Назревает перелом
30 августа я вступил в командование 11-м гвардейским стрелковым корпусом. Предусмотрительные кадровики направили меня в корпус неделей раньше — на пустовавшую должность заместителя командира. Сделали это, по-видимому, для того, чтобы я смог осмотреться и сориентироваться в обстановке, после того как вышел из длительного рейда по тылам врага.
Чем больше входил я в курс дела, оценивая то, что произошло на нашем фронте, тем яснее становилось, что гитлеровцам не удалось осуществить важнейшую часть своего замысла — окружить и уничтожить советские войска между Доном и Кубанью, а следовательно, не удалось создать решающую предпосылку для быстрого захвата всего Кавказа и его неисчислимых богатств. Отходя по северокавказским просторам, части Красной Армии, в том числе и наша 4-я стрелковая дивизия, перемалывали живую силу и технику врага, замедляли и темп и силу его наступления.
Потери фашистов были велики. Они сами признавали, что только за этот период наступления из строя выбыло около 54 тысяч человек. [101]
К середине августа продвижение неприятеля замедлилось. Ему потребовалось время, чтобы перегруппировать свои силы и подготовиться к новому, как трубила немецкая пропаганда, последнему броску.
Но и советское командование не теряло времени зря. Каждый выигранный день усиливал нас и подрывал шансы врага. К середине августа сорок второго войска Закавказского фронта были перегруппированы, создана вторая линия обороны Кавказа по рекам Терек и Урух и на перевалах Главного Кавказского хребта.
Из резерва Ставки в Закавказский фронт непрерывно вливались свежие силы: например, с 6 августа по сентябрь фронту было передано два гвардейских стрелковых корпуса и 11 отдельных стрелковых бригад. В его распоряжение выделили 840 автомашин. Усиливались авиационная поддержка, противотанковая оборона.
Чтобы улучшить управление войсками, 8 августа по приказу Ставки была создана Северная группа войск Закавказского фронта во главе с генерал-лейтенантом И. И. Масленниковым. Членами Военного совета были назначены генерал-майор А. Я. Фоминых и полковой комиссар К. С. Грушевой, начальником штаба — генерал-майор А. А. Забалуев. Штаб Северной группы войск разместился в Грозном, что лишний раз подчеркивало особое внимание командования к прикрытию бакинского направления и подступов к Грозному.
Северной группе войск предстояло оборонять фронт протяженностью почти 420 километров. В ее состав были переданы 44-я и 9-я армии, 11-й гвардейский стрелковый корпус, а немного спустя и 37-я армия.
К моменту моего назначения командиром 11-го гвардейского стрелкового корпуса он был включен в состав 9-й армии. До меня корпусом командовал генерал-майор Константин Аполлонович Коротеев, которого я знал по совместной работе в 12-й армии и глубоко уважал. Теперь его назначили командующим 9-й армией. Лучшего нельзя было и желать — мне предстояло работать и входить в новую для себя роль под руководством умелого военачальника я прекрасного человека.
11-й гвардейский стрелковый корпус начал формироваться в первых числах августа в районе Орджоникидзе. В его состав вошли 8-я, 9-я и 10-я гвардейские стрелковые бригады, укомплектованные личным составом воздушно-десантных частей; парашютисты-десантники стали теперь пехотинцами. [102]
Несколько позже в состав корпуса были включены 62-я морская стрелковая бригада, 98-й гвардейский артиллерийский полк, 47-й истребительно-противотанковый дивизион, 52-й и 513-й минометные дивизионы, 54-й пулеметный батальон и части обслуживания{3}.
Обстоятельства не позволили спокойно закончить формирование корпуса. Уже 8 августа ему было приказано занять оборону по южному берегу Терека в районе Моздока. Здесь я и начал знакомиться с ним.
А сейчас, чтобы передать корпус «из рук в руки» и сделать это без проволочек, в станицу Вознесенскую, где размещался наш штаб, прибыл генерал Масленников. За спиной этого военачальника был большой боевой и жизненный опыт. Он участвовал в гражданской войне, в борьбе с басмачеством, перед войной занимал пост заместителя Народного комиссара внутренних дел СССР по войскам. С началом войны командовал 29-й и 39-й армиями, хорошо проявил себя в Смоленском сражении, в битве под Москвой. Вместе с богатым боевым опытом Иван Иванович приобрел и два ранения. Теперь, когда создалась угроза прорыва немцев к Грозному и Баку, этому многоопытному генералу поручили командовать войсками, поставленными на столь важное направление.
11-й гвардейский стрелковый корпус занимал оборону в центре боевых порядков 9-й армии по южному берегу Терека на участке от Бено-Юрт (ныне Гвардейск) до Сухотской. Соседом справа была 389-я, слева — 151-я стрелковые дивизии. В первом эшелоне корпуса оборонялись 10-я, 8-я и 9-я гвардейские стрелковые бригады, а во втором эшелоне на рубеже Чумпалово — Красная Горка — Чеченская Балка (ныне Предгорное) — 62-я морская стрелковая бригада.
Гитлеровцы, стянув основные силы в район Моздока, которым они на днях овладели, по логике вещей должны были в дальнейшем наступать на станицу Вознесенскую, чтобы захватить здесь перевал через Терский хребет. Этот перевал открывал путь в широкую Алхан-Чуртскую долину, то есть к Грозному, Махачкале и Баку.
Я не сомневался, что корпус перекрывает направление главного удара противника. Трудно было лишь предугадать, какие силы он бросит против нас. Во всяком случае, мы ожидали наступления двух пехотных и одной танковой дивизий. Враг мог атаковать одновременно примерно 100 танками и обеспечить им мощную поддержку с воздуха. [103]
А что мог противопоставить этому наш 11-й гвардейский стрелковый корпус?
Позавчера я был в 10-й гвардейской стрелковой бригаде. Вместе с ее командиром полковником Бушевым мы обошли боевые порядки 1-го батальона, которым командовал молодой, но энергичный и мужественный капитан Иван Григорьевич Диордица. В батальоне все было сделано грамотно и добротно. Но беда заключалась в том, что огневые точки отстояли одна от другой так далеко, что мы с трудом находили их в зарослях прибрежного тальника.
Один батальон с несколькими сорокапятками растянулся по фронту на семь километров. И так — везде.
Я не мог не воспользоваться случаем и попросил генерала Масленникова усилить корпус противотанковыми средствами, в том числе хотя бы одним танковым батальоном.
Выслушав меня, Иван Иванович довольно долго молча ходил по горнице, слегка припадая на раненую ногу. Казалось, он думал о чем-то своем. Но это только казалось.
