Разгром гитлеровцев под Орджоникидзе
Над хорошо наезженной дорогой, протянувшейся между Верхними, Средними и Нижними Ачалуками, слегка [124] клубилась каменная белая пыль. Поднятая скрипучими колесами повозок, сновавших во всех направлениях, она оседала на лицах людей, на орудийной стали, на густых придорожных кустах.
Водитель ехал не торопясь, будто чувствовал, что я не спешу. И я действительно не спешил. Мысли были прикованы к дороге. Это была та самая дорога, от Моздока на Вознесенскую и дальше, по которой гитлеровские танки в начале сентября пытались прорваться через боевые порядки корпуса.
Вспоминались те, кто обильно полил каждый метр этой земли кровью и потом и кого уже не было теперь в соединении. Вышли из состава корпуса гвардейцы бригады Павла Ивановича Красовского — герои, чье беззаветное мужество так ярко проявилось в боях в районе вражеской переправы через Терек и в поселке Предмостный. Не было среди частей корпуса и 9-й гвардейской стрелковой бригады, отличившейся у Кизляра и Нижних Бековичей.
Всего двадцать недолгих дней жили мы единой корпусной семьей. Но у военного времени свои сроки и законы. На войне людей может навсегда сроднить один короткий бой. А двадцать дней фронтовой страды — это уже целая жизнь, прожитая вместе. Однако поступает приказ вывести из состава корпуса некоторые части, и приходится с болью отрывать от сердца ставших тебе родными людей.
Машину слегка покачивало на ухабах. Я сидел, прикрыв глаза, и видел перед собой политрука Летемина и сержанта Козлова, лейтенанта Бойцова и рядового Жилкина. На какое-то мгновение мне почудилось, что они еще там, на противоположном конце этой дороги, у Терека, у Предмостного, у Вознесенской, запорошенные пылью, покрытые гарью, в окровавленных повязках стоят насмерть под бешеным напором врага...
Потом показалось, будто я опять на партийном собрании в роте ПТР, где принимают в партию рядового Прошина. Как живого увидел парторга роты Данцева, его недоумевающий взгляд, когда кто-то спросил про биографию Прошина, и простой ответ парторга: «Какая у него биография? Родился, учился, потом ушел на войну. Остальное мы знаем...»
Нет уже в живых парторга Данцева, нет и политрука Амбарцумяна, который привел меня тогда на партийное собрание, нет и младшего сержанта Луценко. Все они погибли в одном бою, сменяя друг друга за одним противотанковым ружьем. Поединок роты ПТР с немецкими танками проходил [125] где-то здесь, совсем рядом. О героях рассказали «Правда» и «Красная звезда» — их знает теперь вся страна, вся действующая армия. Где сейчас легендарная рота ПТР?..
Да, поредел 11-й гвардейский. Кроме корпусных частей в его составе остались 62-я отдельная морская стрелковая бригада, понесшая большие потери под Вознесенской, да 10-я гвардейская стрелковая бригада, уже почти полмесяца не выходившая из тяжелых боев в районе Эльхотово.
Зато в состав корпуса вливалась вновь созданная 34-я отдельная стрелковая бригада, расположившаяся в районе населенного пункта Верхние Ачалуки. Сформированная в августе сорок второго под Баку, она была укомплектована в основном курсантами нескольких училищ, главным образом военно-морских. Армия и флот посылали на защиту Кавказа свой золотой фонд — курсантские кадры, юношей, решивших навсегда связать жизнь с военной службой.
О настроении личного состава бригады, состоянии его морально-боевого духа я уже был наслышан. Особенно запомнился эпизод, происшедший во время формирования бригады в Каспийском высшем военно-морском училище. Когда начальник училища капитан 1 ранга Сухиашвили, обратившись к курсантам, спросил, кто желает добровольно отправиться на фронт в составе частей морской пехоты, все пятьсот курсантов, стоявшие в строю, сделали три шага вперед.
Об этом три дня назад, в день прибытия 34-й бригады в Верхние Ачалуки, рассказали мне командир бригады полковник Александр Васильевич Ворожищев и заместитель командира по политчасти полковой комиссар Александр Семенович Кошкин. Мужество курсантов, их решимость биться с врагом до последней капли крови ни у кого не вызывали сомнения. Беззаветно преданные Родине, воспитанные на лучших традициях наших Вооруженных Сил, они рвались в бой. Но одного мужества и желания сражаться недостаточно для победы. Нужны боевые навыки, боевая закалка. А их курсанты пока не имели.
Надо было в сжатые сроки, в считанные дни, пока корпус находится в резерве, наладить боевую учебу, ознакомить молодежь с опытом боев. Соответствующие распоряжения были сделаны, но хотелось своими глазами увидеть, как идут дела у курсантов.
Наш «виллис» остановился на северо-восточной окраине Верхних Ачалуков. Это скромное ингушское селение с [126] недавнего времени оказалось в прифронтовой полосе, и жизнь людей потекла по военным законам.
То здесь, то там раздавались слова команд. У охраняемых объектов прохаживались часовые. Лязгая гусеницами, по небольшому пустырю в полукилометре от села взад-вперед, словно челнок, носился запыленный, видавший виды танк.
Из-за ближайшего дома торопливо вышла группа командиров и направилась в нашу сторону. Через минуту полковник Ворожищев докладывал о положении дел в бригаде.
— Показывайте своих моряков, Александр Васильевич, — попросил я.
Мы двинулись по неширокой сельской улице туда, откуда доносился рокот танкового двигателя.
Над пустырем, по которому гоняли танк, висела бурая пыль. За ее плотной завесой едва различалась небольшая группа людей и чуть в стороне от нее свежевырытая траншея.
— Отрабатывают поражение танков противотанковыми гранатами и бутылками КС, — доложил Ворожищев.
Мы подошли ближе. Группа курсантов 2-го батальона напряженно следила за своими товарищами, укрывшимися в траншее и поджидавшими разгонявшийся танк. Экипаж машины, судя по всему, располагал и опытом, и сноровкой. Танк постоянно менял направление и скорость движения. И все-таки одна из учебных гранат угодила ему точно под гусеницу, остальные упали рядом.
Громыхая траками, танк перевалил через траншею. Но едва он сделал это, как сзади в него полетели бутылки с раствором извести. Зазвенело разбитое стекло, белые потеки появились на моторной части боевой машины.
Развернувшись, танк ушел на исходный рубеж, а те, кто сидел в траншее, стали неторопливо вылезать из нее, отплевываясь, отряхиваясь и чихая от пыли и отработанных газов.
— А что, Александр Васильевич, недурно получается. Люди чувствуют, что такое танк.
— Истребители — один к одному, — весело отозвался Ворожищев, стараясь обратить мое внимание на одного из тех, кто выбрался из траншеи.
Я глянул и от всего сердца рассмеялся. Весь перепачканный и вспотевший, к нам приближался полковой комиссар Кошкин. Мы поздоровались.
— В истребители готовитесь, Александр Семенович? — спросил я. — Или просто полюбопытствовать решили? [127]
— Э-э, бросьте шутить, товарищ генерал. Кто-то придумал это блюдо на курсантскую голову, а пробу снимать приходится мне.
В корпусе уже давно применяли этот метод обучения, а в бригаде еще и усовершенствовали его. Обкатка танком обеспечивала надежный иммунитет против танкобоязни, вооружала навыками использования в бою противотанковых гранат и бутылок с горючей смесью.
Поблагодарив командование бригады за хорошую организацию учебы, я отметил, что много внимания боевой подготовке, пропаганде боевого опыта уделяют политработники.
— Так это же хлеб наш насущный, — отозвался Кошкин. — А теперь спросите, товарищ генерал, полковника Ворожищева, почему он пытается отбивать этот хлеб у нас.
— Как так?
— Очень просто. Сам поехал в 62-ю бригаду моряков, сам привез оттуда группу участников боя под Вознесенской, сам распределил их по батальонам — пускай, дескать, о своих делах и подвигах расскажут... Так уважаемый наш Александр Васильевич понял решение о полном единоначалии: трудись, дескать, командир-единоначальник в поте лица и за себя, и за политработников{11}.
Подтрунивая друг над другом, Ворожищев и Кошкин двинулись вместе со мной дальше.
До самого вечера командир и его заместитель по политической части знакомили меня с личным составом рот и батальонов, с ходом боевой учебы, состоянием техники. То, что увидел, все больше убеждало меня: бригада сумеет с честью поддержать боевую славу корпуса.
Внезапно полил холодный мелкий дождь, он загнал нас на веранду дома, в котором расположился штаб 2-го батальона.
Из открытых окон доносились обрывки разговоров, в вечернюю тишину врывались зуммеры полевых телефонов, батальонный писарь, штемпелюя солдатские письма, выбивал резиновой печатью какой-то знакомый ритм. Штаб батальона работал в обычном режиме.
