Ясско-Кишиневская операция
В середине мая на днестровских плацдармах воцарилась тишина. Все усилия врага отбросить нас на восточный берег Днестра ни к чему не привели. Стороны перешли к обороне. Противник — вынужденно, мы — преднамеренно: захваченные плацдармы служили неплохим трамплином для нового наступления наших войск.
Весна, словно извиняясь за апрельскую стужу и слякоть, круто повернула к благодатному теплу. Деревья и кустарник быстро покрывались нежной листвой, а луга и поляны [217] — густо-зеленым бархатом трав. Уставшие от непрерывных боев и походов, но довольные тем, что сделано, воины распрямились, повеселели, не могли вволю надышаться ароматным, весенним воздухом.
Переход к обороне, конечно, не отдых и не каникулы. Повсюду совершенствовались оборонительные позиции, рылись окопы полного профиля, глубокие ходы сообщения, сооружались стрелковые ячейки, пулеметные площадки, наблюдательные пункты и блиндажи, и все это тщательно маскировалось.
Трудились на совесть, хотя и догадывались, что не придется долго отсиживаться в окопах и блиндажах. Не для того велись ожесточенные бои за захват и удержание плацдармов. Они нужны для наступления. Вопрос лишь в том, когда оно начнется. А пока надо было готовиться. И мы готовились.
Особое внимание уделяли пополнению, прибывавшему из близлежащих мест. Эти люди пережили страшное время фашистской оккупации. Они рвались в бой, но были слабо обучены, плохо знали материальную часть оружия. Им-то и помогали в первую очередь.
А что касается общей для всего личного состава задачи, то она заключалась в том, чтобы научиться прорывать сильно укрепленную оборону противника, уверенно вести наступательный бой. Занятия проводились в отделении, во взводе, роте и завершались наступлением батальона, а иногда и полка, которое сопровождалось боевой стрельбой. Чтобы как можно лучше организовать и провести занятия, стрелковые полки поочередно снимались с боевых позиций и выводились на левый берег Днестра.
В десяти километрах к востоку от реки был оборудован батальонный район обороны по образу и подобию немецкого: с траншеями, наблюдательными пунктами, дзотами, проволочными и иными заграждениями. Многочисленные мишени изображали солдат противника, его оружие и технику. Вместе с пехотинцами обучались и артиллеристы.
Я часто бывал на учебных полях. Однажды встретил там 3-й батальон 1050-го стрелкового полка 301-й стрелковой дивизии. Командир батальона капитан Бородаев, инструктируя ротных командиров, увел их в расположение «обороны противника», а заместитель командира по политической части капитан Журба тем временем проводил беседу с бойцами. Заметив меня, он подал команду «Смирно!» и доложил, что проводит беседу на тему «Тяжело в ученье — легко в бою». [218]
— Почему выбрали именно эту тему? — поинтересовался я.
— Действуем по Суворову, — ответил капитан. — Перед штурмом Измаила он построил крепостной вал со рвом и тренировал солдат в штурме вражеских укреплений. Вот я и рассказываю, как это делал Суворов и какие одерживал победы. А теперь и мы воспроизвели кусочек обороны противника и будем учиться атаковать его. Увязываем историю с действительностью, товарищ генерал...
Часа через два, когда батальон занял исходное положение для атаки, по сигналу командира батальона 122-миллиметровая гаубичная батарея открыла огонь. Через головы солдат полетели настоящие снаряды. Поднимая высокие султаны земли и дыма, они рвались в расположении обороны «противника». Тут же стали бить по амбразурам дзотов две сорокапятки. Вскоре, стреляя на ходу, батальон пошел в атаку. Стремительно продвигаясь вперед, цепь атакующих приближалась к проволочному заграждению.
Проволочное заграждение, построенное в 40–50 метрах от первой траншеи обороняющегося, если в нем перед наступлением не сделаны хорошие проходы, представляет серьезное препятствие. Преодолевая его, атакующие замедляют движение, а то и вовсе останавливаются, в результате чего становятся удобной мишенью для неприятеля.
Вот почему, обучая бойцов стремительной атаке, мы уделяли много внимания преодолению проволочного заграждения. Этому и учил в тот день своих людей капитан Бородаев. Одна рота набрасывала на проволоку соломенные маты, другая — шинели. В обоих случаях атака развивалась почти без заминок.
Я остался доволен увиденным. Но комбату кое-что не понравилось, и он решил потренировать людей еще, поскольку занятие было рассчитано на весь день.
Поблагодарив командование батальона за хорошую организацию занятий, я посоветовал учить людей не только атаке, но и преследованию противника, отражению контратак, а затем уехал на свой командный пункт.
Начальник штаба корпуса полковник Шикин встретил меня у входа в землянку. Его скуластое, обветренное лицо расплылось в улыбке.
