Ознакомив с обстановкой, начальник штаба пожелал мне удачного дежурства.

На КП я прибыл раньше обычного. Приняв дежурство, сделал вывод, что главным будет обеспечение перехода из Ленинграда в Кронштадт двух Краснознаменных подводных лодок — «Щ-323» и «Ш-406», которыми командовали капитан 2 ранга А. Г. Андронов и Герой Советского Союза капитан 3 ранга Е. Я. Осипов. И действительно, в ночь на 1 Мая они начали движение по Морскому каналу.

На борту «Щ-406» находились командир дивизиона капитан 2 ранга В. А. Полещук и флагманский штурман ОВРа Ленинградской военно-морской базы капитан-лейтенант Л. С. Вайсман, на «Щ-323» — флагманский штурман дивизиона подводных лодок капитан-лейтенант М. С. Солдатов, а также штурман одной из лодок нашего дивизиона старший лейтенант А. А. Смольский, который шел в боевой поход в качестве второго штурмана.

Охранение подводных лодок осуществляли бронекатера, катера МО и дымзавесчики. Лодки должны были следовать в обход открытой части Морского канала, по Ольгинскому створу, далее северным мелководным фарватером и из района Лисьего Носа — в Купеческую гавань Кронштадта. Выбор такого пути объяснялся значительной минной опасностью на Морском канале и интенсивными артиллерийскими обстрелами кораблей на нем.

Выход подводных лодок из базы — хлопотливое дело для дежурной службы, связанное со множеством запросов, согласований, разрешений и отдачей всяких указаний. Я, как говорится, сидел на телефонах. Наконец, все уладив, пожелал командирам обеих лодок счастливого плавания.

Первой шла «Щ-406», но в огражденной части Морского канала у нее обнаружилась неисправность гирокомпаса, и «Щ-323» вышла вперед. Повалил мокрый снег, и вскоре «Щ-406» потеряла впереди идущую лодку. [127]

В полночь погода еще больше ухудшилась. Усилился встречный западный ветер. Хлопья мокрого снега залепляли глаза. Видимость упала до нуля. Вахтенные с ходового мостика порой не могли разглядеть нос своего корабля. На мостике «Щ-323» находились: командир подводной лодки капитан 2 ранга А. Г. Андронов, старший помощник командира капитан-лейтенант Н. А. Семенов, флагманский штурман дивизиона М. С. Солдатов. Под козырьком ограждения рубки за рулем стоял боцман — мичман М. М. Морокко. Около половины первого наверх поднялся из центрального поста штурман старший лейтенант А. А. Шишаев и доложил о времени поворота на новый курс.

Все, кто находился на ходовом мостике, вглядывались в непроглядную тьму, отыскивая буксир, который должен был стоять у поворотного буя. В снежной пелене буксир обнаружить не удалось.

Когда моряки сигнально-наблюдательного поста, расположенного на оконечности огражденной части Морского канала, услышали взрыв, они доложили об этом на командный пункт бригады подводных лодок. С этого момента я потерял покой: непрерывно раздавались телефонные звонки, многие опрашивали о том, что случилось. Данные об обстановке на канале поступали отрывочные и с перебоями, но одно было ясно: одна из лодок подорвалась на мине.

Срочно требовалось организовать помощь, доложить обстановку командованию, вызвать на КП флагманских специалистов.

Первым прибыл флагманский инженер-механик бригады Е. А. Веселовский. Он без промедления занялся неотложными делами. Затем почти одновременно прибыли комбриг капитан 1 ранга С. Б. Верховский, сменивший в феврале 1943 года контр-адмирала А. М. Стеценко, начальник политического отдела М. Е. Кабанов, начальник штаба бригады Л. А. Курников, его заместитель Герой Советского Союза Ф. Г. Вершинин, другие офицеры.

События, происшедшие в заливе, прояснились не сразу. Полную картину положения дел на лодке я составил позже, уже после дежурства, когда побывал в госпитале и навестил пострадавших, в частности, о многом меня проинформировал капитан-лейтенант М. С. Солдатов.

Вот как все это случилось. [128]

Взрывом повредило подводную лодку «Щ-323». Многие члены экипажа, в том числе командир лодки капитан 2 ранга Алексей Герасимович Андронов погибли. Находящихся на ходовом мостике взрывная волна выбросила за борт. Флагманский штурман дивизиона Солдатов был контужен, острая боль усугубилась ушибом ноги. Холодная вода заглушала боль, но все равно на плаву он держался с трудом. Рядом плавали штурман А. А. Шишаев и старшина 1-й статьи П. О. Евдокименко, который во время взрыва находился в отсеке у гирокомпаса — на своем месте по боевому расписанию. Его сильно оглушило, но сознание он не потерял.

В четвертом отсеке образовалась пробоина, через которую хлынула ледяная вода. Она подняла штурманского электрика под подволоку, где образовалась воздушная подушка. Где-то рядом слышались стоны старшины трюмных машинистов Ф. М. Алганова и радиста главного старшины А. Е. Трудоношина. Вдруг снова раздался взрыв, и на этот раз Евдокименко лишился сознания, когда очнулся, то находился уже вне лодки, на поверхности залива. Очевидно, второй взрыв сорвал вентили на баллонах высокого давления и воздух стал вытеснять воду из отсека.

В критическом положении подводники проявили бесстрашие и хладнокровие; оставшиеся в живых, как говорится, смерти смотрели в лицо, никто не дрогнул, не растерялся. Уцелели только два отсека, изолированные друг от друга герметической переборкой.

На лодке погас свет, не хватало кислорода. Путем перестукивания была налажена связь со всеми отсеками. Выяснилось, что внутри корабля находятся одиннадцать человек. Постепенно все они сосредоточились в кормовом отсеке, из которого на поверхность моря было два выхода — через входной люк с использованием тубуса и через торпедные аппараты. Но при осмотре установили, что входной люк заклинило. Решили выходить через торпедные аппараты.

Коммунист М. Г. Гладков, старший из собравшихся в кормовом отсеке, спросил: «Кто пойдет первым через торпедный аппарат?» «Я пойду», — сказал торпедист С. Г. Киселев. Получив задание выйти на поверхность, он начал разминку. Был затоплен кормовой отсек, создана воздушная подушка, и подводники вслед за Кисейным один за другим поднялись на поверхность залива.

Краснофлотец с плавбазы «Аэгна» А. М. Назаров не [129] умел пользоваться индивидуальным спасательным аппаратом. (На подводной лодке он оказался случайно в качестве пассажира.) Гладков пояснил, как пользоваться аппаратом, помог ему провести пробное погружение и только после этого приказал: «Выходи!» Назаров благополучно выбрался на поверхность залива.

Последним покинул подводную лодку коммунист М. Г. Гладков. Он и его товарищи после взрыва продержались на подводной лодке семь часов!

Все, кто оказался в ледяной воде, мужественно продолжали бороться за жизнь, помогая друг другу. Все меньше оставалось людей на плаву. Несколько человек погибло от переохлаждения. Спаслись двое — краснофлотцы И. А. Харченко и А. М. Назаров. Эти богатыри, пробыв в ледяной воде много часов, выжили. Впоследствии вместе с Солдатовым, Шишаевым и Евдокименко, тоже выжившими чудом, они продолжительное время находились в госпитале, а затем вернулись в строи и участвовали в боях с немецко-фашистскими захватчиками. Солдатов, Евдокименко и Харченко дожили до Дня Победы.

В ту трагическую ночь мне приходилось уточнять обстановку, связываться с должностными лицами, с частями и кораблями, передавать распоряжения командира бригады. Сознание того, что рядом гибнут товарищи, побуждало действовать быстро и решительно. Были приняты меры по ускорению подачи к месту взрыва понтонов и водолазных ботов. По приказу командования плавсредства аварийно-спасательной службы без промедления начали движение в назначенный район. Мы торопились, так как понимали, что с началом рассвета гитлеровцы начнут прицельный обстрел подводной лодки и плавсредств. Не исключались и атаки вражеских катеров.

Возвращался я с дежурства на плавбазу «Аэгна» с тяжелыми думами. Многих в ту ночь мы потеряли. Погибли два моих однокашника по учебе в военно-морском училище — командир минно-артиллерийской боевой части подводной лодки «Щ-323» старший лейтенант А. И. Осипов, человек исключительного оптимизма, весельчак, и штурман подводной лодки «М-77» старший лейтенант А. А. Смольский, романтик, влюбленный в морскую службу.

Трагическая судьба подводной лодки «Щ-323» долго еще стояла перед моими глазами. Корпус лодки до 1945 года оставался на бровке Морского канала, всего в [130] нескольких сотнях метров от его огражденной части. Все это время на ее флагштоке развевался Военно-морской флаг и проходившие корабли салютовали ему, отдавая долг памяти тем, кто отдал свои жизни в жестокой борьбе с немецко-фашистскими захватчиками.

Летом 1945 года «Щ-323» перевели на другое место. Погибшие члены экипажа были захоронены на Смоленском кладбище. Люди сохранили память о них.

17 октября 1980 года останки членов экипажа перезахоронили на мемориальном кладбище Васильевского острова. Под звуки траурного марша многолюдная процессия двигалась от главных ворот Смоленского кладбища до мемориала, где захоронены защитники Ленинграда, погибшие в годы блокады. За урнами с прахом героев шли ветераны — их боевые соратники, родные, трудящиеся района.

Траурный митинг открыл председатель совета ветеранов подводников вице-адмирал в отставке Л. А. Курников. От имени ветеранов слово предоставили мне.

6 мая 1983 года подводники вновь собрались на мемориальном кладбище по случаю открытия памятника сооруженного при активном участии трудящихся Василеостровского района и военных моряков. Спало белое полотнище — и четыре торпеды устремились ввысь, как бы символизируя полет в бессмертие тех, кто ценой своих жизней добывал победу. У основания памятника на гранитных плитах выбиты тридцать семь фамилий членов экипажа Краснознаменной подводной лодки «Щ-323» и четырехстишие поэта-балтийца Всеволода Азарова:

Пусть камень поведает грозные были,
Друзья принесут благодарность в награду
Подводникам, что Ленинград защитили.
Их лодкам, что первыми рвали блокаду.

Необычный рейс

Солнечным утром командир дивизиона П. А. Сидоренко и я обходили подводные лодки, приткнувшиеся к каменной стенке: они словно бы отдыхали после трудных походов. Иные корпуса хранили на себе следы войны: вмятины от осколков и наваренные листы металла на пробоинах. Чуть в сторонке стояли две подводные лодки — «М-77» и «М-79». Они отличались от других «малюток» своей архитектурой и боевыми возможностями. Эти лодки [131] — первенцы отечественного судостроения. К началу войны они уже претерпели технический да и моральный износ, имели ограниченные возможности плавания, погружаясь на глубины до тридцати метров.

Командир дивизиона П. А. Сидоренко, глядя на эти «малютки», задумчиво произнес:

— Что делать с ними? Матросы каждый день обращаются: «Когда нас пошлют на боевое задание?» А когда объясняешь причины вынужденной стоянки, в один, голос заявляют: «Переведите на другие подводные корабли, которые ходят в море, или спишите в морскую пехоту».

