46-я армия штурмует Краснодар
В декабре 1942 года я передал командование 11-м гвардейским стрелковым корпусом генералу И. А. Хижняку, а сам получил назначение в 46-ю армию на должность заместителя командующего. Но прежде чем явиться к новому месту службы, мне предстояло побывать у командующего Закавказским фронтом генерала И. В. Тюленева.
Путь в Тбилиси, где размещался штаб Закавказского фронта, проходил по Военно-Грузинской дороге, через Крестовый перевал. Чем больше удалялся я на юг от Орджоникидзе, тем круче становился подъем дороги, тем причудливее ее серпантины. Особенно сложна и живописна дорога на участке Чертов мост, Дарьяльское, Казбеги и Коби. Все время едешь над глубокой пропастью Дарьяльского ущелья, а сверху, со склонов гор, нависают огромные снежные массы, готовые, кажется, в любой момент обрушиться вниз. [156]
Этот, участок пути из-за больших снежных заносов обычно был перекрыт, но сейчас дорога была расчищена, а на крутых подъемах даже посыпана песком. Движение регулировалось по всей трассе, повсюду были расставлены команды саперов. Одним словом, порядок на дороге поддерживался образцовый. И в этом была заслуга обслуживавших ее частей. Благодаря их самоотверженному труду дорога обеспечивала бесперебойное снабжение войск Северной группы и связь с ними.
В полдень я приехал в Тбилиси и сразу направился к командующему. Генерала Тюленева на месте не оказалось. Два дня назад он отправился в Черноморскую группу войск, которой командовал генерал И. Е. Петров, и еще не вернулся. Однако мне сказали, что командующий уже вылетел в обратный путь и его появление в штабе ожидается с минуты на минуту.
Примерно через час Тюленев был уже на месте и сразу приступил к делам.
— Ну вот, товарищ Рослый, мы опять встретились с вами, — заговорил генерал, как только я переступил порог кабинета. — Довольны вы новым назначением?
— Нет, товарищ командующий, не доволен, — прямо ответил я. — Как-никак, а в корпусе я был первым лицом, и это меня вполне устраивало.
— Допустим, — охотно согласился командующий. — Но причин для огорчений не вижу... А речь сейчас о другом.
Тюленев встал из-за стола и пригласил меня к задернутой шторой карте, висевшей на стене.
— Обстановка на фронте Северной группы известна вам хорошо, — неторопливо начал он. — Поскольку же вы направляетесь в район Черноморской группы войск, хочу ознакомить вас с тем, что там делается.
В ожесточенных боях, продолжавшихся до второй половины сентября, войска Черноморской группы остановили наступление противника. Они нанесли врагу тяжелые потери и отбросили его на северные склоны перевалов центральной части Главного Кавказского хребта. К концу сентября здесь была создана устойчивая оборона.
Не сумев прорваться к Черному морю и в Закавказье через центральные перевалы, гитлеровцы снова вспомнили про туапсинское направление и попытались преодолеть Главный Кавказский хребет в его западной части. Ожесточенные бои продолжались здесь с 25 сентября до середины декабря. Наши войска отразили все атаки неприятеля, а затем сами нанесли контрудар и разгромили его группировку. [157] Таким образом, ничего не получилось у немцев и на туапсинском направлении.
Далее Тюленев обрисовал особенности 46-й армии, в которую я был назначен. Занимая оборону вдоль Главного Кавказского хребта, от горы Эльбрус до Нефтяной, общей протяженностью 405 километров, эта армия воюет в очень трудных условиях. Отсутствие дорог, а иногда и троп затрудняет не только управление войсками, но также снабжение боеприпасами, продовольствием, эвакуацию раненых.
— Это самое больное место в армии, — подчеркнул генерал на прощание. — И вам предстоит основательно потрудиться, чтобы помочь командующему...
Я рассчитывал добраться к вечеру до штаба армии, который размещался в Лазаревском. Но, как назло, в дороге испортился «виллис», и, пока его ремонтировали, пришлось более суток просидеть в Кутаиси.
В Лазаревском я без труда нашел штаб 46-й армии. Однако, кроме группы связистов да нескольких командиров, здесь уже никого не было. Штаб армии переместился далеко в горы, на северные склоны Главного Кавказского хребта.
День уже был на исходе, и я решил заночевать в Лазаревском. Стал готовиться ко сну. В этот момент в комнату вошел незнакомый генерал-лейтенант. Не знаю почему, но я сразу подумал: это командарм Леселидзе, хотя никогда до этого не видел его. И интуиция не подвела меня.
Имя генерала Константина Николаевича Леселидзе связано с самыми трудными и славными страницами борьбы за Кавказ. Особую популярность он завоевал во время командования войсками 18-й армии, которая отличилась в боях за Новороссийск, в период захвата и удержания под этим городом плацдарма, известного теперь как легендарная Малая земля. Много лестного слышал я о Леселидзе как о человеке и военачальнике. Очень точную характеристику дал ему товарищ Л. И. Брежнев, долгое время воевавший вместе с ним. По меткому выражению товарища Брежнева, это был человек чести, человек слова, человек острого ума и горячего сердца, один из талантливых советских полководцев.