Причина хорошего настроения полковника Шикина выяснилась быстро: оказалось, что в 301-й взяли «языка».
От этого сообщения и у меня полегчало на сердце. Вот [219] уже месяц, как нашим разведчикам никак не удавалось притащить «языка». Это сильно нас огорчало, так как приходилось выслушивать справедливые упреки командующего армией.
— Когда взяли? — спросил я начальника штаба.
— Сегодня днем.
— Как это днем? Ночью не удавалось, а днем поймали? Спали немцы, что ли? — продолжал допытываться я.
— Не спали, но дремали, это точно... А кстати, командир взвода разведки 1054-го стрелкового полка лейтенант Колоярский с разведчиком Яценко уже и «языка» ведут...
Пленный показал на допросе, что он из 370-го пехотного полка 384-й пехотной дивизии и что с апреля дивизия своих позиций не меняла. Я тут же связался с командующим, доложил о пленном и о том, что перед фронтом корпуса изменений, как видно, не произошло.
— За пленного благодарю. А чтобы подтвердить ваш вывод, нужен еще один пленный, — ответил генерал Гаген, как бы напоминая, что охоту за «языками» следует вести непрерывно...
— Кто руководил вылазкой? — спросил я разведчиков.
— Я, — ответил лейтенант Колоярский и рассказал о том, как было дело.
— Немцы привыкли к нашим ночным вылазкам, — начал он. — Поэтому ночью все солдаты у них, особенно в первой траншее, бодрствуют, а днем отдыхают, и конечно же спят. Вот мы и решили наведаться к ним днем.
Объектом для нападения выбрали окоп с блиндажом, на удалении примерно 120 метров от нашей первой траншеи. Там несло службу боевое охранение противника в составе трех-четырех солдат.
В течение нескольких дней мы вели наблюдение и установили, что после завтрака гитлеровцы забирались в блиндаж и больше не показывались, скорее всего спали. А для наблюдения и охраны оставляли одного солдата, который через час тоже уже клевал носом.
Долго и внимательно подбирали мы людей. В группу захвата вошли Николай Мясников, Василий Гончар, Александр Мазуренко, Михаил Москаленко и Афанасий Ветютнев. Задача этой группы заключалась в том, чтобы, достигнув окопа, схватить первого попавшегося немца и скорее тащить его в свои окопы.
В группе обеспечения действовали Павел Незабудько, Анатолий Павленко, Иван Кошко, Григорий Шонин, Алексей Гук, Виктор Рычагов, Петр Сагарь и вот этот паренек, — [220] указал Колоярский на Яценко, который сидел в углу землянки, охраняя пленного. — Эта группа должна была уничтожить гитлеровцев, находившихся в блиндаже, перекрыть ход сообщения, по которому могло прибыть подкрепление, и таким образом обеспечить действия группы захвата и ее отход к своим.
Заранее было условлено, что, как только наша группа достигнет цели, специально выделенные орудия, минометы и пулеметы откроют огонь по противнику и подавят огневые точки, которые могли затруднить наш отход. Все это дважды прорепетировали в тылу.
Перед рассветом разведчики сосредоточились в окопе, который находился ближе других к боевому охранению противника, и замерли. Ровно в 11 часов молча, без единого выстрела бросились вперед. Как и предполагали, наблюдатель, прислонившись спиной к задней стенке окопа, сладко спал. Он был без оружия: пулемет, возле которого ему надлежало дежурить, одиноко стоял на пулеметной площадке.
Наблюдатель не успел и опомниться, как на него навалились Мазуренко и Ветютнев, затолкали в рот кляп, чтобы не кричал, и потащили к своим. Другие ребята из группы захвата, прихватив пулемет и коробку с патронами, тоже отправились в обратный путь, помогая время от времени Мазуренко и Ветютневу. Выполнила свою задачу и группа обеспечения.
В это время ударили по врагу наша артиллерия, минометы, пулеметы. Но им не удалось полностью подавить немецкие огневые точки. Нам пришлось отходить под обстрелом. Поэтому не обошлось без жертв. Убиты Виктор Рычагов и Иван Кошко. Хорошие были ребята!..
Слушая Колоярского, я все чаще посматривал на юного конвоира, который, прижимая к груди автомат, скромно сидел в углу землянки и не сводил глаз с пленного. Кисть левой руки паренька была перевязана марлей, через которую просачивалась кровь.
— А этого юношу где вы взяли? — указывая взглядом на конвоира, спросил я лейтенанта. — Похоже, сын вашего полка?..
— Нет, товарищ генерал, Вася Яценко — не сын полка. Но он еще очень молод, недавно ему исполнилось семнадцать. А воюет уже давно, — пояснил Колоярский.
— В самом деле? — обратился я к пареньку.