Ценную мысль высказал капитан 2 ранга Е. Г. Юнаков, командир дивизиона средних лодок, не терявший своих связей с экипажами «малюток». Он предложил перебазировать подводные лодки «М-77» и «М-79» на Ладожское озеро для решения задач разведки и борьбы с судоходством противника. И вот я получил задание обосновать возможность и необходимость такого предложения, а также разработать мероприятия по перебазированию.

Командование бригады и дивизиона впервые разрабатывали руководство по действиям подводных лодок в озерных условиях. Прежде всего встал вопрос, как их доставить на Ладогу из блокадного Ленинграда. Ведь большая часть левого берега Невы, несмотря на прорыв блокады Ленинграда и освобождение города Шлиссельбурга (Петрокрепости), все еще находилась в руках врага.

Итак, Нева для перехода на озеро исключалась. Вспомнили предвоенную практику. Перевозки малых кораблей с флота на флот в ту пору случались нередко. По железным дорогам подводные лодки перевозились как правило, на специальных транспортерах.

Предложение — перевезти «малютки» по железной дороге — доложили наркому ВМФ адмиралу Н. Г. Кузнецову. Он одобрил, и мы развернули подготовительные работы.

Нужно было пробудить у коммунистов, комсомольцев и всего личного состава чувство высокой ответственности за выполнение необычной и сложной задачи, поставленной командованием. Было решено провести объединенное открытое партийное собрание двух экипажей приглашением флагманских специалистов дивизиона бригады. [132]

Участники собрания с воодушевлением восприняли приказ о переводе подводных лодок на Ладожское озеро.

— Члены экипажа нашей лодки, — подчеркнул в своем выступлении командир «М-77» И. М. Татаринов, — горятся тем, что им выпала честь прокладывать новые пути в использовании малых подводных лодок в закрытых пресных водоемах. И мы приложим все силы, чтобы оправдать высокое доверие.

Партийное собрание выразило стремление личного отава — тщательно подготовиться к перевозке подводных лодок и освоению озерного плавания. Решили трудиться посменно, круглые сутки. Флагманские специалисты штаба взяли на себя обязательства возглавить работы.

Собрание придало мощный импульс в подготовке лодок к перебазированию. Люди трудились самоотверженно, днем и ночью. Флагманские специалисты штаба выступили организаторами многих начинаний.

Основная тяжесть труда легла на плечи командиров подводных лодок И. М. Татаринова и К. С. Кочеткова (его перед самой отправкой на Ладогу заменил А. Клюшкин, прибывший с Тихоокеанского флота). Командир дивизиона П. А. Сидоренко координировал усилия штаба дивизиона и экипажей кораблей. При этом напоминали морякам, что предстоящее озерное плавание явится дальнейшим развитием боевого использования подводных сил в новых условиях и что оба экипажа станут первопроходцами в деле освоения закрытых пресных водоемов.

Первое, с чем нам пришлось столкнуться, так это с поиском специальных транспортеров для перевозки лодок. В Ленинграде их не оказалось. И тогда было принято решение осуществить перевозку на обычных открытых платформах. Пришлось разработать специальное крепления корпусов. Чтобы облегчить лодки, с них сняли аккумуляторные батареи, оружие, все корабельные запасы и различное имущество. Мы изучили путь движения эшелона, учли его проходимость по высоте под мостами, линиями высоковольтных передач и другими сооружениями.

Первой начали погружать «М-79». Она всю зиму простояла на Балтийском заводе в качестве электростанции: подавала электроэнергию в цеха по 12–14 часов в сутки. Перед отправкой на Ладогу личный состав своими силами в исключительно короткие сроки произвел капитальный [138] ремонт главных и вспомогательных механизмов. Плавучие краны подняли «малютку» из воды и установили на железнодорожные платформы. Такая же операция была произведена и с «М-77». Платформы с подводными лодками, зачехленными брезентом, перевели на полустанок, расположенный на окраине Ленинграда, — Дачу Долгорукова. Здесь теперь был железнодорожный узел, через который следовали транзитные поезда и где формировались составы. С этого полустанка должен был начаться необычный рейс «малюток» на Ладогу.

В те дни встал вопрос: кому из машинистов депо доверить проводку уникального поезда? Кандидатов было несколько, но выбор пал нa члена комсомольского бюро депо, молодого, но уже опытного и обстрелянного на войне машиниста Василия Алексеевича Еледина.

В. А. Еледин в первую блокадную зиму, когда в городе недоставало топлива, водил комсомольский паровой «ЭШ-4375»{13}, обеспечивая торфом 5-ю городскую электростанцию, единственную, которая в то время снабжала электроэнергией Ленинград.

После прорыва блокады в январе 1943 года Еледин стал водить поезда, обеспечивавшие сообщение Ленинграда со страной. Был он тогда машинистом паровоз «ЭУ-708–83», сержантом, командиром отделения, возглавлял комсомольско-молодежную бригаду.

В конце апреля В. А. Еледину было поручено приступить к выполнению задания Военного совета фронта по перевозке эшелона с подводными лодками. Состав был необычным, и требовалось особое внимание при его комплектовании, а также и при движении на трех платформах.

— Вези аккуратно, без рывков, — сказал начальник паровозной колонны Н. И. Кошелев, напутствуя В. А. Еледина и его помощников, совсем еще молодых пареньков — Алексея Илларионова и Михаила Стебунова. — Подводные лодки — груз ответственный, скорость движения не должна превышать полутора-двух километров в час.

Нас особенно беспокоили крутые повороты железнодорожной колеи. Подводники проверили крепления, [134] убедились, что все сделано надежно. С эшелоном следовали энергетики, связисты, такелажники, сварщики и водолазы. Движение началось во время, предусмотренное графиком транспортировки.

Еледин впоследствии рассказывал, что «за паровозом был прицеплен вагон для представителей военно-морского командования, управления железной дороги и различных специалистов, но в нем не было необходимости. Почти все сопровождающие шагали рядом с платформами. От «конвоя» только и слышались предостерегающие окрики: «Потише!», «Внимание!», «Осторожно!». Но я и без них — сплошная бдительность, знаю, что везу. Небось не ждут фашисты такого гостинца в водах Ладоги. Думаю об этом и, честно говоря, горжусь, что мне доверили перевезти «малютки».

У станций Заневский Пост, Всеволожская и Рахья энергетики вынуждены были снять провода линий высоковольтных передач, так как состав не мог пройти, а с проходом эшелона восстановили их. Больше всего досталось связистам. Свыше трехсот раз они рассоединяли, а затем восстанавливали многочисленные линии связи. Особенно сложным оказался участок пути от станции Рахья до станции Ириновка. Здесь очень много закруглений. Поворот следовал за поворотом.

Но вот самый сложный участок дороги позади. Поезд прибыл на конечную станцию Ладожское Озеро. Осталось пройти трехкилометровый путь до бухты Гольсмана. Здесь было проложено две колеи, условно названные «Костыль» и «Болт». Они доходили до слипа, используемого для вывода из воды на железнодорожный путь топливных цистерн. Водолазы отдали крепления, и подводная лодка «M-79» соскользнула на воду. Ее отбуксировали в бухту Морье. Такой же путь прошла и «М-77».

Так на Ладожском озере появились подводные лодки. Они составили отдельную группу, подчиненную командующему Ладожской военной флотилией контр-адмиралу В. С. Черокову. Местом их постоянного базирования стала главная база флотилии — Новая Ладога, расположенная в устье Волхова. Экипажи разместились на правом берегу реки в деревянных домах, добротно срубленных из сосновых бревен.

Подводникам требовалось время, чтобы врасти в новую обстановку. Прежде всего следовало освоить озеро как район боевых действий. В определенных отношениях Ладожское озеро морю не уступает. Это самое большое [135] озеро в Европе. Его длина — 219 километров, ширина — 83 километра, глубины — до 230 метров. Средняя глубина порядка 50 метров. По глубинам озеро приближается к Финскому заливу, если не принимать во внимание его глубоководные впадины. Здесь подводные лодки могли вести боевые действия в северной и центральной части.

На Ладожском озере более 660 островов, которые в своем большинстве расположены на северо-западе, где образуют шхеры. Северные берега большей частью высокие и скалистые, изрезанные глубоко впадающими в них фьордообразными заливами. Южные берега преимущественно низкие, слабо изрезанные, поросшие лиственным лесами, с множеством песчаных и каменистых кос, пляжами. На озере, особенно в осенне-зимний период часты сильные ветры, развивающие штормы, по своей силе не уступающие балтийским. Волны крутые и резкие. Много неприятностей достается кораблям, застигнутые штормами в открытом озере.

На озере противник имел корабельный состав, но в основном финский, состоящий из судов малого водоизмещения и катеров. Имелась небольшая группа итальянских торпедных катеров и немецких десантно-артиллерийских самоходных барж-катамаранов типа «Зибель» доставленных по железной дороге через финскую территорию. Противолодочной обороны на озере противник, по существу, не имел.

Незначительной была и минная опасность. Ставились в основном одиночные финские противокорабельные мины типа «Маталла» у прибрежных коммуникаций и устьях рек на подходах к пунктам стоянок наших кораблей и судов. Они сравнительно легко обезвреживались.

На озере легко решалась одна из главных проблей подводников — обеспечение в достаточном количестве и в любое время плавания пресной водой. Ее запасы были неограниченны.

Изучив особенности Ладоги, экипажи «М-77» и «М-79» приступили к выполнению боевых задач. Ладожская военная флотилия, как составная часть Балтийского флота, оперативно взаимодействовала с войсками Ленинградского и Волховского фронтов, на стыке которых она располагалась, а затем и Карельского фронт. Флотилия обеспечивала безопасность единственной водной артерии, связывающей Ленинград со страной, [136] находясь на флангах фронтов, содействовала их войскам в ведении боевых действий на озерном направлении.

Летом 1943 года я начинал рабочий день с изучения донесений с «малюток», находившихся на Ладожском озере, и докладывал вытекающие из них выводы командиру дивизиона. Что же было общего в тех донесениях? Какие задачи решали лодки? Прежде всего они вели разведку в интересах флотилии и фронтов, высаживали и снимали с побережья, занятого противником, разведывательные группы, несли дозоры и своим присутствием создавали угрозу для судоходства противника на озере, вынуждали его принимать контрмеры, требовавшие больших затрат сил и средств.

До конца 1943 года «малютки» совершили на озере десять боевых походов. Подводная лодка «М-77» под командованием капитан-лейтенанта И. М. Татаринова совершила три похода, продолжительностью по пять суток каждый, в районы Андрусовской губы, острова Валаам и восточного побережья. Успешные боевые походы совершила и «М-79» под командованием гвардии капитана 3 ранга С. З. Тращенко, сменившего капитан-лейтенанта А. А. Клюшкина, который был назначен командиром подводной лодки «С-4». В это же время на ней сменился и инженер-механик. Новый командир БЧ-5 старший техник-лейтенант В. Н. Нестеров взялся за дело с большим желанием и энтузиазмом.

В первые годы после войны, когда мне довелось командовать Краснознаменной подводной лодкой «Лембит», я ближе познакомился с ним. Василий Нестерович имел качества, присущие зрелым подводникам. Руководя подчиненными, он всегда был вместе с ними. Таких, как он, любовно называли трудягами. Уверенность Нестерова в людях и его высокие качества флотского инженера-механика помогали ему управлять подразделением в самых сложных условиях.