— Как хорошо, что вы приехали, — заговорил Леселидзе, когда я представился ему. — Я получил новое назначение и завтра утром уезжаю, а вам приказано вступить в командование армией. Поэтому поторопитесь с выездом в штаб, там вас ждут. [158]
Так, оставаясь по документам заместителем командующего 46-й армией, я вступил в командование ее войсками.
Рано утром мы разъехались: Леселидзе — в штаб Черноморской группы, я — в горы, на поиски штаба армии.
Вечером 20 января, преодолев в пути немало неожиданных препятствий, я добрался до штаба армии. Нашел его в небольшом поселке Армянский на северных склонах горы Туба, у истоков полноводной и бурной реки Пшеха.
Начальник штаба генерал-майор Михаил Герасимович Микеладзе собрал в палатку руководящий состав и познакомил меня с ним. Здесь были член Военного совета армии полковник Г. Г. Синакоев, начальник политотдела полковник Г. П. Рокогон, заместитель начальника штаба по Вспомогательному пункту управления (ВПУ) полковник Ковтун-Станкевич, командующий артиллерией полковник М. С. Алексеенко и другие. Многие товарищи были знакомы мне по Грузии: до войны они работали в штабе 3-го стрелкового корпуса, а он размещался по соседству со штабом 4-й стрелковой дивизии, которой я тогда командовал. Так что знакомство наше оказалось быстрым и приятным.
Генерал Микеладзе подробно обрисовал обстановку, которая сложилась в полосе армии к моменту моего приезда.
Для захвата перевалов Главного Кавказского хребта и прорыва в Закавказье гитлеровское командование выделило 49-й горный корпус генерала Конрада в составе 1-й и 4-й горнопехотных дивизий. 1-я дивизия носила наименование «Эдельвейс», а изображенный на ее знамени горный цветок являлся ее опознавательным знаком.
Генерал Микеладзе не мог, конечно, знать тогда, и эта деталь осталась за рамками его доклада, что особые надежды на горный корпус возлагал сам фюрер. Как стало известно позднее, в сентябре он дал генералу Конраду аудиенцию, во время которой наставлял его и распекал за неудачи. Не случайно Конрад лез потом из кожи, стараясь выполнить данные Гитлеру обещания. Альпийским отрядам из его корпуса удалось овладеть некоторыми вершинами и перевалами, но наши подошедшие резервы сбили их с перевалов и вернули важные ключевые позиции. Потеряв надежду преодолеть Главный Кавказский хребет, 49-й горнострелковый корпус повсеместно перешел к обороне.
— Поскольку ширина фронта большая — 405 километров, — продолжал Микеладзе, — а сеть дорог развита слабо, оборона организована отдельными отрядами, главным образом на перевалах Цаннер, Марухский, Санчарское, Азапши, [159] Белореченский, Церковный, гора Матазык, Кушико, высота 759,7 и другие.
Правый фланг обороняют 242-я горнострелковая дивизия, 394-я стрелковая дивизия, 2-й армейский сводный полк и семь горнострелковых отрядов. Для руководства этими силами выделено управление 13-го стрелкового корпуса, штаб которого находится в Сухуми. Для управления войсками, расположенными в центре, назначен командир 69-го укрепрайона полковник Любивый, штаб которого размещен в Сочи. Левый фланг — 23-й и 33-й полки НКВД, 31-я стрелковая дивизия и 51-я стрелковая бригада{13}.
Холода, метели и обвалы затрудняют действия войск. Сильно усложнилось снабжение. В армии не хватает продовольствия, фуража, медикаментов; больные и раненые подолгу остаются в горах.
Крепко выручают нас самолеты У-2 и Р-5. Именно они доставляют войскам самое необходимое. Они же вывозят больных и раненых...
Далее Михаил Герасимович доложил, что с 1 января армия готовилась наступать своим левым флангом. Задача заключалась в том, чтобы ударом в направлении Самурская, Ширванская, Апшеронская во взаимодействии с 18-й армией уничтожить противника в районе Майкоп — Белореченская. Для этой цели в районе гора Матазык, Церковный, высота 759,7, Кушико и высота 759,8 были сосредоточены 31-я стрелковая и 9-я горнострелковая дивизии, 40-я стрелковая бригада и 195-й полк гвардейских минометов.
— 11 января ударная группировка армии перешла в наступление и овладела высотами 447,1 и 509,9, — продолжал он. — Но для развития успеха не хватило сил, особенно снарядов: подвозить их сюда очень трудно.
Противник оказал упорное сопротивление, а потом контратаковал наши части свежими силами и 13 января отбил захваченные у него высоты. Бои приняли затяжной характер.
— А чем заняты наши войска сейчас? Какую задачу выполняют? — перебил я начальника штаба.
— Задача остается прежней — наступать по плану, намеченному на 11 января. Однако у нас мало боеприпасов. Пока их подвозят, войска ведут активную разведку, стремятся улучшить позиции, найти слабые места в обороне неприятеля. Впрочем, об этом может рассказать мой заместитель [160] по ВПУ полковник Ковтун-станкевич, Он только что вернулся из 9-й горнострелковой.
— Чтобы уяснить, почему оказалось безрезультатным наступление 9-й горнострелковой, генерал Леселидзе направил меня в эту дивизию, — доложил полковник Ковтун-станкевич. — Ознакомившись на месте с обстановкой, я пришел к выводу, что лобовые атаки успеха не принесут. Мою мысль поддержал один из командиров полков. Невзначай он обронил такую фразу: «Мы — горнострелковые полки и имеем перед собой открытый фланг противника. Так неужели не сможем выйти ему в тыл?»