Мой вопрос был неожиданным, Вася смутился и покраснел. Пройдет много лет, и Василий Никифорович Яценко станет полковником, окончит две военные академии и будет [221] работать в одном из управлений Генерального штаба Советских Вооруженных Сил. А в тот момент я хорошо понял замешательство паренька и, чтобы успокоить его, попросил рассказать, откуда он родом, когда и как попал в армию, где воевал. Юный разведчик на глазах оживился. Тут я и услышал, что он родился и вырос в станице Калининской Краснодарского края, что летом сорок второго, когда в их станицу ворвались фашисты, ушел в партизанский отряд «Кубань». В ту пору было ему всего 15 лет, а уже воевал в предгорьях Кавказа. Осенью партизаны отряда влились в регулярные части Красной Армии. Тогда-то добровольно и стал Василий красноармейцем. Воевал под станицей Абинской, потом в составе 591-го стрелкового полка 176-й стрелковой дивизии — на Малой земле, где был тяжело ранен. Лечился в госпитале. После выздоровления его направили в 34-ю стрелковую бригаду, а затем в 301-ю стрелковую дивизию. Служит в разведвзводе 1054-го стрелкового полка, не раз вместе с лейтенантом Колоярским ходил за «языком».
— А что с рукой? — спросил я.
— Да зацепило сегодня.
— Значит, ранен?
— Ну разве это ранение, товарищ генерал?! Вот на Малой земле крепко досталось. И то вылечили! А это, — паренек посмотрел на свою левую руку, — пустяк, царапина...
Незаметно закончился еще один день пребывания в обороне. Настроение было хорошее. Красная Армия наносила сокрушительные удары по врагу то на одном, то на другом участке огромного фронта. Снята блокада Ленинграда, началось освобождение Советской Прибалтики. Полностью очищен от врага Крым. Фашисты разгромлены в Белоруссии, на Западной Украине. Советские войска начали освобождать Польшу, вышли к границе Восточной Пруссии. Мы понимали, вот-вот настанет и наш черед громить и гнать врага.
В делах и заботах незаметно наступил август. Части и соединения корпуса днем и ночью готовились к предстоящим боям. И хотя ничего конкретного мы не знали, чувствовалось: ждать остается недолго. В последнее время особый упор делался на подготовку командного состава. Помимо обычных занятий с различными категориями командиров и политработников проводились учебные сборы. Польза от них была несомненная. У себя в корпусе мы провели военную игру: с командирами дивизий были разыграны возможные варианты действий в наступлении. [222]
Вечером 7 августа позвонил начальник штаба армии генерал-майор Павел Михайлович Верхолович:
— Завтра к девяти приезжайте к нам. Возьмите карту кицканского плацдарма.
На мой вопрос о цели поездки Верхолович ответил уклончиво:
— Приедете — все узнаете...
Прибывающих в штаб армии направляли к большому дому, который занимал оперативный отдел штаба. Когда я приехал, здесь уже были командир 64-го стрелкового корпуса генерал-майор И. К. Кравцов, командир 68-го стрелкового корпуса генерал-майор Н. Н. Шкодунович и другие. В тени орехового дерева они беседовали с членом Военного совета армии генерал-майором Л. П. Бочаровым.
Вскоре нас пригласили в дом. На стене просторной комнаты висела карта, охватывающая пространство от Карпат до Черного моря. На ней жирными линиями было показано положение войск 2-го и 3-го Украинских фронтов и противостоявшей им группировки противника по состоянию на 1 августа 1944 года. Выступившие с докладами начальник разведотдела и начальник штаба армии подробно обрисовали обстановку. А выглядела она в общих чертах так.
Как уже было сказано, еще весной 1944 года 2-й Украинский фронт вышел на нашу государственную границу и в районе города Яссы вступил в пределы Румынии. 3-й Украинский фронт отбросил врага за Днестр и захватил несколько плацдармов на западном берегу реки. Наши фронты заняли выгодное охватывающее положение. Им оставалось освободить правобережную часть Советской Молдавии и несколько районов нынешней Одесской области, после чего открывалась дорога на Румынию, Болгарию и в глубь Балкан.
2-му и 3-му Украинским фронтам (ими теперь командовали соответственно — Р. Я. Малиновский и Ф. И. Толбухин) противостояла немецко-румынская группа армий «Южная Украина» под командованием немецкого генерала Г. Фриснера. Занимая оборону на фронте около 600 километров, она имела в своем составе 900 тысяч человек, более 7600 орудий и минометов, свыше 400 танков и САУ и 810 самолетов. Враг успел основательно укрепиться по всей линии фронта.