«Деловой народ, — подумал я. — Мы их считаем новичками, проверяем, помогаем, а они, бойцы нового формирования, давным-давно освоились и обрели уверенность в том, что все смогут и все сумеют». [128]
Вскоре, весело урча мотором, наш «виллис» легко катил по умытой дождем дороге обратно в Средние Ачалуки. День был прожит не зря.
Проснулся оттого, что кто-то энергично встряхивал меня за плечо. Приподнявшись, я разглядел в полумраке фигуру дежурного по штабу.
— Что случилось?
— Извините, товарищ генерал, вас срочно просит к телефону генерал Масленников.
Ночной звонок командующего Северной группой войск мог означать только начало каких-то серьезных событий. Я взял телефонную трубку. Голос Масленникова показался взволнованным. Иван Иванович сказал, что в 37-й армии дела идут из рук вон плохо, и выражал надежду, что 11-й гвардейский стрелковый корпус выполнит поставленную перед ним задачу так же хорошо, как в боях под Моздоком и Вознесенской.
— К вам отбыл офицер связи с приказом, — пояснил командующий. — От него узнаете подробности.
Положение на фронте в общих чертах мне было известно. Вчера мы обсуждали ситуацию с комбригом-62 и комбригом-34. Было ясно, что, потерпев поражение под Вознесенской и не добившись успеха в районе Эльхотово, гитлеровцы будут стремиться нанести удар на Орджоникидзе в единственно возможном направлении — через район Нальчика. Именно этот район обороняла 37-я армия. А поскольку в 37-й армии дела, по словам Масленникова, идут из рук вон плохо, Нальчик либо сдан, либо к этому идет дело.
Я сидел над картой и не услышал, как в комнату вошли заместитель командира корпуса по политчасти, начальник штаба, командующий артиллерией и другие командиры, вызванные дежурным. И только тогда, когда Павел Леонтьевич Базилевский пристроился рядом, я поднял голову. Мои помощники и боевые друзья с нетерпением глядели на меня. Они понимали, что ночной вызов к командиру корпуса связан С какими-то серьезными обстоятельствами.
Проинформировав собравшихся о звонке генерала Масленникова, я высказал опасения относительно судьбы Нальчика. Однако до прибытия офицера связи мы не могли ничего предпринять. Я лишь распорядился, чтобы в штаб были вызваны командиры частей.
Представитель штаба Северной группы прибыл с боевым распоряжением, когда стало светать. Корпусу предписывалось [129] уже сегодня, 27 октября, совершить шестидесятикилометровый марш и к утру следующего дня занять оборону на рубеже Тулатово — Архонская — Фиагдон — Дзуарикау, иначе говоря, на ближних подступах к городу Орджоникидзе{12}.
Быстро разработанный приказ по корпусу предусматривал, что 62-я отдельная морская стрелковая бригада с 1-м и 3-м дивизионами 98-го гвардейского артполка и 73-м отдельным истребительным противотанковым дивизионом, совершив марш из района Средние Ачалуки через Беслан, занимает оборону на участке Тулатово — Архонская, а 34-я отдельная стрелковая бригада со 2-м дивизионом 98-го гвардейского артполка, пройдя через Чермен, Орджоникидзе, Гизель, оседлает рубеж Фиагдон — Дзуарикау. 52-й отдельный минометный дивизион должен был обеспечить прочность обороны на участке севернее Фиагдона в стыке 62-й и 34-й бригад.
Резерв корпуса в составе 47-го отдельного истребительного противотанкового дивизиона, 6-го отдельного минометного батальона и 54-го пулеметного батальона должен был занять позиции в районе селения Нижняя Саниба; штаб корпуса с 54-й отдельной зенитно-артиллерийской батареей передислоцировался в селение Гизель, которое находилось примерно в десяти километрах западнее Орджоникидзе.
В семь утра 27 октября явившиеся по вызову командиры частей получили упомянутый приказ. А уже через сутки корпус после утомительного форсированного марша прибыл на отведенный ему рубеж. Мы снова оказались на направлении главного удара 1-й танковой армии врага.
Рубеж обороны корпуса на всем протяжении проходил по правому берегу неглубокой, легко проходимой вброд горной речушки Фиагдон, которая не могла служить преградой ни для немецкой пехоты, ни тем более для танков.
Местное население приложило немало труда, чтобы создать на этом участке необходимые оборонительные сооружения. Женщины, старики, подростки кайлили каменистый грунт, возили землю, местами укрепляли стены траншей плетнями из лозняка. Благодаря самоотверженному труду тысяч людей на рубеже обороны были отрыты три линия траншей полного профиля, а на наиболее танкоопасном участке между Фиагдоном и Дзуарикау выкопан противотанковый ров. [130]
Сколько таких рубежей обороны протяженностью 50, 100, 200 и более километров построили в то тревожное время трудящиеся различных национальностей и народностей Кавказа! Сколько мужества и сил положили они на алтарь нашей победы!..
Выйдя из Архонской, я стал осматривать оборонительный рубеж, который с ходу занимали части корпуса. Почва, еще влажная от недавних дождей, пружинила под ногами, но в траншеях уже подсохло. Крутые срезы стен, хорошо укатанный бруствер — все говорило о том, что строители трудились на совесть. После небольших доделок траншеи были, вполне пригодны для ведения боя.
На северной околице Фиагдона меня встретили полковник Ворожищев и командир 1-го стрелкового батальона капитан Николай Николаевич Радаев; последний вместе с ротными командирами изучал свой район обороны. Молодой, стройный комбат был доволен состоянием оборонительных сооружений. Но лицо командира бригады выражало досаду.
— Что стряслось, Александр Васильевич? — поинтересовался я.
— Дрянь дело, товарищ генерал, — вздохнул Ворожищев. — В кукурузе утонули. Ни зги не видать.
Я посмотрел вперед. Действительно, густые заросли кукурузы закрывали обзор.
— Да, по таким джунглям к траншеям можно запросто подобраться, — согласился я. — Распорядитесь немедленно укатывать поле катками.
Александр Васильевич подозвал одного из сопровождавших его командиров и отдал соответствующее приказание. Мы направились в сторону Дзуарикау. И чем дальше шли, тем больше убеждались, что наш передний край на многих участках проходим для танков противника.
На южной окраине Фиагдона капитан Радаев «передал нас» командиру 3-го батальона старшему лейтенанту Андрею Федоровичу Чугунову, который занимался теми же делами, что и Радаев. Перед фронтом этого батальона река имела высокий и крутой берег. Пройти танкам здесь не так-то просто, и комбат был уверен, что позиции его батальона неуязвимы.
Затем мы оказались в расположении 2-го батальона, которым командовал старший лейтенант Михаил Гурьевич Сатаев. Батальон занимал позиции на ровной и открытой местности. Правда, здесь был готов противотанковый ров. Но комбат не верил, что это надежное препятствие. По [131] опыту он знал, что два-три десятка самолетов способны проделать необходимые для танков проходы.
— Прошу подбросить на мой участок хотя бы две батареи, — обращаясь не то ко мне, не то к Ворожищеву, взмолился Сатаев. — У меня всего восемь сорокапяток, а фронт около четырех километров. Это же ничто!
— Не могу, товарищ Сатаев, не могу, — решительно ответил Ворожищев. — Из трех батарей, которыми располагаю, две у вас, а третью я отдал батальону автоматчиков. Ему она нужна позарез. Ты, брат, не обижайся на меня, — примирительно закончил комбриг.
Я видел, как изменилось лицо Сатаева, получившего отказ, как переживал эту ситуацию сам Ворожищев. Горько было и у меня на душе. Я отлично понимал: чтобы надежно прикрыть это направление, нужно добавить к тому, что здесь уже имеется, минимум три истребительно-противотанковых полка 76-миллиметровых орудий. Мы же не смогли дать Сатаеву даже одну батарею.
Да, неспроста, видно, очень старательно изучали опыт борьбы с гитлеровскими танками курсанты 34-й стрелковой бригады. Как тут было не вспомнить полковника Ворожищева, ездившего за опытом борьбы с танками в 62-ю морскую бригаду, и замполита Кошкина, забиравшегося в траншею, которую утюжил учебный танк...
4-й батальон, которым командовал капитан Аликпер Кадыр Халилов, занимал оборону по западной окраине Дзуарикау. И здесь мы увидели действия целеустремленные и грамотные: основные усилия комбат сосредоточил на своем правом фланге, где проходила дорога из Алагира на Орджоникидзе...
К концу дня добрались до Майрамадага. Тут был размещен штаб бригады, ее тыловые подразделения и резерв — батальон автоматчиков, которым командовал старший лейтенант Березов. В батальон входили в основном курсанты Каспийского военно-морского училища имени С. М. Кирова.
Совершив на следующий день такую же «экскурсию» в 62-ю бригаду, оборонявшуюся на правом фланге, и в корпусные части, я убедился, что повсеместно задача понята правильно, приказ выполняется точно.