Но вернемся к боевым действиям подводных лодок на Ладоге. В октябре Волховский фронт в бухте Муста-лахти высаживал диверсионный десант. «М-77» выполняла в его интересах задачи навигационно-гидрографического обеспечения, выставила в районе подхода десанта буй и продолжала вести наблюдение. В это же время у базы корабельных сил противника — Лахденпохья находилась «М-79». Она вела наблюдение за неприятельскими кораблями. Обе подводные лодки успешно выполнили свои боевые задачи. [137]

Несколько дней спустя «М-79» произвела разведку побережья между устьями рек Тулокса и Видлица. Этот район особенно интересовал командование Волховского фронта, как наиболее удобный для высадки оперативно-тактического десанта в случае наступления советских войск в межозерном районе на олонецком направлении.

Подводная лодка «М-79» до начала ледостава еще дважды выходила на разведку в этот район и оба раза доставляла командованию ценные сведения о противнике.

В ноябре в очередной пятидневный поход вышла подводная лодка «М-77», имея задачу высадки разведчиков на побережье, занятое противником. Боевая задача была решена успешно.

Завершив летнюю кампанию на Ладожском озере, «малютки» занесли на свой счет ряд успешно решенных боевых задач. Наиболее отличившимся командующий Ладожской военной флотилией контр-адмирал В. С. Чероков вручил награды Родины. В числе награжденных были командир подводной лодки «М-77» капитан-лейтенант И. М. Татаринов, старшина 1-й статьи А. Р. Мальцев, старшина 2-й статьи П. И. Чугунов, старший краснофлотец Н. Ф. Ханычев. Они были первыми из подводников, награжденными за отличные боевые действия на Ладоге.

Огненная земля Лавенсари

В первых числах мая командир дивизиона Петр Антонович Сидоренко отбыл на остров Лавенсари с группой штабных офицеров, а я остался в Кронштадте. Он получил задание — исполнять обязанности представителя бригады при Островной военно-морской базе. По характеру человек беспокойный, Петр Антонович, занимаясь новым делом, жил заботами дивизиона и беспрерывно связывался с нами. Когда он вызывал к телефонному аппарату кого-либо из офицеров штаба, то чаще всего подходил я. Петр Антонович интересовался делами в дивизионе, на отдельных лодках. Однажды и я спросил его о положении на острове.

— Забот много, и все срочные. Лавенсари как мишень — враг беспрерывно атакует нас. Покоя нет... — ответил Сидоренко.

Лавенсари — передовая маневренная база. Она была [138] удобной для стоянки надводных кораблей и подводных лодок. Она имела огромное значение, и противник усиленно атаковывал ее. Несмотря на непрекращающиеся атаки с моря и воздуха, остров стоял нерушимым бастионом, а его гарнизон продолжал вести активные боевые действия.

Гитлеровцы однажды пытались высадить десант и захватить Лавенсари, но эта их попытка кончилась полным крахом.

Для врага целью № 1 была стоянка подводных лодок и надводных кораблей. Она подвергалась систематическим атакам вражеской авиации и артиллерийским обстрелам из дальнобойных орудий, установленных на Кургальском полуострове.

Только по ночам несколько снималось напряжение у пирса велись погрузочно-разгрузочные работы. В это время вблизи острова действовали фашистские катера. Они минировали подходы, атаковывали конвои и дозоры. Наши подводные лодки входили в бухту Норе-Копельлахт (Окольная) и выходили из нее в темное время, а в период белых ночей — под прикрытием дымовых завес, которые ставились в этом районе периодически для дезориентации противника. Стоянка в бухте, однако, полностью не обеспечивала безопасность подводных лодок. Приходилось рассредоточиваться, погружаться в подводное положение и все светлое время лежать на грунте.

На рубеже 1942–1943 годов на флоте произошли изменения, которые способствовали улучшению обеспечения боевой деятельности подводных лодок. Главная военно-морская база флота стала Кронштадтским морским оборонительным районом (КМОР), а островной укрепленный сектор (ОУС) — Островной военно-морской базой (ОВМБ). Перестройка позволила лучше и с большей эффективностью организовать взаимодействие всех сил по поддержанию благоприятного для нас оперативного режима в восточной части Финского залива. Все эти изменения, безусловно, учитывались нами, штабными работниками, при подготовке документов.

В приказах, поступающих от командования КБФ, раскрывались задачи флота на летнюю кампанию 1943 года. Подводным лодкам, авиации и торпедным катерам предстояло нарушать морские сообщения противника. Главной же задачей по-прежнему оставалось обеспечение развертывания подводных лодок. [139]

В начале июля 1943 года на совещании политработников КБФ выступил народный комиссар Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецов. «Время дорого, — сказал он. — Мы накануне крупных событий. Вам, балтийцам, надо забыть слова «Мы не отдадим Ленинград» — пора думать о наступлении, о возвращении Нарвы, Таллина, Риги»{14}.

С началом кампании 1943 года на Лавенсари в разное время находились подводные лодки, действующие в составе первого и второго эшелонов: «Щ-303», «Щ-406», «Щ-408», «С-9» и «С-12».

После возвращения из разведки гвардейской подводной лодки «Щ-303», которой командовал Герой Советского Союза капитан 3 ранга И. В. Травкин, окончательно стало ясно, что основной преградой для подводных лодок является варген-порккалауддский противолодочный рубеж. Форсирование его можно было обеспечить лишь при тесном взаимодействии всех сил флота. Прежде всего требовалась поддержка авиации для уничтожения фашистских надводных кораблей и катеров, а также для разрушения стационарных противолодочных средств на рубеже.

С последней декады июня 1943 года было приказано развернуть второй эшелон. Перед этим в разведывательные походы вышли подводные лодки типа М. Им предстояло установить фарватеры противника и возможности следования средних подводных лодок через гогландскую позицию, обеспечить высадку и прием разведывательных групп с побережья, занятого фашистами, а при благоприятных условиях уничтожать вражеские подводные лодки, корабли и катера дозоров.

К выполнению поставленных задач готовились «М-90»,; «М-96» и «М-102». На «малютках» прибавилось по одному офицеру: в штат ввели командира БЧ-2–3, ведающего торпедным и артиллерийским вооружением.

В ночь на 3 июля мы провожали на задание из Кронштадта подводные лодки «М-96» и «М-102». В составе экипажей шли новые штурманы, они же помощники командиров. На «М-96» — старший лейтенант Е. А. Антипов, ранее служивший на «М-83», участвовавший в обороне Лиепаи в первые дни войны, а на «М-102» — лейтенант А. М. Капитонов. [140]

Стояла тихая белая ночь. Как обычно, мы пожали командирам руки, пожелали счастливого плавания и благополучного возвращения в родную базу. Командир «М-96» капитан-лейтенант Николай Иванович Карташев, улыбаясь, сказал: «Постараемся», а командир «М-102» Петр Васильевич Гладилин, человек очень осмотрительный, вдруг как-то шутливо бросил:

— Куда же мы денемся. Конечно, вернемся...

Будучи прежде помощником Петра Васильевича, я знал, что экипаж лодки сплоченный, люди в нем — опытные, искушенные в военном деле. И все же каждый боевой поход — это испытание экипажа на прочность и, если хотите знать, степень удачи... Вот почему, сказав, что экипажам обеих «малюток», безусловно, по плечу любые сложные боевые задачи, я с некоторой тревогой посмотрел на Гладилина.

Вскоре поступили первые донесения. Под прикрытием дымзавес обе подводные лодки благополучно вышли из Кронштадта. До Лавенсари переход прошел спокойно, без происшествий. Но противник, очевидно, обнаружил прибытие к острову подводных лодок. 7 июля последовало пять воздушных налетов, в которых участвовало более семидесяти самолетов. Они бомбили стоянку кораблей.

«М-96» своевременно отошла от пирса, прибыв в назначенную точку рассредоточения, погрузилась под воду и легла на грунт — толща воды защитила ее и бомбы вреда не причинили.

«М-102» с отходом несколько задержалась. Она продолжала стоять ошвартованной у баржи. Когда налетела первая волна самолетов, на ходовом мостике находились помощник командира лейтенант А. М. Капитонов, парторг боцман главный старшина А. А. Захаров и командир отделения рулевых-сигнальщиков старшина 2-й статьи Н. И. Сухарев. Бомбы падали совсем рядом. Столбы воды, перемешанной с песком, закрыли корабли. «М-102» была готова к отходу. Ждали командира П. В. Гладилина: он был в штабе. Наконец прибежал. Ему оставалось сделать всего несколько шагов, чтобы занять свое место. Но, когда он приблизился к трапу, у борта «малютки» разорвалась бомба. Осколки застучали по корпусу подводной лодки. Командир упал на палубу баржи, не успев ступить на трап. Осколок бомбы оборвал его жизнь. На ходовом мостике смертельно ранило помощника командира. Тяжелораненый командир отделения [141] рулевых-сигнальщиков Сухарев пытался помочь ему, однако силы оставили его и он потерял сознание.

Боцман Захаров сообщил о случившемся в центральный пост и скомандовал, чтобы вынесли наверх сумку с медикаментами: по штату он исполнял обязанности корабельного фельдшера. По семафору через сигнально-наблюдательный пост доложили о случившемся командованию, и через несколько минут комдив был на лодке. С ним прибыли врачи, но их помощь А. М. Капитонову уже не потребовалась: он скончался, а Сухареву она была оказана вовремя.

В командование подводной лодкой вступил командир дивизиона П. А. Сидоренко.

Ранним утром 8 июля с приспущенным Военно-морским флагом «М-102» вошла в Купеческую гавань Кронштадта. Известие о гибели Петра Васильевича Гладилина потрясло меня. Войну я начинал вместе с ним. Мы многое пережили, деля поровну и горечь неудач и радость побед. За долгие месяцы научились понимать друг друга с полуслова, стали не только сослуживцами, но и друзьями. Встреча в начале пути с таким командиром, как Гладилин, во многом предопределила мою дальнейшую службу на флоте.

Погиб и Алексей Михайлович Капитонов — молодой, подававший надежды подводник и прекрасный человек. В качестве офицера Алексею так и не пришлось воевать на «малютках». Это был его первый и последний боевой поход.

Через три дня Петра Васильевича Гладилина и Алексея Михайловича Капитонова со всеми воинскими почестями похоронили на Военном кронштадтском кладбище. На могилах поставили скромные пирамиды с пятиконечными звездами.

В результате бомбежки и пушечно-пулеметного обстрела вражескими самолетами в корпусе и рубке «М-102» появилось более двухсот пробоин. «Малютка» временно вышла из строя, и ее поставили ненадолго в док. Вскоре назначили новых командира и его помощника. Командиром «М-102» стал капитан-лейтенант Н. С. Лесковой. Проходя до этого службу на Тихом океане, он неоднократно писал рапорты с просьбой отправить его на действующий флот. Его желание удовлетворили. Николай Степанович стал балтийцем и моим товарищем. Наша дружба продолжалась и после войны, когда пришлось служить в разных соединениях. Его [0142] помощником стал балтиец капитан-лейтенант Н. Г. Симонов, получивший фронтовую закалку в морской пехоте, сражавшейся на островах Финского залива.