Ковтун-Станкевич рассказал, что дело не ограничилось обсуждениями. В дивизии был разработан и осуществлен план, по которому один из полков, действуя на открытом фланге гитлеровцев, вышел в их тыл и отрезал дорогу из Самурской. Однако развить успех наличными силами не удалось.
В разговор вступил член Военного совета армии полковник Григорий Георгиевич Синакоев. Он рассказал, что подготовка войск к наступлению потребовала от политорганов, партийных и комсомольских организаций перестройки всей партийно-политической работы. Лозунг «Ни шагу назад!», который был главным в период обороны, сменился новым: «Решительным наступлением разгромить и уничтожить немецко-фашистских захватчиков!»
Выслушав доклады, изучив карты и схемы, я довольно четко представил себе положение дел в армии. Но хотелось глубже, в деталях знать обстановку, побывать в войсках, расположенных на переднем крае. Я должен был иметь собственное представление о местности, на которой придется действовать, о людях, которые будут выполнять мои приказы.
Рассчитывать на многое не приходилось. Дело в том, что 46-я армия, как, пожалуй, ни одна другая, обороняла участок фронта весьма большой протяженности. И в этом смысле являлась уникальной. Чтобы посетить ее войска, мне бы пришлось проехать вдоль всего Главного Кавказского хребта.
Учитывая сказанное, я для начала избрал 31-ю стрелковую дивизию, которая являлась ядром наступательной группировки армии. Ее боевые порядки располагались к тому же неподалеку от штаба.
Верхом на лошади я двинулся вдоль реки Пшеха в северном направлении и часа через два прибыл в штаб дивизии. [161] Располагался он в небольшом овраге. Около десяти врытых в гору землянок и несколько палаток, из которых торчали дымоходные трубы, составляли все хозяйство штаба.
31-й стрелковой дивизией командовал полковник Петр Константинович Богданович, с которым я был знаком по учебе в Военной академии имени М. В. Фрунзе. Встретились, как добрые друзья. По дороге на наблюдательный пункт, который был вынесен вперед на одну из господствующих высот, Богданович докладывал о состоянии дивизии и ее готовности к наступлению.
НП комдива состоял из блиндажа и нескольких примыкавших к нему окопов. Здесь находился узел связи, здесь же стояла артиллерийская стереотруба. Я стал осматривать местность и расположение боевых порядков.
Километрах в двух впереди нас и чуть правее раскинулось селение Рожет, в районе которого занимал оборону 248-й стрелковый полк майора Гусева. Прямо перед нами, если смотреть на север, находилось селение Кушико, где оборонялся 75-й стрелковый полк под командованием майора Саскова. Перед этим полком лежали селение Маратуки и высота 1010,3, или гора Оплепен, как она значилась на некоторых картах. Еще левее располагались боевые порядки 818-го стрелкового полка, возглавляемого майором Селивановым.
— А вот там, — Богданович указал вдоль реки Пшеха, — находятся Волчьи Ворота. Это две огромные скалы, между которыми, как через ворота, протекает Пшеха.
Упомянув Волчьи Ворота, Петр Константинович невольно вспомнил о событиях недавнего прошлого.
— Осенью и в начале зимы сорок второго года, — продолжал он, — нам приходилось туго. Здесь шли напряженные бои, особенно за Волчьи Ворота и гору Оплепен. Гора господствует над окружающей местностью, и немцы стремились во что бы то ни стало овладеть ею. Четыре раза она переходила из рук в руки. Но в конце концов горой завладел враг — у него оказалось больше сил.
Жарким был бой и на высоте 736,1. — Полковник указал на нее рукой. — Защищал высоту взвод лейтенанта Стокина, защищал буквально до последней капли крови. Перед позицией героев полегла целая рота фашистов. Но противник не жалел подкреплений и добился своего.
Людей у нас было мало, а оружия и боеприпасов и того меньше. И никакой надежды на помощь: дороги непроходимы. Каждый патрон и гранату держали на строгом [162] учете. И с питанием плохо. Не было даже хлеба. Выручали дикие яблоки и груши, из них варили компоты. Да иногда добивали раненых лошадей... Медикаментов тоже было в обрез. И все же удержались. Дальше этого рубежа немцев не пустили. И Волчьи Ворота сохранили за собой.
— А как с питанием сейчас? Как настроение людей? — спросил я.
— Сейчас — полный порядок, — ответил Петр Константинович. — Питание удовлетворительное, одеты бойцы тепло, и боеприпасы имеются. Все изменилось, лишь только построили дорогу. Ну и настроение — соответствующее: мы же знаем, как драпают фашисты от Волги. Впрочем, предлагаю вам пройти к Гусеву, чтобы во всем убедиться. Здесь близко, по прямой около двух километров. Заодно посмотрим позиции, с которых будем наступать на Самурскую.
Я с удовольствием согласился. Мы направились в 248-й стрелковый полк и вскоре оказались у высоты 509,9, которую оборонял 1-й батальон этого полка. Командир батальона капитан Чубукин встретил нас, когда мы уже находились в роте старшего лейтенанта Долженкова. Пробыв здесь около часа, перешли в роту старшего лейтенанта Сухорукова.