Изучая позиции корпуса прежде всего с точки зрения танкоопасности, я с горечью убеждался, что слишком мало было у нас естественных препятствий. Танки могли легко перемещаться по широким ардонским просторам. Тут хорошо помогли бы сильные подвижные противотанковые резервы в виде истребительно-противотанковых артиллерийских [132] частей, танковых батальонов и подвижных миннозаградительных отрядов. Но, к сожалению, такими средствами усиления корпус пока не располагал.
Зато люди у нас были прекрасные. Обходя боевые порядки той же 34-й стрелковой бригады, я имел возможность еще раз довольно близко познакомиться с ее личным составом. Это были молодые, по-боевому настроенные ребята, хорошо понимавшие свой долг, горевшие желанием сразиться с врагом.
Что же все-таки привело корпус едва ли не под самые стены старинного Владикавказа, вправе спросить читатель, какие события на фронте вызвали срочную необходимость занять оборону именно здесь?
На войне нередко случается так, что готовишься к одному, а делать приходится совсем другое. Нечто подобное происходило и сейчас.
После того как противник был основательно измотан в боях под Моздоком, Малгобеком и Эльхотово, наше командование (я имею в виду командующего Северной группой войск генерала Масленникова и командующего Закавказским фронтом генерала Тюленева) решило, что пора и нам перейти к активным действиям. Наступление было своевременным и потому, что силы наши возросли. В группу войск прибыло девять артиллерийских полков, новые минометные части. Кроме того, в ее составе теперь было десять истребительно-противотанковых артиллерийских полков, пять танковых бригад, восемь отдельных танковых батальонов, шесть бронепоездов, четыре полка гвардейских минометов. Значительно усилилась и работавшая в пользу группы войск 4-я воздушная армия.
В общем, для нанесения хорошего удара по врагу сил в Северной группе войск было достаточно, хотя по танкам и авиации перевес все еще имел противник.
Удар по врагу был нам очень нужен. Потерпев поражения в последних боях, гитлеровцы, правда, перестали трубить на весь мир, что Красная Армия разбита и что они беспрепятственно продвигаются по Северному Кавказу. Самое время было поддать им жару. Как бы это подняло боевой дух наших войск, воодушевило их на новые успехи! И это тоже учитывалось командованием. Кроме того, наше наступление в известной мере повлияло бы и на обстановку под Сталинградом, где продолжались ожесточенные бои. [133]
Наступление на малгобекско-моздокском направлении готовилось довольно тщательно и намечалось на 3 ноября. Однако нашим планам не суждено было сбыться.
Потерпев неудачу в районе Моздока и Эльхотово, противник решил попытать счастья на другом направлении. Для этого он избрал район Нальчика. Сосредоточив здесь 13-ю и 23-ю танковые дивизии, 2-ю горнострелковую дивизию румын, полк «Бранденбург» и много других частей, враг нанес удар по 37-й армии. Слабые силы этой армии, занимавшие оборону на фронте 120 километров без танков и без резервов, не смогли устоять перед напором крупных танковых масс и стали отходить к северным отрогам Главного Кавказского хребта. Из района Нальчика фашисты двинули свои танковые колонны на восток, в общем направлении на Орджоникидзе. Они намеревались с ходу овладеть городом и обеспечить себе широкие возможности для дальнейшего наступления.
Что касается дальнейших планов гитлеровского командования, то они сводились к тому, чтобы ударом на север, вдоль дороги Ачалуки — Вознесенская, выйти на тылы 9-й армии и, разделавшись с ней, наступать вдоль реки Сунжи на Грозный, Махачкалу и далее на Баку. Часть своих сил немцы думали направить через Крестовый перевал на Тбилиси. Как выяснилось потом, для этой цели предназначалась и 2-я горнострелковая дивизия румын.
Таким образом, в конце октября между Нальчиком и Орджоникидзе создалась весьма сложная и напряженная обстановка. Гитлеровцы рвались к столице Северной Осетии, и их нужно было немедленно остановить. Но какими силами остановить две танковые дивизии, которые двигались по широким просторам Северной Осетии при мощной поддержке своего 4-го воздушного флота? Не хотелось, очень не хотелось нашему командованию брать для этой цели силы из ударной группировки. Ведь если удастся остановить противника где-то на полпути к Орджоникидзе, тогда откроется возможность нанести удар ему во фланг и уничтожить его главные силы. Именно для этого требовалось сохранить ударную группировку.
Между тем обстановка накалялась с каждым часом и требовала принятия срочных мер. Навстречу танковым колоннам фашистов был выдвинут 10-й стрелковый корпус с задачей: занять оборону по реке Урух и остановить противника.
Командиру корпуса генерал-майору П. Е. Ловягину пришлось [134] решать нелегкую задачу: организовывать оборону с ходу и на очень широком фронте.
То, что произошло дальше, напоминало встречный бой, в котором преимущество, из-за выигрыша во времени и значительного превосходства в силах, оказалось на стороне неприятеля. Он стал обходить части генерала Ловягина и вынудил их к отходу.
Думается, командующий Северной группой войск учитывал и такой вариант развития событий. Иначе он не поднял бы по тревоге утром 27 октября 11-й гвардейский стрелковый корпус и не вывел его на внешний обвод Орджоникидзевского оборонительного района. А ведь этот корпус, будучи в резерве командующего Северной группой войск, предназначался для активных наступательных действий в составе 9-й армии.
Нелегко было генералу Масленникову разрушать им же самим созданную ударную группировку, но обстоятельства вынуждали к этому. В последующем многое из того, что предназначалось для удара по фашистам в районе Моздока, было переброшено к Орджоникидзе.
Весь день 31 октября части нашего корпуса совершенствовали оборонительный рубеж, приводили себя в полную боевую готовность. Противника можно было ожидать с часу на час.
В бригаде Ворожищева командный состав занял свои места на наблюдательных пунктах, орудийные и пулеметные расчеты изготовились к бою. Морские пехотинцы собирались достойно встретить врага.
К вечеру через расположение бригады прошли последние подразделения, прикрывавшие отход частей 10-го стрелкового корпуса. Теперь между гитлеровцами и частями нашего корпуса не оставалось ни единой живой души, если не считать нашей разведки: комбриг-34 отправил три группы в населенные пункты Хаталдон и Рассвет.
Задача, поставленная перед разведчиками, была несложной: затаиться и наблюдать, определить силы противника, установить его намерения и направление готовящегося удара.
Группа, посланная в Хаталдон, обнаружила, что вечером 31 октября в это селение вступил отряд гитлеровцев, состоявший из нескольких десятков мотоциклистов и не менее тридцати танков. По-видимому, это была разведка и авангард 13-й танковой дивизии. Под покровом ночи разведчики возвратились в расположение бригады. [135]
По-иному выполнила задание разведгруппа, направленная в населенный пункт Рассвет. Здесь действовали курсанты Воронцов, Самонов, Сыч, Похваленко, Паршин, Данильянц, Мамаев, Ильин из батальона автоматчиков под командованием младшего лейтенанта Целикова.
Укрывшись на чердаках и в подвалах домов, разведчики вели непрерывное наблюдение. В поселке Рассвет фашисты сконцентрировали около двадцати танков и значительное количество мотопехоты.
Глубокой ночью вся группа собралась в условленном месте. Задание было выполнено, можно было возвращаться. Но уж больно не хотелось морякам уходить к своим, не оставив гитлеровцам памяти о себе.
— Товарищ младший лейтенант! Тут у них штаб неподалеку, — с явным намеком заметил курсант Сыч.
— Значит, нападаем на штаб и ввязываемся в бой, — понял его с полуслова Целиков. — А кто доставит нашим данные разведки?
— В бригаду можно послать одного-двух, — сказал Ильин.
— Хорошо, вот и пойдете вместе с Сычом, — быстро нашелся младший лейтенант.
Ильин и Сыч опустили головы.
— Не нравится? — спросил командир. — Тогда бросайте жребий.
Невезучим оказался Самонов.
Остальные разведчики во главе с младшим лейтенантом, крадучись в тени домов и заборов, приблизились к гитлеровскому штабу.
Бесшумно сняв часового, моряки попытались проникнуть в штаб, но фашистский патруль, проходивший по улице, увидел труп часового и поднял тревогу. Разведчики не стали терять времени. В окна штаба полетели гранаты. Выбегавших гитлеровцев моряки встречали огнем из автоматов.
Дворами и переулками ушла из Рассвета разведгруппа, успев по дороге поджечь бензовоз.
После короткой передышки разведчики в полном составе двинулись по оврагу к нашей передовой. Перейдя вброд речку Фиагдон, замедлили шаг, обернулись. В той стороне, где находился Рассвет, багрово светилось зарево и раздавались автоматные очереди...
Еще одна разведгруппа, которую возглавлял командир роты автоматчиков старший лейтенант М. М. Кирьян, действовала впереди и чуть в стороне от населенного пункта Рассвет. Выполнив задачу, разведчики отходили к своим, но [136] недалеко от Рассвета были обнаружены и атакованы гитлеровцами. Бойцы не дрогнули, однако в жарком бою с врагом тяжелое ранение получил командир роты.