Как рассказал позже мой боевой друг Е. А. Антипов, «M-96» в течение двух недель после этих событий осталась на Лавенсари, а 18 июля вышла в боевой поход. В этот раз она действовала в районе, расположенном к северу и востоку от острова Гогланд. В ее задачу входила разведка подходов к Хапасарским шхерам и входных фарватеров в Котку, Ловису и Порво. В целях развертывания последующих подводных лодок бригады в Балтийском море необходимо было найти протраленные фарватеры в северном проходе гогландской противолодочной позиции. В общих чертах мы подставляли, что вражеская коммуникация, соединяющая порты северного и южного побережий залива, проходит западнее островов Гогланд и Большой Тютерс, но выходов на нее из шхерного района еще не знали.

«М-96» действовала на опушке шхер в малоизвестном районе, среди коварного нагромождения скал, валунов и камней. Следуя малым ходом в подводном положении, «малютка» выскочила на каменистую банку Тумола и повредила вертикальный руль. Это обстоятельство вынудило лодку возвратиться на Лавенсари, а затем в Кронштадт для ремонта.

Готовясь к новым боевым походам, мы изучали опыт подводных лодок бригады, действовавших в Финском заливе в мае — августе. В это время им удалось успешно форсировать гогландский противолодочный рубеж, но прорвать нарген-порккалауддскую позицию они не смогли, хотя и прилагали немалые усилия.

Действиям подводных лодок при прорыве противолодочных рубежей уделялось особое внимание. На одном из совещаний в сентябре 1943 года командир бригады проинформировал нас, командиров кораблей и офицеров штабов, об уроках, которые стоит вынести из походов подводных лодок «С-12» под командованием капитана 3 ранга А. А. Бащенко и «С-9» во главе с капитаном 3 ранга А. И. Мыльниковым, состоявшихся в августе этого года.

«С-12», выполнявшая задачу севернее острова Найссар (Нарген), не добилась успеха, а «С-9» сообщила важные сведения о нарген-порккалауддском противолодочном рубеже. Ведя разведку в районе противолодочных сетей, она пять раз коснулась минрепов и установила, [0143] что бомбежка нашей авиацией ожидаемых результатов не дала — сети остались целыми. Они охранялись многочисленными дозорами катеров, выставленных на протяжении всего рубежа с интервалами в две мили. За сетевой преградой наблюдалось движение кораблей и судов, очевидно, между Хельсинки и Таллином. «С-9» выстрелила две торпеды с целью разрушить сети, но это не особенно сильно повредило их.

12 августа 1943 года «С-9» легла на курс в базу. Находясь к юго-западу от острова Вайндло, она передала по радио донесение, и после этого связь с ней прекратилась.

Походы этих лодок подтвердили, что для балтийских подводников сложилась неблагоприятная обстановка. Сил и возможностей для уничтожения вражеских противолодочных сетей флот не имел, и командование приняло решение о прекращении выхода подводных лодок в Балтийское море до изменения обстановки. Однако подготовка наступательных действий войск Ленинградского фронта потребовала сведений о состоянии обороны противника на побережье и островах залива. Добыть эти данные поручили подводным лодкам «М-96» и «М-102».

Командиру «М-96» была поставлена задача форсировать гогландский противолодочный рубеж, высадить на Гогланд две группы разведчиков, а затем вести поиск и уничтожение боевых кораблей и транспортов в районе к западу от острова до банки Калбодагрунд. Базовые тральщики и катера МО вывели «М-96» в точку погружения для самостоятельного движения в назначенный район боевых действий. Следуя через центральный проход гогландского противолодочного рубежа, лодка благополучно форсировала его. В первую же ночь она скрытно высадила разведывательную группу в средней части Гогланда, не встретив противодействия противника. Используя темное время суток, «малютка» начала движение к северной части острова, чтобы высадить вторую разведывательную группу. Но этому помешали световые сигналы, подаваемые фонарем в сторону моря. Командир отказался от высадки второй группы, и подводная лодка, погрузившись на глубину, отошла от острова. Через двое суток высадка второй группы разведчиков состоялась.

Выполнив задачу и исчерпав автономность, 3 сентября «малютка» удачно прошла гогландский противолодочный [144] рубеж, теперь уже с запада на восток, возвратилсь на Лавенсари, а затем с попутным конвоем перешла в Кронштадт для очередного межпоходного ремонта.

Подводная лодка «М-102», высадив разведывательную группу на остров Большой Тютерс, 6 сентября во время поиска вражеских кораблей и судов в Нарвском заливе встретилась с четырьмя сторожевыми кораблями противника, которых атаковывала наша авиация. Момент для атаки их торпедами был исключительно благопрятный. Но «малютка» упустила время, и сторожевые корабли вышли из сектора атаки. Догнать их «М-102» уже не могла. Фашистские корабли полным ходом удались от подводной лодки и вскоре скрылись за гористом.

Такие встречи с вражескими надводными кораблями Финском заливе происходили не часто, и было очень обидно за допущенное промедление. Н. С. Лесковой, как командир подводной лодки, переживал больше всех.

«М-102» пробыла на позиции пятнадцать суток, но больше встреч с противником не имела. Преодолев многочисленные минные поля, она возвратилась в базу и начала подготовку к очередному боевому походу.

На фарватерах Невской губы

У каждого человека есть своя мечта. Она окрыляет его, зовет к действию.

Будучи еще курсантом Военно-морского училища имени М. В. Фрунзе, плавая позже на подводных лодках «М-62» и «М-102», проходя службу флагманским штурманом дивизиона, я не расставался со своей мечтой — стать командиром корабля. Эта мечта прибавляла мне сил, одухотворяла. Сознавая, насколько ответственна и трудна должность командира подводной лодки, я усиленно готовился к этому нелегкому поприщу, старался быть похожим на лучших командиров. Моим воображением владели образы легендарных флотоводцев, командиров кораблей отечественного флота: адмиралов Ушакова, Нахимова, Макарова, командиров «Меркурия», «Варяга», «Стерегущего». С большой признательностью я вспоминал уроки своих учителей — преподавателей военно-морского училища: И. Н. Дмитриева, В. П. Суйковского, Д. П. Белоброва, Б. П. Хлюстина, Н. Ю. Авраамова, [145] И. В. Соколова, П. Д. Быкова, Б. М. Подвысоцкого, А. А. Паскина, Н. Н. Шенского и других. Это были люди с богатым жизненным и профессиональным опытом, щедрым сердцем. Большинство из них участвовали в первой мировой войне, а И. Н. Дмитриев и В. П. Суйковский — в Цусимском морском сражении. Будучи патриотами своей Родины, многие из них в годы гражданской войны сражались против белогвардейцев и интервентов, а позднее участвовали в Великой Отечественной войне.

Эти преподаватели учили нас, курсантов, на примерах самоотверженной, полной героизма службы верных сынов нашей Родины — моряков-патриотов.

Особенно большую память о себе оставил Борис Павлович Хлюстин, преподаватель мореходной астрономии. С первых дней Великой Октябрьской социалистической революции он стал на сторону восставшего народа. В годы гражданской войны Борис Павлович уже обучал курсантов советского флота. Учебник, созданный Б. П. Хлюстиным еще в тридцатые годы, не потерял своей актуальности и до наших дней. Он стал моим постоянным спутником на флоте.

Настольными книгами командиров кораблей стали учебники преподавателей морской практики Н. Ю. Авраамова и Б. М. Подвысоцкого.

Заслуга наших учителей была в том, что они сумели зажечь в сердцах своих учеников любовь к военно-морской службе, пробудили в нас стремление к совершенствованию своих знаний и нравственных качеств.

Служба на подводных лодках продолжила мои университеты.

Добрым словом вспоминаю своего командира Петра Васильевича Гладилина, который разрешил мне впервые самостоятельно управлять подводной лодкой в надводном и подводном положении. Какое это великое, волнующее чувство — ощущать, что корабль повинуется тебе!

Я усердно учился всему — общению с людьми, управлению маневрами, умению использовать оружие и другие боевые средства. И все же, когда весной 1943 года мне предложили занять должность командира подводной лодки «М-90» (ее командир, капитан-лейтенант С. М. Эпштейн, заболел), я немного растерялся и попросил время, чтобы все обдумать. Меня охватили сомнения: дорос ли я до такой высокой должности. [146]

Но вот наступил день проверки моих знаний и умения. Экзаменовал начальник штаба бригады подводных лодок капитан 1 ранга Л. А. Курников. Заслуженный подводник, уважаемый человек, он был требовательным и бескомпромиссным учителем и устроил мне суровую проверку. Испытание я выдержал. Лев Андреевич остался доволен мною. А вскоре пришло известие о моем назначении командиром подводной лодки «М-90». Это произошло 10 июня 1943 года. Выслушав приказ, я сразу же почувствовал груз ответственности, который лег на мои плечи. В то время мне шел двадцать четвертый год, но война делала всех нас значительно взрослее.

С этого времени моими мыслями целиком завладели подводная лодка «М-90» и ее экипаж. Ранее, когда я был флагманским штурманом, мне приходилось встречаться с личным составом этой «малютки», бывать на корабле. Но теперь я должен был подняться на мостик в качестве командира. Я с волнением думал о том, как произойдет встреча с краснофлотцами, старшинами, мичманами и офицерами, как сложится моя дальнейшая судьба, какие боевые походы ожидают нас в будущем.

И вот я уже на своей подводной лодке. Знакомлюсь экипажем. Первым представляется помощник командира (он же штурман) лейтенант Михаил Иванович Березин. Свою фамилию он произнес четко, представился по-деловому, хотя и без строевого шика, присущего молодым офицерам. Спокойный, вдумчивый взгляд, неторопливые ответы как-то сразу расположили меня к Березину. Держался он с несомненным чувством собственного достоинства, и это не могло не вызвать уважения. Правда, мне показалось: лейтенант что-то недоговаривал, и я в конце нашего разговора спросил его об этом. Михаил Иванович будто бы ждал такого вопроса и, не таясь, как бы за всех ответил:

— Все мы тоскуем по боевым походам. Застоялись возле причала. У нас в экипаже служит немало моряков, семьи которых пострадали от фашистов. Так вот, они горят желанием отомстить врагу.

Командир БЧ-2–3 старший лейтенант Василий Михайлович Кирюшов произвел на меня тоже очень хорошее впечатление. Он был влюблен в свое дело и сразу поделился заботами: из-за отсутствия запасных частей задерживался ход ремонта торпедных аппаратов. В то же время Кирюшов заявил, что его подчиненные сделают все от них зависящее, чтобы срок готовности подводной [147] лодки к выходу в море по торпедно-артиллерийской части был выдержан.

Понравился мне и характер Василия Михайловича. Он был спокойным, выдержанным человеком, умел ладить с людьми, никогда ни на кого не жаловался, всегда старался отметить положительные стороны в работе подчиненного, а отрицательное помогал устранить. Мне показалось, что с таким командиром будет легко служить. И я не ошибся.

Помнится, Кирюшов часто говорил:

— Ребята подобрались хорошие, и я так считаю: если к людям относиться с уважением, то и они всегда ответят добром.

Была у Василия Михайловича и еще одна характерная черта: живой интерес к общим проблемам и заботам.

Сложная обстановка на фронтах беспокоила личный состав, но вера в победу никогда не покидала нас. Мы знали, что наше дело правое и победа будет за нами. С этой верой подводники и выходили в море, успешно решали боевые задачи.

Завершив знакомство с личным составом, я пришел к выводу, что экипаж «М-90» дружный, сплоченный, надежный. У него имелись свои сложившиеся взгляды и прочные традиции.