Остановившись, Масленников повернулся ко мне, окинул меня с головы до ног цепким взглядом и довольно резко сказал:
— Танков дать не могу. Не имею права. К тому же их у меня очень мало. А потом, не кажется ли вам, товарищ Рослый, что вы переоцениваете значение своего участка. Клейст может нанести удар и в другом месте. — А после паузы уже мягче добавил: — Воевать надо не числом, а уменьем, Иван Павлович. Да, да. Не числом, а уменьем...
Вскоре генерал Масленников отбыл. Вслед за ним заторопился и командующий 9-й армией. Константина Аполлоновича Коротеева ожидали важные армейские дела.
И вот я остался один, уже в роли командира корпуса. С этого момента на мои плечи, на мой разум и мою совесть всей тяжестью легла еще большая, чем прежде, ответственность.
— Эх, тяжела ты шапка Мономаха! — в тон моему настроению, будто шутя, сказал полковой комиссар П. Л. Базилевский, присутствовавший при моем вступлении в новую должность. Способнейший политработник и чуткий человек, Павел Леонтьевич показал свое умение «разрядить обстановку».
Утихла шумная дневная страда. «Был тот особенный вечер, — как сказал бы Л. Н. Толстой, — какой бывает только на Кавказе». В долинах уже сгустилась вечерняя мгла, но [104] снежные вершины гор все еще ярко сверкали в лучах закатного солнца. На белые домики станицы падали розовые отсветы догоравшего дня. В этот час как-то особенно остро ощущалась непередаваемая красота здешних мест.
Все было тихо и спокойно вокруг. Перед моим мысленным взором предстала страшная картина того, что станется с этим чудесным краем, если мы не сумеем преградить путь танкам генерала Клейста.
Преградить путь! Легко сказать, но как сделать это с теми скудными средствами, которыми обладал корпус? Большой массе танков мы могли противопоставить только шестьдесят сорокапяток, рассредоточенных на шестидесятикилометровом фронте, а для борьбы с воздушным противником мы не имели ни одного зенитного орудия.
В тех случаях, когда создавалась трудная обстановка, я всегда старался собрать своих ближайших помощников, чтобы посоветоваться с ними. Этому правилу не изменил и сейчас. Вскоре в горнице собрались: начальник штаба корпуса подполковник Михаил Варламович Глонти, командующий артиллерией подполковник Наум Борисович Лившиц, корпусной инженер майор Семен Гаврилович Кушнир, начальник оперативного отдела капитан Тимофей Николаевич Дроздов и некоторые другие работники штаба. Комиссар корпуса Базилевский оставался со мной.
Хотя собравшиеся знали обстановку, я, как новый командир, решил поделиться с ними своими впечатлениями, а заодно поближе познакомиться с людьми, с которыми предстояло делить и горе и радость.
Изложив свои мысли, я обратился к присутствующим с просьбой высказать свое мнение или внести предложения, что нужно сделать, чтобы решить главную задачу — выдержать натиск танков противника.
Подполковник Лившиц высказался за повышение роли противотанковых ружей. Конечно, ПТР не сорокапятка, из которой можно поразить вражеский танк даже на значительном удалении. Из ружья нужно стрелять с близкого расстояния, стрелять наверняка, поэтому каждый расчет должен отличаться особым хладнокровием и стойкостью. Тут есть над чем поработать, а результаты оправдают затраченный труд.
Горячо заговорил Кушнир, упирая на роль противотанковой гранаты и бутылки КС. Его поддержали Базилевский и Глонти, подчеркнувшие, что и здесь стойкость и мужество обороняющихся — залог успеха. [105]
Кушнир уже сел, но вдруг что-то вспомнил и опять поднялся с места:
— Да, чуть было не забыл. Надо непременно создать подвижные отряды минного заграждения. Пойдут фашистские танки, а наши отряды им наперерез. Мины на танкоопасных направлениях здорово свяжут противника.
Закончив обсуждение, мы тут же подвели итоги и отразили их в специальном документе, ставшем для всех как бы директивой, генеральной линией в работе на ближайшее время.
Главным врагом по-прежнему оставались авиация и танки противника.
Для борьбы с авиацией основной упор делался на маскировку и глубокие окопы. На нашем фронте уже имелся и опыт использования некоторых видов стрелкового оружия для стрельбы по воздушным целям. С помощью треног и других простейших устройств пускались в ход ручные пулеметы и даже противотанковые ружья. Поэтому мы решили сделать опыт одиночек достоянием всего личного состава.
Нехватку противотанковой артиллерии предлагалось восполнять огнем ПТР, широким использованием противотанковых гранат и бутылок КС, для чего в каждом взводе надо было иметь одну-две группы истребителей танков. Свою задачу мы видели и в том, чтобы усилить борьбу с танкобоязнью. Истребительные группы предстояло возглавить командирам, политработникам, коммунистам. Их долг — личным примером увлекать людей на подвиг. Метод личного примера предлагалось положить в основу не только обучения, но всей партийно-политической и воспитательной работы.
Выполнение перечисленных задач требовало и времени, и немалых сил. Как только закончилось совещание, многие его участники тут же направились в части и подразделения.
Поздно ночью, едва я лег спать, прибыл с важным сообщением начальник разведки корпуса майор Ефим Вениаминович Котляревский. Он доложил, что несколько часов назад разведчики 9-й гвардейской стрелковой бригады взяли в плен немецкого офицера — командира одного из саперных батальонов 370-й пехотной дивизии. Пленный оберст-лейтенант показал, что вместе с другими офицерами дивизии участвовал в рекогносцировке реки Терек на западной окраине станицы Луковской. Неожиданно на их группу напали советские разведчики. В короткой схватке был убит командир 666-го пехотного полка майор Кнут, командир [106] дивизиона и некоторые другие офицеры, а он вот оказался в плену. Далее оберст рассказал, что в районе Моздока сосредоточены 370-я пехотная и 3-я танковая дивизии, много переправочных средств, артиллерия и минометов. И хотя командир 370-й пехотной дивизии и не назвал даты начала форсирования Терека, по мнению пленного, этого надо ожидать со дня на день.
Разговорившись, он даже щегольнул такой деталью: у командира 370-й пехотной дивизии есть план, согласно которому Владикавказ (Орджоникидзе) должен быть взят 5-го, Грозный — 8-го, а Баку — 25 сентября{4}.
Так мы получили еще одно подтверждение того, что 11-й гвардейский стрелковый корпус занимает оборону на направлении главного удара армии Клейста и что осью этого удара станет дорога Моздок — Вознесенская. Дальнейшие события полностью подтвердили это.