Предстоящее наступление наших войск, а о нем как раз и шла речь на совещании в штабе армии, имело одну чрезвычайно важную особенность: боевые действия переносились за пределы наших границ. Красная Армия и на этом участке [223] фронта приступала к выполнению своей интернациональной, освободительной миссии. И тут нельзя было не учитывать политическую обстановку на Балканах. А она складывалась не в пользу врага. В Румынии нарастало, готовое вылиться в более резкие формы, недовольство союзом с гитлеровской Германией. Широкие массы болгарского народа выступали за мир и дружбу с Советским Союзом. Что касается Югославии, то здесь уже давно кипела всенародная вооруженная борьба против фашистских оккупантов.
Ко всему прочему удары наших войск в Белоруссии и Западной Украине заставили немецко-фашистское командование снять часть своих сил с южного участка советско-германского фронта и бросить их туда, где все трещало и рушилось. Эта мера так испугала Антонеску, что он обратился за разъяснением к самому Гитлеру.
Ставка Верховного Главнокомандования решила, что настало время провести широкую наступательную операцию на южном крыле советско-германского фронта. 2-й и 3-й Украинские фронты во взаимодействии с Черноморским флотом и Дунайской военной флотилией должны были освободить от немецко-румынских захватчиков Советскую Молдавию, вывести из войны на стороне Германии и освободить от гитлеровцев Румынию и Болгарию.
Замысел операции на ее первом этапе заключался в том, чтобы силами обоих фронтов нанести два мощных сходящихся удара с целью окружить и уничтожить крупную группировку вражеских войск в районе Яссы, Кишинев.
— Решим эту задачу, — сказал выступивший на совещании командующий армией генерал Гаген, — считайте, что для Красной Армии свободен путь в глубь Румынии и на Балканский полуостров.
Командующий подробно обрисовал задачу нашей, 57-й армии. Во взаимодействии с 37-й армией генерала М. Н. Шарохина она прорывает сильно укрепленную оборону противника южнее Бендер и, непрерывно наращивая удар из глубины, отрезает отход противника в юго-западном направлении. 57-я армия наступает в три эшелона. В первом эшелоне — 68-й стрелковый корпус, во втором — ваш 9-й Краснознаменный и в третьем — 64-й стрелковый корпус.
Готовность к наступлению — 19 августа в 20.00...
Исключительно смелые и грамотные действия нашего командования не могут не вызвать восхищения.
Общий перевес в силах был на нашей стороне, но он не являлся столь уж большим. Личного состава, например, мы имели 1 миллион 250 тысяч человек, а противник 900 тысяч, [224] соотношение 1,4 : 1. Зато на решающих направлениях превосходство в силах и средствах удалось создать подавляющее: в людях — в 4–8 раз, в артиллерии — в 6–11 раз, в танках и САУ — в 6 раз.
За счет чего создавался такой внушительный перевес? За счет решительного ослабления второстепенных, неглавных участков фронта. Это риск? Безусловно. Но риск взвешенный, обоснованный.
Весьма поучительным оказался и выбор направления удара. Мы располагали несколькими плацдармами и, следовательно, несколькими вариантами возможных действий. Казалось, наиболее предпочтительным для сосредоточения главных сил было кишиневское направление. Так и намечалось вначале. За это направление больше всего опасался и враг, расположивший здесь наиболее сильную группировку войск, состоявшую исключительно из немецких дивизий. Однако после многих прикидок наше командование остановилось на кицканском плацдарме, расположенном южнее Бендер. Не посмотрели на то, что здесь местность низменная, заболоченная, много речек, речушек, стесненные условия для размещения войск, особенно артиллерии. Зато учли другое — тут враг меньше всего ждал нашего удара, отсюда открывалось наивыгоднейшее операционное направление для совместного со 2-м Украинским фронтом выхода на Хунш, Леово с целью окружения и последующего уничтожения главных сил врага.
Гитлеровцы до последнего момента ждали нашего удара на кишиневском направлении, чему в немалой мере способствовала и эффективная дезинформация противника, меры по оперативной маскировке. Когда наступление уже началось, враг все еще считал, что с кицканского плацдарма наносится вспомогательный, отвлекающий удар.
А между тем утром 20 августа 1944 года именно здесь развернулись события решающего значения.
Наш наблюдательный пункт окружали сады. Внизу, между населенными пунктами Маринешты и Киркаешты, лежала заболоченная долина. Невдалеке по господствующим высотам проходил передний край обороны противника. В непосредственной близости от него заняли исходное положение для наступления части 68-го стрелкового корпуса. Это они должны прорвать оборону противника, овладеть высотами и обеспечить дивизиям нашего корпуса проход через заболоченную долину. [225]
Скоро начнется наступление. Я снова и снова смотрю на дороги и тропы, по которым части корпуса завтра пойдут в Киркаешты и дальше на запад. Невольно вспоминаю, как во время посещения 230-й стрелковой дивизии наткнулся на командира 2-го батальона 986-го стрелкового полка капитана Н. Я. Железного, который душевно беседовал со своими людьми. Указывая на дорогу, что шла из района сосредоточения дивизии на запад, комбат увлеченно говорил: «Вы посмотрите, товарищи, на эту дорогу! Когда-то по ней шагали солдаты Суворова. Тогда великий русский полководец атаковал турок у Фокшан и наголову разбил их. Вскоре одержал еще одну блестящую победу у реки Рымник, где неприятеля было вчетверо больше, а потом штурмом взял Измаил».