Обходя отсеки подводной лодки, я заметил, что конструктивное устройство «М-90» почти такое же, как «М-102», — та же рубка, те же тесные отсеки, одинаковое размещение приборов, механизмов, устройств, систем и вооружения. Везде был порядок, будто подводная лодка убрана к какому-то празднику. Когда я сказал об этом инженер-старшему лейтенанту Борису Степановичу Семенову, он с гордостью заявил:

— Так уж повелось у нас. К порядку мы давно приучены, и постоянное его поддержание является традиции ей корабля.

Б. С. Семенов — человек немногословный, но, показывая мне боевую часть, он подробно охарактеризовал состояние всех механизмов. Из его слов я понял, что многие из них отработали сроки, установленные эксплуатационными нормативами, но еще действуют. Продление сроков работы техники целиком и полностью зависело от умелого обслуживания всех устройств и оружия личным составом. Борис Степанович сумел внушить каждому подчиненному, что надо хорошо изучить агрегаты [148] и механизмы, правила их эксплуатации, чтобы не было досадных срывов в работе.

На общем построении, при первом знакомстве с личным составом, я выразил свое удовлетворение сплоченностью, высоким моральным духом моряков и высказал надежду, что экипаж, имеющий богатые традиции, приумножит их в предстоящих боевых походах. Говорят, на всю жизнь запоминается первый экзамен, первый полет, первый выход в море. Мне также помнились первые самостоятельные шаги, первые выходы в море в новой роли. И хотя они были связаны с выполнением учебно-боевых задач, все равно остались навсегда в памяти.

На первых порах, в течение двух летних месяцев, экипаж подводной лодки «М-90» обеспечивал подготовку подразделения водолазов-разведчиков, которыми командовал человек необычной судьбы, известный водолаз-глубоководник капитан-лейтенант Прохватилов. «М-90» совершила небольшое плавание вниз по реке Малая Нева от моста Строителей, минуя Тучков мост, до острова Вольного{15}. Отряд располагался на берегу Невской губы. Место это было знаменитое. На территории, превращенной в огород прикамбузного хозяйства, возвышался обелиск из красного гранита, установленный на месте захоронения пяти руководителей восстания декабристов, казненных 13 июля 1826 года. Этот памятник охранялся военными моряками. В протоке между островами Вольным и Декабристов разведчики, а вместе с ними и подводники проходили водолазную подготовку, отрабатывали выход из погруженной подводной лодки и вход в нее через торпедные аппараты, ориентирование при движении под водой, взрывные работы и другие специальные задачи. Учеба не прерывала боевую деятельность водолазов-разведчиков. Они поочередно небольшими группами выходили на выполнение боевых заданий в районы Стрельны и Петергофа. Их вылазки, как правило, были сопряжены с большим риском и требовали исключительной смелости.

Как-то пришел ко мне рулевой-сигнальщик краснофлотец Павел Морозов и попросил отпустить его в отряд. [149] «Не нахожу себе покоя, — сказал он, — хочу рассчитаться с фашистами. Они в прошлом году расстреляли всю мою семью. Остался я один. Больше некому отомстить...» Тронула меня эта просьба, и я согласился. Так подводник стал водолазом-разведчиком. А вскоре мы поздравили Павла Морозова с вручением ему ордена Красного Знамени за отличное выполнение боевого задания.

Жизнь на острове Декабристов часто нарушалась боевыми тревогами, нередко по Невской губе к нам приближались вражеские катера. Они постоянно вели разведку и высаживали лазутчиков для проникновения в блокированный город. Гитлеровцев очень интересовал сам район острова Декабристов. Все это диктовало необходимость отряду, а вместе с ним и экипажу нашей подводной лодки поддерживать постоянную боевую готовность.

Прошло два месяца. Учеба водолазов-разведчиков завершилась, и «М-90» получила приказ готовиться к выходу в море. Накануне моего первого самостоятельного похода в качестве командира корабля, 20 сентября 1943 года, я присутствовал на партийном активе Балтийского флота, который проходил в Зале Революции Высшего военно-морского Краснознаменного училища имени М. В. Фрунзе. С докладом выступал командующий флотом адмирал В. Ф. Трибуц. Он говорил о переходе к решительным наступательным действиям, активной поддержке наших войск на Балтийском побережье, об изгнании немецко-фашистских захватчиков с родной земли.

Во время перерыва ко мне подошел старший лейтенант И. П. Матвеев и сообщил, что идет с нами до Кронштадта в качестве военного лоцмана. Он был способным яхтсменом, хорошо знал Невскую губу. В ней ему были знакомы каждый камень и каждая отмель. Поэтому с начала войны, когда этот район стал местом больших и малых боев, когда потребовалась проводка кораблей и судов маршрутами, по которым в мирное время они не ходили, его определили военным лоцманом. Лучше человека для такой работы, казалось, было не найти. Каждую ночь, а то и днем, особенно в туман, выходил он на разных кораблях и судах в Невскую губу, обеспечивая их проводку между Ленинградом, Кронштадтом, Лисьим Носом и Ораниенбаумом.

На следующий день мы с Матвеевым были на борту [150] подводной лодки «М-90», ошвартованной у плавбазы «Аэгна». Последние слова напутствия, рукопожатия командира дивизиона и его заместителя по политической части — и «малютка» снялась со швартовых. Отойдя на середину реки, она скрылась в темноте под разводной частью моста Строителей.

В этот раз «М-90» выходила неизведанным для подводных лодок путем, следуя из реки Большая Нева в Невскую губу, минуя огражденную часть Морского канала. Широкий выход из дельты Невы привлекал своим простором и кажущейся безопасностью плавания. В действительности же здесь под водой скрывалось много песчаных отмелей и валунов, а существующие фарватеры для плавания судов с малой осадкой постоянно замывались грунтом, выносимым рекой. «Малютка» имела небольшую осадку и при надежном обеспечении могла пройти этим путем, удаленным от южного побережья, занятого гитлеровцами.

Вблизи острова Белый мы подошли к брандвахтенному кораблю. Командир дивизиона сторожевых катеров, бывший пограничник, капитан 3 ранга Я. Т. Резниченко (в последствии вице-адмирал) провел на нем инструктаж. Он сообщил, что нашей подводной лодке предстоит действовать совместно с катерами его дивизиона, которые поведут нас до Кронштадта.

В полночь «М-90» отошла от борта брандвахтенного корабля и вступила в кильватер катеру. На ходовом мостике рядом со мной находился военный лоцман Матвеев. Катера охранения прошли вперед: на выходе из Невы по фарватеру можно идти только одному кораблю. Уклонение с фарватера вправо или влево опасно даже для катера, осадка которого намного меньше осадки «малютки». Оставили справа обширную Синефлажную отмель, вдающуюся далеко в залив от Васильевского острова. В обычные дни, когда не дует ветер с моря, здесь суточные приливы и отливы небольшие. В мирное время ими часто пренебрегали, считая, что для мореплавателей они практического значения не имели. Но в ту сентябрьскую ночь каждый сантиметр повышения уровня воды вселял уверенность в успехе перехода. В нескольких местах фарватера (при нулевом ординаре) его глубина совпадала с осадкой подводной лодки. Это означало, что кое-где придется ползти буквально по грунту. Плавание по мелководному фарватеру с частыми поворотами и галсами небольшой протяженности [151] требовало ювелирной работы и предельной внимательности штурмана при счислении пути. Готовясь переходу и изучая маршруты, мы допускали отдельные перекаты через песчаные препятствия, но посадку на мель исключали. Бары (подводные гряды или валы в прибрежной полосе) преодолевали сравнительно легко. Зная их места на фарватерах, в расчетное время увеличивали обороты гребного электродвигателя. Поднимая за кормой массу песка и развивая скорость хода, проскакивали препятствия на киле. Конечно, это можно делать только при полной уверенности, что на баре отсутствуют камни и другие твердые предметы, представляющие опасность для подводной лодки. В этих случаях советы военного лоцмана очень помогли и все обошлось благополучно. Отлично справился со своими штурманскими обязанностями и мой помощник лейтенант М. И. Березин. Точность его прокладки не вызывала сомнений.

Пройдя мелководные участки фарватера, вышли Ольгинский створ, светящийся в узком секторе тусклым темно-красным огнем. Фарватер на этом створе был достаточно глубоким, порядка пяти метров. Шли к Кронштадту между деревянными баржами, которые переоборудовали для установки на них зенитных батарей и аэростатов воздушного заграждения.

Безлунная ночь скрывала «малютку» от наблюдателей, находившихся на южном берегу. «М-90» шла средним ходом. Фашисты опасались, что мы можем предпринять какие-либо действия со стороны залива, и постоянно освещали подходы к южному побережью ракетами. Десятки ярких «люстр» висели на парашютах над заливом, образуя сплошную светящуюся полосу на водной поверхности вдоль берега. Периодически раздавались орудийные выстрелы и все окружающее пространство освещалось вспышками залпов.

Каждую ночь гитлеровцы обстреливали Морской канал. Они стремились уничтожать все, что на нем замечали. Не обошлось без обстрела Морского канала и ту сентябрьскую ночь. Над нами на малой высоте прошли наши ночные бомбардировщики У-2. Они летели на подавление фашистских артиллерийских батарей и прожекторов, лучи которых то и дело пронизывали темноту ночи. Через несколько минут на южном побережье прогрохотали взрывы. Рвались сброшенные самолетами бомбы. По вражеским береговым точкам открыли огонь бронекатера. [152] Красные и зеленые трассы снарядов со всех сторон прорезали ночную мглу. Периодически раздавались глухие раскаты. Кронштадтские форты начали обстрел плацдарма фашистов в районе Стрельна, Петергоф.

Справа по носу показался синий мигающий огонь, установленный на части корпуса затонувшего корабля. Это означало, что Кронштадт совсем близко. Два часа продолжался наш переход в Невской губе. Была еще глубокая ночь, когда «М-90» ошвартовалась у пирса в Купеческой гавани.

Здесь лодку встретили представители командования. Они поздравили нас с успешным освоением нового маршрута. Ведь наша «малютка» прошла фарватером, которым подводные лодки ранее не ходили. Оказалось, и в Невской губе имелись еще неизведанные пути.

Между противолодочными рубежами

Наконец-то сбылось мое желание. Мне выпала честь командовать подводной лодкой в боевом походе.

— Ну вот, дорогой, настал и твой Юрьев день, — пошутил командир дивизиона, имея в виду мое имя. — Ты стремился в самостоятельный боевой поход? Вот и получай его. Пойдешь на пару со своей родной «М-102».

Готовились мы к этому боевому походу очень тщательно. Изучали опыт подводных лодок, вернувшихся с боевого задания, особенности района, где намечалась наша позиция. Парторг главный старшина М. Н. Глазунов провел совещание с коммунистами, на котором говорилось о их личной примерности, комсорг старшина 1-й статьи М. И. Матренин подобрал материалы для бесед агитаторам.