Противник не заставил себя долго ждать. На рассвете 2 сентября позвонил командир 8-й гвардейской стрелковой бригады подполковник Павел Иванович Красовский и доложил, что немцы, двигаясь из Моздока на Предмостный (ныне хутор имени Калинина), начали форсировать Терек. Тут же позвонил командир 9-й гвардейской стрелковой бригады подполковник Иван Афанасьевич Власов. Он сообщил, что бригада ведет бой с противником, который уже форсировал реку и атакует Кизляр. Артиллерийская канонада, доносившаяся со стороны Моздока, подтверждала справедливость докладов комбригов.
В то утро 370-я пехотная дивизия армии Клейста приступила к форсированию Терека, нанося одновременно удар на Предмостный и на Кизляр силами 666-го и 688-го пехотных полков. Цель операции состояла в захвате плацдарма на южном берегу Терека против Моздока{5}.
Трое суток продолжался неравный бой. Имея абсолютное превосходство в танках и авиации, гитлеровцы непрерывно наращивали удары, бросали в огонь сражения все новые части. К исходу 4 сентября, продвинувшись на 10 километров, враг достиг подошвы Терского хребта в восьми километрах к северу от станицы Вознесенской. Однако здесь, наглухо закрывая дорогу на перевал, к которому так стремилось фашистское воинство, стояли части 62-й морской [107] стрелковой бригады с приданными ей 47-м отдельным истребительно-противотанковым дивизионом и только что прибывшим к нам на усиление 249-м отдельным танковым батальоном.
Такой ход событий явно не устраивал неприятеля. Даже в генеральном штабе сухопутных войск немецкой армии с раздражением отмечали, что «войска ударного крыла на Тереке лишь незначительно продвинулись вперед»{6}.
Враг проявлял нетерпение. Снова и снова бросал он в наступление свежие силы, и каждый раз его атаки захлебывались. Мужественно держались моряки бригады Кудинова. В их руках грозным оружием становились противотанковые гранаты и бутылки с горючей смесью. Не один фашистский танк нашел свою погибель от этих немудреных средств борьбы. Тяжелые потери несла и немецкая пехота.
Наконец гитлеровцы прекратили атаки и стали закрепляться на захваченном плацдарме. Только отдельные танки время от времени пытались вести разведку вдоль шоссе в направлении Вознесенской. Глядя на карту боевых действий, я испытывал чувство удовлетворения. За три дня ожесточенных боев гитлеровцам удалось сделать лишь небольшую вмятину в нашей обороне. Советские воины успешно выдержали трудное испытание.
Что помогло им в этом? Отвечая себе на этот вопрос, я невольно вспомнил недавнее посещение 8-й гвардейской стрелковой бригады. Беседуя с бойцами и командирами, не мог не почувствовать того, как возмужали люди, как зрело судят о своих задачах, с какой уверенностью смотрят в будущее. Особенно запомнилось партийное собрание в роте ПТР, на которое пригласил меня политрук роты Аршак Шамирович Амбарцумян.
Коммунисты роты, а их было шесть человек, собрались за каменной стеной дома. Хутор, через который проходил передний край обороны, время от времени подвергался артиллерийскому обстрелу противника. А здесь они чувствовали себя в безопасности.
Парторг роты сержант Данцев предложил рассмотреть на собрании единственный вопрос — прием в партию рядового Прошина. Как только утвердили повестку дня, Данцев встал и громко прочитал заявление Прошина: «В грозные дни, когда решается судьба нашего славного Юга, когда над Родиной нависла серьезная опасность, я хочу идти в бой коммунистом...» [108]
Вопросов к вступающему в партию не было: все знали его как мужественного бойца, честного и верного товарища. И биографию Прошину рассказывать не пришлось. Когда кто-то обмолвился об этом, парторг, не долго думая, ответил:
— Какая у него биография? Родился, учился, потом ушел на войну. Остальное мы знаем. Разве вот спросить его об обязанностях члена партии? Так опять же одна у нас сейчас обязанность — фашистов бить! Выполнить приказ Верховного Главнокомандующего № 227. Кстати, скажи, Прошин, что сказано в приказе?
— В приказе сказано, что отступать дальше — значит загубить себя и нашу Родину... Ни шагу назад без приказа высшего командования, — четко ответил Прошин.
После выступлений двух-трех коммунистов, которые сказали добрые слова о своем боевом товарище, парторг Данцев спросил:
— Какие будут предложения?
Предложение было одно — принять рядового Прошина кандидатом в члены партии. За это проголосовали все.
Боевой потенциал роты ПТР еще больше окреп: в ней стало теперь семь коммунистов...
Вспоминая то собрание, сосредоточенные лица бронебойщиков, принимавших в партию своего товарища, я думал о том, что таких людей, таких горячих патриотов Советской Родины у нас тысячи тысяч. Они сумели победить в себе чувство страха перед немецкими танками, и именно такие воины непреодолимой стеной встали сейчас на пути ударных сил 1-й танковой армии, заставили их остановиться...
Мы были довольны результатом первой схватки с частями генерала Клейста на Тереке. Но в то же время прекрасно понимали, что это лишь цветочки, а ягодки впереди. Пока что противник вел бои за плацдарм, применял небольшие танковые группы. Теперь надо ожидать сосредоточения на плацдарме крупных танковых сил для нанесения удара на Вознесенскую. Мы уже знали, что для этой цели враг перебрасывает на южный берег Терека 3-ю танковую дивизию. Знали, что надо быть готовыми к отражению атаки с участием не менее сотни танков, поддержанных десятками самолетов; что корпус обязан устоять, устоять во что бы то ни стало и под этим мощным ударом.
Хочу отметить, что и наши силы возрастали день ото дня. В район боевых действий командующий армией присылал все новые стрелковые, танковые и артиллерийские [109] части. Сегодня, например, 11-й гвардейский был усилен еще одним — 258-м танковым батальоном и 98-м истребительно-противотанковым артиллерийским полком. Это известие резко улучшило настроение людей.
Большие надежды возлагали мы на 62-ю морскую стрелковую бригаду, которой командовал полковник Серафим Павлович Кудинов. Бригада была укомплектована военными моряками, снятыми с боевых кораблей, и переброшена к нам из-под Старой Руссы, где уже успела получить серьезную боевую закалку. А о том, как дерутся военные моряки, хорошо знали все: о их мужестве и бесстрашии ходили легенды.