...Стрелки часов приближались к восьми. Я вышел из окопа и огляделся вокруг. Везде было безлюдно и тихо. А между тем здесь, на небольшом кицканском плацдарме, сосредоточена вся ударная группировка фронта: 5000 орудий и минометов, 600 танков, более 20 дивизий, несколько тысяч автомашин различного назначения. Здесь был тот огромный меч, который вместе с тысячей самолетов 17-й воздушной армии генерала В. А. Судец через несколько минут нанесет сокрушительный удар по врагу. А пока ни малейших признаков жизни. Воистину затишье перед бурей.
Ровно в восемь утра пять тысяч орудий и минометов открыли огонь. Все слилось в единый мощный гул, от которого дрожала земля.
Покинув блиндажи, мы наблюдали за полем боя. Возле меня собрались ближайшие помощники: начальник штаба корпуса полковник Е. И. Шикин, командующий артиллерией генерал-майор артиллерии И. Е. Бобровников, начальник оперативного отдела подполковник С. С. Прага.
Почти одновременно с началом артподготовки в небе появились наши истребители. Тут же завязался воздушный бой. Потеряв около десятка «мессеров», самолеты противника убрались восвояси. Наращивая силу артиллерийского удара, беспрерывно шли штурмовики и бомбардировщики. Это была впечатляющая демонстрация нашей возросшей воздушной мощи.
Закончив огневую обработку переднего края противника, в 9 часов 45 минут артиллерия перенесла огонь в глубину неприятельской обороны, а танки, ведя за собой пехоту, ринулись в атаку.
В тот день наши войска пробили брешь в обороне гитлеровцев на 40 километров по фронту и на 12 километров в [226] глубину. На второй день они продвинулись еще на 25 километров и вышли на линию Ермоклия, Чобручу.
Начало наступления было связано и с радостями и с огорчениями. Радовались в 37-й армии генерала Шарохина, перед которой обозначился наибольший успех. А огорчались в нашей, 57-й армии. 68-й стрелковый корпус, наступавший в первом эшелоне армии между Хаджимусом и озером Ботно, к полудню 20 августа овладел лишь первой немецкой траншеей. Опасаясь за расположенную рядом крепость Бендеры и в то же время опираясь на нее, враг отчаянно сопротивлялся, предпринимал частые контратаки.
Командир 68-го стрелкового корпуса генерал Шкодунович тяжело переживал неудачу. Нервничал и я: задерживался ввод в бой нашего корпуса. Легко было понять и Гагена: войска генерала Шарохина вырвались далеко вперед, а его армия топчется на месте. Обидно!
Лишь спустя много лет после войны я узнал из воспоминаний Маршала Советского Союза С. С. Бирюзова, бывшего в тот период начальником штаба 3-го Украинского фронта, о причине, вызвавшей временную заминку на участке 57-й армии. Оказывается, перед ее фронтом удары нашей авиации и артиллерии были гораздо слабее, нежели на главном направлении.
Остается пояснить, что на главном направлении действовали две армии — 37-я и 57-я, но и на главном направлении было еще и самое главное. На нем-то и находилась 37-я армия.
Как только Шкодуновичу добавили огня, лед тронулся: части 68-го корпуса начали продвигаться на запад.
— А вы, товарищ Рослый, долго еще будете сидеть в окопах и прохлаждаться? — спросил меня по телефону командующий, как только узнал, что корпус Шкодуновича рванулся вперед.
— Жду вашего сигнала, — ответил я генералу Гагену.
По плану командующего части 9-го стрелкового корпуса должны были вступить в бой после того, как 68-й стрелковый прорвет оборону противника на всю тактическую глубину. Поэтому, выйдя на кицканский плацдарм, мы отрыли траншеи, укрылись в них и ждали команды.
— Шкодунович уже овладел первой позицией противника и успешно продвигается вперед, — наседал командующий.
— Мне это известно, — ответил я.
— Откуда? — удивился Гаген.
— Очень просто. В боевых порядках Шкодуновича находятся [227] мои разведчики и весьма исправно информируют меня об обстановке.
Это сообщение, видимо, понравилось командующему.
— Молодец! Хвалю. Но корпус вводите в бой немедленно. — И, немного помолчав, добавил: — Учтите, товарищ Рослый, что не сегодня-завтра противник побежит и перед нами. Надо закрыть ему дорогу на запад. Прижимайтесь к Шарохину и спешите в Гура-Голбена.