Мы сделали все возможное, чтобы создать на «малютке» благоприятный микроклимат, вселить в каждого члена экипажа уверенность в себе и в коллективе. Все офицеры, старшины и краснофлотцы знали свое место при выполнении боевых задач и ясно представляли цели, во имя которых мы выходили в боевой поход. В этой работе большую помощь мне оказывали заместитель командира дивизиона по политической части С. Я. Катков и офицеры политического отдела бригады, часто бывавшие на подводной лодке. И вот 23 сентября 1943 года подводные лодки «М-90» и «М-102», эскортируемые [153] пятью базовыми тральщиками и тремя катерами МО, покинули Большой Кронштадтский рейд. Ночная тьма скрывала нас от глаз финских наблюдателей, находившихся на северном побережье. На траверзе форта Красная Горка корабли построились в походный ордер и начали движение на запад. Шли за тралами с умеренной скоростью, готовые в любой момент к отражению атак противника. После непродолжительной стоянки на Лавенсари «М-90» первая вышла в заданный ей район залива.

Выходя в боевой поход, я, естественно, волновался. Понимал, что на меня возложена огромная ответственность за корабль и его экипаж. До этого я уже совершил пять боевых походов на «М-102», приобрел некоторый боевой опыт, свыкся с походной обстановкой. Однако одно дело участвовать в боевом походе, а другое — руководить им. Теперь мне предстояло доказать, способен ли я командовать экипажем в боевых условиях.

Невольно вспомнились размышления Героя Советского Союза капитана 2 ранга М. И. Гаджиева, который как-то сказал: «Командир-подводник должен быть самым невозмутимым из самых хладнокровных моряков, иметь пылкое воображение романиста и ясный, здравый смысл делового человека, должен обладать выдержкой и терпением завзятого рыболова, искусного следопыта, предприимчивого охотника». Иначе говоря, командиру должен быть свойствен сплав различных качеств, присущих человеку. Эти качества мне предстояло еще развивать и развивать.

В памяти всплыли тяжелые походы подводных лодок первого и второго эшелонов в 1943 году к нарген-порккалауддскому противолодочному рубежу.

Сложная обстановка, сложившаяся в центральной части Финского залива, вынудила Военный совет КБФ принять решение: до изменения условий плавания вести боевые действия только в районах восточнее нарген-порккалауддской позиции противника. Вся тяжесть боевых действий в море легла на подводные лодки типа М, которым предстояло выполнять боевые задачи между гогландским и нарген-порккалауддским противолодочными рубежами.

Личный состав подводной лодки действовал очень слаженно, и это окрыляло меня. Моей опорой в походе были парторг М. Н. Глазунов и комсорг М. И. Матренин, коммунисты А. М. Капалин, А. С. Славинский, В. И. [154]

Григорьев, С. П. Леонов. Надежными помощниками являлись лейтенант М. И. Березин, старший лейтенант В. М. Кирюшов и инженер-старший лейтенант Б. С. Семенов, с мнениями которых я всегда считался. На мой взгляд, умение советоваться с подчиненными укрепляет авторитет командира, развивает инициативу личного состава. При этом, как я убедился на споем опыте, единоначалие не подрывается, а, наоборот, укрепляется, ибо последнее слово всегда остается за командиром, а после совета с подчиненными оно воспринимается с большим доверием. Я всегда понимал, что в таких отношениях заложен большой смысл, и стремился их поддерживать с самого начала командирской деятельности.

Вторым штурманом с нами шел командир БЧ-1–4 подводной лодки «С-13» старший лейтенант Н. Я. Редкобородов. Выход в море его корабля не планировался, и он вызвался добровольно пойти на «малютке». Его просьбу командование удовлетворило.

Николай Яковлевич беспредельно любил море и флот, был глубоко предан штурманскому делу и отдавал себя работе сполна. Очень способный, темпераментный офицер, он в то же время был всегда рассудителен и предельно точен.

Так на «М-90» встретились три штурмана: штатный, приписанный и я, ставший теперь командиром. Мы все взялись за работу дружно, решая одну задачу. Изучили возможные маршруты перехода и направления форсирования гогландского противолодочного рубежа, обсудили все предложения, разработали способ тройной, прокладки, исключающий возможные ошибки и снижающий погрешности в навигационных расчетах. Смысл его заключался в том, что три штурмана вели самостоятельное счисление пути, а затем данные обобщались и место подводной лодки считалось не в точке, а в полосе возможного ее нахождения. Так и прокладывали на карте не линии курса, а полосы, которые обходили все навигационные препятствия и опасные места. Этот способ в современном понятии, конечно, не совершенен, но в тех условиях и при тех возможностях он обеспечивал наибольшую точность кораблевождения. Повышалась безопасность плавания при обходе минных заграждений, противолодочных сетей, шумопеленгаторных станций, линий корабельных дозоров и навигационных опасностей.

Наблюдая за работой Н. Я. Редкобородова, я всегда видел в ней элементы творчества, поиск нового. Высокая [155] требовательность к себе позволяла ему вовремя вскрывать допущенные ошибки и устранять их. Правило: семь раз отмерь и один раз отрежь — для него являлось обязательным. Все, за что он брался, доводил до конца. Работалось с ним легко и приятно. Николай Яковлевич быстро вжился в коллектив, и вскоре уже никто не замечал, что на «малютке» он временный человек.

При всей напряженности походной обстановки мы поощряли и поддерживали добрую шутку в минуты непродолжительного отдыха. Будучи оптимистами, верили, что все сложится наилучшим образом: минреп пройдет рядом, не задев корпуса, контакты мины не замкнутся, противолодочные сети останутся в стороне, глубинная бомба разорвется на безопасном расстоянии. Верили в то, что боевой приказ будет выполнен и «малютка» возвратится в свою родную базу невредимой.

Место форсирования гогландского противолодочного рубежа мы выбрали еще до выхода в море, изучив предыдущие походы подводных лодок, уточнив обстановку и предусмотрев возможные изменения. Разведка подтвердила, что к западу от гогландского противолодочного рубежа действует вражеская коммуникация. Наше внимание привлек ее узел в районе островов Большой и Малый Тютерс, Виргины и банки Викаллы. Задача состояла в том, чтобы выйти на эту коммуникацию с форсированием противолодочного рубежа по кратчайшему направлению, затратив наименьшее время.

При предварительной прокладке значительную трудность представил выбор курсов форсирования. Нашли несколько вариантов, а использовать надо было один. Вот и решали задачу со многими неизвестными. В конце концов пришли к единому мнению: направление прорыва гогландского противолодочного рубежа определили в его южной части, оставляя остров Большой Тютерс к югу. Так затрачивалось меньше времени для выхода на вражескую коммуникацию.

Пройдя остров Большой Тютерс, двинулись в северном направлении. На случай значительного противодействия противника предусмотрели запасной вариант движения на запад, оставляя острова Виргины и Родшер к северу. На всех этих направлениях главную опасность для подводных лодок представляли антенные противолодочные мины.

Форсирование гогландского противолодочного рубежа началось после непродолжительной разведки на себя. [156]

Тщательно определили исходные точки полосы движения. Это было особенно важно, так как все дальнейшее плавание во время прорыва осуществлялось на рабочей глубине по счислению.

«М-90» легла на курс 270 градусов и дала экономический ход 2 узла. Надо было заботиться о меньшем расходе электроэнергии с начала форсирования противолодочного рубежа. «Малютка» прижималась к грунту. Близость дна залива не гарантировала безопасность, не исключала возможности подрыва на донной неконтактной мине, но другого выхода не было.

На главном командном пункте и в отсеках шла напряженная работа. Все члены экипажа были предупреждены о начале форсирования противолодочного рубежа и находились на своих боевых постах. На подводной лодке была объявлена боевая готовность номер один.

Мы находились под минами уже вторые сутки. Мастерски управляли горизонтальными рулями главный старшина Александр Капалин и старшина 1-й статьи Степан Компанеец, точно держали назначенные курсы рулевые-вертикальщики Константин Гусев и Василий Афанасьев, более суток не отходил от навигационных приборов, контролируя их работу, штурманский электрик, комсорг старшина 1-й статьи Михаил Матренин. Электрики главный старшина Алексей Славинский и краснофлотец Хамид Хаснулин обеспечивали заданную скорость хода благодаря точному удержанию числа оборотов гребного электродвигателя. Инженер-механик Б. С. Семенов не покидал центрального поста, контролируя техническое состояние подводной лодки.

На исходе тридцать второго часа «малютка» вышла на предполагаемые границы противолодочного рубежа. Всплыли под перископ в водах, контролируемых фашистами. Способом крюйс-пеленга определили место подводной лодки по единственно наблюдаемому ориентиру — острову Родшер. Оно почти совпало с расчетным.

Прибыв в назначенный район, «малютка» приступила к выполнению боевых задач между нарген-порккалауддским и гогландским противолодочными рубежами. Здесь встречались мины различных образцов, противолодочные сети, многочисленные дозоры, а также катера, стремившиеся обнаружить советские подводные лодки.

Нам предстояло изучить обстановку, собрать разведданные для определения характера действий гитлеровцев. [157] Чтобы успешно выполнить эту задачу, надо было уметь ждать и в то же время не медлить, делать все смело, решительно, расчетливо и дерзко. Известно, что к опасности можно привыкнуть, но и забывать о ней нельзя. Она всегда рядом, подстерегает на каждом шагу. На подводной лодке за ошибку одного расплачивается весь экипаж. Отсюда и вытекает требование постоянной высокой бдительности. Риск в боевой обстановке допустим. Без него нельзя воевать. Но он должен вызываться необходимостью в достижении намеченной цели и быть оправданным.

Тщательное наблюдение, глубокая разведка, анализ данных подтвердили интенсивность движения вражеских транспортов на шхерных фарватерах. У южной оконечности острова Гогланд мы встретили фашистский сторожевой корабль, который находился вне сектора торпедной стрельбы и вскоре скрылся за горизонтом.

Первой задачей, после уточнения обстановки в районе боевых действий, являлась высадка разведчика на один из шхерных островов, расположенный вблизи финской маневренной военно-морской базы. При отходе от острова Гогланд гидроакустик старшина 2-й статьи Н. Н. Меша обнаружил на кормовых курсовых углах удаляющиеся шумы винта транспорта, но дистанция была слишком велика. Вскоре шумы прекратились, в «М-90» продолжала движение к месту высадки разведчика.

После полуночи всплыли в надводное положение. Начали винтзарядку аккумуляторной батареи и пополнение запасов воздуха высокого давления. Взошла луна, и на водную поверхность легла светлая дорожка. Нас не радовали ни штилевая погода, ни лунная ночь. Подводная лодка стала заметнее, особенно в освещенной части залива. Легли на курс, ведущий в район предполагаемых корабельных дозоров. Поставили дополнительного наблюдателя. От напряжения в глазах появились кажущиеся огни и плавающие на воде предметы.

Вдруг на ходовом мостике раздался голос краснофлотца В. А. Капашина: «Мина!» Командир отделения рулевых-сигнальщиков, бывалый подводник старшина 1-й статьи С. Ф. Компанеец продолжил доклад: «Плавающая мина справа, курсовой угол пятнадцать градусов, расстояние полкабельтова!»

Мы увидели на воде приближающийся черный шар. Дали малый ход. Мина проплыла в двадцати метрах по [158] правому борту. «Малютка» разошлась с ней на контр-курсах. Столкновение миновало.

Но тут появилась другая опасность: вышел из строя электрокомпрессор воздуха высокого давления.

Борис Степанович Семенов, доложивший мне об этом, сказал:

— Постараемся сделать все, чтобы не возвращаться в базу. Надо поговорить с трюмными машинистами и мотористами.

Я вызвал на ходовой мостик командира отделения трюмных старшину 1-й статьи С. П. Леонова и большого умельца, мастера на все руки, командира отделения мотористов старшину 2-й статьи И. И. Пигиду.