Теперь морская бригада, составляя второй эшелон нашего корпуса, занимала важнейший участок обороны в районе селений Красная Горка и Чеченская Балка. Ее оборонительные позиции были усилены 47-м отдельным истребительно-противотанковым дивизионом и 249-м отдельным танковым батальоном. Моряков поддерживали также 98-й и 68-й гвардейские артиллерийские полки.
8-я и 9-я стрелковые бригады занимали отсечные позиции, препятствуя противнику расширять плацдарм. И только 10-я гвардейская стрелковая бригада, которой командовал полковник Сергей Михайлович Бушев, по-прежнему оборонялась на южном берегу Терека. Боевые действия минувших дней задели ее лишь стороной.
Поздним вечером 4 сентября в мою землянку восточнее станицы Вознесенской, утопавшую в густых зарослях кустарника, прибыл командующий 9-й армией генерал-майор Коротеев. Константин Аполлонович был возбужден. Зная его характер, нетрудно было понять, что командарм нанес нам визит неспроста.
Доложив обстановку, я поделился с ним своими радостями и тревогами. Сказал, что не сегодня-завтра следует ожидать наступления крупных танковых сил противника и что в корпусе делают все, чтобы враг не застал нас врасплох.
Командующий внимательно выслушал мой доклад.
— А фланги-то у гитлеровцев слабоваты? — не то спросил, не то констатировал он.
— Флангами можно и пренебречь, если все силы сосредоточиваются для удара на Вознесенскую, — согласился я.
— Вот и мне думается, — продолжал командарм, — что один хороший удар во фланг мог бы решить многое, если не все. [110]
Генерал Коротеев не просто излагал пришедшие в голову мысли. Он приехал с почти готовым планом операции. Идея заключалась в следующем: 11-й гвардейский стрелковый корпус наносит удар во фланг противнику с востока, а с запада то же самое делает специально создаваемая мотомехгруппа в составе танковой бригады, отдельного танкового батальона и истребительно-противотанкового артиллерийского полка. Оба удара должны сомкнуться в Предмостном. Цель операции — отрезать фашистов от переправ, а затем уничтожить их.
Идея была смелая, и я, признаюсь, несколько насторожился. У меня возникли не только вопросы, но и контрдоводы, и, поскольку командующий прощупывал мое отношение к предложенному плану, я не стал скрывать того, что думал.
Одно дело, полагал я, отражать атаку танков, сидя в глубоких окопах, имея организованную систему противотанковой обороны и налаженный артиллерийский огонь. И совсем другое — выйдя из окопов, оказаться в открытом поле перед дулами орудий и гусеницами большого количества фашистских танков. В таких условиях противник может смять наши боевые порядки и ворваться на перевал.
Все это я и высказал генералу Коротееву. Окинув меня проницательным взглядом, он невозмутимо сказал:
— На войне, Иван Павлович, нельзя обходиться одной осторожностью.
И чтобы окончательно пресечь мои сомнения, объявил, что срок готовности к наступлению — 5 часов 30 минут 8 сентября. На подготовку отводилось немногим более суток, а точнее, две ночи и один день.
Генерал Коротеев собрался уже уезжать, но я остановил его еще одним вопросом:
— А нельзя ли подчинить корпусу мотомехгруппу, которая будет наступать в полосе нашего соединения и выполнять одинаковую с нами задачу, и разрешить нам использовать мотомехгруппу по своему усмотрению?
— Не выйдет, Иван Павлович, — быстро ответил Коротеев, будто ожидавший этого вопроса. — Мотомехгруппа — детище генерала Масленникова, можно сказать его козырная карта...
Командующий уехал, а я снова потянулся к оперативной карте. Упорное желание еще и еще раз взвесить все «за» и «против», перед тем как решать сложную задачу, по-видимому, хорошо знакомо многим командирам. Я прикидывал и раз, и другой, представлял себе различные варианты [111] развития будущего наступления, оценивал возможные осложнения...
Опять все закрутилось-завертелось в штабе корпуса. Опять, прежде чем принять решение, выслушиваю доклады и предложения начальников служб, ближайших помощников. На ходу перестраиваемся, советуемся, иногда спорим. Сейчас это можно, даже полезно: потом, когда решение будет принято и облечено в форму приказа, дискуссии недопустимы.
Прежде всего определяем состав отряда, которому надлежит сыграть главную роль — нанести фланговый удар в основание вражеского клина навстречу нашей мотомехгруппе. Возглавит отряд командир 10-й гвардейской стрелковой бригады полковник Бушев. Чтобы нарастить ударную мощь отряда, он усиливается артиллерией, в него включается и 258-й отдельный танковый батальон.
Определяются задачи всех остальных соединений. Наступать будет и 62-я отдельная морская стрелковая бригада со всеми приданными и поддерживающими средствами, та самая бригада, которая стоит сейчас на пути врага и запирает выход на горный перевал.
Не успели мы вчерне сформулировать боевой приказ, как Базилевский опять коснулся самого больного.
— А что, Иван Павлович, если Клейст через денек-другой возьмет да и попрет на Вознесенскую? Готовы ли мы устоять перед его танками? — спросил комиссар корпуса.
— Вы невозможный человек, Павел Леонтьевич. Так и норовите ткнуть шилом в самое чувствительное место, — ответил я. Но в душе был доволен, что и комиссар глубоко понимал наше положение и возвращал меня к суровой действительности. Готовя части корпуса к наступлению, мы невольно как бы отодвигали на задний план задачи, связанные с надежной обороной.
— Может, еще раз послушаем начальника разведки, — предложил комиссар.
Начальник разведки корпуса майор Котляревский кратко доложил разведданные, которые неоспоримо подтверждали, что под прикрытием 370-й и 111-й пехотных дивизий 3-я танковая дивизия немцев сосредоточилась на плацдарме и изготовилась для удара по 62-й морской бригаде, а 13-я танковая дивизия врага, хотя и находится на северном берегу Терека, тоже готова развить успех своих соседей.
— Если судить по тому, как интенсивно подвозится горючее, — подчеркнул Ефим Вениаминович, — то сам собою напрашивается вывод: гитлеровцы готовят наступление. [112]
Начальника разведки поддержал Глонти.
— Противник затратил слишком много сил на нашем участке, чтобы отказаться от попытки нанести решающий удар именно здесь. И если мы прозеваем его танковую атаку, нам этого никогда не простят, — горячо сказал он.
— Как же в таком случае совместить подготовку частей к наступлению и к обороне? — попросил уточнить Базилевский. — Вы, Иван Павлович, наверняка изучали такие сложные варианты в военной академии? — обратился комиссар уже только ко мне.