Несмотря на то что части Шкодуновича продвинулись несколько вперед, господствующие высоты, с которых противник просматривал подходы к своим позициям через широкий заболоченный луг, оставались у него. А потому гитлеровцам ничего не стоило накрыть артиллерийским огнем колонны нашего корпуса, как только они начнут пересекать луг. Чтобы этого не случилось, мы подготовили дымовую завесу. Начальник химической службы корпуса полковник Сазонов уже давно установил посты бойцов с дымовыми шашками. И вот на фронте 11 километров поднялась плотная и высокая дымовая завеса.
Войска стали спускаться в низину. Тут-то мы и увидели, как здорово потрудились наши саперы. Старые дороги, пролегавшие через заболоченный луг, для войск совершенно не годились. Если люди и конный транспорт еще и могли с грехом пополам пройти по ним, то машины, тем более танки, преодолеть эту торфяную трясину были не в состоянии. Дороги требовалось усиливать и строить новые. Все оказалось сделанным. К моменту наступления были готовы и колонные пути, и настилы для танков.
На инженерные работы пришлось привлечь не только всех саперов корпуса, но и личный состав нескольких батальонов. Работа была тяжелой и проводилась ночью. Корпусной инженер полковник С. Л. Купер, руководивший строительством, днем и ночью пропадал на лугу.
Итак, корпус наступает. Сразу отличилась 301-я стрелковая дивизия во главе с полковником Антоновым. Владимир Семенович — человек смелый, настойчивый, смекалистый. Про таких, как он, не зря говорят: военная косточка. Должен отметить, что высокие командирские качества Антонова не в последнюю очередь определяли и роль 301-й при решении важных боевых задач. Так было и сейчас. Дивизия действовала в первом эшелоне корпуса, была усилена 96-й танковой бригадой, двумя артиллерийскими полками, на нее работал полк штурмовой авиации.
Закончив прорыв первой полосы вражеской обороны и отразив несколько сильных контратак, дивизия подошла ко [228] второй линии обороны. В стане противника почувствовалась растерянность, и Антонов решил не терять времени. Короткий совет с командиром танковой бригады полковником В. А. Кулибабенко, и в эфир летит приказ — нанести удар танковым десантом в направлении населенного пункта Григорень. Внезапность ошеломила гитлеровцев, успех танкового десанта дружно поддержали стрелковые полки. А 1050-й стрелковый полк, которым командовал майор А. Г. Шурупов, почти целиком действовал в танковом десанте. И весьма удачно.
Надо отдать должное командиру 301-й стрелковой дивизии — у него и командиры полков подобрались замечательные. Но «подобрались» в данном случае не то слово, точнее будет сказать — выросли, были подготовлены.
Антонов хорошо понимал, как много зависит от командиров полков, и не жалел ни времени, ни сил для работы с ними. Майор А. Г. Шурупов и командир 1054-го стрелкового майор Н. Н. Радаев — оба опытные и авторитетные офицеры — являлись надежной опорой для комдива. Их авторитет был непререкаем. Подчиненные безгранично верили им, готовы были идти за ними в огонь и воду. Целиком доверял им и комдив. Он не сковывал их мелочной опекой, давал простор для собственного мышления, инициативы. А для Шурупова и Радаева в тот момент это было, пожалуй, главным.
1052-й стрелковый полк возглавлял еще молодой офицер подполковник Александр Иванович Пешков, в прошлом политработник. К нему у комдива был уже иной подход. Пешкову надо было многое рассказать, показать, а многому даже и научить. Делал это Антонов деликатно, без нажима, порою как бы советуясь с подчиненным. И поступал абсолютно верно. В боевой обстановке Пешков с каждым днем, с каждым часом действовал все уверенней. Вот и в тот день командир дивизии настроился на радиоволну командира 1052-го, послушал, как тот толково наставляет командира батальона капитана В. Емельянова, и, вызвав по рации Пешкова, сказал:
— Ваш разговор с комбатом слышал. Хорошо. Так и ведите полк. Разговор окончен.
Любо дорого служить с такими командирами полков. С душевной болью пришлось неожиданно расстаться с майором Шуруповым — командиром 1050-го стрелкового полка. Несколько дней назад он случайно наступил на немецкую противопехотную мину. Ходил с забинтованной ногой, храбрился, не подавал виду, как ему трудно. Но рана все сильнее [229] давала себя знать. Дошло до того, что мужественный командир вынужден был сесть на летучку-двуколку. А тут и от врача поступило тревожное сообщение о признаках гангрены. Кончилось тем, что Шурупову приказали немедленно отправиться в госпиталь.
Со слезами на глазах уходил от нас ветеран корпуса, лучший из командиров полков, которому было тогда всего 23 года.