По сей день с любовью и благодарностью вспоминает своих подчиненных, геройски сражавшихся с врагом и вынесших его с поля боя, Михаил Митрофанович Кирьян, ныне доктор военных наук, профессор, генерал-лейтенант...
Позднее осеннее утро 1 ноября застало меня на корпусном НП. Старательно оборудованный на вершине высоты 722,7, он находился в одном километре южнее Гизели. К северо-западу простиралась огромная равнина, в центре которой стояла станица Архонская.
С запада на восток, пересекая эту равнину, тянулись две широкие дороги: одна выходила из Ардона, пересекала станицу Архонскую и пропадала на западной окраине Орджоникидзе. Другая дорога, такая же ровная и широкая, начиналась в Алагире и, прижимаясь к северным отрогам Главного Кавказского хребта, проходила через Гизель и на западной окраине Орджоникидзе сливалась с первой. Таким образом обе дороги вели к столице Северной Осетии.
Стоявшие в моем окопе Базилевский, Глонти и Лившиц вели неторопливый разговор, пытаясь определить, по какой дороге пойдет противник.
— Напрасно мы трудимся, — послышался вдруг спокойный голос Базилевского. — Взгляните, какая равнина перед нами, хоть шары катай.
Архонская равнина действительно создавала очень благоприятные условия для широкого маневра: не получится на одном направлении, наступай на другом.
Где-то около полудня послышались звуки редкой артиллерийской стрельбы. Они доносились с той стороны, где стояла 34-я бригада. Пока подполковник Глонти связывался с начальником штаба бригады подполковником Караваном, стрельба прекратилась. Оказывается, противник проводил разведку. Около десятка танков, пройдя кустарником, который рос по западному берегу реки Фиагдон, подошли к переднему краю 2-го батальона и попытались атаковать его. Но, увидев перед собой противотанковый ров, немецкие танкисты остановились. Наши петеэровцы не упустили удобного случая и подбили одну машину. Остальные быстро отошли. И хотя на душе у бойцов полегчало, они понимали: это всего-навсего разведка.
После обеда на западе послышался гул самолетов. Под прикрытием истребителей приближалось несколько групп [137] вражеских бомбардировщиков. 40 или 50 «юнкерсов» сбросили свой груз именно на противотанковый ров. Столько же самолетов набросились на боевые порядки 2-го батальона 34-й бригады.
Враг и тут оказался верен своей излюбленной тактике: авиация начинает, танки заканчивают. Бомбардировщики сровняли с землей противотанковый ров, нарушили нашу огневую систему и расчистили путь танкам.
Со своего НП я видел, как довольно большая группа танков ворвалась на наш передний край и овладела высотой 608,2. Здесь кипел жаркий бой. От огня наших сорокапяток и противотанковых ружей, от ударов умело брошенных бутылок КС гитлеровцы потеряли 6 машин, но остальные продолжали двигаться на восток, пока не напоролись на огонь бригадного артиллерийского дивизиона, стоявшего несколько сзади. Танки остановились.
Постепенно бой стал утихать. Логично было заключить, что против нас сегодня действовал передовой отряд одной из танковых дивизий и что наступление главных сил врага последует завтра.
Так думал и позвонивший мне Ворожищев.
— Сегодня цветочки, а ягодки завтра будут, товарищ генерал, — закончил он свой доклад.
На фронте 62-й морской бригады противник также атаковал наши позиции, но без участия авиации и танков. И без всяких шансов на успех.
Как и предполагалось, утром 2 ноября гитлеровцы бросили в бой все, что могли. После того как основательно поработали их авиация и артиллерия, в атаку на позиции бригады Ворожищева ринулось более 100 танков. Но герои по-прежнему стояли непоколебимо. Если вражеские танки и проламывали кое-где оборону, как это случилось на участке батальона старшего лейтенанта Сатаева, то шли по телам убитых, а живые оставались на своих местах, угрожая прорвавшимся гитлеровцам с флангов, отсекая их пехоту.
Перед 34-й бригадой, принявшей на себя главный удар, стояла особенно ответственная, я бы сказал, вдвойне ответственная задача: во-первых, не пускать врага на Орджоникидзе, а во-вторых, наглухо закрыть Суарское ущелье, через которое немцы могли не только прорваться к городу с другого направления, но и выйти к Военно-Грузинской дороге, по которой шло снабжение наших войск.
Зная об этом, я рано утром 2 ноября, когда еще нормально работала связь, спросил полковника Ворожищева, сумел ли он вчера сохранить свой резерв. [138]
— Сумел, — ответил комбриг. — Батальон моряков-автоматчиков буду держать до конца. Если враг прорвет оборону, батальон запрет Суарское ущелье. Там и умрем.
Опасения Александра Васильевича относительно того, сумеет ли он удержать оборону, были не беспочвенны: сил у него оставалось мало, помочь же ему я не мог ничем. Мой скудный резерв ждал своего часа, и этот час вскоре пробил.
Танки противника после жестокого боя преодолели сопротивление 34-й стрелковой бригады. Овладев Нижней Санибой, они стали подходить к Гизели. Здесь, на западной окраине большого и богатого осетинского селения, в 15.00 произошел бой, в котором с небывалой силой проявились стойкость и мужество наших людей. С моего НП все было видно до деталей. Как только через горную речку Гизельдон стали переправляться фашистские танки, огонь по ним открыла находившаяся в резерве и прикрывавшая штаб корпуса 54-я отдельная зенитная артиллерийская батарея. От ее первого удара запылали две боевые машины, вырвавшиеся вперед. Потом были подбиты еще две. Противник остановился.
Через 40 минут на батарею навалились 10 немецких самолетов. Но зенитчики тут же перенесли огонь по воздушным целям. Не успели скрыться самолеты, как на смельчаков снова ринулись танки...
Силы были явно не равны: уж очень много войск бросил враг на штурм Орджоникидзе. Со своего наблюдательного пункта я отлично видел узкую полосу местности на всем протяжении от Дзуарикау до Гизели, буквально забитую боевой техникой врага — танками, бронетранспортерами, орудиями, разными машинами. После взятия Гизели немецкие танки к вечеру оказались у западной окраины города Орджоникидзе.
Непосредственную оборону города Орджоникидзе и Военно-Грузинской дороги осуществляли дивизия НКВД и ряд других частей и соединений, в том числе пограничники.
Начальником Орджоникидзевского особого оборонительного района был назначен командир дивизии НКВД генерал-майор В. И. Киселев.
К началу ноября части дивизии при активной помощи саперных формирований и местного населения закончили строительство оборонительных сооружений по Орджоникидзевскому обводу и Военно-Грузинской дороге. Укреплению [139] этого района, игравшему роль своеобразных ворот в Закавказье, придавалось особое значение. Оборона состояла из системы опорных пунктов и узлов сопротивления, насыщенных артиллерийскими и пулеметными дотами и дзотами, соединенными между собой ходами сообщения.
Опорные пункты и узлы сопротивления были приспособлены для круговой обороны, создана широкая сеть противотанковых укреплений, подходы к городу заминированы. На участке от Орджоникидзе до Крестового перевала созданы батальонные узлы сопротивления.
Прочные огневые точки иногда сооружались прямо в скалах. Особенно сильно были укреплены гора Лысая и Дарьяльское ущелье.
Обо всем этом мне рассказал генерал Масленников, который побывал у нас в Гизели 31 октября. Судя по тому, с каким знанием дела и любовью Иван Иванович рассказывал о подготовке и организации обороны в Орджоникидзе и на Военно-Грузинской дороге, можно было заключить, что он отдал этому делу немало физических и моральных сил.
В тот день, когда он неторопливо и откровенно разговаривал со мной, дивизия НКВД успела занять подготовленные позиции по окраинам города, а сейчас, два дня спустя, там уже вовсю разгорался бой. Личный состав дивизии сражался геройски. Враг рассчитывал с ходу ворваться в город, но набил себе кровавых шишек и остановился.
Свой наблюдательный пункт я покинул лишь тогда, когда вражеские танки овладели Гизелыо, а на высоту 722,7, где мы находились, стали карабкаться немецкие автоматчики. Небольшая колонна штабных машин уже не смогла выйти на основную дорогу Гизель — Орджоникидзе, так как она была занята противником. К счастью, мы нашли другую дорогу, которая начиналась у подножия нашей высоты и, прижимаясь к отрогам Лысой горы, тоже выводила нас к намеченной цели. Немного не доехав до города, мы повернули на северо-запад и вскоре прибыли в Архонскую.
Устроившись в небольшом домике, штаб корпуса возобновил работу. Нужно было немедленно связаться с частями, уточнить их состояние и положение на местности.