— Нет, не изучали, — честно признался я. — Но в принципе такой вариант существует. Он предусматривает, что во всех случаях командир обязан держать свои части в постоянной готовности к отражению возможного нападения противника. Это нужно делать даже тогда, когда находишься в тылу, на отдыхе. А мы стоим на переднем крае и к тому же знаем, что неприятель готовит против нас удар крупных танковых сил. Поскольку это так, не подумать ли нам о том, чтобы большую часть артиллерии, в том числе и противотанковой, расположить в районе 62-й морской бригады. Тем самым мы создадим мощный артиллерийский барьер на пути вражеских танков.
— Да, это верная мысль, — поддержал меня подполковник Лившиц. — Я тут прикидываю на ходу, и получается такая картина: полоса, в которой следует ожидать удара немецких танков, равняется примерно восьми километрам. Если мы соберем артиллерию в кулак и поставим на этом участке, то будем иметь 13 орудий на один километр фронта. Это очень хорошая плотность. Нужно только выбрать такие позиции, чтобы артиллерийские полки могли поддержать наше наступление, а если потребуется, то с этих же позиций отразить танковую атаку врага. Сделать так можно и, я думаю, нужно...
Разговор кончился тем, что было решено укрепить и сам перевал через Терский хребет у станицы Вознесенской, создав там прочный противотанковый район. Возглавит оборону перевала майор Корнеев.
Теперь, когда все удалось предусмотреть и взвесить, можно было отдавать приказ и приступать к делу.
День 5 сентября прошел спокойно. Воспользовавшись затишьем, я вместе с командующим артиллерией подполковником Лившицем отправился посмотреть боевые порядки артиллерии. [113]
В результате ночной перегруппировки в полосе обороны 62-й морской бригады было сосредоточено около 120 орудий, что позволило иметь 13–14 орудий на один километр фронта.
Визит к артиллеристам начали с 68-го тяжелого артиллерийского полка. Побывав на нескольких наблюдательных пунктах, мы убедились, что к наступательным действиям полк готов: задачи усвоены правильно, управление огнем организовано хорошо, боеприпасы подвезены.
Потом отправились на огневые позиции 47-го истребительно-противотанкового дивизиона, которым командовал капитан Михаил Петрович Волчанский. Этот дивизион, вооруженный сорокапятимиллиметровыми орудиями, уже дрался с вражескими танками под Моздоком и проявил себя с лучшей стороны, подбив шесть боевых машин. Особенно отличились тогда командир 1-й батареи лейтенант Шульпин, политрук Королев, командиры орудий Коровников, Печерский и Торгашев. Однако и дивизион потерял два орудия: теперь их осталось 10. Неоценимым капиталом дивизиона был боевой опыт его расчетов.
Убедившись в том, что 47 иптд к бою готов, мы отправились в район Красной Горки, на позиции артиллерийского дивизиона 62-й бригады. Пять батарей дивизиона седлали дорогу, ведущую на станицу Вознесенскую. По нашему предположению, именно здесь, вдоль этой дороги, будет пролегать ось главного удара вражеских танков.
Командир дивизиона капитан Токарев четко и толково доложил о готовности батарей к предстоящему бою. Здесь же, со своего наблюдательного пункта, он показал, где стоят орудия и где находятся наблюдательные пункты командиров батарей.
Все вроде бы было ясно. Но мне хотелось побывать на огневых позициях, убедиться, что я там все сделано хорошо. И не только это. Хотелось поговорить с теми, кто уже завтра встретится в врагом. По опыту я знал, что такие встречи и беседы с бойцами, находящимися на передовой линии огня, имеют важное значение.
День клонился к вечеру, когда я в сопровождении капитана Токарева оказался на огневых позициях 1-й батареи, которой командовал двадцатилетний лейтенант Иван Федорович Хотулев. Батарейцы только что закончили работы по оборудованию позиций и, умывшись, отдыхали в ожидании ужина. На многих были тельняшки — память о море, о родных кораблях. [114]
Здесь я познакомился с такими же молодыми, как и сам командир батареи, лейтенантами Е. Т. Четыркиным и Н. А. Корсаковым, с командирами орудий сержантами В. И. Мильчаковым, И. А. Фирсановым, Б. С. Скрипниковым и Г. А. Богдановым, наводчиками Е. М. Даниловым, В. В. Бутусовым и другими бойцами.
Все, кого я в тот час видел на батарее, были молоды, жизнерадостны, полны энергии и уверенности в своих силах. Беседуя с артиллеристами, я чувствовал, что и сам заряжаюсь их молодой энергией.
Утро 6 сентября застало меня на наблюдательном пункте, который был устроен на одной из вершин Терского хребта. Начальник оперативного отдела майор Минаев доложил, что связь со всеми частями устойчивая, а сами части готовы к наступлению. Переговорив с командиром ударного отряда полковником Бушевым и удостоверившись, что и у него все в порядке, я решил позвонить командующему армией и доложить о готовности корпуса к наступлению.
Только поднял телефонную трубку, внизу передо мной, там, где находился передний край обороны 62-й морской бригады, разрывая утреннюю тишину, началась канонада. Так, опередив нас на полчаса, противник рано утром 6 сентября перешел в наступление.
Первая атака (а может быть, разведка боем) была отбита сравнительно легко. Подготовка второй атаки началась в 11.30. Боевые порядки моряков подверглись сильному артиллерийскому обстрелу и ударам с воздуха. Потом на них ринулась 3-я танковая дивизия, имея в первом эшелоне около 100 танков. В документах морской бригады, хранящихся в архиве, записано:
«Жестокий бой бригада выдержала 6 сентября. Противник сосредоточил 95 тяжелых и средних танков, которым удалось прорваться через передний край. Однако наша пехота осталась на месте и своим огнем сумела отсечь пехоту противника от собственных танков. В это время наша артиллерия, бронебойщики и автоматчики бутылками с горючей жидкостью уничтожали прорвавшиеся танки»{7}.
Со своего наблюдательного пункта я хорошо видел, как масса танков атаковала передний край нашей обороны. Следя за продвижением этой стальной лавины, я с нетерпением ожидал момента, когда наша артиллерия откроет по ней огонь. Я знал, артиллеристы выдерживают время, [115] ожидая подхода танков на дистанцию прямого выстрела. Знал и все-таки переживал, не находил себе места.