Мы говорили Александру Георгиевичу, что, подлечившись, он снова займет свое место в родной дивизии. Но, к сожалению, наши пути потом разошлись. Мы встретились с ним уже после войны, когда генерал-полковник А. Г. Шурупов занимал в армии высокие посты: командовал Одесским военным округом, затем стал первым заместителем начальника Академии Генерального штаба Вооруженных Сил СССР имени К. Е. Ворошилова...
С болью узнали в 1050-м стрелковом полку о выходе из строя любимого командира. Увидел и почувствовал это находившийся там заместитель командира дивизии полковник А. П. Епанешников — в недавнем прошлом тоже командир полка. И чтобы поддержать настроение людей, их боевой порыв, он вызвался принять командование полком на себя. Командир дивизии не стал возражать, в чем опять-таки проявилась его проницательность...
Темп наступления увеличивался. Враг упорно сопротивлялся лишь в течение первых двух суток. Но как только ударные группировки 2-го и 3-го Украинских фронтов продвинулись на 40–50 километров, а крупные танковые соединения устремились в район Хуши, немцы поняли, что их 6-й армии, защищавшей кишиневское направление, грозит полное окружение. Гитлеровское командование начало отводить войска на запад, чтобы, прикрывшись рекой Прут, организовать новый рубеж обороны. А 23 и 24 августа фашисты уже форменным образом бежали. Неудержимое продвижение наших частей они попытались было задержать с помощью сильных отрядов мотопехоты с самоходно-артиллерийскими установками. Но было уже поздно. К исходу 24 августа войска 2-го и 3-го Украинских фронтов вышли западнее Кишинева в район Хуши и Леово и полностью окружили кишиневскую группировку неприятеля. Войска 5-й ударной армии освободили столицу Молдавии город Кишинев.
И опять не повезло 6-й армии немцев. Первый раз она была окружена и полностью уничтожена под Сталинградом. После трехдневного траура гитлеровцы решили заново сформировать ее. Но в 1943 году вновь созданная 6-я армия [230] была разбита в Донбассе и воссоздана в третий раз. Весной 1944 года все повторилось, но уже на юге Украины. Теперь эта армия оказалась в кольце окружения, из которого ей уже не вырваться...
Наступая днем и ночью, части корпуса сбивали отряды прикрытия противника и быстро продвигались вперед. 24 августа они овладели Хонул-Веке, Буцень, Котовское, 25-го — Гынчешть и Фырланды, а 26-го вышли в район Каракуй, Албина. Штаб корпуса находился тогда в Гура-Голбена. Повернув фронт на север, войска 9-го стрелкового корпуса совместно с 68-м стрелковым корпусом и некоторыми частями 37-й армии образовали внутренний фронт окружения, которому предстояло добить попавшего в западню врага.
В штаб, политотдел корпуса стекались сведения о неудержимом наступательном порыве, мужестве и находчивости личного состава частей.
О геройском поступке сержанта Петра Яковлевича Зажерило — командира пулеметного расчета 986-го стрелкового полка — доложил мне по телефону командир 230-й стрелковой дивизии полковник Иосиф Анатольевич Казаков. Пробираясь оврагами и маскируясь кустарником, отважный сержант зашел в тыл противнику и открыл по нему огонь. Не выдержав внезапного удара, гитлеровцы поспешно отошли. Таких примеров, сказал комдив, можно назвать десятки и даже сотни.
Обрадовала меня есть об успешных действиях стрелкового батальона майора Бородаева, хорошо проявившего себя на тактическом учении с боевой стрельбой. Личный состав батальона оказался в состоянии не только быстро преодолевать проволочные заграждения, чему я был свидетелем на том учении, но и по-суворовски стремительно преследовать врага. Так было, например, в бою за населенный пункт Малешть. Батальон на плечах противника ворвался в село, перекрыл выходы из него и захватил много пленных и трофеев.
В пылу боя доходило иной раз до курьезов. Батальон майора А. Д. Перепелицына, действовавший в передовом отряде дивизии, вырвался далеко вперед и вышел к реке Прут. Майор полагал, что вот-вот подойдут главные силы, во имя которых он. собственно говоря, и старался. Но главные силы получили новую задачу и были повернуты в другом направлении. Командир батальона не знал об этом и организовал боевое взаимодействие с другими частями, а потом с большим трудом разыскал своих. Но прежде чем найти родную дивизию, которая грузилась уже в эшелоны, ему пришлось [231] побывать у командующего фронтом Ф. И. Толбухина. Тот от души посмеялся над случившимся, а потом похвалил комбата за стремительные действия и за любовь к своему полку, своей дивизии.
— Я думаю, — сказал генерал Толбухин на прощание, — что коли вы разыскали командующего фронтом, то свою дивизию непременно найдете...