Мне удалось встретиться и поговорить с теми воинами, которые вынесли на своих плечах всю тяжесть прошедших боев, чьи товарищи из взвода лейтенанта Стокина погибли все до единого, отстаивая высоту 736,1.
Здесь мне назвали многих, кто отличился в боях. Присоединившийся к нам командир полка майор Александр Андреевич Гусев восхищался действиями разведчиков Арзамасова, Алферова, Черкасова, Вербу и Ройхмана. А капитан Чубукин назвал среди лучших пулеметчиков Тищенко, Синявского и Кравченко, мужественно защищавших позиция своего батальона.
И комбат Чубукин, и ротные командиры Сухоруков с Долженковым, и стрелки, и пулеметчики, и разведчики произвели на меня самое благоприятное впечатление.
В то самое время, когда я с командиром 31-й стрелковой дивизии осматривал наши боевые рубежи, с которых не сегодня-завтра придется наступать, делал свои прикидки, вероятно, и командир 4-й горнопехотной дивизии немцев генерал Эгельзеер. Именно его дивизия, не добившись успеха в недавних боях, вынуждена была в ожидании лучших времен зазимовать на вершинах Кавказа, как раз против левого фланга нашей 46-й армии. [163]
Однако лучшие времена не приходили, а неприятности наползали со всех сторон. Эгельзеер знал об окружении 6-й полевой и 4-й танковой армий под Сталинградом и, наверное, с ужасом думал, что произойдет, если русские, развивая наступление, прорвутся к Ростову и отрежут всю группировку немецких войск на Кавказе.
Да, над гитлеровскими армиями, стоявшими на Кавказе, тучи сгущались довольно быстро. Войска нашего Южного фронта (в начале января 1943 года Сталинградский фронт был переименован в Южный) уверенно продвигались к Ростову. Войска Северной группы начиная с 3 января громили отходящего противника на самом Кавказе. Линия фронта отодвигалась здесь каждые сутки в среднем на 20 километров. Учитывая сложившуюся обстановку, в Москве сочли целесообразным вывести Северную группу войск из состава Закавказского фронта и преобразовать ее в самостоятельный Северо-Кавказский фронт. Продвигаясь на запад и северо-запад, войска этого фронта все глубже заходили в тыл 49-му горнострелковому корпусу немцев, вынуждая его покидать одну позицию за другой и спускаться с гор в долины. Мы чувствовали, вот-вот тронется и 4-я горнопехотная дивизия. В связи с этим повсеместно было усилено наблюдение, непрерывно велась активная разведка. Пленные, захваченные 24 января, подтвердили наше предположение: гитлеровцы готовились оставить свои позиции.
Обстановка торопила нас, и утром 25 января ударная группировка армии перешла в наступление, имея разграничительные линии: справа — Новолабинская, Устъ-Лабинская; слева — Понежукой, Старокорсуньская.
Справа соседа не было, слева наступала в общем направлении на Краснодар 18-я армия под командованием генерал-майора А. И. Рыжова.
Крутые обрывы и ущелья, полноводные незамерзающие горные ручьи и реки, лежащие на нашем пути, тормозили продвижение вперед. Армия не имела штатных переправочных средств. В связи с этим встреча даже с небольшим горным ручьем вынуждала нас делать остановки.
И все-таки за первый день наступления войска армии прошли 15 километров, овладели Армянской и Червяково, а утром 26 января — Нефтегорском. Было захвачено много оружия, которое не успел вывезти враг, в том числе пулеметы, орудия, минометы и много боеприпасов. На поле боя [164] осталось около 1000 окоченевших трупов немецких солдат и офицеров{14}.
Войска двигались налегке. Проведя перед наступлением артиллерийскую подготовку, наши части оставили орудия, минометы и боеприпасы к ним за перевалом. Там же находились запасы продовольствия, кухни и автомашины. Все это можно было двинуть вслед за войсками лишь после восстановления дороги Туапсе — Майкоп — Краснодар.
В условиях когда наступление развивалось в нескольких направлениях, изолированных одно от другого, не просто было управлять войсками. Я двигался вслед за ударной группировкой армии и имел при себе ВПУ, в состав которого входили представители служб и отделов штаба. Несколько вьючных лошадей составляли весь наш транспорт. Лошади перетаскивали тюки со штабными документами и запасом карт, а также средства связи — рации и питание к ним.
В моем распоряжении имелись две лошади: на одной была рация для связи с командирами дивизий, другая шла под седлом.
Воспользовавшись сравнительно ровным и проторенным участком дороги, что вел к Кубано-Армянскому, я пустил лошадь рысью, догнал боевые порядки 31-й стрелковой дивизии и увидел любопытную картину.
На краю глубокого оврага полковник Богданович, сидевший верхом на серой лошади, о чем-то разговаривал с майором Гусевым. Вокруг царило такое оживление, что они не сразу заметили меня. Многие бойцы и командиры садились на снег и по крутым склонам спускались в овраг, а потом, помогая друг другу, карабкались вверх. Тут же расторопный командир батареи Николай Алексеевич Муха переправлял через овраг два 76-миллиметровых орудия. Одно из них, которым командовал сержант Срибный, уже было спущено в овраг. На помощь артиллеристам пришли пехотинцы капитана Чубукина. Комбат прикрепил к орудию стрелковую роту Долженкова. Ротный отлично понимал, что орудие даже сегодня может выручить его роту, и по-хозяйски суетился возле него, прилаживая веревки и распределяя людей. Орудие медленно ползло вверх.