Начальник штаба корпуса подполковник Глонти, скромный и весьма трудолюбивый специалист, обладавший к тому же хорошими организаторскими способностями, взял на себя основную тяжесть этой работы. Выполняя его распоряжения, приступили к организации связи майор Михаил Антонович [140] Дурново и командир батальона связи капитан Яков Никифорович Анашкин. Отправились в штабы частей помощники начальника оперативного отдела капитаны Павел Михайлович Мурашко и Тимофей Николаевич Дроздов.
Часа через два связь с частями была восстановлена. Заслушав доклады командиров частей и вернувшихся с места боев работников штаба, я довольно полно уяснил себе обстановку, которая сложилась на участке корпуса.
Собрав в кулак 13-ю и 23-ю танковые дивизии, 2-ю горнострелковую дивизию румын, полк «Бранденбург» и многие другие части, противник «прорубил окно» в нашей обороне между Фиагдоном и Дзуарикау, продвинулся на 18 километров и к вечеру 2 ноября подошел к западной окраине Орджоникидзе, где был остановлен частями дивизии НКВД. Ширина прорыва на всем его протяжении от Дзуарикау до Орджоникидзе равнялась всего лишь четырем километрам, поэтому его форма, начерченная на моей рабочей карте, напоминала аппендицит, или длинный мешок, до отказа забитый войсками.
Проводя такую глубокую операцию, немцы рассчитывали на панику среди частей 9-й армии, которую они намеревались окружить и уничтожить. А чтобы не выталкивать наши войска из этого района, гитлеровцы очертя голову ломились вперед, не заботясь о расширении прорыва в сторону флангов. Главный удар ста танков, поддержанных таким же количеством самолетов, пришелся по центру обороны 34-й стрелковой бригады. В результате 2-й стрелковый батальон, которым командовал старший лейтенант Сатаев, понес очень большие потери. Сильно пострадали и примыкавшие к нему 3-й и 4-й батальоны. Боевые порядки бригады, точно огромным ножом, были разрезаны пополам.
Но паники не возникло. Все, кто уцелел, продолжали сражаться, развернув свои фланги в сторону вклинившегося противника. На помощь бригаде спешили другие части, которые стали занимать оборону на растянувшихся открытых флангах неприятеля.
В селении Майрамадаг образовалась группа Ворожищева, в которую вошли: батальон автоматчиков, остатки 2-го и 4-го батальонов, несколько минометов и около десяти сохранившихся орудий 337-го истребительно-противотанкового дивизиона и артиллерийского дивизиона бригады. Заняв оборону по северной окраине Майрамадага, группа Ворожищева выполняла сейчас чрезвычайно важную задачу — прикрывала вход в Суарское ущелье. [141]
Восточнее, запирая вход в Кабанское ущелье и далее по Лысой горе, оборонялась 276-я стрелковая дивизия.
Город Орджоникидзе, напомню еще раз, защищала дивизия НКВД. В Ногир, расположенный северо-западнее города, прибывали части 10-го гвардейского стрелкового корпуса.
Северное направление было прикрыто значительно слабее. Здесь, вдоль левого фланга вражеского вклинения, южнее Архонской стояли на огневых позициях 98-й гвардейский артполк и находившиеся в моем резерве 6-й гвардейский минометный батальон, 47-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион и 54-й пулеметный батальон, которые еще в полдень отразили атаку большой группы немецкой пехоты и танков, пытавшихся овладеть Архонской.
Я обратил внимание на то, что дорога из Гизели в Архонскую не была прикрыта и противник мог в любую минуту нагрянуть к нам. Но знал я и другое: гитлеровцы не любят воевать ночью. К тому же их внимание приковано к Орджоникидзе. Сосредоточившись в Гизели, они, вероятно, готовятся к решающему удару по городу, в связи с чем другие задачи отодвинули на задний план. И все-таки с перекрытием дороги медлить было нельзя.
— Что будем делать, Наум Борисович? — спросил я командующего артиллерией.
Лившиц ответил не сразу. Подумав немного, он предложил взять у 62-й морской бригады одну батарею из ее артиллерийского дивизиона и весь противотанковый дивизион и поставить их на этой дороге.
— К утру, — закончил Лившиц, — армия что-нибудь подбросит.
— Кроме артиллерии надо взять у 62-й бригады ее резервный стрелковый батальон, который стоит рядом, на западной окраине Архонской, — дополнил Лившица начальник штаба корпуса подполковник Глонти.
— Да, это уже какой-то выход из положения, — согласился я с Лившицем и Глонти. — Но таких сил будет недостаточно. Придется просить у командующего не менее двух противотанковых полков. Готовьте в штаб армии офицера связи.
Вскоре ко мне зашел начальник оперативного отдела майор Никита Власович Минаев. В руках он держал карту для штаба армии. Территория, занятая противником и закрашенная синим карандашом, напоминала по форме мешок. Это опять привлекло мое внимание, и я, взяв циркуль, [142] стал «шагать» по периметру мешка. Получилось 40 километров. Следовательно, подумал я, противник, сосредоточив главные силы в районе Гизели для удара по Орджоникидзе, не может достаточно надежно прикрыть свои растянувшиеся фланги. Они наверняка слабы. Значит, их можно прорвать.
О выводах, сделанных мною после оценки обстановки, решил доложить командующему 9-й армией. Направляя к нему майора Минаева, я наказал ему просить генерала Коротеева как можно быстрее усилить корпус двумя-тремя противотанковыми полками, чтобы закрыть немцам путь из Гизели на север. А кроме того, выделить корпусу силы для нанесения рассекающего удара по врагу из Архонской на Майрамадаг.
Едва отправился в путь офицер связи, как к нам пожаловал представитель штаба Северной группы войск генерал-майор Дашевский. Во время беседы он проявил повышенный интерес к нашему предложению о целесообразности быстрого удара по гитлеровцам, которые добровольно забрались в образовавшийся мешок. Генерал не стал задерживаться у нас. Ему хотелось побыстрее доложить обстановку руководству и поддержать перед ним идею контрудара.
— Многое будет зависеть от того, — сказал на прощание Дашевский, — сумеет ли группа полковника Ворожищева удержать до начала операции Майрамадаг и Суарское ущелье.
Этот вопрос и мне не давал покоя. Но я верил в проницательность и выдержку командира бригады Ворожищева, в его организаторский талант.
Говорят, чтобы узнать человека, надо съесть с ним пуд соли. Это относится к мирному времени. На фронте действовало совсем другое правило. За комбрига-34 я мог поручиться головой, хотя знакомство наше состоялось всего несколько дней назад.
О группе Ворожищева — бесстрашных защитниках Суарского ущелья — можно написать целую книгу. Будучи отрезанной от корпуса, не имея с ним связи, она, как и накануне, продолжала выполнять одну из центральных, ключевых задач всей операции. Несколько дней подряд здесь не утихали жестокие бои. В Суарское ущелье пытались прорваться 2-я горнострелковая дивизия румын, немецкий полк «Бранденбург». Они шли не одни. Их поддерживали артиллерия, авиация, около 60 танков. Но все вражеские атаки разбивались о беззаветную храбрость моряков батальона автоматчиков, которым командовал старший лейтенант Леонид [143] Березов, о стойкость артиллеристов, возглавляемых капитанами Престинским, Костюком и старшим лейтенантом Мармышевсним.
В ночь на 3 ноября в группу Ворожищева влились остатки батальона Сатаева, а также пять пулеметных расчетов во главе с лейтенантом Карибским. Они пробились к своим через вражеское кольцо, пробились с тех самых позиций, на которых вчера приняли главный удар фашистских танков. Прибывшие снова вливались в боевой строй, занимали отведенные им участки обороны. Особенно тщательно, на самые ответственные места назначались пулеметные расчеты: их приход был как нельзя кстати.
Людям разъяснили, что с этого рубежа можно идти лишь вперед: пути назад нет. И они отлично понимали это...
Своеобразная обстановка, сложившаяся перед 11-м гвардейским стрелковым корпусом, и наши предложения, сделанные через генерала Дашевского и майора Минаева, привлекли к себе внимание руководства: вечером 3 ноября к нам в Архонскую прибыл командующий группой войск.
— Обстановку на вашем участке знаю, — сказал Масленников, как только вошел. — Лучше, товарищ Рослый, расскажите о вашем замысле.
Я доложил свои соображения о нанесении флангового удара по врагу из Архонской на Майрамадаг. И закончил:
— Если усилите корпус артиллерией и танками, можно рассчитывать на успех...
Масленников подумал и сказал:
— Ну, что ж, товарищ Рослый, ваше предложение заманчиво. Сейчас в Ногир выдвигается 10-й гвардейский стрелковый корпус, к вам на усиление идут пять истребительно-противотанковых артиллерийских полков. Будем считать, что машина закрутилась.
На следующий день корпус посетил командующий Закавказским фронтом генерал армии Иван Владимирович Тюленев. Его сопровождал работник оперативного управления штаба фронта подполковник Константин Кириллович Белоконов — мой однокашник по академии.