Наши воины стремились бить врага не числом, а умением. Заместитель командира 3-го стрелкового батальона 1054-го стрелкового полка капитан Молодший вместе с комсоргом старшим лейтенантом Сеничкиным, взяв с собой группу бойцов, пробрались в тыл артиллерийского дивизиона противника и внезапно атаковали его. Враг был разгромлен. 57 немецких артиллеристов сдались в плен...
Вскоре немцы стали складывать оружие и по своей воле. Выходили из лесов и оврагов и поднимали белые флаги. Для таких, как они, мы назначили несколько сборных пунктов, а на перекрестках дорог поставили указатели с надписью: «В плен». Потом мне привелось наблюдать, как вражеские солдаты толпами, неся впереди белый флаг, уныло брели в указанном направлении.
Однако так поступали далеко не все. В ночь на 26 августа основные силы окруженных гитлеровцев попытались вырваться из котла. На высотах между населенными пунктами Базиены и Албина спешно окапывалась, готовясь к встрече врага, 301-я стрелковая дивизия. Я предупредил ее командира полковника Антонова, что противник будет прорываться, скорее всего, именно здесь. Так и получилось.
С наступлением темноты многотысячные колонны гитлеровцев решили прибегнуть к последнему шансу. Очертя голову они бросались вперед. Не удавалось пробить оборону в одном месте, ломились в другом. Но все пути-дороги были наглухо перекрыты. Бой не утихал всю ночь. Дело доходило до рукопашной.
Большое количество гитлеровцев устремилось на 1054-й полк майора Радаева. По ним в упор били пулеметы и пушки. И все-таки враг прорвался к командному пункту полка. На линию огня вышли все, в том числе и командир полка. За оружие взялись даже раненые. Связь с полком прерывалась.
Едва разрядилась обстановка у Радаева, как создалось критическое положение перед 1050-м стрелковым. И здесь гитлеровцы прорвались на КП полка. Полковник Епанешников поднял в контратаку роту автоматчиков. Враг не выдержал, побежал. Но командир полка получил ранение и [232] все же после перевязки продолжал руководить боем, лежа на носилках...
К утру неприятель выдохся, а потом и вовсе прекратил атаки. То тут, то там появлялись белые флаги, по дорогам потянулись длинные колонны военнопленных.
В ту ночь 301-я стрелковая дивизия приняла на себя удар 30-го армейского корпуса немцев, разгромила его и пленила личный состав. Из котла не вырвался ни один человек. Был захвачен и штаб корпуса...
Победно завершался первый этап Ясско-Кишиневской операции. Была окружена и уничтожена крупная группировка противника и полностью освобождена Советская Молдавия. Вражеская группа армий «Южная Украина» фактически перестала существовать.
Вечером 26 августа, устроившись в крупном населенном пункте Гура-Голбена, штаб корпуса уточнял обстановку и подводил итоги боя. Неожиданно ко мне в комнату вошел командующий.
— Заехал попрощаться, — сказал генерал Гаген.
— Уходите от нас? — с горечью спросил я.
— Нет, Иван Павлович. Это вы уходите...
Николай Александрович сообщил, что наш корпус передается в состав 5-й ударной армии, штаб которой размещается в Кишиневе. Предупредил, что в связи с этим движение частей корпуса на запад следует прекратить, привести их в порядок и завтра утром явиться к генералу Берзарину для получения дальнейших указаний. А на прощание пожелал войскам корпуса успехов в составе новой армии...
Командующий 5-й ударной армией генерал-лейтенант Николай Эрастович Берзарин принял меня с радушием и тактом, какие присущи лишь высокообразованным и интеллигентным людям. Расспросив о состоянии корпуса, командующий сообщил, что 5-я ударная с сегодняшнего дня находится в резерве Ставки. А завтра начинает марш в район железнодорожного узла Раздельная.
— А потом куда? — вырвалось у меня.
— Об этом знает только Ставка, — улыбаясь, ответил Берзарин и тут же добавил: — В состав вашего корпуса вливается 248-я стрелковая. Так что теперь у вас будет три дивизии.
Через несколько дней поезд неторопливо вез нас на север по только что восстановленной колее. После Раздельной промелькнул освобожденный нами Веселый Кут. Мы проезжали [233] знакомые еще по довоенному времени Мардаровку, Котовск, Слободку, Вапнярку, Жмеринку...
Разгрузились на железнодорожной станции Голобы, в 40 километрах от Ковеля. До фронта еще далеко. Стали обживать ближайшие леса, приступили к боевой учебе.
На вопросы командиров корпусов и дивизий о том, что будет дальше, командующий 5-й ударной армией отвечал по-прежнему уклончиво: «Поживем — увидим». Однако все мы чувствовали, догадывались: готовят нас к чему-то очень важному.