Другое орудие, которым командовал старший сержант Малахов, помогала спустить рота Сухорукова. Прикрепив к колесам толстые палки для торможения и придерживая орудие за лямки, бойцы переправляли его в овраг. [165]
Таким способом в 31-й стрелковой дивизии было спущено с гор на равнину 10 орудий. Столько же вывезла на вьюках и 9-я горнострелковая. Жаль только, что снарядов было очень мало.
Богданович наконец увидел меня и поспешил с докладом. Вместе с ним был начальник политотдела Пяткин.
— Наступление развивается по плану, — бодро доложил комдив. — Немцы бегут, бросая тяжелое оружие и боеприпасы.
— И массу окоченевших трупов, — добавил Пяткин.
— Все это так, но противник сумел оторваться, и вы потеряли соприкосновение с ним, — строго заметил я.
— Никак нет, — возразил комдив. — Противника мы не потеряли. Вперед выдвинут разведотряд дивизии. Он неотступно преследует гитлеровцев и обо всем доносит мне. Командует отрядом старший лейтенант Анатолий Лукин — энергичный и смелый командир. В отряд подобрали 25 комсомольцев. Все ребята боевые — Николай Батуков, Сергей Сархошев, Евгений Невенчанный, Аваг Степонян, Михаил Ситников, Вагоршак Муродян и другие. Саперную группу в передовом отряде возглавляет Алексей Пыткин. Отчаянный парень! А что касается главных сил, то сами видите, какие препятствия приходится преодолевать. Вот вырвемся на равнину и все наверстаем.
Богданович был прав. Наступать приходилось в таких условиях, что нельзя было рассчитывать на быстрый темп.
Вернувшись в штаб армии, я узнал, что и 9-я горнострелковая дивизия полковника М. В. Евстигнеева и 40-я стрелковая бригада генерал-майора Н. Ф. Цепляева продвигаются успешно.
Вскоре войска армии освободили Майкоп, Ханскую, Белореченскую, Черниговскую и вышли на прикубанские просторы. Продвигаться стало значительно легче. А кроме того, мы проходили теперь через населенные пункты, а здесь проще решались вопросы медицинского обслуживания: местные жители охотно ухаживали за ранеными и больными бойцами, делились с нами продовольствием.
В первых числах февраля войска армии вышли к реке Кубань на участке Усть-Лабинская, Старокорсуньская. Попытались было с ходу форсировать реку, да не смогли. Февраль только начался, а на Кубани стояла теплынь, в воздухе пахло весной. Лед стал рыхлым и ломался даже под ногами. [166]
И все-таки я не терял надежды отыскать какой-нибудь способ форсировать Кубань. Решил побывать на льду и оценить все на месте. Для этого поехал в небольшое селение Урусов, где размещался штаб 31-й стрелковой дивизии. Оттуда рукой было подать до реки. Здесь я получил боевое распоряжение, продублированное по радио из штаба армии:
«46-ю армию с армейскими частями и учреждениями в составе 9-й горнострелковой, 31-й стрелковой дивизий, 40-й стрелковой бригады со 195-м гвардейским минометным полком и 11-м отдельным саперным батальоном с 24.00 5 февраля 1943 года из состава войск Черноморской группы исключить и передать в непосредственное подчинение Северо-Кавказского фронта. Начальник штаба группы генерал-майор Ермолаев»{15}.
В штабе 31-й стрелковой меня ожидала еще одна новость. Полковник Ковтун-Станкевич, которого я послал в 9-ю горнострелковую дивизию для уточнения обстановки, доложил, что эта дивизия, наступавшая на правом фланге ударной группировки армии, ворвалась на плечах отступавших гитлеровцев в Усть-Лабинскую и соединилась с левофланговыми частями 37-й армии. Мост через Кубань нашим удалось захватить там в полной исправности.
Дело принимало теперь совсем иной оборот. Я отдал распоряжение всем наступавшим частям выходить на правый берег Кубани через Усть-Лабинскую и, не мешкая, сам направился в эту станицу.
В такт размеренному бегу лошади я неторопливо думал о генерале И. И. Масленникове, о том, что наши с ним фронтовые дороги опять скрестились.
Совсем недавно, командуя 11-м гвардейским стрелковым корпусом, я близко узнал генерал-лейтенанта Масленникова как командующего Северной группой войск. Теперь, находясь в новой роли, я снова попадал в подчинение Масленникова, ныне уже генерал-полковника, командующего Северо-Кавказским фронтом. Это, не скрою, обрадовало меня.
Когда в августе сорок второго Иван Иванович вступил в командование войсками Северной группы, эти войска только-только создавались. Те немногие стрелковые бригады и дивизии, которые послужили основой для организации корпусов и армий, были малочисленны и слабо вооружены. Особенно не хватало противотанковой и зенитной артиллерии, [167] танков и авиации. Верховное Главнокомандование, озабоченное положением дел на Северном Кавказе, направило сюда новые части, самолеты, танки. Но подкрепление находилось еще в пути.