Внимательно выслушав меня, Тюленев резюмировал:
— Противник забрался в ловушку, которую вы хотите захлопнуть. Это разумно. А подкрепление мы дадим. — Потом сделал паузу и спросил: — Вы не боитесь, что немцы ударят из Гизели на север, займут Архонскую и начнут гулять по тылам 9-й армии? [144]
— Нет, товарищ командующий, теперь это исключено, — уверенно ответил я. — Генерал Масленников прислал корпусу пять иптапов, которыми я довольно надежно закрываю это направление.
Иван Владимирович был в хорошем настроении и попросил чая...
Утром 5 ноября корпус получил боевой приказ командующего 9-й армией. Этот документ и лег в основу плана Гизельской операции.
Итак, руководство Гизельской операцией было возложено на командующего 9-й армией генерала Коротеева, а главной ударной силой в ней являлись 10-й и 11-й гвардейские стрелковые корпуса, 2-я, 52-я, 63-я и 5-я гвардейская танковые бригады, артиллерия 9-й и авиация 4-й воздушной армий.
По поводу первого дня этой операции в книге Маршала Советского Союза А. А. Гречко «Битва за Кавказ» сказано: «В полдень 10-й гвардейский корпус силами 4-й гвардейской стрелковой бригады с 52-й и 2-й танковыми бригадами нанес удар на Гизель, но был контратакован танками противника и вынужден был отойти на исходный рубеж. И все же благодаря успешному продвижению 11-го гвардейского стрелкового корпуса противник оказался почти полностью окруженным».
Войска нашего корпуса начали наступление в 9 часов 30 минут 6 ноября. 57-я стрелковая бригада с 5-й гвардейской танковой бригадой наступали в направлении Дзуарикау. Поначалу обе бригады успешно продвигались вперед. Однако подошедшая с запада большая группа танков противника остановила их на полпути к цели, и все наши старания возобновить продвижение этих бригад не увенчались успехом. Населенным пунктом Дзуарикау они не овладели и задачу не выполнили. Но зато они прикрыли от удара с запада своих соседей — 10-ю гвардейскую стрелковую и 63-ю танковую бригады, обеспечив им свободу действий в восточном направлении.
Наступление 10-й гвардейской стрелковой бригады развивалось успешно. Ее части, поддержанные 63-й танковой бригадой, 98-м гвардейским артиллерийским полком, 52-м минометным дивизионом и 68-м гвардейским тяжелым артиллерийским полком, нанесли стремительный удар в направлении высоты 370,3, разметали пытавшихся оказать сопротивление гитлеровцев и вышли к селению Майрамадаг, где соединились с группой полковника Ворожищева. Короткий [145] кинжальный удар бригады полковника Бушева достиг цели.
Так в первой половине дня 6 ноября была проведена операция по окружению фашистских частей, прорвавшихся в район Гизели. С этого момента противник стал думать не о захвате Орджоникидзе, а о том, как бы побыстрее, что называется, унести ноги.
На дороге, ведущей из Алагира в Орджоникидзе, у северной окраины селения Майрамадаг защитники Суарского ущелья радостно встретили 1-й батальон 10-й гвардейской стрелковой бригады, которым командовал капитан Диордица. Иван Григорьевич явился в Майрамадаг в первых рядах своего батальона и первым ознакомил полковника Ворожищева с обстановкой. А она была довольно сложной. В гизельском мешке находились отборные гитлеровские части, которые всеми силами стремились восстановить положение и пробить себе путь на запад. Чтобы не допустить этого, от гвардейцев полковника Бушева и моряков группы Ворожищева требовались исключительная стойкость и собранность.
Случилось так, что самые ожесточенные бои развернулись на рассвете 7 ноября, в день 25-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. И наши воины не жалели сил, чтобы ознаменовать этот самый большой праздник разгромом попавшего в ловушку врага.
А гитлеровцы, которым накануне был объявлен приказ фюрера, предостерегавший, что русские в дни своего революционного праздника могут предпринять крупные наступательные операции, решили любой ценой снова переломить ход борьбы в свою пользу. Фашистская авиация нанесла по боевым порядкам 10-й гвардейской бомбовый удар большой силы. Одновременно открыла огонь артиллерия. Не менее получаса длилась обработка позиций бригады Бушева. А как только она окончилась, из Нижней Санибы устремились в атаку 60 вражеских танков и пехота на бронетранспортерах.
С этого момента на протяжении пяти суток мы вели почти непрерывный бой с пытавшимся вырваться из окружения противником. Каждый эпизод этого боя достоин быть вписанным в историю битвы за Кавказ как образец несгибаемого мужества и воинского подвига. Именно — подвига.
Ярким подтверждением этого могут служить, например, действия на высоте 370,3 расчета ПТР, которым командовал сержант Дмитрий Остапенко. В том бою, не утихавшем ни днем, ни ночью, отважный бронебойщик уничтожил тринадцать танков врага и был удостоен звания Героя Советского [146] Союза. Неподалеку сражался брат Героя сержант Иван Остапенко, тоже командир расчета ПТР. Он вывел из строя семь немецких боевых машин, за что был награжден орденом Ленина.
Навечно покрыла себя славой 3-я пулеметная рота, которой командовал гвардии лейтенант Гилев. Когда вражеская пехота при поддержке шестнадцати танков двинулась на южные склоны высоты 604,6, где рота занимала оборону, над боевыми порядками пулеметчиков раздался голос их командира: «Ни шагу назад! Смерть фашистским гадам!»
А потом был бой пулеметной роты с многократно превосходившим ее по силе врагом. Гвардейцы дрались, не щадя себя. Гранатами и бутылками с горючей смесью они вывели из строя четыре танка. Не один десяток фашистских вояк сложили головы на склонах высоты, прежде чем замолчал последний пулемет роты...
В боях отличились командир роты гвардии лейтенант Дмитрий Александрович Гилев, командиры взводов гвардии младшие лейтенанты И. П. Глиняной и В. П. Дудинский, гвардейцы сержант И. И. Петухов, рядовой К. П. Кузьменков, сержанты В. Т. Тимофеев, А. Г. Тарасов, В. П. Знаменский, рядовой И. В. Денисенко... Геройски сражались двадцать два бойца и командира 3-й пулеметной роты. Они пали в неравном бою, но не пропустили врага на высоту.
Заместитель командира подразделения по политической части гвардии младший политрук Иван Гаврилович Витченко увлекал людей на подвиг не только горячим словом, но и личным примером. Выстрелом из пистолета Витченко уложил прыгнувшего в траншею гитлеровца, а затем, схватив его автомат, уничтожил еще семерых фашистов. А когда через некоторое время замолчал наш пулемет, Иван Гаврилович, заменив пулеметчика, вел огонь до тех пор, пока не был отброшен враг...
Пульс боя порою сильно учащался. И тогда приходила пора быстрых оперативных решений. Так было, например, 7 ноября, когда гитлеровцы, пытаясь прорваться на запад, ввели в бой главные силы. Сражение достигло наивысшего накала. И тут раздался звонок командира 10-й гвардейской стрелковой бригады полковника Бушева. Он докладывал, что со своего НП видит на западной окраине Нижней Санибы сосредоточение крупных сил противника, намеревающегося атаковать бригаду. Я знал, что Бушеву нелегко, и решил помочь ему.
К нам на усиление как раз прибыл 1115 иптап под командованием Героя Советского Союза капитана Д. Л. Маргулиса, [147] с которым я был знаком еще со времен боев на линии Маннергейма. Я немедленно послал этот полк в распоряжение Бушева. И уже через полчаса 10-я гвардейская бригада была усилена двадцатью противотанковыми орудиями.
Однако этого было недостаточно, чтобы отразить натиск превосходящих сил неприятеля.
— О чем задумался, комкор? — спросил прибывший на мой НП начальник оперативной группы гвардейских минометных частей генерал-майор артиллерии М. И. Дегтярев.
С Михаилом Ивановичем я уже был знаком. Знал и его манеру появляться на НП в самый разгар боя. На этот раз генерал прибыл не один: за его спиной стояли два молодых подполковника — командиры 49-го и 50-го гвардейских минометных полков Иван Алексеевич Сухошвили и Евгений Иванович Карелин.
В оперативную группу гвардейских минометных частей, которая обеспечивала Северную группу войск, входили тогда 8, 44, 49 и 50-й полки. Но в моем распоряжении находились только два дивизиона (по одному из 49-го и 50-го полков), залпы которых я уже израсходовал. Поэтому, увидев перед собой Дегтярева, готового помочь нам, я попросил немедленно дать залп по западной окраине Нижней Санибы. Через 20 минут из района Архонской донеслись залпы двух полков, после чего западная окраина Нижней Санибы, где отмечалось наибольшее скопление гитлеровцев, покрылась густым слоем разрывов.
А вскоре, введя в бой свежие силы, возобновил наступление 10-й гвардейский стрелковый корпус. Овладев восточной окраиной Гизели, он стал теснить противника на запад, туда, где дорогу ему запирала бригада Бушева. Территория, на которой были сосредоточены в районе Гизели отборные войска 1-й немецкой танковой армии, с каждым днем сокращалась, и наша артиллерия простреливала ее насквозь. А потому нетрудно представить, какой урон причинили врагу залпы двух полков гвардейских минометов.