— Друзья, судьба нашего боевого похода теперь зависит от вас. Если вы сможете отремонтировать злектрокомпрессор, то мы выполним боевой приказ, а если нет, то придется возвращаться в базу.

Подводники немного задумались, затем, посовещавшись между собой, заявили:

— Постараемся сделать все, что в наших силах.

И сделали! День лодка пролежала на грунте. Работа шла без перерывов. На следующую ночь компрессор снова стал пополнять запасы воздуха высокого давления.

Усилился ветер, и разыгралась волна. Весь день штормило. К вечеру море не успокоилось, а нам надо было всплывать для очередного заряда аккумуляторной батареи. При продувании главного балласта «малютку» сильно кренило. Через открытый верхний рубочный люк морскую воду захлестывало в рубку и через нее она попадала в центральный пост. Подводники верхней вахты, выйдя на мостик, сразу же стали мокрыми. Вокруг лодки пенились волны. Шторм усиливался. Для нас это было и хорошо и плохо. Качку не все переносили легко, но зато в такую погоду была меньшая вероятность встретиться в вражескими дозорными катерами.

Обошел отсеки. Подводную лодку кренило так, что приходилось все время за что-нибудь держаться. В одном из отсеков встретил парторга М. Н. Глазунова. Он стоял бессменно не первую вахту, подменяя трюмного машиниста, которого укачало. Я спросил, не нуждается ли он сам в помощи. Глазунов устало улыбнулся:

— Нам нельзя и виду показывать, что устали. Положение наше такое. Все коммунисты трудятся целые сутки без сна и отдыха. [159]

Мелкий моросящий дождь заливал глаза и мешал наблюдению. Кругом все бурлило. Подводную лодку сбивала с курса ударами громадных волн и порывами ураганного ветра. На открытом ходовом мостике стоять было очень трудно. Хотелось спрятаться под козырек ограждения. Люди измотались до предела. Пришлось погрузиться ранее намеченного времени. Но и на глубине лодку продолжало качать. Крен достигал десяти градусов.

На следующий день шторм свирепствовал с прежней силой. Волны выбрасывали подводную лодку с перископной глубины на поверхность. Видимость ухудшилась до сотни метров. Казалось, что облака и вода слились воедино.

Убедившись в бесполезности дальнейшего плавания таких условиях, я приказал лечь на грунт, решив использовать непогоду для отдыха личного состава, осмотра оружия и технических средств. На глубине огромные массы воды переваливали «малютку» с борта на борт. Нам удалось прижать ее к грунту дополнительным приемом забортной воды в уравнительную цистерну. Качка прекратилась. В отсеках наступила тишина, при которой малейший шорох казался грохотом, а голоса людей стали звонче.

Трое суток не утихал шторм. Из-за него нельзя было высадить разведчика. На четвертые сутки погода стала улучшаться и мы начали поиск удобного места высадки.

У острова Хамншер находился обширный район, чистый от видимых препятствий, с глубинами 20–35 метров. В сумерках лодка приблизилась к острову. Наступило время высадки разведчика. Я подошел к нему. Русый парень, одетый в маскировочный халат, пристально посмотрел на меня. Я попросил его подойти к столу штурмана, на котором была разложена карта, и указал место высадки. Мне хотелось подбодрить его, поддержать. Однако нужных слов я как-то не нашел и только спросил:

— Не страшно?

— Чего бояться. Я уже не первый раз иду в разведку, — ответил юноша. — Конечно, профессия наша опасная, но лучше об этом не думать...

Всплыли. Я пожал ему руку, и он прыгнул в резиновую шлюпку, за веслами которой уже сидел боцман. Шлюпка сразу же отошла от борта подводной лодки. Подождав возвращения шлюпки с боцманом и получив условленный световой сигнал с берега, мы стали отходить мористее. [160] Через несколько минут на развороте вправо лодка вздрогнула, как бы перевалив через какое-то подводное препятствие, не обозначенное на навигационной карте. Это касание дна дорого обошлось нам. В уравнительной цистерне появилась трещина, через которую она заполнилась забортной водой. Дифферентовка, а следовательно, и нормальное управление лодкой при плавании под водой нарушились. В этих сложных условиях свое профессиональное мастерство показал инженер-механик Б. С. Семенов. Он искусно дифферентовал «малютку», используя среднюю цистерну главного балласта. «М-90» продолжала выполнять стоящие перед ней боевые задачи.

6 октября мы вели поиск кораблей и судов противника на коммуникации западнее острова Гогланд. Был по-осеннему пасмурный день. Густые свинцовые облака закрывали небо, и только на горизонте, у Хапасарских шхер, просматривалась узкая полоса оранжево-розового цвета. Подошли ближе к острову Гогланд. Его высокие берега, поросшие соснами, казались совсем рядом. Присмотрелись внимательнее и под берегом, у северной оконечности острова, обнаружили три немецких угольных тральщика типа М-1, лежащих в дрейфе. Прозвучал сигнал боевой тревоги. Начали маневрирование для выхода в торпедную атаку. Все ближе подходили к вражеским кораблям, которые, не имея хода под влиянием сноса от ветра и течения, все время изменяли свое положение.

Атаковать корабль, не имеющий хода, тоже непросто. Нужно дождаться удобного положения цели, успеть занять необходимую позицию стрельбы и выстрелить торпедами. Боцман Александр Капалин с трудом удерживал горизонтальными рулями подводную лодку на ровном киле. Пот крупными каплями выступил на его морщинистом лбу. «Малютка» плохо повиновалась рулям: то начинала самопроизвольно всплывать, то дифферент переходил на нос и она погружалась на глубину.

Поврежденная уравнительная цистерна давала о себе знать. Инженер-механик запросил разрешения дать пузырь воздуха высокого давления в среднюю цистерну. Это было не лучшее решение, но пришлось согласиться испробовать и эту крайнюю меру. Мы хорошо понимали, что вскоре пузырь со средней придется снять, а это обнаружит место подводной лодки.

Удифферентовать «малютку» с заполненными кольцевыми зазорами торпедных аппаратов не удалось, и торпедную атаку пришлось отменить. Недостаточный опыт в [161] управлении поврежденной подводной лодкой обусловил нашу неудачу.

Разобравшись в причинах, следующие сутки, не осушая торпедные аппараты, мы отрабатывали элементы управления аварийной подводной лодкой с отрицательной плавучестью. Наше решение и его обоснование сразу же записали в журнал боевых действий. Сначала не все получалось, но с каждой тренировкой подводная лодка все больше повиновалась нам. Подводники повеселели, видя результаты своих усилий. Никто не хотел возвращаться в базу с неиспользованными торпедами.

Завершив боевую подготовку, «М-90» стала маневрировать на опушке шхер южнее маяка Орренгрунд. Вскоре вахтенный офицер лейтенант М. И. Березин обнаружил в перископ немецкие быстроходную десантную баржу и два катера, идущие ей в кильватер. В годы войны фашисты строили такие баржи в большом количестве, готовясь к высадке десанта в Великобританию. Впоследствии, когда обстановка на советско-германском фронте изменилась и высадка десанта на Британские острова не состоялась, быстроходные баржи модернизировали в артиллерийские, минные, противолодочные и другие боевые корабли и вспомогательные суда. Они широко использовались для транспортных перевозок, особенно в прибрежных районах боевых действий. Как объекты торпедных атак быстроходные десантные баржи представляли определенную ценность.

На «малютке» опять прозвучал сигнал боевой тревоги. Выйдя в точку торпедного залпа, мы выстрелили двё торпеды. Вскоре услышали мощный взрыв. Цель была поражена. Сторожевые катера, очевидно, заметили след торпед и устремились в контратаку. Началось преследование, но глубинные бомбы рвались в стороне, не причиняя вреда.

Погрузились на глубину и стали отходить в южном направлении. Вскоре преследование прекратилось. Мы оторвались от противника и перешли в другой район.

Доложили командованию обстановку и 8 октября получили приказание возвратиться в базу. Решили форсировать гогландский противолодочный рубеж с запада на восток через северный проход, который находился близко к нашему месту расположения. Было ясно, что противник активизирует свои противолодочные силы в этом районе. Поэтому нам следовало выйти из него как можно быстрее. [162]

Шли на предельной глубине, прижимаясь к грунту. Этот прием был уже неоднократно проверен на практике, мы ему доверяли. Как ни стремились пройти незамечеными, все же вражеские противолодочные корабли севернее острова Гогланд обнаружили нас и сбросили одиннадцать глубинных бомб. Было ли это преследование или профилактическое бомбометание — осталось неизвестным. После взрывов опять наступила тишина.

«М-90» находилась под водой уже более сорока часов. Стало трудно дышать. Запасы регенерационных патронов кончились. У нас туманило сознание. В висках стучало, глазах плыли и вертелись радужные круги. Огромным усилием воли я заставлял себя отгонять миражи. Мне, как командиру, ни в коем случае нельзя было терять контроль над собой. Так хотелось дать команду — продуть балласт и всплыть, чтобы впустить в лодку чистый воздух. На берегу его не замечают, его там много, беспредельно много, а здесь он на исходе...

Некоторые члены экипажа бродили по отсекам, порой бормотали какие-то отрывистые фразы, бредили. Я приказал всем свободным от вахты лежать молча и неподвижно. Во взглядах моряков было заметно одно желание — только бы глотнуть свежего воздуха. Но взять хотя бы один глоток воздуха было неоткуда. Держаться с каждой минутой становилось все труднее.

— Вам бы, товарищ командир, прилечь, передохнуть, — предложил мне помощник. Я поблагодарил и встряхнулся.

Ко мне подошел парторг главный старшина М. Н. Гладив. Я понял его с полуслова: надо поддержать людей.

— Что же, парторг, — сказал я, — пройдемся снова по отсекам. Напомним товарищам еще раз, что бывали случаи потяжелее нашего, но подводники не падали духом.

Мы обошли отсеки, приободрили моряков.

К востоку от северной оконечности Гогланда рискнули всплыть в позиционное положение. Свежий морской воздух взбодрил людей, но дышали мы им недолго. Луч вражеского прожектора с Гогланда стал гладить водную поверхность. Пришлось срочно погрузиться. У острова Лавенсари нашу «малютку» встретили катера ОВРа Островной военно-морской базы. Так завершился мой первый самостоятельный боевой поход в роли командира подводной лодки.

Вскоре газета «Подводник Балтики» посвятила малюточникам специальный номер. В нем помещались материалы [163] о боевых походах подводных лодок «М-90», «М-96» и «М-102» — трех боевых единиц нашего дивизиона.

Заместитель командира дивизиона по политической части капитан 3 ранга С. Я. Катков написал статью, посвященную «М-90», которую назвал «Командир и его экипаж». В этой статье рассказывалось о том, что во время боевого похода наш корабль действовал в тяжелом районе, плавание проходило в непрерывных штормах, неоднократно лодка попадала в тяжелое положение, но экипаж, пройдя через все испытания, выполнил боевой приказ...

Да, экипаж «М-90» действительно был отличный. И я подумал о том, что мне повезло служить с такими сильными людьми, преданными своему делу и не жалеющими ничего для нашей победы.

Высокая оценка командования была наградой экипажу «М-90».