А танковая лавина Клейста, эта ударная сила немцев на Северном Кавказе, катилась к Моздоку, намереваясь 25 сентября овладеть городом Баку. Командующему было над чем задуматься. Он как-то поделился со мной, что дал слово Верховному остановить врага на Тереке. Словом своим этот человек очень дорожил, порученному делу отдавал всего себя. В самые критические моменты боя Масленников появлялся там, где было всего труднее, где решался вопрос о победе или поражении. Это мы видели не раз.
В один из сентябрьских дней, когда под станицей Вознесенской, у небольшого кумыкского селения с красивым названием Красная Горка, шел ожесточенный бой, на мой наблюдательный пункт пришел генерал Масленников. Я подчеркиваю — пришел, так как попасть к нам иначе было невозможно. Иван Иванович пешком преодолел крутой подъем длиной более километра, да еще под огнем врага. А ведь генерал за свою боевую жизнь был семь раз ранен!
Под Вознесенской враг получил по заслугам, и мы с Масленниковым вместе порадовались тогда этому успеху. Но гитлеровцы тут же сделали выпад в сторону Малгобека, а потом — Эльхотовских ворот. Однако командующий предугадал их возможный маневр и выдвинул туда резервы.
Самым серьезным испытанием были, конечно, бои в районе Орджоникидзе, где нам удалось не только остановить противника, но и разбить его. Скажу без преувеличения: в ту победу И. И. Масленников вложил всю свою душу...
Добравшись до большой и богатой до войны станицы Усть-Лабинской, я вскоре оказался у дома, где устраивался прибывший сюда штаб армии.
Мне сразу вручили директиву командующего фронтом, определявшую новую задачу нашей армии. 46-й надлежало наступать вдоль северного берега Кубани на Краснодар и овладеть им.
Справа двигалась 37-я армия. Граница с ней была установлена через населенные пункты Кирпильская, Пластуновская, Ново-Титоровская, Новый-Копанский, Ново-Мышастовская, Славянская. С юга на Краснодар наступала 18-я армия, граница с которой проходила по реке Кубань.
Мост через Кубань работал с полной нагрузкой. Армия сравнительно быстро переправилась на северный берег реки, [168] вышла в свою полосу наступления фронтом на запад и к исходу 7 февраля занимала следующее положение:
9-я горнострелковая дивизия — по восточной окраине Динской и северо-восточной части совхоза «Агроном»;
31-я стрелковая дивизия занимала участок: Первая речка, Кочетов и северо-восточная окраина Старокорсуньской;
40-я стрелковая бригада — восточная окраина Старокорсуньской, штаб армии — западная окраина Васюренской.
Известно, что летом сорок второго мы готовили Краснодар к обороне. Здесь было построено много инженерных сооружений, в том числе внешний оборонительный обвод, восточный сектор которого проходил по рубежу: Динская, совхоз «Агроном», Старокорсуньская. Кроме хороших окопов здесь имелись дзоты, проволочные заграждения и даже противотанковые рвы. Теперь на этом рубеже обосновалась 4-я горнопехотная дивизия немцев. Получилось, что наши же инженерные сооружения были обращены против нас, и это вызывало чувство досады.
Трое суток части армии безуспешно пытались прорваться через позиции врага.
9 февраля к нам в Васюренскую прибыл командующий фронтом. Прибыл, что называется, налегке, на одном вездеходе и с одним автоматчиком. Как обычно, насупив брови, Масленников поздоровался, а потом строго спросил: «Почему ваша армия вот уже три дня топчется на месте?»
Я доложил обстановку, обратив внимание на то, что армия до сих пор воюет без артиллерии, а противник занимает прочные оборонительные позиции.
— Если полезть на рожон, много людей погубим. Надо подождать артиллерию: она уже на подходе, — закончил я свой доклад.
— Что людей беречь надо, тут вы правы, — сказал командующий. — А когда придет артиллерия?
— Сегодня к исходу дня. Два дивизиона уже здесь и устраиваются на огневых позициях.
— Вот и хорошо. Всыпьте как следует фашистам и скорее в Краснодар...
10 февраля подошла наконец наша артиллерия. На другой день ранним утром тысячи мин и снарядов обрушились на головы гитлеровских захватчиков. Части 46-й армии атаковали врага по всему фронту. Артиллерийская поддержка быстро решила дело. Но на отдельных участках немцы упорно сопротивлялись. На юго-восточной окраине совхоза «Агроном» они не только остановили продвижение одного из подразделений 31-й стрелковой дивизии, но и сами трижды [169] переходили в контратаки. Однако все три раза вынуждены были откатываться назад.
Пулеметчики сержанты Кузнецов и Нихимбаев встречали каждую контратаку врага уничтожающим огнем. Их станковый пулемет появлялся то в одном, то в другом месте. А когда враги попытались скрытно подобраться к пулеметчикам с тыла, их встретил прицельным огнем из винтовки старший сержант Чудовский. Старший сержант был ранен, но продолжал вести бой, пока второе ранение не вывело его из строя.
Контратаки не помогли гитлеровцам, но нашему дальнейшему продвижению на этом участке мешали два дзота с засевшими в них пулеметчиками. Подавить огневые точки неприятеля вызвался опытный артиллерист младший сержант Бескровный. Мастерски ведя огонь из 76-миллиметрового орудия, он разрушил один дзот. Второй дзот заставил замолчать огнем из сорокапятки Владимир Сертан. Линия обороны на этом участке была прорвана.