Но вот открыла огонь одна батарея, ее поддержала другая, через минуту — третья. Постепенно, по мере продвижения танков, в бой вступила вся артиллерия, стоявшая на позициях в районе обороны бригады Кудинова. Бой ста танков с таким же количеством орудий продолжался более двух часов и, как мне казалось, проходил с переменным успехом. Наша артиллерия уже понесла значительный урон. Но на поле боя застыло много подбитых, взорвавшихся и сгоревших танков. И все-таки враг продолжал атаковать, маневрируя в складках местности, изменяя направление своих ударов. Одной группе такой маневр удался. Восемь фашистских машин обошли Красную Горку, вырвались на дорогу и устремились к перевалу. На перевале подготовились к встрече врага, я прекрасно знал это, а сердце сжимала тревога.
Не дойдя до перевала, один за другим загорелись четыре танка, остальные отпрянули назад. Кто же преградил им путь? Вечером я узнал имена героев и подробности совершенного ими подвига. Это были моряки-автоматчики: Михаил Иванович Адамов, Сергей Васильевич Колотушкин, Михаил Степанович Быков, Александр Григорьевич Жилкин, Выборов, Соловьев, Жаркелов, Кривонин, Верисов и их командир сержант Беберта Дзарасов. По приказу командира роты капитана Чистякова они бросились наперерез фашистским танкам и притаились в придорожном кустарнике, а когда стальные махины поравнялись с ними, забросали их бутылками с горючей жидкостью. В этой схватке погиб член ВКП (б) Александр Григорьевич Жилкин. Сурово сжав губы, моряки возвращались в расположение роты, неся на плечах павшего товарища. Над ними с визгом проносились осколки, свистели пули. А они шли, не пригибаясь, не ускоряя шага, скорбные, грозные, непреклонные... {8}
Бой продолжался, но трудно было определить, какая из сторон берет верх. Требовались какие-то дополнительные средства, чтобы создать перевес, внести перелом в ход поединка. И мы эти средства нашли.
Командир 10-й гвардейской стрелковой бригады С. М. Бушев, получив мой приказ, организовал контратаку в левый, слабо защищенный фланг противника. Контратака была успешной. [116] Группа Бушева стала выходить на тылы наступающих гитлеровцев{9}.
Командующий 9-й армией генерал Коротеев, который непрерывно следил за ходом боя, связавшись с генералом Масленниковым, прислал большую группу самолетов Ил-2, которые обрушили штурмовой удар по танкам врага.
И, наконец, в моем резерве имелся один залп 50-го полка гвардейских минометов. Я принял решение использовать этот залп сразу после налета авиации. Полк немедленно выехал на перевал Терского хребта, и прославленные «катюши» ударили по фашистам. Огромное количество разрывов вспыхнуло в местах наибольшего сосредоточения противника. Зрелище было незабываемое.
Не могу не сказать доброе слово о командире дивизиона полка гвардейских минометов капитане Смирнове и комиссаре дивизиона старшем политруке Кривушевиче, о командире батареи старшем лейтенанте Коломийце и комиссаре батареи младшем политруке Моралеве, о командире установки коммунисте сержанте Виноградове и водителе красноармейце Антонове, о командире установки коммунисте старшем сержанте Семенове и водителе красноармейце Садовском. Поведение в бою этих товарищей отличалось хладнокровием и мужеством, а огонь их установок — особой точностью.
Чаша весов склонилась в нашу пользу. С наблюдательного пункта было видно, как попятились гитлеровцы. Кудинов доложил, что противник не выдержал нашего огня и на всех участках начал отступать.
Говорят, что марафонец, пробежавший 42 километра, теряет в весе несколько килограммов. Не знаю, сколько в тот день потерял я в весе, но пояс пришлось подтянуть.
Первым моим желанием было поехать в штаб морской бригады, чтобы на месте уточнить обстановку, выслушать рассказы очевидцев и участников боя. Кроме командира бригады полковника Кудинова я застал здесь комиссара бригады Л. М. Бессера и группу штабных работников и политотдельцев. Все они или находились во время боя в подразделениях, или успели побывать в них после боя. Я сообщу немногое из того, что услышал от товарищей.
Взвод 3-го стрелкового батальона, которым командовал лейтенант Виктор Иванович Бойцов, оказался во вражеском кольце. На предложение фашистов сдаться в плен комсомолец Бойцов, получивший ранение, ответил: «Моряки [117] в плен берут только сами!» И взвод продолжал сражаться до конца...
Командир отделения 2-й стрелковой роты сержант Козлов пропустил над собой танк противника и метнул в него бутылку с горючей жидкостью. Танк запылал, а отделение, восхищенное подвигом своего командира, открыло огонь по немецкой пехоте и отсекло ее от танков...
Политрук пулеметной роты Иван Андреевич Летемин во время атаки гитлеровцев находился в 1-м взводе, воодушевляя и подбадривая людей. Когда был ранен наводчик пулемета, политрук заменил его. За пулеметом, поливая фашистов свинцовым дождем, он и погиб...
В той же пулеметной роте старшина 1-й статьи Готовкин уничтожил 10 фашистов и сжег один танк...
Огромное мужество проявили артиллеристы. Особенно тяжело пришлось артиллерийскому дивизиону бригады, который в районе Красной Горки седлал дорогу, ведущую к перевалу, и 98-му гвардейскому артиллерийскому полку, занимавшему позиции в районе Чеченской Балки.
Я попросил полковника Кудинова передать благодарность всему личному составу бригады за мужество, проявленное в сегодняшнем бою.
Уезжал из бригады переполненный радостным чувством победы. А радоваться было чему. Хотя 11-му гвардейскому корпусу и не пришлось в тот день наступать, он выполнил другую важную задачу: сорвал наступление противника, отбил все его атаки, перемолол значительные силы 1-й танковой армии.
Вскоре было получено обращение Военного совета Северной группы войск Закавказского фронта, в котором давалась оценка боевым действиям корпуса.
«Командиру 11-го гвардейского стрелкового корпуса генерал-майору Рослому.Комиссару корпуса полковому комиссару Базилевскому.
В период боев в районе Моздока гвардейцы вверенного вам корпуса стойко и самоотверженно сражались, не допуская врага на юг. За этот период гвардейцы нанесли значительный урон врагу, разгромив его 3-ю танковую дивизию, основательно потрепав 370-ю пехотную дивизию. Гвардейцы — командиры, комиссары и бойцы в боях под Моздоком показали образцы стойкости, мужества и геройства.
Военный совет объявляет благодарность всему личному составу корпуса и приданных частей, участвовавших в Моздокской операции, и уверен, что гвардейцы и впредь будут [118] так же стойко защищать родную землю и советский народ от фашистского нашествия.
Кавказской нефти врагу не отдавать!