В Нарвском заливе

Как в боевой летописи подводной лодки «М-90», так и истории всех подводных лодок нашей бригады не было одинаковых боевых походов. Каждый выход чем-то отличался от предыдущих, что-то вносил новое в общую ко пилку боевого опыта подводников.

Каждый боевой поход имел свои особенности: новые более эффективные приемы поиска противника, слежения за ним, выбор наиболее благоприятных условий применения оружия, обеспечения скрытности и инициативы, умения своевременно уклониться от нежелаемой встречи или оторваться от преследования вражеских противолодочных сил.

Сложились крепкие узы дружбы между подводниками отдельных экипажей и между экипажами различных подводных лодок. За время войны соединение балтийских подводных лодок стало единым, сплоченным, боеспособным воинским коллективом. Дружба и боевое братство были неотъемлемыми качествами подводников. Они придавали нам силы и помогали преодолевать трудности. Память о подводных лодках, на которых довелось служить в военные годы, у каждого моряка сохранилась на вел жизнь.

Десять суток простояла на Лавенсари подводная лодка «M-102». К 4 октября неисправность компрессора была устранена и она вышла в море. [164]

С командиром «М-102» капитан-лейтенантом Н. С. Легковым мы встретились на берегу уже через несколько недель. Он рассказал мне, что испытал экипаж лодки в море. Да, поход лодки был исключительно трудным.

Следуя по маршруту между островом Большой Тютерс и банкой Викалла на глубине 40 метров, «М-102» задела за нижнюю антенну мины и над подводной лодкой прогремел мощный взрыв. «Малютка» получила значительные повреждения — деформировался прочный корпус, вышли из строя гирокомпас, эхолот и перископ.

Штурманский электрик Михаил Курганов после долгих часов ремонта ввел в строй, казалось бы, безнадежно поврежденный гирокомпас. После взрыва подводная одна сохранила ход, управление вертикальным и горизонтальными рулями. Хуже обстояло дело с перископом. Взрыв полностью разрушил оптическую систему в его трубе. «М-102» ослепла. Но и это не обескуражило командира подводной лодки. Капитан-лейтенант Н. С. Лесковой принял решение продолжать поход и выполнение боевых задач: высадить разведчиков на остров Большой Тютерс и нести боевые действия в Нарвском заливе.

Заняв назначенный район боевых действий в северной части Нарвского залива, «М-102» прежде всего приступила к разведке. Плавание «малютки» осложнялось осенней непогодой. Значительное волнение не давало возможности высадить разведчиков на побережье.

Лодка неоднократно подвергалась преследованию вражеских сторожевых катеров. Пришлось не раз отлеживаться на грунте под взрывами глубинных бомб. Однако «малютка» выдержала это испытание.

В два часа ночи 11 октября она подошла к северо-западному побережью острова Большой Тютерс. Здесь на резиновой шлюпке разведчики были благополучно переправлены на берег.

При очередном срочном погружении лодки не выдержало резиновое уплотнение верхнего рубочного люка и в центральный пост стала поступать забортная вода. За короткое время внутрь подводной лодки поступило более двадцати тонн морской воды. Залило радиостанцию, вышло из строя все электрооборудование отсека. Личный состав самоотверженно боролся за живучесть своего корабля. Благодаря смелым и решительным действиям трюмных машинистов во главе со старшиной Г. И. Бондаревым удалось прекратить поступление воды. С затопленным центральным постом подводная лодка легла на грунт [165] вблизи острова Большой Тютерс. В течение суток велись работы по устранению последствий аварии. Старшины и краснофлотцы поочередно погружались в ледяную воду, трудились в сплошной темноте. Через несколько часов центральный пост был осушен. Большинство механизмов удалось ввести в строй.

В полночь 14 октября, следуя в надводном положении, «М-102» обнаружила два немецких тральщика типа M-1 и вышла в надводную торпедную атаку. Условия были неблагоприятные. С дистанции восьми кабельтовых две торпеды устремились к головному тральщику. Но, к сожалению, обе они не достигли цели.

Лодка погрузилась под воду. Тральщики, обнаружив ее, вышли в контратаку, сбросив десять глубинных бомб. Преследование продолжалось несколько часов. Однако «М-102», избрав эффективный способ уклонения от преследования вражеских сил с соблюдением режима тишины, сумела уйти от противника.

Получив приказание командира бригады капитана 1 ранга С. Б. Верховского возвратиться в базу, подводная лодка «М-102» покинула район боевых действий. Форсировав гогландский противолодочный рубеж с западного направления, она благополучно прибыла на остров Лавенсари, где и встретилась с «М-90». Совместно мы перешли в Кронштадт. На этом боевые действия подводных лодок типа М Балтийского флота в 1943 году завершились.

В 1943 году пять «малюток» совершили 21 боевой поход, из них 11 — в Финском заливе и 10 — на Ладожском озере. Действовали они активно и напористо, провели в весьма сложных условиях две торпедные атаки, в результате которых уничтожили одну быстроходную десантную баржу, высадили семь разведывательных групп.

Разведывательные данные, добытые «малютками», помогли в последующих наступательных действиях войскам и силам флота на приморском направлении. Сам факт нахождения советских подводных лодок в Финском заливе и на Ладожском озере вынуждал противника выделять значительные силы и средства для борьбы с ними.

Встреча с Фисановичем

В ноябре 1943 года балтийские подводные лодки приступили к зимнему ремонту. У офицеров появилось больше времени на командирскую подготовку, анализ итогов прошедших [166] походов, разработку планов и методов боевых действий в предстоящую летнюю кампанию 1944 года. По-прежнему много внимания уделялось боевой и политической подготовке личного состава, совершенствованию знаний и навыков действий у разобранных механизмов, приборов, систем и устройств. Учеба продолжалась с большой настойчивостью. Особая роль в ее организации принадлежала флагманским специалистам.

В то время нас часто навещал наш бывший флагманский инженер-механик Ибрагим Рамазанович Рамазанов, который теперь служил на дивизионе средних подводных лодок типа С. Среди экипажей «малюток» он имел много друзей, с которыми поддерживал контакты. Ибрагим Рамазанович считал своим долгом помогать молодым подводникам, передавать им свой опыт и знания. В нем был талант не только профессионала-подводника, но и педагога-воспитателя, умело сочетавшего отцовскую заботу со строгостью. Молодежь отвечала ему сыновней любовью.

Командному составу и младшим командирам Ибрагим Рамазанович напоминал:

— Знайте не только свои обязанности, но и обязанности подчиненных и начальников на ступень выше занимаемой должности. Флагманский инженер-механик ежедневно бывал на каждой подводной лодке и в каждом отсеке. Он придерживался принципа: лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать, и считал, что дивмех обязан знать все.

Морякам было трудно сдавать ему экзамен на допуск к самостоятельному обслуживанию заведования. Он не признавал четырехбалльной системы оценок — считал ее несовершенной.

— Оценок должно быть две, — говорил Рамазанов, — «знает» и «не знает».

Свою взыскательность он объяснял просто: стоит, дескать, сделать поблажку — и на боевой пост придет неуч, который в сложной ситуации может растеряться и неточно выполнить приказ, а за это придется расплачиваться всему личному составу. Ибрагим Рамазанович был удивительно скромным человеком, прекрасно понимал и знал свои обязанности, никогда не искал легких путей, не шел в обход трудностей, а умело преодолевал их. В обычной обстановке Рамазанов был очень общительным человеком, интересным собеседником и рассказчиком, любил шутку и умел ценить ее. Впоследствии, когда он перешел служить в другое [167] соединение подводных лодок, мы сохранили с ним дружеские отношения.

Ибрагим Рамазанович научил меня многому. Я получил от него то, что нужно подводнику на всю флотскую службу, освоил не один тип подводных лодок.

Боевой опыт — великое сокровище. Он добывается годы войны кровью и потом. Нельзя было недооценивать ни методы преодоления противолодочных рубежей, ни режимы плавания, ни способы выхода в атаку, ни правила разведки сил противника.

Мы, балтийские подводники, с большим вниманием почтением относились к нашим североморским коллегам-малюточникам, которые имели на своем счету немало успехов. Вот почему мы были так взволнованы, когда ноябре 1943 года в бригаду приехал известный подводник Северного флота, Герой Советского Союза гвардии капитан 2 ранга Израиль Ильич Фисанович.

Во время войны такие встречи проводились редко и оценивались они очень высоко. Нам представлялась возможность обменяться опытом с человеком, достигшим в боевых действиях выдающихся результатов. Его лодка входила в дивизион, которым командовал в прошлом балтиец Николай Иванович Морозов (впоследствии контр-адмирал), получивший за свою любовь и преданность подводным лодкам типа М доброе прозвище Малюточного Деда.

Фисанович держался очень скромно, хотя в 1943 году его знала вся страна. Перед нами стоял стройный, подтянутый молодой офицер с доброй открытой улыбкой, о себе говорил он мало, больше о боевых делах других североморцев.

— Наши подводные лодки, — сказал Фисанович, находясь в море, не занимают выжидательную позиции, а сами выходят на поиск и, обнаружив противника, уничтожают его. Это характерно для подводников-североморцев. Смелость, решительность, отличная боевая выучка всей бригады подводных лодок, высокий воинский каждого экипажа помогают нам в победе над врагом.

И. И. Фисанович рассказал нам о том, как он использовал шумопеленгаторную станцию типа «Марс», осуществив первую на флоте перископно-акустическую торпедную атаку.

— У нас на дивизионе развернулось движение снайперские торпедные залпы, — сказал Израиль Ильич, — оттачивалось мастерство всех специалистов. В интересах [168] экономии торпед в первое время командиры стреляли одиночными торпедами и с минимальных дистанций до целей. Для обеспечения скрытности при выполнении перископно-акустических атак осваивали стрельбу торпедами с глубин 15–20 метров, что в то время было новым в тактике подводных лодок.

Действия экипажей «малюток» Северного флота вызывали восхищение. Многих транспортов фашисты недосчитались в своих конвоях и на стоянках. Успешность боевых действий малых североморских подводных лодок была выше, чем на других флотах, в частности на Балтийском флоте.

В чем же причина этого? Прежде всего, как сказал Фисанович, в особенностях театров военных действий и в тех различных условиях, которые сложились на них.

Обстановка на Баренцевом море, конечно, оказалась сложной. Но и специфика Финского залива была исключительной. Его большая протяженность и сравнительно небольшая ширина, малые глубины, наличие шхер с хорошо защищенными естественными преградами со стороны моря, ограниченные возможности базирования сил флота — все это создавало неблагоприятные условия для балтийских «малюток». Они, по существу, совершали переходы и вели боевые действия на сплошной противолодочной позиции противника.

Могли ли балтийские «малютки» действовать успешнее? На мой взгляд, могли, если бы они имели на своем вооружении мины. Об этом свидетельствуют действия балтийских подводных минных заградителей «Л-3», «Калев», «Лембит» и «Л-21», показавших высокую результативность минного оружия. Это подтвердил и опыт подводных лодок типа М XII серии Северного флота. В конце, войны там переоборудовали «М-171» под минный заградитель, оснастив его восемнадцатью минами.

Расстались мы с Фисановичем друзьями. Только эта дружба была недолгой. Вскоре он принял подводную лодку «В-1», одну из четырех, переданных нам англичанами после поражения фашистской Италии в счет нашей доли от итальянского флота. При переходе из Англии в Полярный подводная лодка «В-1» и ее командир И. И. Фисанович погибли.