Пытаясь с ходу овладеть городом Орджоникидзе и открыть наконец себе дорогу в глубь Кавказа, гитлеровцы, как и в боях под Моздоком, сделали ставку на танки. Но и тут карта их оказалась битой. И прежде всего благодаря нашей артиллерии.
В ту пору, когда мы проводили Гизельскую операцию, еще не было в широком обиходе крылатой фразы «артиллерия [148] — бог войны». Это точное и меткое определение стало особенно популярным после разгрома немцев под Сталинградом. Но и раньше общевойсковые командиры понимали, что артиллерия является главной огневой ударной силой нашей армии.
О себе могу сказать, что мое уважение к артиллерии и симпатия к артиллеристам зародились еще в начале сорокового года, когда при поддержке орудий мы взломали линию Маннергейма. Это уважение еще больше окрепло в ходе Отечественной войны. Что это так, я старался показать уже в первых главах книги на примере боев, которые велись в сорок первом на территории Украины и летом сорок второго южнее Ростова. Правда, тогда ощущалась острая нехватка артиллерии, но и наличные ее силы не давали спуска врагу. Достаточно вспомнить решительные действия на марше дивизиона под командованием капитана Гвоздева или стойкость личного состава другого дивизиона, который до последнего дыхания возглавлял майор Мошечков...
Благодаря огромным усилиям тружеников советского тыла и кипучей организаторской деятельности нашей Коммунистической партии с осени 1942 года насыщение войск техникой, в том числе и артиллерийской, стало заметно возрастать. На нашем фронте это проявилось уже в боях южнее Моздока, где мы смогли выставить против сотни вражеских танков более 100 артиллерийских стволов.
Особенно врезалась в память огневая дуэль на северных склонах Терского хребта, продолжавшаяся около трех часов. Потеряв тогда более 40 боевых машин, начала отходить 3-я танковая дивизия противника. В том бою замечательно проявили себя 98-й гвардейский артиллерийский полк, два дивизиона 62-й морской стрелковой бригады, 47-й истребительно-противотанковый артиллерийский дивизион, 68-й и 09-й тяжелые артиллерийские полки. Артиллеристы дрались с необыкновенным упорством и умением. А потому не просто выделить кого-нибудь из них. И все-таки я назову фамилии командиров дивизионов майора Фролова, капитана Токарева, командиров батарей Темкина, Томилина, Лисицына, Хотулева, Керцмана. Они и их подчиненные действовали особенно самоотверженно.
Основной удар принял на себя 98-й гвардейский артиллерийский полк. Его огневые позиции, находившиеся в районе Чеченской Балки, были атакованы сначала самолетами, а затем большой группой танков. Удар авиации стоил нам немалых жертв. Но выбывших из строя командиров орудий и наводчиков заменили их товарищи, в том числе и [149] командиры. Раненый комбатр старший лейтенант Евгений Иосифович Темкин стал к орудию, заменив убитого наводчика. Его пример всколыхнул всех батарейцев. Храбро сражались с врагом командир огневого взвода лейтенант Мухамедшин, командиры орудий сержанты Кручилин и Куркашвили, командир отделения связи сержант Корсаков, разведчики сержант Пузырьков и рядовой Есаянц. О мужество артиллеристов разбились все атаки врага.
2 ноября, когда 13-я танковая дивизия гитлеровцев прорвала оборону 34-й стрелковой бригады и устремилась к Гизели, личный состав 98-го гвардейского артиллерийского полка снова совершил подвиг. Вот что рассказал подполковник Лившиц, вернувшийся, из этого полка после боя.
Вслед за 13-й танковой дивизией врага, составляя второй эшелон наступающих, двигалось около 50 боевых машин 23-й танковой дивизии. Поравнявшись с Архонской, танки повернули на север, намереваясь с ходу овладеть этим населенным пунктом. Они развернулись в боевую линию и без подготовки пошли в атаку.
Гвардейцы подпустили немецкие машины на прямой выстрел и внезапно открыли по ним огонь. Вражеские танкисты не ожидали такого приема. Они заметались, притормозили, но не ушли: маневрируя по полю, танки более часа вели огонь по нашим батареям. И вот тогда, чтобы быть поближе к орудиям, оставили наблюдательный пункт и прибежали на огневую позицию командир 1-й батареи старший лейтенант Темкин и политрук батареи Детинич. То же самое сделали командиры батарей Томилин, Черный и сам командир полка майор Михаил Архипович Павленко.
Фашисты снова пытались атаковать, но безуспешно. Потеряв около десяти танков, они стали обходить огневые позиции артиллеристов справа и напоролись на огонь 2-го дивизиона того же полка, которым командовал капитан Петр Дмитриевич Гончаренко. Двенадцать орудий встретили вражеские танки метким огнем. И когда задымили еще несколько боевых машин, гитлеровцы отвернули в сторону и ушли назад, в Новую Санибу. Бойцы и командиры 2-го дивизиона проявили себя так же мужественно, как и их товарищи из 1-го и 3-го дивизионов. А особенно отличились командир орудия сержант Барним и наводчик Тарлаковский. Огнем из орудия они подбили два вражеских танка и были награждены орденом Красного Знамени.
Заместитель командира полка по политической части майор Константин Иванович Сафронов позаботился о том, чтобы о подвигах, мужестве и находчивости лучших артиллеристов [150] быстро узнавал весь личный состав. Это еще выше поджимало боевой дух воинов.
Отразив атаки врага, пытавшегося овладеть Архонской и выйти в тыл 9-й армии, 98-й гвардейский артиллерийский полк заслужил благодарность и оставил добрую память о себе.
Но не один этот полк закрыл дорогу фашистам на Архонскую. Его удачно поддержали минометчики 52-го дивизиона под командованием капитана Маграна. Сосредоточенным огнем они отсекли немецкую пехоту от танков. Не оплошали и артиллеристы 47-го противотанкового дивизиона капитана Волчанского, хорошо зарекомендовавшие себя еще в сентябре, в боях под Моздоком. 2 ноября они увеличили свой боевой счет еще на два вражеских танка.
Я уже называл имя капитана Престинского. 337-й истребительно-противотанковый артиллерийский дивизион, которым он командовал, действовал в составе группы полковника Ворожищева. Укомплектованный курсантами Севастопольского училища береговой обороны, этот дивизион являлся как бы костяком противотанковой обороны на том участке фронта. А среди отличившихся заслуживают особой похвалы орудийные расчеты сержантов Александра Собно, Владимира Иванова, Василия Лесных, Алексея Денисюка и Георгия Абакумова.
Расположив свое орудие в здании школы Майрамадага, Денисюк и его товарищи поначалу неплохо чувствовали себя за каменными стенами. Расчет сумел подбить два танка. Но немцы засекли орудие и открыли по нему шквальный огонь. Замертво упал наводчик Петр Каргин. Однако орудие не замолчало: павшего товарища заменил Виктор Воронов. Когда фашистам удалось поджечь школу, Денисюк вынужден был перетащить орудие в сад соседнего дома. Здесь погиб заряжающий Иван Липчанский. На его место стал Николай Зверховский. Орудие продолжало жить и подбило еще один вражеский танк...
Не менее драматические события разыгрались в соседней батарее. В строю оставалось лишь два орудия, потом одно. Но комбатр лейтенант Б. А. Рак, уже дважды раненный, продолжал руководить боем, а когда понадобилось, сам действовал за наводчика...
В литературе о боях на Кавказе район Моздока и подступы к Орджоникидзе называют «долинами смерти». Да, здесь нашло свою могилу немало живой силы и техники врага. И огромная заслуга в этом принадлежит нашей артиллерии. [151]
Отдавая должное артиллерии, я далек от того, чтобы умалить роль других видов оружия в сражении под Орджоникидзе. Враг был остановлен, а затем окружен и разбит общими усилиями. Свой вклад в победу внесли не только артиллеристы, но и танкисты, пехотинцы, саперы, связисты. Немало сделала и авиация, поддержка которой с каждым днем становилась все более ощутимой.
О победе советских войск на Кавказе вскоре узнала вся страна. В сообщении Совинформбюро говорилось:
«В последний часУдар по группе немецко-фашистских войск в районе Владикавказа (гор. Орджоникидзе)
Многодневные бои на подступах к Владикавказу (гор. Орджоникидзе) закончились поражением немцев.
В этих боях нашими войсками разгромлены 13 немецкая танковая дивизия, полк «Бранденбург», 45 велобатальон, 7 саперный батальон, 525 дивизион противотанковой обороны, батальон 1 немецкой горнострелковой дивизии и 336 отдельный батальон. Нанесены серьезные потери 23 немецкой танковой дивизии, 2 румынской горнострелковой дивизии и другим частям противника.