А через несколько минут громкое «ура» донеслось и со стороны станицы Динской. Это части 9-й горнострелковой дивизии, ворвавшись в первую траншею гитлеровцев, завязали рукопашный бой.
К 11 часам линия вражеской обороны на участке от Динской до Старокорсуньской была прорвана. К полудню войска 46-й армии подошли к восточной окраине Краснодара, но опять натолкнулись на прочную оборону неприятеля. 9-я горнострелковая дивизия остановилась на северовосточной окраине Калинине, 31-я стрелковая дивизия — на восточной окраине Краснодара, 40-я стрелковая бригада — на юго-восточной окраине.
В это время части 37-й армии вели бой за Ново-Титоровскую, а части 18-й армии готовились форсировать Кубань и атаковать Краснодар с юга.
Из станицы Пашковской, где я находился, город был виден как на ладони. Со стороны центральной части Краснодара доносились глухие взрывы, то в одном, то в другом месте вздымались черные клубы дыма. Мы прекрасно понимали, что это означает: специальные эсэсовские команды, осуществляя злодейский план выжженной земли, уничтожали в городе все, что только могли.
Чтобы спасти Краснодар, его жителей, материальные и культурные ценности, надо было как можно быстрее сломить сопротивление фашистских войск, укрепившихся на северной и восточной окраинах поселка Калинино, на восточной и юго-восточной окраинах Краснодара. Противник занял [170] вторую линию обороны, которая была ничуть не слабев первой. Форсировать события, требуя от командиров немедленной атаки, я не мог — слишком велики были бы потери.
И тогда я решил, что лучший способ скорее освободить город — это создать угрозу окружения гитлеровцев. После сталинградского котла они стали панически бояться обходных маневров наших войск.
Связался с командиром 40-й стрелковой бригады генерал-майором Цепляевым и поделился своими соображениями.
— Сумеете прорваться на правом фланге гитлеровцев и создать угрозу глубокого обхода? — спросил я.
— Сумею, товарищ командующий! Люди рвутся в бой. Ведь знают, что враг уничтожает город.
— Действуйте, комбриг. Желаю удачи. Помните, с юга навстречу вам наступают части 18-й армии.
Рассчитывать на успешные действия одной лишь 40-й стрелковой бригады было нельзя. Обходный маневр следовало провести и на правом фланге. Эта задача была возложена на 9-ю горнострелковую дивизию, которой было приказано ворваться в Краснодар, обойдя его с северо-запада.
Несколько часов светлого времени, которые оставались у нас, ушли на подготовку и организацию боя.
Уже вечерело, когда наша артиллерия открыла довольно плотный огонь по позициям противника. Обработка намеченных участков прорыва продолжалась 30 минут. Передовой отряд бригады генерала Цепляева, прижимаясь к правому берегу Кубани, довольно быстро продвигался к южной окраине Краснодара. На реке начинался разлив, и наступающим иногда приходилось двигаться по пояс в ледяной воде. Через несколько часов наши подразделения соединились с 10-й стрелковой бригадой 18-й армии. Бригада, которой командовал подполковник Н. М. Ивановский, под покровом ночи переправилась на подручных средствах через Кубань и вышла во фланг немецкому гарнизону, находившемуся в Краснодаре.
Враг оказывал упорное сопротивление. Особенно жаркий бой кипел в районе сада «Красный». Подразделения 248-го стрелкового полка 31-й стрелковой дивизии натолкнулись здесь на сильный опорный пункт врага, не пострадавший от огня нашей артиллерии. Четыре вражеских пулемета свинцовым ливнем хлестали по нашим бойцам, прижимая их к раскисшей земле.
Командиры взводов младшие лейтенанты Вачкурянский и Пустовой подтянули приданные орудия и ударили по пулеметам [171] прямой наводкой. В сторону врага полетели гранаты, заработали наши пулеметы. Ошеломленные гитлеровцы не успели прийти в себя, как Бачкурянский и Пустовой со своими бойцами ворвались в опорный пункт и погнали врага дальше.
Боевой порыв наступающих выражался не только в смелости, но и в воинском умении, находчивости. На стыке 818-го и 75-го стрелковых полков 31-й стрелковой дивизии серьезным препятствием оказались два немецких станковых пулемета, которые вели огонь с хорошо оборудованных и замаскированных позиций.
Правильно оценив обстановку и возможности своего оружия, наводчик ПТР сержант Коваленко выдвинулся вперед, засек огневые точки врага и несколькими меткими выстрелами подавил оба станковых пулемета.
Натиск наших войск усиливался, однако и гитлеровцы сопротивлялись изо всех сил. Жаркие схватки вспыхивали в зданиях и во дворах, на полузасыпанных улицах и среди дымящихся развалин.
Судьбу боя, как мы и предполагали, решил удачный маневр 40-й и 10-й отдельных стрелковых бригад, обеспечивший выход наших войск на южную и юго-западную окраины Краснодара, а также 9-й горнострелковой дивизии, обходившей город с северо-запада.