Бить врага до полного уничтожения!
Командующий Северной группой войск Закфронта
генерал-лейтенант Масленников
Член Военного совета Северной группы войск Закфронта
корпусной комиссар Фоминых»{10}.
Вечером в штаб корпуса приехал командующий армией. Генерал Коротеев был в хорошем настроении. Еще бы: сегодня его армия держала экзамен и выдержала его с честью. Причем экзаменуемые готовились решать одну задачу, а им предложили совсем другую. И они не растерялись.
Я рассказал командующему о некоторых деталях боя, в том числе и о том, что, когда группа Бушева ударила противнику во фланг и вышла ему в тыл, гитлеровцы запаниковали, начали поспешно отходить, бросая орудия, минометы, убитых и раненых.
— Так им, стервецам, и надо! — удовлетворенно произнес Коротеев.
Когда зашла речь о нашем несостоявшемся наступлении, командарм продолжал улыбаться. По всему было видно, что он не особенно опечален таким «срывом».
— Кстати, где находится и что делает Бушев? — спросил Коротеев.
— Бушев отошел, — ответил я. — Его группа не смогла удержать захваченные позиции. Сил было маловато. Отходя на Моздок, противник имел еще около пятидесяти танков, а у Бушева оставалось пять-шесть сорокапяток да 10 английских «Валентайнов». Кстати, никудышные танки — вооружение слабое и горят как факелы. Бойцы называют их «подарком Черчилля», который сделан по принципу «на тебе, боже, что нам негоже».
— И все же ваши гвардейцы, — продолжал Коротеев, — сегодня здорово намяли бока фашистам. Вероятно, фон Клейст в эту минуту вовсю распекает своих генералов, особенно Брайта и Клеппа (командиры 3-й танковой и 370-й пехотной дивизий немцев. — И. Р.), — Командующий сделал паузу, а затем перешел к главному: — Пока противник в [119] растерянности, надо добить его. План наступления, подготовленный на сегодня, приведите, Иван Павлович, в действие завтра. Готовность — восемь ноль-ноль. Генерал Масленников обещал хорошо поддержать вас штурмовиками.
Уточнив еще несколько вопросов, Коротеев уехал, а штаб корпуса занялся подготовкой завтрашнего наступления...
Поддержанные сильными ударами Ил-2, части 11-го гвардейского стрелкового корпуса 7 сентября перешли в наступление, в результате которого продвинулись в северном направлении на девять километров. И хотя в этом бою нам не удалось уничтожить гитлеровцев на плацдарме, мы причинили им серьезные потери и окончательно сорвали их план прорыва на перевал через Вознесенскую.
Накануне, кал оказалось, Клейст не только распекал своих генералов. Он потребовал от них немедленно выправить положение и нанести удар в новом направлении. Активные действия были перенесены на западные скаты Терского хребта. Прикрыв свой левый фланг в районе Предмостного и Бековичей, противник с утра 11 сентября двинулся в наступление из района Кизляра в направлении Малгобека Западного. В результате трехдневных боев немцам удалось прорваться в Алхан-Чуртскую долину и овладеть Нижним и Верхним Курпами.
Особенно длительные и ожесточенные бои разгорелись в районе Малгобека Восточного, откуда немецко-фашистские захватчики намеревались развить наступление вдоль Алхан-Чуртской долины на восток. Но к нам подошли резервы, и наступление противника было остановлено. Большую роль сыграли появившиеся к этому времени на нашем фронте истребительно-противотанковые артиллерийские полки. Вовсю поработали и летчики 4-й воздушной армии. Только за один день 13 сентября они совершили 430 боевых вылетов. Действуя на высоте 100–150 метров, наши Ил-2 расстреливали живую силу неприятеля, поджигали его танки.
Противник снова изменил направление главного удара. Подтянув свежие силы, немцы стали наступать вдоль восточного берега Терека на крупное северо-осетинское селение Эльхотово. Их явно привлекали Эльхотовские ворота, через которые они рассчитывали прорваться к Орджоникидзе и с ходу овладеть им. Враг отлично понимал, что с захватом этого города он приобретет ключ, который откроет широкие [120] возможности для развития наступления на Грозный, Махачкалу и Баку, а кроме того, по Военно-Грузинской дороге через Крестовый перевал — на Тбилиси. Гитлеровцы все еще верили, что стоит им выйти в тыл нашим войскам, как там возникнет паника и рассыплется стройная система сопротивления.
Такая перспектива, видимо, вскружила голову гитлеровскому командованию. Во всяком случае, 25 сентября противник овладел селением Эльхотово, а 27-го атаковал Эльхотовские ворота.
На штурм Эльхотовских ворот были брошены 13-я танковая дивизия генерала Герра и 370-я пехотная дивизия генерала Клеппа. Произошел ожесточенный и кровопролитный бой. Немецкие пикирующие бомбардировщики закрутили карусель над нашей обороной и беспрерывно бомбили ее. От пыли, пороховых газов и чада трудно было дышать. Генералы Герр и Клепп семь раз бросали свои полки в атаки и каждый раз безрезультатно.
Как потом рассказывали пленные из 13-й танковой дивизии, генерал Герр был взбешен. За всю войну его дивизия редко встречала такое сопротивление. А тут еще дернуло его недавно зло подтрунить над командиром 3-й танковой дивизии генералом Брайтом, когда тот 6 сентября в бою под Вознесенской потерял половину своих танков и откатился к Моздоку. Генерал сам сел в танк и повел батальон в атаку. Приступ тщеславия кончился тем, что раненого Герра увезли с поля боя, а во главе дивизии поставили полковника Кюна...
Десять суток продолжались тяжелые и кровопролитные бои у Эльхотовских ворот. Наши части стояли насмерть и врага не пропустили. Особенно отличились 80-я морская стрелковая бригада, непосредственно защищавшая Эльхотовские ворота, 10-я гвардейская и 57-я стрелковые бригады, 98-й гвардейский артиллерийский полк, 68-й и 69-й гвардейские тяжелые артиллерийские полки.