Наши войска захватили при этом 140 немецких танков, 7 бронемашин, 70 орудий разных калибров, в том числе 36 дальнобойных, 95 минометов, из них 4 шестиствольных, 84 пулемета, 2350 автомашин, 183 мотоцикла, свыше 1 миллиона патронов, 2 склада боеприпасов, склад продовольствия и другие трофеи.
На поле боя немцы оставили свыше 5000 трупов солдат и офицеров. Количество раненых немцев в несколько раз превышает число убитых».
Это сообщение Совинформбюро было опубликовано в газетах 20 ноября, а передано по радио 19-го. Я не случайно упоминаю обе даты.
Именно 19 ноября началось грандиозное контрнаступление советских войск под Сталинградом, так много значившее для всего хода и исхода войны. Пусть наш успех под Орджоникидзе был невелик по масштабам, он стал добрым предвестником коренных перемен на фронте. Ободряющая весть, долетевшая с седого Кавказа до берегов Волги, прибавляла сил тем, кто направлялся на историческую битву с врагом...
С 13-й танковой дивизией врага у меня и моих боевых товарищей были особые счеты. В разное время встречались [152] мы с ней. Наши пути пересекались по меньшей мере три раза.
Первая встреча, напомню, состоялась еще 5 октября сорок первого в районе Большого Токмака (Запорожская область). Тогда танковая группа Клейста вышла в тыл Южного фронта, пытаясь окружить наши войска и уничтожить их. В тот день 30 боевых машин 13-й танковой внезапно атаковали на марше 4-ю стрелковую дивизию, которой я тогда командовал. Артиллеристы, находившиеся в походной колонне, не растерялись и отразили атаку. Не причинив нам особого вреда и потеряв семь танков, противник отошел и не стал больше испытывать судьбу.
Вторая встреча произошла 29 июля сорок второго, когда 1-я танковая армия гитлеровцев наступала юго-восточнее Ростова, стремясь опять прорваться в тыл Южного фронта и окружить его войска. 13-я танковая дивизия, уже в полном составе, атаковала тогда ту же 4-ю стрелковую дивизию, только что перешедшую к обороне. И наша дивизия смело приняла вызов. Противник оставил на поле боя 30 танков.
И вот 2 ноября мы опять повстречались с тем же соединением. Враг рассчитывал овладеть городом Орджоникидзе, а потом прогуляться по тылам 9-й армии. Но и из этой затеи ничего не вышло. «Специалистка по окружению» — 13-я танковая дивизия была сама окружена и разгромлена. Таким оказался итог нашей третьей и последней встречи...
Вместе с начальником политотдела корпуса полковником Базилевским мы бродили по полю и осматривали немые свидетельства недавнего сражения. Огромным было количество разбитой и брошенной немецкой боевой техники, огромным было и количество вражеских трупов.
Гитлер и его компания начали пожинать плоды своей безумной авантюры. Затевая войну против Советского Союза, они надеялись, что наше многонациональное государство рассыплется при первых же серьезных испытаниях. План захвата Кавказа, на территории которого живут представители более пятидесяти национальностей, тоже опирался на этот расчет.
Но враг жестоко ошибся. Кавказские народы проявили «нелояльность» не к Советской власти, на что надеялись фашисты, а к тем, кто покушался на Советскую власть. На земле Кавказа, как и в других районах нашей страны, гитлеровские захватчики столкнулись лишь с ненавистью и презрением советских людей.
В партизанских отрядах, в подпольных организациях и группах, возникших на оккупированной территории, смело [153] и бесстрашно боролись с врагом русские, украинцы, белорусы, грузины, армяне, осетины и представители других национальностей.
И чем труднее складывалась обстановка на фронте, тем активней была помощь советских людей своей родной Красной Армии.
Более десяти дней героически защищали селение Майрамадаг, прикрывавшее вход в Суарское ущелье, моряки 34-й отдельной стрелковой бригады. И в самые напряженные моменты боя на помощь им приходили местные колхозники. Они щедро делились с защитниками родного селения всем, что имели, выносили с поля боя раненых, помогали в доставке боеприпасов, сами становились в боевой строй. В те дни бойцам помогали даже такие престарелые жители Майрамадага, как столетний Тасалтан Базров, восьмидесятилетний Николай Батнев и другие.
Мы оказались свидетелями многочисленных проявлений горячего патриотизма советских людей, их готовности сделать все, что возможно, только бы помочь фронту Когда огонь войны приблизился к Орджоникидзе, в городе началось формирование отрядов народного ополчения, жители вышли на постройку оборонительных укреплений, стали создавать партизанские отряды. Девушки-осетинки добровольно поступали в снайперские школы.
Невиданный патриотический порыв людей умело направляла партийная организация города. Вот какое постановление было принято на собрании партийного актива Орджоникидзе:
«Исходя из создавшейся обстановки, собрание партийного актива постановляет:1. Считать всех коммунистов и комсомольцев города Орджоникидзе мобилизованными для обороны города.
2. Призвать на оборону города всех трудящихся города Орджоникидзе, способных носить оружие и активно защищать столицу Северо-Осетинской АССР.
3. Немедленно сформировать отряды народного ополчения, в которых коммунистам и комсомольцам принять самое активное участие.
4. Организовать среди ополченцев военную учебу».
Беззаветная преданность Коммунистической партии, горячая любовь к Родине и жгучая ненависть к врагу — вот те чувства, которые руководили трудящимися Кавказа, которые помогали Красной Армии в борьбе с фашистами. И это сыграло важную роль в разгроме врага, начисто зачеркнуло его надежды на быстрый захват и покорение Кавказа. [154]
Те, кто сражался на подступах к Орджоникидзе, кто в полной мере проявил здесь боевой советский характер, вряд ли догадывались тогда, что они участвуют в отражении и ликвидации последней отчаянной попытки врага прорваться к Грозненскому и Бакинскому нефтяным районам, выйти в Закавказье...
С началом Сталинградской битвы над фронтами Великой Отечественной войны повеяли другие ветры.
Осенние бои на Кавказе были необычайно упорными и в высшей степени поучительными. По времени они пришлась на тот момент, когда наступательный потенциал одной из сторон — гитлеровской армии — явно иссякал, а другой — советских войск — нарастал с каждым днем. Это накладывало отпечаток и на характер боев. Они были остродинамичными, один вид боевых действий сменялся другим: на одном участке войска оборонялись, на другом наступали, здесь дрались в условиях окружения, там — сами окружали врага. Наблюдались и такие парадоксы: командир готовится наступать, но знает, что и противник вот-вот двинет свои войска вперед. Как тут быть? Как сочетать готовность к наступлению с готовностью к обороне? Приходилось так строить боевой порядок, так располагать артиллерию, чтобы быть готовым к любому варианту.
Неудивительно, что в этой ситуации нарушались связь и управление. Ведь некоторые подразделения и части сражались — и не один день! — в полной изоляции. А сколько выдержки, самообладания, умения действовать инициативно и самостоятельно требовалось от командиров и политработников! Люди, по сути дела, проходили лучшую из академий, сдавали экзамен на командирскую зрелость, за несколько дней боевой страды проявляли такие качества, которые позволяли определить, кто чего стоит, кому и что можно доверить сейчас и в будущем.
Во время ожесточенных боев под Моздоком в составе нашего корпуса действовала 8-я гвардейская стрелковая бригада, которой командовал подполковник Иван Афанасьевич Власов. Заместителем у него был думающий и смелый командир подполковник Иван Григорьевич Павловский. В ходе боев мне не раз приходилось слышать о нем и встречаться с ним. 8-я гвардейская стойко сражалась в районе Кизляра, а когда враг потеснил ее левого соседа, быстро заняла отсечную позицию и стала угрожать немцам с фланга. Мы в штабе корпуса не выпускали бригаду из поля зрения, старались помочь ей всем, чем только могли, лишь бы не дать гитлеровцам расширить прорыв. [155]
Помню, по просьбе Павловского, прибывшего в один из потесненных врагом батальонов, артиллерия корпуса произвела сильный огневой налет по противнику, который выдвигал к этому участку свежие силы, чтобы развить успех. Среди гитлеровцев возникли разлад и замешательство, атака у них не получилась. Воспользовавшись благоприятным моментом, батальон по приказу Павловского предпринял контратаку и восстановил прежнее положение.
Прошло еще несколько дней, и этот способный, волевой командир был поставлен во главе бригады. Когда мне назвали несколько кандидатов на этот пост, я, не колеблясь, остановился именно на Павловском.
Наши пути вскоре разошлись, и на фронте мне не довелось больше встретиться с Иваном Григорьевичем, хотя воевали мы иногда рядом, оба участвовали в боях за Берлин. Увиделись много лет спустя, в Москве, когда И. Г. Павловский был уже генералом армии, главнокомандующим Сухопутными войсками, заместителем Министра обороны.
— А знаете, Иван Павлович, — откровенно признался он при встрече, — те бои под Моздоком явились для меня серьезной школой.
С этими словами нельзя было не согласиться.