Угроза окружения внесла замешательство в ряды фашистов. Бросая оружие и боевую технику, они начали поспешно отходить из города. К утру 12 февраля 9-я горнострелковая дивизия вышла на западную окраину поселка Калинино, 31-я стрелковая дивизия овладела центром города я его западной частью, а южные и юго-западные районы были очищены от фашистских захватчиков подразделениями 40-й и 10-й отдельных стрелковых бригад{16}.
Вспоминая ожесточенные бои, которые проходили на восточной окраине Краснодара, особенно в районе сада «Красный», мне хочется отметить 248-й стрелковый полк (командир полка майор Гусев, заместитель командира по политической части майор Крючков, начальник штаба майор Цеплахов). Эта часть энергично атаковала противника, нанесла ему тяжелые потери, захватив 12 орудий и много другого оружия. Не давая врагу передышки, полк ворвался в город, овладел улицами Корсуньской, Шаумяна и Кирова.
Самых добрых слов заслуживает и 818-й стрелковый полк (командир полка майор Селиванов, заместитель командира [172] по политической части майор Башаров, начальник штаба старший лейтенант Игнатенко). Он также вел бой в саду «Красный», а в последующем ударом вдоль Новороссийской и Садовой улиц прорвался к железнодорожной станции.
В полдень 12 февраля на улицах Краснодара я встретился с начальником политотдела 31-й стрелковой дивизии полковником Пяткиным. Он горячо и с большой любовью говорил о людях, которые отличились в последних боях. Назвал командира 75-го стрелкового полка майора Михаила Саскова, командира 3-го батальона старшего лейтенанта Колунова, командира 2-й стрелковой роты этого же полка Панькова. Со слов начподива я записал тогда имена отличившихся в боях Алексея Пыткина, Ивана Блюдникова, Савелия Гриденко, Даниила Борисова, Василия Тищенко.
С особой теплотой отзывался полковник Пяткин о выдержке и бесстрашии медицинской сестры Веры Евгеньевны Довбни и старшего сержанта медицинской службы Анны Ивановны Уткиной.
— Постарайтесь, товарищ Пяткин, — сказал я на прощание политработнику, — чтобы о героях — освободителях Краснодара знала вся дивизия, чтобы их пример учил и звал воинов на подвиг.
Пока штаб армии перемещался в Краснодар, я решил осмотреть город, установить контакт с местными руководителями.
Гитлеровцы причинили Краснодару огромный ущерб. Театр имени Горького, радиоцентр, Дворец пионеров, Главпочтамт, Первая советская больница, Адыгейская больница, педучилище и многие другие культурные, административные и промышленные здания были превращены в руины.
С чувством глубокого сострадания смотрел я на пепелища и развалины, слушал рассказы жителей о зверствах гитлеровцев в городе и крае, об издевательствах над мирным населением. Именно здесь, на кавказской земле, немецко-фашистские оккупанты впервые пустили в ход душегубки — одно из средств массового изуверского истребления людей. Жертвами фашистского разбоя в Краснодарском крае стали 61540 человек. Одних расстреляли или повесили, других отравили в душегубках или замучили в застенках гестапо. Почти 32 тысячи молодых краснодарцев угнали гитлеровцы на каторгу в Германию. [173]
На улицах постепенно становилось многолюдно. К центру города тянулись и стар и млад, все, кто выжил, дождался светлого часа освобождения.
На одной из площадей, где собралось особенно много краснодарцев, я повстречался с первым секретарем Краснодарского крайкома партии Петром Ианнуарьевичем Селезневым.
Вокруг нас собралась огромная толпа. На площади стихийно возник митинг. Людей никто не собирал, они пришли сами, ибо их сердца бились в едином ритме, а мысли были устремлены к одной цели, и в каждом жила потребность всенародно выразить свои чувства — свою радость и боль, свои надежды и стремления. Над этим морем голов, над изможденными и заплаканными лицами, сияющими счастьем глазами звучал негромкий голос секретаря крайкома.
Люди как завороженные слушали человека, который в тяжелую пору фашистского нашествия оставался вместе с ними, возглавив краевой штаб партизанского движения.
Секретарь крайкома говорил о великом воинском подвиге и о победе, о мужестве солдат и тех, кто сражался с врагом в тылу, о прекрасном будущем Краснодара и всей нашей великой страны. И перед мысленным взором слушателей вставало из руин и пепла все, что было разрушено проклятыми оккупантами. И новый город, восстановленный из руин, виделся им еще прекраснее, чем был.
Позднее я услышал, что за несколько минут до митинга, на котором Петр Ианнуарьевич Селезнев так проникновенно говорил о будущем Краснодара, он получил известие о смерти самого близкого человека — жены...
Вечером, когда я прощался с этим мужественным человеком, по радио было передано очередное сообщение Совинформбюро.
«12 февраля, — говорилось в нем, — на Кубани войска Героя Советского Союза генерал-майора Рослого И. П. и генерал-майора Рыжова А. И. в результате решительной атаки овладели городом Краснодар. Первыми ворвались в Краснодар части генерал-майора Цепляева Н. Ф., полковника тов. Богдановича П. К. и подполковника тов. Ивановского Н. М. Взяты пленные и трофеи».
Петр Ианнуарьевич выслушал это сообщение стоя. Его примеру последовали все, кто находился рядом.
Недолго пробыли мы вместе. Пути наши расходились. Селезневу предстояла труднейшая работа по восстановлению разрушенного хозяйства города и края. А нас ждали новые бои с врагом. [174]