Клейст понял, что и новый ход ему не удался. Как раз в те дни, когда его танки отчаянно пытались прорваться в глубь Кавказа, слагал с себя полномочия командующего группой армий «А» генерал-фельдмаршал Лист. Фюрер, с самого начала выражавший недовольство тем, как осуществлялись планы захвата Кавказа, теперь, когда наступление и вовсе застопорилось, дал волю гневу. Одновременно с Листом были смещены и командиры некоторых дивизий, не сумевшие окружить советские войска между Доном и Кубанью. [121]
...Вспоминая о тяжелых боях с танками Клейста осенью сорок второго, не могу хотя бы коротко не сказать о нашей печати и ее представителях, которые оказывались на самых горячих участках фронта и по свежим следам событий воссоздавали картину жестокой борьбы с ненавистным врагом. Да, военные журналисты старались все видеть своими глазами. Несмотря на просьбы, советы и даже запреты, они рвались на передовую линию огня и забирались в самое пекло боя. А через несколько дней бойцы читали статью или корреспонденцию в газете с описанием конкретного боя и подвигов тех, кто в нем участвовал. Такие публикации поднимали моральный, дух людей, улучшали их настроение, укрепляли боеспособность всего подразделения или части.
Три дня провел в боевых порядках наших войск корреспондент «Правды» М. И. Мержанов. В штабе корпуса он появился утром 5 сентября, чтобы отправить материал в газету и уехать на другой участок фронта. Но как только узнал, что мы готовимся к наступлению, сразу изменил свои планы. Мартын Иванович попросил разрешения остаться при штабе и находиться во время боя на моем наблюдательном пункте. Я, конечно, согласился. А 20 сентября в «Правде» появился замечательный очерк Мержанова «Терек шумит», в котором рассказывалось о том, как провалилось наступление немцев на Грозный (как помнит читатель, выше я писал, что противник в тот раз на полчаса упредил нас и сам перешел в наступление).
В героях очерка узнали себя многие участники боя. Узнал себя и я, хотя моя фамилия и не упоминалась.
Всю ночь на 17 сентября меня безжалостно трепала малярия. К утру приступ прошел. Обессиленный и мокрый от пота, я сидел в землянке и злился, что из-за болезни не побывал вчера вечером в 62-й бригаде моряков, которая занимала позиции в районе Малгобека, где вовсю нажимал Клейст.
Позвонил командующий 9-й армией генерал Коротеев.
— Как дела, дорогуша? — весело спросил он. Константин Аполлонович называл так далеко не каждого и то лишь будучи в хорошем расположении духа. — Ты, кажется, вчера собирался поехать к Кудинову? — спросил командующий. — Никак, помешало что-то?
— Да, малярия проклятая, — ответил я. — А у Кудинова все в порядке. Он только что отбил вторую атаку. Опять отличились артиллеристы.
— Молодцы! Поблагодари их, пожалуйста, и от меня. А пока вот какое дело. К вам направилась группа корреспондентов [122] «Красной звезды». Надо по-хорошему встретить их и создать условия для работы. Только пусть на рожон не лезут. А писателя Павленко дальше штаба бригады вообще не пускать. Вот так-то, дорогуша...
Я тут же пригласил комиссара корпуса Базилевского, и мы вместе стали поджидать гостей. Через полчаса в землянку вошли трое: писатель Петр Андреевич Павленко, про которого можно было сразу сказать, что этот человек не пышет здоровьем; фоторепортер Виктор Темин, с которым я был знаком со времен прорыва линии Маннергейма; журналист Павел Иванович Трояновский, старший группы, с которым я еще не раз встречался впоследствии.
Познакомив журналистов с обстановкой, я посоветовал им отправиться в 62-ю бригаду, где, по моему мнению, происходили самые интересные события. Возражений не последовало.
Пока мы разговаривали, Павленко то и дело кашлял, и я поинтересовался, не болен ли он. Отвечать за него взялся Темин:
— Чтобы попасть к вам, мы совершили «кругосветное путешествие» — из Москвы в Гурьев, оттуда в Баку, потом в Тбилиси. В дороге Петр Андреевич простудился. Его выхаживали, как могли, в одной из гостиниц Баку киноактриса Любовь Орлова, проживавшая рядом, и я. Не оправившись полностью от болезни, Петр Андреевич решил ехать в Тбилиси, и мы кое-как добрались туда на тендере. А до вас от Тбилиси дорога тоже не близкая. Вот он и кашляет.
Внимательно выслушав Темина, я сказал, что корреспондентов поведет на передовую капитан Андреев.
— Это грамотный и смелый командир, отлично знающий и дорогу, и обстановку. Очень прошу в пути выполнять его советы, — добавил я. — Павленко дальше штаба бригады забираться не велено. Это приказ командующего.
Гости переглянулись. На лице Павленко заиграла ироническая улыбка, которую можно было истолковать примерно так: «Говорите что угодно, а я знаю, что делать».
В тот раз мне не довелось больше встретиться с сотрудниками «Красной звезды»: меня не было на месте, когда они на обратном пути заехали в штаб корпуса. А от Базилевского, с которым они разговаривали, и от капитана Андреева я услышал некоторые любопытные подробности.
Еще по пути в бригаду группа попала под артиллерийский налет. Но капитан Андреев быстро вывел журналистов из зоны обстрела.
Павленко, как я и ожидал, не остался в штабе бригады, [123] а вместе с Теминым и Трояновским добрался до командного пункта стрелкового батальона. Проведя ночь в окопах, представители центральной военной газеты наблюдали жизнь бойцов после дневного боя. Со многими они побеседовали, а утром оказались очевидцами атаки немецких танков и видели, как наши бойцы отразили ее. А Виктор Темин, несмотря на протест комбата, опасавшегося за его жизнь, в тот же день перебрался в боевое охранение и сумел сфотографировать несколько подбитых и догорающих вражеских танков...
Запомнился и такой случай. Во время боев за Орджоникидзе на наблюдательный пункт корпуса приехали корреспонденты «Красной звезды» писатель Евгений Габрилович и уже знакомый нам батальонный комиссар Павел Трояновский. Они пробыли в частях корпуса несколько дней, в течение которых шли напряженные бои, находились с нами под минометным обстрелом и бомбежками. Журналистам даже пришлось проползти на животе добрых полкилометра, спасаясь от пулеметного огня врага.
В минуты затишья наши гости охотно делились впечатлениями, рассказывали о своих кавказских встречах. Всем запомнился рассказ московских журналистов о пастухе-горце Иссе Валбегове, которого они встретили в штабе одного из подразделений. Он знал каждую тропу в здешних местах и не раз водил наших разведчиков в тыл врага. Причем не только водил. Вместе с разведчиками их проводник участвовал в нападении на вражеские заставы, штабы, взрывал узкие горные мосты...
Всем нам понравился рассказ о простом горце. И мы попросили журналистов написать о нем в газете.
17 ноября в «Красной звезде» был опубликован очерк Е. Габриловича и П. Трояновского «Сражение за Кабарду», одним из героев которого являлся Исса Валбегов.